После этой встречи Фалькенберга стали еженедельно вызывать во дворец для отчета. Обычно он встречался только с Брэдфордом или Хамнером; президент Будро ясно дал понять, что считает военное решение неизбежным злом и только настойчивость Брэдфорда заставила его согласиться на создание отряда.

На одном совещании Фалькенберг познакомился с Хорганом, начальником полиции Рефьюджа.

– Начальник полиции жалуется, полковник, – сказал президент Будро.

– На что, сэр? – спросил Фалькенберг.

– На этих проклятых морских пехотинцев, – ответил Хорган. Он потер подбородок. – Они по ночам устраивают в городе ад. Мы их не задерживаем, мистер Брэдфорд не разрешает, но положение становится тяжелым.

– А что они делают? – спросил Фалькенберг.

– Все, что угодно. Занимают на всю ночь таверны и никого в них не впускают. И каждую ночь дерутся с уличными бандами.

С этим мы могли бы смириться, но они заходят и в другие районы города. Во все. И в рестораны. Пьют, а потом говорят, что им нечем заплатить. А если владелец не отстает, разносят его заведение…

– И уходят, раньше чем подоспеют ваши патрули, – закончил за него Фалькенберг. – Это старая традиция. Она называется «система Д», и на подготовку такой операции уходит больше сил и планирования, чем я могу от них добиться перед боем. Но попытаюсь их остановить.

– Это не помешало бы. Еще одно. Ваши парни заходят в самые опасные районы города и начинают драки со всеми, с кем могут поссориться.

– И как у них это получается? – с интересом спросил Фалькенберг.

Хорган улыбнулся, но, поймав на себе строгий взгляд Будро, снова стал серьезным.

– Очень хорошо. Насколько мне известно, никому еще не удавалось их побить. Но горожане очень недовольны, полковник. И еще одним они сводят людей с ума. По пятьдесят человек маршируют ночами по улицам и играют на волынках! Волынки ночью, полковник, страшное дело.

Фалькенбергу показалось, что начальник полиции с трудом сдерживает улыбку.

– Я как раз собирался вас спросить, полковник, – сказал второй вице-президент Хамнер. – Ведь у вас не шотландская часть. Откуда в ней волынки?

Фалькенберг пожал плечами.

– Волынки обычны во многих полках морской пехоты. Поскольку русские части СВ начали перенимать традиции казаков, полки западного блока завели свои. Ведь морская пехота формировалась на основе многих старых частей. Иностранный легион, горные стрелки… и многим нравятся волынки. Признаюсь, мне они тоже нравятся.

– Конечно, но не в моем городе посреди ночи, – сказал Хорган.

Джон открыто улыбнулся шефу полиции.

– Я постараюсь убрать волынщиков на ночь с улиц. Могу представить, что они не улучшают настроение горожан. А что касается удержания морских пехотинцев в расположении части, то как мне это сделать? Нам нужны они все, и они добровольцы. Они имею право выходить из лагеря в личное время, и тут уж ничего не попишешь.

– Осталось меньше месяца до спуска флага СоВладения, – довольно сказал Брэдфорд. И посмотрел на висящий снаружи флаг СВ. На красном щите орел с серпом и молотом на груди; вокруг красные и белые звезды. Брэдфорд удовлетворенно кивнул. Уже скоро.

Этот флаг мало что означает для жителей Хедли. На Земле он способен вызвать мятежи в националистических городах и США, и Советского Союза, но в остальных странах он символ союза, который препятствует любому государству расстаться со своим статусом страны второго сорта. Для Земли Союз СоВладения символизирует мир по дорогой цене, слишком дорогой для многих.

Для Фалькенберга он означает почти тридцать лет службы, закончившейся трибуналом.

Еще две недели. Губернатор СоВладения улетит, а Хедли официально обретет независимость. Вице-президент Брэдфорд посетил лагерь, чтобы обратиться к новобранцам.

