Джерри Пурнель

Легион Фалькенберга

Герману Ли, сержанту армии США, и

Зенеке Асфоу, второму лейтенанту

батальона Кегнью императорской

гвардии Эфиопии

Младшим офицерам повсюду

Примечание автора

Эти романы представляют собой часть цикла «История будущего», в котором происходит действие «Мошки в зенице Господней»; они описывают события, предшествовавшие этому роману.

Сражение в XIX главе части второй «Легиона Фалькенберга» основано преимущественно на реальном опыте Корейской войны лейтенанта императорской гвардии Эфиопии Зенеке Асфоу.

Пролог

На него обрушились едкие маслянистые запахи; стоял непрерывный шум. Через этот космопорт прошли сотни тысяч. Их запахи заполняли зал отлета, смешиваясь с гомоном нынешних жертв, толпившихся в тесных отсеках.

Помещение длинное и узкое. Крашеные белые бетонные стены отсекают ослепительное солнце Флориды; они покрыты накопившейся грязью, которую не успевают убирать осужденные – рабочие Бюро Переселения. Наверху горят холодные люминесцентные лампы.

Запахи, и звуки, и яркий свет смешивались с его страхами. Ему здесь не место, но никто его не слушает. Никто не хочет слушать. Все, что он говорит, совершенно теряется в приказах и грубых окриках охранников, размещенных вдоль всего зала за проволочной сеткой, в криках детей, в гуле испуганных людей.

Они направлялись внутрь, к кораблю, который унесет их из Солнечной системы навстречу неведомой судьбе. Мало кто из колонистов спорил или жаловался. Некоторые сдерживали гнев до того времени, когда они смогут проявить его. Большинство брело с пепельными лицами, безучастно, не выказывая страха.

На бетонном полу были начерчены красные линии, и колонисты старательно держались в их пределах. Даже дети быстро учились слушать приказы охранников Бюро Переселения. Колонисты в бесформенной одежде, какую поставляют специальные фонды, походили один на другого; лишь кое-где виднелись более нарядные костюмы касты налогоплательщиков, подобранные на складе или выпрошенные в местной благотворительной организации.

Джон Кристиан Фалькенберг знал, что не похож на обычного колониста. Он долговяз, в свои пятнадцать лет уже шести футов роста и продолжает расти. Но как он ни старается выглядеть взрослым, никто не принимал его за зрелого мужчину.

Прядь рыжеватых волос падала ему на лоб, лезла в глаза, мешая видеть, и он нервным жестом машинально отводил ее в сторону. Поза и осанка отличали его от прочих, как и почти комически серьезное выражение лица. Одежда Джона тоже не была обычной: новая, хорошо подогнанная и явно не восстановленная. Парчовая рубашка из натурального шелка, яркие расклешенные брюки, новый пояс, кожаная сумка на боку. Одежда стоила больше, чем мог себе позволить его отец, но она мало что дала ему здесь. Тем не менее, юноша держался прямо, вызывающе поджав губы.

Чтобы не отставать от остальных, Джон вынужден был продвигаться вперед. Большая сумка для космических перелетов стояла перед ним, и он передвигал ее с места на место пинками, не поднимая. Ему казалось недостойным наклоняться к ней, а достоинство – это все, что у него осталось.

Перед ним брела семья из пяти человек: трое крикливых детей и апатичные родители; а может быть, подумалось ему, и не родители. Семьи граждан никогда не отличались стабильностью. Агенты Бюро Переселения часто сдавали свои квоты в аренду, а их руководителей мало заботило, кого именно набирают, чтобы их заполнить.

Беспорядочная толпа неумолимо двигалась в глубь помещения. Каждая линия заканчивалась большой проволочной клеткой с пластистальным столом внутри. Семьи по очереди заходили в клетку, дверь закрывалась, и начиналось интервью.

Скучающие чиновники Бюро Переселения едва выслушивали клиентов, а колонисты не знали, что им сказать. Большинство не имело представления ни о каких планетах, кроме Земли. Мало кто слышал, что на Таните жарко, на планете Фулсона холодно, на Спарте трудно выжить, но там свобода. Некоторые знали, что на Хедли хороший климат и планета находится под защитой компании «Американ экспресс» и колониального управления. Приговоренные к высылке без заключения знали: мало что может изменить их будущее; но большинство не знали и этого, и их отправляли в шахты ждущие рабочей силы, на сельскохозяйственные планеты, на адский Танит, где их ждал тяжелый труд, каким бы ни был приговор.

Пятнадцатилетний мальчишка – Джону хотелось думать о себе как о мужчине, однако он знал, что его чувства – чувства мальчишки, как бы старательно он их ни сдерживал, – почти дошел до клетки для интервью. Он был в отчаянии.

Пройдя интервью, он окажется на транспортном корабле Бюро Переселения. Джон снова обратился к стражнику в сером мундире, небрежно стоявшему за проволочным экраном.

– Я пытаюсь вам объяснить, что произошла ошибка! Я не должен…

– Заткнись! – ответил стражник. Он угрожающе повел стволом своего станнера-парализатора в форме колокола. – У всех ошибка. Все здесь случайно. Расскажи об этом на интервью, сынок.

Джон поджал губы. Ему хотелось наброситься на стражника, заставить выслушать себя. Он с трудом обуздал вспышку гнева и ненависти.

– Черт побери, я…

Стражник поднял оружие.

Семейство граждан перед Джоном сбилось в кучку, стараясь отодвинуться подальше от этого парня, чтобы он не вовлек их в неприятности. Джон покорился и молча побрел дальше.

Комментаторы тривизийного телевидения утверждают, что станнеры не причиняют боли, но Джон не собирался проверять их утверждение. На триви многое говорят. Говорят, большинство колонистов – добровольцы, говорят, Бюро Переселения обращается с ними достойно.

Никто в это не верил. Никто не верил ни единому утверждению правительства. Не верили в дружбу между народами, создавшими СоВладение, не верили ни результатам выборов, ни…

Он добрался до клетки для интервью. Чиновник в таком же мундире, что и стражники, но на груди и на спине его серого комбинезона белели номера. Многих зубов не хватает; когда он улыбнулся, стало видно, что зубы желтые. Улыбался он часто, но в его улыбке не было тепла.

– Что тут у меня? – спросил он. – Парень, одетый так, словно может получить все, что захочет. И куда же ты хочешь отправиться?

– Я не колонист, – настойчиво заговорил Джон, закипая. Чиновник ведь тоже заключенный – какое право он имеет так с ним разговаривать? – Требую встречи с офицером СоВладения.

– А, один из этих. – Улыбка исчезла с лица чиновника. – Отправишься на Танит. – Он нажал кнопку, и дверь в противоположной стене клетки открылась. – Проходи! – рявкнул он. – Не то вызову охрану. – Его палец угрожающе навис над кнопкой небольшой консоли на столе.

Джон достал из внутреннего кармана документы.

– У меня назначена встреча в службе Космического Флота Со­Владения, – сказал он. – Мне было приказано явиться на станцию Канаверал для отправки в корабле БП на Лунную базу.

– Ты пройдешь или… – чиновник спохватился, и на лице у него снова появилась улыбка. – Покажи-ка, – и он протянул грязную руку.

– Нет. – Теперь Джон чувствовал себя уверенней. – Я покажу документы только офицеру СВ, а вы уберите от них руки. А теперь вызовите офицера.

– Конечно. – Чиновник не шелохнулся. – Это будет тебе стоить десять кредитов.

– Что?

– Десять кредитов. Пятьдесят баксов, если у тебя нет кредитов СВ. Не смотри на меня так, парень. Заплатишь или отправишься на корабль до Танита. Может, здесь потом спохватятся, а может, и нет, но для тебя уже будет поздно. Лучше заплати.

Джон протянул двадцатидолларовую монету.

– Это все, что у тебя есть? – спросил чиновник. – Ладно, ладно, подойдет. – Он что-то сказал в телефонную трубку, и минуту спустя в клетку заглянул аккуратный офицер в голубом мундире Космического Флота СВ.

– Чего тебе, Смайли?

– Один из ваших. Новый гарди. Заблудился среди колонистов. – Он рассмеялся, а Джон с трудом сдержался.

Офицер неприязненно посмотрел на Смайли.

– Ваши документы, сэр? – сказал он.

Джон протянул ему документы, опасаясь, что больше никогда их не увидит. Офицер просмотрел их.

– Джон Кристиан Фалькенберг?

– Да.

– Спасибо, сэр. – Он повернулся к чиновнику. – Давай сюда.

– Да он может себе это позволить.

– Хочешь, чтобы я вызывал морских пехотинцев, Смайли?

– Боже, как вы несговорчивы… – чиновник достал из кармана монету и протянул ее.

– Сюда, сэр, – сказал офицер. Наклонившись, он подхватил сумку Джона. – Возьмите свои деньги, сэр.

– Спасибо. Оставьте их себе.

Офицер кивнул.

– Спасибо, сэр. Смайли, еще раз свяжешься с нашим человеком – и после работы будешь иметь дело с морскими пехотинцами. Идемте, сэр.

Джон вслед за астронавтом вышел из клетки. Офицер был вдвое старше его, и никто еще не называл Джона «сэром». Джон Фалькенберг почувствовал, что нашел свое место, которое искал всю жизнь. Даже уличные банды были для него закрыты, а друзья, с которыми он рос, всегда казались частью какой-то другой жизни, не его собственной. На секунду ему показалось, что он, наконец, нашел…

По узким белым коридорам они вышли под яркое солнце Флориды. Узкий мостик вел к передней части огромного крылатого посадочного корабля, который плавал в воздухе у окончания длинного пирса, заполненного колонистами и бранящимися охранниками.

Красивый офицер что-то сказал морским пехотинцам, охранявшим вход на мостик, и отдал честь другому офицеру, стоявшему у трапа корабля. Джон хотел сделать то же самое, но вспомнил, что в гражданской одежде честь не отдают. Отец, как только узнал о намерении сына поступить в Академию, заставил его прочесть книги по военной истории и обычаям Службы.

Гомон колонистов заполнял воздух, пока они не оказались внутри корабля. Когда люк закрывался, последним, что услышал Джон, была брань охранников.

– Прошу сюда, сэр, – офицер провел его по лабиринту стальных коридоров, герметических переборок, лестниц, труб, проволочных мостиков и других незнакомых деталей внутреннего устройства корабля. Хотя кораблем руководил Флот СВ, большая его часть принадлежала Бюро Переселения, и весь он был насыщен тяжелыми запахами. Никаких иллюминаторов не было, и через несколько поворотов Джон совершенно потерял представление о направлении.

Красивый офицер шел быстро, пока не остановился перед дверью, ничем не отличавшейся от остальных. Он нажал наружную кнопку на панели.

– Входите, – отозвалась панель.

В помещении было восемь столов, но находились только три человека, и все они сидели за одним столом. По контрасту с серыми коридорами снаружи помещение казалось почти парадным: на стенах роспись, мебель мягкая, а на полу что-то похожее на ковры.

На дальней стене – герб СоВладения: американский орел и советские серп и молот, цвета красный, белый и синий, белые звезды и красные звезды.

Три человека со стаканами в руках казались безмятежными. На всех гражданская одежда, очень похожая на одежду Джона, только у старшего покрой более консервативный. Двое остальных казались ровесниками Джона, может, на год старше, не больше.

– Один из наших, сэр, – сказал красивый офицер. – Новый гарди заблудился среди колонистов.

Один из младших рассмеялся, но старший коротким взмахом руки прервал его смех.

– Хорошо, мичман. Спасибо. Входите, мы не кусаемся.

– Спасибо, сэр, – ответил Джон. Он неуверенно прошел в дверь, гадая, кем могут быть эти люди. Вероятно, офицеры СВ, решил он. Красивый офицер не стал бы так себя вести с другими. Как ни испуган был Джон, его аналитическое сознание продолжало работать. Он осмотрел помещение.

«Определенно, офицеры СВ, – решил он. – Возвращаются на Лунную базу из отпуска. А может, исполняли какую-то миссию в нормальном тяготении. Естественно, они в штатском. На Земле показаться в мундире СВ не при исполнении означало самоубийство».

– Лейтенант Хартманн, к вашим услугам, – представился старший. – А это гардемарины Рольников и Бейтс. Ваше предписание? Бумаги?

– Джон Кристиан Фалькенберг, сэр, – сказал Джон. – Гардемарин. Точнее, наверное гардемарин. Но я не уверен. Я не давал никакой присяги.

Все трое рассмеялись.

– Еще дадите, мистер, – сказал Хартманн. Он взял документы Джона. – И гардемарином все равно станете, даже и без присяги.

Он разглядывал пластиковую карточку, сравнил лицо Джона с фотографией, потом прочел надписи. И присвистнул.

– Член Большого Сената Мартин Грант. Действовал через друзей во Флоте, без сомнения. Не удивлюсь, если с такой поддержкой вы вскоре обгоните меня в звании.

– Сенатор Грант учился у моего отца, – сказал Джон.

– Понятно. – Хартманн вернул документы и знаком пригласил Джона садиться. Потом повернулся к одному из гардемаринов. – А что касается вас, мистер Бейтс, то не понимаю вашего веселья. Что смешного в том, что один из ваших собратьев-офицеров заблудился среди колонистов? Вы сами никогда не бывали в таком положении?

Бейтс неловко заерзал. Голос у него оказался высоким, и Джон окончательно понял, что Бейтс ненамного его старше.

– А почему он не показал охране карточку налогоплательщика? – спросил он. – Его отвели бы к офицеру. Правда?

Хартманн пожал плечами.

– У меня нет карточки, – сказал Джон.

– Гм, – Хартманн, казалось, стал очень далеким, хотя не шевельнулся. – Что ж, – сказал он, – у нас обычно не бывает офицеров из семей граждан…

– Мы не из граждан, – быстро пояснил Джон. – Мой отец – профессор университета СоВладения, и я родился в Риме.

– Ага, – сказал Хартманн, – и долго вы там жили?

– Нет, сэр. Отец предпочитал быть приглашенным профессором. Мы жили во многих университетских городах. – Ложь легко слетела с его уст, и он подумал, что профессор Фалькенберг и сам в нее верил: ведь он столько раз это говорил. Но Джон знал правду: отец отчаянно пытался получить постоянное место, но у него всегда оказывалось слишком много недругов.

Он был слишком открыт и слишком честен. Это одно объяснение. Он был ОСС (отвратительный сукин сын) и ни с кем не в состоянии поладить. Это другое объяснение. Я так долго прожил в этой ситуации, что теперь мне уже все равно. Но, наверно, приятно было бы иметь свой дом.

Хартманн слегка расслабился.

– Ну, каковы бы ни были причины, мистер Фалькенберг, вам лучше было бы родиться налогоплательщиком Соединенных Штатов. Или членом Советской партии. К несчастью, вам, подобно мне, предстоит всю жизнь провести в низших эшелонах офицерского корпуса.

Хартманн говорил с легким акцентом, который Джон не мог точно определить. Несомненно, Германия: в боевых службах СВ много немцев. Но акцент не совсем немецкий: Джон достаточно долго прожил в Гейдельберге, чтобы различать немецкие диалекты. Восточная Германия? Возможно.

Он понял, что остальные ждут от него какого-то ответа.

– Мне казалось, сэр, что на службе СВ все равны.

Хартманн пожал плечами.

– Теоретически – да. На практике – генералы и адмиралы, даже капитаны, командующие судами, почему-то всегда американцы или советские. Но это не решение офицерского корпуса, мистер. Между собой мы не различаем страну происхождения, и у нас нет политики. Никогда. Наша родина – Флот. Это наша единственная родина. – Он взглянул на свой стакан. – Мистер Бейтс, нам нужна еще выпивка и стакан для нового товарища. Принесите.

– Есть, сэр.

Коротышка гардемарин направился в угол, к стойке, за которой не было бармена. Немного погодя он вернулся с бутылкой американского виски и пустым стаканом.

Хартманн доверху наполнил стакан и толчком отправил его Джону.

– Флот научит вас многому, гардемарин Джон Кристиан Фалькенберг. В том числе и умению пить. Мы все слишком много пьем. И мы еще вам покажем почему, но прежде чем понять почему, вы должны научиться – как.

Он поднял стакан. Когда Джон лишь пригубил свою порцию, Хартманн нахмурился.

– Еще, – сказал он. Он произнес это как приказ.

Джон отпил половину виски. Он уже несколько лет пил пиво, но отец не часто разрешал ему выпить спиртного. Не очень вкусно и жжет в горле и в животе.

– А теперь расскажите, почему вы присоединились к нашей благородной братской шайке, – попросил Хартманн. В голосе его звучало предостережение: за шутливыми словами крылось что-то серьезное. Может, он не смеялся над Службой, называя ее братской шайкой.

Джон надеялся на это. У него никогда не было братьев. Не было друзей. Не было дома, а отец был строгим учителем. Он научил его многому, но никогда не проявлял любви… или дружбы.

– Я…

– Только честно, – предупредил Хартманн. – Открою вам одну тайну, тайну нашего Флота. Мы никогда не лжем своим. – Он взглянул на гардемаринов, и те кивнули, Рольников с легкой улыбкой, Бейтс серьезно, как в церкви.

– Там, – продолжал Хартманн, – там лгут, мошенничают, используют друг друга. Но у нас не так. Нас используют, это верно. Но мы знаем, что нас используют, и мы честны друг с другом. Поэтому наши люди всегда нам верны. И поэтому мы сами верны Флоту.

И это имеет какое-то важное значение, подумал Джон: ведь Хартманн взглянул на флаг СоВладения на стене, но ни слова не сказал о СВ. Только о Флоте.

– Я здесь потому, что отец хотел убрать меня из дома и сумел получить для меня назначение, – выпалил Джон.

– Вам придется найти другую причину. Или вы с нами не останетесь, – сказал Хартманн. – Пейте.

– Да, сэр.

– Правильный ответ: есть, сэр.

– Есть, сэр.

Джон осушил свой стакан.

Хартманн улыбнулся.

– Прекрасно. – Он снова наполнил свой стакан, потом налил остальным. – Какова миссия Вооруженных Сил СоВладения, мистер Фалькенберг?

– Сэр? Выполнять волю Большого Сената…

– Нет. Их цель – существовать. И своим существованием поддерживать определенную степень мира и порядка в этом углу нашей галактики. Выиграть время для людей, чтобы те могли убраться достаточно далеко от Земли. И когда эти проклятые придурки перебьют друг друга, они не смогут уничтожить все человечество. Такова наша единственная миссия.

– Сэр? – гардемарин Рольников говорил негромко и настойчиво. – Лейтенант, сэр, стоит ли вам столько пить?

– Да, стоит, – ответил Хартманн. – Спасибо за заботу, мистер Рольников. Но, как видите, в настоящее время я пассажир. Служба не запрещает выпивку. Совсем нет, мистер Фалькенберг. Строго запрещено быть непригодным к исполнению обязанностей. Но выпить – нет. А у меня в данный момент нет никаких обязанностей. – Он поднял стакан. – Кроме одной. Поговорить с вами, мистер Фалькенберг, и рассказать вам правду, чтобы вы либо сбежали от нас, либо до конца жизни были прокляты вместе с нами, потому что мы никогда не лжем друг другу.

Он замолчал, и Джон задумался о том, насколько пьян Хартманн на самом деле. Офицер подбирал слова гораздо тщательней, чем отец, когда выпивал.

– Что вы знаете об истории Флота СоВладения, мистер Фалькенберг? – спросил Хартманн.

Вероятно, больше тебя, подумал Джон. Лекции отца по истории создания СоВладения пользовались большой известностью.

Все началось с разрядки. Она рухнула, но была восстановлена, и вскоре был заключен целый ряд формальных договоров между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Договоры не покончили с враждой этих великих держав, но их общие интересы оказались значительнее различий; очевидно, лучше, чтобы было только две великие державы, а не…

– Очень немного, сэр, – ответил Джон: Хартманну совсем не нужно выслушивать лекцию профессора Фалькенберга.

– Мы созданы на основе Французского иностранного легиона, – сказал Хартманн. – Мы легион чужаков, который должен защищать искусственный союз двух государств, ненавидящих друг друга. Как человек может посвятить такой цели свою жизнь и душу, мистер Фалькенберг? На чем основан союз? Что обеспечивает верность солдат?

– Не знаю, сэр.

– Они тоже не знают, – Хартманн взмахом руки указал на двух гардемаринов, которые откинулись в креслах и вели себя так, словно то ли слушают, то ли нет – Джон не мог точно сказать.

Может, решили, что Хартманн слишком пьян? Хороший вопрос.

– Не знаю, – повторил Джон.

– Ага. И никто не знает, потому что ответа нет. Человек не может умирать за союз. Но мы сражаемся. И умираем.

– По приказу Сената, – негромко сказал гардемарин Рольников.

– Но мы не любим Сенат, – возразил Хартманн. – Вы любите Большой Сенат, мистер Рольников? А вы, мистер Бейтс? Мы знаем, что такое Большой Сенат. Продажные политики, которые лгут друг другу и используют нас, чтобы разбогатеть, чтобы урвать бульшую власть для своей группы. Если могут. Нас они используют не так часто, как раньше. Пейте, джентльмены. Пейте.

Виски начал действовать, и в голове у Джона зашумело. Он чувствовал, как на висках и под мышками выступил пот. Живот протестовал, но Джон поднял стакан и снова выпил вместе с Рольниковым и Бейтсом, и никогда еще в совместном пьянстве не было столько смысла. Он попытался спросить себя, почему, но никаких мыслей не было – только чувства. Его место здесь, с этим человеком, с этими людьми, и он единое целое с ними.

И, словно прочитав его мысли, лейтенант Хартманн обнял за плечи юношей: двоих слева от себя и одного, Джона, справа. И негромко сказал им:

– Нет. Мы здесь потому, что Флот – наша единственная родина, а братство службы – единственная семья. И если Флот когда-нибудь потребует наши жизни, мы отдадим их, потому что больше идти нам некуда.

Часть первая

Годы СоВладения

I

Принстон, Нью-Джерси, Соединенные Штаты Америки

В студенческой столовой, как всегда, было шумно. Студенты в ярких костюмах пили кофе, за который заплатили их родители-налогоплательщики, и говорили о правах человека и гражданина. Некоторые делали вид, что читают, а сами тем временем поглядывали, не найдется ли что интересное.

В углу трое молодых людей и девушка – она терпеть не могла, когда ее называли «молодой леди», – играли в бридж. Типичные студенты, дети налогоплательщиков, хорошо одетые; одежда приглушенных тонов, по последней моде. Зубы ровные, фигуры хорошие. У двух парней контактные линзы. Девушка в соответствии с модой – в больших ярко окрашенных очках с маленькими изумрудами на дужках. В остатках их ланча, вероятно, столько калорий, сколько обычный гражданин не получает за целый день.

– Тройка без козырей, итого четыре. Партия, – сказал Дональд Этеридж. Он что-то написал на листке бумаги со счетом. – Посмотрим. Я должен двадцать два пятьдесят. Мойше, с тебя одиннадцать и четвертак. Ричи выиграл девять баксов. Остальное – Бонни.

– Ты всегда выигрываешь! – обвиняюще сказал Ричард Ларкин.

Бонни Далримпл улыбнулась:

– Это от нравственной жизни.

– У тебя? – усмехнулся Дональд.

– Или от простого желания, – сказал Ричи. Он посмотрел на свои часы. – Пора на занятия. Сегодня у нас лекция гостя.

Мойше Эллисон нахмурился:

– Что за гость?

– Некий тип по имени Фалькенберг, – сказал Ларкин. – Профессор университета СВ в Риме. Читает лекции о проблемах СоВладения. Сегодня тема – военное руководство.

– О, я его знаю, – сказала Бонни Далримпл.

– Он интересный? – спросил Мойше. – У меня сегодня полно дел.

– Говорит очень сжато, – ответила Бонни. – Очень многое укладывает в сказанное. У него каждый абзац очень важен. Думаю, тебе лучше пойти послушать.

– А что ты у него узнала? – спросил Ричард Ларкин.

– О, я была слишком мала, чтобы ходить на его лекции. В сущности, самого профессора Фалькенберга я знаю не очень хорошо. Я дружила с его сыном. С Джоном Кристианом Фалькенбергом Третьим. Это было, когда папа работал в посольстве в Риме. Мы с Джонни Фалькенбергом бродили по всему городу. Он о нем все знал, было очень интересно. Капитолийский холм со статуями, и еще выше – Тарпейская скала, с которой сбрасывали предателей, – на самом деле там не так уж высоко. И мы ходили по Виа Фламиниа. Шли по ней, и Джонни пел старинный римский марш: «Когда идешь по Виа Фламиниа, по дороге легионов Рима…»

– Забавное свидание.

– Скажешь тоже – свидание. Ему было четырнадцать, а мне двенадцать, мы были просто детьми, которые играют вместе. Но было очень забавно. Кажется, я тогда была усердней.

– Ха. Ты и сейчас такая. В последнем тесте обошла меня, – сказал Мойше Эллисон.

– Ну, если бы ты работал, а не бегал за девушками…

Эллисон заморгал, а остальные рассмеялись. После чего встали и вместе направились в лекционный зал. Снаружи висел тяжелый смог, но он такой всегда, так что они не обратили на него внимания.

– Так откуда же ты знаешь о лекциях старого Фалькенберга?

Бонни рассмеялась.

– Джонни часто приводил меня к себе домой. Обычно там никого не было, кроме старой черной экономки, но иногда профессор приходил домой раньше обычного и спрашивал нас, где мы побывали. И все нам рассказывал об этих местах. Всё, где бы мы ни оказались.

– О!

– Это было интересно. Рим тогда был приятным городом, со множеством старинных зданий. Думаю, сейчас они все уже снесены. И профессор все о них знал. Но Джонни рассказывал о них гораздо интересней – думаю, я тогда в него была влюблена. – Бонни рассмеялась.

– Так вот что с ней, – сказал Ричи. – Никак не может расстаться с детской влюбленностью в этого… как его звали?

– Джон Кристиан Фалькенберг Четвертый, – торжественно произнес Мойше Эллисон.

– Третий, – поправила Бонни. – И, может быть, ты прав.

Они подошли к лекционному корпусу и по мраморной лестнице поднялись в зал Смита.

Профессор Фалькенберг оказался высоким худым человеком с очень глубоким властным голосом. Нисколько не изменился, подумала Бонни. Он мог бы и телефонный справочник прочесть так, что тот станет чрезвычайно значительным.

Фалькенберг кивнул студентам.

– Добрый день. Приятно видеть, что в Соединенных Штатах есть еще несколько студентов, интересующихся историей.

Я хотел бы рассмотреть происхождение СоВладения. Но, чтобы это сделать, необходимо понять, что произошло с Соединенными Штатами и Советским Союзом, чей непрочный союз создал наш современный мир. Друзья во Второй мировой войне, противники в холодной войне – как случилось, что эти две державы разделили между собой весь мир?

У этой проблемы множество аспектов. Один из них – упадок военной мощи обеих держав. Но и этот аспект сам по себе имеет множество особенностей.

Сегодня мы поговорим о военном руководстве – и в общем виде, и в конкретный период существования этих двух держав. Начну с нескольких коротких цитат из Джозефа Максвелла Камерона, писателя прошлого столетия, который в своей «Анатомии военных достоинств» сказал…

Профессор Фалькенберг раскрыл карманный компьютер, коснулся клавиши и начал читать.

«Армии контролируются действиями двух классов власть имущих. Внешне эти люди различаются положением или чином, но существенное различие заключается в источнике их власти. Один класс действует на основе права, данного ему суверенной властью. Другой действует на основе права, данного ему первым классом. Это не случайное соотношение, оно основано на естественном принципе власти. «Штатный» офицер действует, опираясь на суверенную власть или на приказ, отданный вышестоящим «штатным» руководителем. «Нештатный» офицер обладает равной и временами абсолютной властью, но облечен ею по распоряжению «штатного» офицера, который его назначил и имеет право отозвать. Мало какой из принципов власти понимается в наши времена хуже, чем взаимоотношения между «штатными» и «внештатными» руководителями, иными словами – между правительством и военными. Повышение, которое дается в награду, чин, который воспринимается как признак касты или как стимул в профессии, занятии или армейской карьере, – вот что затмевает суть проблемы. Рядовой может доказать, что стоит не меньше генерала; в сущности, рядовые не раз это доказывали; и всегда это делал солдат, который знает свое дело, каковы бы ни были его мотивации. Иерархия рангов, которая изобретена для повышения престижа и платы, способна лишить армию ее силы, в то же время вызывая всеобщее одобрение тем, что считается ее преимуществами. Одним из несомненных признаков упадка военной системы является увеличение соотношения тех, кто обладает властью, и тех, кто обязан этой власти подчиняться. Оптимальное соотношение может меняться в соответствии с усовершенствованием вооружения, но лишь незначительно.

Из-за своих специфических целей и особой роли армия обладает оптимальной структурой контрольных механизмов, средств и приложений. В идеале она должна быть простой, способной эффективно осуществлять намерения власти. Однако в индустриальные и технократические периоды этот естественный образец забывается, нормальное устройство искажается в угоду капризам машин. Появляются военные чудовища, аналогичные лишенным головного мозга трехногим детям, которых взращивают, словно великую ценность. Они внушают чистый ужас всем, кроме тех, кто зачарован магией технологии…»

Фалькенберг закрыл компьютер и слабо улыбнулся.

– Эти слова были написаны незадолго до того, как в армии Соединенных Штатов появилось вдвое больше генералов, чем во время конфликта, известного как Вторая мировая война, несмотря на сокращение самой армии. И это еще не все. Соотношение офицеров и рядовых стало неумолимо меняться в сторону увеличения числа офицеров; и поскольку оптимальное соотношение – пять процентов, а некоторые элитные организации достигали блестящих успехов и с меньшим процентом офицеров, неудивительно, что вскоре в армии Соединенных Штатов один офицер приходился на двенадцать рядовых, а один генерал – на полторы тысячи подчиненных, и эффективность системы значительно ослабла.

Военные менеджеры рождаются легко. Истинные лидеры чрезвычайно редки.

– Ты была права: он действительно говорит сжато, – сказал Мойше Эллисон.

Бонни захихикала.

– Он нисколько не изменился, это уж точно.

– И ты его слышала только дома? Удивительно, что его сын не спятил. А кстати, что с ним случилось?

– У него были какие-то неприятности, – сказала Бонни.

– Неудивительно, – усмехнулся Ричи.

– Не знаю, какие именно, – сказала Бонни. – Но только знаю, что Джонни поступил в Академию СоВладения. Мы переписывались, но когда он закончил и был отправлен на корабль…

– Похоже, ты по нему скучаешь, – сказал Мойше.

– Да уж, обо мне ты никогда не говоришь таким тоном, – добавил Ричи.

– А ты еще что-нибудь о нем слышала? – спросил Мойше.

Бонни отрицательно покачала головой.

II

Анджела Найлс старалась не уснуть. Казалось, прошло очень много времени. Однажды она поняла, что видит сон, но все было чрезвычайно реально: заполненные людьми улицы Шанхая, тысячи мужчин и женщин в синих рабочих костюмах – не то чтобы форма, но люди в ней были похожи на синих муравьев. Они вопили, выкрикивали слова, которых она не понимала, но их намерения были достаточно ясны. Синие муравьи собирались убить ее. Она побежала, неожиданно ее окружили синие и золотые мундиры – другой оттенок синего цвета, это синева СоВладения – небольшой отряд солдат Со­Владения сомкнулся вокруг нее. Они увели ее от толпы, потом повернулись, грянул залп, потом другой, и синие муравьи на мгновение с криками остановились.

– Отступайте, – спокойно приказал лейтенант. – Первый взвод. Отступайте к гавани. Кьюни.

– Сэр?

Кузен Гарольд. Но как кузен Гарольд оказался здесь? Однако вот он, в мундире флотского гардемарина.

– Можете управлять шлюпкой?

– Нет, сэр.

– Рулевой убит.

– Да, сэр, знаю.

– Ну хорошо, гардемарин. Отступайте с первым взводом. Остановитесь, не теряя нас из виду, и займите оборонительную позицию. Когда будете готовы, дайте сигнал. Мы их задержим. Мисс, вы пойдете с ними…

– Да, но, Гарольд, что ты здесь делаешь, кто это и что…

– Некогда, Энджи. Пошли!

Они побежали, и теперь это определенно был сон, потому что она не могла пошевелиться, ноги не работали, она пыталась бежать и не могла…

– Попытайтесь вспомнить, – произнес голос. Чей? – Что случилось потом?

Она бежит. Морской пехотинец держит ее за руку. Неожиданно он остановился. Глаза у него распахнулись, он замер посреди улицы. Из его груди торчал длинный стальной стержень, изо рта полилась кровь, и он медленно, медленно начал падать…

– Пошли, Энджи, беги, черт побери!

Побежали. Вот конец квартала. Свернули за угол, и она увидела гавань, не очень далеко, и очертания длинного серого корабля. На пристани три моряка с ружьями, орудийная башня на палубе корабля медленно поворачивается.

Гарольд коснулся рукава и быстро заговорил в коммуникационную карточку. Послышался новый залп, новые крики, и на улице показались бегущие лейтенант СоВладения и его отряд.

– Почти на месте, – сказал Гарольд.

– Отведите ее на корабль, – сказал лейтенант.

– Сэр, вы можете вести эту штуку. Отвезите ее на корабль сами.

Он очень молод, этот лейтенант, всего лишь мальчишка, и выглядит худым и юным, не старше Гарольда.

– Три минуты, – сказал он. – Три минуты, Кьюни, а потом бегите изо всех сил.

Гарольд улыбнулся:

– Обязательно. Готовы? Бегите!

Лейтенант взял ее за руку и побежал, потащил ее за собой, а над их головами стреляли орудия, и слышались новые крики, и повсюду был шум. Что-то взорвалось совсем рядом, и один из матросов на палубе упал. Лейтенант закричал в микрофон у себя на рукаве:

– Мортиры! Беги, Кьюни! НЕМЕДЛЕННО! – И поволок ее за собой, втащил по трапу в каюту.

– Приказ: всем на борт!

В ярком свете дня прогремели записанные заранее звуки горна. Лейтенант побежал вперед, и несколько мгновений спустя послышался грохот. Что-то взорвалось у мостика, через открытый люк ворвался рой разъяренных пчел, пролетел мимо Анджелы и застучал по переборке. Раздался новый взрыв.

– Корпус пробит! – крикнул матрос.

Теперь шум двигателя стал громче. Она побежала к люку, чтобы выглянуть наружу и позвать Гарольда. Но никого не увидела.

– Очистить вход! – крикнул кто-то. Послышалось гудение, и люк начал закрываться. Корабль тронулся с места.

– Гарольд! Гарольд! – И Гарольд появился перед ней. Но это был старик, и лицо его таяло, а потом он исчез; на его месте оказался другой человек, корабль стал растворяться, и она оказалась в постели в белой комнате – больничной палате, а люди у постели – врач в белом халате и очень худой офицер в мундире Флота СоВладения. Капитан третьего ранга.

Она знает их обоих. Откуда? Кто они? Лермонтов. Так зовут офицера. Но откуда она это знает?

– Видели ли вы после этого гардемарина Кьюни? – спросил капитан Лермонтов.

– Нет. После того как мы свернули на углу… на углу улицы Трех Лун… я больше его не видела. – В горле у нее пересохло, левая рука болела. Она не могла пошевелить ею, а когда посмотрела, увидела, что рука привязана к доске, а к локтю ведет трубка для внутривенных вливаний.

Пентотал, что-то в этом роде. Они хотели ее допросить. И что она им рассказала?

– Я уже все вам рассказала, – сказала она. – Три раза. Да еще когда была под действием наркотика. Зачем проходить все это снова?

– Ваш дядя потребовал проведения тщательного расследования, – ответил капитан Лермонтов. – И мы его проводим. – Он работал на своем карманном компьютере. – Итак. Последний раз вы видели гардемарина Кьюни на углу, где лейтенант Фалькенберг приказал ему продержаться три минуты до отступления.

– На самом деле Гарольд сам вызвался…

– Да. Спасибо. А через какое время после этого приказа корабль начал двигаться?

– Не знаю…

– Доктор говорит, что вам кажется, будто прошло меньше трех минут.

– Откуда он знает?

– Я не знаю, – вмешался человек в белом халате. – Я могу только попытаться реконструировать события по вашим воспоминаниям. На основании того, что мы услышали, я заключаю, что вы не знаете наверняка, но подозреваете, что Фалькенберг приказал уходить, как только вы оказались на корабле.

– А что говорит он? – спросила Анджела.

– Вы уже знаете, – ответил доктор Витгенштейн.

– Он сказал мне, что Гарольд попал под огонь мортир до того, как мы добрались до корабля.

– Но вы ему не поверили.

– Я не… я не знаю, чему верить, – ответила она.

– Корабль взлетел, – сказал Лермонтов. – У него не хватало топлива, чтобы подняться на орбиту, и его подбили.

Анджела вздрогнула.

– Так сильно подбили… я поразилась. Когда мы приземлились и я смогла увидеть. Поразительно, что он вообще смог лететь.

– Корабли класса «Буна» способны переносить сильные повреждения. Итак. Фалькенберг посадил корабль на остров за пределами наших территориальных вод. Что произошло там?

– Ничего. Там мы были в полной безопасности. Остров населяли не китайцы, а тайцы. Они были очень дружелюбны. Там было приятно – безопасно и мирно. Поэтому мы ждали, ждали три недели, пока Флот не смог послать еще один корабль с командой ремонтников. Меня отвезли в дом губернатора, а Джон… лейтенант Фалькенберг получил приказ вернуться на свой корабль. Ничего не случилось.

– Но что-то все же случилось, – сказал Лермонтов.

Услышав его тон, она нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Доктор…

– Мисс Найлс, у вас месячная беременность.

– О.

– Вы как будто не удивлены. Вы не предохранялись?

Она почувствовала, что краснеет.

– Мисс Найлс, у меня дочь примерно вашего возраста, – сказал Лермонтов. – Вы не предохранялись?

Она пыталась говорить спокойно.

– В то время я об этом не думала.

– Лейтенант, очевидно, тоже, – сказал Лермонтов. – В наше время болезней это, возможно, легкомысленно.

Анджела пожала плечами.

– Да там нечем было предохраняться…

– На флотском корабле всегда есть аптечка, – сказал Лермонтов. – Но в данном случае вы правы. Медицинский кабинет был поврежден вместе со значительной частью оборудования.

– Капитан, я не понимаю, какое отношение мое положение имеет к…

– Зато понимает ваш дядя, – ответил Лермонтов. – Отчаянный молодой Фалькенберг приносит в жертву многообещающего гардемарина, внука члена Большого Сената, чтобы спастись самому. Затем соблазняет племянницу сенатора. – Лермонтов со значением посмотрел на ее живот. – Через несколько недель доказательства будут видны невооруженным глазом.

– Значит, вы… вероятно, дядя Эдриан все увидит в таком свете.

– Но по крайней мере вы в безопасности, – сказал доктор Витгенштейн. – Он должен быть благодарен за это.

Анджела покачала головой.

– Боюсь, благодарен он не будет. Он не очень любит мою мать, а к Гарольду относился по-особому. Племянница – это не внук, доктор. Он с готовностью обменял бы меня на Гарольда. – Она вздрогнула. – Думаю, он собирался когда-нибудь сделать Гарольда адмиралом.

– Итак. Что вы собираетесь делать? – спросил Лермонтов.

– Относительно… – Она потерла живот. – Надо привыкать. А Джон… лейтенант Фалькенберг знает?

– Нет, если вы ему не сказали, – ответил доктор Витгенштейн.

Но я сама не знала…

– Вы хотите сказать, что он не узнает, если я сама ему не скажу?

Лермонтов кивнул.

– Мне говорили, что вы умны.

– А что это должно значить?

– Думаю, нет необходимости объяснять. Что сделает лейтенант Фалькенберг, если узнает?

Она снова покраснела.

– Вероятно… вероятно, женится на мне, если я захочу.

– Мой прогноз такой же, – сказал Лермонтов. – В других обстоятельствах для карьеры молодого человека было бы прекрасно жениться на представительнице семейства Бронсонов. Однако сейчас…

– Однако сейчас для нас обоих это гибельно, – сказала Анджела. – Что… что же мне делать?

– Прервать беременность, – сказал доктор Витгенштейн.

– Будьте вы прокляты! Я ждала этого! А почему вы… пока я была под действием, почему вы просто не сделали чистку? Я бы никогда не узнала! Но нет, вам понадобилось привести меня в сознание и просветить…

– Вы бы хотели, чтобы мы приняли решение за вас? – спросил Лермонтов. Она не ответила, и он повернулся к Витгенштейну: – Доктор, приготовьте операционную.

– Подождите… Нет, подождите. – Она почувствовала, что на глазах выступают слезы. – Кто это?

– Кто кто?.. А, – сказал Витгенштейн. – Девочка.

– Капитан… я хочу увидеться с Джоном Фалькенбергом.

– Не могу вам помешать, – ответил Лермонтов, – но прошу вас этого не делать. Пока вы не примете окончательного решения. Он не глуп…

– Вы его знаете? – спросила она. – Странный вопрос, верно? Знаете ли вы… отца моей неродившейся дочери? У нас было три недели. Целая жизнь. Мне кажется, я его знаю, но правда ли это? О, черт побери!

Лицо Лермонтова смягчилось.

– Он считается… считался… многообещающим молодым офицером. От него ждали многого. – Капитан пожал плечами. – Жаль, что никто не видел, как погиб гардемарин Кьюни. Я не знаю, что мы можем сделать для Фалькенберга.

– И я ничего не могу сделать… могу только ухудшить положение, – сказала она. – Как же мне быть?

– Избавьтесь от ребенка, – сказал Лермонтов. – Потом, через год, через два, когда сенатор забудет, вы снова встретитесь…

– Он никогда не забудет. И мы никогда не встретимся.

Лермонтов собирался заговорить, но она опередила его.

– Вы не можете быть уверены, и я не могу, – сказала она. – Единственное, в чем мы уверены, – мы убьем мою дочь.

– Эмбрион, – сказал Витгенштейн. – Не…

– Я изучала эмбриологию, – возразила Анджела. – Не нужно объяснять мне подробности. – Она долго молчала. Потом вытерла глаза и прямо взглянула на Лермонтова. – Капитан, вы можете обеспечить мой переезд на Черчилль?

– Да, но почему именно на Черчилль?

– У меня там родственники. Моя ветвь семейства не располагает большими средствами, но мы не разорены, вы знаете. Меня примут…

– В этом случае я не смогу разрешить вам снова увидеться с Фалькенбергом.

– Вы не сможете меня остановить, если я этого потребую, и вы это тоже знаете, – сказала она. – Но… может быть, так лучше. Скажите ему… – у нее перехватило горло, и она почувствовала, что на глазах снова слезы. – Скажите, что я ему благодарна за то, что он спас мне жизнь, и желаю ему всего хорошего.

Напряженный молодой человек вошел в помещение и козырнул:

– Лейтенант Фалькенберг по приказу капитана Лермонтова явился, сэр.

Худой человек за столом ответил на приветствие.

– Спасибо. Садитесь.

– Сэр?

– Я сказал, садитесь.

– Есть, сэр. – Фалькенберг принужденно сел.

– Вы думаете, я вызвал вас, чтобы наказать?

Фалькенберг нащупал папку под левым локтем.

– Я получил приказ…

– Знаю, – прервал Лермонтов. – Не такой приказ я бы хотел отдать. Но сделать ничего нельзя.

– Значит, я покидаю Вооруженные Силы?

– Нет, только Флот, – сказал Лермонтов. – Если, конечно, не захотите совсем уйти с военной службы. – Старший офицер наклонился вперед и пристально посмотрел на Фалькенберга. – Я не стал бы вас винить, если бы вы это сделали, но надеюсь, вы не сделаете. Я организовал ваш перевод в морскую пехоту. В качестве старшего лейтенанта, временно исполняющего обязанности капитана. Кроме того, я направил сенатору Гранту рекомендацию, чтобы Большой Сенат наградил вас Орденом мужества первой степени. Думаю, вскоре вас ждет звание капитана морской пехоты. – Лермонтов вздохнул. – Будь у нас лучшая связь и сумей я поговорить с сенатором непосредственно, возможно, в этом не было бы необходимости. Может быть, я не совсем верно оцениваю политику Большого Сената.

Фалькенберг взглянул на свою папку с приказом.

– Я тоже, сэр.

– Но это очевидно, – сказал Лермонтов. – Вы действовали совершенно правильно. Трудно пожертвовать одним взводом, чтобы спасти всех остальных, но мы уверены, что больше ничего нельзя было сделать. – Он пожал плечами. – К несчастью, взводом, который вы потеряли, командовал внук сенатора Бронсона, но вы не могли этого знать.

– Он был хорошим военным, – сказал Фалькенберг. – И, честно говоря, я знал, кем он приходится…

Лермонтов поднял руку, заставляя его замолчать. Он невольно обвел взглядом помещение, потом пристально посмотрел на Фалькенберга.

– Вы никогда никому об этом не расскажете, – сказал он. – То, что ваши действия привели к гибели молодого человека, достойно сожаления, но они были оправданны. Возможно, Бронсон забудет. Но если члену Большого Сената Бронсону напомнят, что вы знали о его интересе к гардемарину Кьюни, положение станет гораздо более серьезным. Он никогда об этом не забудет. Вам в будущем следует избегать встреч с сенатором.

– Да, сэр. Только…

– Да?

– Сэр, я уже спрашивал о мисс Найлс, но никто как будто не знает, где она.

– Она попросила, чтобы ее отправили на Черчилль, где у нее есть деньги и родственники. Она улетела два дня назад на курьерской шлюпке, чтобы попасть на корабль, идущий на Черчилль.

– О… а я думал… Она оставила для меня сообщение?

– Сказала, что очень благодарна вам за то, что вы спасли ей жизнь.

– Понятно. – Он несколько мгновений молчал. – Сэр, каково мое назначение?

Лермонтов слегка улыбнулся.

– У вас есть выбор. Как обычно, имеется множество мест, где назревают неприятности.

III

Крофтоновская Энциклопедия современной истории и социальных проблем (Первое издание)

Исход. За эрой исследований, начавшейся после изобретения движителя Олдерсона, вполне предсказуемо последовала эпоха колонизации. Первоначально колонистами становились богатые люди, не удовлетворенные земной цивилизацией. Многими двигали религиозные соображения. Это были представители и традиционных религий, и тех мирских сект, которые развились на основе того, что в двадцатом веке было известно как «экологическое движение» или движение зеленых.

Многие из ранних колонистов были высокообразованными людьми и имели все основания рассчитывать на успех в создании собственной культуры на новых планетах. К несчастью, они не принимали во внимание давление со стороны правительств Земли…

2064 год от Р.Х.

Прекрасное будущее, о котором она пела, уже заливала кровь, но Кэтрин Малколм об этом не знала, как не думала о том, что солнце слишком красно-оранжевое и яркое, а тяготение слишком низкое.

Все свои шестнадцать стандартных лет она прожила на Арарате, и хотя дедушка часто говорил о Земле, родина человечества не была для девушки родным домом. Земля – это царство машин и бетонных дорог, автомобилей и больших городов, место, где люди теснятся вдалеке от плодородной почвы. Когда она думала о Земле, та казалась ей уродливой, непригодной для жизни людей.

Больше всего она ломала голову над тем, чем пахнет Земля. Столько людей сразу – должно быть, совсем не похоже на Арарат. Она глубоко вдохнула, наполняя легкие воздухом, приятно пахнущим свежевспаханной почвой. Земля здесь хороша. Приятно чувствовать ее под ногами. Темная и рассыпчатая, достаточно влажная, чтобы принять семена и позаботиться о них, но не болотистая и не комковатая: хорошая земля, прекрасно подходящая для позднего урожая.

Девушка уверенно шла за плугом, длинным хлыстом направляя быков. Она щелкала хлыстом возле передних, но никогда не касалась их. В этом не было необходимости. Гораций и Звезда знают, что от них требуется. Хлыст направляет их, напоминает, что она за ними следит, но они знают спиральную борозду не хуже нее. Плуг переворачивает почву, чтобы грядка была приподнята: это помогает осушать поле и собирать ежегодно по два урожая.

Первый урожай уже собран и лежит в каменном амбаре. Пшеница и кукуруза, генетически приспособленные к условиям Арарата; в другой части амбара – местные хлебные дыни, полные сахара и готовые к брожению. Год был хороший, урожая собрали больше, чем нужно семье для прокорма. Излишки можно будет продать в городе, и мама пообещала Кэтрин купить отрез ситца на новое платье, которое девушка наденет ради Эмиля.

Впрочем, сейчас на ней комбинезон и сапоги, и она рада, что Эмиль ее не видит. Он знает, что Кэтрин умеет провести прямую борозду не хуже мужчины и ездить верхом не хуже брата, но знать это и видеть ее на поле – совершенно разные вещи, и она была рада, что сейчас он ее не видит. Думая об этом, она рассмеялась, но мысли текли своим чередом.

Она щелкнула хлыстом, посылая быков вперед, и чуть заметно нахмурилась. Второй паре в упряжке еще никогда не приходилось тащить фургон по равнине, и Кэтрин решила, что нельзя больше откладывать тренировку животных. Эмиль не захочет жить у деда Кэтрин. Мужчине нужна собственная земля, хотя на ранчо Малколмов больше тысячи гектаров.

Здесь вся земля разобрана. Если они с Эмилем захотят иметь собственную, придется переселяться на запад, к другому морю, где снимки со спутника показывают плодородные почвы. «Мы можем уехать туда, – подумала она, – забраться так далеко, что осужденные нас не найдут, а город станет местом, которое видят раз в жизни. Будет очень интересно, хотя совсем не хочется покидать эту долину».

Поле, которое она вспахивает, лежит меж низких холмов. Вдоль одного его края вьется небольшой ручей. Большинство видных ей деревьев и растений привезены в виде семян с Земли, и у них очень мало врагов. Большинство вредителей не трогают земные растения, особенно если поля окружены полосами мяты и ноготков, издающих запах, который не переносят даже земные насекомые.

Кэтрин думала о том, что им может понадобиться, если они двинутся на запад, чтобы основать новое поселение. Семена у них будут; будут кобыла и жеребец; и две пары волов; куры и свиньи: ее дед по местным меркам богат. Будут кузнечные инструменты отца, пользоваться которыми Эмиль сможет научиться.

Им понадобится телевизор. Телевизоры здесь большая редкость. Телевизор, и солнечные батареи, и генератор для ветряной мельницы; все эти вещи промышленного производства придется покупать в городе, а для этого нужны деньги. Потребуется весь второй урожай этого года и большая часть весеннего – им придется экономить, откладывать все заработанные деньги. Она отогнала эти мысли, но рука ее легла на рукоять большого ножа в ножнах, висевших на поясе.

«Мы справимся, – подумала она. – Найдем деньги. Дети не останутся без образования. Телевизор нужен не для развлечения. Программы, передающиеся со спутника, сообщают прогноз погоды и учат обработке земли, экологии, инженерному делу, работе с металлом – всему тому, что необходимо для жизни на Арарате. Учат также чтению и математике.

Большинство соседей Кэтрин презирают телевидение и не допускают его в свои дома, и их детям приходится учиться у других, у тех, кто имеет возможность смотреть на экран.

«И тем не менее, – думала Кэтрин, – причины для беспокойства есть. Сначала телевидение. Потом легкая промышленность. Скоро добавится другое. Открываются шахты. Строятся большие заводы, а вокруг них растут города».

Она представила себе Арарат, покрытый асфальтом и бетоном: животных заменят тракторы и автомобили, маленькие поселки превратятся в большие города; люди теснятся, как в Гармонии и Гаррисоне; ручьи перегорожены плотинами, а озера загрязнены отбросами.

Конечно, не при моей жизни и не при жизни моих внуков. И, может быть, мы окажемся умнее, чем на Земле, и здесь это никогда не произойдет. Мы научены горьким опытом. Мы знаем, как жить на земле.

Ее дед – колонист-доброволец, инженер, достаточно обеспеченный, чтобы привезти на Арарат инструменты и оборудование, пытается показать остальным, как уживаться с технологией. Электричество ему дает ветряная мельница. Она позволяет пользоваться телевизором и радио. Дед поддерживает радиосвязь с Денисбургом в сорока километрах отсюда, и хотя соседи говорят, что презирают технологию, они не настолько горды, чтобы не просить Эймоса Малколма отправлять их сообщения.

На ферме Малколма есть водопровод и эффективная система переработки отходов. Для Эймоса технология – это то, что следует использовать, чтобы она не использовала вас, и он старается научить этому соседей.

Мысли Кэтрин прервал звонок телефона, и она остановила упряжку. Телефон в центре распаханного поля, здесь он подключен к переносному солнечному рефлектору, чтобы заряжались батареи. В долине мало радиотелефонов. Стоят они дорого, и купить их можно только в Гармонии. Даже дедушка Эймос не может сам производить телефонные микроцепи, хотя часто говорит, что надо бы купить подходящие инструменты и делать что-нибудь такое. «В конце концов, – часто говорит он, – нам не нужны самые последние модели. Лишь бы работали».

Не успев добраться до телефона, она услышала выстрелы. Доносились они издалека, но со стороны ее дома. Она посмотрела на холм, который скрывал от нее ранчо, и увидела в небе красную полоску. Та взорвалась в облаке яркого дыма. Эймос выпустил сигнальную ракету.

– Боже, нет! – закричала Кэтрин. Она побежала к телефону, но в спешке выронила его. Подняла со свежевскопанной земли и закричала в микрофон:

– Да!

– Беги прямо в деревню, девочка, – услышала она голос деда. Голос казался старым и усталым. – Не ходи домой. Уходи быстрей.

– Дедушка…

– Делай, как я сказал! Соседи подойдут, а ты помочь не можешь.

– Но…

– Кэтрин, – он говорил настойчиво, но в его голосе слышались столетия. – Они здесь. Их много.

– Кто? – спросила она.

– Осужденные. Говорят, будто они шерифы и у них есть предписание собирать налоги. Я не стану платить. Мой дом прочен, Кэтрин, и соседи придут. Осужденные не получат его, а если меня сейчас убьют, это не так важно…

– А мама! – закричала Кэтрин.

– Ее они живой не возьмут, – сказал Эймос Малколм. – Мы говорили об этом, и ты знаешь, что нужно делать. Пожалуйста. Не лишай мою жизнь смысла, не позволяй им добраться и до тебя. Иди в деревню, и да сохранит тебя Господь. Мне нужно сражаться.

Вдалеке снова послышались звуки выстрелов. Телефон молчал. Стреляли из ружей, слышны были пулеметные очереди. Каменное ранчо Эймоса было хорошо защищено.

Кэтрин слышала резкие, но негромкие разрывы гранат и молилась, чтобы не услышать последний взрыв: он означал бы, что Эймос взорвал динамит под домом. Он часто клялся, что скорее взорвет дом и всех нападающих, чем позволит им войти.

Кэтрин побежала назад, чтобы выпрячь быков. С ними ничего не случится. Звуки боя не дадут им вернуться домой до завтра, а на равнине нет таких крупных животных, которые могли бы угрожать здоровым быкам. Кроме людей.

Упряжку она оставила у плуга (в глазах быков было недоумение: солнце еще высоко, поле не вспахано) и побежала в тень деревьев у реки. Здесь терпеливо ждали лошадь и собака. Собака игриво подбежала, но прижалась к земле, почувствовав настроение девушки.

Кэтрин набросила на лошадь седло и принялась возиться с кожаной упряжью. Руки ее двигались так быстро, что даже знакомые движения стали трудны; в спешке она действовала неловко. Привязала телефон и солнечный рефлектор за седлом и села верхом. В чехле висело ружье, она достала его и с тоской погладила.

И замерла в нерешительности. Ружья по-прежнему стреляли. Она слышала очереди пулемета деда и новые разрывы гранат. Значит, Эймос жив.

Я должна помочь, должна идти туда.

Там Эмиль. Он должен был пахать поле у границы их ранчо и услышал выстрелы. Он там. Она повернула лошадь к ранчо.

Она понимала, что один всадник ничего не может сделать. И тем не менее чувствовала, что должна вернуться домой, пока не поздно. У Эмиля и дедушки неплохие шансы. Дом прочен, сложен из доброго камня, он прижимается к земле, а большая его часть под землей, на крыше поверх водонепроницаемого пластика влажная почва. Такое бывало и раньше, много раз, но сейчас слишком много ружей. Она не может припомнить такого большого набега. Ни здесь, ни в каком-нибудь другом месте.

Телефон снова зазвонил.

– Да! – крикнула она. – Что происходит?

