– Но на земные армии денег хватает. – Лермонтов со значением посмотрел на изображение Земли на экране. – Армии, которые могут уничтожить Землю. Мартин, как сохранить мир, если вы не даете нам людей и корабли?

– Но мир точно не сохранить, если не будет СоВладения.

Лермонтов нахмурился.

– Значит, проигрыш Объединенной партии реален?

Мартин Грант еле заметно кивнул.

– Да.

– И Соединенные Штаты выйдут из СоВладения. – Лермонтов подумал о том, что это значило бы для Земли и почти ста планет, на которых живут люди. – Немногие колонии выживут без нас. Слишком рано. Если бы мы не подавляли науку и исследования, все могло бы быть по-другому, а так независимых планет очень мало… Мартин, мы разбросаны по колониальным планетам. СоВладение должно помочь им. Мы создали их проблемы своим колониальным управлением. Мы не дали им возможности жить без нас. И не можем так внезапно их бросить.

Грант сидел неподвижно и молчал.

– Да, я читаю проповедь обращенному. Но ведь именно Флот дал Большому Сенату власть над колониями. И я не могу не чувствовать ответственности.

Голова сенатора Гранта снова еле заметно шевельнулась – то ли кивок, то ли просто дрожь.

– Я думаю, вы многое можете сделать, Сергей. Флот подчиняется вам, а не Сенату. Я это знаю: племянник дал мне это понять совершенно ясно. Воины уважают воина, но к политикам относятся с презрением.

– Вы предлагаете измену?

– Нет. Я определенно не предлагаю, чтобы Флот руководил шоу. Военное правление никогда себя не оправдывает, верно? – Сенатор Грант слегка повернул голову к изображению Земли за собой. Двад­цатью государствами Земли управляют военные, но ни одним – хорошо.

«С другой стороны, и политики работают ненамного лучше, – подумал он. – Никто этого не может».

– Похоже, у нас нет никакой цели, Сергей. Мы просто удерживаемся на плаву, надеясь на лучшее. Но почему должно стать лучше?

– Я почти перестал надеяться на лучшие условия, – ответил Лермонтов. – И теперь молюсь только, чтобы они не стали хуже. – Его губы дрогнули в усмешке. – И ответ на мои молитвы приходит редко.

– Вчера я разговаривал с братом, – сказал Грант. – Он снова угрожает уйти в отставку. Думаю, на этот раз серьезно.

– Но он не может это сделать! – Лермонтов содрогнулся. – Ваш брат – один из немногих в правительстве Соединенных Штатов, кто понимает, как отчаянно нам нужно время.

– Я ему это сказал.

– И что же?

Грант покачал головой.

– Это порочный круг, Сергей. Джон не видит этому конца. Можно прекрасно воевать в арьергарде. Но с какой целью?

– Разве выживание цивилизации – не достойная цель?

– Если это то, к чему мы движемся, тогда да. Но какая у нас уверенность, что мы достигнем этой цели?

Адмирал холодно усмехнулся.

– Никакой, разумеется. Но мы можем быть абсолютно уверены в том, что ничто не уцелеет, если у нас не будет больше времени. Несколько лет мира, Мартин. Многое может произойти за несколько лет. И даже если ничего не выйдет – что ж, у нас были эти несколько лет.

Стена за адмиралом увешана знаменами и табличками. В центре располагается герб СоВладения: американский орел, советские серп и молот, красные звезды и белые звезды. А под ними официальный девиз Флота: «МИР – НАША ПРОФЕССИЯ».

«Мы дали им этот девиз, – подумал Грант. – Сенат заставил Флот принять его. И мне любопытно, сколько офицеров Флота, кроме Лермонтова, в него верят? И что они предприняли бы, если бы мы предоставили их самим себе?

Воины существуют всегда, и если не дать им достойную цель, ради которой они воюют… Но мы не можем жить без них, потому что наступают времена, когда военные необходимы. Такие, как Сергей Лермонтов.

Но нужны ли нам политики, такие, как я?»