Он говорил им о верности правительству и о наградах, которые они получат, как только Прогрессивная партия возьмет власть. Лучшая оплата, больше свобод, большие возможности продвижения в увеличивающейся армии; премии и необременительная служба. Его речь была полна обещаний, и Брэдфорд очень гордился ею.

Когда он закончил, Фалькенберг отвел вице-президента в отдельное помещение офицерской столовой и захлопнул дверь.

– Черт возьми, не смейте ничего обещать моим солдатам без моего разрешения. – Лицо Фалькенберга исказилось от гнева.

– Со своей армией я поступаю, как хочу, полковник, – самоуверенно ответил Брэдфорд. Теперь в его улыбке не осталось ни следа тепла. – И не кричите на меня, полковник Фалькенберг. Без моего влияния Будро давно бы вас вышвырнул.

Потом его настроение изменилось, и он достал из кармана фляжку с бренди.

– Послушайте, полковник, давайте выпьем. – Улыбка стала чуть более искренней. – Нам придется работать вместе, Джон. Работы невпроворот, и даже если мы будем действовать заодно, все не успеем. Простите, в будущем стану спрашивать вашего совета, но разве вам не кажется, что солдаты должны меня знать? Я ведь скоро стану президентом. – И он посмотрел на Фалькенберга, ожидая подтверждения.

– Да, сэр. – Фалькенберг взял фляжку и поднял ее, собираясь произнести тост. – За нового президента Хедли. Мне не следовало на вас кричать, но больше ничего не обещайте солдатам без моего согласия. Если вы даете людям повод думать, что они лучше, чем на самом деле, у вас никогда не будет армии, за которую стоит платить.

– Но ведь они хорошо готовились. Вы сами сказали.

– Конечно, но им этого говорить не следует. Заставляйте их работать с полной отдачей и дайте им понять, что это всего лишь удовлетворительно. И тогда однажды они выдадут такой результат, что сами изумятся. Вот в этот день можете раздавать обещания и награды. Но тогда они уже не понадобятся.

Брэдфорд неохотно кивнул.

– Если вы так считаете. Но я полагал бы…

– Слушайте, – перебил Фалькенберг.

Снаружи проходила группа новобранцев во главе с инструктором. Они пели, и в открытое окно хорошо были слышны слова:

Когда потратишь последнюю монету
На шлюх и выпивку
И окажешься без гроша, швыряй свой ранец
И говори сержанту, какой ты крутой
И что покажешь ему, каков ты.
Он будет кричать, он будет орать,
Он проклянет свою неудачу,
Он пожалеет, что родился на свет.
Если тебе повезет, он возьмется за тебя
И постарается сломать,
А потом накормит тебя солониной с ножа.

– Бегом марш! – Песня оборвалась: солдаты побежали по плацу.

Брэдфорд отвернулся от окна.

– Такой подход годится для тюремных пташек, полковник, но я настаиваю на том, чтобы с моими сторонниками обращались хорошо. В будущем вы не уволите ни одного прогрессиста без моего согласия. Понятно?

Фалькенберг кивнул. Он уже какое-то время чувствовал, что от него потребуют и такое.

– В таком случае, сэр, может быть, лучше сформировать отдельный батальон. Я переведу ваших людей в четвертый батальон и поставлю офицерами тех, кого вы назначите. Это вас устроит?

– Если вы будете руководить обучением, да.

– Конечно, – сказал Фалькенберг.

– Хорошо. – Улыбка Брэдфорда стала шире, но предназначалась она не Фалькенбергу. – Я также надеюсь воспользоваться вашим советом при назначении офицеров в этот батальон. Вы, конечно, согласны?

– Да, сэр. Возможны проблемы при подыскании местных на все должности старших унтер-офицеров. У вас есть потенциальные мониторы и капралы, но они недостаточно опытны, чтобы стать сержантами и центурионами.

– Я уверен, вы найдете выход, – сдержанно сказал Брэдфорд. – У меня есть некоторые… гм… специальные задания для четвертого батальона, полковник. Я предпочел бы, чтобы он был полностью сформирован из назначенных мной людей нашей партии. Ваши люди должны проводить тренировки, но не могут быть в нем командирами. Согласны?