– Уезжай, девочка! Уезжай! Выполни мой последний приказ. Ты все, что у меня есть… – голос прервался, Эймос больше ничего не успел сказать. Кэтрин держала молчащий телефон и смотрела на него.

Раз Эймос сказал: «Все, что у меня есть», значит, ее мать и брат мертвы.

Выкрикивая слова гнева и ненависти, она устремилась на звуки выстрелов. И когда перевалила через холм, услышала выстрелы из мортир, а потом очень громкий взрыв.

Двести всадников устремились на ранчо Малколма. Ехали они быстро, лошади их блестели от пота, и ехали всадники семьями, некоторые с женщинами и старшими сыновьями. Перед ними бежали собаки. Их языки свисали меж оскаленных зубов: собаки чувствовали гнев хозяев. Завидев друг друга, всадники махали руками и ехали еще быстрей.

Приблизившись к последнему холму перед ранчо Малколма, всадники сбавили темп. Из-за холма не доносилось ни звука. Выслали вперед собак. Увидев, что те не останавливаясь перевалили через вершину, пустили лошадей галопом.

– Он не воспользовался динамитом, – сказал Джордж Вудроу. – Я слышал взрывы, но это не динамит Эймоса.

Соседи ничего не ответили. Молча спускались по склону к дому.

В воздухе пахло порохом с медным привкусом недавно пролитой крови. Собаки бегали между телами, лежащими у стен каменного дома. Большая парадная дверь была распахнута, перед ней тоже лежали мертвецы. На земле у открытой двери сидела девушка в окровавленном комбинезоне и грязных сапогах. На коленях у нее лежала голова юноши. Девушка безотчетно баюкала голову, глядя сухими и блестящими глазами.

– Боже! – вскрикнул Джордж Вудроу. Он спешился и склонился к девушке. Протянул руку к юноше, но не коснулся его. – Кэтрин…

– Все мертвы, – сказала Кэтрин. – Дедушка, мама, брат и Эмиль. Они все мертвы. – Говорила она спокойно. Сообщила Джорджу Вудроу о смерти его сына так, словно рассказывала о том, что в церкви в следующую субботу будут танцы.

Джордж посмотрел на мертвого сына и на девушку, которая должна была родить ему внуков. Потом выпрямился и прижался лицом к седлу. И оставался так очень долго. Постепенно он начал слышать разговоры вокруг.

– …захватили снаружи всех, кроме Эймоса, – говорил Гарри Ситон. Говорил он негромко, надеясь, что Кэтрин и Джордж Вудроу не услышат. – Я думаю, Эймос застрелил Джанин после того, как они ее схватили. Но как они прокрались к старому Эймосу?

– Я видел там собаку со стрелой в спине, – отозвался Ван Лоо. – Стрела из самострела. Наверно, так.

– Я все же не понимаю, – настаивал Ситон.

– Догоните их! – Кэтрин стояла возле своего мертвого жениха. – Езжайте!

– Поедем, – ответил Ван Лоо. – Когда придет время.

– Езжайте немедленно! – требовала Кэтрин.

– Нет. – Гарри Ситон печально покачал головой. – Думаешь, это единственное место, на которое напали сегодня? Еще десяток. Большинство даже не сопротивлялись. Тут сотни разбойников, и сейчас все они объединились. Мы не можем действовать, пока их больше, чем нас.

– А что тогда? – спросил Джордж Вудроу. В голосе его звучала горечь. – К тому времени когда нас станет достаточно, они уже снова уйдут в горы. – Он беспомощно посмотрел на цепь высоких холмов на горизонте. – Боже! За что?

– Не богохульствуй! – голос прозвучал строго. Роджер Дорнан всегда в темной одежде, лицо у него худое и узкое.

Он похож на могильщика.

– Нельзя сомневаться в путях Господних, – продолжал Дорнан.

– Нам не нужны такие разговоры, брат Дорнан, – сказала Кэтрин. – Нам нужна месть! Я думала, здесь собрались мужчины! Джордж, ты поедешь со мной охотиться на убийц твоего сына?

– Верьте в Бога, – сказал Дорнан. – Возложите это бремя на Его плечи.

– Я не могу позволить вам уехать, – вмешался Ван Лоо. – Вас с Джорджем убьют – ради чего? Вы никому не отомстите, если подставитесь под их ружья. – Он сделал знак, и два его сына подошли и схватили за поводья лошадь Кэтрин. Еще один увел лошадь Джорджа Вудроу. – Нам нужны все наши фермеры, – продолжал Ван Лоо. – И что станет с другими детьми Джорджа? С его женой, с неродившимся ребенком? Вы не можете ехать.

– Один жив, – крикнул всадник. Два человека подняли с земли неподвижную фигуру, отнесли ее туда, где вокруг Кэтрин и Джорджа собрались мужчины, и бросили наземь. Ван Лоо наклонился и пощупал пульс. Потом схватил разбойника за волосы и приподнял его голову. Методично принялся хлестать по лицу. Его пальцы оставляли яркие красные следы на темных щеках. Удар, еще удар! Ладонью, тыльной стороной, методично. Голова разбойника дергалась при каждом ударе.

– Он полумертв, – сказал Гарри Ситон.

– Тем больше причин привести его в чувство, – ответил Ван Лоо. Не обращая внимания на кровь на кожаной куртке разбойника, он снова бросил его лицом на землю. Потом схватил за руку и резко повернул. Разбойник застонал.

Лет двадцати, не старше. Короткая редкая борода. Темные брюки, кожаная куртка и мягкие кожаные сапоги, очень похожие на те, что на Кэтрин. На пальцах полоски: здесь раньше были кольца; левая мочка разорвана.

– Они раздевали собственных мертвых и раненых, – сказал Вудроу. – А что забрали?

– Генератор с ветряной мельницы, – ответил Гарри Ситон. – Весь скот и кое-что из электроники. Исчез и телефон. Интересно, почему Эймос все не взорвал?

– Снаряд пробил стену, – сказал один из всадников. – Эймоса убило у пулемета.

– Отпусти. Хватит, – простонал молодой разбойник. – Больно.

– Приходит в себя, – сказал Ван Лоо. – Но долго не протянет.

– Жаль, – ответил Джордж Вудроу. Он наклонился и ударил парня по лицу. – Просыпайся, черт тебя подери! Хочу, чтобы ты ощутил веревку на шее! Гарри, давай веревку.

– Не нужно, – сказал брат Дорнан. – Месть – Господня…

– Мы только немного поможем Господу, – прервал его Вудроу. – Несите веревку!

– Да, – согласился Ситон. – Правильно, Кэтрин?

– Дайте веревку мне. Хочу надеть ему на шею. – Она сверху вниз посмотрела на разбойника. – Почему?

На мгновение их глаза встретились.

– А почему бы и нет?

* * *

На пригорке над долиной трое копали могилы. Кэтрин неслышно поднялась на холм, и вначале они ее не увидели. А увидев, прервали работу, но она ничего не сказала, и немного погодя они снова принялись копать. Лопаты врезались в плодородную почву.

– Вы копаете слишком много могил, – сказала Кэтрин. – Одну засыпьте.

– Но…

– Мой дед не будет здесь похоронен, – объявила Кэтрин.

Мужчины перестали копать. Посмотрели на девушку, на ее окровавленный комбинезон, потом на горизонт, куда ушел весь отряд. Там вздымалась пыль. Разбойники возвращались в свои логова. И их не удастся догнать до того, как они углубятся в холмы.

Один из могильщиков молча принял решение. Следующей весной он возьмет семью и отправится на поиски новых земель. Все что угодно лучше, чем это. Но он думал, что осужденные могут последовать за ним, куда бы он ни пошел. Когда люди работают на земле, всегда могут прийти другие, чтобы грабить и убивать.

– Где? – наконец спросил он.

– Похороните Эймоса у его порога, – ответила Кэтрин.

– Ужасно хоронить человека у его собственной двери. Он не найдет отдыха…

– Я не хочу, чтобы он отдыхал, – сказала Кэтрин. – Хочу, чтобы он ходил. Ходил и напоминал всем нам, что сделала с нами Земля!

IV

– Внимание! Всем подготовится к входу в атмосферу. Внимание!

– Ремни, лейтенант, – сказал сержант Гернан.

– Верно. – Я застегнул ремни и посмотрел на Арарат.

Планета выглядела мрачно, совсем не так, как Земля. Мало облаков и много пустыни. В районе экватора густые джунгли. Единственная узкая полоска возделываемой земли, которую я мог видеть, располагалась по краю моря почти со всех сторон окруженного сушей. К югу от моря находился другой континент, с виду сухой и пыльный: пустыня, где люди, если и побывали, не оставили никаких следов своего пребывания.

К северу и к западу от обрабатываемых земель – лесистые холмы, пустынные плато, высокие горы и неровные ущелья. Впрочем, через леса и по холмам бежали полоски – узкие дороги, скорее тропы. Когда транспортный корабль опустился ниже, я смог разглядеть деревни и поселки, и все они были окружены стенами, изгородями и рвами. Маленькие крепости, да и только.

Корабль кружил, пока скорость не снизилась настолько, что можно было бы приземлиться. Затем мы взяли курс на восток – и увидели город. В моей программе-инструкции говорилось, что это единственный город на Арарате. Он стоял на высоком утесе над морем и, казалось, съежился. Похожий на окруженный крепостной стеной средневековый город, он, однако, был построен из современного бетона с пластиковым водонепроницаемым покрытием и из других материалов, которые средневековые ремесленники не стали бы использовать, даже если бы те у них были.

Корабль прошел над городом на высоте двух тысяч метров, и стало ясно, что на самом деле здесь два города, стоящие рядом и разделенные общей стеной. Оба города маленькие. Старейшая часть поселения – Гармония – свидетельствовала о полном отсутствии планировки: узкие улочки шли под всеми углами, а немногочисленные площади располагались хаотично. Зато в северной, меньшей части – Гаррисоне – улицы расходились точно под прямыми углами, а напротив крепости на северном краю виднелась большая площадь.

Все здания низкие, лишь отдельные – выше двух этажей. Крыши из красной черепицы, стены белые. Гармония напомнила мне города, которые я видел в Мексике. Яркое солнце отражалось в заливе под городским утесом. Гаррисон более строг, сплошные прямые углы, аккуратный и упорядоченный, все строго функционально. На северном краю – квадратная крепость. Мой новый дом.

Я младший лейтенант морской пехоты СоВладения, всего три месяца как из Академии и зеленый, как трава. В правилах Академии было давать специальные назначения тридцати лучшим выпускникам каждого курса. Остальные направлялись для дальнейшей подготовки в качестве кадетов или гардемаринов. Я гордился полосками на своих эполетах, но одновременно испытывал страх. Никогда раньше я не был в войсках, у меня не было друзей в учебных заведениях морской пехоты, и я почти ничего не знал о людях, которые записываются в морскую пехоту. Конечно, я слышал множество баек: туда уходят, чтобы избавиться от жен или потому, что судья предлагает на выбор службу или заключение. Некоторые поступают через Бюро Переселения. Большинство из граждан, а моя семья всегда относилась к налогоплательщикам.

Мне повезло, что мой отец был налогоплательщиком. Я вырос на американском юго-западе, где мало что изменилось со времени установления СоВладения. Мы по-прежнему считали себя свободными людьми. Когда умер отец, мы с мамой попробовали вести хозяйство на ранчо, как делал он, словно оно нам принадлежит. Оно нам и принадлежало – на бумаге, но у нас не было отцовских связей. Мы не понимали всех правил и ограничений и не знали, кого подкупить, когда нарушали правила. Когда начались настоящие неприятности, я попытался помешать правительственным чиновникам отобрать наши владения. Идея оказалась гнилая. Судья – старый друг моего отца – предложил мне отправиться в Академию. Американский суд не обладает юрисдикцией над офицерами СоВладения.

Выбора у меня не было, и служба во Флоте СоВладения казалась тогда мне привлекательной. Я не только избавлюсь от неприятностей – я покину Землю. Мама собиралась снова выйти замуж, так что за нее можно было не волноваться. Правительство отобрало у нас ранчо, и не было никакой надежды на его возвращение. Я был достаточно молод, чтобы испытывать романтические чувства, а судья Гамильтон достаточно ясно дал понять, что мне следует принять решение.

– Послушай, Хэл, – сказал он мне, – твоему отцу следовало улететь с Земли. Здесь не место таким людям. Здесь нужны люди, которые хотят безопасности, подчиняются правилам, люди, которые любят пекущееся о них государство, а не отчаянные парни, вроде твоего отца и тебя. Даже если на этот раз ты сумеешь вывернуться, все равно снова попадешь в неприятности. Тебе придется улететь, а это лучше сделать офицером СВ, чем просто колонистом.

Он был прав. Я гадал, почему он сам остается. Вероятно по тем же причинам, что и мой отец. Постарел, привык к дому, нет сил для нового старта. Я ничего не сказал, но он, должно быть, догадался, о чем я думаю.

– Я по-прежнему могу приносить здесь пользу. Я пожизненный судья – это звание у меня нельзя отобрать без очень основательных причин, и я все еще могу помогать таким парням, как ты. Здесь тебя ничего не ждет, Хэл. Будущее там. Новые миры. Их открывают ежегодно. Отслужи срок во Флоте. Посмотри мир и реши, где бы ты хотел вырастить своих детей. Где-нибудь на свободе.

Ничего другого придумать я не смог и поэтому позволил ему направить меня в Академию. Там-то все было нормально. Флот – своего рода братство. Всю жизнь я был одиночкой – не потому, что мне этого хотелось – видит Бог, мне хотелось иметь друзей! – но потому, что я никуда не вписывался. Академия – совсем другое. Трудно сказать, в чем именно. Во-первых, тут нет беспомощных, которые ноют и просят мир позаботиться о них. Не в том дело, что мы так уж пеклись друг о друге. Если твой одноклассник слаб в математике, ты ему помогаешь, а если кто-то отстает в электронике – я отставал, – отличник по этому предмету просидит с тобой всю ночь. Но если после всего этого ты не справляешься, с тобой покончено. Однако тут кроется нечто гораздо большее. Не могу объяснить ощущения общности и братства, которое испытываешь во Флоте, но оно совершенно реально, и именно его я искал всю жизнь.

Я провел там два с половиной года, и все это время мы трудились, изучая все: от ухода за оружием до основ наук, от гражданской инженерии до дорожного строительства. Закончил я седьмым на курсе и получил назначение, а еще – месячный отпуск, чтобы попрощаться с матерью и своей девушкой… впрочем, девушки у меня не было; я только притворялся, будто она у меня есть. И оказался на корабле Олимпийских линий, направлявшемся в другую звездную систему.

«И вот я здесь», – подумал я, и посмотрел вниз на планету, стараясь узнать места, которые видел на карте нашей подготовительной программы. И одновременно прислушивался к тому, что говорят солдаты в помещении. Инструкторы в академии говорили нам, что офицер может многое узнать, прислушиваясь к подчиненным, но у меня было мало возможностей для этого. Три недели назад я был на пассажирском корабле, а теперь нахожусь неизвестно где, в древнем военном транспортнике, а командир части заставлял нас тренироваться так напряженно, что больше ни на что времени не оставалось.

В помещении всего несколько иллюминаторов, и все они заняты офицерами и старшими сержантами. Рядом со мной сержант Гернан описывает то, что видит. Несколько молодых морских пехотинцев, в основном новобранцы, толпятся у него за спиной. Более опытные солдаты дремлют на сиденьях.

– За городскими стенами мало что видно, – сказал Гернан. – Деревья, похожи на кустарниковые дубы. А другие, кажется, оливы. Есть пальмы. Должно быть, с Земли. Никогда не видел пальм, которые не были бы с Земли.

– Эй, сарж, а крепость видишь? – спросил капрал Рофф.

– Да. Похожа на пост СВ. Ты будешь в ней как дома.

– Мы все будем, – согласился Рофф. – Конечно. Боже, ну почему мы?

– Подарок тебе на день рождения, – сказал Гернан. – Радуйся, что сегодня уйдешь. Подумай о тех несчастных ублюдках, что остаются в этой жестянке.

Корабль сделал круг над гаванью, скользнул на коротких крыльях и опустился на воду у берега. Волны в два и больше метра создавали серьезную качку, и корабль сильно кренился. Одного из новых новобранцев тошнило. Сосед подал ему пластиковый пакет.

– Эй, Дитц! – позвал Рофф. – Хочешь жареного бекона? Солонинки? – Он улыбнулся. – Может, кусочек коровьего рубца…

– Сержант Гернан.

– Сэр!

Капитан больше ничего не сказал. Он сидел впереди, в десяти рядах от меня, и я не думал, что он прислушивается, но не удивился. За последние три недели я понял: немногое ускользает от внимания капитана Джона Кристиана Фалькенберга.

Гернан позади меня напряженно сказал:

– Рофф, еще одно слово…

Приятель Дитца достал новый пакет. Больше никто не смеялся над новобранцем. Вскоре шаттл переместился в закрытую гавань, где не было волн, и все почувствовали себя лучше. Подошел длинный буксир и повел корабль к бетонному пирсу. В гавани не было никаких других кораблей, лишь несколько небольших лодок.

В помещение вошел флотский офицер, огляделся и отыскал Фалькенберга.

– Сэр, губернатор просит, чтобы ваши люди в полном вооружении помогли переправить отряд заключенных.

Фалькенберг повернулся к офицеру и приподнял бровь. Затем кивнул.

– Главстаршина!

– Сэр! – отозвался Огильви с одного из последних рядов.

– Всем личное оружие. Ружья и пояса с патронами. И штыки, главный старшина. Штыки обязательно.

– Сэр.

Стало шумно: сержант Огильви и подчиненные ему оружейники открывали ящики с оружием и раздавали ружья.

– А как насчет другого вооружения? – спросил Фалькенберг.

– Об этом вы должны договориться с гарнизоном, – ответил корабельный офицер.

– Хорошо. Тогда это все?

– Да, это все, майор.

Я улыбнулся, глядя, как офицер выходит из помещения. Для флотских на борту корабля есть только один капитан, и это капитан самого корабля. Капитаны морской пехоты в пути получали временное и совершенно бессмысленное «повышение»: на время пути они становились майорами.

Фалькенберг направился к переднему люку.

– Лейтенант Слейтер. На минуту, пожалуйста.

– Сэр. – Я подошел к нему. Низкое тяготение не было заметно, пока я не вставал, но теперь я его ощутил. Здесь сила тяжести составляет восемьдесят пять процентов стандартного земного тяготения, и Фалькенберг настоял на том, чтобы на всем протяжении пути капитан корабля поддерживал на ободе вращающегося колеса тяготение на уровне ста десяти процентов. Морякам это не понравилось, но они выполнили его просьбу, и Фалькенберг постоянно тренировал нас на участках с высоким тяготением. И теперь мы чувствовали, что без труда можем плавать.

Я мало что знал о Фалькенберге. Служебное досье свидетельствовало, что у него был опыт службы во Флоте, затем его перевели в морскую пехоту. А теперь он на гарнизонной службе. Такие частые передвижения – два перемещения за карьеру – могут означать, что он нигде не уживается. Но у него звание. Он награжден Военным крестом, хотя в досье не говорилось, за что. Но говорилось, что в Академию он поступил в пятнадцать лет и закончил ее гардемарином.

Впервые я увидел его на пересадочной станции Бетио. Эта станция – всего лишь безвоздушная скала, которую Флот использует в качестве ремонтной базы и склада. Оттуда открывается удобный доступ к нескольким важным звездным системам, но больше там ничего нет. Я там оказался сразу после выпуска, по пути в штаб сектора Круцис с назначением во флотскую морскую пехоту. Этим назначением я гордился. Из всех трех видов морской пехоты флотская считается элитой. Гарнизонные части обычно служат для подавления мятежей. А линейные морские пехотинцы выполняют всю остальную грязную работу. Сами линейные считают элитой себя, и действительно, на их долю выпадает большая часть настоящих боевых действий. Я не знал, предстоят ли нам на Арарате боевые действия. Я даже не знал, зачем нас туда послали. Я только знал, что Фалькенберг имел право менять назначение офицеров, и меня выдернули из моей удобной каюты – первый класс, черт возьми! – и приказали явиться к нему на Бетио. Если он и знал, что происходит, то младшим офицерам не говорил.

Фалькенберг ненамного старше меня. Несколько недель назад мне исполнился двадцать один год, а он, может быть, пятью годами старше и уже капитан с Военным крестом. Должно быть, кто-то за ним стоит – возможно, какой-нибудь влиятельный человек, но если так, почему он в линейной морской пехоте, а не в штабе? Я не мог его спросить. Он вообще мало разговаривал. Не был недружелюбен, но казался холодным и отчужденным и никого к себе не подпускал.

Фалькенберг высок, но я – 193 сантиметра, согласно идентификационной карточке, – выше. Там, где я рос, это называлось «шесть футов четыре дюйма». Фалькенберг, возможно, на пару дюймов ниже. Глаза у него неопределенного цвета, иногда серые, иногда зеленые, в зависимости от освещения, и кажутся очень яркими, когда он на вас смотрит. Короткие рыжеватые волосы и никаких усов. Большинство офицеров, став капитанами, отращивают усы, но Фалькенберг этого не сделал.

Мундир сидит на нем как влитой. Мне казалось, что для военного у меня хорошая фигура, однако я внимательно изучал покрой его одежды. Изучал также манеру его поведения, думая, удастся ли мне ему подражать. Я не был уверен, что он мне нравится или что я действительно хочу ему подражать, но я сказал себе, что всякий, кто сумел до тридцати лет стать капитаном, заслуживает по крайней мере внимательного изучения. На службе полно сорокалетних лейтенантов.

Он не казался крупным или особенно сильным, но я знал, что это впечатление обманчиво. Я сам не хиляк весом в сорок килограммов, но на тренировке без оружия он легко бросил меня на пол, а ведь это было при стопроцентном тяготении.

Когда я присоединился к нему у переднего люка, он улыбался.

– Вы когда-нибудь думали, лейтенант, о том, что каждое поколение военных после Первой мировой войны считало себя последним, кому придется пользоваться штыками? – Он махнул в ту сторону, где Огильви продолжал раздавать ружья.

– Нет, сэр, не думал.

– Мало кто об этом думает, – сказал Фалькенберг. – Мой старик был университетским профессором СоВладения и считал, что я должен изучить военную историю. Вы только подумайте: оружие, придуманное для того, чтобы превращать мушкет в пику, по-прежнему на вооружении, когда мы отправляемся на войну в звездолетах.

– Да, сэр…

– Потому что оно полезно, лейтенант, как вы сами когда-нибудь узнаете. – Улыбка исчезла, и Фалькенберг заговорил тише. – Но, конечно, я пригласил вас не для того, чтобы поговорить о военной истории. Хочу, чтобы люди видели, что мы совещаемся. Надо поручить им что-нибудь такое, что должно их встревожить. Они знают, что мы высаживаемся вооруженными.

– Да, сэр…

– Скажите, Харлан Слейтер, как вас называют?

– Хэл, сэр. – Мы провели на корабле двадцать один день, и Фалькенберг впервые задал мне вопрос. Это многое говорит о нем.

– Вы старший лейтенант, – сказал Фалькенберг.

– Да, сэр. Но это ни о чем не говорит: остальные лейтенанты все окончили Академию, и я старше их по званию только потому, что стоял выше в рейтинге выпускников.

– Соберите остальных офицеров и стойте у трапа, пока мы провожаем колонну заключенных. Затем, когда мы двинемся в крепость, пойдете замыкающим. Сомневаюсь, чтобы был транспорт. Придется идти пешком.

– Да, сэр.

– Вы не поняли. Если что-то не поняли, спросите. Вы обратили внимание на состав нашего отряда, мистер Слейтер?

– Откровенно говоря, капитан, у меня недостаточно опыта, чтобы судить, – ответил я. – У нас много новобранцев…

– Да. Они меня не тревожат. Не тревожат и опытные солдаты, которых я привез с собой на Бетио. Но что касается остальных, у нас тут собрались завсегдатаи гауптвахт с половины сектора. Вряд ли они дезертируют в первые же часы после прибытия, но я хочу быть абсолютно уверен. Поэтому их снаряжение останется на корабле, и мы поведем их походным строем. К вечеру я передам отряд полковнику Харрингтону, и тогда это будет его забота, но пока ответственность на мне, я постараюсь, чтобы каждый солдат добрался до крепости.

– Понятно. Да, сэр. – Вот почему он в свои годы капитан и выполняет самостоятельное поручение. Он эффективно действует. Мне хотелось бы стать таким же. А может, мне это только казалось. Я не был уверен, чего хочу на самом деле. Армейская служба СВ не была моей мечтой, но теперь, оказавшись на ней, я хотел, если возможно, действовать правильно. У меня были сомнения относительно того, что делает СоВладение; я был рад, что не получил назначение в одну из частей, которые подавляют мятежи на Земле, но я не знал, чем можно было бы заменить СВ и Большой Сенат. В конце концов, мы сохраняем мир, и дело того стоит.

– Открывают люк, – сказал Фалькенберг. – Главстаршина!

– Сэр!

– Походный строй колонной по четыре.

– Сэр. – Огильви начал выкрикивать приказы. Солдаты спускались по трапу на бетонный причал, а я смотрел на них сверху из люка.

Снаружи было жарко, и через несколько минут я вспотел. Солнце казалось красно-оранжевым и очень ярким. После тесных помещений корабля, куда набилось множество людей и где было слишком мало воды, чтобы как следует помыться, запахи планеты приносили облегчение. Арарат обладал специфическим запахом, сладковатым, как аромат цветов, с оттенком влажной зелени. К этому примешивались резкие запахи соленого моря и гавани.

На уровне моря – всего несколько зданий. Сам город располагался высоко над гаванью, на вершине холма. На ровной узкой полоске сразу над морем – только склады, но улицы широкие, и между домами большие промежутки.

Моя первая чужая планета. Она не показалась мне очень уж чужой. Я ожидал чего-нибудь экзотического, вроде морских чудищ или необычных растений, но ничего подобного из люка не было видно. Я сказал себе, что все это будет позже.

Прямо перед кораблем виднелось большое здание. Двухэтажное, с нашей стороны ни единого окна. В центре стены – большие ворота, а по четырем углам сторожевые башни. Похоже на тюрьму. Я знал, что это и есть тюрьма, но какой в ней смысл? Вся эта планета кажется тюрьмой.

На причале ждал взвод местной милиции. Все в тусклых серых комбинезонах, резко отличающихся от синих и алых мундиров морских пехотинцев СоВладения, в которых те спускались по трапу. Фалькенберг немного поговорил с местными, затем главный старшина Огильви отдал приказ и морские пехотинцы выстроились двойной линией, которая протянулась от трапа до самых тюремных ворот. Огильви отдал новый приказ, и пехотинцы примкнули штыки.

Они прекрасно с этим справились. Вы бы ни за что не сказали, что в основном это новобранцы. Даже в тесных помещениях корабля Фалькенберг сумел превратить их в образцовое подразделение. Однако цена оказалась высока. Двадцать восемь новобранцев покончили с собой, а еще сотню пришлось отчислить и присоединить к заключенным. Нам говорили в Академии, что есть только один способ подготовить хорошего морского пехотинца: муштровать его так, чтобы он гордился тем, что выжил, и видит Бог: Фалькенберг верил в эту методу. В лекционном зале на Лунной базе она казалась гораздо более разумной.

Однажды поутру у нас приключилось четыре самоубийства. В числе самоубийц был регулярный линейный солдат, совсем не новобранец. Я был дежурным офицером, когда обнаружили его тело. Его сняли с угла, где он висел, но веревка исчезла. Я попытался ее отыскать и даже расспросил всех, кто был в помещении, но никто ничего не сказал.

Позже ко мне подошел главный старшина Огильви.

– Вам не найти веревку, лейтенант, – сказал он мне. – Ее уже разрезали на десять частей. Этот человек был награжден медалью. Веревка, на которой он повесился? Она приносит удачу, сэр. Ее разобрали по кускам.

Все это убедило меня в том, что мне предстоит еще многое узнать о линейных морских пехотинцах.

Открылся передний люк, и начали выходить заключенные. Официально все они считались осужденными или членами семей транспортных работников, которые добровольно сопровождают заключенных. Но в поисках новобранцев мы побывали в тюремной части корабля и выяснили, что там есть заключенные, которые никогда не были под судом. Их схватили во время одной из облав Бюро Переселения и включили в число колонистов по принуждению.

Заключенные были грязные и оборванные. Большинство в комбинезонах БП. Некоторые несли жалкие маленькие свертки – все свое имущество. Они смущенно толпились на ярком солнечном свете, но, повинуясь окрикам корабельных офицеров, двигались вниз по трапу и по причалу, сквозь строй солдат, стараясь держаться вместе, отшатываясь от штыков. Постепенно все они добрались до больших тюремных ворот. И я задумался: «Что их там ждет?»

Большинство заключенных мужчины, но немало женщин и девушек. И гораздо больше детей, чем мне хотелось бы видеть в подобной толпе. Мне это не понравилось. Не для того я пошел в армию СоВладения.

– Высокая цена, верно? – раздался позади меня голос. Дин Ноулз. Мы вместе учились в Академии. Невысокий парень, едва прошел при приеме, и черты лица такие тонкие, что он кажется красавцем. Я знал, что женщинам Ноулз нравится, и он их любит. Он должен был закончить вторым на курсе, но набрал так много плохих отметок по поведению за то, что убегал на свидания с подружками, что съехал вниз на двадцать пять номеров. Потому я и обошел его. Думаю, он раньше меня станет капитаном.

– Высокая цена за что? – спросил я.

– За чистый воздух, небольшое население и другие блага, которыми пользуется Земля. Иногда я сомневаюсь, стоит ли оно того.

– Но какой у нас выбор? – спросил я.

– Никакого. Ничего другого нет. Вывози лишнее население – пусть где-нибудь само заботится о себе. В конечном счете это правильно; но когда смотришь на результаты, перестает так казаться. Смотри. Сюда идет Луис.

К нам присоединился Луис Боннимен, тоже наш однокурсник. Луис заслуженно занял двадцать четвертое место в списке выпускников. Он франко-канадец, хотя большую часть жизни провел в США. Луис фанатичный сторонник СВ и не желает слушать ни о каких сомнениях в политике СВ, хотя для всех нас эта политика не имеет никакого значения. В Академии нам вбили в голову: «На Флоте нет никакой политики». А позже инструктора перевели это нам более понятным образом: «Флот – наша родина». Мы могли сомневаться во всем, что делает Большой Сенат, – пока остаемся рядом с товарищами и выполняем приказы.

Мы стояли и глядели, как колонистов ведут в тюрьму. Потребовался целый час, чтобы завести туда две тысячи человек. Наконец ворота закрылись. Огильви отдал новый приказ, пехотинцы отстегнули штыки, потом построились колонной по восемь и пошли по дороге.

– Ну, друзья-мушкетеры, – сказал я, – пора и нам. Придется подниматься на холм, а никакого транспорта явно нет.

– А как же моя артиллерия? – спросил Дин.

Я пожал плечами.

– По-видимому, что-нибудь подготовят. Во всяком случае это проблема Джона Кристиана Фалькенберга. А у нас нет других дел, кроме…

– Кроме как предупреждать дезертирство, – сказал Луис Боннимен. – И нам лучше этим заняться. Ваше оружие заряжено?

– Да оставь, Луис, – сказал Дин.

– Обратите внимание, – ответил Луис. – Заметили, как Фалькенберг построил солдат? Вспомните, что багаж еще на борту. Тебе может не нравиться Фалькенберг, Дин, но ты должен признать, что он предусмотрителен.

– Между прочим, Луис прав, – согласился я. – Фалькенберг говорил о дезертирах. Но он считает, что много их не будет.

– Вот видите, – сказал Луис. – Он никого не упускает из виду.

– Кроме нас, – сказал Дин Ноулз.

– Что ты хочешь этим сказать? – Луис перестал улыбаться и приподнял брови.

– Да ничего, – ответил Дин. – Да и что может теперь сделать Фалькенберг? Однако, парни, вы, наверно, не знаете, зачем нас позвал сюда местный командир гарнизона?

– Конечно, нет, – сказал Луис.

– А ты как узнал? – спросил я.

– Очень просто. Если хочешь узнать какую-то военную тайну, поговори с сержантами.

– И что же? – спросил Луис.

Дин улыбнулся.

– Пошли, мы отстаем. Похоже, нам придется пройти по всему холму. Никакого транспорта для офицеров. Позор.

– Будь прокляты твои глаза, Дин! – сказал я.

Ноулз пожал плечами.

– Ну, комендант просил прислать целый полк и военные корабли-истребители. А вместо этого получил нас. Интересно, действительно ли ему нужен полк? Пошли, парни.

V

Моя голова похожа на проволочную спираль,
И мне кажется, что я умираю,
Но до этого выпью как следует
И поставлю капралу фонарь под глазом…

– Очень красочно, – сказал Луис. – Хорошо поют, верно?

– Заткнись и шагай, – ответил Дин. – Дьявольская жара.

Мне жара не казалась такой уж страшной. Разумеется, наше белье не предназначено для марш-бросков по горячим планетам. Но могло быть и хуже. Нам могли бы приказать надеть бронежилеты.

С войсками не было никаких проблем. Солдаты маршировали и пели, как настоящие регулярные, хотя половина из них была новобранцами, а остальные – постояльцами гауптвахт. И если кто-то из них думал сбежать, то ничем себя не выдавал.

У меня под головой плащ,
И мне открывается прекрасный вид на двор,
Мы здесь тридцать дней,
У нас отросли бороды и нет вина,
Чтобы выпить и сражаться,
Напиться до чертиков и сражаться!

– Любопытно, – сказал Луис. – Половина из них никогда не видела гауптвахту.

– Думаю, скоро увидят, – отозвался Дин. – Боже милосердный, вы только поглядите!

Он показал на ряд дешевых домов на берегу реки. Не было никаких сомнений в том, что здесь продается. Девушки, одетые соответственно жаре, сидели на подоконниках и махали проходящим солдатам.

– Мне казалось, на Арарате засилье священников, – сказал Луис Боннимен. – Что ж, мы без труда найдем множество дезертиров – по крайней мере в первую ночь.

Гавань располагалась к северу от широкой реки, которая к востоку от города превращалась в дельту. Дорога вела от гавани в глубину суши, городской утес оставался справа от нас. Прошло очень много времени, прежде чем мы повернули к городским воротам.

Здесь были устройства для обслуживания космических шаттлов, несколько речных лодок, склады, но мне показалось, что особой активности не видно. И я еще подумал: почему бы это? Насколько помню, на Арарате нет железных дорог, очень мало шоссе, а аэродромов я вообще не видел.

Пройдя с километр в глубь местности, мы резко свернули вправо, на другую дорогу, и начали подниматься на утес. По склону утеса располагался настоящий муравейник ветхих домов и переулков, потом – открытое пространство перед высокой городской стеной. У ворот в караулке обретались несколько милиционеров в неброских мундирах. Другие милиционеры патрулировали стены. За воротами находилась Гармония, очередной муравейник домов и магазинов, не очень отличающийся от того, что снаружи, но несколько лучше содержащийся.

На тридцать метров по обеим сторонам от главной дороги тянулись расчищенные полосы, за которыми начинался хаос. Торговые киоски, дома, портняжные мастерские, магазины электроники, кузница с ручными мехами и горном, магазин, продающий электромоторы, и другой, торгующий солнечными батареями, гончарная мастерская со станком на ножном приводе, где женщина лепила горшки из глины, ювелир, точильщик ножей – это разнообразие ошеломляло и никак не вязалось с тем, что можно ожидать на планете-фронтире.

Повсюду анахронизмы, но я к ним привык. Вся воинская служба пронизана контрастами. И среди этих контрастов – степень развития колоний; у многих из них нет промышленной базы, а некоторые ее и не хотят. Но есть и другая причина. Разведывательная служба СоВладения выдает обязательные лицензии на все научные разработки и старается подавить все, что может иметь военное применение. Союз США-СССР господствует и не хочет, чтобы новые открытия нарушили равновесие. Он может остановить все что угодно, но ему это ни к чему, пока Большой Сенат контролирует все бюджеты, все доходы и расходы и может как угодно изменять патентные законы.

Мы знали, что так не может продолжаться вечно, но не хотели об этом думать. На Земле правительства США и Советского Союза ненавидят друг друга. Единственное, что им ненавистно еще больше, – это мысль о том, что кто-нибудь, вроде Китая, Японии или Объединенных Эмиратов, станет настолько силен, что сможет приказывать. Флот охраняет непрочный мир, основанный на шатком союзе.

Жители Гармонии были всех цветов и рас, из магазинов долетали крики на десятке языков. Все работали под открытым небом или торговали в уличных киосках. Когда мы проходили мимо, работу бросали и смотрели на нас. Из портняжной мастерской вышел старик и снял шляпу с широкими полями.

– Да благословит вас Господь, солдаты! – крикнул он. – Мы вас любим!

– Вот ради этого мы и пошли на службу, – сказал Дин. – Не для того чтобы гоняться за шайкой неудачников через полгалактики.

– Двадцать парсеков – это не полгалактики, – заметил я.

Он скорчил гримасу.

– Интересно, почему все так нам радуются? – спросил Луис. – И вид у них голодный. Как можно быть такими худыми в этом сельскохозяйственном раю?

– Невероятно, – сказал Дин. – Луис, тебе нужно научиться замечать важные детали. Например, прочитать список личного состава местного гарнизона.

– А когда я мог это сделать? – спросил Боннимен. – Фалькенберг заставлял нас работать по двенадцать часов в день…

– Надо было использовать остальные двенадцать, – сказал Дин.

– А что, о мудрейший, узнал ты из гарнизонного списка? – спросил я.

– Что командиру гарнизона за семьдесят и в его штате только один семидесятитрехлетний майор, а также шестидесятидвухлетний капитан. К тому же самому молодому офицеру морской пехоты на Арарате за шестьдесят, а младшие офицеры есть только в милиции.

– Ба! Служба для отставников, – сказал Боннимен. – Так зачем им понадобился полк?

– Не будь дураком, Луис, – ответил Дин. – Конечно, потому что они столкнулись с чем-то таким, с чем не могут справиться силами своей милиции и престарелых офицеров.

– А это значит, что справляться придется нам, – сказал я. – Только, разумеется, у нас нет полка, а чуть меньше тысячи морских пехотинцев, три младших офицера и капитан с Военным крестом – и больше ничего, если только местная милиция не способна хоть на что-нибудь. Герои пришли.

– Да. Отлично, верно? – Согласился Дин. – Я надеюсь, что женщины будут настроены дружелюбно.

– И это все, о чем ты способен думать? – сердито спросил Луис.

– А что тут еще делать? Маршировать под солнцем?

Под навесом придорожного кафе стоял молодой горожанин в темной одежде церковного типа. Он поднял руку в жесте благословения. Группа детей приветственно закричала.

– Приятно, когда тебя любят, – сказал Дин.

Вопреки насмешливому тону, он говорил серьезно. И действительно – приятно, когда тебя любят. Я вспомнил свое последнее посещение Земли. Там полно мест, куда офицеру СВ нельзя зайти без взвода солдат. А здесь мы нужны людям. «Паладины», – подумал я и посмеялся над собой, представив, что сказали бы Дин и Луис, если бы я произнес это вслух. Но в то же время мне было любопытно, не думают ли они так же.

– У них не очень развит транспорт, – заметил Луис.

– Если не считать этих. – Дин указал на желоб с водой, возле которого были привязаны пять лошадей. Были здесь и два верблюда и животное, похожее на нечто среднее между верблюдом, лосем и мулом, с большими плоскими ступнями и нелепыми рожками.

Должно быть, местное животное – первое встреченное животное с этой планеты. Мне было интересно, как его называют и как одомашнили.

Моторного транспорта почти не было: несколько грузовиков и один старый вездеход без верха; все остальное передвигалось на животных. Мы видели фургоны, и всадников на лошадях, и двух женщин в комбинезонах на мулах.

Боннимен покачал головой.

– Похоже на помесь американского Дикого Запада, средневекового Парижа и сцен из «Тысячи и одной ночи».

Мы рассмеялись, но Луис был очень близок к истине.

Арарат открыли вскоре после того, как первые исследовательские корабли покинули Землю. Планета оказалась пригодной для обитания, и хотя в окрестностях Земли таких нашлось несколько, на Арарат отправили экспедицию, чтобы определить, какими природными богатствами планеты можно воспользоваться.

Никаких богатств не оказалось. Здесь произрастали земные растения и могли жить люди, но никто не собирался вкладывать деньги в сельское хозяйство. Перевозить продовольствие по межзвездному пространству – самый простой способ обанкротиться, если только поблизости нет рынка с ценными минералами и без сельского хозяйства. А вблизи этой планеты вообще не было никаких потребителей.

Компания «Американ экспресс» с самого открытия планеты владела правами на ее заселение. «АмЭкс» продала эти права церковному объединению. Всемирная федерация церквей назвала планету Арарат и стала рекламировать как «убежище для тех, кто не нужен на Земле». Церкви начали сбор средств для развития планеты, и поскольку это было до того, как Бюро Переселения развернуло свою программу принудительной колонизации, помощь церквям оказывали большую. Благотворительность, церковная десятина, правительственные гранты – все это оказалось очень полезно, а затем церковные группы додумались до проведения лотереи. Призом служил бесплатный перелет на Арарат для победителей и членов их семей; обнаружилось множество желающих сменить Землю на место, где есть свободная почва, много еды, тяжелой работы, нет правительства, угнетения и никакого загрязнения среды. Всемирная федерация церквей распродала десятки миллионов лотерейных билетов ценой в один кредит. И вскоре собрала достаточно денег, чтобы нанять корабли и начать перевозку людей.

Места для колонистов оказалось предостаточно, хотя пригодная для обитания территория на Арарате относительно невелика. Средняя температура на планете выше земной, и в районе экватора слишком жарко, чтобы здесь могли жить люди. А на полюсах слишком холодно. Южное полушарие почти целиком покрыто водой. И все равно в северной умеренной зоне оставалось много места. Самые хорошие условия оказались в районе дельты, где и была основана Гармония. Здесь климат напоминал земное Средиземноморье. Дожди шли нерегулярно, но колония процветала.

У церквей было мало денег, но планета не нуждалась в тяжелой промышленности. Вместо тракторов привозили животных – согласно теории о том, что лошади и коровы могут воспроизводить себе подобных, тракторы же производят только топливные отходы и смог. Промышленность была не нужна: Арарату предстояло стать местом, где каждый человек может возделывать свой виноградник и сидеть в тени своей смоковницы. Некоторые члены правящего совета Федерации церквей на дух не переносили промышленную технологию – впрочем, никто ее не любил и в ней действительно не было потребности. Планета легко могла прокормить гораздо больше, чем три четверти миллиона колонистов, посланных церквями.

А потом произошла катастрофа. Исследовательский корабль нашел в астероидном поясе системы Арарата торий и другие ценные минералы. Разумеется, это обернулось катастрофой не для всех. «Американ экспресс» был доволен; довольна была и компания «Кенникотт металз», купившая права на разработку; но для церковных групп открытие оказалось губительным. Прилетели шахтеры, и начались неприятности. Арарат оказался единственным местом, где шахтеры могли отдохнуть и развеяться, а места, где нравится развлекаться шахтерам, совсем не нравились Федерации церквей. «Святоши» и «Пруклятые» обвиняли друг друга и засыпали Большой Сенат жалобами и просьбами о помощи. А тем временем содержательницы публичных домов, игроки и изготовители алкогольных напитков принялись за работу.

Но и это было не самое плохое. Жалоба Федерации церквей в Большой Сенат затерялась где-то в бюрократических закоулках СВ, а чиновники Исправительного Бюро заметили, что с Земли на Арарат устремляется множество пустых судов. Обратно они привозили очищенный торий, а вот уходили без груза… у ИспБюро множество заключенных, которых некуда поместить, содержать же – дорого. И ИспБюро подумало: а почему бы не отправлять заключенных на Арарат и там освобождать их? Земля избавится от них. Это гуманно. И что еще лучше, церкви не могут возражать против освобождения людей…

Чиновник ИспБюро, додумавшийся до этого, получил повышение, а Арарат – больше полумиллиона преступников и осужденных, большинство из которых никогда не жили за пределами большого города. Они ничего не знали о сельском хозяйстве и поселились в Гармонии, где старались заработать на жизнь, чем могли. Результат можно было предсказать заранее. Вскоре уровень преступности в Гармонии стал самым высоким в истории человечества.

Ситуация для «Кенникотт металз» стала непереносимой. Шахтеры отказывались работать без отпуска на планете, но в Гармонии проводить его боялись. Их профсоюз потребовал принятия мер, и «Кенникотт» обратился в Большой Сенат. На Арарат направили полк морской пехоты СоВладения. Оставаться долго военные не могли, но это и не требовалось. Они окружили Гармонию прочными стенами и пристроили еще один город – Гаррисон.^[1] А потом пехотинцы выпроводили всех осужденных за пределы городских стен.

Это решение не собирались делать постоянным. СоВладение назначило губернатора – вопреки возражениям Всемирной федерации церквей. Колониальное Бюро начало подготовку к посылке группы правительственных судей, полицейских, техников и специалистов по развитию промышленности, чтобы Арарат смог обеспечить занятость толпам людей, отправляемых Исправительным Бюро. Но прежде чем эти люди прибыли на планету, «Кенникотт» обнаружил в системе вблизи Земли еще более ценный источник тория, шахты Арарата были законсервированы и у Большого Сената СоВладения исчезли всякие причины интересоваться положением на планете. Гарнизон морских пехотинцев был отозван, оставили несколько офицеров, чтобы тренировать местную милицию, которой предстояло защищать стены Гармонии-Гаррисона.

– Ты чем так озабочен? – спросил Дин.

– Да просто вспомнил, что нам рассказывали о планете, когда инструктировали. Ты не один учился, – ответил я.

– И к какому заключению ты пришел?

– Ни к какому. Думаю, людям здесь нравится жить как в тюрьме. Осужденные снаружи, горожане внутри. Замечательно.

– Может, в городе есть тюрьма, – сказал Луис. – Получится тюрьма в тюрьме.

– Забавно, – заметил Дин.

Мы шли молча, слушая стук сапог впереди, пока не добрались до новой стены. Здесь у ворот тоже стояли караульные. Через ворота мы прошли в меньший город – Гаррисон.

– Почему они не прислали транспорт за офицерами? – удивился Луис Боннимен. – Тут есть грузовики.

Их было немного, но гораздо больше, чем в Гармонии. Большинство машин – военные транспортные вездеходы. И много фургонов.

– Маршируй или умри, Луис. Маршируй или умри, – усмехнулся Дин.

Луис что-то ответил вполголоса. «Маршируй или умри» – лозунг старого французского Иностранного легиона, а линейные морские пехотинцы – прямые потомки этого легиона, перенявшие множество его традиций. Боннимен не мог вынести мысль о том, что в чем-то не соответствует стандартам службы.

По рядам марширующих солдат передали приказы.

– Будьте похожи на морских пехотинцев! – крикнул Огильви.

– А вот и Фалькенберг, – сказал Дин.

– Как раз вовремя, – ответил ему Луис. – Впереди крепость.

– Прекратить разговоры в строю! – приказал Огильви.

«Еще одна традиция легиона, – подумал я. На дверях большей части помещений в казармах линейных морских пехотинцев есть медная пластинка. На ней написано: «ВЫ МОРСКИЕ ПЕХОТИНЦЫ, ВАША ЦЕЛЬ – УМЕРЕТЬ, И ФЛОТ ПОШЛЕТ ВАС ТУДА, ГДЕ ВЫ СМОЖЕТЕ УМЕРЕТЬ». Наследие La Legion Йtrangиre.^[2] Когда я в первый раз увидел эту надпись, она показалась мне возвышенной и романтичной, но теперь я сомневаюсь в том, насколько это серьезно».

Солдаты шли в неторопливом строе линейной морской пехоты. Конечно, это не быстрый шаг, но мы можем так идти очень долго, когда солдаты других частей уже падают от усталости.

Наша кровь в грязи двадцати пяти планет,
И еще на десятке других мы строили дороги,
И все, что мы получим в конце срока службы,
Позволит нам купить одну ночь с дешевой шлюхой.
Земли, которые мы завоевываем, Сенат отдает назад.
И так бывает чаще, чем наоборот,
Но чем больше убито, тем меньше тех, на кого делят добычу,
И мы больше никогда не вернемся сюда.
Мы разобьем сердца ваших женщин и девушек
И можем надрать вам зад,
А потом морские пехотинцы с развернутыми знаменами
Пойдут за этими знаменами в ад.
Мы знаем дьявола, его великолепие и его работу,
О, да! Мы хорошо его знаем!
И когда ты отслужишь свой срок в морской пехоте,
Можешь послать Сенат к дьяволу!

– Возможность, которая есть у всех нас, – сказал Дин. – И мне бы хотелось поскорее. Интересно, что им нужно от нас здесь?

– Думаю, скоро узнаем, – ответил я.

Тогда мы выпьем с товарищами и сбросим ранцы,
Будем десять лет валяться на спине,
А потом услышим: «В полном снаряжении» и «Долой с коек!»,
«Вы должны построить новую дорогу через ад!»
Флот – наша родина, мы спим с ружьями,
Но никому еще не удавалось зачать с ружьем сына.
Нам платят джином и проклинают нас, когда мы грешим,
Никто не сдержит нас, если мы по ветру.
Когда мы проигрываем, нас расстреливают,
А когда побеждаем, выпроваживают.
Но мы хороним наших товарищей там, где они гибнут,
И никто не может устоять перед нами, никто.

VI

Офицерские помещения располагались вдоль восточного края плаца. Ничего особенного в этой крепости не было. Она не может противостоять современному оружию и похожа на театральную декорацию. Это вполне понятно: ведь ее строили из местных материалов под руководством офицеров, у которых инженерной подготовки было не больше, чем у меня. Построить прямоугольную крепостную стену достаточно просто, и если больше ничего не нужно, к чему усложнять задачу?

Офицерские помещения казались пустыми. Крепость строилась в расчете на размещение целого полка с большим количеством поддерживающих служб, а теперь на всей планете не наберется и десяти офицеров морской пехоты. Большинство из них живут отдельно, с семьями, а офицеры милиции вообще живут в своих городских домах. И нам предоставили очень просторные квартиры. Фалькенберг занял помещение адъютанта полка, а я – квартиру майора.

После того как солдаты принесли с корабля наши вещи, я распаковал их, но и когда закончил, квартира по-прежнему выглядела пустой. Багаж путешествующего лейтенанта невелик, а комнаты слишком просторны. Я распихал вещи и задумался, что делать дальше. Так провести первый вечер на чужой планете – это угнетает. Конечно, я бывал на Луне и на Марсе, но то совсем другое дело. Это не чужие планеты. Можно выйти наружу, и с таким же успехом можно оставаться на корабле. Я подумал: «Разрешается ли здесь уходить за пределы расположения?» – я все еще рассуждал, как кадет, а не офицер в полевой обстановке. Но действительно, что делать? Никаких инструкций мы не получили, и я решил подождать.

Кто-то постучал в дверь, и она открылась. Вошел пожилой рядовой. Он годился мне в отцы. На нем прекрасно сидел мундир – поношенный мундир. На рукаве множество нашивок.

– Рядовой Хартц, зэр. – Он говорил с сильным акцентом, но не чистым: в его речи смешивалось множество акцентов. – Главный старшина назначил меня вашим денщиком.

«И что мне с ним делать?» – подумал я. Нельзя проявлять нерешительность. Я не мог вспомнить, видел ли я его на корабле или он из местного гарнизона. Фалькенберг никогда не оказался бы в такой ситуации. Он бы знал. Солдат навытяжку стоял у двери.

– Вольно, Хартц, – сказал я. – Что я должен знать об этом месте?

– Не знаю, зэр.

«То есть он здесь тоже новичок или хочет что-то утаить от офицера…» – я не мог решить, что выбрать.

– Выпить хочешь?

– Да, зэр, спасибо.

Я отыскал бутылку и поставил на туалетный столик.

– Всегда оставляй мне немного. А в остальном пользуйся свободно.

Он сходил в ванную за стаканами. Я не знал, где что помещается, я вообще не знаком с офицерскими квартирами. Может, Хартц знаком, но я никакой информации от него не получил. Он плеснул себе виски.

– Лейтенант выпьет?

– Конечно. – Я взял у него стакан. – Твое здоровье.

– Прозит. – Он выпил залпом. – Вижу, лейтенант уже распаковался. Сейчас немного приберусь. С вашего разрешения, зэр.

Он прошелся по комнате, передвинул мои запасные сапоги на два дюйма влево, перевесил бронежилет с одного края шкафа в другой, достал парадный мундир и дюйм за дюймом просмотрел его.

Денщик был мне не нужен, но я не мог просто отослать его. Мне полагается денщик, потому что мне предстоит полевая операция. «Если предстоит, – подумал я. – К черту».

– Пойду в офицерскую столовую, – сказал я. – Можешь пользоваться выпивкой, но оставь мне на ночь две порции.

– Зэр.

Я чувствовал себя идиотом: собственный ординарец выгнал меня из квартиры, но что мне оставалось? Он явно не собирался успокаиваться, пока не просмотрит все мои вещи. Вероятно, пытается продемонстрировать заботливость. Денщикам платят немного больше, и это хорошая служба для солдата, который любит выпить. Я был уверен, что смогу ему доверять. Насколько помню, я никогда не сомневался в решениях Огильви и не сопротивлялся им. Нужно быть полным дураком, чтобы не ладить с главным старшиной.

Отыскать офицерский клуб оказалось нетрудно. Как и все остальное, он строился в расчете на полк, и это оказалось большое здание. Внутри меня ждал сюрприз. Меня встретил капрал, в котором я узнал одного из прилетевших с нами. Я направился к бару, где заметил нескольких офицеров милиции, но капрал меня остановил.

– Прошу прощения, сэр. Клуб морских пехотинцев в той стороне. – Он указал на коридор.

– Я думал выпить с офицерами милиции, капрал.

– Да, сэр. Главный старшина приказал мне предупредить всех офицеров, сэр.

– Понятно. – Я ничего не понял, но не собирался спорить с капралом, и не было смысла упрямиться. И я прошел по коридору в клуб морских пехотинцев. Здесь уже был Дин Ноулз. Он был один, если не считать официанта – опять-таки солдата из нашего отряда. В клубе милиции официант был штатский.

– Добро пожаловать в веселую жизнь, – сказал Дин. – Виски хочешь? Есть еще терпимый бренди. Ради Бога, сядь и поговори со мной.

– Вижу, капрал Ханснер и тебя остановил, – сказал я.

– Весьма эффективно. Я знал, что во Флоте кастовая система доведена до крайности, но это уже перебор. Здесь всего десяток офицеров, даже включая наши величественные особы. Придется создавать собственный клуб.

Я пожал плечами.

– Может, это офицеры милиции не хотят с нами общаться?

– Вздор. Даже если они нас ненавидят, им все равно хочется послушать новости с Земли. А мы, тем временем, расспросили бы о ситуации здесь. Что будешь пить?

– Попробую бренди, – сказал я официанту. – А кто обслуживает, когда ты в наряде?

– Не знаю, сэр. Меня прислал главный старшина…

– Ну, конечно. – Я подождал, пока официант отойдет. – Если уж главный старшина начинает о нас заботиться, то делает это тщательно. У меня жуткий денщик…

Дин рассмеялся:

– Один из стариков? Да. Я так и думал. Мой тоже. Монитор Арман Кубьяк, к моим услугам, сэр.

– Мне прислали всего лишь рядового.

– Ну, по крайней мере Огильви соблюдает старшинство, – сказал Дин. – Твое здоровье.

– Твое. Неплохой бренди. – Я поставил стакан и начал говорить что-то еще, но Дин меня не слушал. Он смотрел на дверь, и спустя мгновение я тоже повернулся в том направлении. – Знаешь, кажется, более красивой девушки я никогда не видел.

– Может соперничать с любой, – ответил Дин. – Она идет к нашему столику.

– Очевидно.

Мы встали.

Она определенно искала нас. Высокая. Голова на уровне моего подбородка, так что с учетом высоких каблуков она выглядела выше Дина. Льняное платье. Голубое, под цвет глаз, и похоже, никогда не бывало под солнцем. Платье чистое, отглаженное и выглядит прохладным. Те немногие женщины, которых мы видели на марше, были одеты в поношенные платья с длинными юбками мрачных расцветок. Волосы локонами падают на одно плечо. На правом пальце большое золотое кольцо с печаткой.

Выглядела она так, словно это место принадлежит ей. И, очевидно, привыкла всегда поступать по-своему.

– Надеюсь, вы ищете нас, – сказал Дин.

– Так и есть.