– Попробую еще раз поговорить с Джоном. Никогда нельзя сказать, насколько серьезно он говорит об отставке. К власти привыкаешь, и отказываться от нее трудно. Нужны лишь недолгие уговоры, какие-нибудь оправдания тому, чтобы сохранить власть за собой. Власть вызывает привыкание сильней наркотиков.

– Но вы ничего не сможете сделать с нашим бюджетом?

– Не смогу. На самом деле проблем гораздо больше. Нам нужен голос Бронсона, а у него свои требования.

Глаза Лермонтова сузились, в голосе прозвучало отвращение.

– По крайней мере мы знаем, как обращаться с людьми типа Бронсона.

«Как странно, – подумал Лермонтов, – презренные твари вроде Бронсона представляют небольшую проблему. Их можно подкупить. Они ожидают подкупа.

Истинные проблемы создают люди чести. Люди типа Хармона в Соединенных Штатах или Каслова в Советском Союзе, люди, готовые умереть за идею, – именно они привели человечество к этому.

Но я предпочел бы знаться с Касловым и Хармоном, чем с людьми Бронсона, которые нас поддерживают».

– Некоторые его требования вам не понравятся, – сказал Грант. – Полковник Фалькенберг, кажется, ваш любимец?

– Он один из наших лучших людей. Я использую его, когда ситуация становится отчаянной. Его люди пойдут за ним куда угодно, и для достижения наших целей он не расходует личный состав понапрасну.

– Очевидно, он слишком часто наступал Бронсону на ноги. Тот хочет убрать его из Флота.

– Нет. – Голос Лермонтова звучал решительно.

Мартин Грант покачал головой. Неожиданно он почувствовал сильную усталость, несмотря на низкое лунное тяготение.

– Выбора нет, Сергей. Это не просто личная неприязнь, хотя и это есть. Бронсон заискивает перед Хармоном, а Хармон считает Фалькенберга опасным.

– Конечно, он опасен. Он воин. Но он опасен только для врагов СоВладения…

– Совершенно верно. – Грант снова вздохнул. – Сергей, я знаю. Мы лишаем вас вашего лучшего орудия и ждем, что вы будете работать без него.

– Дело не только в этом, Мартин. Как контролировать военных?

– Прошу прощения?

– Я спросил: «Как контролировать военных?» – Лермонтов кончиками пальцев обеих рук поправил очки. – Конечно, завоевав их уважение. Но что произойдет, если это уважение будет обмануто? Их нельзя будет контролировать; а ведь вы говорите об одном из лучших военных умов из числа живущих. Вы можете дожить до того, что пожалеете об этом решении, Мартин.

– Ничего не поделаешь. Сергей, неужели вы считаете, что я предлагаю вам выбросить Фалькенберга ради такой свиньи, как Бронсон? Хотя это неважно. Патриотическая партия готова раздуть эту историю, и Фалькенберг не выдержит такого политического давления. Вы знаете это. Ни один офицер не выдержит. С его карьерой в любом случае покончено.

– В прошлом вы всегда поддерживали его.

– Черт побери, Сергей, да я сам рекомендовал его в Академию. Но теперь не могу его поддерживать, и вы не можете. Он уйдет, или мы потеряем голос Бронсона при голосовании по бюджету.

– Но почему? – спросил Лермонтов. – Какова истинная причина?

Грант пожал плечами.

– Чья – Бронсона или Хармона? Бронсон ненавидит полковника Фалькенберга с дела на Кенникотте. Там семья Бронсонов потеряла немало денег, и к тому же Бронсону пришлось голосовать за то, чтобы наградить Фалькенберга медалью. Сомневаюсь, чтобы здесь были иные причины.

Другое дело – Хармон. Он действительно верит, что Фалькенберг способен повести войска против Земли. И в качестве услуги требует от Бронсона скальп Фалькенберга…

– Понятно. Но причина Хармона нелепа. По крайней мере сейчас…

– Если он так чертовски опасен, убей его, – сказал Грант. Он увидел выражение лица Лермонтова. – Шучу, Сергей, но вы должны что-то сделать.