– Да, сэр.

Покидая лагерь, Брэдфорд довольно улыбался.

День за днем солдаты потели под ярким голубоватым солнцем. Подавление мятежей, штыковая атака, использование брони при обороне и нападение на людей в броне – и еще более сложные упражнения. Форсированные броски под безжалостным командованием майора Севеджа, под крики сержантов и центурионов, под язвительные насмешки капитана Эймоса Фаста с его офицерским стеком…

Однако количество беглецов из числа новобранцев заметно упало, а из ночных экспедиций морские пехотинцы приводили все новых желающих. Удавалось даже отбирать офицеров, хотя и редко. Морские пехотинцы, подобно Иностранному легиону, брали всех, кто хочет сражаться; а все офицеры Фалькенберга прошли подготовку в морской пехоте.

Каждый вечер группы морских пехотинцев проходили мимо часовых и отправлялись на соседние ранчо пьянствовать с наемными работниками. Они играли и скандалили в местных тавернах и не обращали внимания на своих офицеров. Жалобы сыпались градом, и Брэдфорд протестовал все энергичнее.

Фалькенберг неизменно отвечал одно:

– Они всегда возвращаются, а сидеть здесь они не обязаны. Как, по-вашему, мне их образумить? Пороть?

В готовящейся полицейской армии к новобранцам подходили строже, чем к ветеранам. А четвертый батальон с каждым днем разрастался.

VIII

Джордж Хамнер старался ежевечерне вырываться домой, сколько бы ночной работы это потом ни означало. Он считал, что хотя бы это для семьи он должен делать.

Его обнесенное стеной поместье располагалось сразу за границей района дворца. Построил его дед Хамнера на деньги, занятые у «Американ экспресс». Старик гордился тем, что вовремя выплатил все до последнего цента. В большом удобном доме хитроумно сочетались местные материалы и привозная роскошь, и Джордж всегда радовался возвращению сюда.

Дома он чувствовал себя хозяином: хоть что-то в его власти. Единственное место в Рефьюдже, где он испытывал такое чувство.

Меньше чем через неделю уйдет губернатор СоВладения. Независимость близка, и полагалось бы прийти времени надежд, но Джордж Хамнер испытывал только страх. Проблемы общественного порядка официально не относятся к его ведомству. Он министр технологии, но невозможно игнорировать упадок закона и порядка. И так уже половина Рефьюджа не контролируется правительством.

Есть большие районы, куда полиция заходит только взводом, если вообще заходит, а команды ремонтников приходится защищать, иначе им не пройти. Сейчас людей Джорджа защищают морские пехотинцы СоВладения, но что будет, когда они уйдут?

Джордж сидел в кабинете со стенами, забранными панелями, и смотрел, как снаружи удлиняются тени, тени танцуют на деревьях и аккуратно подстриженных газонах. Наружная стена не дает увидеть отводной канал внизу, и Хамнер проклинал ее:

«Почему у нас должны быть стены? Стены и десятки вооруженных людей, которые их патрулируют? Я помню время – мне было тогда не больше шести, – когда мы сидели с отцом в этой комнате и могли смотреть на проплывающие по каналу лодки. А позже мы так мечтали о замечательном будущем Хедли. Дедушка рассказывал, почему покинул Землю и что мы можем получить здесь. Свободу и изобилие. У нас был рай, но Боже, что мы с ним сотворили?»

Он поработал с час, но мало что сделал. Решений нет, только цепи взаимосвязанных проблем. Реши одну, и все встанет на свои места, но ни одно решение не совместимо с остальными проблемами.

«И все же, – подумал он, – будь у нас несколько лет… Всего несколько, но и их у нас нет.

Через несколько лет фермы были бы способны прокормить городское население, и мы могли бы переместить людей в сельскохозяйственный сектор и дать им работу. Но они не хотят покидать Рефьюдж, а мы не можем заставить их это сделать.