«У нее очень приятная улыбка. Дорогая улыбка», – решил я.

– Что ж, у вас хороший вкус, – сказал Дин.

Не знаю, как у него это получается. Наверно, какая-то телепатия. Он не говорит девушкам ничего особенно умного. Я это знаю, потому что изучал его технику еще в Академии. Мне казалось, этому можно научиться, как можно научиться тактике, но ничего подобного. Неважно, что говорит Дин, и вроде бы неважно, как он это говорит. Он может болтать, молчать или даже вести себя оскорбительно. А в следующий миг вы видите, что девушка уходит с ним. Если ей приходится отменить свидание – так бывало, – она его отменяет.

Будь я проклят, если позволю, чтобы так получилось и на этот раз. Но у меня было неприятное ощущение, будто я заранее обречен на поражение и ничего не добьюсь. Вдобавок я не мог придумать, что ей сказать.

– Меня зовут Дин Ноулз. А это лейтенант Слейтер, – сказал Дин.

«Вот свинья», – подумал я и постарался улыбнуться, когда она протянула руку.

– А я Ирина Суэйл.

– Значит, вы дочь губернатора, – сказал Дин.

– Совершенно верно. Я могу сесть?

– Прошу. – Дин придержал ее стул, прежде чем я сумел подойти к нему. Это еще больше смутило меня. Мы сели, и к нам подошел рядовой Доннелли.

– Мне «Иерихон», – сказала Ирина.

Доннелли не понимая смотрел на нее.

– Он прилетел с нами, – пояснил я, – и не понимает, что вы заказали.

– Это вино, – объяснила она. – Я уверена, что здесь есть еще несколько бутылок. Обычно его не охлаждают.

– Да, мэм, – сказал Доннелли. Он отошел к бару и принялся разглядывать бутылки.

– Мы как раз думали, чем бы заняться, – сказал Дин. – Вы спасли нас от вечной скуки.

Она улыбнулась, но за этой улыбкой крылась какая-то тень. Ей не показалось, что мы ее оскорбляем, но в то же время ей было не до забав. Мне стало интересно, что ей нужно.

Доннелли принес бутылку и рюмки.

– Это оно, мэм?

– Да. Спасибо.

Он поставил рюмки на стол и налил.

– Разрешите оставить вас, лейтенант Ноулз?

– Конечно, Доннелли. Но не уходи надолго, иначе мы разграбим весь твой бар.

– Да, сэр. – Доннелли вышел в коридор.

– Ваше здоровье, – сказал Дин. – Расскажите нам о ночной жизни на Арарате.

– Она не очень приятна, – ответила Ирина.

– Значит, скучно. Что ж, мы этого ожидали…

– Не столько скучно, сколько ужасно, – поправила Ирина. – Простите. Просто… Я чувствую себя виноватой, когда думаю о своих проблемах. Они такие мелкие. Скажите, а когда прилетят остальные?

Мы с Дином переглянулись. Я собрался что-то сказать, но первым заговорил Дин.

– Вы знаете, нам немногое рассказывают.

– Значит, это правда. Прилетели только вы, – сказала она.

– Ну, я этого не говорил, – возразил Дин. – Я сказал, что не знаю…

– Не нужно обманывать, – сказала она. – Вряд ли я шпионка. Прислали только вас, верно? Никаких боевых кораблей и никакого полка. Несколько сотен солдат и младших офицеров.

– Мне казалось, вы должны знать больше нас, – сказал я.

– Просто я не так быстро отказываюсь от надежды, как мой отец.

– Ничего не понимаю, – сказал я. – Губернатор запросил полк, но нам никто не говорил, для чего он здесь нужен.

– Разобраться в хаосе, который мы здесь создали, – ответила Ирина. – Мне казалось, они что-нибудь попытаются сделать. Со­Владение превратило Арарат в настоящий ад, и мне казалось, что у них хватит… чего? Гордости? Стыда? Элементарного приличия, чтобы навести порядок раньше, чем мы вынуждены будем покинуть планету. Вижу, я ошибалась.

– Значит, положение за стенами плохое, – заметил Дин.

– Плохое? Ужасное! – ответила Ирина. – Вы даже представить себе не можете, что там происходит. Банды преступников утверждаются как правительства. И мой отец признает их! Мы заключаем с ними договоры. А колонистов рвут на части. Убийство – самое меньшее, что может с ними случиться. Вся планета впадает в варварство, и мы даже не пытаемся им помочь.

– Но ведь ваша милиция может что-нибудь сделать? – спросил Дин.

– Нет. – Она медленно покачала головой и уставилась на свою пустую рюмку. – Прежде всего, милиция не выходит за стены. И я не могу их винить. Ведь это не солдаты. По большей части хозяева магазинов. Иногда они добираются до поворота большой реки или до ближайших ферм, но ничего хорошего это не приносит. Мы пытались создать что-нибудь более постоянное, но ничего не выходит. Мы не можем защитить колонистов от банд преступников. А теперь нам приходится признавать эти банды как законные правительства!

Вернулся Доннелли и встал за стойку. Дин сделал ему знак повторить.

– Я заметил, что нас приветствовали, когда мы проходили по городу, – сказал я.

Ирина горько улыбнулась.

– Да, горожане считали, что вы сделаете безопасной торговлю с внутренними землями, освободите там их родственников. Как я хотела бы, чтобы вы могли это сделать!

Прежде чем мы смогли ответить, вошел капитан Фалькенберг.

– Добрый день, – сказал он. – Могу я к вам присоединиться?

– Конечно, сэр, – ответил Дин. – Это капитан Фалькенберг. Ирина Суэйл, капитан, дочь губернатора.

– Понятно. Добрый день. Пожалуйста, бренди, Доннелли. Составите мне компанию? Прекрасно. Доннелли, налей всем. Кстати, меня зовут Джон. В офицерской столовой только по именам, Дин… разумеется, за исключением полковника.

– Да, сэр. Прошу прощения. Джон. Мисс Суэйл как раз рассказывала нам о положении за стенами. Положение очень тяжелое.

– Да, знаю. Я половину дня провел с полковником. Может, мы сумеем что-нибудь сделать, мисс Суэйл.

– Ирина. В офицерской столовой только по именам. – Она рассмеялась. Очень приятный смех. – Я бы хотела, чтобы вы что-нибудь сделали для этих людей, но… ведь у вас всего тысяча солдат.

– Тысяча линейных морских пехотинцев, – ответил Фалькенберг. – Это не совсем одно и то же.

У нас даже и тысячи нет, сказал я себе. И большинство – новобранцы. Интересно, что имел в виду Фалькенберг. Может, просто старается произвести впечатление на дочь губернатора. Я надеялся, что это не так, потому что тон, которым он сказал это, заставил меня ощутить гордость.

– Вижу, вы сочувствуете тамошним фермерам, – продолжал Фалькенберг.

– Я ведь должна им сочувствовать? – ответила Ирина. – Даже если Хьюго – мой отец – сказал, что не может им помочь. И я пыталась что-нибудь сделать для детей. Вы на самом деле думаете… – она замолчала.

Фалькенберг пожал плечами.

– Несомненно, мы попытаемся. Можем разместить части в самых горячих точках. Но как вы говорите, нас только тысяча человек, хотя это и тысяча морских пехотинцев.

– А что будет после вашего отлета? – спросила Ирина. В ее голосе звучала горечь. – Они отступят? Вы приехали нас эвакуировать?

– Большой Сенат обычно не обсуждает свои решения с младшими капитанами, – ответил Фалькенберг.

– Да, конечно. Но я знаю, вы привезли распоряжения Колониального управления, и Хьюго унес их в свой кабинет, чтобы прочесть… и с тех пор ни с кем не разговаривал. Он провел в кабинете весь день. Нетрудно догадаться, что в этих распоряжениях. – Ирина отхлебнула вина и мрачно посмотрела на дубовый стол. – Конечно, необходимо учитывать общую картину. Какое значение имеет одна маленькая планета с населением меньше миллиона? Арарат не представляет никакой угрозы миру, верно? Но ведь это люди, и они заслуживают чего-то лучшего, чем… Простите. Я всегда так расстраиваюсь.

– Нужно придумать, чем вас развеселить, – сказал Дин. – Расскажите о веселой жизни на Арарате.

Она криво улыбнулась.

– Это дичь. Постоянный вихрь балов и развратных пирушек. А чего вы ожидали от планеты, которую заселяли церковники?

– Город скуки, – сказал Дин. – Но теперь, когда мы здесь…

– Надеюсь, мы что-нибудь устроим, – сказала Ирина. – Я у папы секретарь по связям с общественностью. Джон, разве не принято приветствовать новые войска на официальном приеме? Мы устроим прием во дворце губернатора.

– Да, принято, – ответил Фалькенберг. – Но прием обычно устраивают в честь полка, а не разношерстного пополнения. С другой стороны, поскольку пополнение – единственные здесь представители вооруженных сил…

– Ну, есть еще наша милиция, – возразила Ирина.

– Простите, я имел в виду только морских пехотинцев. Я уверен, все будут довольны, если вы пригласите нас на прием. Можно ли его организовать, скажем, через пять дней?

– Конечно, – ответила она. И с любопытством взглянула на него. Мы – остальные – тоже. Мне в голову не приходило, что Фалькенберга могут интересовать такие вещи. – Однако мне придется начинать подготовку немедленно.

– Если срок недостаточен, мы… – начал Фалькенберг.

– Нет, все в порядке.

Фалькенберг взглянул на часы и осушил рюмку.

– Еще один круг, джентльмены, и боюсь, мне придется вас увести. Штабное совещание. Ирина, вам нужна охрана?

– Конечно, нет.

Мы поболтали еще несколько минут, затем Фалькенберг встал.

– Жаль покидать вас, Ирина, но нам предстоит поработать.

– Да, я понимаю.

– Буду благодарен, если получу официальное приглашение как можно скорее. В противном случае нам могут помешать обязанности, но, конечно, отказаться от приглашения губернатора мы не сможем.

– Начну немедленно, – пообещала она.

– Хорошо. Джентльмены, нас ждет работа. Подготовка солдат и все такое. Скучно, но необходимо.

VII

В конференц-зале стоял длинный стол, за которым легко разместилась дюжина офицеров и остались места для вдвое большего количества. На двух стенах висели экраны. Вся мебель – из красивой древесины какого-то местного дерева. На панелях, где когда-то висели картины и знамена, видны царапины. Теперь стенные панели пусты, и помещение кажется пустым и холодным. Единственное украшение – флаг Со­Владения, американский орел и советские серп и молот. Все это располагается между пустой витриной для трофеев и голой стойкой бара.

Луис Боннимен уже был здесь. Когда мы вошли, он встал.

– Много нас не будет, – сказал Фалькенберг. – Можете занять места поближе к голове стола.

– Кем будешь: полковым адъютантом или командиром батальона? – спросил меня Дин. Он указал на места старших офицеров.

– Конечно, командиром батальона, – ответил я. – Готов занять должность в любой день. А ты, Луис, можешь быть начальником разведки.

– Через несколько минут вам не будет так весело, – сказал Фалькенберг. – Садитесь, джентльмены. – Он нажал кнопку на консоли. – И обратите внимание на мои слова.

Я гадал, что бы это могло значить. От меня не ускользнуло, что он знал, где нас отыскать. Должно быть, ему сказал Доннелли. Вопрос – почему?

– Джентльмены!

Вошел полковник Харрингтон, и мы встали. Дин рассказывал мне, что Харрингтону за семьдесят, но я ему не поверил. Однако теперь сомневаться в этом не приходилось. Харрингтон оказался низкорослым, с худым лицом. Немногие уцелевшие волосы – совсем седые.

Вместе с ним вошел главный старшина Огильви. Рядом с полковником он выглядел невообразимо огромным. Ростом он был по крайней мере с Фалькенберга и гораздо массивней. Так что по сравнению с Харрингтоном казался гигантом.

Третий вошедший был майором, ненамного моложе полковника.

– Садитесь, джентльмены, – сказал Харрингтон. – Добро пожаловать на Арарат. Я, конечно, Харрингтон. Это майор Лорка, мой начальник штаба. А кто вы, мы уже знаем.

Мы что-то пробормотали в ответ, и Харрингтон сел. Садился он осторожно, как поступают при сильном тяготении, но на Арарате такой силы тяжести нет. «Старик, – подумал я. – Старик, давно в пенсионном возрасте, даже несмотря на регенерационную терапию и гериатрические средства».

– Вы представляете для меня серьезную проблему, – заговорил полковник. – Мы запросили полк военной полиции. Гарнизонных морских пехотинцев. Я не думал, что пришлют полк в полном составе, но я определенно не просил присылать линейных морских пехотинцев. И что мне теперь с вами делать?

Все промолчали.

– Я не могу объединить линейных с милицией, – продолжал полковник. – Это было бы катастрофой для обеих частей. Я даже не хочу, чтобы ваши солдаты находились в городе! Мне не хватало только, чтобы линейные солдаты практиковали в Гармонии «Систему Д»!

Дин непонимающе взглянул на меня, и я улыбнулся. Приятно знать что-нибудь, чего не знает он. «Система Д» – это традиция линейных морских пехотинцев. Солдаты разбиваются на небольшие группы и отправляются по районам города; там они напиваются влежку. А потом говорят владельцам салунов, что им нечем заплатить. Если кто-то из хозяев возражает, они разносят его заведение; причем остальные собираются вокруг этого бара и сдерживают полицию.

– Простите, но я хочу, чтобы ваши солдаты как можно быстрей покинули город, – говорил Харрингтон. – И не могу дать вам офицеров. Невозможно отдать пехотинцев под командование офицеров милиции, а те немногие флотские офицеры, которые у меня есть, нужны здесь. Для вас это возможность повышения, джентльмены, потому что вы четверо – единственные офицеры 501-го батальона, созданного для чрезвычайной ситуации. Командиром батальона будет, разумеется, капитан Фалькенберг. Мистер Слейтер, вы как старший лейтенант будете его заместителем, и я полагаю, что вы также будете командиром роты. И вы все тоже будете командирами рот. Майор Лорка поможет с материально-техничес­ким снабжением и обслуживанием, но что касается остального, вы предоставлены сами себе.

Харрингтон помолчал, ожидая, пока мы это усвоим. Дин улыбнулся мне, и я ответил улыбкой. Если повезет, мы с толком используем эту возможность. Опыт командира роты может сократить срок пребывания в лейтенантах на несколько лет.

– Следующая проблема – что мне с вами делать после того, как батальон будет организован? – спросил Харрингтон. – Майор Лорка, пожалуйста, доложите обстановку.

Лорка встал и подошел к стенду для инструктирования. С помощью консоли он вызвал на стенд карту города.

– Как видите, город сильно укреплен, – сказал он. – Нам нетрудно удерживать его силами милиции. Однако это единственная часть Арарата, которую нам поручено охранять, в результате на остальной территории у нас несколько соперничающих банд, орудующих совершенно свободно. В последнее время группа, которая называет себя Речной Стаей, захватила территорию вдоль берегов реки и так эффективно обложила налогами торговцев, что практически отрезала город от поставок. Река – единственный способ транспортировки сельскохозяйственных продуктов из района ферм в город.

Лорка вызвал другую карту; на ней была река к северо-западу от Гармонии-Гаррисона; затем ее верхнее течение, где сосредоточивалось большинство ферм. Дальше располагалась горная цепь.

– Вдобавок, – продолжал Лорка, – все необходимое сырье для нашей небольшой промышленности дают эти шахты. – Световая указка остановилась на далеких горах. – И у нас возникает сложная политическая проблема.

Полковник заворчал, как рассерженный пес.

– Сложная! Да это совершенно невозможно! – сказал он. – Расскажите им все остальное, Лорка.

– Да, полковник. Политическая ответственность на этой планете никогда четко не разграничивалась. Юрисдикция редко бывает определена точно. Например, город Гаррисон находится под прямым военным управлением, и в его стенах полковник Харрингтон является одновременно высшим военным и гражданским руководителем. Город Гармония находится под управлением СоВладения, и здесь главой является губернатор Суэйл. Это ясно, но губернатор Суэйл одновременно является высшим гражданским чиновником на планете, что теоретически ставит полковника Харрингтона в подчиненное положение по отношению к губернатору. На практике они хорошо работают вместе: губернатор занимается гражданскими проблемами, а полковник осуществляет военную власть. Мы в сущности объединили Гаррисон и Гармонию.

– И это почти все, в чем мы достигли согласия, – вмешался Харрингтон. – Предельно ясно еще только одно. Согласно приказу мы должны любой ценой удержать Гаррисон. На практике это означает, что мы должны защищать и Гармонию, поэтому мы объединили свои силы с местной милицией. У нас достаточно сил, чтобы защитить оба города от прямого нападения. Другое дело – снабжение.

– Как я сказал, ситуация сложная, – продолжал Лорка. – Мы не можем удержать город без снабжения, а снабжать его можем только в том случае, если река будет свободна для транспорта. В прошлом губернатор Суэйл и полковник Харрингтон согласились, что единственная возможность достичь этого – распространить правление СоВладения на всю территорию вдоль реки. – Световая указка снова двинулась, очерчивая территорию, принадлежащую Речной Стае.

– Они сопротивлялись, – говорил Лорка. – Не только осужденные, но и колонисты. Нападали на наши конвои. Снайперы стреляли в солдат милиции. В дома офицеров милиции бросали бомбы. У наших противников немного сторонников в самом городе, но для организации террора много и не нужно. Губернатор не соглашался ввести военное правление в Гармонии, а милиции не хватает сил для удержания речных берегов. И по приказу губернатора все подчиняющиеся СоВладению силы были уведены в пределы городских стен.

– Мы бросили этих людей, – сказал Харрингтон. – Но они получили по заслугам. Как и следовало ожидать, началось нечто вроде небольшой гражданской войны. И когда она кончилась, власть уже принадлежала Речной Стае. Суэйл признал ее как законное правительство. Думал, что сможет вести переговоры. Какая глупость! Продолжайте, Лорка. Расскажите остальное.

– Да, сэр. Как сказал полковник, Речную Стаю признали законным правительством, и начались переговоры. Они не были успешными. Речная Стая выдвинула неприемлемые условия открытия речных линий снабжения. Поскольку было очевидно, что без поставок нам города не удержать, губернатор приказал полковнику Харрингтону открыть линии поставки с помощью военной силы. Но эта попытка была безуспешной.

– Они надрали нам задницу, – сказал Харрингтон. Он плотно поджал губы. – Я могу все это объяснить. Милиция для такой работы не годится. Но никакие объяснения не нужны. Нас побили, и мы обратились в штаб за подкреплением – морской пехотой. Я просил истребитель и полк военной полиции. Боевой корабль и пехотинцы очистили бы эти проклятые берега, а военная полиция их бы удерживала. А вместо этого прислали вас.

– Но это как будто подействовало, – сказал майор Лорка. – Сегодня в 16:30 губернатор Суэйл получил сообщение, что Речная Стая согласна возобновить переговоры. Очевидно, у нее есть источники информации в городе…

– В городе, черт возьми! – взорвался Харрингтон. – В самом губернаторском дворце, если спросите мое мнение. Кое-кто из чиновников продался.

– Да, сэр, – сказал Лорка. – Во всяком случае, они узнали о приходе подкреплений и хотят договориться.

– Ублюдки! – сказал полковник Харрингтон. – Проклятые кровавые мясники. Вы представить себе не можете, что эти свиньи там творят. А его превосходительство несомненно заключит с ними договор, который позволит им сохранить власть. Нет никаких сомнений в том, что с помощью 501-го батальона мы можем вернуть себе этот район, но линейные морские пехотинцы не смогут его удержать. От них нет никакой пользы при военном правлении. Они к этому не готовы и не станут этим заниматься.

Фалькенберг откашлялся. Харрисон взглянул на него.

– Да?

– Вопрос, сэр.

– Давайте.

– А что произойдет, если переговоры ничего не дадут и 501-й батальон получит приказ силой очистить район? Приведет ли это к желаемому результату?

Харрингтон кивнул, теперь он не выглядел таким рассерженным.

– Мне нравится ваш образ мысли. На самом деле, капитан, из этого тоже ничего не выйдет. Банды попытаются сопротивляться, но когда увидят, что это безнадежно, прихватят свое оружие и разбегутся. Затаятся и станут ждать. И мы вернемся к положению, которое было несколько лет назад, к затяжной партизанской войне без всяких шансов на ее завершение. У меня было на уме нечто подобное, но тогда я ожидал военную полицию. Думаю, с полком военной полиции мы бы справились с бандитами.

– Да, сэр, – сказал Фалькенберг. – Но даже если придется вести переговоры с Речной Стаей, нам нужно иметь как можно более сильную позицию на этих переговорах.

– Что вы задумали, Фалькенберг? – спросил Харрингтон. Он удивился, и во взгляде его был искренний интерес.

– Если разрешите, сэр. – Фалькенберг встал и подошел к экрану. – Я полагаю, что технически в данный момент мы находимся в состоянии войны с Речной Стаей.

– Конечно, не так формально, – ответил майор Лорка. – Но ситуация такова.

– Я заметил, что в 240 километрах выше по реке есть покинутая крепость СВ, – сказал Фалькенберг. Он повозился с консолью и показал этот участок территории. – Вы говорите, что не хотите, чтобы линейные морские пехотинцы находились в городе. Мне кажется, что старая крепость может послужить отличной базой для 501-го, а наше присутствие там несомненно будет способствовать открытию движения по реке.

– Хорошо. Продолжайте, – сказал Харрингтон.

– Мы еще не организовали 501-й батальон, но об этом никто не знает. Я изолировал своих офицеров и войска от милиции. Главный старшина, говорил ли кто-нибудь из наших людей с кем-нибудь на этом посту?

– Нет, сэр. Ваш приказ был совершенно определенным, сэр.

– И я знаю, что офицеры тоже не говорили, – продолжал Фалькенберг. – Поэтому не думаю, чтобы мы столкнулись с серьезным сопротивлением на пути к новой базе. По дороге мы можем сделать что-нибудь полезное. Если выйдем немедленно, можем захватить разбойников из Речной Стаи. Что бы ни случилось, мы разорвем их территорию и сделаем условия переговоров более приемлемыми.

– Немедленно, – повторил Харрингтон. – Что это значит?

– Сегодня ночью, сэр. А почему нет? Войска еще не устроились. Они готовы к маршу. Все наше оборудование упаковано для передвижения. Если майор Лорка снабдит нас несколькими грузовиками для перевозки тяжелого вооружения, других трудностей у нас не будет.

– Боже, – сказал Харрингтон. Выглядел он задумчивым. – Это очень рискованно… – Он снова задумался. – Но не настолько рискованно, как если бы вы оставались здесь. Как вы говорите, сейчас никто не знает, что мы получили. Пусть только ваши люди заговорят, и вся планета тут же узнает, что к нам прибыла горстка новобранцев, обитателей гауптвахт и добровольцев-новичков. Но если вы двинетесь немедленно, это не будет так очевидно.

– Но пока мы не восстановим движение по реке, вы будете предоставлены сами себе, – заметил майор Лорка.

– Да, сэр, – ответил Фалькенберг. – Но мы будем ближе к источникам продовольствия, чем вы. У меня есть три вертолета и несколько «небесных якорей». Они могут подвозить боеприпасы и снаряжение.

– Клянусь Господом, мне это нравится, – сказал Харрингтон. – Сейчас эти ублюдки нас побили. Я не прочь отплатить им. – Он посмотрел на нас, потом покачал головой. – А вы, парни, что думаете? Я могу отпустить только вас четверых. Это не подлежит обсуждению. Справитесь?

Мы дружно кивнули. У меня были сомнения, но и наглости хватало – я считал, что справлюсь.

– Дело будет нетрудное, сэр, – сказал я. – Не думаю, чтобы банда преступников сможет оказать сопротивление батальону линейных морских пехотинцев.

– Честь корпуса и все такое, – сказал Харрингтон. – Я никогда не служил в линейной морской пехоте. А вы прослужили недостаточно, чтобы узнать морских пехотинцев, но уже говорите, как они. Хорошо, капитан Фалькенберг, вам разрешается отвести ваш батальон в крепость Вирсавия, как только вы сочтете это возможным. Скажите, что вы сможете дать им, Лорка. – Полковник словно помолодел на десять лет. Поражение уязвило его, и он ждал возможности показать Речной Стае, на что способны регулярные войска.

Майор Лорка сообщил данные о материально-техничес­ком снабжении и транспорте. Грузовиков для перевозки необходимого минимума снабжения достаточно. Артиллерию можно тянуть на буксире, и у нас будет два танка. Вот оно – маршируй или умри, но мне не казалось, что смертей будет много.

Лорка закончил.

– Есть вопросы? – спросил он. И посмотрел на Фалькенберга.

– Я их задам после всех. – Фалькенберг уже говорил, как командир батальона.

– Сэр, а почему здесь так мало моторного транспорта? – спросил Луис Боннимен.

– Нет источников горючего, – ответил Лорка. – Нет средств для переработки нефти. Нам поставляют небольшое количество сырой нефти, и у нас есть пара очень примитивных нефтеперерабатывающих установок, но этого недостаточно для содержания большого транспортного парка. Первым колонистам это как раз очень нравилось. Им не нужен был моторный транспорт. – Лорка напомнил мне одного из офицеров-инструкторов Академии.

– А какое оружие нам противостоит? – спросил Дин Ноулз.

Лорка пожал плечами.

– Они вооружены лучше, чем вы думаете. Хорошие ружья. Есть установки для пуска ракет. Несколько мортир. Ничего тяжелого, и им не хватает средств связи, особенно электронных, но есть и исключения. Они захватывают оборудование нашей милиции… – При этих словах полковник Харрингтон поморщился… – и, конечно, все, что мы продаем фермерам, постепенно оказывается в руках бандитов. Если мы откажем фермерам в оружии, мы обречем их на смерть. А если продаем оружие, вооружаем осужденных. Порочный круг.

Я разглядывал карту. Предстоящая операция не казалась сложной. Тысяче людей ежедневно нужна примерно тонна сухого продовольствия. Вдоль маршрута достаточно воды, и к тому же мы, вероятно, сможем получать продовольствие на месте. Мы справимся, даже с тем небольшим количеством транспортных средств, которые может дать нам Лорка. Действительно похоже на легкую победу.

Довольный, я закончил расчеты, но потом спохватился: ведь это не упражнение в классе. Это реальность. Через несколько часов мы будем идти по вражеской территории. Я посмотрел на своих однокурсников. Дин нажимал клавиши своего карманного компьютера и, нахмурившись, смотрел на результаты. Луис Боннимен широко улыбался. Он поймал мой взгляд и подмигнул. Я ответил улыбкой и почувствовал себя лучше. Что бы ни случилось, на них я могу рассчитывать.

Лорка сообщил еще некоторые данные о складах и оборудовании, которое можно будет получить в гарнизоне, а также о том, что нас может ожидать в крепости. Мы все делали записи, и, конечно, все совещание записывалось.

– Пожалуй, это все, – наконец сказал Лорка.

Харрисон встал, мы все тоже.

– Полагаю, вы хотите немедленно начать организацию 501-го, до того, как возникнут вопросы, – сказал Харрингтон. – Занимайтесь этим. Отныне за все отвечает ваш командир, хотя я буду рад видеть вас в своем кабинете, если у вас будут ко мне вопросы. Это все.

– Джентльмены! – сказал Огильви. Он остался в помещении, а полковник Харрингтон и майор Лорка вышли.

– Что ж. Нам предстоит поработать, – сказал Фалькенберг. – Главстаршина!

– Сэр!

– Продемонстрируйте разработанную нами схему.

– Сэр! – Огильви начал показывать на экране схемы. Как и сказал полковник, я был вторым по старшинству в батальоне, а также командиром роты А. Моя рота вооружена автоматическими ружьями. Я заметил, что в ней преимущественно опытные солдаты и совсем немного новобранцев.

Дин командовал оружейной группой, что вполне соответствовало его наклонностям. В Академии у него всегда были высшие баллы по оружию, и он много читал о тактике артиллерии. Под командой Луиса Боннимена оказалась другая ружейная рота с большим количеством новобранцев, так что ему предстояло немало забот. Фалькенберг оставил под своей личной командой сильный штабной взвод.

– У такой структуры есть основания, – сказал Фалькенберг. – Объясню их позже. Есть у вас в данный момент возражения?

– Я недостаточно знаю, чтобы возражать, – ответил я, разглядывая организационную схему.

– Всем вам придется опираться на унтер-офицеров, – говорил Фалькенберг. – К счастью, у нас есть несколько очень хороших. Лучшего из них – центуриона Либермана – я отдаю роте А. Боннимен получает сержанта Гернана. Если все получится, мы сможем представить его в центурионы. Ноулз уже работал с центурионом-оружейником Пниффом. Конечно, главный старшина Огильви останется в штабном взводе. Вдобавок к обычным обязанностям все вы должны будете заполнить кое-какие штабные ниши. Боннимен займется разведкой. – Фалькенберг слегка улыбнулся. – Я вам говорил, что шуткой это вам не покажется.

Луис ответил ему улыбкой. Он уже и так сидел на месте командира полковой разведки. Я удивился тому, что Фалькенберг отдал эту работу Луису. Из нас четверых Луис меньше всего обращал внимания на инструктаж и вообще не создан для такой деятельности.

– Припасы и снабжение в ведении Ноулза, – говорил Фалькенберг. – Подготовку солдат буду вести сам. А теперь у меня есть к вам предложение. Полковник приказал нам занять крепость Вирсавия как можно быстрей. Если мы просто пройдем туда, не встретив сопротивления и больше ничего не добившись, губернатор договорится о мире. Мы окажемся в пустоте, и нашими обязанностями будет только патрулирование. Кто-нибудь видит в этом проблему?

– Чертовски скучно, – сказал Луис Боннимен.

– И не только. А вы что скажете, главный старшина?

Огильви покачал головой:

– Мне это не нравится, сэр. Может подойти новобранцам, но для старых солдат я бы такое не рекомендовал. Особенно для тех, кого взяли с гауптвахты. Уж больно тоскливо, сэр.

Тоскливо. Во Французском легионе это называлось le cafard, что означает то же самое. Главная причина смертности в легионе и среди линейных морских пехотинцев. Людям нечего делать. Вооруженным людям, воинам, смертельно скучающим. Их одолевает хандра – и в конце концов они совершают убийства, самоубийства, дезертируют или восстают. Учебник рекомендует в качестве средства от le cafard оружие и побольше возможностей для его использования. Сражения. Скучающие линейные части в гарнизоне несут больше потерь le cafard, чем во время активных боевых действий. Так, во всяком случае, говорили наши инструкторы.

– В нашем случае это особенно большая опасность, – согласился Фалькенберг. – Нет гордости за часть. Нет достижений, которыми можно похвастать. Нет сражений. Мне бы хотелось избежать этого.

– Как, сэр? – спросил Боннимен.

Фалькенберг как будто не обратил на него внимания. Он переместил карту на экране, так что стала видна территория между городом и крепостью Вирсавия.

– Мы идем вверх по течению Иордана, – сказал он. – Думаю, Федерация церквей обязательно должна была назвать главную реку планеты Иорданом, верно? Мы двинемся на северо-запад, и что тогда произойдет, мистер Слейтер?

Я подумал.

– Вероятно, они разбегутся. Не могу представить себе, чтобы они остались на месте и сопротивлялись. У нас гораздо лучшее снаряжение.

– Снаряжение и люди, – сказал Фалькенберг. – И чрезвычайно грозная репутация. Они уже знают, что мы высадились, и сразу согласились на переговоры. У них есть источники внутри дворца. Вы слышали, что я договорился об официальном приеме в нашу честь через пять дней.

Мы все рассмеялись. Фалькенберг кивнул.

– А это означает, что если мы выступим сегодня ночью, то застигнем их врасплох. Сможем захватить нескольких и обезоружить. Но мне бы хотелось обезоружить как можно больше.

Глядя на карту, я подумал, что понимаю, что он имеет в виду.

– Им придется отступать через крепость Вирсавия, – сказал я. – Это единственный возможный маршрут.

– Совершенно верно, – согласился Фалькенберг. – Овладев крепостью, мы сможем обезоруживать всех проходящих мимо. Больше того, это наша крепость, и мы имеем приказ как можно быстрей занять ее. Напомню вам также, что технически мы находимся в состоянии войны с Речной Стаей.

– Да, но как нам туда попасть? – спросил я. – К тому же, капитан, если мы закупорим горлышко бутылки, остальные вынуждены будут сражаться. Отступать им будет некуда.

– Да, без потери оружия, – согласился Фалькенберг. – Не думаю, что полковник будет недоволен, если мы установим на этой территории настоящий мир. И не думаю, что милиции трудно будет бы удержать территорию, если мы нанесем поражение Речной Стае и обезоружим уцелевших.

– Но Хэл уже спросил, как мы туда попадем? – задал вопрос Луис.

Фалькенберг ответил:

– Я упомянул вертолеты. Главный старшина разыскал для них достаточно горючего.

– Сэр, мне помнится, при инструктировании сообщалось о пропажах в арсенале милиции, – сказал Дин. – Особенно ракет «Скайхок». Против них у вертолетов нет ни одного шанса.

– Конечно, если те, у кого есть «Скайхоки», будут знать, что появятся вертолеты, – согласился Фалькенберг. – Но с чего им нас ожидать? Все оборудование в ангаре на посадочной площадке. И если вечером туда направится рабочий отряд, в этом не будет ничего необычного. Вряд ли они ожидают взятия Вирсавии сегодня ночью, особенно если думают, что через пять дней нам предстоит большой бал.

– Да, сэр, – согласился Дин. – Но мы не можем перевезти на трех вертолетах достаточно оборудования! Люди, высадившиеся в Вирсавии, будут обречены. Никто не сможет подойти туда так быстро, чтобы выручить их.

Фалькенберг говорил небрежно, дружески. Он взглянул на потолок.

– Я ведь упомянул «небесные якори»? Их у нас два. Грузоподъемность каждого в этой атмосфере и при данном тяготении шесть тонн. Это сорок пять человек с вооружением и припасами. Джентльмены, к рассвету девяносто морских пехотинцев в полном вооружении могут оказаться в Вирсавии, а весь остальной 501-й батальон будет двигаться им на выручку. Готовы к игре?

VIII

Холодный рассвет в гавани. Сразу после заката поднялся пронзительный ветер, и, хотя днем здесь жарко, сейчас я дрожал. «Может, – подумал я, – дело не только в холоде».

Ночное небо ясное, и кажется, что на нем миллионы звезд. Большинство созвездий я узнавал, и это показалось мне странным. Но я вспомнил: мы так далеко от Земли, что человек, вышедший в эпоху динозавров, все еще не добрался бы сюда; однако для вселенной расстояние все же незначительное. Это заставило меня ощутить свою малость, что и не понравилось.

Солдаты были в рабочей одежде. Боевые мундиры и защитная броня по-прежнему лежали в ранцах, которые мы грузили на платформы «небесных якорей». Работали мы под ярким светом, и любой наблюдатель решил бы, что перед ним просто рабочий отряд. Фалькенберг был уверен, что с соседнего утеса на нас устремлен по крайней мере один полевой бинокль.

Платформы «небесных якорей» изготовлены из легкого алюминия; это всего лишь площадка со стороной в восемь метров и метровым ограждением по периметру. На эти площадки мы укладывали ранцы. Грузили и другие предметы: легкие пулеметы, безоткатные орудия, мортиры и ящики со снарядами и гранатами. На ящиках были фальшивые надписи, сделанные теми, кто работал под крышей склада, так что наблюдатели могли убедиться: идет погрузка оборудования для кабинетов и запасного обмундирования.

Из крепости пришел грузовик и заехал на склад. Он казался пустым, но на самом деле привез ружья на девяносто человек. Ружья уложили в мешки и тоже погрузили на платформы.

У Арарата всего один спутник, меньше земной Луны и ближе к планете. Его тусклый кровавый полумесяц садился на западе. Через час он вообще зайдет. Я прошел туда, где Дин присматривал за подготовкой вертолетов.

– Ты уверен, что они собраны правильно? – спросил я.

– Не волнуйся.

– Да. Надеюсь, волноваться нечего. Но трудно будет найти посадочные площадки.

– Все будет в порядке. – На самом деле он меня не слушал. Два специалиста по связи работали на навигационном компьютере, и Дин все время смотрел на экран. – Хорошо, – сказал он наконец. – Теперь прогоните тестовую программу.

Когда я отправился на поиски Фалькенберга, Дин даже не заметил этого. Капитан Фалькенберг был на складе.

– Погрузка почти окончена, сэр, – доложил я.

– Хорошо. Выпейте кофе. – Один из сержантов в углу большого, с высоким потолком сооружения занимался приготовлением кофе. Еще там стоял стол с картами, а рядом главный старшина Огильви развернул центр связи. Фалькенберг налил две чашки и протянул одну мне. – Нервничаете? – спросил он.

– Немного.

– Еще можно отказаться. Ничего позорного в этом нет. Я скажу остальным, что у нас технические проблемы. Выступим на рассвете.

– Все будет в порядке, сэр.

Он посмотрел на меня поверх кофейной чашки.

– Надеюсь. Мне не хочется вас посылать, но другого выхода нет.

– Да, сэр, – сказал я.

– Все будет в порядке. У вас надежные солдаты.

– Да, сэр. – Разумеется, никого из них я не знал. Для меня это были даже не имена и служебные досье, а просто статистические данные, заложенные в мой личный компьютер. Тридцать были освобождены с гауптвахт, так как добровольно согласились служить на Арарате. Примерно два десятка новобранцев. А остальные – линейные морские пехотинцы с длинным послужным списком.

Фалькенберг вызвал на стол карту окрестностей Вирсавии.

– Надеюсь, вы ее запомнили, – сказал он.

– Очень хорошо запомнил, сэр.

Он наклонился над столом и посмотрел на крепость, потом на длинную цепь холмов к северу от нее.

– Думаю, у вас есть некоторый допуск на ошибку. Предоставляю вам окончательное решение об использовании вертолетов при нападении. Одним вертолетом можете рискнуть. Но не обоими. Второй должен вернуться, даже если это будет стоить вам поражения. Это понятно?

– Да, сэр. – Я ощутил комок в желудке, и мне это не понравилось. Надеюсь, это было незаметно.

– Теперь о времени, – сказал Фалькенберг. – Вам оно может понадобиться. Конечно, мы можем подождать еще день и подготовиться получше, но я считаю внезапность вашим лучшим оружием.

Я кивнул. Все это мы уже обсуждали.

Он говорит, потому что тоже нервничает? Или заставляет меня говорить, чтобы я не нервничал?

– За эту операцию вы можете получить благодарность в приказе.

– Если вам все равно, то предпочел бы гарантию, что вы подойдете вовремя. – Я улыбнулся, желая показать, что шучу, хотя на самом деле был серьезен. Какого дьявола он сам не ведет передовой отряд? Ведь идея его, и весь боевой план разработал тоже он. Это его шоу, а он в нем не участвует. Мне не хотелось думать о причинах. Я надеялся, что он нас вытащит, и не хотел даже вспоминать слово «трус».

– Пора грузиться, – сказал Фалькенберг.

Я кивнул и допил кофе. Хороший кофе. Может, последний в моей жизни. Несомненно, не все из нас вернутся.

Фалькенберг потрепал меня по плечу.

– Вы их удивите до чертиков, Хэл. Давайте начинать.

– Хорошо.

Но как бы я хотел, чтобы ты отправился с нами.

Я отыскал центуриона Либермана. После инструктажа у Фалькенберга мы провели вместе несколько часов, и я был уверен, что могу рассчитывать на него. Либерман был ростом с Фалькенберга, жилистый и худой. Ему примерно сорок пять лет, и на шее у него шрамы. Они уходят под рубашку. В свое время ему пришлось пережить много регенерационных хирургических операций.

На его форменной рубашке нашивки в два ряда. Из его досье я знал, что их гораздо больше, просто он не все носит.

– Начинайте погрузку, – распорядился я.

– Сэр. – Говорил он негромко. Но голос его разносился по всему складу. – Первый и второй взводы роты А – занять позицию на платформах «небесных якорей»!

Люди уселись на оборудование. На платформах стало тесно. Я поднялся с одной из групп, а Либерман пошел на вторую платформу. Я предпочел бы быть в вертолете, вести его или сидеть рядом с пилотом, но решил, что мне лучше быть здесь. Один вертолет вел Луис Боннимен, а второй – сержант Доти из штабного взвода.

– Мешки подготовить, – приказал оружейник-центурион Пнифф. – Приготовиться надуть первый. – Он обошел платформу, критически разглядывая тросы, которые вели к лежащей по соседству бесформенной груде. – Как будто все в порядке. Надуть номер один.

Послышалось громкое шипение, начал возникать призрачный большой мешок. Он постепенно поднимался и вскоре оказался над моей платформой. Пластик блестел в ярком свете, исходящем из глубины склада. Мешок продолжал раздуваться, стал огромным и все увеличивался – из цилиндров в него поступал сжатый гелий. Он казался больше склада, и только тогда Пнифф удовлетворился.

– Хорошо, – сказал он. – Оставить. Подготовиться надуть второй.

– Боже, – сказал один из новобранцев. – Мы полетим на воздушном шаре? Да ведь у нас даже нет парашютов! Мы не можем в нем лететь!

Кое-кто поддакнул.

– Сержант Ардвайн, – сказал я.

– Сэр!

Больше я ничего не произнес. Ардвайн выругался и перебрался к новобранцам.

– Если нет парашютов, значит, не придется прыгать, – сказал он. – А теперь заткнитесь.

Тем временем становился огромным мешок второго «небесного якоря». Он казался больше нашего, потому что его я мог видеть целиком, а наш – только как огромное раздутое чудище, висящее над нами. Заработали винты вертолетов, машины начали подниматься. Один оказался прямо над нами. Второй остановился над другим «небесным якорем». По сравнению с огромными мешками вертолеты казались карликами.

Вертолеты висели над мешками. Вверху их экипажи проверяли крепления. В наушниках своего шлема я слышал их доклады. Наконец все доложили, что все в порядке.

– На борту все готовы? – спросил меня Фалькенберг. Голос его в наушнике казался совершенно лишенным эмоций. Я разглядел его у входа на склад и помахал.

– Все в порядке, сэр.

– Хорошо. Оружейник, отправляйте номер один.

– Сэр! – отозвался Пнифф. – Наземная команда, приготовиться. Отпускаем номер один.

Стоящие на земле солдаты с улыбкой перерезали крепления, удерживавшие наш дирижабль. Конечно, ничего не произошло: суть в том, что «небесный якорь» обладает почти нейтральной плавучестью, так что надувная оболочка только уравновешивает тяжесть груза. А движущую силу обеспечивают вертолеты.

Двигатели вертолетов загудели громче, и мы взлетели. Нас подхватил и сильно качнул порыв ветра. Кое-кто выругался и в ответ получил сердитый взгляд своего унтер-офицера. И вот мы уже над гаванью, поднимаемся вровень с городским утесом, а потом еще выше. Мы двинулись на север в сторону крепости, оставаясь высоко над городом, пока не добрались до северной окраины Гаррисона, а потом опустились к самой стене крепости.

Всякий наблюдатель из района гавани решит, что мы просто перевезли на утес очередную партию припасов. Наблюдатель мог бы задуматься над тем, что перевозят, но ему и в голову не придет заподозрить что-нибудь еще.

Оставив позади северную окраину города, мы продолжили движение. Здесь мы снова начали подъем и поднимались до тех пор, пока не достигли тридцати трех сотен метров.

Солдаты нервно посматривали на меня. Они наблюдали, как за нами гаснут огни города.

– Все в порядке, – сказал я. Странно, как тихо. Вертолеты летят почти неслышно, да и отделены от нас раздувшейся оболочкой. А ограждение защищает от ветра. – Всем надеть боевые шлемы.

Люди зашевелились, начали рыться в ранцах в поисках шлемов. Нас предупредили, что по платформе нельзя перемещать тяжести, и никто не хотел делать резких движений.

Я включил свой командный передатчик на малую мощность, так чтобы его нельзя было слышать дальше чем за километр. Мы плыли на высоте трех с лишним километров, и возможность подслушивания меня не беспокоила.

– Теперь вы уже догадались, что в крепость мы не вернемся, – сказал я.

Новобранцы рассмеялись. Опытные солдаты откровенно скучали.

– У нас боевое задание, – продолжал я. – Мы направляемся за двести пятьдесят километров к западу от города. Когда окажемся там, захватим прежнюю крепость СВ, закрепимся и будем ждать, пока не подойдет весь батальон и не заберет нас на базу.

Несколько солдат при этом известии приободрились. Я слышал, как один из них сказал соседу:

– Не повезло беднягам: шагать по жаре двести пятьдесят километров.

– Вам тоже придется шагать, – сказал я. – По плану мы высадимся в восьми километрах от крепости, подойдем к ней и захватим врасплох. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь нас ожидал.

– Крист Джонни снова наносит удар, – произнес кто-то. Кто именно, я не видел.

– Сэр? – спросил капрал. Я его узнал: Рофф, тот самый, что защищал новобранца при посадке.

– Да, капрал Рофф?

– Разрешите вопрос, сэр.

– Спрашивайте.

– Как долго мы там пробудем, лейтенант?

– Пока за нами не придет капитан Фалькенберг, – ответил я.

– Есть, сэр.

Других вопросов не было. Мне это показалось странным. Они должны хотеть знать больше. «Некоторые из вас сегодня могут погибнуть, – подумал я. – Почему вы не хотите узнать больше?»

Но их больше интересовал шар. Теперь, когда стало ясно, что мы не упадем, им хотелось заглянуть через край. Мне пришлось поручить унтер-офицерам организовать очередь, чтобы у всех была такая возможность.

Я тоже воспользовался возможностью, и то, что я увидел, мне не понравилось. Ниже уровня ограждения все не так уж плохо, но вид вниз просто ужасен. К тому же, видеть было нечего, кроме нескольких огоньков далеко внизу, а где-то позади черная тень закрывала звезды: номер два в километре за нами.

– Не хочет ли лейтенант кофе? – спросили меня. – Я прихватил с собой фляжку.

Я увидел Хартца с термосом и чашкой из офицерской столовой. Я видел, как он поднимался на борт со своим оборудованием связи, но потом о нем забыл.

– Спасибо, не откажусь.

Кофе был пополам с бренди. Я едва не подавился. Хартц даже не улыбнулся.

Мы летели кружным маршрутом, чтобы не пролетать над речными лагерями. Наш путь пролегал к северу от реки, потом мы повернули на юго-запад и направились к району посадки. Я снова посмотрел через борт: надеюсь, Дин правильно запрограммировал навигационный компьютер, потому что внизу никаких ориентиров не видно. Время от времени мелькал оранжево-желтый огонек, вероятно, ферма, а может, лагерь разбойников, а в остальном холмы выглядели совершенно одинаковыми.

Самый тупой фокус в военной истории, говорил я себе, хотя сам в это не верил. Линейные морские пехотинцы слывут солдатами, умеющими сражаться во вновь созданных отрядах под командованием незнакомых офицеров. Но даже с учетом этого я сомневался, чтобы в какой-нибудь экспедиции все так совпало: новичок командир, солдаты, которые никогда не служили вместе, и капитан, который планирует операцию, но сам в ней не участвует. Я говорил себе, что возражать нужно было во время инструктажа. Сейчас поздновато.

Я посмотрел на часы. Мы уже два часа в полете.

– Сержант Ардвайн.

– Сэр?

– Прикажите переодеться в боевое снаряжение и надеть бронежилеты. После переодевания всем проверить оружие.

«Переодеться перед смертью, – подумал я, – но вслух этого не сказал. Это старая шутка. Но мне она никогда не казалась забавной. Интересно, кто первым ее придумал? Вероятно, какой-нибудь солдат под стенами Трои.

Хартц уже достал мое обмундирование из ранца. Он помог мне сбросить рабочий комбинезон и втиснуться в синтекожаную рубашку и брюки. Платформа покачивалась: это солдаты пытались переодеваться не вставая. Сделать это было трудно, потому что мы лежали на ранцах с одеждой и другом снаряжении. Солдаты с проклятиями отыскивали свои ранцы и оружие.

– Убери свою хренову ногу с моего глаза!

– Заткнись, Трегер.

В угловатых кожаных костюмах и броне они выглядели грозными, что соответствовало истине. Теперь солдаты сидели тихо. Даже старики не шутили. В боевом снаряжении есть нечто такое, что делает все окружающее очень реальным. Само по себе это снаряжение дает нам преимущество перед всеми, с кем мы столкнемся. Но оно дает и ощущение безопасности, а это может быть опасным. Немурлон остановит большинство осколков и даже пистолетные пули, но пулю из высокоскоростного ружья он не остановит.

– Как дела внизу? – голос Луиса в наушниках заставил меня вздрогнуть.

– Мы в броне, – ответил я. – Ты по-прежнему считаешь, что знаешь, куда мы движемся?

– Нет, не знаю. Но компьютер знает. Пять минут назад провели проверку радаром. Видели раздваивающийся ручей, который отмечен на карте. Мы точно на месте.

– Каково расчетное время прибытия? – спросил я.

– Примерно через двадцать минут. Ветер попутный и устойчивый, но не слишком сильный. Все очень просто.

– Запасы горючего? – спросил я.

– Мы по колено в запасных канистрах. Запасы не слишком большие, но достаточные. Не волнуйся.

– Хорошо.

– Знаешь, – сказал Луис, – я никогда не летал в вертолете с такой штукой, висящей под ним.

– Ты еще мне говоришь!

– Ничего особенного. Машина ведет себя немного странно, но я уже привык.

– Да уж привыкни.

– Предоставь это нам. Конец связи.

Следующие двадцать минут показались неделей. Теперь я знаю способ растянуть время: сидеть на открытой платформе в тридцати трех сотнях метров над землей, смотреть на ночное небо и ждать, пока поведешь отряд в твою первую боевую операцию. Я пытался придумать что-нибудь подбадривающее, но ничего не приходило в голову, и я решил молчать. Чем больше буду говорить, тем вероятнее в голосе проявится напряженность.

– Ваша работа – выглядеть уверенным, – сказал мне Фалькенберг. Я надеялся, что хорошо выполняю ее.

* * *

– Отлично, можешь бросить первый взгляд вниз, – сказал Луис.

– Понял. – Я взял у Хартца свой ночной бинокль. Он лучше нашего обычного оборудования, десятисантиметровый с усилением яркости бинокль «Лейка», который я купил, окончив Академию. Так поступали многие офицеры, потому что «Лейка» делает выпускникам специальное предложение. Я прикрепил бинокль к шлему и осмотрел местность. Посадочная площадка находилась на вершине холма, в самом высоком месте хребта, идущего от реки. Настроив бинокль на полную мощность, я внимательно осмотрел местность.

Она выглядела пустынной. Повсюду кустарник. Не похоже, чтобы здесь кто-нибудь бывал.

– Мне нравится, – сказал я Луису. – А ты что скажешь?

– Ничего на инфракрасном, ничего на низкочастотном экранах, – ответил он. – Ничего, кроме немногих животных и нескольких птиц на ветках. Мне тоже нравится. Если там животные и птицы, значит, вероятно, нет людей.

– Да…

– Ну, хорошо, это пассивные сенсоры. Просмотреть на диапазоне К?

Я задумался. Если там внизу кто-то есть и этот теоретический кто-то располагает радарным приемником, вертолет сразу себя выдаст. Но, может, это и к лучшему.

– Давай, – сказал я.

– Принято, – ответил Луис. Какое-то время он молчал. – Хэл, я ничего не обнаружил. Если там внизу кто-то есть, он хорошо замаскировался и поджидает нас.

– Давай садиться, – сказал я.

И подумал: «Ну, теперь решено».

IX

– Со всех направлений! – выкрикнул Ардвайн. – Закрепляйте стойки! Первый взвод охраняет периметр! Двигайтесь, черт побери!

Солдаты посыпались с платформы. У некоторых в руках были стойки – большие алюминиевые стержни с винтовой нарезкой, которые они вворачивали в землю. Другие привязывали платформу к этим стойкам. Первый взвод в составе двух манипул разошелся веером, держа ружья наготове.

Ветер несильный, но у наполненного газом мешка большая площадь поверхности, и это меня беспокоило. Я слез с платформы и обошел вокруг. Похоже, стойки не испытывают чрезмерного напряжения. На холме темно и тихо. Мы сели прямо на низкие кусты с крепкими ветками. Листья, когда их раздавишь, кажутся маслянистыми. Я прислушался, потом включил на полную мощность усилитель звуков. По-прежнему ничего, даже птиц нет. Ничего, кроме движений моих солдат. Я переключился на общую командную частоту.

– Всем замереть.

Шум прекратился. Наступила тишина, слышался только негромкий звук вращения лопастей вертолета и еще более слабый звук второго вертолета где-то вверху.

– Продолжайте, – приказал я.

Ко мне подошел Ардвайн.

– Здесь никого, сэр. Местность безопасная.

– Спасибо. – Я настроился на волну вертолета. – Можете отделиться и привести второй вертолет.

– Есть, сэр, – ответил Луис.

Мы начали сгружать оборудование с платформы. Немного погодя показался второй вертолет. Мы его не видели, видели только огромный газовый мешок со свисающей с него платформой. «Небесный якорь» опустился на кусты, и солдаты принялись забивать стойки. Центурион Либерман наблюдал за их работой, пока не удостоверился, что платформа прочно привязана, после чего подбежал ко мне.

– Все в порядке? – спросил я.

– Да, сэр. – Тон его свидетельствовал, что ему очень хотелось сказать «конечно».

– Пусть разберут вооружение. Мы выступаем.

– Есть, сэр. Но я все же думаю, что лучше бы Ардвайну остаться здесь.

– Нет. Хочу, чтобы на всякий случай здесь оставался опытный человек. Если мы не пошлем за тяжелым оборудованием или со мной что-нибудь случится, свяжитесь с Фалькенбергом и попросите указаний.

– Есть, сэр. – Ему это не нравилось. Он хотел идти с нами. Кстати, я тоже хотел этого, но мне нужно было оставить кого-то у «небесных якорей» и вертолетов. Если ветер усилится и стойки не выдержат, платформы может унести и мы останемся без ранцев и припасов. Возможны любые неожиданности, и я хотел, чтобы здесь оставался надежный человек, на которого можно рассчитывать.

– Мы готовы, сэр, – сказал Ардвайн.

– Хорошо. Выступаем. – Я переключился на частоту вертолета. – Луис, мы выступаем.

– Я буду готов, – ответил Боннимен.

– Спасибо. Конец связи. – Я перешел в голову колонны. Ардвайн уже был там. – Пошли, – сказал я.

– Сэр. Вопрос, сэр, – произнес Ардвайн.

– Да?

– Ребята предпочли бы прихватить ранцы, сэр. Не хотят оставлять здесь свое добро.

– Сержант, нам предстоит меньше чем за три часа пройти восемь километров. С ранцами это невозможно.

– Да, сэр. Можно взять хотя бы плащи? Без них становится холодно…

– Сержант Ардвайн, мы оставляем здесь центуриона Либермана и четыре манипулы. Что может случиться с вашим добром? Начинайте движение.

– Сэр. Ну ладно, ублюдки, вперед!

Послышалось ворчание солдат. «Это безумие, – подумал я. – Хотят нести ранцы».

Кустарник рос густо, и вначале мы почти не двигались вперед. Потом разведчики отыскали русло пересохшего ручья, и мы пошли по нему. Русло было забито камнями размером со стол, и мы перепрыгивали с одного камня на другой, постепенно спускаясь по склону холма. Было совершенно темно, и камни едва виднелись как темные тени. Так ничего не получится. Я начал приходить в ужас.

Спасибо бесконечным тренировкам в сильном тяготении, подумал я. Мы пройдем, но нам нужен свет. Я включил командный передатчик.

– Всем унтер-офицерам включить инфракрасное освещение на минимальный уровень. Никакого видимого света.

Я опустил на глаза инфракрасный экран и включил собственный инфракрасный излучатель на шлеме. Камни передо мной слабо засветились зеленым, и теперь я видел их достаточно хорошо, чтобы перепрыгивать с одного на другой. Впереди на экране двигались смутные пятна – разведчики и унтер-офицеры с инфракрасными излучателями.

Вряд ли кто-то наблюдает за холмом в инфракрасном свете. Это казалось маловероятным: мы далеко от крепости, а оборудование может быть только там – если у Речной Стаи оно вообще есть. Я говорил себе, что нужно очень хорошее оборудование, чтобы засечь нас дальше чем за километр.