– Сделаю.

– Хармон считает, что вы можете приказать Фалькенбергу двинуться на Землю.

Лермонтов удивленно посмотрел на него.

– Да. Дело дошло до этого. Даже Бронсон не готов требовать ваш скальп. Пока не готов. Но это еще одна причина, почему вашим любимцам сейчас нужно быть незаметными.

– Вы говорите о наших лучших людях.

На лице Гранта было выражение боли и печали.

– Конечно. Всякий эффективный работник пугает патриотов. Они хотят уничтожить СВ, а если это невозможно, то по крайней мере ослабить. И продолжают устранять наших лучших офицеров, и мы ничего не можем с этим поделать. Может, через несколько лет положение улучшится.

– А может, и ухудшится, – сказал Лермонтов.

– Да. Это тоже всегда возможно.

После ухода сенатора Гранта Сергей Лермонтов долго смотрел на экран. По Тихому океану медленно ползла тьма, Гавайи погрузились в тень, а Лермонтов все сидел неподвижно, тревожно постукивая пальцами по полированной поверхности стола.

«Я знал, что дойдет и до этого, – думал он. – Но не так скоро, не так скоро. Еще столько нужно сделать, прежде чем мы начнем действовать. Но, возможно, вскоре у нас вообще не будет выбора. Возможно, начинать действовать нужно немедленно».

Лермонтов припомнил свою молодость в Москве, когда генералы контролировали Президиум, и содрогнулся. «Нет, – подумал он. – Военные достоинства бесполезны в управлении штатскими. Однако политики справляются не лучше».

Если бы мы подавлялись научные исследования! Но это делалось во имя мира. Предотвратить появление новых видов вооружений. Сохранить контроль правительства за технологией, лишить мир науки возможности диктовать политикам всем остальным. Все это казалось таким разумным, к тому же подобная политика проводится уже очень давно. Сейчас осталась горстка хорошо подготовленных ученых – никто не хочет жить в условиях ограничений, которые налагает Бюро Технологии.

«Что сделано, то сделано», – подумал он и осмотрел кабинет. Полки в открытых шкафах уставлены сувенирами с десятков планет. Экзотические раковины и чучела рептилий окружены сверкающими камнями, которые стоили бы баснословно дорого, если бы он захотел их продать.

Он порывисто протянул руку к консоли и повернул ручку селектора. На экране замелькали изображения, но вот на нем появилась колонна солдат, идущих в большом каменном пузыре. По сравнению с огромной пещерой солдаты казались карликами.

Отряд морской пехоты СоВладения идет по центральному помещению лунной базы. Под этой пещерой располагаются кабинеты сенаторов и правительственных чиновников; они так глубоко погружены в скалы, что никакое оружие не может неожиданно уничтожить руководителей СоВладения. Над ними выставлена охрана, и эти солдаты идут ей на смену.

Лермонтов повернул регулятор звука, но услышал только мерный топот марширующих сапог. В низком тяготении солдаты шли осторожно, приспосабливая шаг к своему небольшому весу. Он знал, что так же уверенно они будут передвигаться и при повышенной силе тяжести.

На них сине-алые мундиры с блестящими золотыми пуговицами, со значками из ценного темного сплава бронзы, какой получают на Кенникотте, береты из кожи рептилии, которая плавает в морях Танита. Как и в кабинете адмирала, во внешности морских пехотинцев отчетливо видно влияние планет, расположенных в сотнях световых лет отсюда.

– Запевай!

Приказ прозвучал так громко, что адмирал вздрогнул. Когда солдаты запели, он уменьшил звук.

Лермонтов про себя улыбнулся. Официально эта песня запрещена и уж точно не подходит для охраны сенатских помещений. Однако одновременно это почти официальный марш морской пехоты. И это, подумал Лермонтов, должно кое-что объяснить сенатору, если тот случайно слушает.