Но если бы смогли, если бы удалось сократить городское население, энергия, которая идет на производство продуктов, могла бы использоваться для развития транспортной сети. Тогда мы могли бы поселяться дальше в глубине континента и поставлять больше продовольствия городу. Могли бы производить вещи, которые делали бы сельскую жизнь приятной и вызывали у людей желание покинуть Рефьюдж. Но у нас нет возможности сделать первый шаг. Люди не хотят переселяться, а партия Свободы обещает, что им не придется это делать».

Джордж покачал головой. «Может ли армия Фалькенберга заставить их переселиться? Если у него будет достаточно солдат, сможет ли он насильственно эвакуировать часть населения? – Хамнер содрогнулся при этой мысли. – Вспыхнет сопротивление, начнутся убийства, гражданская война. Независимость Хедли нельзя строить на крови. Нет.

Другие проблемы аналогичны. Правительство перевязывает раны Хедли, но не больше. Лечит симптомы. Потому что не обладает властью, чтобы лечить причины болезни».

Он взял отчет о работе атомных генераторов. Им нужны запасные части, и он подумал: «Сколько еще продержится такое положение? Несколько лет, вряд ли больше, даже если все пойдет гладко. Несколько лет, а потом голод, потому что невозможно так быстро построить транспортную сеть. А когда выйдут из строя генераторы, в городе исчезнет продовольствие, выйдут из строя системы жизнеобеспечения… начнутся мор и голод. Лучше ли эти всадники, чем покорение и война?»

Он вспомнил о своей встрече с руководителями партии Свободы. Они не думают о генераторах, потому что уверены: Земля не допустит голода на Хедли. Им кажется, что Хедли может сыграть на своей беспомощности, чтобы получить помощь от СоВладения.

Джордж негромко выругался: «Они ошибаются. Земле все равно, Хедли слишком далеко, чтобы заинтересовать кого-нибудь. Но даже если они правы, то предают независимость Хедли, а за что? Разве для них истинная независимость ничего не значит?»

С оравой крикливых детей вошла Лора.

– Уже пора в постель? – спросил он.

Четырехлетний сын отобрал у Джорджа карманный калькулятор и сел отцу на колени, нажимая кнопки и глядя на мелькающие цифры и огоньки.

Джордж поцеловал их всех и отправил спать, гадая, какое их ждет будущее.

«Мне следовало бы уйти из политики, – сказал он себе. – Ничего хорошего это не принесет, Лора и дети погибнут вместе со мной. Но что произойдет, если мы уйдем? Какое тогда у них будущее?»

– Ты выглядишь встревоженным. – Уложив детей, вернулась Лора. – Всего несколько дней…

– Да.

– А действительно, что тогда произойдет? – спросила она. – Если забыть об обещаниях, которые мы слышим. Что произойдет, когда уйдет СВ? Будет плохо, верно?

Он притянул ее к себе, ощущая ее тепло, и попытался найти утешение в этой близости. Лора на мгновение прижалась к нему, потом отстранилась.

– Джордж, разве нельзя взять все, что можно, и уйти на восток? У нас будет немного, но мы останемся живы.

– Ну, так плохо не будет, – ответил он. Попытался засмеяться, словно она пошутила, но не получилось. Лора не поддержала его.

– Это можно будет сделать позже, – сказал он. – Если тут не получится. Но вначале все должно идти хорошо. У нас есть своя полиция. Она поддержит правительство, но вас всех я на несколько дней переселю во дворец.

– Армия, – презрительно сказала она. – Та еще армия, Джордж. Добровольцы Брэдфорда, которые убьют тебя, – и не думай, что Брэдфорду это не понравится. И эти морские пехотинцы! Ты сам говорил, что это отбросы космоса.

– Да, говорил. Но теперь сомневаюсь. Здесь происходит что-то странное, Лора. Что-то такое, чего я не понимаю.

Она села на диван возле его стола, подобрав под себя ноги. Ему всегда нравилась эта поза. Лора с интересом посмотрела на него. Так она никогда ни на кого другого не смотрела.