Впереди восемь километров и три часа, чтобы их проделать. Не должно быть очень трудно. Люди в хорошей форме, без ранцев – эти придурки хотели тащить их с собой! – только ружья и боеприпасы. И, конечно, оружейники. Но они передвигаются медленней. Каждый из расчета мортир несет по двадцать два килограмма, а расчеты безоткатных орудий – по двадцать четыре.

Вскоре мы вспотели. Я открыл все вентиляторы в своей броне и подумал, не приказать ли солдатам сделать то же самое. «Не будь дураком, – сказал я себе. – Большинство из них проделывало это десятки раз. Я не могу сказать им что-нибудь такое, чего они сами не знают».

«Но, – продолжал я думать, – я их командир. Если что-нибудь пойдет не так, ты будешь нести ответственность, Хэл Слейтер. Ты сам просил об этом, когда принимал назначение».

Я продолжал думать о миллионах возможных неприятностей. Здесь план казался совсем не таким хорошим, как при изучении карт. Мы, шестьдесят семь человек, пытаемся захватить крепость, гарнизон которой, вероятно, намного превосходит нас по численности. Фалькенберг предполагал наличие там 125 человек. Я спросил, откуда он взял это число.

– Уборные, мистер Слейтер. Уборные. Сосчитайте эти наружные сооружения, примерно определите число отверстий в каждом – и сможете достаточно точно оценить численность. – Он даже не улыбнулся.

Это всего лишь догадка, а Фалькенберга с нами нет. И точность его подсчетов нам предстоит проверить на собственном опыте.

Я стал думать о наших преимуществах. Снимки со спутников свидетельствуют, что на хребте никто не живет. «Никаких уборных», – подумал я и улыбнулся в темноте. Я сам просматривал ленту и не нашел никаких признаков пребывания здесь людей. Да и зачем им здесь быть? Здесь нет источников воды, кроме ключа в самой крепости. Вообще ничего нет, даже древесины для костра, только эти отвратительные кусты, которые колют ноги.

Обогнув излучину ручья, я обнаружил поджидающего монитора. За ним стояла его манипула. В манипуле один унтер-офицер, один старослужащий и трое новобранцев. Обычно в манипулу направляют только двух новобранцев, и я удивился, почему Либерман поступил иначе.

Монитор показал наверх. Здесь нам предстояло покинуть русло ручья. Далеко впереди я видел тусклое свечение фонарей передовых. Они обогнали меня, и я старался не отставать. Я выбрался из русла, и несколько мгновений спустя рядом со мной остался только Хертц. Он шел, неся двадцать килограммов оборудования связи на спине и ружье в руке, но если ему трудно было держаться рядом, он ничего не сказал. Я был рад, что мне не нужно нести такую тяжесть.

Спустя сто метров подъем прекратился. Растительность доходила только до пояса. Зеленые огоньки на экране погасли: это разведчики впереди выключили фонари. Я приказал выключить фонари всем остальным. Потом нырнул в кусты и воспользовался проектором шлема, чтобы определить, где мы находимся. Проектор отбросил на землю карту – тусклую полоску света, которую можно было разглядеть только вблизи и непосредственно сверху.

И с удивлением увидел, что мы прошли больше половины пути.

* * *

Крепость Вирсавия выглядела не слишком внушительно. Прямоугольник невысоких стен с караульными башнями по углам – миниатюрное подобие крепости в Гаррисоне. Потом кто-то усовершенствовал ее, окружив рвом и поставив на стенах парапет. Снаружи стены опутаны спиралью из ржавой проволоки. За стены я не мог заглянуть, но знал, что там четыре наземных здания и три больших бункера. Бункеры из бревен и земли. Гореть не будут. Бревна – местная древесина с высоким содержанием металла.

Бункеры могут оказаться проблемой, но с этим можно подождать. Прежде всего нужно преодолеть стены и попасть в крепость. Прямо перед нами в стене ворота. Сделаны они из той же древесины, что и бункеры. Через ров ведет мостик, и кажется, это наш лучший шанс. Однако в самой крепости один из бункеров смотрит прямо на ворота и, как только они исчезнут, сразу откроет огонь.

В трехстах метрах от крепости семьдесят пять человек лежали в кустах и ждали моего приказа. Крепость выглядит пустой. В инфракрасных лучах никого не видно на сторожевых башнях. Ничего. Я посмотрел на часы. До рассвета меньше часа.

У меня не было ни малейшего представления, что делать, но пришла пора принимать решение.

– Ничего не выдумывайте, – сказал мне Фалькенберг. – Приведите людей к крепости и предоставьте им действовать. Они все сделают за вас.

«Конечно, – подумал я. – Конечно. Ты-то ведь не здесь, проклятый трус, здесь я со своими проблемами и совершенно не знаю, что делать».

Ров и проволочная спираль мне очень не нравились. Преодолеть их будет нелегко. Если поползем к рву, нас заметят. Они не могут быть настолько невнимательными: если нет живых караульных, то определенно есть система слежения. Возможно, настроенная на тепло тела. Или это радар. Что-нибудь. Они бы поставили охрану, если бы не считали, что никто не сможет к ним подойти незаметно.

«К дьяволу. Что-то придется предпринять», – подумал я. Кивнул Хартцу, и тот протянул мне микрофон. Его радио действует через узконаправленную антенну, а мы на всем маршруте к посадочной площадке расставили передающие реле. Я могу говорит с вертолетами, не встревожив электронных сторожевых псов в крепости.

– Ночной ястреб, это Черный орел, – сказал я.

– Черный орел, слушаем.

– Мы видим крепость, Луис. Никакого движения. Я бы сказал, что крепость покинута, если бы не знал, что это не так.

– Хочешь, чтобы я взглянул?

Неплохая мысль. Вертолет может облететь крепость на большой высоте и просканировать ее инфракрасным или низкочастотным излучением. Мы бы узнали, кто там под открытым небом. Но есть большая вероятность, что его заметят, и тогда мы лишимся своего главного преимущества.

– Ничего не выдумывайте, – сказал Фалькенберг. – Внезапность – самое большое ваше преимущество. Не утратьте его.

Но его здесь нет. И как будто нет никакого верного решения.

– Нет, – сказал я Луису. – Нет. Погрузи солдат и поднимись в воздух, но старайся оставаться невидимым. Будь готов быстро сесть. Когда ты мне понадобишься, то будешь очень нужен.

– Есть, сэр.

– Конец связи. – Я отдал Хартцу микрофон. «Хорошо, значит, так», – сказал я себе и знаком приказал сержанту Ардвайну двигаться вперед.

Он привстал и махнул рукой. Линия медленно двинулась вперед. Расчеты мортир и безоткатных орудий установили свое оружие у нас в тылу и залегли в ожидании приказов.

Слева от меня, прямо перед воротами, находился капрал Рофф. Он махнул своему взводу, и солдаты поползли к воротам.

Мы подобрались на сто метров, когда на гребне стены у ворот появился свет. Кто-то направлял луч фонаря в поле. Потом появился еще один огонь, и еще – все мощные ручные фонари, но лучи у них неширокие.

Капрал Рофф встал и помахал рукой.

– Привет, вы, там! – крикнул он. – Как дела? – Он говорил как пьяный. Я хотел приказать ему лечь, но было слишком поздно.

– Как вы там, парни? – кричал Рофф. – Есть что-нибудь выпить?

Остальные тем временем, пригибаясь, бежали вперед.

– А ты кто такой? – крикнул кто-то со стены.

– А вы сами кто? – ответил Рофф. – Дайте выпить! – Лучи фонарей сосредоточились на нем.

Я нажал кнопку на своей командной рации.

– Ночной ястреб, это Черный орел. Быстрей сюда!

– Понял.

Я переключился на общую частоту.

– Рофф, ложись! Огонь из всех стволов. Вперед! – заорал я в микрофон шлема так громко, что сам себя не слышал.

Рофф бросился в сторону и на землю. По всему полю замелькали оранжевые вспышки: солдаты открыли огонь. Фонари попадали со стены. Два погасли, один продолжал гореть сразу за воротами.

Солдаты поднимались и с криком бежали к крепости. Кричали они как сумасшедшие. Позади меня заработал легкий пулемет, затем другой.

Запела труба. Я такого приказа не отдавал. Я даже не знал, что у нас есть труба. Казалось, этот звук подстегнул солдат. Они как раз добрались до спирали, и тут мортиры дали первый залп. Несколько секунд спустя я увидел на стене, там, куда попали снаряды, языки пламени. Одновременно у меня за спиной открыли огонь безоткатные орудия, и я услышал, как всего несколькими метрами левее меня просвистел снаряд. Он попал точно в ворота, потом туда же угодил второй снаряд и третий. Трубач снова и снова играл наступление, а мортиры посылали снаряды по такой траектории, что они падали внутри крепости. Снова заговорили безоткатные.

Ворота не выдержали и разлетелись. Внутри клубился дым. Один из мортирных снарядов, должно быть, разорвался между воротами и бункером. Из ворот потянулись трассирующие линии, но солдаты легко избегали их. Они бежали по обе стороны от ворот.

Другие перебирались через проволочную спираль. Первые легли на ограждение. Следующие ступили им на спины и прыгнули в ров. Еще несколько волн, и вот те, что оказались во рву, перебрасывают товарищей на узкую полоску между рвом и стеной.

Задержались они лишь для того, чтобы побросать за стену гранаты. Затем два человека схватили третьего и подбросили его так, чтобы он мог ухватиться за верх стены. И подталкивали его до тех пор, пока он не поднялся на стену. За ним последовали другие; затем, перегнувшись вниз, они помогали подняться остальным. Я поверить не мог, что все происходит так быстро.

Когда все перебрались через спираль, те, что лежали на ней, начали освобождаться. Но перебрасывать их через стену было некому. «Сплошь новобранцы, – подумал я. – Конечно. Мониторы послали вперед новобранцев с простейшим заданием. Лечь и дать другим пройти по себе».

С ревом появился вертолет, расстреливая крепость из пушки. Следы трассирующих пуль ярко выделялись на темном небе.

А я по-прежнему оставался на месте, наблюдал и поражался тому, как быстро все происходит. Я встряхнулся и занялся своей установкой связи.

– Включить бакены концентрации поля! Общий приказ: включить бакены! – Я сменил канал. – Ночной ястреб, говорит Черный орел. Ради Бога, Луис, осторожней! Наши уже внутри!

– Я вижу бакены, – ответил Луис. – Спокойней, Хэл, мы их видим.

Вертолет по крутой орбите огибал крепость и по-прежнему вел огонь. Потом спустился ниже.

– Артиллеристы, прекратить стрельбу, – послышался голос сержанта Ардвайна. – Мы в крепости, и вертолет садится.

«Боже, – подумал я, – забыл кое-что еще. Ну и командир! Не могу вспомнить самых элементарных вещей».

Вертолет опустился еще ниже, и не успел он сесть, как из него начали выпрыгивать люди.

Я побежал к воротам, держась сбоку от них, чтобы не попасть под незатихающий огонь. Передо мной оказался капрал Рофф.

– Осторожней, сэр. – Он обогнул стойку ворот и исчез. Я последовал за ним в дым и побежал направо, туда где через стену перебрались солдаты.

Внутри царил хаос. Повсюду тела без брони, вероятно, скошенные мортирами. Люди бегали и палили во все стороны. Не думаю, чтобы у кого-нибудь из обороняющихся были шлемы.

– Всякий без шлема – враг, – сказал я в микрофон.

Как глупо. Они и так это знают.

– Покажите им, парни!

Еще одна глупость, но по крайней мере у меня есть право кричать им что-нибудь, а не говорить то, что они и без меня знают.

Из одного бункера продолжали стрельбу. Взвод подобрался к входу и забросал бункер гранатами. Со своего места я мог видеть только это, но стрельба шла повсюду.

«Что теперь?» – подумал я. Но тут стрельба начала стихать, время от времени слышались лишь редкие ружейные выстрелы. Из бункера, прикрывающего ворота, продолжал напрасно стрелять пулемет.

– Лейтенант? – Голос Ардвайна.

– Да, сержант.

– В главном бункере люди, сэр. Слышны голоса. Похоже, женские. Мы не хотим взрывать бункер, по крайней мере сейчас.

– А как остальная крепость?

– Все очищено, сэр. И бункеры, и казармы. У нас примерно двадцать пленных.

Как быстро. Словно по волшебству.

– Сержант, убедитесь, что никто не сможет стрелять в районе севернее крепости. Хочу привести туда «небесный якорь».

– Есть, сэр.

Я настроил установку связи на волну вертолета.

– Мы захватили крепость, кроме одного бункера, но и это не проблема. Приведите номер второй и садитесь к северо-западу от крепости, примерно в трехстах метрах от стены. Хочу, чтобы вы оставались здесь и прикрывали номер второй. Позаботьтесь обо всем, что может вам помешать. Продолжайте сканировать. Думаю, кто-нибудь обязательно придет, чтобы посмотреть, что случилось.

X

Это был мой первый бой, крещение огнем. И я не слишком гордился своей ролью в нем. С начала нападения я не отдал ни одного приказа и оказался в крепости едва ли не последним. Ну и командир.

Но расстраиваться нет времени. На востоке алела яркая полоска рассвета. Прежде всего нужно определить наши потери. Четверо убитых, из них двое новобранцы. Одиннадцать раненых. После короткого совещания с нашим фельдшером троих я отправил к вертолету. Остальные могут сражаться, вернее, говорят, что могут. Потом я отправил оба вертолета на восток, к Гармонии, а мы тем временем взялись переносить остальное оборудование в крепость. Отныне мы были предоставлены самим себе.

У сержанта доктора Криспа еще двенадцать пациентов из числа защитников крепости, раненных при нападении. У нас тридцать пленных, тридцать семь раненых и около пятидесяти убитых. Один из раненых – командир крепости.

– Получил удар прикладом у своего штаба, – сказал мне Ардвайн. – Сейчас может говорить.

– Я с ним поговорю.

– Сэр. – Ардвайн зашел в госпитальный бункер и вывел оттуда человека лет пятидесяти с венчиком черных волос на лысой голове. Худой, глаза слезятся. Не похож ни на солдата, ни на преступника.

– Он говорит, что его зовут Флаун, сэр, – сказал Ард­вайн.

– Морские пехотинцы, – сказал Флаун. – Морские пехотинцы СоВладения. Не знал, что они есть на этой планете. Что опять привлекло внимание Большого Сената?

– Заткнись, – приказал Ардвайн.

– У меня проблема, Флаун, – сказал я. Мы стояли на площадке в центре крепости. – В том бункере есть еще ваши люди. Его легко подорвать, но солдатам кажется, что там слышны женские голоса.

– Верно, – ответил Флаун. – Там наши жены.

– Можете уговорить их выйти, или нам придется их расстрелять?

– Боже! – сказал он. – Что теперь с нами будет?

– Machts nicht для меня, – ответил я. – Мне было приказано разоружить вас. Пойдете куда захотите, но без оружия. Если пожелаете, на северо-запад.

– Без оружия. А вы знаете, что с нами будет без оружия?

– Нет и не интересуюсь.

– А я знаю, – сказал Флаун. – Вам, выродкам, все равно…

– Следи за собой, когда говоришь с лейтенантом, – сказал Ардвайн. Он прикладом ударил Флауна по ноге. Тот застонал.

– Довольно, сержант, – сказал я. – Флаун, вы преступники…

– Преступники! Вздор! Прошу прощения, сэр, вы ошибаетесь. – Он с опаской взглянул на Ардвайна, который презрительно скривил губы. – Меня сюда прислали как преступника только из-за моего мнения о СоВладении. И выпустили без ничего. Совсем без ничего, лейтенант. Поэтому мы постарались что-нибудь создать. Политика здесь не такая, как дома. Или, может быть, такая же, только здесь все в открытую. Мне удалось кое-чего добиться, а теперь вы приходите и выгоняете нас – без оружия, в чем есть, и требуете уважения. – Он посмотрел на флаг СоВладения, который теперь развевался высоко над крепостью. – Простите, но я особого энтузиазма не испытываю.

– Мне было приказано разоружить вас, – ответил я. – Так что же, вы уговорите своих друзей в бункере, или нам взрывать его?

– Вы нас отпустите?

– Да.

– Честное слово, лейтенант?

Я кивнул:

– Определенно.

– Вероятно, других гарантий мне не получить. – Флаун взглянул на сержанта Ардвайна и поморщился. – Хотелось бы мне быть посмелей. Ну хорошо, я поговорю с ними.

К полудню крепость Вирсавия принадлежала только нам. Флаун и все остальные ушли. Они настояли на том, чтобы унести с собой своих раненых, хотя доктор Крисп сказал, что большинство, вероятно, умрет в дороге. Женщины оказались самого разного возраста – от девочек-подростков до старух. Все ушли с Флауном – к моему облегчению и разочарованию солдат.

Центурион Либерман организовал оборону. Он разместил людей в бункерах, приказал делать земляные насыпи для мортир, отыскал материал для починки ворот, разместил караульных на стенах, поставил палатку, в которой будет столовая, поместил найденные нами алкогольные напитки в запертое помещение и поставил возле него охрану…

Я снова почувствовал себя ненужным.

Через час на дороге показалась группа людей. Я послал взвод во главе с сержантом Ардвайном установить дорожный блокпост. Мы можем накрыть это место с крепости, а мортиры могут держать дорогу под огнем. Река отсюда в трехстах метрах, в ста метрах под нами, и крепость может обстреливать дорогу в обоих направлениях на километр. Легко понять, почему для ее сооружения выбрали именно этот утес.

Всех проходящих Ардвайн разоружал. Вначале они проходили дальше, но потом начали поворачивать назад, не желая сдавать оружие. Никто из них не представлял проблем, и я не разрешал Ардвайну преследовать тех, кто поворачивал назад. У нас слишком мало людей, чтобы совершать такие рискованные и бессмысленные действия.

– Хорошая работа, – сказал Фалькенберг, когда днем я вышел на связь с докладом. – Мы прошли сорок километров, и до темноты осталось еще несколько часов. Трудно оценить, насколько быстро мы сможем идти.

– Да, сэр. У первой группы, которую мы разоружили, было три ракеты типа «Небесный ястреб». В крепости ракет было пять, но у них не было времени ими воспользоваться. Несколько человек, которые попытались это сделать, были убиты снарядами из мортир. Но вертолетам здесь летать опасно, особенно теперь, когда местные предупреждены.

– Да, – согласился Фалькенберг. – Я так и думал. На какое-то время воздержимся от использования вертолетов. Вы хорошо справились, Слейтер. Но предупреждаю вас: не расслабляйтесь. В данный момент мы не встречаем сопротивления, достойного упоминания, но скоро это изменится, а после начнутся попытки прорваться через ваши позиции. Они ведь не хотят сдавать оружие?

– Нет, сэр.

«И их трудно винить», – подумал я. Меня встревожил Эрик Флаун. Он совсем не был походил на преступника. Я не знал, что ожидал увидеть здесь, в Вирсавии. Похищенных девушек. Сцены насилия и разврата, вероятно. Я никогда не видел, как действует правительство злодеев. Но я совсем не ожидал того, что увидел: группа мужчин средних лет, которые руководят войском, очень похожим на наше, только не так хорошо вооруженным.

– Я слышал, вы захватили какое-то количество вина, – сказал Фалькенберг.

– Да, сэр.

– Это хорошо. Но ежедневный рацион не больше полулитра на человека.

– Сэр? Я не собирался ничего выдавать, пока вы здесь не появитесь.

– Оно их, Слейтер, – сказал Фалькенберг. – Вы, конечно, можете запретить выдачу, но это не лучшее решение. Вам решать. Поступайте, как считаете нужным, но если хотите совет: давайте солдатам ежедневно по пол-литра.

– Да, сэр.

Никаких запретов на выпивку у линейных морских пехотинцев нет, даже когда они при исполнении. Существуют строгие наказания за неготовность к исполнению обязанностей. Вплоть до расстрела.

– Пол-литра за ужином, сэр.

– Думаю, это разумно, – сказал Фалькенберг. – Что ж, похоже, вы неплохо справляетесь. Будем через несколько дней. Конец связи.

Образовался миллион других дел. В полдень я услышал звук трубы, зовущей на обед, и пошел посмотреть, кто это делает. Капрал, которого я не узнал, играл на надраенной медной трубе.

– Мне нужно несколько дней, чтобы запомнить всех по именам, капрал, – сказал я ему. – Вот вас как зовут?

– Капрал Брейди, сэр.

– Вы хорошо играете.

– Спасибо, сэр.

Я снова посмотрел на него и понял, что его лицо мне знакомо. Кажется, я видел его на триви. У него была собственная группа и певцы. Выступали в ночных клубах, по крайней мере так сказали в передаче. Я задумался, что делает такой человек в морской пехоте, но не стал спрашивать. Попытался вспомнить его настоящее имя, но не смог. Но точно не Брейди, в этом я был уверен.

– Вы даете здесь все сигналы?

– Да, сэр. Приказ центуриона.

– Хорошо. Продолжайте, Брейди.

Весь день труба направляла людей на разные задания. А за час до ужина прозвучал формальный сигнал вечерней поверки. Флаг СоВладения спустили, и все, кто не был занят на постах, выстроились и смотрели на это, а Брейди сыграл гимн. И пока складывали флаг, я вспоминал лекцию о военном руководстве, которую нам читали в Академии.

Инструктором был высохший майор морской пехоты с одной настоящей и одной искусственной рукой. Мы должны были догадаться, какая из рук искусственная, но так и не смогли. Лекция, которую я вспомнил, посвящалась церемониалам. «Никогда не забывайте, – говорил нам инструктор, – что разница между армией и толпой состоит в традициях и дисциплине. Вы не можете установить дисциплину в войсках, которые чувствуют, что с ними обращаются несправедливо. Даже тот, кого наказывают несправедливо, должен понимать, что заслужил наказание. Вы не можете навязать дисциплину толпе, поэтому нужно напоминать вашим людям, что они солдаты. И самое мощное орудие для этого – церемонии. Церемонии справедливо осуждают за дороговизну. Большой Сенат постоянно стремится отобрать у нас мундиры, значки, знамена и прочие так называемые нефункциональные предметы, которые мы используем. Сенату везет, потому что ему никак не удается это сделать. Но в тот день, когда он этого добьется, он получит армию, не способную его защитить.

Солдаты будут ворчать по поводу церемоний, «поплюй и надрай» и тому подобного, но без всего этого они не могут оставаться армией. Люди сражаются не из-за денег, а из-за гордости, и служба, которой не гордишься, долго не продлится».

«Может быть», – подумал я. Но в свой первый день в крепости Вирсавия, когда необходимо сделать тысячу дел, я вполне мог бы обойтись без церемонии вечерней поверки. Однако меня не спросили. К тому времени, как я понял, что происходит, Либерман уже сделал все необходимые приготовления и отдал приказы.

К ужину мы все организовали на ночь. За день Ардвайн пропустил через дорожный блокпост почти триста человек и собрал сотни образцов оружия, в основном устаревшие ружья; среди них были даже такие, которые заряжаются со ствола, кустарно изготовленные на Арарате.

В сумерки мы закрыли дорогу. Вдоль нее бродили лучи прожекторов, и в нескольких местах мы перегородили дорогу заплатами из бревен. Ардвайн со своим отрядом окопался там, откуда мог накрыть огнем весь район, а мы могли прикрыть их из крепости. Все выглядело очень неплохо.

Протрубили вечернюю зорю, и крепость Вирсавия начала устраиваться на ночь.

Я обошел расположение, приглядываясь ко всему. Система сигнализации, основанная на теплоизлучении тела, на которую рассчитывали предыдущие обитатели крепости, была уничтожена, когда мы взорвали бункер, но мы привезли свое оборудование. Я не очень доверяю пассивному оборудованию, однако в данном случае оснований для беспокойства не было. Либерман расставил во все башни часовых, оснащенных биноклями с усилением. И еще несколько человек постоянно наблюдали за инфракрасными экранами.

– Мы достаточно обеспечили свою безопасность, – сказал Либерман. – Если лейтенант ляжет отдыхать, я прослежу за сменой часовых.

Он проводил меня до моей квартиры. Хартц уже приготовил ее для меня. Пулевые отверстия в стенах были заделаны. Оборудование разложено так, чтобы я легко мог им воспользоваться. Плащ и ранец самого Хартца лежали в прихожей.

Был даже кофе. На спиртовой лампе грелся котелок.

– Можете все оставить на нас, – сказал Либерман.

Хартц улыбнулся:

– Конечно. Лейтенанты заканчивают Академию без мозолей, но мы делаем из них генералов.

– Ну, для этого потребуется немало усилий, – ответил я и пригласил Либермана в гостиную. Там стоял стол, а на нем макет крепости. Его изготовил Флаун, но ничего хорошего ему это не принесло.

– Садитесь. Хотите кофе, центурион?

– Совсем немного, сэр. Мне лучше вернуться к своим обязанностям.

– Разбудите меня на следующую вахту.

– Если лейтенант приказывает.

– Я просто… черт побери, Либерман, почему вы не хотите, чтобы я принимал участие в дежурстве?

– В этом нет необходимости, сэр. Могу я внести предложение?

– Да.

– Предоставьте это нам, сэр. Мы знаем, что делаем.

Я кивнул и уставился на свою чашку. Мне казалось, что я не готов командовать здесь. В Академии рассказывают обо всем: о руководстве, о необходимости в течение двадцати четырех часов после прибытия на новый пост доставить свою карточку всем старшим офицерам, о связи, о том, как проводить парады, как устроена лазерная система нахождения цели, как наложить заплаты на мундир, как рассчитать траекторию стрельбы мортиры, каковы винные рационы для солдат, как начистить сапоги, как обслуживать безоткатные орудия, как собирать и обслуживать вертолеты, как выживать на планетах с ядовитой атмосферой или вообще без атмосферы, каков распорядок дня на кораблях и миллионы прочих вещей. Приходится все их заучивать, и они начинают смешиваться, пока вы уже не отличаете важное от неважного. Все это просто сведения, которые нужно знать, чтобы сдать экзамен.

– Вы-то знаете, центурион, а вот я не уверен, что знаю.

– Сэр, я кое-что знаю о молодых офицерах, – сказал Либерман. – Они все воспринимают чересчур серьезно.

– Командование – серьезное дело.

«Черт возьми, – подумал я, – слишком напыщенно. Особенно в разговоре молодого парня со старым солдатом».

Но тот воспринял это иначе.

– Да, сэр. Слишком серьезное, чтобы распыляться на мелочи. Лейтенант, если бы дело заключалось только в расстановке часовых и организации обороны, армии не нужны были бы офицеры. Мы обо всем этом позаботимся. Нам нужен кто-нибудь, кто говорил бы нам, что делать. Когда приказ получен, мы знаем, как его выполнить.

Я ничего не ответил. Он внимательно посмотрел на меня, вероятно, пытаясь определить, не рассердился ли я. Но не казался очень встревоженным.

– Возьмем, например, меня, – продолжал он. – Я не знаю, зачем мы сюда пришли, и мне это безразлично. У каждого свои причины для вступления в армию. Что касается меня, то я просто не знаю, куда бы еще податься. Я нашел себе хорошее занятие, и у меня получается. Офицеры говорят мне, где сражаться, и больше волноваться не о чем.

Снаружи прозвучала труба. Последний караул. Сегодня мы слышим этот сигнал вторично. В первый раз – когда хоронили своих погибших.

– Пора делать обход, – сказал Либерман. – Разрешите идти, сэр?

– Действуйте, центурион. – Несколько минут спустя пришел Хартц, чтобы помочь мне снять сапоги. Он и слышать не хотел о том, чтобы я лег обутый.

– Мы задержим их настолько, чтобы вы успели обуться, зэр. Никто не захватит офицера морской пехоты в спальном мешке.

Чтобы я имел возможность снять сапоги, он лег не разуваясь. Особого смысла это не имело, но я не собирался с ним спорить. Забрался в мешок и посмотрел на потолок. Мой первый день командования. Я все еще думал об этом, засыпая.

На следующий день начались нападения. Вначале лишь небольшие группы пытались прорваться через блокпост, и всегда безуспешно. Мы могли вести из крепости слишком сильный огонь.

Потом попытались напасть на саму крепость. У нападающих было с десяток мортир, но стреляли они неточно, а наша радарная система сработала отлично. Они успевали сделать несколько выстрелов, но затем мы засекали место, откуда велась стрельба, и сосредоточивали на нем огонь всей батареи. Полностью подавить обстрел не удавалось, но на какое-то время расчетам становилось слишком опасно подходить к орудиям, и стрельба замолкала. Всю ночь стреляли и из ружей, но ничего не добились.

– Это лишь проба, – сказал Фалькенберг, когда я утром докладывал ему. – Мы сильно жмем на них с этой стороны. Вскоре они предпримут более серьезную попытку.

– Да, сэр. А как дела на вашем фланге?

– Продвигаемся помаленьку, – сказал Фалькенберг. – Разумеется, сопротивление более сильное, чем ожидал полковник. Вы заткнули бутылке горлышко, и им некуда отступать. Сражаться или сдаваться – мы оставили им только две возможности. В течение ближайших нескольких дней можно ждать серьезной попытки прорваться. Но тогда мы уже будем достаточно близко, чтобы серьезно потеснить их.

Странная ситуация. Никто серьезно не тревожился. Мы сдерживали нападения. Боеприпасы подходили к концу, но ответом Либермана на это стал приказ новобранцам прекратить пользоваться оружием. Они теперь обслуживали мортиры и безоткатные орудия под командованием опытных унтер-офицеров, которые сперва убеждались, что у каждого выстрела есть серьезная цель. А опытные стрелки выжидали и стреляли прицельно, так что каждый выстрел шел в зачет.

Пока есть боеприпасы, никакой серьезной опасности мы не подвергаемся. Из крепости открывается хороший обзор во все стороны, и нам не противостоит тяжелая артиллерия. В лучшем случае у противника мортиры, и наши противоартиллерийский радар и компьютерная система вполне с ними справляются.

– Нет дисциплины, – говорил Либерман. – У них нет дисциплины. Наступают волнами, отступают волнами, но никогда не держатся достаточно долго. Я очень рад, что среди них нет дезертиров из морских пехотинцев. При хорошем руководстве они могли бы прорваться.

– Меня тревожат боеприпасы, – сказал я.

– Дьявольщина, лейтенант, к нам идет капитан Фалькенберг. Он нас не оставит.

– Вы с ним служили раньше?

– Да, сэр, в деле на Доминго. Мы называли его Кристиан Джонни. Он будет здесь.

Все вели себя так. И это делало ситуацию нереальной. Мы находились под огнем. Невозможно было поднять голову над стеной или высунуть за ворота. Через неравные интервалы разрывались снаряды из мортир, иногда застигая солдат на открытом месте. Несмотря на броню, у нас появились раненые. Четверо погибли и еще девять лежали в госпитальном бункере. У нас кончались боеприпасы, противник в десять с лишним раз превосходил нас по численности – но никто не тревожился.

«Ваша работа – выглядеть уверенным», – внушал мне Фалькенберг. Конечно.

На четвертый день положение сержанта Ардвайна и его людей на дорожном блокпосту стало серьезным. У них заканчивались боеприпасы и запас воды.

– Уходите, Ардвайн, – приказал я. – Ведите своих людей сюда. Мы можем перекрыть дорогу огнем из крепости.

– Сэр. У меня шестеро раненых, которые не могут идти, сэр.

– А сколько всего пострадавших?

– Девять, сэр, – двое ходячих и один мертвый.

Девять из двенадцати.

– Держитесь, сержант. Мы придем к вам на выручку.

– Есть, сэр.

Я задумался: «Кого бы туда отрядить?»

Сомнений в том, кто наименее полезный человек в крепости, у меня не было. Я послал за Либерманом.

– Центурион, я с двенадцатью добровольцами направляюсь на выручку группы Ардвайна. Мы возьмем с собой полные ранцы и дополнительные боеприпасы и продовольствие.

– Лейтенант…

– Черт побери, не учите меня, что делать. Вы достаточно подготовлены. Вы сами сказали, что офицеры вам нужны, чтобы говорить, что делать, а не как делать. Отлично. Приказываю вам удерживать крепость до прихода Фалькенберга. И последнее – вы не станете посылать подкрепления вниз по холму. Я не хочу дальнейшего ослабления гарнизона крепости. Понятно?

– Сэр.

– Отлично. А теперь отберите для меня дюжину добровольцев.

Я решил спуститься с холма сразу после захода солнца. Мы загрузили ранцы и ждали у ворот. Среди добровольцев оказался капрал Брейди. Он стоял и ворот и болтал с часовым.

– Тихо сегодня, – говорил Брейди.

– Но они все еще там, – ответил часовой. – Скоро сам увидишь. Ставлю завтрашний винный рацион, что вам с холма не спуститься.

– Договорились. Помни, ты сказал – с холма. Надеюсь, ты сохранишь для меня вино.

– Конечно. Эй, это очень странная планетка, Брейди.

– А в чем дело?

– Полно святош и ни одного капеллана морской пехоты.

– Тебе нужен капеллан?

Часовой пожал плечами. У него была длинная черная борода, и он все время перебирал ее, словно искал вшей.

– А неплохая мысль, верно?

– Конечно, но нам капеллан не нужен. А нужен нам хороший сатанист. Но в нашем батальоне сатанистов нет.

– А зачем они тебе?

Брейди рассмеялся:

– Причины есть. Бог милостив, верно? Он хорошо обращается с тобой. Нужно опасаться другого парня. – Он снова рассмеялся. – Однажды я за такие слова получил три дня без хлеба и вина. Ляпнул это капеллану, майору Маккроки, в штабе сектора. Он не оценил.

– Пора идти, – сказал я. И надел на плечи тяжелый ранец.

– Мы пойдем или побежим, зэр? – спросил Хартц.

– Будем идти, пока нас не заметят. И помалкивай.

– Зэр.

– Начинаем, Брейди. Потише.

– Сэр.

Часовой чуть-чуть приоткрыл ворота. В образовавшуюся щель протиснулся Брейди, потом еще один солдат и еще. Ничего не произошло, и вот – моя очередь. Хартц замыкал цепочку.

Тропа примерно в два метра шириной круто спускалась по склону холма – просто-напросто наклонный карниз. Мы были на полпути вниз, когда начался пулеметный огонь. Один из солдат упал.

– Бегом марш! – крикнул я.

Двое солдат подхватили упавшего и потащили с собой. Мы бежали вниз по тропе, подпрыгивая на поворотах. Кто стреляет, мы не видели, но о гранитный утес, откалывая от него кусочки камня, стучали пули.

Стена над нами озарилась огнем. Казалось, там, прикрывая нас, собралась вся рота. Я надеялся, что это не так. Одно из безоткатных орудий нашло цель, и на несколько мгновений обстрел прекратился. Но тотчас возобновился. Что-то пролетело мимо моего уха. Потом я ощутил сильный удар в живот и упал.

И лежал, с трудом хватая ртом воздух. Хартц схватил меня за руку и крикнул другому солдату:

– Джерси! Лейтенант ранен. Помоги мне.

– Я в порядке, – сказал я. Пощупал живот. Крови нет. – Броня остановила пулю. У меня просто перехватило дыхание. – Я по-преж­нему дышал с трудом.

Они притащили меня в командный пункт Ардвайна.

– Как мы объяснялись бы с центурионом, если бы вернулись без вас? – спросил Хартц.

КП представлял собой траншею, прикрытую сверху стволами железного дерева. В одном конце лежало трое раненых. Брейди отвел туда и нашего пострадавшего. Тот был ранен в обе ноги. Брейди наложил ему турникеты.

У Хартца было свое представление о первой помощи. Он прихватил фляжку с бренди. Предполагалось, что это лекарство от всех болезней. Заставив меня дважды отпить, он отправился на дальний конец траншеи и пустил бутылку по кругу среди раненых.

– Их всего трое, Ардвайн? – спросил я. Я все еще хватал воздух. – Мне казалось, вы сказали шесть.

– Шесть неходячих, сэр. Но трое из них могут сражаться.

XI

– Нам не подняться на утес. С ранеными, – сказал я.

– Конечно, сэр. – Ардвайн распределял боеприпасы среди своих солдат. – Но мы хорошо закрепились здесь. Продержимся, пока не подойдет подкрепление.

– Придется продержаться.

– Не так уж плохо, сэр. Большинство ранено осколками снарядов. Но больше из мортир в нас не стреляют. Вероятно, берегут снаряды.

– Будем надеяться, что так будет и дальше. – Передо мной стояла другая проблема. Главной защитой дорожного блокпоста служил орудийный огонь из крепости. Но там, наверху, тоже заканчивались снаряды. Еще день, и их совсем не останется. «Но тревожиться раньше времени нет смысла, – решил я. – Придется делать, что сможем».

Следующий день был шестым с захвата крепости. Продовольствие таяло. У нас на блоке его вообще не было, кроме сушеного мяса, которое солдаты называют «обезьяньим». Вкус у него неплохой, но это мясо обладает своеобразным свойством: когда его жуешь, оно разбухает, и вскоре у тебя рот забит словно резиновыми полосками. Говорят, линейные морские пехотинцы способны пройти пешком тысячу километров, если у них есть кофе, вино и обезьянье мясо.

В полдень мы связались по радио с Фалькенбергом. Он все еще был в сорока километрах от нас и преодолевал особенно ожесточенное сопротивление. В деревнях приходилось буквально брать дом за домом.

– Можете еще продержаться? – спросил он.

– Остаток этого дня и ночь – легко. Завтра к полудню кончатся снаряды для мортир. Может, даже раньше. Когда это произойдет, наш аванпост на дорожном блоке останется без поддержки. – Я не сказал ему, где нахожусь.

– Сможете продержаться до 13-и часов завтра?

– Крепость продержится. Насчет блокпоста не знаю.

– Сделаем, что сможем, – сказал Фалькенберг. – Удачи.

– Кристиан Джонни вытащит нас отсюда, – сказал Брейди.

– Вы его знаете?

– Да, сэр. Он нас вытащит.

Завидная уверенность.

Этой ночью бандиты попытались прорваться. Не знаю, сколько их проползло по берегу, но очень много. Некоторые просочились мимо нас. Остальные пошли прямо на наш бункер. Завязалась рукопашная, в ход пошли ножи, штыки и гранаты, но мы очистили наши укрепления, и я приказал людям залечь в них. А затем велел Либерману десять минут вести огонь из мортир прямо по нашим позициям. Когда огонь прекратился, мы выползли, чтобы очистить местность.

Утром у нас насчитывалось трое мертвых и никого, кто не был бы ранен. Мне в предплечье, сразу за тем местом, где кончается броня, попал осколок. Больно, но не слишком страшно.

Мы насчитали двадцать трупов перед укреплениями, а множество кровавых следов говорило о том, что многие раненые уползли.

Через час после рассвета снова началась атака. В крепости осталось всего несколько мортирных зарядов. Мы старательно нацеливали каждый выстрел сверху. Однако там не могли уделять нам слишком много внимания – начался общий штурм крепости. Когда на мгновение стрельба вокруг Вирсавии стихала, с востока доносились звуки дальних разрывов. Колонна Фалькенберга пробивалась через очередную деревню.

В полдень пулей в шею был ранен Ардвайн. Рана выглядела тяжелой. Брейди затащил его в главный бункер и приложил тампон. Ардвайн дышал неровно, изо рта текла кровь. Оставались два унтер-офицера: Брейди и Рофф, причем Рофф не мог передвигаться. Осколком ему перебило ногу.

В 12:30 у нас в строю оставалось четыре человека и никакой огневой поддержки из крепости. Со стороны реки доносились звуки передвижения.

– Они обходят нас, черт побери! – крикнул я. – Все впустую! Хартц, соедини меня с Либерманом.

– Зэр. – Хартц действовал одной рукой. Правая рука его была искромсана. Он настоял на том, чтобы остаться со мной, но я не мог считать его действующим бойцом.

– Сержант Росак, – пришел ответ по радио.

– Где Либерман?

– Погиб, сэр. Я здесь старший унтер-офицер.

– Сколько зарядов для мортир осталось?

– Четырнадцать, сэр.

– Три выстрела по речному берегу, сразу за нами, и готовьтесь стрелять еще.

– Есть, сэр. Минутку. – Наступило молчание. Потом он сказал: – Мы готовы.

– Как у вас дела?

– Отбиваемся на стенах, сэр. Северную часть потеряли, но бункеры покрывают весь район.

– Боже. Вам нужны мортиры, чтобы удержать крепость. Но от крепости не будет никакого прока, если падет дорожный блокпост. Готовьтесь использовать последние заряды по моему приказу.

– Есть, сэр. Мы продержимся.

– Конечно, продержитесь. Конечно.

Я посмотрел через бойницу бункера. По дороге шли люди. Десятки. У меня осталась одна обойма, и я попытался остановить их медленным огнем. Хартц стрелял левой рукой, тоже медленно и точно в цель. По выстрелу каждые две секунды.

Слева тоже слышались выстрелы. Там в бункере был капрал Брейди, но его рация не работала. Атакующие направлялись к нему. Больше никого из своего отряда я не слышал.

Неожиданно запела труба Брейди. Медные ноты перекрыли звуки боя. Он играл «К оружию!», потом перешел на марш линейных морских пехотинцев. «Наша кровь в грязи двадцати пяти планет…»

В бункере кто-то зашевелился. Это новобранец Дитц, дважды раненный в живот, прополз к Ардвайну и взял его пистолет. Подполз к бойнице и начал стрелять. При каждом выстреле он кашлял кровью. Из кустов выполз еще один солдат. Он поднялся и, шатаясь как пьяный, пошел к дороге. На шее у него висела связка гранат, и он механически швырял их, шатался и швырял. У него была только одна рука. В него попало не менее десяти пуль, и он упал, но его рука перед смертью потянулась к очередной гранате.

К бункеру Брейди шло все больше нападающих. Труба на мгновение смолкла, Брейди выстрелил, но потом снова послышались чистые, как всегда, ноты.

– Росак, – сказал я. – Приказываю открыть огонь.

– Сэр.

– Я опишу вам нашу ситуацию. – Я рассказал о положении своего командного пункта, бункера Брейди и еще одного, где, как мне казалось, могут быть наши. – Все остальное полно солдат противника, и они проходят мимо нас вдоль речного берега. Я хочу, чтобы вы сделали два выстрела по месту в сорока метрах прямо перед КП, чуть севернее дороги. Там капрал Брейди, и будет очень жаль, если его концерту помешают.

– Мы слышим его отсюда, сэр. Минутку. – Молчание. – Готово.

Секунду спустя послышались разрывы. Брейди продолжал играть. Теперь я вспомнил его имя. Это было на Земле десять лет назад. Он был знаменитым музыкантом, пока не исчез из виду. Росак не выключил свой микрофон, и я слышал, как одобрительно кричат солдаты в крепости.

Снова послышался голос Росака:

– Приказ из штаба батальона, сэр. Вы должны оставаться в бункерах. Никто не должен выходить. Срочный приказ, сэр.

Я удивился: «Что задумал Фалькенберг?» – но по своей установке связи передал приказ всем остальным. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь меня услышал, хотя это было уже неважно. Никто и не собирался выходить.

Неожиданно дорога взорвалась. Насколько мне было видно, вся она исчезла во взрывах. Взрывы продолжались, затем в облаках пыли взлетел на воздух речной берег. Всю дорогу перед нами разорвало на куски; последовал второй залп, третий. Я лег на пол бункера и зажал уши, а вокруг продолжали рваться снаряды.

Наконец разрывы прекратились. Я слышал какой-то шум в наушниках, но в ушах звенело и я ничего не мог разобрать. Это не голос Росака. Но вот он стал яснее.

– Нужна еще огневая поддержка, мистер Слейтер?

– Нет. Боже, вот это огонь…

– Передам артиллеристам, – сказал Фалькенберг. – Держитесь, Хэл. Мы будем с вами через час. Но теперь можем поддерживать вас огнем.

Снаружи труба Брейди запела новый марш.

XII

Меня отправили в Гаррисон залечивать руку. На Арарате есть грибковая инфекция, которая даже легкие раны делает опасными. Неделю я провел в хирургии, поджидая, пока срастется рука, потом еще неделю продолжалась стимулированная регенерация. Мне хотелось вернуться в свою часть, но хирург не желал и слышать об этом. Ему нужно было постоянно проверять, как идет рост новых тканей.

В соседней палате лежал сержант Ардвайн. Ему потребуется гораздо больше времени, чтобы оклематься, но все будет в порядке. Теперь, когда Либерман погиб, Ардвайн может получить лычки центуриона.

Меня пребывание в Гаррисоне сводило с ума: ведь моя рота в крепости Вирсавия без своего единственного офицера и двух старших унтер-офицеров. В тот день, когда меня выпустили из госпиталя, я уже готов был взбунтоваться, но никакого транспорта все равно не было, и майор Лорка ясно дал понять, что я должен торчать в Гаррисоне, пока меня не отпустит хирург. В замешательстве я пошел к себе.

Все было прибрано. Меня с улыбкой встретил рядовой Хартц. Его правая рука, привязанная к груди милей марли, покоилась в толстом гипсе.

– Как тебе удалось выйти раньше меня? – спросил я.

– У меня не оказалось инфекции, зэр. Я поливал раны бренди. – Он поморщился. – Жалко было тратить, но для меня одного оставалось слишком много.

Меня ждал еще один сюрприз. Из моей спальни вышла Ирина Суэйл.

– Мисс Суэйл была так добра, что помогла мне в работе, зэр, – сказал Хартц. Он казался смущенным. – Она настояла, зэр. Разрешите принести одежду из прачечной?

Я улыбнулся, и он вышел. «Что теперь?» – подумал я.

– Спасибо.

– Это самое меньшее, что я могла сделать для величайшего героя Арарата, – ответила Ирина.

– Героя? Что за вздор…

– Вероятно, вздор и то, что мой отец награждает вас военной медалью, а полковник Харрингтон представил еще к чему-то… не могу вспомнить, к чему, но разрешение должно прийти из штаба сектора…

– Для меня это новость, – сказал я. – И все же я не думаю…

– Вам и не нужно. Не предложите мне сесть? Хотите чего-нибудь выпить? У нас здесь все есть. Рядовой Хартц действует чрезвычайно эффективно.

– Вы тоже. Неплохо у меня получается, а? Садитесь, пожалуйста. Я бы угостил вас выпивкой, но не знаю, где что.

– Все равно вам не одолеть бутылку. Сейчас. – Она вышла в соседнюю комнату и вернулась с двумя стаканами. Бренди для меня и вино «Иерихон», которое ей нравится. «Работа Хартца, – подумал я. – Теперь мне предстоит весь остаток жизни пить этот проклятый бренди».

– Тяжело было? – спросила, усаживаясь на диванчик, который появился во время моего отсутствия.

– Тяжеловато. – Из моих девяноста солдат только двенадцать не были ранены. Двадцать восемь погибли, и еще дюжина не скоро вернется на службу. – Но мы продержались. – Я покачал головой. – Я не хвастаюсь, Ирина. Больше удивляюсь. Мы продержались.

– Я все время думаю вот о чем, – сказала она. – Спрашивала Луиса Боннимена, но он не ответил. Почему вам приказали удерживать крепость? Это было самое трудное во всей кампании. Почему этим не занимался сам капитан Фалькенберг?

– Вероятно, у него были другие дела. В госпитале меня держали под наркозом, и я мало что знаю. Что случилось с тех пор?

– Все прошло великолепно, – сказала она. – Милиция Гармонии контролирует всю реку. Снова пошли корабли, цена на зерно в городе упала…

– Вы не кажетесь довольной.

– Это так заметно? – Она немного посидела молча, словно пытаясь справиться с собой. Губы ее дрожали. – Отец говорит, что вы завершили свою миссию. Он не разрешает полковнику Харрингтону отправить вас на помощь фермерам. А ведь Речная Стая – совсем не худшее из бандитских правительств! Во многом они были лучшими… Я думала… Мне казалось, что вы отправитесь на юг, к фермерам, где положение действительно тяжелое, но Хьюго получил устойчивое поступление продовольствия и говорит, что все остальное не наше дело.

– Вам так хочется, чтобы нас убили?

Она сердито посмотрела на меня. Потом увидела, что я улыбаюсь.

– Кстати, сегодня вечером вас ждут во дворце на обед. С хирургом я уже договорилась. И на этот раз я надеюсь, что вы придете! Все эти планы большого приема оказались хитростью вашего капитана Фалькенберга! Вы ведь придете? Пожалуйста.

* * *

Мы обедали вдвоем. Губернатор Суэйл ездил по недавно отвоеванным территориям, пытаясь создать устойчивое правительство. Мать Ирины оставила его несколько лет назад, а ее единственный брат служил офицером где-то в секторе Плеяд.

После обеда я сделал то, чего она, вероятно, от меня ожидала. Поцеловал ее и прижал к себе, рассчитывая перейти к чему-то более интимному. Но она высвободилась.

– Не нужно, Хэл.

– Прости.

– Ты мне нравишься, Хэл. Просто…

– Дин Ноулз, – сказал я.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Нет, конечно, нет. Но… мне нравится твой друг Луис. Разве мы не можем быть просто друзьями, Хэл? Обязательно нужно…

– Конечно, мы можем быть друзьями.

В последующие три недели я часто с ней виделся. Друзья. Когда ее со мной не было, я о ней думал, и мне это не нравилось. «Все это глупо, – говорил я себе. – Младшие офицеры не должны увлекаться дочерями губернаторов. Из этого все равно ничего не получится, да тебе и не хочется, чтобы получилось. Твоя жизнь и без того достаточно сложна».

Я твердил себе это вплоть до того дня, когда хирург сказал, что я могу возвращаться в часть. Я был рад этому.

Это по-прежнему моя рота. Я не служил с ними, а в крепости пробыл всего несколько дней, но рота А – моя рота. Все ее солдаты так считают. Я размышлял: что такого я сделал? Мне казалось, что никаких верных решений – да и вообще никаких решений – я не принимал.

– Удача, – сказал мне Дин. – Они считают тебя удачливым.

Это объяснило мне многое. Морские пехотинцы, вероятно, самые суеверные солдаты в истории. И нам действительно очень повезло.

Следующие шесть недель я приводил отряд в форму. К этому времени с нашивками центуриона вернулся в строй Ардвайн. Ему разрешалась только легкая работа, но это не мешало ему доводить солдат до полного изнеможения. У нас появилось несколько новобранцев из числа недавно прибывших осужденных; вероятно, в свое время они входили в Речную Стаю. Но это не имело значения. Машина морской пехоты принимает всех, и, если не сломает вас, вы выйдете из нее морским пехотинцем.

Фалькенберг решал проблему дезертиров просто. Не задавая никаких вопросов, он предлагал награду тем, кто приведет дезертира, и еще более крупную награду тем, кто принесет голову дезертира. Идея не оригинальная, но эффективная.

Или должна была бы быть эффективной. Но проходили недели, солдатам нечем было заняться, кроме патрулирования реки, муштры и тренировок, вечерних поверок, парадных маршей и инспекций, и они начинали подумывать о дезертирстве.

И еще они сходили с ума. Напивались и стреляли в товарищей. Крали. Мы не могли муштровать их непрерывно, а когда предоставляли им свободное время, они заражались хандрой.

В тот день, когда 501-й батальон дошел до крепости Вирсавия, он был измотан в боях и четверть его состава числилась в списке потерь. Батальон был измучен, но боевой дух – высок. Теперь, всего несколько месяцев спустя, в этом сильном, обученном, хорошо организованном подразделении, где солдат хорошо кормили – они чувствовали себя несчастными.

Я увидел солдата, который писал на стене помещения для рядовых «НЭПР». Когда я вошел, он поставил ведерко с краской и вытянулся.

– И что это должно означать, Хора?

Он стоял прямо, как шомпол.

– Сэр, это значит: «Нашел этот подлинный рай».

– А что случится, если главный старшина найдет рядового Хору, раскрашивающего стену?

– Камера, лейтенант.

– Если повезет. Более вероятно, тебе придется выкопать яму и просидеть в ней неделю. Хора, я иду в клуб выпить. И когда вернусь, надеюсь, на стене не будет никакой краски.

Дин рассмеялся, когда я рассказал ему об этом.

– Значит, уже. «Ненавижу этот проклятый режим». Парень не шутит.

– Еще шесть недель, и я тоже начну раскрашивать стены, – сказал я. – Только я буду их красить во дворце губернатора.

– Тебе придется встать в очередь, – ответил Дин.

– Черт возьми, Дин, что нам делать? Унтер-офицеры так строги, что мне пришлось сделать замечание, однако если мы ослабим дисциплину, все на самом деле распадется.

– Да. Ты говорил об этом с Фалькенбергом?

– Конечно. Но что он может сделать? Нам нужна схватка, Дин. Никогда не думал, что могу так сказать. Считал вздором все, что нам говорили в Академии о le cafard и о том, что при этом теряется больше людей, чем в боях, но теперь я в это верю.

– Подбодрись, – сказал Дин. – Сегодня дежурный офицер Луис, и я только что узнал у него новость. Наша рутина прерывается. Завтра сам губернатор Хьюго Суэйл нанесет визит доблестному 501-му. Не сомневаюсь, он принесет твою медаль.

– Хорошо. Но я предпочел бы, чтобы он принес нам хорошую войну.

– Дай ему время, – ответил Дин. – Судя по тому, как эти проклятые торговцы из Гармонии выжимают сок из фермеров, те готовы восстать.

– То, что нам нужно. Кампания по усмирению фермеров, – сказал я. – Бедняги. Получают со всех сторон. Осужденные называют себя сборщиками налогов. А теперь ты говоришь, что купцы из Гармонии…

– Да, – подтвердил Дин. – Добро пожаловать на славную службу СоВладению.

Баритон главного старшины Огильви разносился по плацу крепости Вирсавия.

– Батальон, смирно! Знаменосцы – фронт и центр – марш!

Это сюрприз. Только что губернатор Суэйл вручил мне военную медаль. Это, конечно, не награда Земли, но я немного гордился ею. А теперь вдоль строя идут знаменосцы.

– Слушать приказ, – сказал Огильви. – За смелость перед лицом врага рота А 501-го временного батальона получает благодарность в приказе и почетные нашивки. По приказу адмирала Сергея Лермонтова, командующего флотом, сектор Круцис.

«Кусочки ткани и металла, но люди умирают за них, – подумал я. – Старая военная игра. Как это все глупо». Мы подняли головы, глядя на солдат, проходящих мимо трибуны торжественным строем.

Фалькенберг отыскал пять человек, которые умели играть на волынках – или утверждали, что умеют (как определить, верно ли они это делают?) – и те сами изготовили инструменты. Теперь они с громкими звуками обходили стол в офицерской столовой крепости Вирсавия. Официанты разносили виски и бренди.

Губернатор Хьюго Суэйл старался держаться вежливо и не проявлять отчаяния, когда волынщики проходили мимо него. Но вот они смолкли.

– Думаю, пора присоединиться к дамам, – сказал Суэйл. Он явно испытал облегчение, видя, что Фалькенберг встал.

Мы отправились в гостиную. Ирина привезла с собой еще одну девушку, гостью из района ферм. Я решил, что девушке лет девятнадцать. Каштаново-рыжие волосы и голубые глаза. Она была бы очень красива, если бы не загнанный вид. Ирина представила ее как Кэтрин Малколм.

Губернатору Суэйлу ее присутствие, очевидно, не нравилось. Он вообще был странным маленьким человеком. Никакого сходства с Ириной, ничего такого, что заставило бы предположить, что он ее отец. Низкорослый и полный, почти совершенно лысый, с морщинистым лбом. Говорил и жестикулировал нервно. И так явно не одобрял присутствие Кэтрин, что, как мне показалось, только угроза снова услышать волынки могла привести его в ее общество. Мне стало любопытно: почему? Не было никакой возможности поговорить с кем-нибудь из них за обедом.

Мы сидели у камина. Фалькенберг коротко кивнул, и все официанты вышли, за исключением монитора Лазара, денщика Фалькенберга. Лазар принес всем выпивку и ушел на кухню.

– Что ж. За роту А и ее командира, – сказал Фалькенберг. Я смущенно сидел, а все остальные встали и подняли стаканы.

– Действительно хорошая работа, – сказал Хьюго Суэйл. – Благодаря этому молодому человеку в долине Иордана воцарился мир. Пройдет немало времени, прежде чем здесь снова появятся вооруженные разбойники. Хочу поблагодарить вас, джентльмены, за тщательно проделанную работу.

Я слишком много выпил за обедом, да и после добавил, а тут еще волынщики со своими дикими боевыми звуками. В голове у меня гудело.

– Пожалуй, слишком тщательную, – произнес я, когда все садились. Честно, не могу сказать, хотел ли я, чтобы мои слова услышали. Дин и Луис пристально посмотрели на меня.

– Что вы хотите сказать, Хэл? – спросила Ирина.

– Ничего.