Если сенаторы вообще прислушиваются к военным.

Марш звучал медленно, в такт неторопливому шагу отряда:

Наша кровь в грязи двадцати пяти планет,
И еще на десятке других мы строили дороги,
И все, что мы получим в конце срока службы,
Позволит нам купить одну ночь с дешевой шлюхой.
Земли, которые мы завоевываем, Сенат отдает назад.
И так бывает чаще, чем наоборот,
Но чем больше убито, тем меньше тех, на кого делят добычу,
И мы больше никогда не вернемся сюда.
Мы разобьем сердца ваших женщин и девушек
И можем надрать вам зад,
А потом морские пехотинцы с развернутыми знаменами
Пойдут за этими знаменами в ад.
Мы знаем дьявола, его великолепие и его работу,
О, да! Мы хорошо его знаем!
И когда ты отслужишь свой срок в морской пехоте,
Можешь послать Сенат к дьяволу!
Тогда мы выпьем с товарищами и сбросим свои ранцы,
Будем десять лет валяться на спине,
А потом услышим: «В полном снаряжении» и «Долой с коек!»,
«Вы должны построить новую дорогу через ад!»
Флот – наша родина, мы спим с ружьями,
Но никому еще не удавалось зачать с ружьем сына.
Нам платят джином и проклинают нас, когда мы грешим,
Никто не сдержит нас, если мы по ветру.
Когда мы проигрываем, нас расстреливают,
А когда побеждаем, нас выпроваживают.
Но мы хороним наших товарищей там, где они гибнут,
И никто не может устоять перед нами, никто.

Марш кончился под барабанный бой, и Лермонтов снова переключился на изображение Земли.

«Может быть, – подумал он. – Может быть, еще есть надежда. Но только, если у нас будет время».

Могут ли политики купить достаточно времени?

II

Достопочтенный Джон Роджер Грант прикрыл ладонью огонек, мигающий на консоли, и тот погас, отключив защищенный от прослушивания телефон Лунной базы. На лице Гранта появилось смешанное выражение удовольствия и отвращения, как всегда к концу разговора с братом.

«Не думаю, чтобы мне когда-нибудь удалось переспорить Мартина, – подумал он. – Может, это потому, что он знает меня лучше, чем я сам».

Грант повернулся к экрану триви, где продолжал говорить выступающий. Речь начиналась спокойно и негромко; как всегда у Хармона, она разумна и обращена к разуму. Тихий голос привлекает внимание, но постепенно становится все громче и требовательней.

Изменился и фон за выступающим, теперь Хармон стоял перед изображением полушария, покрытого звездами и полосами, а над Капитолием распростер крылья американский орел. Хармон вводил себя в один из своих знаменитых припадков ярости, и лицо его было искажено эмоциями.

– Честь? Липском перестал понимать это слово! Каков бы он ни был – а мы, друзья мои, знаем, как он был велик, – он больше не один из нас. Приспешники, маленькие темные людишки, нашептывающие ему на ухо, развратили даже такого великого человека, как президент Липском!

Наша нация истекает кровью! Она истекает кровью из тысяч ран! Народ Америки, услышь меня! Ее обескровливают раны, нанесенные этими людьми и их СоВладением!

Они говорят, что если мы выйдем из СоВладения, это будет означать войну. Молю Бога, чтобы этого не случилось, но если случится, что ж, мы живем в тяжелые времена. Многие из нас будут убиты, но мы умрем как люди! Сегодня наши друзья и союзники, народы Венгрии, народы Румынии, чехи и словаки, поляки – все они стонут под гнетом своих коммунистических хозяев. Кто удерживает их в таком положении? Мы! Наше СоВладение!

Мы превратились в рабовладельцев. Лучше умереть людьми.

Но до этого не дойдет. Русские не пойдут на войну. Они размякли. Их правительство так же развращено и коррумпировано, как наше. Народ Америки, услышь меня! Народ Америки, слушай!