– Сегодня я встретился с майором Карантовым, – сказал Джордж. – Подумал, что старый друг что-нибудь расскажет мне об этом Фалькенберге. Бориса на месте не было, но один из его лейтенантов, парень по имени Клейст…

– Я с ним знакома, – сказала Лора. – Славный мальчик. Правда, слишком молод.

– Да. Мы говорили о том, что принесет с собой независимость. О драках на улицах, о бунтах толпы, ну, знаешь, и я сказал, что хотел бы иметь надежных морских пехотинцев. А не ту демобилизованную часть, которая остается с нами. Он как-то странно посмотрел на меня и спросил, кого же я хочу – самого командующего адмирала?

– Да, это странно.

– Да, а когда пришел Борис и я спросил у него: что парень имел в виду? Борис ответил, что тот еще новичок и сам не знает, что плетет.

– И ты поверил? – спросила Лора. – Борис не стал бы тебе лгать. Перестань! – торопливо добавила она. – У тебя встреча.

– Подождет.

– На планете всего несколько десятков машин, и одна придет за тобой. Нельзя заставлять ее ждать, занимаясь любовью с женой, Джордж Хамнер! – Глаза ее сверкнули, но не гневно. – К тому же я хочу знать, что сказал тебе Борис. – Она отпрянула от него, и он вернулся к столу.

– Дело не только в этом, – сказал Джордж. – В последнее время я об этом думаю. Мне эти солдаты не кажутся плохими. В личное время они пьют, и работникам на фермах приходится прятать от них жен и дочерей, но знаешь: каждое утро парни выходят на плац. И Фалькенберг не кажется мне человеком, который стал бы командовать недисциплинированными людьми.

– Но…

Он кивнул.

– Но это не имеет смысла. И еще эти офицеры. Их у него слишком много, и они все не с Хедли. Вот почему я собираюсь туда вечером без Брэдфорда.

– Ты спрашивал об этом Эрни?

– Конечно. Он говорит, что некоторые его партийцы проходят подготовку в качестве офицеров. Я туговато соображаю, Лора, но я не глуп. Я, возможно, не все замечаю, но будь хоть пятьдесят прогрессистов с военной подготовкой, я бы заметил. Брэдфорд лжет, но почему?

Лора задумалась и потянула себя за нижнюю губу – жест, который Хамнер сейчас едва заметил, хотя часто прохаживался на этот счет до того, как они с Лорой поженились.

– Он лжет, чтобы не терять навыка, – сказала она. – Но его жена говорила о независимости и проболталась, что, когда Эрни станет президентом, она многое изменит.

– Что ж, Эрни и должен идти вслед за Будро.

– Нет, – ответила Лора. – Она вела себя так, словно это будет скоро. Очень скоро.

Джордж Хамнер покачал массивной головой.

– У него духа не хватит для государственного переворота, – уверенно сказал он. – Техники бросят его в два счета. Они терпеть его не могут, и ему это известно.

– Эрнст Брэдфорд никогда не признавал никаких ограничений, – сказала Лора. – Он искренне верит, что может понравиться кому угодно, стоит только постараться. И сколько раз он ни пнул бы человека, он полагает, что улыбнется, извинится и все будет забыто. Но что сказал тебе Борис о Фалькенберге?

– Сказал, что лучшего мы бы не могли найти. Один из лучших старших офицеров морской пехоты, начинал как флотский офицер и перешел в морскую пехоту, потому что во Флоте недостаточно быстро получал повышения.

– Честолюбивый человек. Насколько он честолюбив?

– Не знаю.

– Он женат?

– Кажется, был один раз, но недолго. Я просмотрел отчет о трибунале. Для повышения не было вакансий. И когда Фалькенберга представили к повышению, а адмирал не смог его повысить, Фалькенберг поднял такой шум, что был уволен за несоблюдение субординации.