– Выкладывайте, – сказал Фалькенберг. Тон делал его слова приказом.

– У меня дюжина хороших солдат в заключении и трое подвергнуты еще худшему наказанию. Половина роты выполняет дополнительные задания, а другая медленно сходит с ума, – сказал я. – Если бы нужно было еще хоть немного повоевать, мы по крайней мере не остались бы без работы. – Я попытался произнести это шутливо.

Но губернатор Суэйл воспринял мои слова серьезно.

– Задача солдат – не только сражаться, но и предотвращать войны, – сказал он.

«Ты напыщенный осел, – подумал я. – Но, конечно, ты прав».

– Но дел еще очень много, – сказала Кэтрин Малколм. – Если ваши солдаты страдают из-за отсутствия действия, дайте их ненадолго нам. – Она совсем не шутила.

Губернатору Суэйлу это очень не понравилось.

– Хватит, Кэтрин. Вы знаете, что это невозможно.

– Почему? – требовательно спросила она. – Предполагается, что вы губернатор всей планеты, но единственные, о ком вы заботитесь, это купцы из Гармонии – эти лицемерные святоши! Вы знаете, что зерно, которое они покупают, краденое. Оно украдено у нас – гангстерами, которые называют себя нашим правительством, а если мы не даем им то, что они хотят, они все равно отнимают и убивают всех, кто пытается их остановить. А потом вы покупаете у них награбленное!

– Но я ничего не могу сделать, – возразил Суэйл. – У меня недостаточно войск, чтобы контролировать всю планету. Большой Сенат дал мне указание договариваться с местными правительствами…

– Так, как вы договорились с Речной Стаей, – сказала Кэтрин. В голосе ее слышалась горечь. – Они только пытались немного заработать, облагая налогами перевозку товаров по реке. Они не хотели договариваться с вашими проклятыми купцами, и вы послали морских пехотинцев. Сколько людей в долине Иордана благодарны вам за это, губернатор? Вы думаете, они считают вас освободителем?

– Кэтрин, это несправедливо, – возразила Ирина. – Многие рады освобождению от Речной Стаи. Вы не должны так говорить.

– Я хотела лишь сказать, что Речная Стая была не так уж плоха. Не сравнить с тем, с чем приходится мириться нам. Но его превосходительство о нас совсем не думает, потому что его купцы могут дешево покупать зерно. Ему все равно, что мы превращаемся в рабов.

Суэйл поджал губы, но ничего не сказал.

– Местные правительства, – продолжала Кэтрин. – Вы признали одну банду, губернатор. Но есть и другая, и обе собирают с нас налоги! Одна и так плоха, но она даже не может защитить нас от другой! Если вы не можете вернуть нам наши земли, то хотя бы уничтожьте соперников гангстеров, чтобы нас грабила только одна банда.

Суэйл тщательно контролировал свой голос. Предельно вежливо он ответил:

– Мы ничего не можем сделать, мисс Малколм. Я хотел бы что-нибудь предпринять. Думаю, вашим людям нужно самим заботиться о себе.

– Но это тоже несправедливо, – сказала Ирина. – Ты это знаешь. Они не просили, чтобы им присылали всех этих осужденных. Мне кажется, мысль Кэтрин очень недурна. Дайте ей на время 501-й. Когда холмы будут очищены, а бандиты разоружены, наши фермеры смогут защищаться сами. Правда, Кэтрин?

– Думаю, да. На этот раз мы будем готовы.

– Видишь? А Хэл говорит, что его людям нужна хорошая драка. Почему не разрешить им?

– Ирина, я терпел все это от мисс Малколм, потому что она наша гостья, но от тебя не хочу терпеть и не потерплю. Капитан, мне казалось, что меня сюда пригласили в гости.

Фалькенберг кивнул.

– Думаю, лучше сменить тему, – сказал он.

Наступило неловкое молчание. Затем Кэтрин встала и сердито направилась к выходу.

– Можете меня не провожать, – сказала она. – Я могу о себе позаботиться. Мне часто приходится это делать. Меня не удивляет, что капитан Фалькенберг не торопится отправлять своих солдат в холмы. Я заметила, что всю самую трудную часть грязной работы, которую ему поручил губернатор Суэйл, он перепоручил свеженазначенному лейтенанту. И нисколько не удивляюсь, что он больше не хочет воевать. – И она вышла, хлопнув дверью.

Фалькенберг вел себя так, словно не слышал ее слов. Думаю, ему больше ничего не оставалось. Прием вскоре окончился.

Я один пошел в свою комнату. Дин и Луис предложили побыть со мной, но мне они не были нужны. И я сказал, что с меня достаточно празднования.

Хартц оставил на столе бутылку бренди, и я налил себе, хотя пить мне не хотелось. Стол из араратского железного дерева – один Бог знает, как солдатам удалось вырезать из этой древесины доски… Моя рота сколотила этот стол и другую мебель и обставила мою комнату, пока я лежал в госпитале. Я провел рукой по полированной поверхности.

«Ей не следовало этого говорить, – подумал я. – И, вероятно, это моя вина. Помню, Ирина говорила примерно то же самое в Гаррисоне, и я не возразил. Моя проклятая ошибка. Фалькенберг ничего не объяснил, и я так и не узнал, почему его не было с нами, когда мы брали крепость, но я был совершенно уверен, что дело не в трусости. Луис и Дин поддержали меня в этом мнении. Никто из тех, кто проделал с ним марш вверх по реке, не усомнился бы в его храбрости.

И почему я не сказал этого Ирине? Нахальный мальчишка, пытающийся произвести впечатление на девушку. Слишком гордился собой, чтобы…»

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал я.

В дверях стоял главный старшина Огильви. В коридоре осталось еще несколько человек.

– Мы хотели бы поговорить с лейтенантом. У нас проблема, сэр.

– Заходите.

Огильви вошел в комнату. За его широкими плечами я увидел монитора Лазара и Кэтрин Малколм. Они вошли, и Кэтрин остановилась, нервно сжимая руки.

– Это я виновата, – сказала она.

Огильви не обратил никакого внимания на ее слова.

– Сэр, должен доложить, что монитор Лазар без разрешения взял из батальонного архива несколько приказов.

– А почему вы говорите об этом мне? – спросил я. – Он ведь денщик капитана Фалькенберга.

– Сэр, взгляните на документы. Он показал их гражданскому лицу. Если прикажете доложить капитану, мы это сделаем. – Огильви говорил очень осторожно и расчетливо. Он протянул мне папку с бумагами.

Это все были приказы полковника Харрингтона капитану Фалькенбергу как капитану 501-го батальона и датировались днем нашего прибытия на Арарат. Я их никогда не видел. Но я должен был их увидеть, если бы капитан Фалькенберг был убит и я его заменил.

Лазар стоял по стойке смирно. Он смотрел не на меня, а куда-то на стену надо мной.

– Вы говорите, мисс Малколм читала это, главный старшина?

– Да, сэр.

– Тогда не будет никакого вреда, если прочту и я. – Я раскрыл журнал приказов. В первом Фалькенбергу предписывалось организовать 501-й батальон. Было еще несколько распоряжений относительно связи с майором Лоркой и складами снабжения в Гаррисоне. Копии этих приказов я видел.

– Почему вы решили, что мисс Малколм это заинтересует, Лазар? – спросил я.

– Не это, сэр, – ответил Огильви. – Следующая страница.

Я перелистнул страницу. Вот оно:

«Капитану Джону Фалькенбергу, командиру 501-го временного батальона линейной морской пехоты:

1. Этот приказ написан в подтверждение устного распоряжения, данного в разговоре с вышеуказанным офицером.

2. 501-му батальону приказано занять крепость Вирсавия как можно быстрее, с учетом безопасности и скрытности.

3. Приказано немедленно по воздуху направить в Вирсавию передовой отряд, в котором должно быть не больше 10% состава батальона.

4. Командир 501-го батальона не должен командовать передовым отрядом. Капитану Фалькенбергу отказано в просьбе возглавить этот передовой отряд и вернуться к батальону после взятия крепости.

Примечание: Нижеподписавшийся считает, что офицеры, приписанные к 501-му, не в состоянии самостоятельно организовать батальон и достичь главной цели – освобождения долины Иордана – без руководства со стороны опытного офицера. Нижеподписавшийся считает также, что вторичная цель – взятие Вирсавии – не может подвергать опасности главную цель – освобождение долины Иордана. Поэтому капитану Фалькенбергу приказано не подвергать себя опасности – бою, пока не будет достигнута главная цель.

Приказ военного командующего на планетеНиколаса Харрингтона, полковника морскойпехоты СоВладения»

– Лазар, вы, вероятно, слышали наш разговор, – сказал я.

– Я не мог не слышать, сэр. Леди просто кричала. – Выражение лица Лазара не изменилось.

Я вертел в руках книгу приказов.

– Главный старшина.

– Сэр.

– Я покончил с книгой приказов. Будьте добры, проследите, чтобы она вернулась в батальонный сейф. К тому же, я забыл сделать запись о взятии книги. Поступайте, как сочтете нужным.

– Сэр.

– Спасибо. Вы и Лазар можете идти. Не вижу причин беспокоить капитана только потому, что мне понадобилось заглянуть в книгу приказов.

– Да, сэр. Пошли, монитор. – Огильви хотел сказать что-то еще, но передумал. Они вышли, закрыв за собой дверь.

– Очень благородно с вашей стороны, – сказала Кэтрин.

– Все, что мог, – ответил я. – Хотите выпить?

– Нет, спасибо. Чувствую себя дурой…

– Не вы одна. Я думал о том же и почти по той же причине, когда постучал Огильви. Не присядете? Наверно, нужно открыть дверь.

– Не говорите глупости. – Она пододвинула стул к большому столу. Длинная клетчатая юбка, похожая на очень длинный килт, и блестящая блузка из какого-то местного материала, с расстегнутым воротничком. Волосы длинные, каштановые с рыжинкой, но мне показалось, что это парик. «Чертовски красивая девушка, – подумал я. – Но в глазах затравленное выражение, а руки в шрамах. Шрамы свидетельствуют, что регенерацию проводил не очень искусный хирург».

– Кажется, Ирина говорила, что вы с фермы? Но вы не похожи на жительницу фермы.

Она не улыбнулась.

– Я владею фермой – вернее, владела. Ферма была конфискована правительством… одним из наших правительств. – Голос ее звучал горько. – Ассоциацией Защиты холмов Миссии. Это банда осужденных. Мы с ними сражались. Они убили моих деда, мать, брата и жениха. И теперь мы с этим ничего не можем сделать.

– Сколько там бандитов?

Она пожала плечами.

– Думаю, в Ассоциации Защиты около четырех тысяч. Что-то в этом роде. Есть еще Истинное Братство. В нем несколько сотен, может, тысяча. Точно никто не знает. Они не очень хорошо организованы.

– Кажется, никаких проблем не должно быть.

– Их не было бы, если бы мы могли с ними разобраться. Но Ассоциация Защиты не разрешает нашим фермерам вооружаться и не позволяет выступать против Братства. Боится, что потом мы выступим и против нее. Братство само по себе не страшно – это дикари, а не люди, но мы ничего с ними не можем сделать, потому что не разрешает Ассоциация.

– А сколько вас?

– В Долине двадцать тысяч фермеров, – ответила она. – И не говорите, что мы можем прогнать обе банды. Я знаю, что мы должны быть способны на это. Но мы пытались, и ничего не вышло. Они нападали на какую-нибудь ферму, мы преследовали их, но они уходили в холмы, а там нужны недели, чтобы их отыскать. Они ждали, пока мы снова займемся землей, спускались и убивали всех, кто им сопротивлялся. Убивали целыми семьями.

– Это и случилось с вашим дедом?

– Да. Он был одним из лидеров Долины. Его даже не хотели ограбить, хотели только убить. После этого я попыталась организовать сопротивление, и тогда… – Она посмотрела на свои руки. – Они меня схватили. Кажется, все-таки мне нужно выпить.

– Боюсь, у меня только бренди. Или кофе.

– Бренди подойдет.

Я принес еще один стакан и наполнил его. Когда Кэтрин взяла стакан, ее руки не дрожали.

– Вы не собираетесь спросить? Все хотят спросить, но боятся. – Она вздрогнула. – Не хотят смутить меня. Смутить!

– Послушайте, если не хотите говорить…

– Не хочу. Но должна. Можете это понять?

– Да.

– Хэл, вы не можете себе представить, что они со мной делали. Единственная причина, почему я осталась в живых, – они хотели, чтобы я жила. Потом посадили меня в клетку посреди деревни. Как пример. Предупреждение.

– Я решил бы, что эффект будет противоположным. – Я старался говорить спокойно, но внутри у меня кипела ненависть.

– Нет. Мне бы хотелось этого. Тогда я бы не напрасно… Может быть – не знаю. На вторую ночь, когда я была в клетке, два наших соседа убили одного из караульных и выпустили меня. Защитники на следующий день в наказание расстреляли тридцать человек. – Она посмотрела на свои руки. – Друзья переправили меня в безопасное место. Мне сказали, что врач был не очень хорошо подготовлен. Оставил шрамы. Если бы видели, какой я была там, так бы не говорили.

Я не знал, что сказать. И вообще не доверял своим способностям говорить. Хотел обнять ее, прижать к себе и больше ничего, просто обнимать и защищать. И добраться до тех, кто это сделал, и до тех, кто мог бы это остановить и не остановил. Боже, для чего существуют солдаты, как не для того, чтобы прекращать подобное? Но я мог только налить еще. И постарался говорить спокойно.

– А что вы будете делать теперь?

– Не знаю. Когда мне наконец позволили покинуть Риди, я поехала в Гармонию. Вероятно, надеялась получить помощь. Но… Хэл, почему губернатор Суэйл ничего не делает? Вообще ничего?

– Да, это интересно, – сказал я. – Боже, Кэтрин, откуда мне знать? С его точки зрения, все спокойно. Он может докладывать, что здесь все хорошо. В Колониальном Бюро те, кто создает сложности, не получает повышения, а Хьюго Суэйл не кажется мне человеком, который хотел бы до отставки дослужить на Арарате. – Я осушил свой стакан. – Может, я несправедлив к нему. Но почему-то мне не хочется быть справедливым.

– Но вы бы помогли, если бы смогли?

– Боже, конечно. Но теперь вы по крайней мере в безопасности.

Она печально улыбнулась.

– Да, всего лишь несколько шрамов. Подойдите ко мне. Пожалуйста. – Она встала. Я подошел к ней. – Положите руки мне на плечи.

Я протянул к ней руки. Она стояла неподвижно. И когда коснулся ее, почувствовал, что она дрожит.

– Так всякий раз, – сказала она. – Даже сейчас, а вы мне нравитесь. Я… Хэл, я бы все отдала, только бы расслабиться и позволить вам обнять меня. Но не могу. Могу только сидеть и разговаривать с вами.

– Тогда вам бы лучше уйти.

– Нет. Пожалуйста. Постарайтесь понять. Вы мне нравитесь. Я хочу говорить с вами. Хочу показать себе, что есть мужчины, которым я могу доверять. Только… не ожидайте слишком многого… какое-то время. Я постоянно твержу себе, что преодолею это. Не хочу быть одна, но боюсь быть с кем-то. Но я с этим покончу.

XIII

Последовало еще несколько недель парадов и муштры. Фалькенберг разработал новую схему. Он приобрел двести мулов и приказал моей роте учиться обращаться с этими животными. Идея заключалась в том, чтобы ускорить передвижение, используя вьючных мулов, и научить людей держаться за вьючные седла, чтобы ежедневно покрывать бульшие расстояния. Все получалось хорошо, но лишь нагнетало напряжение, потому что идти маршем было некуда.

Губернатор Суэйл вернулся в Гаррисон, но Ирина и Кэтрин продолжали гостить в батальоне. Солдаты были рады их присутствию, и возникало меньше проблем с дисциплиной. Особенно одобряли они Кэтрин. Она интересовалась всем, что они делают, и солдаты считали ее талисманом. Она молода, уязвима и не разговаривает с ними свысока… все они были почти влюблены в нее.

А я был влюблен не почти. И так часто встречался с ней, что Фалькенберг счел разумным напомнить мне, что лейтенантам не позволено жениться. Это, конечно, не совсем верно, но почти соответствует действительности. Ведь разрешения на переезд она не получит, а чтобы получить квартиру для семьи, нужно обратиться к святому Петру или еще выше. Правило таково: «Капитаны могут жениться, майоры должны жениться, полковники обязаны быть женатыми». И из него очень мало исключений.

– Это маловероятно, – сказал я Фалькенбергу.

– Да? – Он вопросительно поднял бровь. Этот жест приводил меня в ярость.

Я выпалил ее историю.

Он только кивнул.

– Большую часть ее я знал, мистер Слейтер.

– Во имя Господа, как вы можете быть таким хладнокровным? – спросил я. – Я знаю, что после той вспышки вы ее недолюбливаете…

– Мисс Малколм постаралась извиниться и представить вам объяснение, – ответил Фалькенберг. – Кстати, когда в следующий раз будете брать из сейфа книгу приказов, пожалуйста, делайте об этом запись. А теперь объясните, почему трое ваших людей спят под койками без одеял.

Конечно, на самом деле объяснение ему не было нужно; вероятно, он его уже знал. В батальоне было мало такого, о чем бы он не знал. Это позволяло гладко сменить тему, но у меня никакой другой темы не было. Я не для протокола рассказал ему, каким было бы наказание, если бы о нем доложили официально.

– Центурион Ардвайн предпочел не докладывать, – сказал я. – Капитан, я все же не понимаю, как вы можете быть таким спокойным, когда знаете, что всего в двухстах километрах отсюда…

– Мистер Слейтер, я остаюсь спокойным, потому что в данный момент ничего не могу сделать. Чего вы хотите? Чтобы мы привели 501-й к мятежу? Если вас это утешит, могу сказать, что не думаю, что ситуация будет долго сохраняться такой. Я считаю, что губернатор Суэйл живет в мире иллюзий. С бандой преступников нельзя иметь дела на постоянной основе, и я думаю, что вскоре произойдет взрыв. Но до тех пор мы ничего не можем сделать, и я предпочитаю, чтобы мне не напоминали о моей беспомощности.

– Но, сэр…

– Никаких «но», мистер Слейтер. Молчите и продолжайте нести службу.

Фалькенберг оказался прав. Хотя мы этого не знали, но примерно ко времени нашего разговора Ассоциация Защиты решила поднять цены на зерно. Две недели спустя она снова подняла цены и задержала корабли на реке, чтобы показать губернатору серьезность своих намерений.

Вскоре после этого губернатор нанес новый визит в крепость Вирсавия.

Дин Ноулз отыскал меня в клубе.

– Прибыл его превосходительство, – сказал он. – На этот раз со всей свитой. С ним полковник Харрингтон и целая рота милиции.

– А на кой черт?

– Хрен знает.

– Я думал, ты все знаешь. Наверно, скоро узнаем. Собирают всех офицеров.

Губернатор, полковник Харрингтон и Фалькенберг сидели в штабе, в помещении для совещаний. Присутствовал также полковник милиции. Он не слишком походил на военного. Мундир висел на нем мешком, а под мундиром круглился солидный живот. Губернатор представил милиционера как полковника Тревора.

– Перейду сразу к делу, джентльмены, – сказал Суэйл. – В результате ряда происшествий на юге я больше не уверен, что Гармония и Гаррисон могут постоянно получать продовольствие. Местное правительство нарушает условия договора. Пора оказать на него давление.

– Иными словами, – сказал полковник Харрингтон, – он хочет послать морских пехотинцев за головами, чтобы купцы Гармонии не платили так много.

– Полковник, ваше замечание не обязательно, – сказал губернатор Суэйл.

– Еще как обязательно. – Голос полковника звучал невесело. – Если мы посылаем наших парней туда, где их убьют, мы должны сказать им, зачем это делаем. Для линейных морских пехотинцев это вряд ли ново.

– Вам приказано удерживать города, – сказал Суэйл. – Но это невозможно сделать без достаточных поставок продовольствия. Я думаю, это оправдывает использование ваших войск в кампании.

– Конечно, – сказал Харрингтон. – А когда СВ отзовет нас обоих отсюда, что произойдет? Вас это хоть немного тревожит, полковник Тревор?

– СоВладение не покинет Арарат. – Голос Тревора звучал убежденно.

– Готовы биться об заклад? – спросил полковник Харрингтон.

– Если вы оба помолчите… – сказал Суэйл. – Капитан, как скоро ваш батальон сможет выступить?

Фалькенберг посмотрел на полковника Харрингтона.

– Мы одновременно должны удерживать район Иордана, сэр?

– Здесь вы не очень нужны, – ответил Харрингтон. – Теперь здесь достаточно милиции.

– А что именно мы должны сделать на юге? – спросил Фалькенберг.

– Я только что вам сказал, – ответил Суэйл. – Надавите на Защитную Ассоциацию, чтобы она пришла в себя.

– И как мне это сделать?

– Ради Бога, Фалькенберг, это карательная экспедиция. Причиняйте им ущерб, пока они не будут готовы сдаться.

– Жечь фермы и деревни. Стрелять скот. Разрушать транспортную систему. Такого рода дела?

– Ну… я предпочел бы, чтобы вы делали это иначе.

– В таком случае, губернатор, скажите точно, что я должен делать, – потребовал Фалькенберг. – Напомню вам, что Ассоциация Защиты сама является оккупантом. Ее не заботит, как мы поступим с фермерами. Защитники не работают на земле, они только экспроприируют плоды чужих трудов.

– Тогда ограничьте свои карательные меры Ассоциацией Защиты… – Суэйл запнулся.

– Я даже не знаю, как опознать их, сэр. Можно предположить, что всякий работающий на земле не преступник, но я вряд ли могу расстреливать всякого, кто в момент моего появления отдыхает.

– Сарказм не обязателен, капитан.

– Сэр, я только пытаюсь указать на трудности исполнения вашего приказа. Если я проявил непочтительность, примите мои извинения.

«Еще бы», – подумал я. Дин и Луис с улыбкой переглянулись. Потом с трудом придали лицам серьезное выражение. Я гадал, чего добивается Фалькенберг. Скоро я это узнал.

– Тогда что вы предлагаете? – спросил Суэйл.

– Губернатор, есть способ обеспечить вас разумными и достаточными поставками зерна. Для этого требуется ваше сотрудничество. В частности, вы должны официально отозвать признание Защитной Ассоциации.

– И кого признать? Неорганизованную толпу фермеров, которые не сумели удержать свою территорию? Капитан, я сочувствую этим людям, хотя все вы считаете меня бесчувственным чудовищем. Но мое сочувствие не имеет значения. Я должен кормить жителей Гармонии, и если для этого понадобится вступить в переговоры с дьяволом, я это сделаю.

– Вы почти это сделали, – пробормотал я.

– Вы что-то сказали, лейтенант Слейтер?

– Нет, губернатор. Прошу прощения.

– Мне кажется, я знаю, что вы сказали. Капитан, предположим, я воспользуюсь вашим советом и отзову признание Ассоциации Защиты. А что дальше? Наша задача – не создание демократии. Мои личные симпатии могут быть на стороне того, что именуется «свободными демократическими институтами», но я не чиновник Соединенных Штатов, я чиновник СоВладения. Кстати, как и вы. Если бы эту планету заселили Советы, такого разговора вообще не было бы. Они обеспечили бы постоянное поступление зерна, и никаких глупостей.

– Не могу считать такое сопоставление корректным, – сказал полковник Харрингтон.

– Я тоже, – согласился Тревор. Это меня удивило.

– Я снова спрашиваю, что нам делать, – сказал губернатор.

– Распространите на этот район покровительство СоВладения, – ответил Харрингтон. – Такое решение не обязательно должно быть постоянным. Не сомневаюсь, что у людей Тревора есть друзья среди фермеров. Возможно, мы и не заняты созданием демократии, но есть многие, кто попробует этим заняться.

– Вы предлагаете развернуть полномасштабную войну против Ассоциации Защиты, – сказал Суэйл. – Полковник Харрингтон, вы себе представляете, сколько это будет стоить? Сенат очень неохотно оплачивает необходимое пребывание морских пехотинцев на Арарате. Пока не поступил ни один децикредит на оплату боевых действий. Чем я буду платить за эту войну?

– Вам всего лишь нужно обложить налогом поставки зерна, вот и все, – сказал Харрингтон.

– Я не могу этого сделать.

– Придется. Капитан Фалькенберг прав. Мы можем прогнать Защитную Ассоциацию – при условии достаточной местной поддержки, – но мы уж точно не можем выращивать для вас зерно. Вероятно, можно истребить всех в этой проклятой долине и заселить ее заново…

– Теперь вы дерзите.

– Прошу прощения, – сказал Харрингтон. – Губернатор, чего именно вы хотите? Эти фермеры не будут выращивать зерно только для того, чтобы их грабила банда гангстеров. Они либо переселятся, либо перестанут обрабатывать землю. И что тогда будет с вашими поставками продовольствия?

– Ситуация сложней, чем вы думаете, полковник. Поверьте мне, это так. Ваша работа – война и насилие. Моя – политика, и говорю вам, дело не всегда обстоит так, как кажется. Ассоциация Защиты может снабжать Гармонию зерном по умеренной цене. Именно это нам нужно, и именно это вы для меня организуете. Вы говорите, что альтернативой может быть война, за которую я не могу заплатить, или голодная смерть, что совершенно неприемлемо. Приказываю вам отправить военную экспедицию в Алланспорт. У нее ограниченная задача – продемонстрировать наши намерения и оказать значительное давление на Защитную Ассоциацию, чтобы добиться разумных условий. Это единственная цель.

Харрисон несколько мгновений разглядывал свои ногти.

– Сэр, я не могу выполнить этот приказ.

– Черт возьми! Капитан Фалькенберг, вы…

– Я тоже не могу выполнить этот приказ, губернатор.

– Тогда, клянусь Господом, экспедицию поведет полковник Тревор. Тревор, если вы откажетесь выполнять приказ, я знаю десяток офицеров милиции, которые его выполнят.

– Да, сэр. А кто будет командовать морскими пехотинцами, сэр? От меня они не примут приказы. Я не могу командовать ими непосредственно.

– Лейтенанты… – Он замолчал, потому что мы все: Дин, Луис и я – одновременно покачали головой.

– Это шантаж! Я всех вас прикажу разжаловать!

Полковник Харрингтон рассмеялся.

– Сомневаюсь. Меня вы можете наказать. Но вряд ли можно винить младших офицеров, отказавшихся выполнять приказ, от которого отказался их командир. Попробуйте предложить это адмиралу Лермонтову, и он только рассмеется.

Суэйл сел. Несколько мгновений он пытался овладеть собой.

– Почему вы это делаете?

Полковник Харрингтон медленно покачал головой.

– Губернатор, все, что вы говорите о нашей службе, правда. Нас используют. Нам приказывают сносить головы, чтобы племянник какого-нибудь сенатора мог зарабатывать мегакредиты. Они заключают с людьми несправедливые договоры, а потом приказывают нам заставить этих людей продолжать игру. Обычно нам приходится с этим мириться. Но это совсем не значит, что такие приказы нам нравятся. Время от времени – очень редко – Флот получает возможность исправить то, что натворили вы, штатские. Мы не упускаем такие шансы. – Харрингтон говорил негромко, но теперь слегка повысил голос. – Губернатор, почему, по-вашему, люди становятся солдатами? Чтобы вам удалось получить выгодное назначение?

– Я вам говорил, что рад был бы помочь фермерам. Но не могу. Неужели непонятно? Мы не можем оплатить длительную кампанию. Не можем. Не «не хотим», а не можем.

– Да, сэр, – ответил полковник Харрингтон. – Полагаю, мне лучше вернуться в Гаррисон. Штабу придется поработать над рационированием продуктов.

– Вам кажется, что вы победили, – сказал губернатор. – Еще нет, полковник. Еще нет. Полковник Тревор, приказываю посадить батальон милиции в речные лодки. Сколько понадобится, чтобы собрать их здесь?

– Будут завтра, сэр.

– Когда они прибудут, обеспечьте их запасом горючего и продуктов. Мы поведем батальон в Алланспорт, и я лично буду руководить операцией. Не сомневаюсь, мы сумеем договориться с Ассоциацией Защиты. Что касается остальных, можете гнить в этой крепости, мне все равно. Всего хорошего, джентльмены.

Встретив за ужином Кэтрин, я рассказал ей о совещании. Она удивленно слушала.

– Не понимаю, Хэл, – выпалила она. – Все эти разговоры о цене. Мы бы с радостью оплатили кампанию.

– Ты считаешь, губернатор это знает? – спросил я.

– Конечно, знает. Я ему об этом говорила и привезла предложения других фермеров. Разве ты не помнишь, что я попросила его одолжить нам 501-й батальон?

– Конечно, но ты говорила не всерьез.

– Тогда нет, но мысль показалась мне такой удачной, что потом мы попробовали нанять вас. Губернатор не заинтересовался.

– Чем не заинтересовался? – спросил Луис Боннимен. – Это личный разговор, или я могу к вам присоединиться?

– Пожалуйста, присоединяйтесь, – ответила Кэтрин. – Мы уже закончили…

– А я уже пообедал, – сказал Боннимен. – Но угощу вас выпивкой. Хэл, ты поверил бы, что у старика Харрингтона хватит на это характера?

– Нет. Он меня удивил. И что же дальше?

– Не знаю, – ответил Луис. – Но могу намекнуть. Только что кончил помогать главному старшине отдавать приказы. Вся часть должна быть готова к утренней поверке.

– Подходит. Интересно, в какие еще неприятности вляпается его превосходительство?

Луис улыбнулся.

– Если повезет, его убьют, и полковник Харрингтон станет исполнять обязанности губернатора. И тогда мы сможем заняться наведением порядка.

– Нельзя желать этого отцу Ирины, – возразила Кэтрин. – Мне казалось, она вам нравится, Луис.

– Конечно, нравится. Но без ее старика я могу прожить. Мне казалось, вы разделяете мои чувства.

– Он разрешил мне жить в своем доме, – сказала Кэтрин. – Но я его не понимаю. Он кажется хорошим человеком, но только до момента, когда…

– Когда надевает губернаторскую шляпу, – сказал я. – Я все думаю, правильно ли мы поступили, Кэтрин. Если бы приняли предложение губернатора, по крайней мере делали бы хоть что-нибудь. Может, я бы даже изловил выродка, который… Ты знаешь, о чем я.

– Я рада, что вы не согласились, Хэл. Это было бы ужасно. Все, что вы сделали бы этим бандитам, они бы выместили на моих друзьях сразу после вашего ухода. Я не стала бы вам помогать, и думаю, никто не стал бы, потому что всякий, кто так делает, подписывает смертный приговор своей семье и всем своим друзьям.

– Жестокая банда, – сказал Луис. – Последовательная. Если уж используешь террор, то делай это до конца. К несчастью, это действует.

Кэтрин кивнула.

– Да. Я пыталась объяснить это губернатору Суэйлу. Если он пошлет туда экспедицию, многие мои друзья попытаются помочь. Но когда все кончится и он снова отдаст власть этим разбойникам, все мои друзья будут убиты. Лучше бы вы вовсе там не показывались.

– Но купцам из Гармонии не нравятся цены, – сказал Луис. – Они хотят дешево покупать зерно, и Суэйл должен заботиться и о них. Жалоба городского совета Гармонии плохо отразится на его карьере. Кто-нибудь в Колониальном Бюро воспримет ее серьезно…

– Политика, – сказала Кэтрин. – Почему невозможно…

– Помни, в каком веке ты живешь, – сказал Луис. – Конечно, в СоВладении занимаются политикой, но мы все сохраняем мир. И все не так уж плохо. Суэйл получил назначение благодаря людям члена Большого Сената Бронсона.

– Неприятная компания, – заметил я.

– Может быть, – согласился Луис. – Но, разумеется, это означает, что враги Бронсона ищут возможности дискредитировать Суэйла. Ему приходится быть осторожным. У купцов из Гармонии есть друзья в «Американ экспресс» – а «АмЭкс» страстно ненавидит Бронсона.

– В таком случае, я бы сказал, что у губернатора проблемы. – Судя по виду войск, которые он берет с собой, Ассоциация не очень испугается. У милиции красивые мундиры, но все они городские парни. Подходят для того, чтобы удерживать стены и, время от времени, патрулировать Иордан, когда мы всех здесь обезоружили, но вряд ли испугают тех, у кого есть боевой опыт.

XIV

Мы привели весь батальон в состояние повышенной готовности, но в течение недели ничего не произошло. Полковник Харрингтон оставался в крепости Вирсавия и по вечерам присоединялся к офицерам в столовой. Как и Фалькенберг, он любил волынки. К моему ужасу, Кэтрин они тоже нравились. Думаю, у каждой женщины есть какие-нибудь крупные недостатки.

– Какого дьявола он делает? – спрашивал полковник Харрингтон. – Бьюсь об заклад, он уже попал в переплет. Может, мы переоценили Ассоциацию Защиты холмов Миссии? Откуда вообще это название? На этой планете нет никаких холмов Миссии, насколько мне известно.

– Они принесли это название с собой, полковник, – ответил Луис. – В Южной Калифорнии есть банда с таким названием. Вернее, была два-три поколения назад. Несколько членов этой банды попали на один тюремный корабль и держались вместе, пока не оказались здесь.

– А вы откуда знаете? – спросил Харрингтон.

– Капитан Фалькенберг требует, чтобы его подчиненные тщательно изучали обстановку, – сказал Луис. – Мне пришлось просеять немало осужденных, пока я не нашел одного, который это знал; потом я отыскал подтверждение.

– Что ж, поздравляю, Луис, – сказал Харрингтон. – Джон, вы хорошо поработали со своими новичками.

– Благодарю вас, полковник.

– Однако настоящее испытание начинается сейчас. Что все-таки там происходит? Официант, еще виски – всем. Если мы не можем сражаться, то пить еще можем.

– Может, губернатору Суэйлу удастся с ними договориться, – сказал я.

Полковник кисло взглянул на меня.

– Сомневаюсь, Хэл. Он между молотом и наковальней. Купцы не станут платить цены, которые запрашивают эти разбойники, а бандиты считают, что губернатор в их власти. Вы знаете, они нас не боятся. Хорошо представляют себе, что происходит в Гармонии. Отлично понимают, что Флот не пошлет больше подкреплений на Арарат, а что может сделать тысяча человек? Даже тысяча морских пехотинцев?

– Надеюсь, они так и думают, – сказал Дин. – Если они примут сражение, с ними покончено…

– Но они не примут, – заговорил Фалькенберг. – Они не дураки. Они не будут стоять и сражаться – побегут, как только мы приблизимся. Им нужно только переждать в холмах, избегая встреч с нами. Нам со временем придется уходить, а они останутся.

Харрингтон кивнул.

– Да. В конечном счете этим несчастным фермерам придется самим о себе заботиться. Может, у них получится. По крайней мере мы можем попробовать разгрести ситуацию. Джон, вам не кажется, что волынщики уже достаточно выпили?

– Я в этом уверен, полковник. Лазар! Пусть волынщики начинают!

Прошло восемь дней с тех пор, как губернатор покинул крепость Вирсавия, а мы по-прежнему не получили от него ни слова. Вечером была обычная выпивка в столовой под игру на волынках. Я рано попросил разрешения уйти и вместе с Кэтрин пошел в свою комнату. Я все еще не мог прикоснуться к ней без того, чтобы она не задрожала, но мы работали над этим. Я решил, что влюблен в нее и могу подождать, пока не появится возможность физической близости. Насколько я понимал, настоящего будущего у нас нет, но пока нам достаточно просто быть вместе. Ни мне, ни ей такая ситуация не нравилась, но и разлучаться нам не хотелось.

Прозвенел телефон.

– Слейтер, – сказал я в трубку.

– Главный старшина Огильви, сэр. Вас немедленно вызывают в зал совещаний.

– Аллилуйя. Буду сейчас же, главстаршина. – Когда я повесил трубку, прогремела труба Брейди – сигнал полной готовности. Я повернулся к Кэтрин. Оба мы глупо улыбались. – Началось, милая.

– Да. Теперь, когда началось, я боюсь.

– Я тоже. Как говорит Фалькенберг, мы все боимся, но работа офицера – не показывать этого. Вернусь, как только смогу…

– Секунду. – Она подошла и положила руки мне на плечи. Обняла и прижалась ко мне. – Видишь? Я почти не дрожу. – Она быстро поцеловала меня, потом снова, на этот раз долго и страстно.

– Самое подходящее время для чудесного психиатрического излечения, – сказал я.

– Заткнись и убирайся отсюда.

– Есть, мэм. – Я быстро вышел.

В коридоре меня поджидал Хартц.

– Я приготовил ваше снаряжение, зэр, – сказал он. – Мы отправляемся воевать.

– Надеюсь.

Идя по плацу, я думал о том, почему так хорошо себя чувствую. Мы собираемся убить и искалечить множество людей и предоставить им возможность сделать с нами то же самое. По миллиону причин мы должны были испытывать страх, бояться предстоящего, но мы не боялись.

Может быть, то, что мы чувствуем, совершенно чуждо тому, что нам предстоит сделать? Я не мог избавиться от мысли, что на этот раз все по-другому, потому что у нас справедливая цель. Мы говорим, что любим мир, но это нас не извиняет. Все пацифисты больше говорят об ужасах войны, чем о радостях мира.

«Ты не обязан решать проблемы вселенной, – говорил я себе. – А вот убить человека, который изнасиловал твою девушку, ты уж постараешься».

Остальные уже собрались в зале для совещаний, во главе стола сидел полковник Харрингтон.

– То, чего мы ожидали, произошло, – сказал Харрингтон. Я лично был свидетелем того, как он за ужином выпил четыре двойных порции виски, но в его речи не было ни следа опьянения. По пути сюда я проглотил две пилюли для быстрого отрезвления. На самом деле они мне не были нужны. Я был уверен, что они не успели раствориться, однако чувствовал себя прекрасно.

– Губернатор умудрился попасть в осаду в Алланспорте, – сказал Харрингтон. – Причем половина его сил оказалась за пределами города. Он хочет, чтобы мы его вытащили. Я ответил, что мы выступим немедленно – при одном условии.

– Что он согласится отозвать признание Ассоциации Защиты? – спросил Дин.

– Да, он согласился на это. Пока еще не сделал. Боится, что как только сделает это, они окончательно озвереют. Но он дал слово, и я заставлю его это слово сдержать. Капитан Фалькенберг, вы получаете приказ силами 501-го батальона вытеснить Ассоциацию Защиты холмов Миссии из долины реки Аллан любыми средствами, какие сочтете нужными. Вы можете сотрудничать с местными партизанскими силами и заключать с ними разумные соглашения. На всю долину следует распространить защиту СоВладения.

– Есть, сэр. – На мгновение в бесстрастном голосе Фалькенберга послышалась нотка торжества.

– А теперь, капитан, объясните, пожалуйста, ваш план действий, – сказал Харрингтон.

– Сэр. – С помощью консоли Фалькенберг вызвал на экран карту.

Я уже запомнил местность, но снова осмотрел ее. Примерно в десяти километрах выше крепости Вирсавия в Иордан впадает приток, известный как река Аллан. Аллан течет на юго-запад по лесистой местности на протяжении пятидесяти километров, затем поворачивает и расширяется в долине, идущей с севера на юг. Восточная сторона долины Аллана очень узка, потому что в двадцати километрах от реки начинается высокий горный хребет, а к востоку от него – пустынное плоскогорье. Здесь никто не живет и не хочет жить. Однако на западной стороне долины расположены самые плодородные почвы Арарата. Долина неправильной формы, местами сужается всего до двадцати пяти километров, но потом снова расширяется, достигая более ста километров в поперечнике. Она напомнила мне долину Сан-Хуан в Калифорнии – огромная чаша плодородной почвы в кольце высоких гор.

Алланспорт находится в ста двадцати пяти километрах выше по течению от места впадения Аллана в Иордан. На одной половине экрана Фалькенберг оставил карту всей долины, на второй – подробную карту ее части. Повозившись с клавишами консоли, он вызвал появление красных и зеленых линий, обозначивших на карте дружественные и враждебные силы.

– Как видите, губернатор Суэйл с одной ротой милиции занял оборонительные позиции в Алланспорте, – заговорил Фалькенберг. – Остальные две милицейские роты южнее, выше по течению. Не могу представить, как ему удалось попасть в такую глупейшую ситуацию.

– Природный талант, – пробормотал полковник Харрингтон.

– Несомненно, – согласился Фалькенберг. – Перед нами две цели. Менее важная, но более срочная – освободить губернатора Суэйла. Главная цель – установление мира в долине. Кажется маловероятным, чтобы мы ее достигли без всесторонней помощи со стороны местных жителей. Согласны?

Мы сидели молча.

– Мистер Боннимен, полагаю, вы здесь самый младший, – сказал полковник Харрингтон.

– Я согласен, сэр, – ответил Луис.

Мы с Дином одновременно произнесли:

– Согласен.

– Отлично. Напомню, что совещание записывается, – сказал Фалькенберг.

«Конечно», – подумал я. Все штабные совещания записываются. Не похоже на Фалькенберга и Харрингтона напоминать о записи, чтобы разделить ответственность, но я был уверен, что у них для этого есть причины.

– Лучший способ вызвать повсеместное восстание – немедленно разгромить Ассоциацию Защиты, – говорил Фалькенберг. – Не просто заставить их отступить, но вынудить сражаться – и вывести из строя большое количество разбойников. По моему мнению, это настолько важно, что оправдывает значительный риск. Согласны?

Ага, подумал я. Начиная с Луиса, мы все выразили согласие.

– Тогда мы можем продолжить рассмотрение плана действий, – сказал Фалькенберг. – Он сложен, но я считаю, стоит попытаться его осуществить. Вы заметили, что в горах к западу от Алланспорта есть проход. Информанты сообщают нам, что при вынужденном отступлении силы Ассоциации пройдут именно по этому маршруту. Если укрепить милицию местными партизанами и постараться захватить проход раньше, чем осажденный противник осознает опасность, мы загоним его в ловушку. Основная часть батальона двинется вверх по реке, подойдет с севера и вступит в бой с бандитами. Всех мы не уничтожим, но сможем очень многих вывести из строя. Числя за собой такую победу, мы сумеем убедить остальных жителей ранчо восстать и присоединиться к нам.

Свои слова он иллюстрировал маршрутами на карте. Он был прав. План сложный.

– Вопросы?

– Сэр, – сказал я, – я не верю, что две роты милиции смогут захватить проход. Я бы не стал на это рассчитывать.

– Захватить не смогут, – согласился Харрингтон. – Но они хорошо защищаются. Если дать им сильную позицию, эти парни заставят с собой считаться.

– Да, – подтвердил Фалькенберг. – Я предлагаю придать милиции два отделения морских пехотинцев. В нашем распоряжении по-прежнему есть «небесные якори», и не вижу причины, почему бы их не использовать снова.

«Вот опять», – сказал я про себя.

– Но даже в этом случае, сэр, все зависит от того, насколько сильно укреплен проход, а мы этого не знаем. Или знаем?

– Мы знаем только, что он защищен, – ответил Фалькенберг. – Нападение на проход должно стать проверкой. Если сопротивление слишком сильно, нападение нужно будет прекратить.

– Понятно. – Я немного подумал. Мне никогда не приходилось делать ничего подобного. Конечно, меня наградили медалью, но я не обманывался насчет своего боевого опыта. – Думаю, я с этим справлюсь, сэр, – сказал я.

Фалькенберг улыбнулся той особой улыбкой, которая бывает у него, когда он готовит сюрприз.

– Боюсь, на этот раз вам не достанется все самое интересное, мистер Слейтер. Я намерен сам возглавить отряд на «небесных якорях». А вы будете командовать главными силами.

В план входило еще многое, включая часть, которая мне совсем не понравилась. Он собирался взять с собой на «небесные якори» Кэтрин. Я не мог возражать. Она уже дала согласие. Фалькенберг позвонил ей в мою комнату, пока я шел на совещание.

– У меня, в сущности, нет выбора, – сказал Фалькенберг. – Нам нужен надежный человек, которого хорошо знают местные жители. Успех всего плана зависит от их поддержки в долине к югу от Алланспорта. В противном случае нечего и пытаться.

Мне пришлось согласиться. Но мне это не нравилось. Могу представить себе, что она скажет, если я попытаюсь ее удержать.

Фалькенберг заканчивал инструктаж.

– Есть еще вопросы? Нет? Тогда еще раз прошу высказать свое мнение.

– Мне кажется, все в порядке, – сказал Луис.

Еще бы. Ведь он отправляется с Фалькенбергом на «небесных якорях».

– С тяжелым вооружением не будет никаких проблем, – сказал Дин. – Мне нравится.

– Мистер Слейтер?

– Моя операция кажется очевидной. Никаких проблем.

– Она очевидна, но не тривиальна, – сказал полковник Харрингтон. – У вас самая сложная часть работы. Вам нужно перекрыть возможность отхода на север, вступить в бой с противником, освободить губернатора, а потом повернуть и, как молот, ударить по противнику, прижатому к наковальне, созданной в проходе капитаном Фалькенбергом. Важнейшее значение приобретает расчет времени.

– Я уверен в лейтенанте Слейтере, – сказал Фалькенберг.

– Я тоже, иначе не одобрил бы этот план, – ответил Харрингтон. – Но не забывайте о том, что мы делаем. Чтобы выполнить главную цель – очистить от противника всю долину, мы оставляем губернатора Суэйла в трудном и деликатном положении. Если что-нибудь пойдет не так, сектор снимет с нас головы – и по заслугам, могу добавить. – Он встал, и все мы тоже встали. – Но мне это нравится. Несомненно, Ассоциация ожидает, что мы немедленно бросимся на выручку губернатору, и готовится к этому. А я ненавижу предпринимать очевидные шаги.

– Я тоже, – согласился Фалькенберг.

Харрингтон коротко кивнул.

– Джентльмены, вы получили приказ.

* * *

Лодки, двигавшиеся по темной реке, словно приплыли из американской Гражданской войны. Крепость мы покидали под дождем, но теперь небо было чистым и темным, над головой горели яркие звезды. Мои лодки представляли собой всего лишь баржи с паровыми машинами и с надстройками, которые позволяли защитить груз от непогоды. Конечно, они деревянные: на Арарате не хватает металлургической промышленности, чтобы делать металлические корпуса, да и нет особых причин для этого.

У меня три баржи, каждая пятьдесят метров в длину и примерно двадцать в ширину; это большие прямоугольные плавучие платформы с каютами, крыши которых служат палубой с мостиком в центре. Каждый сантиметр площади занят солдатами, мулами, оружием, припасами, фургонами, боезапасом, палатками и пищевым довольствием. 501-й отправлялся в долину Аллана надолго.

Баржи шли на дровах, поэтому время от времени приходилось останавливаться и с помощью цепных пил готовить запасы дров. Вдобавок, в моем распоряжении находился один корабль-амфибия на воздушной подушке, с легким вооружением. Он мог делать пятьдесят пять километров в час по сравнению с одиннадцатью, которые делали баржи при работе паровых двигателей на полную мощность. На палубе третьей баржи стоял вертолет номер три, способный развивать скорость в несколько сотен километров в час. Разница в быстроходности была бы забавной, если бы так не раздражала.

– Один проклятый DC-45, – говорил Дин. – Всего лишь один. Только и всего. Один «Старлифтер», и мы через час были бы на месте.

– Придется обходиться тем, что у нас есть, – ответил я ему. – К тому же подумай, как это романтично. Жаль, что у нас на носу не стоит лоцман и не выкрикивает глубину реки – вместо сонарного эхолота.

Судно на воздушной подушке провело разведку, чтобы исключить неприятные сюрпризы. По мере приближения к Алланспорту я посылал вертолет отыскивать с большой высоты место для высадки. Мы высаживались в добрых двадцати километрах ниже по течению от Алланспорта. Дело не только в том, что выше по течению берега слишком крутые. Мы не хотели спугнуть Ассоциацию, высадившись так близко. Разумеется, губернатор Суэйл каждый час орал на меня по радио. Он хотел, чтобы мы немедленно оказались в Алланспорте. Когда я сказал ему, где мы собираемся высадиться, он едва не впал в истерику.

– Что вы делаете? – кричал он. – Вам нужно только показаться! Они не полезут биться с вами. Это политический маневр. Надавите на них, и они согласятся на наши условия.

Я не стал говорить, что мы не собираемся договариваться с Ассоциацией.

– Сэр, полковник Харрингтон одобрил план действий.

– Мне наплевать, даже если его одобрил сам Господь Бог! – вопил Суэйл. – Что вы делаете? Я знаю, что Фалькенберг к югу отсюда с войсками, которые доставил вертолетами, но он не сказал мне, что собирается делать! А теперь он отводит милицию! Меня здесь заперли, а вы ведете какую-то игру! Я требую, чтобы вы немедленно сообщили мне о своих намерениях!

– Губернатор, я сам ничего не знаю, – ответил я. – Знаю только свой приказ. Через несколько часов мы вас оттуда вытащим. Конец связи. – Я выключил передатчик и повернулся к Дину: – Что ж, теперь мы знаем, что Луис и Фалькенберг что-то делают к югу от нас. Хотел бы я знать, что именно.

– Если нам нужно это знать, они скажут, – ответил Дин. – Тревожишься о Кэтрин?

– Немного.

– Никогда не привязывайся к женщине настолько, чтобы тревожиться за нее. Нервы будут целее.

– Конечно. Рулевой, похоже, вот и место высадки. Смотри внимательней.

– Есть, сэр.

– Хартц, свяжи меня с пилотом вертолета.

– Зэр. – Хартц несколько мгновений повозился с радио, потом протянул мне микрофон.

– Сержант Страгов, сэр.

– Страгов, хочу, чтобы вы внимательно оглядели весь район высадки. Нас должны встречать два невооруженных человека. Они посветят синим. Если цвет будет другой, обстреляйте весь район и побыстрей убирайтесь оттуда. Если цвет будет синий, сообщите мне, но мне все равно понадобится полный осмотр.

– Есть, сэр.

– А кто нас встречает? – спросил Дин.

– Не знаю, – ответил я. – Фалькенберг сказал, что постарается организовать встречающих из участников местного сопротивления. Если они нам помогут, мы вооружим их соседей. Поэтому мы прихватили с собой дополнительные ружья.

Радио снова ожило.

– Два человека с синим огнем, сэр. Ничего на радаре или на инфракрасном экране.

– Хорошо. Теперь сделайте облет пошире. Мне не хочется, чтобы какая-нибудь батарея уже нацеливалась на наше место высадки.

– Сэр.

– Главный старшина, – сказал я.

– Сэр.

– Отправляйтесь на судне на воздушной подушке на берег. Будьте вежливы с встречающими, но не спускайте с них глаз. Когда убедимся, что район не опасен, высадимся все.

– Сэр.

Я посмотрел на звезды. Луны не было. Примерно пять часов до рассвета. Если повезет, к этому времени мы развернемся и будем готовы к бою.

– Хорошо, Дин, ты старший, – сказал я. – Хартц, останешься с ним.

– Если лейтенант приказывает.

– Черт побери, я приказываю. Отставить. Хорошо, пойдешь со мной.

Мы поднялись на палубу. Река всего в метре под нами. В ней не стоит плавать: на Арарате есть водяные змеи, и их яд убивает любое животное, в котором есть протеин. Он действует как катализатор и вызывает свертывание цитоплазмы клеток. Мне совсем не хотелось превратиться в груду жесткой резины.

На борту ждало каноэ. Я заранее нашел солдат, умевших с ним управляться. Отыскался десяток знакомых с причудливым суденышком, и это меня не удивило. Говорят, в полку морской пехоты можно найти представителей любой профессии, и похоже, так оно и есть. В моей роте были два опытных каменщика, художник, несколько техников-электронщиков (вероятно, инженеров, но они в этом не признавались) и по крайней мере один исключенный из корпорации юрист, пьяница психиатр и несколько человек, утверждавших, что они лишенные сана священники.

Капрал Анураро показал мне, как садиться в каноэ, не переворачивая его. У нас на Аризоне таких нет. Меня везли на берег, а я думал о том, в какой глупой ситуации оказался. Меня везут в каноэ, изобретенном не менее десяти тысяч лет назад. Со мной бинокль, усиливающий яркость и основанный на принципе, который был открыт уже после моего рождения. За мной пароход, который мог бы ходить по Миссисипи во времена последнего рубежа Кастера,^[3] а на планету я прилетел в космическом корабле.

Течение быстрое, и я был рад, что на веслах опытные гребцы. Вода плавно струилась за бортом. Иногда по ней пробегала рябь, поднятая невидимыми подводными существами. Судно на воздушной подушке уже поднялось на берег, и кто-то сигналил нам фонариком. Когда мы причалили, я с радостью ступил на сушу.

– Где наши гости, Росак? – спросил я.

– Здесь, сэр.

Два человека – оба ранчеро или фермеры. Один родом из Восточной Азии. Обоим примерно по пятьдесят лет. Как мы договорились, они были без оружия.

– Я лейтенант Слейтер, – сказал я.

Человек с востока ответил:

– Меня зовут Ван Лоо. А это Гарри Ситон.

– Я о вас слышал. Кэтрин рассказала, как вы ей помогли.

– Да. Помогли сбежать из клетки, – ответил Ван Лоо.

– Вы должны мне кое-что доказать, – сказал я.

Ван Лоо слегка улыбнулся.

– У вас шрам на левой руке. В форме полумесяца. Когда вы были мальчиком, вашу любимую лошадь звали Конфетка.

– Вы виделись с Кэтрин, – сказал я. – Где она?

– К югу от Алланспорта. Пытается поднять ранчеро на помощь капитану Фалькенбергу. Мы посланы сюда, чтобы помочь вам.

– Мы хорошо поработали, – добавил Гарри Ситон. – Многие ранчеро будут сражаться вместе с вами, если вы вооружите их. Но есть кое-что еще.

– Да?

– Не считайте нас неблагодарными, – заговорил Ван Лоо. – Но вы должны понять. Мы воевали годами и больше не можем. Сейчас в долине установился непрочный мир. Это мир покорности, и нам он не нравится, но мы не откажемся от него только для того, чтобы помочь вам. Если вы не собираетесь оставаться, пожалуйста, освободите своего губернатора и уходите, но на нас не рассчитывайте.

– Очень откровенно, – сказал я.

– Нам приходится быть откровенными, – ответил Гарри Ситон. – Но Ван Лоо говорит не от нашего имени. Мы с ним уже преступники. И мы на вашей стороне, что бы ни случилось. Но мы не можем просить друзей присоединиться к вам, если вы не собираетесь оставаться и защищать нас.

– Это старая история, – сказал Ван Лоо. – Нельзя винить фермеров. Они предпочли бы вас Ассоциации, но вы здесь ненадолго, а Ассоциация навсегда. Куда же им деваться? Перед моими предками на Земле вставала та же проблема. Они решили поддержать Запад, и когда американцы, которые ничего особенного не теряли в той войне, отозвали свои силы, мой прапрадед вынужден был отказаться от земли, которой наша семья владела тысячу лет, и бежать с ними. У него не было выбора. Думаете, он поддержал бы американцев, если бы знал, чем все кончится?

– СоВладение могло бы распространить свою защиту на эту долину, – сказал я.

– Правительства не знают, что такое честь, – ответил Ван Лоо. – Ее нет и у многих людей. Но человек по крайней мере может иметь честь, а вот для правительства это невозможно. Вы клянетесь, что не оставите наших друзей, которых мы поднимем вам на помощь?

– Да.

– Верю вам на слово. Кэтрин говорит, что вы человек чести. Если поможете нам транспортом и связью, думаю, завтра к полудню к вам присоединится пятьсот человек.

– И да поможет им Бог, если мы проиграем, – сказал Ситон. – Да поможет им Бог.

– Мы не проиграем, – пообещал я.

– Битва – не война, – сказал Ван Лоо. – А войны выигрывают не оружием, а волей к победе. Нам пора.

XV

Военная аксиома гласит: ни один план не выдерживает соприкосновения с противником, но к полудню казалось, что эта операция будет исключением. Отряд Фалькенберга – два взвода роты Б, которые погрузились на «небесные якори» после того, как мы отплыли на баржах, – перед самым рассветом напал на защитников прохода и через три часа овладел проходом. Фалькенберг привел две роты милиции, приказал им окопаться и удерживать проход.

Тем временем ранчеро с юга получили вооружение и приказ перекрыть дорогу и сдерживать тех, кто попытается отойти на юг. Из этого сектора я получал лишь отдельные донесения, но казалось, все под контролем. Кэтрин сумела создать отряд почти в пятьсот человек – вполне достаточно для южной оборонительной линии.