Грант негромко произнес несколько слов, изображение погасло, на потемневший экран надвинулась каштановая панель. Грант снова заговорил.

Открылся ящик стола с небольшой бутылкой молока. Несмотря на все достижения современной медицины, Грант ничего не мог поделать со своей язвой. Деньги не проблема, но нет времени на хирургическую операцию и последующие недели стимулируемой регенерации.

Он посмотрел на документы, лежащие на столе. В основном отчеты в ярко-красных переплетах – «Совершенно секретно». На мгновение Грант закрыл глаза. Речь Хармона важна и, вероятно, повлияет на результаты предстоящих выборов. «Этот человек становится помехой, – подумал Грант. – Я что-нибудь должен с ним сделать».

Он с содроганием отбросил эту мысль. Когда-то они с Хармоном дружили.

Боже, до чего мы дошли!

Он раскрыл первый отчет.

В Международной федерации трудовых соглашений мятеж. Три человека убиты, хорошо продуманные планы перевыборов Мэтта Брейди пошли прахом. Грант снова поморщился и отпил еще глоток молока. А ведь представители разведслужбы заверяли его, что все пройдет гладко.

Он порылся в отчетах и отыскал три, в которых говорилось о детях-крестоносцах Харви Бертрама. Они поставили жучки в помещениях Брейди. А этот идиот вел переговоры и заключал сделки прямо в своем кабинете. И теперь у людей Бертрама достаточно доказательств измены.

Отчет заканчивался рекомендацией правительству отказаться от Брейди и сосредоточиться на поддержке Макнайта: тот пользуется хорошей репутацией, а его досье в ЦРУ разбухло от разнообразной информации. Макнайта легко будет контролировать. Грант кивнул и подписал документ, разрешающий действовать.

Документ он бросил в нишу с надписью «Совершенно секретно: исходящие» и смотрел, как тот исчезает. Нет смысла тратить время. Потом подумал, что теперь будет с Брейди. Мэтт Брейди был очень полезен для Объединенной партии, будь они прокляты, эти люди Бертрама!

Он взял следующую папку, но прежде чем успел ее раскрыть, вошла секретарша. Грант поднял голову и улыбнулся, в который раз радуясь своему решению отказаться от электроники. Некоторые чиновники неделями не видят своих секретарей.

– У вас заседание, сэр, – сказала секретарша. – И пора принимать тоник.

Он хмыкнул:

– Лучше умереть. – Но позволил ей налить в стакан отвратительной жидкости, проглотил и запил молоком. Потом посмотрел на часы, хотя в этом не было необходимости. Мисс Экридж знает время пути до любого кабинета в Вашингтоне. Просматривать очередной отчет все равно некогда, и это вполне устраивает Гранта.

Он позволил секретарше помочь ему надеть черное пальто и смахнуть несколько седых волос. Своих шестидесяти пяти лет он не чувствовал, но с недавних пор выглядел на свои годы. Все произошло очень быстро. Пять лет назад ему не дали бы и сорока. Джон видел отражение девушки в зеркале. Он знал, что она его любит, но знал и другое: ничего из этого не выйдет.

«А почему нет, – подумал он. – Ты ведь не изменяешь Присцилле. К тому времени, как она умерла, ты молился, чтобы это случилось, да и поженились вы поздно. Так почему ты ведешь себя так, словно великая любовь навсегда ушла из твоей жизни? Тебе нужно только повернуться, сказать пять слов, и… и что? Девочка больше не будет великолепной секретаршей, а хорошую секретаршу найти гораздо трудней, чем любовницу. Так что пусть остается как есть».

Она еще немного постояла, потом отошла.

– Ваша дочь хочет увидеться с вами вечером, – сказала мисс Экридж. – Она сегодня приезжает домой и говорит, что это важно.

– Вы знаете почему? – спросил Грант. Экридж знала о Шарон больше его самого. Вероятно, намного больше.

– Могу догадаться. Думаю, об этом попросил ее молодой человек.