– Но тогда, разве ему можно верить? – спросила Лора. – Ведь его люди – единственное, что, возможно, сохранит тебе жизнь…

– Знаю. И тебе, и Джимми, и Кристи, и Питеру… Я спросил Бориса, и он ответил, что лучшего человека найти невозможно. Нельзя нанимать офицеров СВ, которые состоят на действительной службе. Борис очень его рекомендовал. Говорит, в войсках его любят, он великолепный тактик, имеет большой опыт и в руководстве войсками, и в штабной работе…

– Похоже, удачная находка.

– Да. Но, Лора, если он так ценен, почему его выставили? Боже, причина кажется такой тривиальной…

Прозвенел интерком, и Хамнер с отсутствующим видом ответил. Дворецкий сообщал, что машина и шофер ждут у входа.

– Я приеду поздно, милая. Не жди меня. Но можешь подумать о нашем разговоре… Готов поклясться, что Фалькенберг – ключ к чему-то, и хотел бы знать, к чему.

– Он тебе нравится? – спросила Лора.

– Он не из тех, кто пытается понравиться.

– Я спросила, нравится ли он тебе?

– Да. Непонятно почему. Он мне нравится, но могу ли я ему доверять?

Выходя, он продолжал размышлять. «Можно ли верить Фалькенбергу? Доверить ему жизнь Лоры… и детей… и вообще всей планеты, которая, похоже, летит в тартарары».

Войска стояли лагерем на квадратной площадке. По периметру были воздвигнуты земляные укрепления, а палатки размещались такими ровными рядами, словно линии для этого прочерчивали специально.

Оборудование начищено и надраено, одеяла аккуратно скатаны, каждый предмет в каждой двухместной палатке на одном и том же месте… но люди толпились вокруг, кричали, открыто играли в азартные игры при свете лагерных костров. И даже от внешних ворот в глаза бросалось множество бутылок.

– Стой! Кто здесь?

Хамнер вздрогнул. Машина остановилась перед воротами, но часовых он не видел. Это было его первое вечернее посещение лагеря, и он нервничал.

– Вице-президент Хамнер.

С противоположной стороны машины его лицо осветил луч яркого фонаря. Значит, часовых двое, и оба невидимы.

– Добрый вечер, сэр, – сказал первый. – Я сообщу, что вы здесь.

Он поднес к губам маленький коммуникатор.

– Капрал охраны. Пост номер пять. – А потом прокричал то же самое, и его крик отчетливо разнесся в воздухе. У костров несколько голов повернулись в его сторону, но потом солдаты вернулись к своим прежним делам.

Хамнера провели к офицерскому ряду. Здесь палатки стояли на некотором удалении от тесных рядов солдатских палаток.

У костров запели, и Хамнер остановился, прислушиваясь.

Голова моя как проволочная спираль,
и мне кажется, я готов умереть,
И я напился до чертиков и подбил глаз капралу,
Под головой у меня чей-то плащ,
и мне открыт прекрасный вид на плац,
Меня ждет виселица и никакой системы Д,
Потому что я напился и сопротивлялся часовым!
Ужасно напился и сопротивлялся часовым!
Меня ждет виселица и никакой системы Д,
Потому что я напился и сопротивлялся часовым!

Со стороны своей палатки показался Фалькенберг.

– Добрый вечер, сэр. Что привело вас сюда?

Хотел бы я знать, подумал Хамнер.

– Мне нужно кое-что обсудить с вами, полковник. Относительно организации полиции.

– Конечно. – Фалькенберг говорил четко и, казалось, слегка нервничал. Хамнер подумал, не пьян ли он. – Идемте в офицерскую столовую, – предложил Фалькенберг. – Там удобней. К тому же в моей палатке не прибрано к приходу гостя.

«Или у тебя там что-то такое, чего я не должен видеть, – подумал Джордж. – Что-то или кто-то. Местная девушка? Но какая разница? Хотел бы я верить этому человеку!»

Фалькенберг провел его к дому ранчеро в центре лагеря. Солдаты по-прежнему кричали и пели, некоторые гонялись друг за другом по плацу. Большинство было в сине-желтых гарнизонных мундирах, разработанных лично Фалькенбергом, но некоторые маршировали по плацу в синтекожаном боевом обмундировании. У этих были ружья и тяжелые ранцы.