Настала моя очередь. Через два часа я повел растянувшуюся на восемь километров линию наступления в долину. Левым флангом служила река. Здесь не было никаких проблем. А вот правый фланг – совсем другое дело.

– Он меня беспокоит, – сказал я Фалькенбергу в очередном докладе по радио. – Мой правый фланг висит в воздухе. Справа нас защищают только ранчеро Ван Лоо, и их не больше трех сотен – может, и меньше. – Ван Лоо повезло меньше, чем Кэтрин. Конечно, у него было меньше времени.

– А от кого вы ожидаете удар на правом фланге? – спросил Фалькенберг.

– Не знаю. Мне только не нравится зависеть от других и от врага, который должен делать только то, что мы от него ждем.

– Мне тоже это не нравится, но вы можете предложить что-нибудь другое?

– Нет, сэр.

– Тогда выполняйте приказ, мистер Слейтер. Двигайтесь на Алланспорт.

– Есть, сэр.

Контролировать линию фронта было нелегко. Мои солдаты растянулись поперек всей долины, причем главные силы шли на левом фланге вдоль реки. Местность открытая, невысокие пологие холмы с живыми изгородями и эвкалиптами, посаженными для защиты от ветра. Поля недавно сжали и на стерню выпустили свиней. Поля влажные, но мы шли неплотно и не причиняли им вреда.

Через большие промежутки попадались дома фермеров. Все это были крупные хозяйства. Самое маленькое – не меньше квадратного километра, а многие гораздо больше. Очень много земли оставалось необработанной. Дома, каменные и земляные, частично уходили под землю, построенные как небольшие крепости. У некоторых стены проломлены взрывами.

Со мной был Гарри Ситон. Когда мы подходили к ферме, он старался убедить владельца, его детей и родственников присоединиться к нам. Если те соглашались, он отправлял их к растущему отряду на правом фланге.

– Мне кое-что непонятно, – сказал я Ситону. – Конечно, у вас большие семьи, и все работают, но как вы обрабатываете столько земли? На последней ферме было по крайней мере пятьсот гектаров.

– Здесь очень сложная картина выпадения дождей, – ответил Ситон. – Половину времени здесь болота, другую – засуха. Единственное удобрение – навоз. Нам приходится много земли оставлять невозделанной или сажать бобовые, а потом их запахивать.

– Но все равно работы для одной семьи слишком много.

– Ну, у нас есть наемные работники. В основном осужденные. Эти сволочи при первой же возможности присоединяются к Ассоциации. Я у вас тоже кое-что спрошу, лейтенант.

– Что именно?

– Ваши люди боятся умереть от голода? Никогда ничего подобного не видел: они хватают все, что могут отыскать. – Он показал на одного солдата роты Б прямо передо мной. Не очень высокий солдат, из карманов торчат три курицы, несколько початков и бутылка, которую он где-то нашел. А в ранце выпуклости, которые невозможно объяснить обычным снаряжением. К тому же он умудрился к шлему прицепить дрова, так что сзади его шлема совсем не видно. – Настоящая саранча, – сказал Ситон.

– Тут я ничего не могу сделать, – ответил я. – Я не могу одновременно быть повсюду, а морские пехотинцы считают все, что не спрятано и не заперто и за чем не присматривают, своей добычей. Теперь они несколько дней будут хорошо питаться – забудут жирный рис и обезьянье мясо. – Я не стал добавлять, что если он считает положение скверным сейчас, когда войска только выступили навстречу противнику, то придет в ужас, завидев их после нескольких недель, проведенных в поле.

Впереди послышались выстрелы.

– Началось, – сказал я. – Сколько ферм впереди еще населены вашими людьми?

– Так близко к Алланспорту немного. В городе почти исключительно люди Ассоциации. Или проклятые коллаборационисты, что одно и то же. Вероятно, поэтому город не уничтожили. Их намного больше эскорта вашего губернатора.

– Да. – Это меня беспокоило. Почему отряды Ассоциации просто не вошли в город и не захватили губернатора Суэйла? Как сказал Ситон, с Суэйлом только небольшое количество милиции, однако в осаде наступило равновесие. Как будто на самом деле разбойники не хотели захватить его.

Конечно, в любом случае, у них возникли бы проблемы. Если они убьют губернатора, командовать будет полковник Харрингтон. Я предполагал, что у Ассоциации есть друзья в Гармонии, возможно, в самом дворце. Несомненно, у них несколько источников информации. И они знают, что с Харрингтоном будет гораздо труднее иметь дело, чем с Суэйлом.

По мере приближения к Алланспорту сопротивление усиливалось. Солдаты Ассоциации были вооружены гораздо лучше, чем мы считали. У них были мортиры, легкая артиллерия и много боеприпасов для того и другого.

Дважды мы едва не лишились вертолетов. Я послал их вперед для огневой поддержки наступающей пехоты. Оказалось, что у солдат Ассоциации есть самонаводящиеся ракеты, и единственная причина, из-за которой они не сбили вертолеты, была в том, что они слишком торопились: выпускали ракету, когда у вертолета еще оставалась возможность маневра. Пришлось их отозвать. Для разведки я еще могу их использовать, но не стану рисковать ими в бою.

Одну за другой мы подавляли батареи Ассоциации. Оружия там много, но электроника дрянь. Противоартиллерийский огонь жалок. После нескольких выстрелов наш радар нащупывал их пушки, и мы заставляли их замолчать.

– Где они все это берут? – спросил я у Ситона.

– У них всегда много оборудования. С того самого времени, как они пришли в эти холмы, они хорошо вооружены. В последнее время вооружения у них стало еще больше. Это одна из причин, почему мы прекратили сопротивление.

– Оно должно поступать на планету извне, – сказал я. – Но как?

– Не знаю. Спросите вашего губернатора.

– Собираюсь. Оружие должно проходить через космопорт. Кто-то богатеет, поставляя вооружение Ассоциации Защиты.

Мы подошли к окраинам Алланспорта. Город лежал на невысоких холмах у реки. Он был окружен защитной каменной стеной, дома тоже из камня. Артиллерия Дина пробила в этой стене большие бреши, и через них войска прошли на соседние улицы. Нас встретил сильный огонь. Ситон был прав, говоря о настрое горожан. Они сопротивлялись дом за домом, и морским пехотинцам приходилось передвигаться осторожно и постоянно пользоваться артиллерийской поддержкой. Двигаясь по городу, мы ровняли его с землей.

Губернатор Суэйл и две роты милиции закрепились на утесе, нависающем над рекой, почти в центре полукруглого города. Они держали под огнем почти всю реку вплоть до стального моста, пересекающего Аллан. Я надеялся добраться до губернатора к ночи, но сопротивление в городе было слишком сильным. В сумерках я приказал остановить продвижение и передал губернатору, что достигну его расположения на следующий день.

– Но мы в пределах досягаемости артиллерии до ваших позиций, – сказал я. – Можем обеспечить вам огневую поддержку, если будут предприняты серьезные попытки штурма.

– Да. Вы молодцы, – ответил он.

Это меня удивило. Я ожидал, что он потребует, чтобы я двигался быстрее. «Век живи – век учись», – сказал я себе.

– Я поворачиваю правый фланг. Берем город в кольцо, – сказал я Суэйлу. – К утру мы их окружим в Алланспорте и потом легко справимся.

– Отлично, – ответил он. – Мои офицеры милиции докладывают, что у Ассоциации очень мало сил в южной части города. Возможно, за ночь вы захватите немало улиц.

С наступлением темноты мы остановились. Я выслал вперед Ардвайна с ротой А, чтобы он обогнул город по окраинам и занял его южную часть. Потом поужинал вместе с солдатами. Как заметил Ситон, они обеспечили себя продуктами на славу. Сегодня вечером никакой солонины и риса! На ужин у нас жареные куры и свежая кукуруза.

После этого я отправился к своему столу с картами. Караван остановился на каменной ферме в двух километрах от окраин Алланспорта. Штабной взвод разбил КП, и пришлось позаботиться о миллионе дел: припасы, полевой госпиталь, планы эвакуации раненых вертолетами, распределение боеприпасов, чтобы всем хватало. Большую часть этого могли сделать компьютеры, но были и такие решения, которые мог принимать и исполнять только я. Наконец у меня появилось время внести нашу позицию в полевой компьютер и подготовить новые планы. Если ввести в компьютер правильные данные, он покажет на карте расположение всех наших частей; он может проводить битвы и показывать их вероятный исход, передвигать части и подсчитывать возможные потери…

Это напомнило мне о дневных стычках. Сражение шло, но я его почти не видел. Сначала только новые линии на карте, а позже окровавленные раненые в полевом госпитале. Война на экране триви, совершенно нереальная. Разведывательный спутник прошел над долиной Аллана как раз перед сумерками, и из Гаррисона мне передали новые снимки. Не очень отчетливые. Стоит низкая облачность, так что разрешение не очень высокое, и в моих данных о силах Ассоциации большие пробелы.

– Садится вертолет первого номера, сэр, – доложил сержант Джески. Этот специалист по связи из штабного взвода, пожилой, поседевший, шутя управляется с электроникой, пока все идет хорошо. Но может стать таким же суровым и грубым, как любой унтер-офицер во Флоте.

Первый номер – это Фалькенберг. И я не удивился, когда несколько минут спустя вошел капитан. Он предупредил, что присоединится к главным силам, если на переходе все будет спокойно. Я встал и уступил ему место командира за столом с картой. Я все равно чувствовал себя там неловко и обрадовался, что кто-то может снять с меня это бремя.

– Просматриваю ленту со спутника, – сказал я.

– Это одна из причин моего появления. Слишком хорошо идут дела. Когда такое случается, я начинаю искать, что упустил. – Он пробежался по клавишам, вызывая на карту нашу нынешнюю позицию. – У Ардвайна есть проблемы с окружением?

– Нет, сэр.

Он хмыкнул и снова принялся нажимать клавиши. Потом просмотрел снимки со спутника.

– Мистер Слейтер, почему силы Ассоциации не заняли берега реки за расположением губернатора?

– Не знаю, сэр.

– А почему его превосходительство не ушел по воде? Он вполне мог это сделать, прихватив с собой несколько человек.

– Не хотел бросать милицию, сэр?

– Возможно.

Я посмотрел на часы. С наступления темноты прошло два часа. Войска хорошо окопались по периметру, за исключением группы Ардвайна, которая двигалась к южной окраине города.

Фалькенберг просмотрел рапорты за день и, нахмурившись, поднял голову.

– Мистер Слейтер, почему у меня складывается впечатление, что в этой ситуации есть что-то фальшивое?

– В каком смысле, сэр?

– Все слишком легко. Нас убеждали, что разбойники из Ассоциации умеют драться, но до сих пор мы встретили только несколько пехотных заслонов, которые отступали, прежде чем мы успевали вступить с ними в контакт. А первое настоящее сражение началось, только когда вы достигли города?

– Были артиллерийские дуэли, сэр.

– Да. И мы их выигрывали несколькими выстрелами. Вам это не кажется странным?

– Нет, сэр. – Я убедился, что парни Дина очень хорошо стреляют. После той поддержки, которую они оказали мне у дорожного блокпоста в Вирсавии, я был готов поверить, что они способны на все. – Я об этом не думал, сэр, но коль скоро вы спросили – что ж, действительно легко. Обмен несколькими выстрелами, и их орудия замолкают.

Фалькенберг кивнул.

– Уничтожены или просто перестали действовать? Глядя на карту, я бы сказал, что ко второй возможности вы не готовы.

– Я…

– Вы хорошо сработали, лейтенант. Все дело в моей отвратительной подозрительности. Не люблю сюрпризы. Далее. Почему губернатор не попросил, чтобы его эвакуировали по воде? Почему остался сидеть в Алланспорте?

– Сэр…

Он не дал мне закончить.

– Полагаю, вы сообщали свои позиции и планы губернатору?

– Конечно, сэр.

– А мы заняли проход очень небольшими усилиями. Почти без потерь. А ведь Ассоциация отлично знает, что мы его удерживаем. Почему их силы в городе ничего не предприняли? Почему не напали, не взорвали утес, не взяли губернатора в заложники – почему они ничего не делали? – Он распрямился, принимая решение.

– Главстаршина!

– Сэр!

– Я хочу отправить сообщение центуриону Ардвайну. И не хочу, чтобы его можно было перехватить.

– Сэр.

– Он должен воздержаться от взятия города в кольцо. Пусть пошлет несколько патрулей вперед, чтобы они окопались в пределах видимости, а сам держит свои силы подальше от Алланспорта. Он может перемещаться взад-вперед и производить много шума. Я хочу, чтобы они считали, что он продолжает окружать Алланспорт, но на самом деле Ардвайн должен отвести свои силы на северо-запад и закрепиться не дальше чем в двух километрах от города. И сделать это, по возможности, бесшумно и незаметно.

– Да, сэр. – Огильви вышел.

– Страховка, мистер Слейтер, – сказал Фалькенберг. – Страховка. Брать город в кольцо не нужно.

– Да, сэр.

– Не понимаете, мистер?

– Да, сэр.

– Просто сохраняю возможность выбора, лейтенант. Не хочу связывать свои силы, пока не ясны цели.

– Но цель – захватить силы Ассоциации и нейтрализовать их, – сказал я. – Окружение города привело бы к этому. Нам не пришлось бы рассчитывать на ранчеро, чтобы они не давали противнику уйти на юг.

– Это я понимаю, лейтенант. Теперь прошу меня простить, у нас обоих есть работа.

– Да, сэр. – Я оставил командную машину, чтобы подыскать другое место для работы. А работы было много. Я занял одну из пустующих комнат фермы и принялся шелестеть бумагами. Примерно час спустя вошел Дин Ноулз.

– Мне изменили приказ, – сказал он. – Что происходит?

– Не знаю. Садись. Кофе там.

– Спасибо, не откажусь. – Он наполнил чашку и сел наискосок от меня. В комнате стоял большой стол, вырубленный из одного ствола. На Земле такой стол стоил бы целое состояние. Сомневаюсь, что, за исключением нескольких охраняемых секвой, на Земле еще сохранились деревья такого размера.

– Тебе не кажется, что я должен знать, что происходит? – спросил Дин. Голос его звучал дружелюбно, но в нем слышалась саркастическая нотка.

– Обратись к Фалькенбергу, если действительно хочешь получить ответ, – сказал я. – Мне он тоже ничего не сказал. Знаю только, что рота А где-то на местности, но когда я попросил разрешения идти с ней, он ответил, что я нужен здесь.

– Ну-ка поподробнее, – попросил Дин.

Я описал происходившее.

Дин подул на горячий кофе, потом сделал глоток.

– По-твоему, Фалькенберг считает, что мы засовываем голову в ловушку?

– Да. А ты что думаешь?

– Хороший довод насчет артиллерии. Мне и самому казалось, что все идет слишком гладко. Примем его теорию и посмотрим, к чему это ведет.

– Ты понимаешь, что есть только один человек, способный устроить такую ловушку, – сказал я.

– Да.

– Но какие у него могут быть мотивы? – удивился я.

Дин пожал плечами.

– Все равно, давай посмотрим, к чему это ведет. Мы в целях дискуссии предполагаем, что губернатор Хьюго Суэйл вступил в заговор с бандой преступников, чтобы навлечь на 501-й все что угодно: от поражения до полной катастрофы…

– Видишь, как глупо это звучит, – сказал я. – Слишком глупо, чтобы обсуждать.

– Примем предположение, – настаивал Дин. – Это означает, что Ассоциации Защиты отлично известны наши позиции и планы. Что она может сделать с этой информацией?

– Вот почему это так глупо, – ответил я. – Что с того, что они знают, где мы? Если они покажутся и попробуют сражаться, мы их все равно побьем. Они не могут надеяться разбить профессиональную часть! Возможно, с фермерами, женщинами, детьми у них отлично получалось, но это батальон линейной морской пехоты.

– Временный батальон.

– Все равно.

– Ты так считаешь? Будь реалистом, Хэл. Мы провели одну короткую кампанию. А в остальном мы те же, какими явились сюда, – разношерстные солдаты, частично новобранцы, другая часть набрана в гауптвахтах, командуют ими три новичка-лейтенанта и самый молодой капитан во всем Флоте. Наш полковник – престарелый военный полицейский, и у нас нет и четверти оборудования, какое есть в регулярном батальоне.

– Мы справимся со всем, что может выставить против нас банда преступников.

– Хорошо вооруженная банда преступников, – сказал Дин. – Продолжай гордиться своей частью, Хэл. Я не отрицаю достоинств 501-го. Дело в том, что сами мы можем знать, что у нас отличная часть, но мало кто в это поверит.

– У них скоро появятся основания думать по-другому.

– Может быть. – Дин принялся изучать карту. – Может быть.

XVI

Ночь прошла спокойно. В полночь я прошелся по лагерю – не для того, чтобы проверить часовых: в этом отношении можно было положиться на унтер-офицеров, – а просто чтобы посмотреть, каково тут по ночам. Солдаты были бодры и с нетерпением ждали завтрашних схваток. Даже новобранцы улыбались по-волчьи. Нам противостояла дезорганизованная толпа, и у нас было больше орудий. Каждая манипула разбила палатку, внутри установили крошечные полевые печи, так что были кофе и жареная курица. На одной из ферм нашлось вино. Наш лагерь скорее напоминал пикник под открытым небом, чем армию перед сражением.

Все были возбуждены, как всегда перед боем, но хорошо это скрывали.

Вы уверены, что на этот раз угробится другой парень. Как всегда. В глубине души вы знаете, что это может быть и не так, но никогда об этом не говорите.

За час до рассвета все дома на южной окраине Алланспорта взорвались красным пламенем. В следующее мгновение огненный залп ушел за стены. Обстрел продолжался, всюду гремело, красные языки пламени едва виднелись сквозь густой речной туман. Я побежал на командный пункт.

Фалькенберг уже был там. Сомневаюсь, что он вообще ложился. Сержант Джески установил связь с одним из передовых патрулей.

– Капрал Левин, сэр. Я окопался в пятистах метрах снаружи от стен. Похоже, эти дома были заминированы, капитан. А потом они обрушили ад как раз на то место, куда мы должны были переместиться ночью.

– Каково ваше положение, Левин? – спросил Фалькенберг.

– Мы глубоко закопались. Но все равно двоих в моем взводе убили. Сильный обстрел, сэр. Тяжелая артиллерия. Не только мортиры.

Это было ясно по звуку, хотя мы находились далеко. Легкая артиллерия не способна так грохотать.

– Минутку, капитан, – сказал Левин. Последовало затяжное молчание. – Не могу надолго высунуть голову, капитан. Они продолжают обстреливать этот сектор. Вижу движение в городе. Похоже на то, что из ворот выходят наступающие. Да, это наступление. Противников много.

– Главный старшина, подготовьте батальон к немедленному выступлению, – приказал Фалькенберг. – Джески, когда разведывательный спутник в следующий раз пройдет над этим районом?

– Через семьдесят минут после рассвета, сэр.

– Спасибо. Левин, вы еще здесь?

– Да, капитан. Из Алланспорта выходят все большие силы. Черт побери, да у них несколько танков. Среднего размера. Класса «Суслов», я бы сказал. Не знал, что у этих ублюдков есть танки! Где они их взяли?

– Хороший вопрос. Левин, не высовывайте голову и не показывайтесь. Я хочу, чтобы вы уцелели.

– Не буду спорить с таким приказом, капитан.

– Они прорываются на юг, – сказал Фалькенберг. – Джески, соедините меня с лейтенантом Боннименом.

– Сэр.

– И попробуйте связаться с центурионом Гернаном в проходе.

– Есть, сэр. – Джески несколько мгновений возился с радио. – Мистер Боннимен не отвечает, сэр. Здесь Гернан.

– Спасибо. – Фалькенберг помолчал. – Мистер Слейтер, задержитесь ненадолго. Вам понадобятся инструкции. Центурион Гернан, докладывайте.

– Особенно докладывать не о чем, капитан. Небольшое движение выше нас.

– Выше вас. Противник спускается к проходу?

– Возможно, капитан, но точно не знаю. У меня там патрули, но они еще не докладывали.

– Окопайтесь, Гернан, – сказал Фалькенберг. – Попытаюсь прислать вам подкрепление. Вам необходимо удержать проход, с какого бы направления вас ни атаковали.

– Есть, сэр.

Фалькенберг кивнул. По мере поступления данных карта на столе покрывалась символами и огоньками; Джески получал сообщения, а его люди вводили данные в компьютер.

– Хорошо бы получить снимки со спутника, – сказал Фалькенберг. – В сложившемся положении силы Ассоциации могут предпринять только один логичный ход.

Он разговаривал сам с собой. А может, и нет. Может, полагал, что я его понимаю, но я не понимал.

– Во всяком случае только у нас на всей планете артиллерия достаточно мощная, – сказал Фалькенберг. – И мы не можем ею рисковать.

– Но мы должны помочь Боннимену и ранчеро, – возразил я. Я не стал упоминать Кэтрин. Фалькенберг может решить, что для меня это личная проблема. Может, так оно и есть. – Эти танки направляются на юг, как раз к их линиям.

– Знаю. Джески, продолжайте связываться с Боннименом.

– Сэр!

Снаружи прозвучала труба. Сигнал «Полная готовность». Брейди перекрыл весь гул.

– И мы должны освободить губернатора, – сказал Фалькенберг. – Обязательно должны. – Он принял решение. – Джески, свяжите меня с мистером Ван Лоо.

Пока Джески работал на установке, Фалькенберг сказал:

– Хочу, чтобы вы поговорили с ним, мистер Слейтер. Вы с ним знакомы, а я нет. Первым его побуждением будет броситься на юг, на помощь друзьям. Но он не должен этого делать. Его силы, каковы бы они ни были, гораздо полезней в качестве подкрепления для центуриона Гернана в проходе.

– Мистер Ван Лоо, сэр, – сказал Джески.

Фалькенберг протянул мне микрофон.

– У меня нет времени на объяснения, – сказал я. – Вы должны взять с собой всех, кого можете, и подняться к проходу. Его занимает смешанный отряд морских пехотинцев и милиции, и есть вероятность, что силы Ассоциации двинутся на них сверху. Отрядом командует центурион Гернан, и ему понадобится ваша помощь.

– Но что происходит? – спросил Ван Лоо.

– Силы Ассоциации вырвались из Алланспорта и направляются на юг, – ответил я.

– Но наши друзья на юге…

Фалькенберг взял у меня микрофон.

– Говорит капитан Джон Кристиан Фалькенберг. Мы поможем вашим друзьям, но ничего не сможем сделать, если не будут остановлены те, кто спускается к проходу. Вы лучше всего поможете своим друзьям тем, что не пропустите силы Ассоциации в долину.

Наступила долгая пауза.

– Вы не бросите нас, капитан?

– Нет. Мы вас не бросим, – сказал Фалькенберг.

– В таком случае у меня есть слово двух людей чести. Мы поможем вашим друзьям, капитан. Да будет с вами Господь.

– Спасибо. Конец связи. – Он отдал микрофон Джески. – Я предпочел бы парочку противотанковых орудий… или еще лучше собственные танки. Как наш Старина Бистли?

– По-прежнему на ходу, сэр.

Старина Бистли – единственный танк 501-го батальона, реликт тех дней, когда регулярные войска СВ впервые появились на Арарате. Его поддерживали на ходу только постоянно ремонтируя.

– Где люди Ассоциации берут горючее для танков? – удивился Фалькенберг. – К дьяволу это все. Главный старшина, пусть центурион Ардвайн возьмет два взвода роты А и Старину Бистли. Их задача – соединиться с губернатором Суэйлом. Они пойдут через северную окраину города и пойдут осторожно.

– Капитан, это моя рота, – сказал я. – Разрешите пойти с ними.

– Нет. Мне понадобится провести несколько операций, потребуется ваша помощь. Вы не доверяете Ардвайну?

– Конечно, доверяю, сэр…

– Тогда позвольте ему делать свое дело. Главный старшина, цель Ардвайна – отвлечь по крайней мере одну роту противника. Он должен рассредоточить своих людей и двигаться по городу. Чем позже противник поймет, что с ним совсем немного солдат, тем лучше. И пусть не рискует. Если на него нападут, он должен удирать со всех ног.

– Сэр, – сказал Огильви. И повернулся к ожидающему посыльному.

– У Ардвайна есть радио, – напомнил я.

– Конечно, – небрежным тоном ответил Фалькенберг. – Вы хорошо знаете теорию кодов, которыми мы пользуемся, мистер Слейтер?

– Не очень, сэр…

– Знаете достаточно: теоретически при наличии хорошего компьютера любое послание можно перехватить и расшифровать.

– Да, сэр. Но единственный компьютер на Арарате, который может сделать это, – наш в Гаррисоне.

– И еще один, во дворце губернатора в Гармонии, – добавил Фалькенберг. – О других мы ничего не знаем.

– Сэр, вы хотите сказать, что губернатор…

– Нет, – прервал он. – Я ничего не говорю. Хочу только быть уверенным, что мои приказы не перехватят. Джески, какого дьявола? Где Боннимен?

– Мы по-прежнему пытаемся с ним связаться, сэр.

– Есть какие-нибудь сообщения от мисс Малколм или от ранчеро на юге?

– Нет, сэр.

На карте появлялась все новая информация. Левин продолжал докладывать. Из Алланспорта вышли не только два танка, но и значительная артиллерия, и все это вдоль берега направилось на юг. Если Левин прав, в Алланспорте было гораздо больше войск противника, чем мы предполагали.

– Я связался с лейтенантом Боннименом, сэр.

– Слава Богу. – Фалькенберг схватил микрофон. – Мистер Боннимен, почти тысяча солдат противника вырвалась из Алланспорта и движется на юг. С ними по крайней мере два средних танка и значительная артиллерия. Вы хорошо окопались?

– Да, сэр. Мы их сдержим.

– Как? У вас только ружья.

– Нам придется продержаться, сэр, – сказал Луис. – Мисс Малколм с охраной ночью прошла на двадцать километров на юг в надежде получить подкрепление. Она не смогла этого сделать, но сообщила, что на юге появился противник. По крайней мере две группы солдат Ассоциации, а может, и больше движутся на север. Мы должны остановить их, иначе они прорвутся и соединятся с силами из Алланспорта.

– Минутку, – сказал Фалькенберг. – Главный старшина, мне нужна разведка с воздуха района к югу от расположения лейтенанта Боннимена и его ранчеро. Пошлите Страгова. Пусть держится на большой высоте, но мне жизненно необходимо знать, что движется на север, к нам, из Денисбурга. Хорошо, мистер Боннимен. В данный момент вы не знаете, кто вам противостоит.

– Нет, сэр, но у меня очень хорошая позиция. Стрелки в окопах, и мы укрепили оборону с юга.

– Хорошо. Вероятно, вы в большей безопасности, чем все остальные. Если начнутся неприятности, можете отойти на восток, к реке. Я поведу 501-й в обход города. Мы обогнем его достаточно далеко, чтобы оставаться вне досягаемости артиллерии. Потом повернем к реке и пойдем по берегу, пока не доберемся до вас. Если понадобится, наши инженеры наведут понтонный мост и мы отступим за реку.

– Нам обязательно отступать? – в отчаянии спросил Боннимен.

– Как я уже объяснил мистеру Слейтеру, наша главная цель – сохранить 501-й батальон как боевую единицу. Будьте готовы по приказу отступать на восток, мистер Боннимен. До получения такого приказа вы должны во что бы то ни стало удерживать позицию. Вероятно, вам придется нелегко.

– Мы справимся, капитан.

– Прекрасно. Что слышно о мисс Малколм?

– Я не знаю, где она, сэр, но могу послать патруль…

– Нет. У вас нет лишних людей. Если сможете передать ей сообщение, скажите, чтобы она присоединилась к вам, если это возможно. В противном случае она предоставлена сама себе. Вы поняли приказ, мистер?

– Да, сэр.

– Отлично. Конец связи.

– Значит, Кэтрин можно пожертвовать, – сказал я.

– Всеми можно пожертвовать, мистер. Главный старшина, пусть Страгов постоянно будет настроен на частоту мисс Малколм. Если сможет определить ее местоположение, пусть попробует эвакуировать ее с юга, но это не должно отразиться на его основной задаче – разведке.

– Сэр.

– Вы жестокий сукин сын, – сказал я.

Он ответил совершенно спокойно:

– Мистер, мне платят за выполнение определенных обязанностей, и в данный момент я выполняю эти обязанности. Я не слышал вашего замечания. На первый раз прощается. Но только на первый.

Я все понял: если я скажу еще что-нибудь, то пойду под арест, а мои солдаты продолжат сражаться.

– Каков мой приказ, сэр?

– Вы поведете авангард 501-го. Я хочу, чтобы батальон обошел город, оставаясь вне зоны артобстрела. Когда достигнете точки строго на юго-западе от Алланспорта, остановите авангард и подождете батальон, который я направлю к вам. Я до тех пор останусь здесь. Мне по-прежнему нужно доложить губернатору, и я хочу подождать дневных снимков со спутника.

Я посмотрел на часы. Как ни невероятно, до рассвета оставалось еще пятнадцать минут. За последние три четверти часа произошло очень многое. Когда я покидал командную машину, Фалькенберг проигрывал на карте множество схематических бескровных битв с горящими огоньками и дергающимися линиями, возникающими на карте со скоростью света, – подобия многих часов кровавых схваток, смерти и боли.

«И чего ты этим добьешься? – думал я. – Компьютер может дать только такие результаты, которые связаны с введенными в него данными, а твоих сведений о вражеских силах явно недостаточно. Какие силы Ассоциации направляются к проходу, где сейчас центурион Гернан? Нет данных. Сколько врагов движется к Луису, Кэтрин и ее ранчеро? Можно только догадываться. Какова их цель? Опять только догадки. Снова и снова догадки, а Кэтрин там, и вместо того чтобы спасать ее, мы держим батальон в бездействии».

Мне хотелось восстать, уйти к Кэтрин со всеми, кто пойдет за мной, но я не собирался этого делать. Смахнул с глаз слезы. У нас есть задача, и Фалькенберг, вероятно, прав. Он поможет ранчеро, а именно этого хочет Кэтрин. Она поклялась служить этим людям, и мы должны ей в этом помочь. Может быть, Страгов ее найдет. Может быть.

Я пошел к себе и позволил Хартцу облачить меня в броню поверх мундира. Пора выходить, и я радовался тому, что у меня есть дело. Хоть какое-то.

XVII

Долину заполнял густой белый туман. Туман вскипал над рекой и плыл по дну долины. За два часа после рассвета 501-й прошел девять километров. Батальон растянулся длинной колонной людей, мулов и фургонов по грязной полосе, которая когда-то была дорогой, а теперь превратилась в месиво. Солдаты, напрягаясь, вытаскивали за веревки фургоны с вооружением, а когда на полях нам попадались быки и мулы, мы впрягали и их. Два дня над долиной Аллана шел дождь, и теперь поля превратились в болота.

В отдалении слышались выстрелы: колонна Ардвайна, гарнизон Алланспорта, пытающийся прорваться сквозь оборону Луиса, или что-то другое. В этом тумане ничего нельзя понять. Невозможно даже определить, с какой стороны доносятся звуки, а здесь никакого сражения, только грязь.

Здесь, в долине, противника нет. Нет и союзников. Только беженцы, жалкие фигуры; они навьючили свои пожитки на мулов и быков или несут их в руках. Они не знают, куда идут, и мне некуда их направлять. Иногда мы проходили мимо ферм и видели женщин и детей, без всякого выражения глядящих на нас из полуоткрытых дверей или из забранных ставнями окон. Выстрелы на горизонте, проклятия солдат, которые тащат оборудование по грязи, проклятия, с которыми хлещут быков, впряженных в фургоны; резкие крики фермеров, протестующих против утраты своего скота; со всего капает вода, все погружено в туман, все сливается в продолжительный кошмар гнева и бесчувствия. Я чувствовал себя одиноким и совершенно чуждым всему этому. Где люди, освобождать которых мы пришли?

Мы достигли пункта, который указал нам на карте Фалькенберг, и авангард отдыхал, пока не подтянулась основная колонна. Как раз подошли орудия, когда с ревом примчался караван Фалькенберга. Его вездеходы без всяких проблем двигались по грязи – а мы тащились по ней с таким трудом!

Он послал за Дином Ноулзом и приказал нам обоим явиться к нему. Потом отослал всех унтер-офицеров и солдат. Мы остались втроем у стола с картой.

– Я до последней минуты не объяснял, что делаю, – сказал Фалькенберг. – А сейчас объяснение только для ваших ушей. Если кое-что произойдет, я хочу, чтобы кто-нибудь еще знал, что я не сошел с ума.

– Да, сэр, – ответил я. Мы с Дином переглянулись.

– Предварительные соображения, – начал Фалькенберг. – В течение нескольких лет ситуация в долине Аллана выглядит странной. Прежде всего группы осужденных кажутся слишком хорошо вооруженными. Губернатор Суэйл слишком охотно признал их как законное правительство. Я думаю, вы уже переговорили об этом.

Мы с Дином опять переглянулись.

– Вот утренние снимки со спутника, – сказал Фалькенберг. – Туман слишком густой, чтобы были видны подробности, но есть отдельные ясные полосы. Вот это снимок сделан к югу от мистера Боннимена. Хотел бы выслушать ваши комментарии.

Он протянул нам снимки. На большинстве виден только туман, а поверхность под ним совершенно неразличима. На других туман пореже, и тоже ничего не видно на поверхности.

– Совсем ничего, – сказал Дин.

– Вот именно, – согласился Фалькенберг. – Однако у нас есть сообщения о передвижении в этом районе войск. Как будто противник знает, когда над ним проходит спутник, и избегает ясных полос.

– Они вполне могут это знать, – сказал Дин. – Не так уж трудно рассчитать орбиту спутника-шпиона.

– Правильно. А теперь посмотрите на снимки этих ясных полосок, сделанные с сильной разрешающей способностью и при большом увеличении.

Мы снова посмотрели.

– Дороги изъезжены, – сказал я. – Сплошная грязь и колеи. Здесь прошло много людей и фургонов.

– И совсем недавно, я бы сказал. – Фалькенберг довольно кивнул.

Если это было испытание, мы его выдержали.

– Теперь еще кое-какие данные. Я приказал людям сержанта Джески прослушивать все передачи из Алланспорта. Возможно, это имеет смысл, а возможно, не имеет, но сразу после каждого сеанса связи между штабом 501-го батальона и его разбросанными частями губернатор Суэйл связывался со своим дворцом в Гармонии и через полчаса получал ответ. Не немедленный ответ, джентльмены, а ответ через полчаса. И вскоре после этого начинались переговоры на частотах, которыми пользуется Ассоциация.

Нам нечего было сказать в ответ. Единственное возможное объяснение не имело смысла.

– Теперь посмотрим, что задумал противник, – продолжал Фалькенберг. – Он осадил губернатора в Алланспорте. Вначале мы получили приказ отправиться к нему на выручку. Мы не знаем, что они предприняли бы в ответ на это: вместо того чтобы выполнить приказ, мы разработали сложный план захвата их в ловушку. Мы предприняли начальные шаги, и что произошло? Противник предоставил нам возможность продолжать. Он ничего не стал делать. Позже мы узнали, что значительные, возможно, основные силы противника движутся на север. Очевидным препятствием для них является мистер Боннимен с его смешанной группой морских пехотинцев и ранчеро. Должен указать, что уничтожение этих ранчеро очень важно для Ассоциации. Она не только избавляется от потенциальной оппозиции своему правлению, но и делает невозможным в будущем убедить других ранчеро выступить против нее. Ассоциация становится единственным возможным правительством долины Аллана.

– Да, сэр, но почему? – спросил Дин. – Что могло заставить… почему губернатор Суэйл с ними сотрудничает?

– Пока оставим это, мистер Ноулз. Все по порядку. Обратимся к теперешней ситуации. Центурион Ардвайн отлично справился с делом: осторожно обходя Алланспорт с севера, он вызвал появление значительных сил противника. По-видимому, губернатор Суэйл убежден, что здесь занято не менее половины наших сил. Я сообщил ему, что остальную часть 501-го мы переведем с его нынешней позиции непосредственно на восток, на берег реки, где снова разделим силы: половина двинется на юг помогать мистеру Боннимену, вторая половина пойдет к городу. Губернатор признал этот план великолепным. Каково ваше мнение, мистер Слейтер?

– Никогда не слышал о большей глупости, – ответил я. – Особенно если он решил, что вы уже и так разделили свои силы! Поступив так, вы сами напроситесь на разгром – по частям.

– Совершенно верно, – согласился Фалькенберг. – Конечно, у губернатора нет военной подготовки…

– Она не нужна, чтобы понять, что план паршивый, – сказал я. – Проклятый предатель…

– Никаких обвинений, – сказал Фалькенберг. – У нас нет доказательств. На всякий случай я предполагаю, что Ассоциация получает копии всех моих распоряжений. Мне не нужно знать, как она их получает. Но запомните: пользуясь радио, учитывайте, что ваши сообщения могут перехватить.

– Да, сэр. – Дин выглядел задумчивым. – Это сокращает наши возможности связи.

– Конечно. Надеюсь, это никак не скажется. Согласно моим предположениям, противник ожидает, что я брошу свои силы на восток, к реке. Нельзя обмануть эти ожидания. Мистер Ноулз мне необходим для руководства артиллерией. Остаетесь вы, мистер Слейтер. Я хочу, чтобы вы взяли взвод и представили его как две роты. Вы будете посылать поток сообщений, как будто ведете основную часть батальона и докладываете мне в штаб, который остается в безопасности, в тылу. – Фалькенберг едва заметно улыбнулся. – Насколько мне известно, отец разделяет мнение Ирины обо мне. Ему нетрудно будет поверить, что я стараюсь держаться подальше от района активных боевых действий.

– Но что, если мне действительно понадобится передать сообщение? – спросил я.

– Вы знакомы с муштрой О’Грейди? – спросил Фалькенберг.

– Да, сэр. – О’Грейди изобрел особую форму муштры для сержантов. Нужно выполнять только те приказы, которые начинаются словами: «О’Грейди говорит…» После чего сержант разражается потоком приказов.

– Мы сыграем в эту маленькую игру, – сказал Фалькенберг. – Ваша цель – добраться до реки и продемонстрировать, что вы собираетесь напасть на Алланспорт с юга. Затем вы двинетесь прямо на юг, в сторону от города, на соединение с мистером Боннименом. И будете помогать ему защищаться, пока не будете отозваны.

– Но… Капитан, вы ведь предполагаете, что они разузнают о ваших приказах.

Он кивнул.

– Конечно, они устроят засаду. В таком тумане это будет совершенно естественным шагом с их стороны. Поскольку они считают, что с вами основные силы, они, вероятно, воспользуются теми своими силами, которые сегодня утром оставили Алланспорт. Не думаю, что они настолько глупы, чтобы рискнуть с меньшими силами.

– И мы войдем в эту ловушку, – сказал я.

– Да. С открытыми глазами, но войдете. Вы приманка, мистер Слейтер. Заберитесь туда и начинайте дергаться.

Я вспомнил строчку из старой кинокомедии. И процитировал ее. «Неважно, поймаете вы рыбу или нет; когда вы забросили приманку, она больше ни на что не годится».

– Может быть, – сказал Фалькенберг. – Может быть. Но напомню вам, что вы мешаете большим силам Ассоциации нанести удар в спину мистеру Боннимену.

– Будем мешать, пока живы…

– Да. Поэтому я хочу, чтобы вы жили как можно дольше.

– Не могу спорить с таким приказом, капитан.

У реки туман сгустился. Отряд растянулся почти на километр; под влажным белым одеялом, накрывшим долину, каждая манипула оказалась изолированной от остальных. Солдаты забавлялись: мониторы в своих докладах представлялись сержантами, а капралы – центурионами. Они продолжали непрерывно болтать по радио, а в это время два человека в штабе Фалькенберга посылали нам массу приказов, на которые мы не обращали внимания. Пока все шло легко: мы не столкнулись ни с каким сопротивлением.

– Там стена города. – Росак показал налево. Я едва разглядел в тумане темные очертания. – Мы быстро осмотримся. Хорошо, лейтенант?

– Да. Но будьте осторожны.

– Я всегда осторожен, сэр. Брейди, приведи свой взвод. Посмотрим, что там. – И они исчезли в тумане.

Казалось, прошли часы, но на самом деле Брейди вернулся через несколько минут.

– Ничего, сэр. Ничего и никого, по крайней мере вблизи стены. Может, дальше их много. У меня такое чувство.

В моих наушниках послышался голос Росака:

– Продвинулись еще на пятьдесят метров. Никаких перемен по сравнению с тем, что сказал Брейди.

– У него такое же чувство, Брейди? – спросил я.

– Да, сэр.

Я снова включил связь.

– Спасибо, Росак. Возвращайтесь к своей роте.

– Есть, сэр.

С севера доносились отдаленные звуки выстрелов. Группа Ардвайна убедительно изображала продвижение роты. Она по-прежне­му переходила в городе от дома к дому. Я подумал: «Наткнулся ли он на сопротивление или продолжает изображать бой? Ведь он должен был двигаться осторожно, а теперь его люди, должно быть, стреляют во все, что движется. И поднимают очень большой шум».

– Свяжи меня с Фалькенбергом, – приказал я Хартцу.

– Да, мистер Слейтер?

– Капитан, монитор О’Грейди докладывает, что южная окраина города оставлена. Я слышу роту А на севере, но не знаю, с каким сопротивлением она столкнулась.

– С очень небольшим, мистер. На всякий случай оставьте роту в помощь роте А и продолжайте двигаться на юг. Точно в соответствии с планом. Никаких перемен. Понятно?

– Да, сэр.

– Какие-нибудь затруднения с орудиями?

– Небольшие, сэр. Дороги грязные. Трудно двигаться, но мы движемся.

– Прекрасно. Продолжайте. Конец связи.

«Вот и все», – сказал я себе. Приказал монитору окопаться сразу за пределами города и продолжать шуметь.

– Вы только что стали центурионом роты Б, – сказал я ему.

Он улыбнулся.

– Да, сэр. Оставьте их несколько для меня.

– Обязательно, Йокура. Удачи. – И я повел остальную часть своей группы по дороге. Мы растянулись длинной колонной. Туман слегка поредел. Теперь я мог видеть на двадцать метров, а дальше мир превращался в клубящуюся белую пелену.

Как безопасней всего попасть в засаду, спрашивал я себя. Самое безопасное – вообще не попадать. Но если исключить эту возможность, фактически не остается выбора. С помощью проектора в шлеме я вызвал на дорогу карту.

Первое испытание – холм сразу за городом: холм 500, в просторечии Рокпайл (Груда камней). Это действительно лабиринт огромных камней и кремнистых уступов. Он господствует над дорогой у южных ворот Алланспорта. Тот, кто владеет им, контролирует все движение в город и из города.

Если Ассоциация хочет только помешать нам двигаться на юг, именно здесь она должна будет сосредоточить свои силы. Но если ее цель – заманить весь батальон в засаду, она не станет занимать холм и устроит ловушку где-нибудь дальше. В любом случае противник не думает, что я пройду мимо холма, не взглянув на него.

В четырех километрах за Рокпайлом тянется цепочка невысоких холмов. Дорога проходит по долине у их подножий. Идеальное место для засады. «Там нас и поджидают, – решил я. – Только они должны знать, что мы ждем где-нибудь здесь столкновения с ними. Наживка должна дергаться, но не должна слишком откровенно выглядеть наживкой. Как бы я действовал, если бы действительно располагал основным составом батальона? Разумеется, послал бы вперед сильный авангард. Сильный, как вся моя группа. Все, что мельче, не имеет смысла».

– Росак, соберите всех людей. Оставьте фургоны и полдюжины человек с радиоустановками, пусть растянутся вдоль линии марша, а всех остальных ведите сюда. Мы создадим авангард и двинемся на юг.

– Есть, сэр.

Когда солдаты собрались, я повел их вверх на Рокпайл. Конечно, там никого не было. Я рассчитал верно. Нас ждут дальше.

Росак подтолкнул меня и слегка повернул голову направо. Я неприметно кивнул.

– Не показывайте, сержант. Я видел там какое-то движение.

Мы добрались до холмов.

– Боже, чего они ждут? – прошептал Росак.

– Весь батальон. Мы им не нужны: им нужен весь 501-й.

– Да, сэр.

Мы двинулись вперед. Туман рассеивался, теперь видимость ограничивалась пятьюдесятью метрами. Вскоре станет очевидно, что за нами нет никаких войск, несмотря на громкие проклятия и скрип колес фургонов позади. Поразительно, какой шум способны поднять несколько фургонов, если как следует постараться.

«К дьяволу, – подумал я. – Нужно найти хорошую позицию и попытаться ее удержать. Дальше в ловушку заходить нельзя. Впереди скалистый участок. Не очень подходящий, но лучшее место, какое я видел за последние полчаса».

Я подтолкнул Росака.

– Когда доберемся туда, разместите людей между скалами. Там туман гуще.

– А что если там противник? – спросил Росак.

– Тогда попробуем его оттуда выбить, но я сомневаюсь, что он там. Думаю, они уходят с нашего пути, когда мы приближаемся. Все еще считают, что в километре за нами вся колонна. – Звучит убедительно, подумал я про себя. – Займем защитный периметр и будем ждать здесь окончания войны.

– Конечно. – Росак передвинулся направо и заговорил со своим соседом. Команду передавали по цепочке.

«Еще три минуты, – сказал я себе. – Три минуты, и у нас будет хоть какое-то укрытие». Место, которое я выбрал, представляло собой седловину, проход между холмами. Не слишком хорошо, но все же лучше, чем дорога. Я чувствовал нацеленные на нас со всех сторон ружья, но не видел ничего, кроме гротескных очертаний в тумане, с камней капала вода. Мы поднимались выше, упрямо продвигаясь к избранному мной месту.

Может, за нами никто не наблюдает. Возможно, противник на другой стороне долины. Ты видел только одного человека. Может, это даже не человек. Просто что-то движущееся. Дикое животное. Собака. Клок тумана.

Что бы это ни было, больше я не могу ждать. Тебе и не придется. Еще минута. Вот тот камень, большой. Когда доберешься до него, все будет кончено. Не беги. Двигайся медленно …

– Отлично, можете садиться. Немного передохнем! – крикнул я. – Хартц, передай колонне, чтобы не рассредоточивалась. Десять минут. Ротам собраться и подождать отставших. Они подойдут после привала.

– Зэр.

– Установите охрану периметра, сержант.

– Сэр! – отозвался Росак.

– Капрал Брейди, как насчет кофе? Можете поставить печь под прикрытием камней.

– Слушаюсь, лейтенант.

Солдаты исчезали в тумане. Слышались скрежещущие звуки: они подыскивали себе укрытия. Я ушел с открытого места и скорчился рядом с капралом Брейди.

– На самом деле не нужно готовить кофе, – сказал я ему.

– А почему нет, лейтенант? Нам ведь придется немного подождать?

– Надеюсь, капрал. Надеюсь. Но туман быстро рассеивается.

Десять минут спустя мы услышали орудийные выстрелы. В густом тумане трудно было определить направление, но мне показалось, что грохочет впереди, на юге. Определить дальность не было никакой возможности.

– О’Грейди передает сообщение капитана Фалькенберга, – сказал Хартц. – Группа лейтенанта Боннимена подвергается мощной атаке с юга.

– Принято. – С юга. Значит, колонна, идущая с севера от Денисбурга, вступила в контакт с ранчеро Луиса. Пока предположения Фалькенберга подтверждаются. Может, и весь его сложный план сработает.

– Что-нибудь новое от Ардвайна?

– Никаких сообщений, зэр.

Я переключил свою командную установку на общую частоту.

– Всем подразделениям 501-го, к югу сильная стрельба. Собраться немедленно. Мы идем на юг для оказания поддержки. Пусть артиллерия отправляется немедленно.

Послышался хор ответов по радио. Всего дюжина человек, но похоже на несколько сотен. Я был бы уверен, что движется целый батальон. И поздравлял себя, когда сквозь туман прорвался солнечный луч и осветил землю у моих ног.

XVIII

Едва показалось солнце, туман рассеялся. Несколько секунд спустя видимость вместо пятидесяти метров достигла ста, потом двухсот. Через минуту дорога на север стала видна на целый километр – и она была совершенно пуста. По ней с трудом тащился один фургон, а еще дальше шел единственный человек с рацией.

– О’Грейди приказывает всем ложиться! – крикнул я. – Хартц, передай Фалькенбергу, что уловка раскрыта.

По-прежнему ничего не происходило. Я достал бинокль и осмотрел скалы над и за нами. Повсюду движение.

– Боже, – сказал я. – Росак, мы столкнулись с основными силами Алланспорта. Не меньше тысячи человек. Окапывайтесь и не высовывайте головы.

Внизу на дороге разорвался снаряд. Потом еще один – и целый залп. «Неплохая стрельба», – сказал я себе. Конечно, ни в кого они не попали, потому что попадать было не в кого, кроме одинокого фургона. Но нацелились отменно. Будь мы там, весь залп пришелся бы по нас.

Над головой засвистели ружейные пули. Солдаты Ассоциации наконец открыли огонь. Я попытался представить, что чувствует командир противника, и рассмеялся. Он долго и терпеливо ждал, пока мы не окажемся в ловушке, а поймал меньше взвода. Должно быть, он вне себя от ярости.

И собирается перемолоть в фарш моих шестьдесят человек, две мортиры и четыре легких пулемета. Однако на это потребуется время. Я выбрал неплохое место для встречи с противником. Теперь, когда туман рассеялся, я видел, что место лучше, чем я предположил по карте. У нас относительно чистое поле обстрела, а камни большие и прочные. Им придется прийти сюда, чтобы взять нас. Нужно только не высовываться.

Нет смысла себя обманывать.

– О’Грейди говорит ждать и подпустить их поближе.

Послышался хор ответов, затем труба Брейди. Начал он с сигнала полной готовности, исполнил еще с полдюжины сигналов и наконец перешел к маршу линейной морской пехоты. «Его любимый, – подумал я. – Чертовски хорошо играет». Но тут я услышал свист снарядов и нырнул в убежище между камнями. И сразу вслед за этим на нашу позицию обрушился залп тяжелой артиллерии.

Внизу на дорогу высыпало множество солдат противника. Мои радисты и два солдата с фургоном погибли в несколько секунд. По склону к нам поднималось не меньше роты Ассоциации.

И тут командир сил Ассоциации допустил первую ошибку. Его артиллерия достаточно эффективно мешала нам поднять головы из-за скал, но те же скалы хорошо укрывали нас, и мы почти не несли потерь. Чтобы начать атаку, солдаты Ассоциации подождали конца артподготовки. Но нужны опытные унтер-офицеры и дисциплинированные войска, чтобы избежать потерь от собственной артиллерии. Это себя оправдывает, но нападающие об этом не знали или в это не верили.

Когда кончился артобстрел, они были слишком далеко. Через мгновение мои люди вынырнули из укрытий. И начали поливать огнем наступающих – ружья, пулеметы, а немного погодя и обе мортиры. Мало у кого из солдат противника была броня, и наш огонь действовал опустошающе.

– Бравые ребята, – хмыкнул Хартц. – Идут и идут.

Да, они продолжали наступать, но недолго. В пятидесяти метрах от нас ассоциаты остановились, дрогнули и обратились в бегство, прихватив с собой одних раненых и оставив других. Когда атака захлебнулась, мы спрятались за скалы в ожидании нового обстрела.

– Один ноль в пользу морской пехоты, – выкрикнул я.

Брейди отозвался заключительными коленцами марша.

– И никто не устоит перед нами…

– Больше не сунутся, – сказал Росак. Он довольно улыбался. – Парни молодцы, мистер Слейтер.

– Да, молодцы.

У нас все стихло, но с юга доносились звуки отчаянной схватки: артиллерия, ружья и пулеметы, мортиры и гранаты. Звуки становились громче, как будто приближались к нам. Луис и его команда ранчеро сражались с намного превосходящим их противником. Я подумал: «Не с ними ли Кэтрин?»

– Теперь попытаются подбираться поодиночке, – предсказал Росак.

– Почему ты так думаешь? – спросил Хартц.

– Никакой дисциплины. После того, что произошло в последний раз, они больше не пойдут в атаку.

– Нет, будет еще одно общее нападение. Может, два, – возразил Хартц.

– Ни за что. Готов поспорить? На завтрашний винный рацион.

– Договорились, – ответил Хартц. Он немного помолчал, потом протянул мне микрофон. – Капитан Фалькенберг.

– Спасибо. Да, капитан?

– О’Грейди говорит, что муштра О’Грейди кончена. Понятно?

– Да, сэр.

– Какова у вас ситуация?

– Мы в седловине севернее холма 239, в семи километрах к югу от Алланспорта, – сказал я. – Пока держимся хорошо, но мы окружены. Большинство сил противника сосредоточено между нами и Алланспортом. Они пропустили нас в засаду. Один раз попытались атаковать, но отошли. Росак и Харц спорят о том, что они предпримут дальше.

– Сколько сможете продержаться?

– Зависит от того, на какие потери они готовы пойти, чтобы выбить нас отсюда.

– Вам не нужно будет держаться так долго, – сказал Фалькенберг. – Многое произошло. Ардвайн прорвался к губернатору и вывел его, но столкнулся с сильным отрядом в Алланспорте. А по мосту через реку к противнику с востока подходит подкрепление.

– Похоже, они пустили в ход все, что имеют.

– Да, и мы их бьем. Колонна, которая шла на север из Денисбурга, столкнулась с группой Боннимена. Они попытались прорваться, но мы обошли их с запада и ударили с фланга. Они этого не ожидали. Ваш маневр полностью одурачил их. Когда они поняли, что 501-й не с вами, было уже поздно. Теперь они знают, но мы их разбили. Конечно, их гораздо больше, чем нас, и всех мы сдержать не можем. Они прорвались между Боннименом и рекой, и вы прямо у них на пути.

– Вот это здорово!

– Думаю, вам стоит уйти с их пути, – сказал Фалькенберг. – Сомневаюсь, что вы сможете их остановить.

– Если они соединятся с силами у Алланспорта, то уйдут через мост. Я не могу их сдержать, но если вы дадите артиллерийскую поддержку, я смогу корректировать огонь. Так мы сможем их задержать.

– Я как раз собирался это предложить, – ответил Фалькенберг. – Я отправил Ардвайна и губернатора в сопровождении охраны к холму за пределами Алланспорта – к Рокпайлу. Этот холм кажется господствующей позицией.

– Так и есть, сэр. Я его видел. Если мы его удержим, то сможем помешать им уйти из Алланспорта. И всех захватим в мешок.

– Стоит попробовать, – сказал Фалькенберг. – Если вы сможете удержаться. Вас ждет тяжелый час, прежде чем я смогу поддержать вас артиллерией.

– Мы продержимся, сэр.

– Удачи.

Росак проиграл свой винный рацион. Они еще раз попробовали атаковать нас. Два взвода сил Ассоциации подобрались к нашей позиции на двадцать метров, прежде чем мы их отбросили. Когда все кончилось, из моих шестидесяти человек боеспособными оставались тридцать.

Но эта попытка оказалась последней. Вскоре после этого ассоциаты перегруппировались. Те, что находились южнее нас, прошли вдоль холмов на соединение с основной массой, и теперь вся группа двинулась на север, к Алланспорту.

Звуки боя на юге все время приближались. Фалькенберг отправил отряд Дина параллельно войскам Ассоциации, чтобы поддержать нас, но помощь вовремя не придет.

Я отправил раненых выше по холму и подальше от дороги, приказал им окопаться и лежать тихо. Остальные последовали за отступающими. Теперь мы оказались между группой впереди и колонной из Денисбурга сзади.

Первые группы солдат Ассоциации подходили к Рокпайлу, когда Дин оказался в пределах досягаемости. Его по-прежнему отделяло от нас шесть километров к юго-востоку – немалое расстояние для выстрелов, но мы занимали хорошую позицию, и в наших силах было помочь ему вести огонь. Я вызвал первый залп по наступающим войскам Ассоциации. Перелет. Прежде чем я смог скорректировать стрельбу, противник отступил.

– Они выслали другую группу, из-за холма, – сказал Росак. – Нам их не остановить.

– Нет.

Они подошли чертовски близко. Еще несколько минут, и мы взяли бы их в мешок. Колонна Фалькенберга находилась теперь всего в двух километрах и быстро приближалась.

– Держитесь, – передал Дин. – С нами связался капрал Данжер. Он говорит, что со своей позиции может руководить нашим огнем.

– Он один из раненых, которых мы отослали с передовой, – ответил я. – Да, со своей позиции он видит всю дорогу, но он долго не продержится, если они заметят наблюдателя.

– Начинать огонь? – спросил Дин.