Джон кивнул: «Это не столь неожиданно, но все равно больно. Так быстро, так быстро. Они растут так быстро, когда ты стареешь. Джон Младший – офицер Флота СоВладения, скоро у него будет свой корабль. Фредерик погиб в той же аварии, что и его мать. А теперь Шарон, малышка, нашла другую жизнь… но они и так отдалились, после того как он взялся за эту работу».

– Проверьте его через ЦРУ, Флора. Я собирался это сделать несколько месяцев назад. Ничего не найдут, конечно, но так нужно для порядка.

– Да, сэр. Вам пора идти. Ваш шофер ждет снаружи.

Он взял свой портфель.

– Вечером я сюда не вернусь. Пришлите мою машину к Белому Дому. Я поеду домой сам, без шофера.

Он помахал в ответ на приветствие шофера и вооруженного механика и последовал за ними к лифту в конце длинного коридора. На стенах висели картины и фотографии старинных сражений, пол устилал ковер, но в остальном – пещера пещерой. «Проклятый Пентагон, – в сотый раз подумал он. – Самое нелепое из когда-либо сооруженных зданий. Никто никого не может найти, и его невозможно охранять. Почему до сих пор никто его не разбомбил?»

Они поехали в Белый Дом в наземной машине. Полет потребовал бы дополнительных забот и мер безопасности, а так он может любоваться вишневыми деревьями и цветочными клумбами вокруг Джефферсона. Потомак, как всегда, мутное коричневое месиво. В нем можно плавать, если у тебя крепкий желудок, но несколько администраций назад армейские инженеры его «усовершенствовали». Взяли в бетонные берега. Теперь они срывают эти берега, вызывая оползни.

Они миновали ряды правительственных зданий, некоторые из которых пустовали. Обновление городов с лихвой обеспечило Вашингтон пространством, необходимым для кабинетов, и теперь эти пустые здания напоминали о том времени, когда округ Колумбия был самым криминогенным местом в мире. Однако еще в юности Гранта из Вашингтона выселили всех, кто там не работал, а бульдозеры разрушили жилые дома. И по политическим причинам не менее быстро возникли правительственные здания.

Миновав Бюро контроля за населением, они обогнули Эллипс и мимо старого здания сената подъехали к воротам. Охранник старательно проверил документы Гранта и попросил приложить ладонь к маленькой пластинке сканера. И они оказались в туннеле, ведущем в подвал Белого Дома.

Когда Грант вошел в Овальный кабинет, президент встал; все остальные вскочили так, словно им по ногам пустили ток. Грант обменивался рукопожатиями, но пристально смотрел на Липскома. Президент испытывал напряжение, никакого сомнения в этомне было. Что ж, они все в таком же положении.

Министра обороны не было, но его никогда не бывает. Министр – политический наемник, который контролирует голоса Аэрокосмической гильдии и еще большее количество голосов аэрокосмической промышленности. И пока правительство отдает его компаниям контракты и все его люди работают, политика его нисколько не интересует. Он мог появиться на формальном заседании кабинета, где ничего никогда не решается, и никто не заметил бы разницы. Джон Грант ведал не только ЦРУ, но и Министерством обороны.

Люди, собравшиеся в Овальном кабинете, почти неизвестны широкой публике. За исключением самого президента, любой из них мог бы пройти по улицам любого города, кроме Вашингтона, не опасаясь, что его узнают. Но эти помощники и заместители обладали огромной властью, и все они это знали. Здесь не было необходимости прикидываться.

Официант принес напитки, и Грант выбрал шотландский виски. Есть такие, кто не доверяет человеку, который не пьет вместе со всеми. «Язва накажет меня, а врач – еще строже, но врачи и язвы не понимают реальности власти. Как я и все остальные здесь, – подумал Грант, – но мы к этому привыкли».

– Мистер Каринс, прошу вас начать, – сказал президент. Все повернули головы к западной стене, где у экрана стоял Каринс. Справа от него светилась полярная проекция Земли с огоньками, обозначающими силы, которыми командует президент, но контролирует Грант.