– Это наказанные, – объяснил Фалькенберг. – Сейчас их не так много, как раньше.

Из офицерской столовой тоже доносились звуки: барабаны, волынки, разудалая военная песня вперемешку со смехом. Внутри за длинным столом сидели два десятка людей, и официанты в белом проворно разносили стаканы и бутылки с виски.

Волынщики в килтах маршировали вокруг стола. Барабанщики стояли в углу. Когда Фалькенберг вошел, оглушительный шум прекратился и все вскочили. Некоторые не очень уверенно.

– Продолжайте, – сказал Фалькенберг, но никто не послушался. Все обеспокоенно смотрели на Хамнера, и по взмаху руки тамады, сидевшего во главе стола, волынщики и барабанщики вышли. За ними последовали несколько официантов с бутылками. Остальные сели, негромко переговариваясь. После шума в комнате стало необычно тихо.

– Сядем здесь, – сказал полковник. Он провел Хамнера к маленькому столику в углу.

Помещение показалось Хамнеру странно пустым. Несколько знамен, немного картин; и ничего больше. Ему казалось, что должно быть еще что-то. Как будто все это где-то ждет. Какая нелепость!

Большинство офицеров ему не знакомо, но Джордж узнал с полдесятка прогрессистов, высшее звание – первый лейтенант. Он помахал одному из них, с которым был знаком, и получил в ответ улыбки, которые казались почти виноватыми; затем добровольцы-прогрессисты снова повернулись к товарищам.

– Итак, сэр, – поторопил Фалькенберг.

– Кто эти люди? – спросил Хамнер. – Я знаю, что они не с Хедли. Откуда они?

– Уволенные офицеры СоВладения, – сразу ответил Фалькенберг. – Сокращение вооруженных сил. Много хороших солдат вынуждены раньше времени уйти в отставку. Некоторые из них услышали, что я отправляюсь сюда, и решили присоединиться. Они прилетели на колониальном корабле в надежде, что я их найму.

– И вы их наняли.

– Естественно, я ухватился за возможность получить хороших людей за ту плату, которую мы можем себе позволить.

– Но почему такая тайна? Почему я раньше о них не слышал?

Фалькенберг пожал плечами.

– Понимаете, мы нарушили несколько постановлений и правил Большого Сената относительно наемников. И лучше не говорить об этом, пока СВ не уйдет. В конце концов, у этих людей нет выбора. Они вынуждены сохранять верность Хедли. – Фалькенберг поднял свой стакан с виски. – Вице-президент Брэдфорд в курсе.

– Еще бы. – Хамнер поднял свой стакан. – Ваше здоровье.

– Ваше.

«Интересно, о чем еще знает этот змееныш, – думал Хамнер. Без его поддержки Фалькенберг в два счета вылетел бы отсюда… и что тогда?»

– Полковник, вчера мне прислали схемы организации вашей части. Всех морских пехотинцев под командованием ваших офицеров вы собрали в один батальон. Потом вы создали три батальона из местных, причем четвертый – из сторонников партии. Второй и третий – из местных новобранцев. Но под командованием ваших офицеров.

– Достаточно верное описание, сэр, – сказал Фалькенберг.

«Да ты знаешь, о чем я хочу спросить», – подумал Джордж.

– Почему, полковник? Человек подозрительный мог бы сказать, что вы здесь создали собственную маленькую армию со структурой, которая позволяет сразу взять всю ее под контроль, если возникнут разногласия между вами и правительством.

– Да, человек подозрительный мог бы так сказать, – согласился Фалькенберг. Он допил виски и подождал, пока Хамнер сделает то же самое. Официант снова наполнил стаканы.

– Но практичный человек мог бы сказать кое-что еще, – продолжал Фалькенберг. – Вы хотите, чтобы я во главе этих необученных войск поставил новичков-офицеров? Или чтобы ваши прогрессисты командовали новобранцами?