– Да, раздался громогласный голос капрала Данжера, у которого была девушка в Гармонии и жена на Земле.

– Одно орудие оставляю в вашем распоряжении, – сказал Дин. – Остальные стреляют по указаниям Данжера.

Несколько минут спустя мы услышали артиллерийские разрывы на дороге за нами. Настоящий ад воцарился там, где отступали солдаты Ассоциации. Огонь продолжался минут десять; потом снова заговорил Дин.

– Данжер больше не отвечает. Ничего не поделаешь. Я могу поддержать вас огнем, но это стрельба вслепую.

Некоторое время я размышлял. Какая досада! Если б мы добрались до вершины Рокпайла, дорога в Алланспорт была бы перекрыта. Я все еще сыпал проклятиями, когда Хартц настойчиво позвал меня.

– Центурион Ардвайн на линии, сэр.

– Ардвайн, где вы?

– Меньше километра к западу от вас, лейтенант. Огибаем город. Не можем без поддержки зайти внутрь. Во всяком случае, милиция против.

– Сколько у вас морских пехотинцев?

– Боеспособных около восьмидесяти. И Старина Бистли.

– Ардвайн, двигайтесь побыстрей. Как только подойдете, мы присоединимся к вам. Мы собираемся захватить вершину Рокпайла и сидеть там, пока не подойдет Фалькенберг. С артиллерийской поддержкой Дина мы сможем удержаться.

– Есть, сэр. Идем.

– Вперед! – закричал я. – Кто ранен и не может бежать?

Никто не ответил.

– Час назад сержант Росак был ранен в ногу, лейтенант, – сказал Хартц.

– Я могу идти, – отозвался Росак.

– Вздор. Оставайтесь здесь и направляйте огонь артиллерии. Все ходячие раненые остаются с ним. Остальные вперед. Мы должны к приходу центуриона Ардвайна занять позицию.

– Но…

– Заткнитесь и выполняйте приказ, Росак. – Я махнул рукой, и мы начали быстро спускаться со своего невысокого холма. Добравшись до основания Рокпайла, мы еле отдышались. Там уже находились солдаты Ассоциации. Не знаю, сколько именно. Следовало подняться на вершину раньше, чем к ним подойдет подкрепление. Путь наверх передо мной чист, потому что находится в прямой видимости Росака и других корректировщиков артиллерии. Мы можем воспользоваться этим путем, а противник – нет.

Я знаком послал людей вперед. Даже дюжины наших на вершине хватит, чтобы Ардвайн мог подойти быстрей. Мы начали подъем. Двое упали, потом еще один, и мои солдаты начали оглядываться в поисках укрытия. Я не мог их винить, но не мог и позволить им остановиться. Подъем на этот холм стал единственной целью моей жизни. Я должен заставить их идти дальше.

– Брейди! – закричал я. – Капрал, играйте наступление!

Зазвенела труба. Монитор сорвал флаг и замахал им над головой. Я крикнул: «Все за мной!» – и побежал вверх по холму. И тут в двух метрах от меня разорвался снаряд из мортиры. Я успел увидеть ярко-красные пятна на ногах и подумал: «Моя ли это кровь?» Потом упал. И перестал слышать шум битвы.

* * *

– Лейтенант! Мистер Слейтер!

Я на дне глубокого колодца. Внизу темно, а смотреть наверх, на свет, больно. Мне хочется снова нырнуть на дно, но кто-то кричит:

– Мистер Слейтер!

– Он приходит в себя, центурион.

– Должен, Крисп. Мистер Слейтер!

Вокруг меня люди. Я не очень хорошо их вижу, но узнаю голос.

– Да, центурион.

– Мистер Слейтер, – сказал Ардвайн. – Губернатор говорит, что мы не должны брать холм. Что нам делать, сэр?

Какая-то бессмыслица. Где я?

У меня хватило ума не спрашивать. «Все задают этот вопрос, – подумал я. – Но почему все об этом спрашивают? Я не знаю…»

Меня посадили. Зрение снова сфокусировалось – всего на мгновение. Я окружен людьми и камнями. Камни большие. И тут же я понял, где нахожусь. Я проходил мимо этих камней. Они у основания холма. Камни под Рокпайлом.

– В чем дело? Почему мы не на холме? – спросил я.

– Сэр…

– Лейтенант, я приказал вашим людям отступить. Их недостаточно, чтобы захватить холм, и нет смысла их терять.

«Это не губернатор, но я уже слышал этот голос. Тревор. Полковник милиции Тревор. Он был со Суэйлом на совещании в Вирсавии». – Я вспомнил обрывки этой встречи и попытался вспомнить больше. Потом подумал, что это глупо. – «Та встреча совсем не важна, но я не могу ясно думать. Но что важно? Что-то такое, что я должен сделать. Подняться на холм. Я должен подняться на холм».

– Поднимите мена на ноги, центурион.

– Сэр…

– Ну! – рявкнул я. – Я иду наверх. Мы должны взять Рокпайл.

– Вы слышали приказ командира! – закричал Ардвайн. – Вперед!

– Слейтер, вы не отдаете себе отчета в своих словах! – кричал Тревор.

Я не обратил на него внимания.

– Мне нужно видеть, – сказал я. Попробовал встать, но ноги не слушались. Я хотел ими подвигать, но ничего не вышло. – Поднимите меня так, чтобы я мог видеть, – сказал я.

– Сэр…

– Крисп, не спорьте со мной! Выполняйте.

– Вы спятили, Слейтер! – кричал Тревор. – Вы бредите. Сержант Крисп, опустите его на землю. Вы его убьете.

Медик потащил меня по тропе между камнями. Ардвайн повел людей на холм. Это не только морские пехотинцы, заметил я. Милиция тоже пошла за нами. «Безумие, – шептало что-то в моей голове. – Все это безумие. Заразная болезнь, и они тоже ее подхватили». Я отогнал эту мысль.

Солдаты падали, но штурм склона продолжался. Я не знал, достигли ли мои люди вершины.

– Хотите видеть? – кричал Тревор. – Ну так посмотрите! Вы послали их наверх. Это убийство, а меня они даже не слушают. Вы должны отозвать их, Слейтер. Заставьте их отступить.

Я посмотрел на упавших. Некоторые совсем близко от меня. Не прошли и двадцати метров. Видна окровавленная половина тела. Рядом что-то блестящее. Я повернулся к Тревору.

– Отступить, полковник? Видите это? Наш трубач погиб, трубя наступление. И я не знаю, как приказать отступать.

XIX

Я снова в глубоком колодце, в нем темно, и мне страшно. Ко мне тянутся, пытаются дотянуться, и я хочу помочь. Я знаю, что провел здесь много времени, и хочу выйти, потому что слышу, как меня зовет Кэтрин. Я поискал ее руку, но не нашел. Помню, что кричал, но не помню, что именно говорил. Этот кошмар продолжался очень долго.

Потом наступил день. Свет оранжево-красный, очень яркий, и на стенах пляшут оранжевые пятна. Я попытался шевельнуть головой.

– Док! – крикнул кто-то. Голос прозвучал очень громко.

– Хэл?

– Я тебя не вижу, – сказал я. – Где ты, Кэтрин? Где ты?

– Здесь, Хэл. Я все время здесь.

И снова наступила тьма, но теперь мне не было так одиноко.

После этого я несколько раз просыпался. Много говорить не мог, а когда говорил, то, вероятно, звучало это бессмысленно, но постепенно все вокруг начало проясняться. Я в госпитале в Гаррисоне и лежу здесь уже много недель. Сколько именно, не знаю. Никто ничего мне не рассказывает, и все говорят вполголоса, как будто я умираю. Но я не умер.

– Что со мной? – спросил я.

– Спокойней, молодой человек. – Белый халат, очки с толстыми стеклами, каштановая борода с проседью.

– А вы кто такой?

– Это доктор Сечи, – сказала Кэтрин.

– А почему он не говорит, что со мной?

– Не хочет тебя тревожить.

– Тревожить? Думаешь, незнание способствует душевному покою? Рассказывайте.

– Ну, хорошо, – согласился Сечи. – Ничего неизлечимого. Прежде всего поймите это. Ничего неизлечимого, хотя для выздоровления понадобится много времени. Несколько раз мы вас едва не потеряли. Множественные разрывы кишок, два сломанных позвонка, сложный перелом левого бедра и многочисленные царапины, ушибы, ссадины и контузии. Не говоря уже о почти полной потере крови, когда вас доставили. Все это мы можем привести в порядок, но вам придется какое-то время побыть здесь, капитан. – Он взял меня за руку, и я почувствовал надавливание шприца. – Сейчас вы уснете, а остальное мы вам расскажем завтра.

– Но… – Что бы я ни собирался сказать, мне это не удалось. Я снова погрузился. Но не в колодец. На этот раз просто в сон и сумел почувствовать разницу.

Когда я проснулся, рядом сидел Фалькенберг. Он улыбнулся мне.

Я ответил улыбкой.

– Привет, капитан.

– Майор. Капитан теперь вы.

– Как это?

– Повышение, временное, но Харрингтон считает, что оно станет постоянным.

– Значит, мы победили.

– О да. – Он сел так, чтобы я мог его видеть. Глаза его в этом свете казались светло-голубыми. – Лейтенант Ардвайн взял Рокпайл, но утверждает, что это ваша заслуга.

– Лейтенант Ардвайн. Как много повышений однако, – сказал я.

– Да, не без того. Ассоциация как организованная военная сила больше не существует. Власть у друзей вашей девушки. Ван Лоо исполняет обязанности президента или координатора – как там его называют. Губернатор Суэйл не очень этим доволен, но официально должен выражать удовлетворение. Ему не хотелось подписывать и рапорт Харрингтона, но пришлось это сделать.

– Но он грязный предатель! Почему он еще губернатор?

– Вы ведете себя в соответствии со своим возрастом, капитан. – В голосе Фалькенберга теперь не было веселья. – У нас нет доказательств. Если хотите, могу рассказать вам всю историю. На самом деле вам лучше послушать. Вы теперь популярны во Флоте, но в Большом Сенате найдутся такие, которым вы будете как кость в горле.

– Расскажите.

– Суэйл всегда принадлежал к сторонникам Бронсона, – заговорил Фалькенберг. – Семья Бронсонов владеет «Доувер минерал дивелопмент, инк.» Похоже, на этой планете есть кое-что, о чем не подозревают «Американ экспресс» или «Кенникотт». «Доувер» это обнаружил и попытался купить права на разработку минералов. Святоши отказались продавать права, особенно фермеры типа Ван Лоо и Ситона. Они не хотели промышленного развития планеты, и Суэйлу стало ясно, что никаких прав «Доуверу» не видать. Тогда Суэйл сделал своей политикой поддержку групп вроде Ассоциации в обмен на их подписи под контрактами на разработку недр планеты. Если признать в качестве законных правительств достаточное количество таких групп, никаких трудностей с контрактами не будет. Остальное, вероятно, вы можете представить сами.

– Может, дело в голове, – ответил я, – но не могу. Почему тогда он отправил нас в долину? Почему сам туда отправился?

– Подпись под контрактом на добычу минералов не сделала их рабами. Они попытались поднять цены на зерно. Но если бы купцы из Гармонии начали громко жаловаться, Суэйл слетел бы с поста здешнего губернатора, и какая тогда от него польза «Доуверу»? Ему нужно было надавить на них – достаточно, чтобы заставить продавать зерно, но не настолько, чтобы вообще их выбросить.

– Но мы их выбросили, – сказал я.

– Да, выбросили. На этот раз. Не думайте, что все кончено.

– Но должно закончиться, – возразил я. – Он не сможет еще раз проделать то же самое.

– Вероятно, не сможет. Бронсон не любит использовать неудачников. Думаю, очень скоро губернатор Суэйл займет пост первого секретаря на одном из шахтерских астероидов. Здесь будет другой губернатор, если не приспешник Бронсона, то кого-нибудь другого. Я не хотел вас расстраивать. Вам предстоит принять решение. Я получил назначение в регулярный линейный полк в качестве адъютанта полка. 42-й полк. На Кенникотте. Трудная служба. Будет много схваток, много возможностей проявить себя, ведь это регулярные войска. У меня есть место в штате. Хотите отправиться со мной? Мне сказали, что к приходу следующего корабля вы будете здоровы.

– Я об этом подумаю.

– Подумайте. Перед вами хорошая карьера. Теперь вы самый молодой капитан во Флоте. Военную звезду не могу вам дать, но еще одну медаль получите.

– Подумаю. Мне нужно поговорить с Кэтрин.

Он пожал плечами.

– Конечно, капитан. – Улыбнулся и вышел.

Капитан. Капитаны могут жениться. Майоры должны жениться. Полковники обязаны быть женатыми …

Но так говорят солдаты, а я не уверен, что я солдат. «Странно, – подумал я. – Все говорят, что я солдат. Я хорошо воевал, передо мной большая карьера, но мне все кажется приступом безумия. Капрал Брейди больше не будет играть на своей трубе – из-за меня. Данжер был ранен, но остался бы жить, если бы не вызвался быть корректировщиком артогня. И все прочие – Левин, и Либерман, и новобранец – их нет; рядовой Дитц, и другие, мертвые и раненые, сливались в памяти, так что я не мог вспомнить, где и как каждый из них умер, помнил только, что это я их убил.

Но мы победили. Славная победа. Для Фалькенберга этого достаточно. Он выполнил свою работу и сделал это хорошо. Но достаточно ли этого для меня? И будет ли достаточно в будущем?»

Встав с постели и начав ходить, я не мог избежать встречи с губернатором Суэйлом. Ирина заботилась о Боннимене. Луис был ранен тяжелее, чем я. Тебе иногда могут отрастить новую ногу, но на это требуется очень много времени и это очень больно. Ирина приходила к нему ежедневно, и, когда я смог покинуть госпиталь, она настояла, чтобы я пришел с ней во дворец. Так что встреча с губернатором была неизбежна.

– Надеюсь, вы собой гордитесь, – сказал Суэйл. – Все остальные гордятся.

– Хьюго, это несправедливо, – возразила Ирина.

– Несправедливо? – переспросил Суэйл. – Как это несправедливо?

– Я выполнял работу, за которую мне платят, – сказал я.

– Да. Вы выполняли свою работу – и лишили меня возможности выполнять мою. Садитесь, капитан Слейтер. Ваш майор Фалькенберг многое рассказывал вам обо мне. Теперь позвольте изложить мою версию событий.

– В этом нет необходимости, губернатор, – сказал я.

– Есть. Или вы боитесь узнать, что натворили?

– Нет, не боюсь. Я помог свергнуть банду разбойников, которая объявила себя правительством. И горжусь этим.

– Правда? А вы бывали в последнее время в долине Аллана, капитан? Конечно, нет. И сомневаюсь, чтобы Кэтрин Малколм рассказала вам, что там происходит, – как Ван Лоо, Гарри Ситон и религиозный фанатик по имени брат Дорнан создали комиссии, которые проверяют мораль и преданность всех жителей долины и всех, кого сочтут безнравственными, сгоняют с земли, а землю отдают своим людям. Думаю, она вам об этом не рассказывала.

– Я вам не верю.

– Правда? Спросите мисс Малколм. А Ирине вы поверите? Она знает правду.

Я взглянул на Ирину. В ее глазах была боль. Говорит ей было не обязательно.

– Я был губернатором всей планеты, Слейтер. Не только Гармонии, не только долин Иордана и Аллана, но всей планеты. Но на меня возложили ответственность и не дали власти, не дали средств для управления. Что мне было делать с осужденными, Слейтер? Их присылают сюда тысячами, но не дают ничего, чтобы кормить их. Как им жить?

– Они могут работать…

– Где? На фермах и ранчо в пятьсот гектаров? Лучшие земли планеты разделены на большие ранчо, половина земли не обрабатывается, потому что нет удобрений, нет ирригации, нет даже дренажной системы. Они не могут работать в несуществующей промышленности. Разве вы не понимаете, что Арарат должен индустриализироваться? Неважно, чего хотят фермеры из долины Аллана или святоши. Индустриализация или голодная смерть, и клянусь Господом, пока я что-то могу сделать для них, голода не будет.

– Поэтому вы решили предать 501-й. Помочь Ассоциации разбить нас. Достойный способ достижения достойной цели.

– Не менее достойный, чем ваш. Ваш способ – смерть и разрушения. Война почетна, обман нет. Я предпочитаю свой способ, капитан.

– Я так и думал.

Суэйл энергично кивнул – но не мне, а себе.

– Самоуверенный. Гордый и самоуверенный. Скажите, капитан, а чем вы лучше Ассоциации Защиты? Она тоже сражалась. Не за честь корпуса, а за свою землю, за свои семьи и друзей. Она проиграла. У вас лучше подготовлены солдаты, лучше офицеры, намного лучше вооружение и оборудование. Если бы вы потерпели поражение, вас на определенных условиях вернули бы в Гаррисон. А солдат Ассоциации расстреливали на месте. Всех расстреляли. Гордитесь, Слейтер. Меня от вас тошнит. Я пойду. Не хочется спорить с гостями моей дочери.

– Это все правда? – спросил я у Ирины. – Солдат Ассоциации расстреляли?

– Не всех, – ответила Ирина. – Те, что сдались капитану Фалькенбергу, живы. Он даже набрал из них добровольцев.

Еще бы. Батальон после сражений нуждается в пополнении.

– А что случилось с остальными?

– Их держали под стражей в Вирсавии. Бойня началась после того, как ваши морские пехотинцы ушли из долины.

– Конечно. Люди, которые не хотели сражаться за свой дом, когда нам нужна была их помощь, после окончания войны стали настоящими патриотами, – сказал я. – Я вернусь к себе, Ирина. Спасибо, что пригласили.

– Но сюда придет Кэтрин. Она вот-вот будет…

– Сейчас я никого не хочу видеть. Прошу прощения. – Я быстро вышел и пошел по улицам Гармонии. Завидев меня, жители улыбались и кивали. Морские пехотинцы по-прежне­му популярны. Конечно. Мы расчистили торговый путь по Иордану и освободили долину Аллана. Зерно подешевело, а осужденных мы приструнили. Почему бы горожанам не любить нас?

Когда я входил в крепость, прозвучал сигнал вечерней поверки. В темноте приятно звучали горн и барабан. Часовые отдавали мне честь. Жизнь здесь упорядочена, и не нужно ни о чем думать.

Хартц оставил полную бутылку бренди на виду, чтобы я мог ее найти. Согласно его теории, я выздоравливал медленно, потому что недостаточно много пил. Хирурги этого мнения не разделяли. Они отрезали от меня куски, а потом использовали стимуляторы регенерации, чтобы нарастить куски получше. Процесс болезненный, и они не считали, что алкоголь способен ему помочь.

К дьяволу все это, подумал я и налил себе двойную порцию. И не успел с ней покончить, как вошла Кэтрин.

– Ирина сказала… Хэл, тебе нельзя пить.

– Сомневаюсь, чтобы Ирина сказала это.

– Ты знаешь… да что с тобой, Хэл?

– Почему ты мне не рассказала?

– Я собиралась рассказать. Позже. Но удобного случая как-то не находилось.

– Это все правда? Твои друзья гонят в холмы семьи всех, кто сотрудничал с Ассоциацией? И они расстреляли пленных?

– Это… да. Это правда.

– Почему ты их не остановила?

– А я должна? – Она посмотрела на шрамы на руках. – Должна?

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал я.

Это был Фалькенберг.

– Я думал, вы один, – сказал он.

– Входите. Я в затруднении.

– Я так и думал. Бренди еще есть?

– Конечно. Что значит, вы так и думали?

– Вы только что узнали, что произошло в долине Аллана.

– Черт возьми! Что, Ирина успела рассказать всему Гаррисону? Мне не нужны утешения.

– Верно. – Он не пошевелился. – Выкладывайте, мистер.

– К капитанам не обращаются «мистер».

Он улыбнулся.

– Конечно, нет. Простите. В чем дело, Хэл? Обнаружили, что мир устроен не так просто, как вы думали?

– Джон, ради чего мы сражались? Что хорошего мы сделали?

Он вытянул руку к бутылке и налил нам обоим.

– Мы вышвырнули банду преступников. Вы сомневаетесь в том, что они преступники? И считаете, что люди, которым мы помогаем, должны быть святыми?

– Но женщины. И дети. Что будет с ними? И губернатор прав – нужно что-то сделать для осужденных. Бедняг ссылают сюда, но мы не можем их просто выбросить.

– На западе есть земли, – сказала Кэтрин. – Они могут их получить. Мой дед начинал с самого начала. Почему они так не могут?

– Губернатор во многом прав, – продолжал Фалькенберг. – Рано или поздно на Арарат должна прийти промышленность. Неужели она придет только для того, чтобы семейство Бронсонов стало еще богаче? За счет фермеров, которые потом и кровью заслужили свои земли? Хэл, если вы сомневаетесь в наших действиях здесь, на Арарате, что вы скажете, когда Флот прикажет вам совершить что-нибудь действительно жестокое?

– Не знаю. И это меня тревожит.

– Вы спрашиваете, что хорошего мы сделали? – говорил Фалькенберг. – Мы выиграли время. На Земле готовы начать новую войну, которая не кончится, пока не будут убиты миллиарды. Мешает этому только Флот. Только он, Хэл. Можете сколь угодно цинично относиться к СоВладению. Можете презирать сенатора Бронсона и его друзей – да и врагов тоже, черт побери! Но помните, что Флот сохраняет мир, и пока он это делает, Земля живет. И если цена этому – наши грязные руки на фронтире, что ж, придется заплатить эту цену. А уплачивая ее, мы время от времени делаем что-нибудь правильное. Думаю, так было здесь. Потому что как бы жестоки ни были Ван Лоо и его люди теперь, когда война кончилась, они не злы. Я предпочел бы доверить будущее им, а не тем, кто сделал… это. – Он взял Кэтрин за руку и развернул ее. – Мы не можем сделать мир совершенным, Хэл. Но мы можем не допустить худшего, что люди делают друг другу. Если этого недостаточно, у нас есть своя честь, пусть ее нет у наших хозяев. Флот наша страна, Хэл, и это достойная родина. – Он рассмеялся и осушил свой стакан. – От разговоров пересыхает горло. Наш волынщик разучил три новых мелодии. Пойдем послушаем. Вы заслуживаете вечера в клубе, выпивка за счет батальона. Там ваши друзья, вы не часто их видели в последнее время.

Он встал, чуть улыбаясь.

– Пока, Хэл. Кэтрин.

– Ты пойдешь с ним? – спросила Кэтрин, когда за Фалькенбергом закрылась дверь.

– Ты знаешь, как я люблю волынки…

– Не уклоняйся от ответа. Он предложил тебе место в своем новом полку, и ты его примешь.

– Не знаю. Я думал об этом…

– Я знаю. Раньше не знала, а теперь знаю. Я следила за тобой, пока он говорил. Ты пойдешь с ним.

– Наверно. А ты пойдешь со мной?

– Если я тебе нужна, да. Не могу вернуться на ферму. Придется ее продать. Я не могу больше там жить. Я не та девушка, какой была, когда все это началось.

– Я все-таки сомневаюсь. Мне понадобится… – Я не смог закончить мысль, но этого и не требовалось. Кэтрин пришла ко мне и на этот раз не дрожала – не так дрожала, как раньше. Я долго держал ее в объятиях.

– Пора идти, – сказала она наконец. – Тебя ждут…

– Но…

– У нас впереди много времени, Хэл. Много.

И мы вышли из комнаты. Над крепостью прозвучал сигнал последней поверки.

Часть вторая

Наемник

Из последней лекции профессора Джона Кристиана Фалькенберга Второго, прочитанной в Вест-Пойнте перед реорганизацией Военной академии. После этой реорганизации, отразившей рост национализма в Соединенных Штатах, Фалькенберг, в качестве профессора СоВладения, уже не мог быть приглашен; но содержание его лекции и так обеспечило бы ему отказ от места. (Крофтон. Эссе и лекции по военной истории. Второе издание.)

Обычно важные общественные институты меняются медленно. Вероятно, это хорошо по отношению к военной организации; однако хорошо или плохо, это неизбежно. Требуется время, чтобы создать историю и традиции, а военная организация без истории и традиций как правило неэффективна.

Разумеется, из этого правила есть исключения, хотя самые известные случаи не поддаются критическому анализу. Например, знаменитая Пятая команда полковника Майкла Хора в Катанге в 60-е годы двадцатого века, справедливо считающаяся предвестницей роста организаций наемников в этом столетии, обязана своими прославленными успехами некомпетентности, в том числе постоянному пьянству, своих противников. Мало того, большинство своих офицеров и унтер-офицеров, а также многих солдат Хор набирал из числа ветеранов-англичан и поэтому мог опираться на долгую историю и традиции британской армии.

Осмелюсь предсказать, что нечто подобное произойдет и в будущем, когда будут расформированы многие части Со­Владения. Вполне можно представить себе, что тем или иным патроном будут наниматься целые части. Конечно, небольшая сплоченная часть, привыкшая к совместным действиям, предпочтительней большей по размерам группы наемников.

Иллюстрацией может послужить само создание вооруженных сил СоВладения: и в этом случае включение таких расформированных единиц, как французский Иностранный легион, горцы Камеруна и авантюристы-казаки, позволило воспользоваться длительной историей и традициями. Но и при таких условиях потребовались десятилетия, чтобы линейные морские пехотинцы СоВладения превратились в грозную силу.

Однако я поднял тему эволюции институтов по другой причине. Я считаю, что мы являемся свидетелями завершения очередного цикла истории насилия и цивилизации. К концу тысячелетия существование большинства военных организаций мотивировалось национальным патриотизмом, и «законы военного времени» рассматривались либо как шутка, либо как нежелательные ограничения военных действий, либо, как в случае знаменитых судов над «военными преступниками» после Второй мировой войны, как средство мести побежденному противнику.

Затем, уже в нашем столетии, законы войны приобрели громадную важность и часто соблюдались; а когда не соблюдались, возникала большая вероятность того, что Флот Со­Владения накажет нарушителей – в особенности если нарушение затрагивало граждан СоВладения. Наказание становилось неизбежным, если пострадавший имел отношение собственно к Флоту.

Я полагаю, что сейчас мы вступаем в новый период; в этом периоде национальные силы будут подчиняться законам целесообразности, в то время как части Флота и наемники – настаивать на соблюдении законов войны. Кажется, исход этого противостояния вполне предсказуем: организации, не признающие никаких ограничений, кроме целесообразности, всегда побеждают тех, кто налагает ограничения на использование военной силы. Это вполне возможно. Но я не считаю это неизбежным.

Однако многие считают, что законам войны уготована участь прав нейтральных стран в последнем столетии. В конце концов Соединенные Штаты, вступившие в Первую мировую войну под предлогом необходимости защиты прав нейтральных кораблей в открытом море, через несколько дней после вступления во Вторую мировую войну начали неограниченные операции подводных лодок против Германии и Японии; союзники, разоблачая действия японцев против Нанкина в 30-е годы, по мере развертывания военных действий без зазрения совести бомбили гражданское население и открытые города, и кульминацией стали Хиросима, Нагасаки и налеты бомбардировщиков на Токио.

К концу Второй мировой мало кто ограничивал себя в применении военной силы. Военные регулярно брали в заложники гражданское население и подвергали опасности гражданских чиновников, чтобы уменьшить активность партизан. Большинство таких акций предпринималось немцами и, конечно, в то время осуждалось.

Мнение о господстве целесообразности было настолько распространено, что десятилетиями никто не мог выразить другого.

Однако так было не всегда. До настоящего времени было по крайней мере три периода, когда войны становились формализованными и подчинялись правилам. Эти периоды достаточно подробно описаны Мартином ван Кревалдом в его известной книге «Технология и война».

Первый такой период – эллинистический, примерно с 300-го до 200-го года до нашей эры. В это время не было особой разницы между сменявшими друг друга государствами. Каждое государство было деспотичным, основанным на одной династии, и управлялось обычно одним человеком. Рядовой гражданин не принимал никакого участия в управлении, и ему было все равно, кто сидит на троне. Воинские части состояли из профессионалов, которые также не были лично заинтересованы в конкретном исходе кампании. Как пишет Кревалд:

«Соответственно существовал строгий кодекс относительно того, что разрешается и что не разрешается в обращении с пленными; этот кодекс допускал порабощение захваченных городов, разграбление в военных целях храмов (это считалось законным, если впоследствии происходила или, по крайней мере, была обещана реституция) и так далее».

Однако правила войны распространялись и на многое другое. Хотя было бы неверно утверждать, что существовало четкое международное соглашение относительно типов военной технологии, которые можно и которые нельзя использовать, противники представляли одну цивилизацию и знали, чего ожидать друг от друга. Поскольку использовалось одно и то же оружие и оборудование, а командиры и технические специалисты часто переходили с одной стороны на другую, они использовали одинаковые тактические и стратегические коды.

Второй период, в котором война трактовалась как игра по определенным правилам, это, конечно, феодальный период, и в предыдущей лекции о нем говорилось достаточно. А относительно третьего я снова позволю себе процитировать Кревалда:

«Однако игровые элементы, присутствующие в вооруженных конфликтах, вероятно, никогда не были представлены так отчетливо, как в восемнадцатом веке, когда война повсеместно именовалась игрой королей. Это был век, когда, согласно Вольтеру, все европейцы жили под властью одних и тех же институтов, верили в одни идеи и вступали во внебрачную связь с одними и теми же женщинами. Большинство государств управлялось абсолютными монархами. И даже те государства, которые управлялись иначе, никогда не требовали от своих граждан «верности с комком в горле», какую стали требовать последующие националистические державы. Армиями командовали представители международного дворянства, которые избрали французский своим lingua franka^[4] и переходили от одной стороны к другой, когда считали нужным. Состояли эти армии из солдат, которых часто захватывали хитростью и обманом, а удерживали силой и которым были совершенно безразличны честь, долг или верность своей стране…»

Во всех трех указанных выше периодах, как и во многих других, наблюдался один и тот же феномен – превращение войны в нечто подобное игре, и эта трансформация не оставалась незамеченной. То, что некоторым казалось проявлением благочестия, разума или прогресса, другие рассматривали как доказательство глупости, изнеженности или упадка. В годы непосредственно перед Французской революцией Гиббон хвалил войну за ее умеренность и предсказывал, что вскоре она вообще исчезнет. Одновременно французский дворянин граф де Гюбер пользовался в салонах огромным успехом у дам, потому что утверждал, что распространенная военная тактика пагубна и рассчитана на командиров и солдат, которые, по его словам, «разорвут слабую Европу, как северный ветер рвет тростник…»

Леди и джентльмены, призываю вас подумать над этим. Мы живем во времена, когда в главных державах Земли у власти стоит то, что может быть названо стремящимися к самосохранению олигархиями. И хотя в Конгрессе США и Верховном Совете наблюдаются более заметные перемены, чем в конце двадцатого века, это ничего не означает и перемены теряют смысл; новые хозяева неотличимы от предыдущих.

Неважно и то, что сами олигархи считают себя очень значительными и выполняющими очень значительную работу – конечно, они значительны и их работа важна. Ее результатом стала враждебность абсолютного большинства граждан; в то же время налогоплательщик поддерживает существующую систему из страха утратить свои привилегии, из страха превратиться в обычного гражданина. То же самое справедливо относительно советской системы, где члены партии давно утратили веру в возможность реформ и теперь всего лишь ревниво цепляются за свои привилегии.

Однако, хотя разоблачать СоВладение с его безграничным цинизмом легко, то, что его заменит, совсем не обязательно будет лучше. Мы должны задуматься над тем, что выживет при падении СоВладения…

I

Двадцать лет спустя…

Бесконечно прекрасная Земля плывет над лунными горами. Калифорния и большая часть Тихого океана освещены солнцем, и блестящий океан образует невообразимо голубой фон для водоворота ярких облаков, захваченных тропической бурей. За лунными утесами родина человечества кажется хрупким шаром на усеянном звездами черном бархате космоса – шаром, до которого можно дотянуться и раздавить в руках.

Адмирал Сергей Лермонтов смотрел на яркое изображение на экране и думал о том, как легко может погибнуть Земля. Он держал эту картинку на экране, чтобы вспоминать об этом всякий раз, как поднимет голову.

– Это все, что мы можем вам дать, Сергей.

Гость сидел, сложив руки на коленях. На фотографии он показался бы расслабленным, удобно разместившимся к кресле для посетителей, обитом кожей животных, обитающих на планетах в сотнях световых лет от Земли. Но если посмотреть вблизи, этот человек ничуть не расслаблен. Он лишь кажется таким потому, что обладает большим опытом политика.

– Я бы и хотел дать большего. – Член Большого Сената Мартин Грант медленно покачал головой. – Но по крайней мере это хоть что-то.

– Мы потеряем корабли и расформируем полки. Я не могу руководить Флотом с таким бюджетом. – Голос Лермонтова звучал негромко и отчетливо. Адмирал поправил на тонкой переносице очки без оправы. Его жесты, как и голос, были точны и безошибочны, и во флотских офицерских кают-компаниях поговаривали, что адмирал тренируется перед зеркалом.

– Вам придется постараться сделать все возможное. Нет уверенности даже в том, что Объединенная партия переживет следующие выборы. Видит Бог, этого точно не произойдет, если мы выделим Флоту больший кусок.

– Но на земные армии денег хватает. – Лермонтов со значением посмотрел на изображение Земли на экране. – Армии, которые могут уничтожить Землю. Мартин, как сохранить мир, если вы не даете нам людей и корабли?

– Но мир точно не сохранить, если не будет СоВладения.

Лермонтов нахмурился.

– Значит, проигрыш Объединенной партии реален?

Мартин Грант еле заметно кивнул.

– Да.

– И Соединенные Штаты выйдут из СоВладения. – Лермонтов подумал о том, что это значило бы для Земли и почти ста планет, на которых живут люди. – Немногие колонии выживут без нас. Слишком рано. Если бы мы не подавляли науку и исследования, все могло бы быть по-другому, а так независимых планет очень мало… Мартин, мы разбросаны по колониальным планетам. СоВладение должно помочь им. Мы создали их проблемы своим колониальным управлением. Мы не дали им возможности жить без нас. И не можем так внезапно их бросить.

Грант сидел неподвижно и молчал.

– Да, я читаю проповедь обращенному. Но ведь именно Флот дал Большому Сенату власть над колониями. И я не могу не чувствовать ответственности.

Голова сенатора Гранта снова еле заметно шевельнулась – то ли кивок, то ли просто дрожь.

– Я думаю, вы многое можете сделать, Сергей. Флот подчиняется вам, а не Сенату. Я это знаю: племянник дал мне это понять совершенно ясно. Воины уважают воина, но к политикам относятся с презрением.

– Вы предлагаете измену?

– Нет. Я определенно не предлагаю, чтобы Флот руководил шоу. Военное правление никогда себя не оправдывает, верно? – Сенатор Грант слегка повернул голову к изображению Земли за собой. Двад­цатью государствами Земли управляют военные, но ни одним – хорошо.

«С другой стороны, и политики работают ненамного лучше, – подумал он. – Никто этого не может».

– Похоже, у нас нет никакой цели, Сергей. Мы просто удерживаемся на плаву, надеясь на лучшее. Но почему должно стать лучше?

– Я почти перестал надеяться на лучшие условия, – ответил Лермонтов. – И теперь молюсь только, чтобы они не стали хуже. – Его губы дрогнули в усмешке. – И ответ на мои молитвы приходит редко.

– Вчера я разговаривал с братом, – сказал Грант. – Он снова угрожает уйти в отставку. Думаю, на этот раз серьезно.

– Но он не может это сделать! – Лермонтов содрогнулся. – Ваш брат – один из немногих в правительстве Соединенных Штатов, кто понимает, как отчаянно нам нужно время.

– Я ему это сказал.

– И что же?

Грант покачал головой.

– Это порочный круг, Сергей. Джон не видит этому конца. Можно прекрасно воевать в арьергарде. Но с какой целью?

– Разве выживание цивилизации – не достойная цель?

– Если это то, к чему мы движемся, тогда да. Но какая у нас уверенность, что мы достигнем этой цели?

Адмирал холодно усмехнулся.

– Никакой, разумеется. Но мы можем быть абсолютно уверены в том, что ничто не уцелеет, если у нас не будет больше времени. Несколько лет мира, Мартин. Многое может произойти за несколько лет. И даже если ничего не выйдет – что ж, у нас были эти несколько лет.

Стена за адмиралом увешана знаменами и табличками. В центре располагается герб СоВладения: американский орел, советские серп и молот, красные звезды и белые звезды. А под ними официальный девиз Флота: «МИР – НАША ПРОФЕССИЯ».

«Мы дали им этот девиз, – подумал Грант. – Сенат заставил Флот принять его. И мне любопытно, сколько офицеров Флота, кроме Лермонтова, в него верят? И что они предприняли бы, если бы мы предоставили их самим себе?

Воины существуют всегда, и если не дать им достойную цель, ради которой они воюют… Но мы не можем жить без них, потому что наступают времена, когда военные необходимы. Такие, как Сергей Лермонтов.

Но нужны ли нам политики, такие, как я?»

– Попробую еще раз поговорить с Джоном. Никогда нельзя сказать, насколько серьезно он говорит об отставке. К власти привыкаешь, и отказываться от нее трудно. Нужны лишь недолгие уговоры, какие-нибудь оправдания тому, чтобы сохранить власть за собой. Власть вызывает привыкание сильней наркотиков.

– Но вы ничего не сможете сделать с нашим бюджетом?

– Не смогу. На самом деле проблем гораздо больше. Нам нужен голос Бронсона, а у него свои требования.

Глаза Лермонтова сузились, в голосе прозвучало отвращение.

– По крайней мере мы знаем, как обращаться с людьми типа Бронсона.

«Как странно, – подумал Лермонтов, – презренные твари вроде Бронсона представляют небольшую проблему. Их можно подкупить. Они ожидают подкупа.

Истинные проблемы создают люди чести. Люди типа Хармона в Соединенных Штатах или Каслова в Советском Союзе, люди, готовые умереть за идею, – именно они привели человечество к этому.

Но я предпочел бы знаться с Касловым и Хармоном, чем с людьми Бронсона, которые нас поддерживают».

– Некоторые его требования вам не понравятся, – сказал Грант. – Полковник Фалькенберг, кажется, ваш любимец?

– Он один из наших лучших людей. Я использую его, когда ситуация становится отчаянной. Его люди пойдут за ним куда угодно, и для достижения наших целей он не расходует личный состав понапрасну.

– Очевидно, он слишком часто наступал Бронсону на ноги. Тот хочет убрать его из Флота.

– Нет. – Голос Лермонтова звучал решительно.

Мартин Грант покачал головой. Неожиданно он почувствовал сильную усталость, несмотря на низкое лунное тяготение.

– Выбора нет, Сергей. Это не просто личная неприязнь, хотя и это есть. Бронсон заискивает перед Хармоном, а Хармон считает Фалькенберга опасным.

– Конечно, он опасен. Он воин. Но он опасен только для врагов СоВладения…

– Совершенно верно. – Грант снова вздохнул. – Сергей, я знаю. Мы лишаем вас вашего лучшего орудия и ждем, что вы будете работать без него.

– Дело не только в этом, Мартин. Как контролировать военных?

– Прошу прощения?

– Я спросил: «Как контролировать военных?» – Лермонтов кончиками пальцев обеих рук поправил очки. – Конечно, завоевав их уважение. Но что произойдет, если это уважение будет обмануто? Их нельзя будет контролировать; а ведь вы говорите об одном из лучших военных умов из числа живущих. Вы можете дожить до того, что пожалеете об этом решении, Мартин.

– Ничего не поделаешь. Сергей, неужели вы считаете, что я предлагаю вам выбросить Фалькенберга ради такой свиньи, как Бронсон? Хотя это неважно. Патриотическая партия готова раздуть эту историю, и Фалькенберг не выдержит такого политического давления. Вы знаете это. Ни один офицер не выдержит. С его карьерой в любом случае покончено.

– В прошлом вы всегда поддерживали его.

– Черт побери, Сергей, да я сам рекомендовал его в Академию. Но теперь не могу его поддерживать, и вы не можете. Он уйдет, или мы потеряем голос Бронсона при голосовании по бюджету.

– Но почему? – спросил Лермонтов. – Какова истинная причина?

Грант пожал плечами.

– Чья – Бронсона или Хармона? Бронсон ненавидит полковника Фалькенберга с дела на Кенникотте. Там семья Бронсонов потеряла немало денег, и к тому же Бронсону пришлось голосовать за то, чтобы наградить Фалькенберга медалью. Сомневаюсь, чтобы здесь были иные причины.

Другое дело – Хармон. Он действительно верит, что Фалькенберг способен повести войска против Земли. И в качестве услуги требует от Бронсона скальп Фалькенберга…

– Понятно. Но причина Хармона нелепа. По крайней мере сейчас…

– Если он так чертовски опасен, убей его, – сказал Грант. Он увидел выражение лица Лермонтова. – Шучу, Сергей, но вы должны что-то сделать.

– Сделаю.

– Хармон считает, что вы можете приказать Фалькенбергу двинуться на Землю.

Лермонтов удивленно посмотрел на него.

– Да. Дело дошло до этого. Даже Бронсон не готов требовать ваш скальп. Пока не готов. Но это еще одна причина, почему вашим любимцам сейчас нужно быть незаметными.

– Вы говорите о наших лучших людях.

На лице Гранта было выражение боли и печали.

– Конечно. Всякий эффективный работник пугает патриотов. Они хотят уничтожить СВ, а если это невозможно, то по крайней мере ослабить. И продолжают устранять наших лучших офицеров, и мы ничего не можем с этим поделать. Может, через несколько лет положение улучшится.

– А может, и ухудшится, – сказал Лермонтов.

– Да. Это тоже всегда возможно.

После ухода сенатора Гранта Сергей Лермонтов долго смотрел на экран. По Тихому океану медленно ползла тьма, Гавайи погрузились в тень, а Лермонтов все сидел неподвижно, тревожно постукивая пальцами по полированной поверхности стола.

«Я знал, что дойдет и до этого, – думал он. – Но не так скоро, не так скоро. Еще столько нужно сделать, прежде чем мы начнем действовать. Но, возможно, вскоре у нас вообще не будет выбора. Возможно, начинать действовать нужно немедленно».

Лермонтов припомнил свою молодость в Москве, когда генералы контролировали Президиум, и содрогнулся. «Нет, – подумал он. – Военные достоинства бесполезны в управлении штатскими. Однако политики справляются не лучше».

Если бы мы подавлялись научные исследования! Но это делалось во имя мира. Предотвратить появление новых видов вооружений. Сохранить контроль правительства за технологией, лишить мир науки возможности диктовать политикам всем остальным. Все это казалось таким разумным, к тому же подобная политика проводится уже очень давно. Сейчас осталась горстка хорошо подготовленных ученых – никто не хочет жить в условиях ограничений, которые налагает Бюро Технологии.

«Что сделано, то сделано», – подумал он и осмотрел кабинет. Полки в открытых шкафах уставлены сувенирами с десятков планет. Экзотические раковины и чучела рептилий окружены сверкающими камнями, которые стоили бы баснословно дорого, если бы он захотел их продать.

Он порывисто протянул руку к консоли и повернул ручку селектора. На экране замелькали изображения, но вот на нем появилась колонна солдат, идущих в большом каменном пузыре. По сравнению с огромной пещерой солдаты казались карликами.

Отряд морской пехоты СоВладения идет по центральному помещению лунной базы. Под этой пещерой располагаются кабинеты сенаторов и правительственных чиновников; они так глубоко погружены в скалы, что никакое оружие не может неожиданно уничтожить руководителей СоВладения. Над ними выставлена охрана, и эти солдаты идут ей на смену.

Лермонтов повернул регулятор звука, но услышал только мерный топот марширующих сапог. В низком тяготении солдаты шли осторожно, приспосабливая шаг к своему небольшому весу. Он знал, что так же уверенно они будут передвигаться и при повышенной силе тяжести.

На них сине-алые мундиры с блестящими золотыми пуговицами, со значками из ценного темного сплава бронзы, какой получают на Кенникотте, береты из кожи рептилии, которая плавает в морях Танита. Как и в кабинете адмирала, во внешности морских пехотинцев отчетливо видно влияние планет, расположенных в сотнях световых лет отсюда.

– Запевай!

Приказ прозвучал так громко, что адмирал вздрогнул. Когда солдаты запели, он уменьшил звук.

Лермонтов про себя улыбнулся. Официально эта песня запрещена и уж точно не подходит для охраны сенатских помещений. Однако одновременно это почти официальный марш морской пехоты. И это, подумал Лермонтов, должно кое-что объяснить сенатору, если тот случайно слушает.

Если сенаторы вообще прислушиваются к военным.

Марш звучал медленно, в такт неторопливому шагу отряда:

Наша кровь в грязи двадцати пяти планет,
И еще на десятке других мы строили дороги,
И все, что мы получим в конце срока службы,
Позволит нам купить одну ночь с дешевой шлюхой.
Земли, которые мы завоевываем, Сенат отдает назад.
И так бывает чаще, чем наоборот,
Но чем больше убито, тем меньше тех, на кого делят добычу,
И мы больше никогда не вернемся сюда.
Мы разобьем сердца ваших женщин и девушек
И можем надрать вам зад,
А потом морские пехотинцы с развернутыми знаменами
Пойдут за этими знаменами в ад.
Мы знаем дьявола, его великолепие и его работу,
О, да! Мы хорошо его знаем!
И когда ты отслужишь свой срок в морской пехоте,
Можешь послать Сенат к дьяволу!
Тогда мы выпьем с товарищами и сбросим свои ранцы,
Будем десять лет валяться на спине,
А потом услышим: «В полном снаряжении» и «Долой с коек!»,
«Вы должны построить новую дорогу через ад!»
Флот – наша родина, мы спим с ружьями,
Но никому еще не удавалось зачать с ружьем сына.
Нам платят джином и проклинают нас, когда мы грешим,
Никто не сдержит нас, если мы по ветру.
Когда мы проигрываем, нас расстреливают,
А когда побеждаем, нас выпроваживают.
Но мы хороним наших товарищей там, где они гибнут,
И никто не может устоять перед нами, никто.

Марш кончился под барабанный бой, и Лермонтов снова переключился на изображение Земли.

«Может быть, – подумал он. – Может быть, еще есть надежда. Но только, если у нас будет время».

Могут ли политики купить достаточно времени?

II

Достопочтенный Джон Роджер Грант прикрыл ладонью огонек, мигающий на консоли, и тот погас, отключив защищенный от прослушивания телефон Лунной базы. На лице Гранта появилось смешанное выражение удовольствия и отвращения, как всегда к концу разговора с братом.

«Не думаю, чтобы мне когда-нибудь удалось переспорить Мартина, – подумал он. – Может, это потому, что он знает меня лучше, чем я сам».

Грант повернулся к экрану триви, где продолжал говорить выступающий. Речь начиналась спокойно и негромко; как всегда у Хармона, она разумна и обращена к разуму. Тихий голос привлекает внимание, но постепенно становится все громче и требовательней.

Изменился и фон за выступающим, теперь Хармон стоял перед изображением полушария, покрытого звездами и полосами, а над Капитолием распростер крылья американский орел. Хармон вводил себя в один из своих знаменитых припадков ярости, и лицо его было искажено эмоциями.

– Честь? Липском перестал понимать это слово! Каков бы он ни был – а мы, друзья мои, знаем, как он был велик, – он больше не один из нас. Приспешники, маленькие темные людишки, нашептывающие ему на ухо, развратили даже такого великого человека, как президент Липском!

Наша нация истекает кровью! Она истекает кровью из тысяч ран! Народ Америки, услышь меня! Ее обескровливают раны, нанесенные этими людьми и их СоВладением!

Они говорят, что если мы выйдем из СоВладения, это будет означать войну. Молю Бога, чтобы этого не случилось, но если случится, что ж, мы живем в тяжелые времена. Многие из нас будут убиты, но мы умрем как люди! Сегодня наши друзья и союзники, народы Венгрии, народы Румынии, чехи и словаки, поляки – все они стонут под гнетом своих коммунистических хозяев. Кто удерживает их в таком положении? Мы! Наше СоВладение!

Мы превратились в рабовладельцев. Лучше умереть людьми.

Но до этого не дойдет. Русские не пойдут на войну. Они размякли. Их правительство так же развращено и коррумпировано, как наше. Народ Америки, услышь меня! Народ Америки, слушай!

Грант негромко произнес несколько слов, изображение погасло, на потемневший экран надвинулась каштановая панель. Грант снова заговорил.

Открылся ящик стола с небольшой бутылкой молока. Несмотря на все достижения современной медицины, Грант ничего не мог поделать со своей язвой. Деньги не проблема, но нет времени на хирургическую операцию и последующие недели стимулируемой регенерации.

Он посмотрел на документы, лежащие на столе. В основном отчеты в ярко-красных переплетах – «Совершенно секретно». На мгновение Грант закрыл глаза. Речь Хармона важна и, вероятно, повлияет на результаты предстоящих выборов. «Этот человек становится помехой, – подумал Грант. – Я что-нибудь должен с ним сделать».

Он с содроганием отбросил эту мысль. Когда-то они с Хармоном дружили.

Боже, до чего мы дошли!

Он раскрыл первый отчет.

В Международной федерации трудовых соглашений мятеж. Три человека убиты, хорошо продуманные планы перевыборов Мэтта Брейди пошли прахом. Грант снова поморщился и отпил еще глоток молока. А ведь представители разведслужбы заверяли его, что все пройдет гладко.

Он порылся в отчетах и отыскал три, в которых говорилось о детях-крестоносцах Харви Бертрама. Они поставили жучки в помещениях Брейди. А этот идиот вел переговоры и заключал сделки прямо в своем кабинете. И теперь у людей Бертрама достаточно доказательств измены.

Отчет заканчивался рекомендацией правительству отказаться от Брейди и сосредоточиться на поддержке Макнайта: тот пользуется хорошей репутацией, а его досье в ЦРУ разбухло от разнообразной информации. Макнайта легко будет контролировать. Грант кивнул и подписал документ, разрешающий действовать.

Документ он бросил в нишу с надписью «Совершенно секретно: исходящие» и смотрел, как тот исчезает. Нет смысла тратить время. Потом подумал, что теперь будет с Брейди. Мэтт Брейди был очень полезен для Объединенной партии, будь они прокляты, эти люди Бертрама!

Он взял следующую папку, но прежде чем успел ее раскрыть, вошла секретарша. Грант поднял голову и улыбнулся, в который раз радуясь своему решению отказаться от электроники. Некоторые чиновники неделями не видят своих секретарей.

– У вас заседание, сэр, – сказала секретарша. – И пора принимать тоник.

Он хмыкнул:

– Лучше умереть. – Но позволил ей налить в стакан отвратительной жидкости, проглотил и запил молоком. Потом посмотрел на часы, хотя в этом не было необходимости. Мисс Экридж знает время пути до любого кабинета в Вашингтоне. Просматривать очередной отчет все равно некогда, и это вполне устраивает Гранта.

Он позволил секретарше помочь ему надеть черное пальто и смахнуть несколько седых волос. Своих шестидесяти пяти лет он не чувствовал, но с недавних пор выглядел на свои годы. Все произошло очень быстро. Пять лет назад ему не дали бы и сорока. Джон видел отражение девушки в зеркале. Он знал, что она его любит, но знал и другое: ничего из этого не выйдет.

«А почему нет, – подумал он. – Ты ведь не изменяешь Присцилле. К тому времени, как она умерла, ты молился, чтобы это случилось, да и поженились вы поздно. Так почему ты ведешь себя так, словно великая любовь навсегда ушла из твоей жизни? Тебе нужно только повернуться, сказать пять слов, и… и что? Девочка больше не будет великолепной секретаршей, а хорошую секретаршу найти гораздо трудней, чем любовницу. Так что пусть остается как есть».

Она еще немного постояла, потом отошла.

– Ваша дочь хочет увидеться с вами вечером, – сказала мисс Экридж. – Она сегодня приезжает домой и говорит, что это важно.

– Вы знаете почему? – спросил Грант. Экридж знала о Шарон больше его самого. Вероятно, намного больше.

– Могу догадаться. Думаю, об этом попросил ее молодой человек.

Джон кивнул: «Это не столь неожиданно, но все равно больно. Так быстро, так быстро. Они растут так быстро, когда ты стареешь. Джон Младший – офицер Флота СоВладения, скоро у него будет свой корабль. Фредерик погиб в той же аварии, что и его мать. А теперь Шарон, малышка, нашла другую жизнь… но они и так отдалились, после того как он взялся за эту работу».

– Проверьте его через ЦРУ, Флора. Я собирался это сделать несколько месяцев назад. Ничего не найдут, конечно, но так нужно для порядка.

– Да, сэр. Вам пора идти. Ваш шофер ждет снаружи.

Он взял свой портфель.

– Вечером я сюда не вернусь. Пришлите мою машину к Белому Дому. Я поеду домой сам, без шофера.

Он помахал в ответ на приветствие шофера и вооруженного механика и последовал за ними к лифту в конце длинного коридора. На стенах висели картины и фотографии старинных сражений, пол устилал ковер, но в остальном – пещера пещерой. «Проклятый Пентагон, – в сотый раз подумал он. – Самое нелепое из когда-либо сооруженных зданий. Никто никого не может найти, и его невозможно охранять. Почему до сих пор никто его не разбомбил?»

Они поехали в Белый Дом в наземной машине. Полет потребовал бы дополнительных забот и мер безопасности, а так он может любоваться вишневыми деревьями и цветочными клумбами вокруг Джефферсона. Потомак, как всегда, мутное коричневое месиво. В нем можно плавать, если у тебя крепкий желудок, но несколько администраций назад армейские инженеры его «усовершенствовали». Взяли в бетонные берега. Теперь они срывают эти берега, вызывая оползни.

Они миновали ряды правительственных зданий, некоторые из которых пустовали. Обновление городов с лихвой обеспечило Вашингтон пространством, необходимым для кабинетов, и теперь эти пустые здания напоминали о том времени, когда округ Колумбия был самым криминогенным местом в мире. Однако еще в юности Гранта из Вашингтона выселили всех, кто там не работал, а бульдозеры разрушили жилые дома. И по политическим причинам не менее быстро возникли правительственные здания.

Миновав Бюро контроля за населением, они обогнули Эллипс и мимо старого здания сената подъехали к воротам. Охранник старательно проверил документы Гранта и попросил приложить ладонь к маленькой пластинке сканера. И они оказались в туннеле, ведущем в подвал Белого Дома.

Когда Грант вошел в Овальный кабинет, президент встал; все остальные вскочили так, словно им по ногам пустили ток. Грант обменивался рукопожатиями, но пристально смотрел на Липскома. Президент испытывал напряжение, никакого сомнения в этомне было. Что ж, они все в таком же положении.

Министра обороны не было, но его никогда не бывает. Министр – политический наемник, который контролирует голоса Аэрокосмической гильдии и еще большее количество голосов аэрокосмической промышленности. И пока правительство отдает его компаниям контракты и все его люди работают, политика его нисколько не интересует. Он мог появиться на формальном заседании кабинета, где ничего никогда не решается, и никто не заметил бы разницы. Джон Грант ведал не только ЦРУ, но и Министерством обороны.

Люди, собравшиеся в Овальном кабинете, почти неизвестны широкой публике. За исключением самого президента, любой из них мог бы пройти по улицам любого города, кроме Вашингтона, не опасаясь, что его узнают. Но эти помощники и заместители обладали огромной властью, и все они это знали. Здесь не было необходимости прикидываться.

Официант принес напитки, и Грант выбрал шотландский виски. Есть такие, кто не доверяет человеку, который не пьет вместе со всеми. «Язва накажет меня, а врач – еще строже, но врачи и язвы не понимают реальности власти. Как я и все остальные здесь, – подумал Грант, – но мы к этому привыкли».

– Мистер Каринс, прошу вас начать, – сказал президент. Все повернули головы к западной стене, где у экрана стоял Каринс. Справа от него светилась полярная проекция Земли с огоньками, обозначающими силы, которыми командует президент, но контролирует Грант.

Каринс стоял непринужденно, над ремнем выпирал животик. Такому молодому человеку полнота непристала. Герман Каринс, второй по молодости человек в комнате, помощник руководителя аппарата администрации президента, как утверждают, один из самых блестящих экономистов, выпущенных Йельским университетом. Он также лучший политический технолог страны, но этому он научился не в Йеле.

Он включил экран; появились ряды чисел.

– Вот результаты последних опросов, – чересчур громко заговорил Каринс. – Это настоящие результаты, а не та лапша, которую мы скармливаем прессе. И от них несет.