Каринс стоял непринужденно, над ремнем выпирал животик. Такому молодому человеку полнота непристала. Герман Каринс, второй по молодости человек в комнате, помощник руководителя аппарата администрации президента, как утверждают, один из самых блестящих экономистов, выпущенных Йельским университетом. Он также лучший политический технолог страны, но этому он научился не в Йеле.

Он включил экран; появились ряды чисел.

– Вот результаты последних опросов, – чересчур громко заговорил Каринс. – Это настоящие результаты, а не та лапша, которую мы скармливаем прессе. И от них несет.

Грант кивнул. Так и есть. Объединенная партия имеет примерно тридцать восемь процентов, разделенных почти поровну между республиканским и демократическим крыльями. Патриотическая партия Хармона набирает больше двадцати пяти. Радикальное левое крыло Миллингтона из партии Освобождения имеет свои обычные десять, но по-настоящему поражает партия Свободы Бертрама. Популярность Бертрама достигла невероятных двадцати процентов.

– Это данные относительно тех, кто имеет свое мнение и обладает правом голоса, – сказал Каринс. – Конечно, есть и такие, кому все равно, но мы знаем, как распределятся их голоса. Они голосуют за того, кто последним к ним обратился. Как видите, новости дурные.

– Вы в этом уверены? – спросил помощник министра почты. Он лидер республиканского крыла Объединенной партии и всего полгода назад уверял всех, что можно забыть о Бертраме.

– Да, сэр, – ответил Каринс. – И количество голосов увеличивается. Недавние мятежи в рабочих кварталах, вероятно, дают им еще пять процентов, которые у нас пока не отражены. Дайте Бертраму еще шесть месяцев, и он опередит нас. Как вам понравились яблоки, мальчики и девочки?

– Не нужно дерзить, мистер Каринс, – сказал президент.

– Простите, мистер президент, – ответил Каринс, но было очевидно, что он нисколько не раскаивается. Он с торжеством улыбнулся помощнику министра почты. Потом пощелкал клавишами, демонстрируя новые данные.

– Непрочные и прочные, – говорил Каринс. – Вы можете заметить, что рейтинг Бертрама непрочен, но все время становится прочнее. Сторонники Хармона такие убежденные, что их не переубедить без использования ядерной бомбы. А наши похожи на масло. Мистер президент, я не могу гарантировать, что после выборов у нас окажется больше всего мест, не говоря уже об обладании большинством.

– Невероятно, – сказал председатель комитета штабов.

– Хуже чем невероятно. – Представительница министерства торговли недоверчиво покачала головой. – Это катастрофа. Но кто же победит?

Каринс пожал плечами.

– Исход неясен, но если хотите знать мое мнение, я бы поставил на Бертрама. Он отбирает у нас больше голосов, чем Хармон.

– Вы все время молчите, Джон, – сказал президент. – Каково ваше мнение?

– Что ж, сэр, совершенно очевидно, что нам неважно, кто победит, если победим не мы. – Грант поднял свой стакан с виски и жадно глотнул. Он решил взять еще порцию, и к черту язву. – Если выиграет Хармон, он выйдет из СоВладения, и мы получим войну. Если победит Бертрам, он ослабит меры безопасности. Хармон со своими штурмовиками свергнет его, и мы опять получим войну.

Каринс кивнул.

– Вряд ли Бертрам удержит власть больше года, скорее гораздо меньше. Он слишком честен.

Президент громко вздохнул.

– Могу припомнить время, когда то же самое говорили обо мне, мистер Каринс.

– Это по-прежнему верно, – торопливо сказал Каринс. – Но вы достаточно реалистичны, чтобы позволить нам делать то, что необходимо. А Бертрам этого не позволит.

– Так что же нам делать? – негромко спросил президент.

– Фальсифицировать результаты выборов, – сразу ответил Каринс. – Вот здесь указаны данные о населении. – Он вызвал на экран таблицу с числами. – Мы будем поставлять фальсифицированные данные, а тем временем люди мистера Гранта поработают с компьютерами для голосования. Так ведь уже делалось.