– Но вы сделали именно это…

– По приказу мистера Брэдфорда я формировал четвертый батальон без своих наемников. Это не помогало ему в подготовке. Но у мистера Брэдфорда, как будто, те же жалобы, что и у вас.

– Я не жаловался.

– А мне показалось, – ответил Фалькенберг. – Во всяком случае, вы получили армию своей партии, которую можете использовать, если захотите контролировать меня. У вас уже есть весь необходимый контроль. Ведь в ваших руках кошелек. Без продовольствия и денег я своих людей и час не удержу.

– В прошлом солдаты не раз находили, что легче ограбить того, кто им платит, чем воевать за него, – заметил Хамнер. – Ваше здоровье. – Он осушил свой стакан и сдержал кашель. Очень крепкий напиток, а он не привык пить чистый виски. Что произойдет, если он закажет что-нибудь другое – пиво, например, или разбавленный виски? Почему-то это казалось неуместным.

– Я мог бы ожидать таких замечаний от Брэдфорда, – сказал Фалькенберг.

Хамнер кивнул. Брэдфорд всегда что-нибудь подозревает. Иногда Джордж, как это ни глупо, сомневался в здравом рассудке первого вице-президента. Тем не менее, Брэдфорд действовал всем на нервы своей подозрительностью и предпочитал бы ничего не делать, нежели утратить над чем-нибудь контроль.

– Как, по-вашему, я могу организовать переворот? – спросил Фалькенберг. – Мне верна горстка людей. Остальные наемники или ваши местные. Вы заплатили мне за то, чтобы я прилетел со своим штатом. Вы хотите, чтобы мы сражались с невероятно превосходящим нас противником и сражались несуществующим оружием. Если вы также настаиваете на собственной организации части, я не могу принять на себя ответственность.

– Я этого не говорил.

Фалькенберг пожал плечами.

– Если президент Будро отдаст такой приказ, он сделает это по вашей рекомендации. Я передам командование всякому, кого он назовет.

«А он назовет Брэдфорда, – подумал Хамнер. – Я скорее поверю Фалькенбергу. Что бы ни делал Фалькенберг, он сделает это по крайней мере компетентно, а с Эрни нет уверенности, что он не задумал что-то, и никакой уверенности, что у него что-нибудь получится».

Но:

– А чего вы хотите, полковник Фалькенберг?

Вопрос, казалось, удивил полковника.

– Денег, конечно, – ответил Фалькенберг. – Может, капельку славы. Хотя в наши дни этим словом не часто пользуются. Ответственную должность, соответствующую моим способностям. Я всегда был солдатом и больше ничего не умею.

– А почему вы не остались в СВ?

– Все есть в моем личном деле, – холодно сказал Фалькенберг. – Разумеется, вы знаете.

– Нет, не знаю. – Хамнер сохранял хладнокровие, но виски сделал его смелее, чем он собирался быть, в этом лагере, в окружении людей Фалькенберга. – Я ничего не знаю. То, что мне о вас рассказали, не имеет смысла. У вас не было причин жаловаться на отсутствие повышения, а у адмирала не было повода сменять вас. Похоже, вас выгнали за что-то другое.

Фалькенберг кивнул.

– Вы почти угадали. – Он сжал губы и пристально смотрел в глаза Хамнеру. – Наверно, вы имеете право получить ответ. Сенатор Бронсон поклялся уничтожить меня – по причинам, которые вам знать необязательно. Если бы я не был смещен по обвинению в формальном нарушении, меня обвинили бы в целом ряде сфабрикованных преступлений. Так, по крайней мере, я уволился с чистым досье.

Чистое досье и глубокая обида.

– И это все?

– Все.

Правдоподобно. Правдоподобно все, что сказал Фалькенберг.

Однако Хамнер был убежден, что Фалькенберг лжет. Не прямо, но во всяком случае рассказывает далеко не все. Хамнер чувствовал, что, если бы смог задать верные вопросы, получил бы ответ, но у него не было никаких вопросов.