– На этот раз не сработает. – Все повернулись к самому молодому человеку в кабинете. Ларри Мориарти, помощник президента, которого иногда называют «дипломат-еретик», покраснел от всеобщего внимания. – Все узнают. Люди Бертрама уже заняли рабочие места в компьютерных центрах, верно, мистер Грант? Они в минуту поймут, что происходит.

Грант кивнул. Он видел накануне отчет об этом: любопытно, что Мориарти уже учел его.

– Если фальсифицировать результаты выборов, придется поддерживать порядок с помощью морской пехоты СоВладения, – продолжал Мориарти.

– В тот день, когда понадобится с помощью морской пехоты СоВладения подавлять мятеж в Соединенных Штатах, я подам в отставку, – холодно сказал президент. – Я, возможно, и реалист, но есть пределы тому, на что я согласен идти. Вам понадобится новый шеф, джентльмены.

– Легко сказать, мистер президент, – ответил Грант. Ему хотелось закурить трубку, но врачи запретили. К черту врачей», – подумал он и взял сигарету из лежащей на столе пачки. – Легко сказать, но сделать это вы не можете.

Президент нахмурился.

– Почему?

Грант покачал головой.

– Объединенная партия поддерживает СоВладение, а Со­Вла­дение поддерживает мир. Уродливый мир, но, клянусь Господом, мир. Мне бы хотелось, чтобы договоры о поддержке СоВладения не были так тесно увязаны с Объединенной партией, но это так, и тут ничего не сделаешь. Да вы и сами очень хорошо знаете, что в самой партии идею СоВладения поддерживает лишь очень незначительное большинство. Верно, Гарри?

Помощник министра почты кивнул.

– Но не забывайте, что в группе Бертрама тоже есть поддержка СВ.

– Конечно, но нас они терпеть не могут, – сказал Мориарти. – Говорят, мы продались. И они правы.

– Ну и что с того, что они правы? – выпалил Каринс. – Власть у нас, а не у них. Никому, кто достаточно долго находится у власти, не избежать коррупции. Или он лишается власти.

– Не вижу цели этой дискуссии, – прервал его президент. – Мне, в частности, не нравится, когда мне напоминают о том, на что пришлось пойти, чтобы сохранить эту должность. Вопрос в том, что нам делать. Должен вас предупредить: ничто не доставит мне большей радости, чем пребывание мистера Бертрама в этом кресле. Я долго был президентом и устал. Мне больше не нужна эта работа.

III

Все заговорили одновременно, что-то кричали президенту, обращались к соседям, пока Грант громко не откашлялся.

– Господин президент, – сказал он командным тоном, которому научился во время пребывания на сборах резервистов. – Господин президент, простите меня, но это предложение нелепо. Во всей Объединенной партии нет другого человека, у которого был бы хотя бы призрачный шанс выиграть выборы. Вы один остаетесь популярны. Даже мистер Хармон хорошо о вас отзывается – так он не говорит ни о ком, кто не входит в его группу. Вы не можете уйти в отставку, не потащив за собой всю Объединенную партию, и не можете отдать свою должность мистеру Бертраму, потому что он и шести месяцев ее не удержит.

– Неужели так плохо? – спросил президент Липском небрежно, как обычно разговаривал со своими людьми у камина. – Вы уверены, что только мы можем спасти человечество, Джон? Или мы лишь хотим сохранить власть?

– Думаю, и то и другое, – ответил Грант. – Я сам не возражаю против отставки.

– Отставка! – фыркнул Каринс. – Да если вы на два часа допустите людей Бертрама к нашим файлам, все мы пойдем в отставку на лучшую из тюремных планет СВ. Вы, должно быть шутите. Отставка!

– Возможно, это правда, – согласился президент.

– Есть другие пути, – предложил Каринс. – Генерал, что будет, если Хармон возьмет власть и начнет войну?