Грант кивнул. Так и есть. Объединенная партия имеет примерно тридцать восемь процентов, разделенных почти поровну между республиканским и демократическим крыльями. Патриотическая партия Хармона набирает больше двадцати пяти. Радикальное левое крыло Миллингтона из партии Освобождения имеет свои обычные десять, но по-настоящему поражает партия Свободы Бертрама. Популярность Бертрама достигла невероятных двадцати процентов.

– Это данные относительно тех, кто имеет свое мнение и обладает правом голоса, – сказал Каринс. – Конечно, есть и такие, кому все равно, но мы знаем, как распределятся их голоса. Они голосуют за того, кто последним к ним обратился. Как видите, новости дурные.

– Вы в этом уверены? – спросил помощник министра почты. Он лидер республиканского крыла Объединенной партии и всего полгода назад уверял всех, что можно забыть о Бертраме.

– Да, сэр, – ответил Каринс. – И количество голосов увеличивается. Недавние мятежи в рабочих кварталах, вероятно, дают им еще пять процентов, которые у нас пока не отражены. Дайте Бертраму еще шесть месяцев, и он опередит нас. Как вам понравились яблоки, мальчики и девочки?

– Не нужно дерзить, мистер Каринс, – сказал президент.

– Простите, мистер президент, – ответил Каринс, но было очевидно, что он нисколько не раскаивается. Он с торжеством улыбнулся помощнику министра почты. Потом пощелкал клавишами, демонстрируя новые данные.

– Непрочные и прочные, – говорил Каринс. – Вы можете заметить, что рейтинг Бертрама непрочен, но все время становится прочнее. Сторонники Хармона такие убежденные, что их не переубедить без использования ядерной бомбы. А наши похожи на масло. Мистер президент, я не могу гарантировать, что после выборов у нас окажется больше всего мест, не говоря уже об обладании большинством.

– Невероятно, – сказал председатель комитета штабов.

– Хуже чем невероятно. – Представительница министерства торговли недоверчиво покачала головой. – Это катастрофа. Но кто же победит?

Каринс пожал плечами.

– Исход неясен, но если хотите знать мое мнение, я бы поставил на Бертрама. Он отбирает у нас больше голосов, чем Хармон.

– Вы все время молчите, Джон, – сказал президент. – Каково ваше мнение?

– Что ж, сэр, совершенно очевидно, что нам неважно, кто победит, если победим не мы. – Грант поднял свой стакан с виски и жадно глотнул. Он решил взять еще порцию, и к черту язву. – Если выиграет Хармон, он выйдет из СоВладения, и мы получим войну. Если победит Бертрам, он ослабит меры безопасности. Хармон со своими штурмовиками свергнет его, и мы опять получим войну.

Каринс кивнул.

– Вряд ли Бертрам удержит власть больше года, скорее гораздо меньше. Он слишком честен.

Президент громко вздохнул.

– Могу припомнить время, когда то же самое говорили обо мне, мистер Каринс.

– Это по-прежнему верно, – торопливо сказал Каринс. – Но вы достаточно реалистичны, чтобы позволить нам делать то, что необходимо. А Бертрам этого не позволит.

– Так что же нам делать? – негромко спросил президент.

– Фальсифицировать результаты выборов, – сразу ответил Каринс. – Вот здесь указаны данные о населении. – Он вызвал на экран таблицу с числами. – Мы будем поставлять фальсифицированные данные, а тем временем люди мистера Гранта поработают с компьютерами для голосования. Так ведь уже делалось.

– На этот раз не сработает. – Все повернулись к самому молодому человеку в кабинете. Ларри Мориарти, помощник президента, которого иногда называют «дипломат-еретик», покраснел от всеобщего внимания. – Все узнают. Люди Бертрама уже заняли рабочие места в компьютерных центрах, верно, мистер Грант? Они в минуту поймут, что происходит.

Грант кивнул. Он видел накануне отчет об этом: любопытно, что Мориарти уже учел его.

– Если фальсифицировать результаты выборов, придется поддерживать порядок с помощью морской пехоты СоВладения, – продолжал Мориарти.

– В тот день, когда понадобится с помощью морской пехоты СоВладения подавлять мятеж в Соединенных Штатах, я подам в отставку, – холодно сказал президент. – Я, возможно, и реалист, но есть пределы тому, на что я согласен идти. Вам понадобится новый шеф, джентльмены.

– Легко сказать, мистер президент, – ответил Грант. Ему хотелось закурить трубку, но врачи запретили. К черту врачей», – подумал он и взял сигарету из лежащей на столе пачки. – Легко сказать, но сделать это вы не можете.

Президент нахмурился.

– Почему?

Грант покачал головой.

– Объединенная партия поддерживает СоВладение, а Со­Вла­дение поддерживает мир. Уродливый мир, но, клянусь Господом, мир. Мне бы хотелось, чтобы договоры о поддержке СоВладения не были так тесно увязаны с Объединенной партией, но это так, и тут ничего не сделаешь. Да вы и сами очень хорошо знаете, что в самой партии идею СоВладения поддерживает лишь очень незначительное большинство. Верно, Гарри?

Помощник министра почты кивнул.

– Но не забывайте, что в группе Бертрама тоже есть поддержка СВ.

– Конечно, но нас они терпеть не могут, – сказал Мориарти. – Говорят, мы продались. И они правы.

– Ну и что с того, что они правы? – выпалил Каринс. – Власть у нас, а не у них. Никому, кто достаточно долго находится у власти, не избежать коррупции. Или он лишается власти.

– Не вижу цели этой дискуссии, – прервал его президент. – Мне, в частности, не нравится, когда мне напоминают о том, на что пришлось пойти, чтобы сохранить эту должность. Вопрос в том, что нам делать. Должен вас предупредить: ничто не доставит мне большей радости, чем пребывание мистера Бертрама в этом кресле. Я долго был президентом и устал. Мне больше не нужна эта работа.

III

Все заговорили одновременно, что-то кричали президенту, обращались к соседям, пока Грант громко не откашлялся.

– Господин президент, – сказал он командным тоном, которому научился во время пребывания на сборах резервистов. – Господин президент, простите меня, но это предложение нелепо. Во всей Объединенной партии нет другого человека, у которого был бы хотя бы призрачный шанс выиграть выборы. Вы один остаетесь популярны. Даже мистер Хармон хорошо о вас отзывается – так он не говорит ни о ком, кто не входит в его группу. Вы не можете уйти в отставку, не потащив за собой всю Объединенную партию, и не можете отдать свою должность мистеру Бертраму, потому что он и шести месяцев ее не удержит.

– Неужели так плохо? – спросил президент Липском небрежно, как обычно разговаривал со своими людьми у камина. – Вы уверены, что только мы можем спасти человечество, Джон? Или мы лишь хотим сохранить власть?

– Думаю, и то и другое, – ответил Грант. – Я сам не возражаю против отставки.

– Отставка! – фыркнул Каринс. – Да если вы на два часа допустите людей Бертрама к нашим файлам, все мы пойдем в отставку на лучшую из тюремных планет СВ. Вы, должно быть шутите. Отставка!

– Возможно, это правда, – согласился президент.

– Есть другие пути, – предложил Каринс. – Генерал, что будет, если Хармон возьмет власть и начнет войну?

– Мистер Грант знает это лучше меня, – ответил генерал Карпентер. И когда остальные посмотрели на него, Карпентер продолжил: – Никто никогда не участвовал в атомной войне. Почему мундир должен делать меня лучшим специалистом, чем вы? Может, мы выиграем. Будут большие потери, огромные, но у нас хорошая защита.

Карпентер показал на мигающие на стене огоньки.

– Наша технология лучше, чем у русских. Наша лазерная пушка способна сбивать большинство их ракет. Флот СВ не позволит никому из нас использовать космическое оружие. Мы можем победить.

– Можем. – Липском был мрачен. – Джон?

– Можем и не победить. Можем уничтожить больше половины человечества. Или даже больше. Откуда мне знать, что произойдет, когда пустят в ход атомное оружие?

– Но русские не готовы, – сказала представительница министерства торговли. – Если мы нападем на них без предупреждения… правительства в ходе войны никогда не меняют.

Президент Липском вздохнул.

– Я не начну войну, лишь бы сохранить власть. Все, что я делал, я делал ради сохранения мира. Это непреодолимое препятствие. Я не смогу жить с сознанием, что принес мир в жертву ради сохранения власти.

Грант негромко откашлялся.

– Это мы тоже не можем сделать. Если мы начнем превращать оборонительное оружие в наступательное, разведка СоВладения через десять дней узнает об этом. Договор препятствует этому, вы знаете.

Он зажег еще одну сигарету.

– И к тому же мы не единственная угроза СВ. Есть еще Каслов.

Каслов – отъявленный сталинист, который хочет на всей Земле установить коммунизм. Некоторые называют его последним коммунистом, но, конечно, это не так. У него много сторонников. Грант вспомнил тайную встречу с послом Черниковым всего неделю назад.

Русский профессиональный дипломат привык к скрытности, но было очевидно, что он в чем-то отчаянно нуждается. Он хотел, чтобы Соединенные Штаты не ослабляли обороны на границах сферы своего влияния. Если коммунистические спутники-шпионы будут поставлять информацию о США, добытую без тяжелого труда, влияние Каслова на родине еще больше усилится. Он сможет даже приобрести контроль над Президиумом.

– Национализм повсюду, – вздохнул президент. – Почему?

Ответа не нашлось ни у кого. Хармон приобретал влияние в США, а Каслов в Советском Союзе; в десятке других стран националистические лидеры уже были у власти. Некоторые полагали, что все это началось с возрождения национализма в Японии.

– Все это вздор, – сказал помощник министра почты. – Мы не уйдем в отставку и не начнем войну. Что нужно для того, чтобы отобрать влияние у мистера Чистюли Бертрама и вернуть его нам, тем, кому оно будет принадлежать по праву? Хороший скандал, верно? Пусть Бертрам будет грязней нас. Это много раз срабатывало раньше. Можно спокойно воровать у людей, крича, что кто-то другой вор.

– А в чем его можно обвинить? – спросил Каринс.

– В том, что он работает на японцев. Может быть, поставляет им атомное оружие. Поддерживает движение независимости Мейджи. Я уверен, что мистер Грант сумеет что-нибудь предложить.

Каринс энергично кивнул:

– Может получиться. Лишить организаторов иллюзий. Сторонники СоВладения в его группе тут же перейдут на нашу сторону. – Каринс помолчал и засмеялся. – Конечно, некоторые из них уйдут к Миллингтону.

Все рассмеялись. Партия Освобождения Миллингтона никого не тревожила. Его сумасшедшие организуют мятежи и пугают налогоплательщиков; благодаря этому стали популярны меры по усилению безопасности и контролю за гражданами. Партия Освобождения дала возможность полиции показать себя в действии, продемонстрировать по триви подавление мятежей, забавляя граждан и радуя налогоплательщиков.

– Думаю, детали мы можем предоставить мистеру Гранту. – Каринс широко улыбнулся.

– Что вы предпримете, Джон? – спросил президент.

– Вы в самом деле хотите знать, господин президент? – вмешался Мориарти. – Я не хочу.

– Я тоже, но если я смогу об этом впоследствии забыть, то теперь мне нужно знать. Что вы сделаете, Джон?

– Организую фальсификацию, вероятно. Создам заговор, а потом раскрою его.

– И все? – Мориарти покачал головой. – План должен быть очень хорош. Люди начинают задумываться обо всех этих заговорах.

Грант кивнул.

– Будут доказательства. Неопровержимые. Тайный арсенал ядерного оружия.

Все ахнули. Потом Каринс снова широко улыбнулся.

– Это их уничтожит. Спрятанные ядерные бомбы. Надеюсь, они будут настоящими?

– Конечно. – Грант с отвращением посмотрел на упитанного молодого человека. Какой смысл в поддельном ядерном оружии? Но Каринс живет в мире обмана, где может существовать и поддельное атомное оружие.

– Когда будете распространять эту историю, вам стоит иметь наготове побольше копов, – сказал Каринс. – Общественность услышит об этом, и разорвут Бертрама на куски.

Это верно, подумал Грант. Не забыть бы. Защитить этих парней будет нелегко. После того как одна военная группа сбросила бомбу на Бейкерсфилд в Калифорнии, а криминальный синдикат взял в заложники весь Сиэтл, требуя выкуп в сотни миллионов, больше никто не считал тайные арсеналы атомного оружия предметом насмешек.

– Мы не будем вовлекать лично мистера Бертрама, – мрачно сказал президент. – Ни при каких обстоятельствах. Понятно?

– Да, сэр, – быстро ответил Джон. Ему самому эта мысль не нравилась. – Только каких-нибудь его ближайших помощников. – Грант погасил сигарету. От нее или от чего-то другого во рту остался дурной вкус. – Для окончательного суда передадим их СВ. Их приговорят к выселению. Мой брат позаботится, чтобы приговоры были нетяжелые.

– Конечно. Если согласятся сотрудничать, можно сделать их независимыми плантаторами на Таните, – сказал Каринс. – Как видите, они не очень пострадают.

Как бы не так, подумал Грант. Жизнь на Таните ни при каких обстоятельствах не радость.

– Еще одно, – сказал президент. – Я знаю, что член Большого Сената Бронсон хочет чего-то от СВ. Некоторые офицеры слишком успешно препятствовали делам семьи Бронсонов, и он хочет их устранения. – Президент выглядел так, словно хлебнул кислого молока. – Мне это не нравится, Джон. Очень не нравится. Но нам нужна поддержка Бронсона. Можете поговорить с братом?

– Уже поговорил, – ответил Грант. – Все будет сделано.

* * *

Несколько минут спустя Грант покинул совещание. Остальные продолжили бесконечную дискуссию, но Грант не видел в этом смысла. Что делать – ясно, и чем дольше откладывать, тем больше сторонников будет у Бертрама, он станет только сильней. Если что-то и можно сделать, то нужно делать немедленно.

Жизнь научила Гранта, что неправильные действия, предпринятые решительно и своевременно, лучше правильных, предпринятых с опозданием. Вернувшись в Пентагон, он собрал помощников и отдал приказы. Потребовалось не больше часа, чтобы запустить механизм.

Коллеги Гранта всегда говорили, что он слишком торопится, начинает действовать, не обдумав тщательно всех последствий. Они также говорили, что ему везет. Удача была не при чем, а последствия Грант обдумывал; но он предпочитал предупреждать события, а не действовать, дождавшись кризиса. Он уже несколько недель знал, что поддержка Бертрама угрожающе возрастает, и подготовил планы действий задолго до этого совещания у президента.

Теперь ясно, что браться за дело нужно немедленно. Через несколько дней просочится информация о совещании. Конечно, ничего о предпринимаемых действиях, но пойдут слухи о тревоге и озабоченности. Секретарша подметит, что Грант, отпустив шофера, вернулся в Пентагон. Кто-нибудь другой обратит внимание на то, что, покидая Овальный кабинет, Каринс ухмылялся чаще, чем обычно, или что два политических противника вышли вместе и зашли куда-нибудь выпить. Еще кто-нибудь услышит разговоры о Бертраме, и вскоре всему Вашингтону станет известно: президент встревожен популярностью Бертрама.

Поскольку утечка неизбежна, он должен действовать до того, как она произойдет. Довольный Грант отпустил помощников. Он готов, и кризис будет преодолен, не успев начаться. И только оставшись один, он пересек забранный панелями кабинет, подошел к шкафу и налил себе двойную порцию скотча.

Кадиллак шел на автопилоте, далеко внизу проносилась поверхность Мэриленда. Ведущая антенна проходит почти до самого дома Гранта, и он смотрел на мерцающие огоньки с чувством расслабления, какого редко удавалось достичь в последние дни. Внизу мигали огоньки домов, по дорогам двигалось несколько наземных машин. Сзади осталась громада Благотворительного острова Колумбия, куда переселились большинство бывших жителей Вашингтона. Теперь там обитало третье поколение, никогда не знавшее другой жизни.

Он поморщился. Благотворительные острова – это груды бетонных зданий с парками на крышах, вместилища огромного количества бесполезных жизней. Поставляя наркотики с Танита и дешевую американскую выпивку, правительство обеспечивает спокойствие на этих островах. Человек, родившийся в одном из этих лабиринтов, может провести там всю жизнь, и многие ее так и проводят.

Грант попытался представить себе, каково там жить, но не смог. Отчеты агентов дают умозрительную картину, но отождествить себя с этими людьми невозможно. Он не может ощутить безнадежность, отупение чувств, жгучую ненависть, ужас, горькую гордость уличных банд.

А вот Каринс все это знает. Каринс начинал свою жизнь на одном из Благотворительных островов где-то на Среднем Западе. Он прорвался. Закончил школу с правом на стипендию и получил пропуск на волю. Он отказывался от стимуляторов и наркотиков, не смотрел триви. Стоило ли оно того, подумал Грант. Конечно, существует и другой способ выбраться с Благотворительного острова – стать добровольным колонистом; но этим способом мало кто сегодня пользуется. Когда-то добровольных колонистов было много.

Неожиданно Бетховен на половине аккорда прервался, ожил динамик на приборной доске: «ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. ВЫ ПРИБЛИЖАЕТЕСЬ К ОХРАНЯЕМОЙ ЗОНЕ. МАШИНА, НЕ ИМЕЮЩАЯ РАЗРЕШЕНИЯ, БУДЕТ УНИЧТОЖЕНА БЕЗ ПОВТОРНОГО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. ЕСЛИ У ВАС ЗАКОННОЕ ДЕЛО В ОХРАНЯЕМОЙ ЗОНЕ, СЛЕДУЙТЕ ЗА ВЕДУЩИМ ЛУЧОМ ДЛЯ ПРОВЕРКИ НА ПОЛИЦЕЙСКОЙ СТАНЦИИ. ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ».

Кадиллак автоматически повернул по лучу и начал спуск к полицейской станции, и Грант выругался. Он включил микрофон и негромко заговорил:

– Говорит Грант из залива Пичмен. Похоже, что-то не в порядке с моим транспортом.

Последовала недолгая пауза, затем из динамика на доске послышался мягкий женский голос:

– Простите, мистер Грант. Ваш сигнал верен. Не в порядке наше устройство идентификации. Пожалуйста, продолжайте полет к дому.

– Исправьте ваше проклятое устройство, пока оно не подстрелило налогоплательщика, – сказал Грант. Округ Энн Арундел был крепостью Объединенной партии. Но сколько он продержится после подобного инцидента? Грант переключился на ручное управление и повел машину, не обращая внимания на правила. Теперь, когда они знают, кто он, ему могут только выписать штрафную квитанцию, и компьютер заплатит по ней, не беспокоя его самого.

Эта мысль вызвала мрачную улыбку. Правила движения нарушаются, компьютеры отмечают это и выписывают штрафы, другие компьютеры платят штрафы, и ни один человек не обращает на это внимания. И только когда накапливается очень много штрафов и поступает предупреждение о возможном аннулировании водительских прав, налогоплательщик узнает обо всем этом – если, конечно, сам не заглядывает в свой банковский счет.

Впереди показался его дом – большое разбросанное строение начала двадцатого века на берегу бухты. У берега на приколе яхта, и Грант ощутил укол вины. Он не забыл о яхте, но она слишком часто остается в руках команды, слишком подолгу владелец не уделяет ей внимания.

Карвер, шофер, подбежал, чтобы помочь Гранту выйти из кадиллака. В большой библиотеке его ждал Хэпвуд со стаканом шерри. Князь Бисмарк, доберман, дрожа в присутствии своего божества, положил голову на колени Гранту, готовый по его приказу прыгнуть в огонь.

Какая ирония во всей этой ситуации, подумал Грант. Дома он обладает властью феодального владыки, но эта власть ограничена тем, насколько сильно его штат не хочет возвращения в Благотворительность. Однако стоит только поднять трубку телефона службы безопасности в углу, и начнет действовать его истинная, реальная власть, абсолютно невидимая и ограниченная только желаниями президента. Деньги дают ему видимую власть, наследственность – власть над собакой; но реальную власть ему дает телефон службы.

– Когда хотите обедать, сэр? – спросил Хэпвуд. – И здесь мисс Шарон с гостем.

– Гость?

– Да, сэр. Молодой человек. Мистер Аллан Торри, сэр.

– Хорошо, Хэпвуд. Сначала поем, а потом повидаюсь с мисс Грант и ее гостем.

– Очень хорошо, сэр. Я сообщу повару. – Хэпвуд незаметно покинул комнату.

Грант снова улыбнулся. Хэпвуд – еще одна фигура из Благотворительности, и вырос он, говоря на диалекте, которого Грант никогда не понимал. По какой-то причине на него произвели сильное впечатление английские дворецкие, которых он видел на триви. Он стал подражать их манерам – и теперь известен всей округе как превосходный управляющий.

Хэпвуд этого не знает, но Грант ведет учет каждого цента, полученного дворецким: взятки от бакалейщиков и мясников, выплаты садовников, а также доходы от поразительно выгодно размещаемых инвестиций. Хэпвуд вполне может уйти в отставку и жить в собственном доме жизнью налогоплательщика.

«Почему, – лениво думал Грант. – Почему он остается? Это, конечно, облегчает мне жизнь, но почему?» Это настолько заинтересовало Гранта, что он приказал своим агентам заняться Хэпвудом, однако этот человек не интересовался политикой и был ревностным сторонником Объединенной партии. Единственной подозрительной особенностью его контактов оставалась утонченность, с какой Хэпвуд извлекал прибыль из каждой выплаты, связанной с домом Гранта. У Хэпвуда нет детей, а свои сексуальные потребности он удовлетворяет во время нечастых посещений заведений, расположенных на окраине Благотворительности.

Грант ел механически, стараясь побыстрее покончить с этим и увидеть дочь, однако он опасался встречи с молодым человеком, которого она привела в дом. На мгновение он подумал о том, чтобы воспользоваться телефоном службы и узнать о нем побольше, но гневно покачал головой. Постоянно думать в терминах безопасности – это нехорошо. Сейчас он намерен быть отцом, собирающимся встретиться с женихом дочери, и больше ничего.

Он оставил обед недоеденным, не думая о том, сколько стоят остатки его бифштекса, или о том, что Хэпвуд кому-нибудь их продаст, и направился в библиотеку. Сел за массивный стол из древесины какого-то восточного фруктового дерева и выпил бренди.

По обеим сторонам от стола стены были покрыты книжными полками, безупречными, очищенными от пыли свидетельствами жизни империй прошлого. Уже несколько лет он не читал ни одной из них. Теперь все его чтение ограничивается отчетами в ярко-красных переплетах. В отчетах содержатся живые рассказы о живых людях, но иногда вечерами Гранту казалось, что его страна так же мертва, как эти погибшие империи.

Грант любил свою страну, но ненавидел ее жителей, ненавидел всех: Каринса и всю новую породу, одурманенных обитателей островов Благотворительности, самодовольных налогоплательщиков, мертвой хваткой державшихся за свои привилегии. «Что же тогда я люблю?» – спрашивал он себя. Только нашу историю, величие Соединенных Штатов в прошлом, а это можно найти в старинных домах и в старых книгах, и этого нет в отчетах службы.

Где патриоты? Теперь все стали патриотами, глупцами, идущими за своими предводителями в ничто. У них нет ничего, даже славы.

И тут вошла Шарон. Привлекательная девушка, гораздо красивей матери, но ей не хватает материнской уверенности и выдержки. Она привела с собой высокого молодого человека двадцати с небольшим лет.

Пока они подходили, Грант разглядывал юношу. Приятный мальчик. Длинные волосы, аккуратно подстриженные, консервативные для наших времен усики. Рубашка голубая с фиолетовым оттенком, красный шарф… немного кричащий, но даже Джон Младший ходит в кричащей одежде, когда сбрасывает мундир СВ.

Мальчик подходил неуверенно, почти робко, и Грант гадал, что это: страх перед ним и его положением в правительстве или естественная неуверенность молодого человека, который должен встретиться с отцом своей невесты. Крошечный бриллиант на руке Шарон вспыхнул от огня камина желтым, и она как-то неестественно протянула руку.

– Папа, я… я тебе о нем рассказывала, это Аллан. Он только что сделал мне предложение!

Она вся светится, заметил Грант, и говорит уверенно, не ожидая, что он может возразить. Грант думал: не единственный ли во всей стране человек Шарон, кто его не боится? За исключением Джона Младшего, которому нечего бояться. Джон вне пределов досягаемости телефона службы Гранта. Флот СВ заботится о своих людях.

По крайней мере юноша попросил ее руки. Мог и просто переселиться к ней. А может, уже переселился?

Грант встал и протянул руку.

– Здравствуйте, Аллан.

Рукопожатие у Торри крепкое, но он избегает взгляда Гранта.

– Значит, вы хотите жениться на моей дочери? – Грант многозначительно посмотрел на ее левую руку. – Кажется, она отнеслась к этой мысли одобрительно.

– Да, сэр. Сэр, она хотела подождать и спросить вас, но я настоял. Это моя вина, сэр. – И на этот раз Торри почти вызывающе поднял голову.

– Да. – Грант снова сел. – Что ж, Шарон, раз уж ты сегодня вечером оказалась дома, поговори с Хэпвудом о Князе Бисмарке. Мне кажется, его неправильно кормят.

– Прямо сейчас? – спросила она, недовольно поджимая губы. – Папа, это совсем по-викториански! Ты высылаешь меня из комнаты, чтобы поговорить с моим женихом!

– Да, ну и что? – Грант больше ничего не сказал, и Шарон наконец повернулась к двери.

Потом сказала:

– Не позволяй ему тебя запугать, Аллан. Он опасен не больше, чем… голова лося на стене, охотничий трофей! – И вышла, прежде чем ей смогли ответить.

IV

Они сидели в неловком молчании. Грант вышел из-за стола и сел у огня поближе к Торри. Выпивка, предложение сигареты – обычные любезности. Он все это проделал; наконец Хэпвуд принес закуску и закрыл за собой дверь.

– Ну, хорошо, Аллан, – начал Грант. – Будем банальны и покончим с этим. Как вы собираетесь содержать ее?

На этот раз Торри посмотрел прямо на него. Грант был уверен, что в глазах молодого человека светилась легкая насмешка.

– Я ожидаю хорошего назначения в Министерстве минеральных ресурсов. У меня хорошее инженерное образование.

– Министерство ресурсов? – Грант на несколько секунд задумался. Ответ его удивил: он не думал, что парень – из искателей должности.

– Полагаю, это можно устроить.

Торри улыбнулся. Улыбка у него заразительная и понравилась Гранту.

– Сэр, это уже устроено. Я не просил вас о работе.

– Да? – Грант пожал плечами. – Не слышал.

– Помощник секретаря министра. У меня магистерский диплом по экологии.

– Интересно, но мне казалось, я должен знать о предстоящем назначении.

– Пока это не официально, сэр. И не будет, пока мистер Бертрам не избран президентом. В данный момент я в его аппарате. – Он по-прежнему улыбается, и улыбка дружеская, не враждебная. Мальчику кажется, что политика – это игра. Он хочет победить, но всего лишь в игре.

«И он видел подлинные данные опросов», – подумал Грант.

– А что вы делаете у мистера Бертрама?

Аллан пожал плечами.

– Пишу речи, приношу почту, работаю на ксероксе – вы ведь сами участвовали в кампаниях. Я парень, выполняющий работу, за которую никто не хочет браться.

Грант рассмеялся.

– Я начинал мальчишкой, первым пролезающим на место кражи, но вскоре выкупил свой вклад в дела партии. И больше от меня этого не требовали. Не думаю, чтобы вас ждало то же самое.

– Нет, сэр. Мой отец налогоплательщик, хотя сейчас так трудно выплачивать налоги…

– Да.

По крайней мере парень не из семьи граждан. Подробности он узнает от Экридж завтра, а пока важнее познакомиться с мальчиком поближе.

Это оказалось нелегко. Аллан был откровенен, держался спокойно и (с удовольствием заметил Грант) отказался от третьей порции выпивки, но говорить с ним было почти не о чем. Торри не представлял себе реалий политики. Он был одним из детей-крес­тоносцев Бертрама и собирался спасти Соединенные Штаты от людей вроде Гранта, хотя был слишком вежлив, чтобы прямо сказать об этом.

«Когда-то я тоже был так молод, – подумал Грант. – Хотел спасти мир, но тогда все было иначе. В моей молодости никто не хотел развала СоВладения. Мы были счастливы оттого, что окончилась Вторая холодная война. Куда делось то огромное чувство облегчения, которое мы испытали, когда не нужно стало бояться атомной войны? В моей молодости мы только об этом и думали, нам казалось, что мы последнее поколение. А теперь вечный мир они считают чем-то само собой разумеющимся. Неужели мир – такая ничтожная вещь?»

– Столько нужно сделать, – говорил Торри. – Проект Байя, термальное заражение моря Кортеса. Они убивают там всю экологию, только чтобы создать поместья для налогоплательщиков. Я знаю, это не ваш департамент, сэр, и вы, вероятно, даже не подозреваете, что там делается. Но Липском слишком долго был президентом! Коррупция, частные интересы. Пора вернуться к настоящей двухпартийной системе, а не к выяснению отношений между двумя крыльями Объединенной партии. Пора что-то менять, и мистер Бертрам самый подходящий человек для этого. Я это знаю.

Грант улыбнулся – с трудом, но улыбнулся.

– Вряд ли вы ожидаете, что я с вами соглашусь, – сказал он.

– Нет, сэр.

Грант вздохнул.

– Возможно, вы правы. Должен сказать, что ничего не имею против своей отставки. Тогда я мог бы постоянно жить в этом доме, а не навещать его по уикэндам.

«Что толку», – подумал Грант. Ему не переубедить этого мальчика, а Шарон он нужен. Когда разразится скандал, Торри отречется от Бертрама.

А есть ли какие-нибудь объяснения? Проект Байя разработан в помощь синдикату налогоплательщиков шести штатов бывшей Мексиканской Республики. Эти налогоплательщики нужны правительству, а им все равно, что будет с китами и рыбой. Конечно, это недальновидно, и Грант пытался убедить изменить проект, но политика – это искусство возможного.

Наконец неприятный разговор закончился. Вошла Шарон. Она улыбалась: ведь она помолвлена с одним из людей Бертрама. Шарон понимает реальность не лучше Аллана Торри. Для них это всего лишь игра. Бертрам победит, Грант уйдет в отставку, и все будут довольны.

Как сказать им, что так теперь не получится? Объединенная партия не самая чистая в мире, но по крайней мере в ней нет фанатиков – а по всему миру снова поднимается волна фанатизма. Повсюду действуют Друзья Народа, и все идет к тому, что уже не раз случалось – и описано в безупречно асептических книгах на полках над моей головой.

ПОМОЩНИКИ БЕРТРАМА АРЕСТОВАНЫ МЕЖДУНАРОДНЫМ БЮРО РАССЛЕДОВАНИЙ! МБР ОБНАРУЖИВАЕТ ТАЙНЫЙ СКЛАД ОРУЖИЯ В ШТАБ-КВАРТИРЕ БЕРТРАМА. НАМЕКАЮТ НА НАЛИЧИЕ ТАМ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ!!!

Чикаго, 15 мая (ЮПИ). Агенты МБР арестовали пять ближайших помощников сенатора Харви Бертрама за участие в том, что правительственные источники называют самым опасным из всех когда-либо обнаруженных заговоров…

Грант без удовлетворения читал сообщение на настольном экране. Все прошло согласно плану, ему ничего больше не нужно делать, но все равно ему это не нравилось.

По крайней мере получилось убедительно. Есть неопровержимые улики. Людей Бертрама будут судить, они смогут обратиться к присяжным и к судье. Правительство напомнит о Тридцать пятой поправке и потребует, чтобы суд шел по старым соревновательным правилам. Но все это уже неважно.

И тут он прочел то, что было набрано внизу мелкими буквами: «Арестованы Грегори Каламинтор, девятнадцати лет, пресс-секретарь Бертрама; Тимоти Джордано, двадцати двух лет, секретарь; Аллан Торри, двадцати двух лет, помощник…» Все расплылось перед глазами, и Грант закрыл лицо руками.

– Боже, что мы наделали?

Он не пошевелился, когда позвонила мисс Экридж.

– Ваша дочь на четвертой линии, сэр. Кажется, она взволнована.

– Да. – Грант свирепо вдавил кнопку. На экране появилось лицо Шарон. Ее косметика была размыта потоками слез. Выглядела она старше, точно как ее мать во время одной из их…

– Папа! Аллана арестовали! Я знаю, это неправда, он не может иметь ничего общего с атомным оружием! Люди Бертрама говорили, что в этой стране не может быть честных выборов. Об этом позаботится Грант. Я им отвечала, что они ошибаются. Но так ли это? Ты сделал это, чтобы остановить выборы?

Ему нечего было ответить, кроме того, что она права.

– Не знаю, о чем ты. Я сам только что увидел по триви сообщение об аресте Аллана, вот и все. Возвращайся домой, котенок, и мы поговорим об этом.

– Нет. Ты не заставишь меня прийти туда, где доктор Поллард сделает мне легкий укол и я забуду об Аллане! Нет! Я остаюсь со своими друзьями и не вернусь домой, папа. А когда я обращусь в газеты, думаю, там меня выслушают. Пока я не знаю, что им сказать, но уверена, что люди Бертрама что-нибудь придумают. Как тебе это понравится, мистер Бог?

– Все, что ты расскажешь прессе, будет ложью, Шарон. Ты ничего не знаешь. – Заглянул один из помощников и тут же исчез.

– Ложью? А где я научилась лгать?

Экран потемнел.

«Неужели все так непрочно, – подумал Грант. – Все доверие, вся любовь – все исчезает так быстро?»

– Сэр? – Хартманн, его помощник.

– Да?

– Она звонила из Шампейна, Иллинойс. Там штаб-квар­тира Бертрама. Они считают, что мы о ней не знаем. Телефон защищен от прослушивания.

– Недоверчивые типы, а? Отправьте лучших людей следить за этим домом, но ее не трогайте. – Он встал и попытался подавить приступ тошноты. Приступ такой сильный, что пришлось ухватиться за стол. – БУДЬТЕ АБСОЛЮТНО УВЕРЕНЫ, ЧТО ЕЕ НЕ ТРОНУТ. ПОНЯЛИ? – крикнул он.

Хартманн побледнел. Шеф уже пять лет не повышал голос ни на кого из своих.

– Да, сэр, понял.

– Тогда убирайтесь. – Теперь Грант говорил спокойно и негромко, и этот холодный механический голос был ужаснее крика.

Оставшись один, он посмотрел на телефон. Какая ему теперь польза от его власти?

Что же делать? О помолвке Шарон пока никому не известно. Он попросил детей никому об этом не рассказывать до официального объявления в Национальном кафедральном соборе, когда можно будет устроить большой прием. Надо что-то для них сделать, но…

Но что? Он не может освободить мальчишку. Не этого. Этот не станет хранить молчание в уплату за свою свободу. Как только его освободят, он через пять минут вместе с Шарон отправится к газетчикам, и газетные заголовки сметут Липскома, Объединенную партию, СоВладение – и мир. Газетчики прислушаются к дочери главы тайной полиции страны.

Грант нажал одну кнопку на своем коммуникаторе, потом другую. На экране появился адмирал Сергей Лермонтов.

– Да, мистер Грант.

– Вы одни?

– Да.

Разговор был трудным, и долгие задержки, пока сигналы достигали Лунной базы и возвращались обратно, не делали его легче.

– Когда следующий военный корабль СВ покидает систему? Не корабль с колонистами и не тюремный корабль. Боевой.

Еще одна долгая пауза, более долгая, чем задержка сигнала.

– Полагаю, это можно организовать, – сказал адмирал. – Чего вы хотите?

– Я хочу… – Грант колебался, однако нельзя было терять время. Времени вообще нет. – Я хочу места для двух очень важных политических заключенных. Супружеская пара. Экипаж не должен знать, кто они такие, и всякий, кто это узнает, должен по крайней мере в течение пяти лет оставаться за пределами системы. Я хочу, чтобы их поселили в хорошей колонии, в приличном месте. Может быть, на Спарте. Никто не возвращается со Спарты. Вы можете это организовать?

Грант видел, как менялось лицо Лермонтова по мере того, как до него долетали слова. Адмирал нахмурился.

– Можно сделать, если это достаточно важно. Но будет нелегко.

– Это достаточно важно. Мой брат Мартин позже объяснит все, что вам необходимо знать. Заключенных доставят сегодня вечером, Сергей. Пожалуйста, подготовьте корабль. И… лучше бы это была не «Саратога». На этом корабле мой сын, и он… он узнает одного из заключенных. – Грант с трудом глотнул. – На борту должен быть капеллан. Детей нужно будет поженить.

Лермонтов снова нахмурился, словно сомневался в здравом рассудке Гранта. Но ему нужны Гранты, нужны оба, и, конечно, Джон Грант не стал бы просить о такой услуге, не будь это жизненно важно.

– Будет сделано, – сказал Лермонтов.

– Спасибо. Я буду также благодарен, если вы позаботитесь, чтобы они получили хорошее поместье на Спарте. Они не должны знать, кто все это организовал. Позаботьтесь о них и пришлите мне счет.

Теперь все просто. Послать агентов арестовать Шарон и доставить ее в разведку СВ. Сначала он не захочет ее увидеть. Генеральный прокурор отошлет туда же Торри и объявит, что тому удалось бежать.

Конечно, лучше бы все они предстали перед открытым судом, но сойдет. То, что один из арестованных сбежал, может даже помочь. Это ведь признание вины.

Что-то внутри него снова и снова кричало: ведь это твоя маленькая девочка, единственный человек в мире, который тебя не боится, но Грант отказывался прислушиваться к этому голосу. Откинувшись в кресле, он почти спокойно принялся отдавать приказы.

«Хорошо, Мартин, – подумал он. – Хорошо. Я выиграл время, о котором просили вы с Лермонтовым. И что вы теперь с ним сделаете?»

V

2087 год от Р. Х.

Посадочная шлюпка отошла от висящего на орбите корабля. Когда она удалилась на безопасное расстояние, заработали ее хвостовые двигатели, а когда шлюпка достигла верхних слоев разреженной атмосферы, открылись щели на носу. Разреженный воздух втягивался внутрь, сжимался, пока температура в камере не поднялась достаточно для зажигания.

С ревом заработали основные двигатели. Выдвинулись крылья, создающие подъемную силу, и космоплан полетел над пустынным океаном к континенту в двух тысячах километров отсюда.

Корабль пролетел над горами высотой в двенадцать тысяч метров, потом опустился к лесистым равнинам. Он сбрасывал скорость, пока не перестал быть опасным для узкой полоски обитаемой земли на берегу океана. Большой океан планеты соединялся с меньшим по размерам морем проливом, достигавшим в самом широком месте пяти километров, не больше, и почти все колонисты жили вблизи соединения океана с морем.

Главный город Хедли располагался на длинном полуострове у устья канала, и две удобных гавани, одна океанская, другая морская, оправдывали название города – Рефьюдж, убежище. Название предполагало спокойствие, которым город больше не обладал.

Корабль выпустил крылья на всю длину и полетел над спокойной водой гавани. Коснулся поверхности и опустился на нее. По чистой голубой воде к нему устремились буксиры. Мокрые от пота моряки набросили швартовы, оттащили корабль к причалу и привязали его там.

Из шлюпки длинной цепочкой начали выходить морские пехотинцы СоВладения в мундирах гарнизонной службы. На сером бетонном пирсе они выстроились аккуратными ярко окрашенными рядами. Вслед за ними вышли два человека в гражданском.

Они замигали от непривычно яркого сине-белого солнца Хедли, такого далекого, что оно показалось бы крошечной точкой, если бы кому-нибудь из них хватило глупости посмотреть прямо на него. Но малый размер – лишь иллюзия, объясняемая большим расстоянием: Хедли получает от своей горячей звезды не меньше света, чем Земля от Солнца.

Оба штатских рослые и стоят прямо, как морские пехотинцы перед ними, так что, если бы не одежда, их можно было бы принять за часть высадившегося батальона. Тот, что пониже, несет две сумки – багаж обоих, и почтительно держится сзади; он старше по возрасту, но явно уступает по званию. Эти двое наблюдают за двумя молодыми людьми, неуверенно идущими по пирсу. Их синие мундиры без всяких наград резко контрастируют с красным и золотым толпящихся вокруг морских пехотинцев. Пехотинцы уже снова заходили в корабль, вынося мешки с оборудованием, оружие и все остальное, что полагается легкому батальону пехоты.

Более рослый из вновь прилетевших гражданских посмотрел на подходящих людей в мундирах.

– Полагаю, вы встречаете нас? – вежливо спросил он. Голос его перекрыл шум на причале и разнесся далеко, хотя человек не кричал. Акцент у него нейтральный, каким отличаются владеющие почти универсальным английским офицеры службы СоВладения нерусского происхождения; этот акцент почти так же определенно указывает на профессию, как командный тон и солдатская выправка.

Но встречающие еще сомневались. В последнее время здесь появлялось много бывших офицеров Космического Флота СоВладения. Бюджет СВ с каждым годом сокращается.

– Наверно, – сказал наконец один из них. – Вы Джон Кристиан Фалькенберг?

На самом деле его звали Джон Кристиан Фалькенберг III, и он подозревал, что дед стал бы настаивать на таком различии.

– Верно. Это главный старшина Кальвин.

– Рад познакомиться, сэр. Я лейтенант Баннерс, а это энсин Моурер. Мы из штата президента Будро. – Баннерс осмотрелся, как будто ожидал увидеть еще кого-то, но никого, кроме морских пехотинцев в форме, не увидел. Потом с легким удивлением взглянул на Фалькенберга и добавил:

– У нас есть для вас транспорт, но боюсь, вашим людям придется идти пешком. Это примерно одиннадцать миль.

– Миль. – Фалькенберг про себя улыбнулся. Действительно окраина. – Не вижу причин, почему бы здоровым наемникам не прошагать восемнадцать километров, лейтенант. – Он повернулся к темному входу в посадочную шлюпку и сказал кому-то внутри: – Капитан Фаст. Транспорта нет. Но вам покажут, куда идти. Пусть несут все оборудование.

– Нет, сэр, в этом нет необходимости, – возразил лейтенант, – мы можем… гм… предоставить вам гужевой транспорт для багажа. – И посмотрел на Фалькенберга так, словно ожидал, что тот рассмеется.

– Вряд ли это необычно для колониальной планеты, – ответил Фалькенберг. Лошадей и мулов можно перевозить в виде замороженных эмбрионов, и они не нуждаются в высокой технологии для воспроизводства; не нужна и индустриальная база, чтобы их прокормить.

– Этим займется энсин Моурер, – сказал лейтенант Баннерс. Он снова помолчал и неуверенно посмотрел на Фалькенберга, как будто не решаясь что-то добавить. Наконец покачал головой. – Думаю, будет разумно, если вы прикажете вашим людям взять с собой личное оружие, сэр. На пути до казармы не должно возникнуть никаких неприятностей, но… в любом случае у десяти вооруженных людей не будет никаких проблем.

– Понятно. Может, мне пойти с моими людьми, лейтенант? Я не знал, что положение на Хедли такое скверное. – Говорил Фалькенберг спокойно и негромко, но внимательно смотрел на младших офицеров.

– Нет, сэр. На самом деле это не так… Но не стоит рисковать. – Он жестом отправил энсина Моурера к шлюпке и снова повернулся к Фалькенбергу. Из-под воды рядом с кораблем поднялось что-то большое и черное. Плеснуло и исчезло. Баннерс как будто этого не заметил, но пехотинцы возбужденно загомонили. – Я уверен, энсин и ваши офицеры проведут высадку, а с вами президент хотел бы встретиться немедленно, сэр.

– Несомненно. Хорошо, Баннерс, показывайте дорогу. Главный старшина Кальвин отправится со мной. – И он вслед за Баннерсом пошел по порту.

«Нет смысла притворяться, – подумал Фалькенберг. – Всякий, кто увидит десять вооруженных человек в сопровождении офицера из свиты президента, поймет, что это наемники, даже если они будут в штатском. Еще один пример недостоверной информации».

Фалькенбергу сообщили, что статус его самого и его людей будет оставаться тайной, но ничего из этого не выйдет. И он подумал: не затруднит ли это сохранение его собственных тайн?

Баннерс быстро провел их через шумные казармы морских пехотинцев СоВладения, мимо скучающих часовых, которые небрежно приветствовали офицера в мундире президентской гвардии. В крепости морской пехоты кипела деятельность, все открытое пространство было забито тюками и оружием – признаками того, что военные собираются менять расположение.

Когда они выходили из здания, Фалькенберг увидел пожилого офицера Флота.

– Минутку, Баннерс. – Он повернулся к капитану Флота СоВла­дения. – За мной прислали. Спасибо, Эд.

– Никаких проблем. Я доложу о вашем прибытии адмиралу. Он не хочет терять вас из виду. Неофициально, конечно. Удачи, Джон. Видит Бог, вы сейчас нам нужны. Отвратительная сделка.

– Такова жизнь.

– Да, но раньше Флот лучше заботился о своих людях. Я сомневаюсь, может ли кто-нибудь считать, что он в безопасности. Проклятый сенатор…

– Забудем об этом, – прервал его Фалькенберг. И оглянулся, чтобы убедиться, что лейтенант Баннерс не мог услышать. – Передайте привет вашим офицерам. У вас хороший корабль.

Капитан слегка улыбнулся.

– Спасибо. Услышать такое от вас – настоящий комплимент. – Он крепко пожал руку Джона. – Послушайте, мы улетаем через пару дней, не больше. Если хотите куда-нибудь улететь, я могу это организовать. Проклятый сенатор не узнает. Можем доставить вас куда угодно на территории СоВладения.

– Спасибо, но я, пожалуй, останусь.

– Тут может быть нелегко, – заметил капитан.

– А где в СоВладении сейчас легко? – спросил Фалькенберг. – Еще раз спасибо, Эд. – Он хотел козырнуть, но спохватился.

Баннерс и Калвин ждали его, и Фалькенберг повернулся к ним. Кальвин, как пустые, поднял три сумки с личными вещами и уверенным движением открыл дверь. Капитан СВ смотрел им вслед, пока они не вышли из здания, но Фалькенберг не оглянулся.

– Будь они прокляты, – сказал капитан. – Будь все они прокляты.

– Машина здесь. – Баннерс открыл заднюю дверь видавшей виды наземной машины, марку которой определить было невозможно. Машину собрали из частей десяти других, причем некоторые части явно извлекал неопытный механик. Баннерс сел на место водителя и включил двигатель. Двигатель дважды кашлянул, затем заработал, и в облаке черного дыма они тронулись в путь.

Миновали еще один док, где из посадочного корабля с крыльями величиной с целую шлюпку морской пехоты выгружался бесконечный поток гражданских пассажиров. Плакали дети, а мужчины и женщины в длинных очередях неуверенно осматривались; их торопили стражники в таких же мундирах, как у Баннерса. Кислый запах немытого человеческого тела смешивался с чистым соленым океанским воздухом. Баннерс с неодобрительной миной поднял окна.

– Так всегда, – ни к кому в частности не обращаясь, заметил Кальвин. – На тюремных кораблях СоВладения вода строго нормирована, и потом нужны недели, чтобы отмыться.

– Вы бывали на таких кораблях? – спросил Баннерс.

– Нет, сэр, – ответил Кальвин. – Но в боевых кораблях морской пехоты не лучше. И не хотел бы я провести шесть месяцев в корабле, набитом десятью-пятнадцатью тысячами гражданских.

– Мы все еще можем увидеть внутренности такого корабля, – сказал Фалькенберг. – И радоваться такой возможности. Расскажите мне о здешней ситуации, Баннерс.

– Не знаю, с чего начать, сэр, – ответил лейтенант. – Я… что вы знаете о Хедли?

– Предположим, ничего, – сказал Фалькенберг.

«Можно заодно узнать, как оценивают ситуацию офицеры президентской гвардии», – подумал он. Во внутреннем кармане кителя у него лежал отчет службы разведки Флота, но из таких отчетов всегда ускользают важные частности; знать, как настроена президентская гвардия, может оказаться необходимо для его планов.

– Да, сэр. Ну, начнем с того, что мы здесь далеко от ближайших корабельных маршрутов – но, наверно, это вы знаете. Единственной причиной присутствия здесь купцов и торговли были шахты. Торий, богатейшие известные залежи – пока они не начали иссякать.

Первые несколько лет это было все, чем мы располагали. Шахты в горах, в восьмидесяти милях в той стороне. – Он указал на тонкую голубую линию на горизонте.

– Должно быть, очень высокие горы, – заметил Фалькенберг. – Каков диаметр Хедли? Около восьмидесяти процентов земного? Что-то в этом роде. Горизонт здесь должен быть очень близко.

– Да, сэр. Горы высокие. Хедли – маленькая планета, но у нас здесь все самое большое и лучшее. – В голосе молодого офицера звучала гордость.

– Сумки кажутся очень тяжелыми для такой маленькой планеты, – заметил Кальвин.

– У Хедли большая плотность, – ответил Баннерс. – Тяготение примерно девяносто процентов стандартного. Итак, шахты там, и при них – собственный космопорт в районе озера. Рефьюдж – так называется этот город – был основан компанией «Американ экспресс». Компания привезла первых колонистов, много.

– Добровольцев? – спросил Фалькенберг.

– Да. Все были добровольцами. Обычные неудачники. Наверно, типичный пример – мой отец, инженер, который не справлялся с конкуренцией и устал от указаний Бюро Технологии, что можно изучать, а что нельзя. Это была первая волна, и эти колонисты заняли лучшие земли. Они основали город и запустили экономику. За двадцать лет выплатили все авансы компании «Американ экспресс». – Баннерс этим явно гордился, и Фалькенберг понял, что работа была тяжелая.

– Это было около пятидесяти лет назад? – спросил он.

– Да.

Теперь они ехали по заполненным людьми улицам с деревянными домами по обеим сторонам. Каменных зданий было немного. Повсюду пансионы, меблированные комнаты, бары, матросские бордели – все обычные для припортового района заведения. Других машин на дорогах не было. Весь транспорт – лошади и быки, запряженные в повозки. Много велосипедистов и пешеходов.

Небо над Рефьюджем чистое. Ни следа смога или промышленных отходов. В гавани тягачи работали на электричестве, были и парусные корабли, рыбачьи весельные лодки, даже парусная шхуна, прекрасная на фоне чистой голубой воды. Шхуна, оставляя шлейф белой пены, выходила в океан. Трехмачтовый корабль с полной парусной оснасткой вошел в гавань, и грузчики вручную принялись разгружать тяжелые тюки. Похожие на хлопок.

Они миновали фургон, полный дынь. Ярко одетая молодая пара весело помахала им, мужчина щелкнул хлыстом, подгоняя пару лошадей, тащивших фургон. Фалькенберг, разглядывая эту примитивную сцену, сказал:

– Не похоже, что вы здесь уже пятьдесят лет.

– Вы правы. – Баннерс с горечью взглянул на него. Потом свернул, чтобы не столкнуться с группой неряшливых подростков, сидевших прямо посреди улицы. Ему пришлось свернуть еще раз, чтобы избежать столкновения с баррикадой из камней, которую загораживали собой подростки. Машину резко тряхнуло. Баннерс включил двигатели на полную мощность, чтобы перевалить через самое низкое место в баррикаде. Со скрипом машина преодолела препятствие, и Баннерс увеличил скорость.

Фалькенберг вынул руку из-под полы кителя.

Позади Кальвин разглядывал ручной пулемет, появившийся из большой сумки, которую главный старшина нес с собой. Когда Баннерс ничего не сказал об этом инциденте, Фалькенберг нахмурился и, прислушиваясь, откинулся на сиденье. В отчете разведки говорилось о беззаконии, но то, что он увидел, было ничуть не лучше, чем острова Благотворительности на Земле.

– Нет, у нас не очень развитая промышленность, – продолжал Баннерс. – Вначале в ней не было никакой необходимости. Шахты делали всех богатыми, поэтому все, в чем мы нуждались, мы ввозили. Фермеры втридорога продавали шахтерам свежие продукты. Рефьюдж был городом, обслуживающим промышленность. Люди, которые здесь работали, вскоре получали возможность покупать животных для ферм и расселялись по равнинам и лесам.

Фалькенберг кивнул:

– Многим из них не нужны были города.

– Совершенно верно. Им не нужна была промышленность, они и сюда прилетели, чтобы избавиться от нее. – Баннерс некоторое время молчал. – Потом какой-то проклятый бюрократ СоВладения прочел экологические отчеты о Хедли. Бюро контроля населения в Вашингтоне решило, что это прекрасное место для насильственной колонизации. Ведь корабли все равно приходят сюда за торием, так что вместо предметов роскоши и механизмов им приказали везти осужденных. Сотни тысяч, полковник Фалькенберг. За последние десять лет здесь ежегодно высаживается больше пятидесяти тысяч.

– И вы не можете прокормить их всех, – негромко сказал Фалькенберг.

– Да, сэр. – Лицо Баннерса напряглось. Казалось, он сдерживает слезы. – Видит Бог, мы пытались. Каждый эрг наших генераторов уходит на изготовление протоуглеводов, чтобы прокормить их. Но они не похожи на первых колонистов! Они ничего не знают и ничего не хотят делать! О, не совсем так, конечно. Некоторые из них работают. Некоторые заняты на перевозке. Но других гораздо больше.

– А почему вы не скажете им: работайте или умирайте с голоду? – прямо спросил Кальвин. Фалькенберг бросил на него холодный взгляд, старшина слегка кивнул и откинулся на сиденье.

– Потому что СВ нам не разрешает! – крикнул Баннерс. – Черт возьми, мы ведь не самостоятельное правительство. Бюро Переселения указывает нам, что делать. Оно здесь всем заправляет…

– Мы это знаем, – мягко сказал Фалькенберг. – Мы видели результаты влияния Гуманитарной Лиги на Бюро Переселения. Мой главный старшина ни о чем не спрашивал, он выражал свое мнение. Тем не менее я удивлен. Мне казалось, ваши фермы способны содержать большое городское население.

– Конечно, сэр. – Баннерс долго ехал в мрачном молчании. – Но здесь нет транспорта. Люди здесь, а самые плодородные земли в пятистах милях в глубине континента. Пригодная к использованию земля есть и ближе, но она не расчищена. Наши поселенцы хотели уйти подальше от Рефьюджа и Бюро Переселения. У нас есть железная дорога, но банды разбойников постоянно подрывают ее. Мы не можем рассчитывать на продукцию Хедли, чтобы сохранить жизнь жителям Рефьюджа. На Хедли миллион человек, и половина их сосредоточена в этом неуправляемом городе.

Они приближались к огромному чашеобразному сооружению, соединенному с квадратной каменной крепостью. Фалькенберг внимательно разглядывал здания, потом спросил:

– Что это?

– Наш стадион, – ответил Баннерс. Теперь в его голосе не звучала гордость. – Его построил для нас СВ. Мы предпочли бы новую электростанцию, но получили стадион на сто тысяч зрителей.

– И конечно, он построен строительной компанией «Джи-эл-эс», – сказал Фалькенберг.

– Да… но откуда вы знаете?

– Мне кажется, я уже видел такое. – На самом деле не видел, но догадаться было легко: «Джи-эл-эс» принадлежит холдингу, которым в свою очередь владеет семья Бронсонов. Легко догадаться, почему помощь, посланная Большим Сенатом, всегда оканчивается выгодным для «Джи-эл-эс» контрактом.

– У нас очень хорошие спортивные команды и рысаки, – с горечью говорил Баннерс. – Соседнее здание – это дворец президента. Его архитектура весьма функциональна.

Дворец появился перед ними, приземистый и массивный; он скорее походил на крепость, чем на столичное здание.

По мере приближения ко дворцу город становился все населенней. Здесь преобладали дома из камня и пористого бетона, а не из дерева. Но редко выше трех этажей, и поэтому Рефьюдж далеко растянулся вдоль берега. За комплексом стадиона и дворца людей стало гораздо больше. Баннерс внимательно вел машину по широким улицам, но, казалось, нервничал меньше, чем в районе порта.

Рефьюдж – город контрастов. Здесь улицы прямые и широкие, и явно существует хорошая система канализации, но все первые этажи заняты магазинами, а тротуары загромождены киосками и лотками. Мимо киосков и магазинов движутся толпы пешеходов.

Однако ни транспорта, ни подвижных пешеходных транспортеров по-прежнему не было. Часто встречались поилки и коновязи, наряду с фонарными столбами и водонапорными башнями. Немногие приметы существования технологии резко контрастировали с общей примитивной атмосферой города.

На перекрестке они увидели отряд людей в форме. Фалькенберг внимательно разглядывал их, потом посмотрел на Баннерса.

– Ваши солдаты?

– Нет, сэр. Это мундир людей Гленна Фостера. Официально они считаются резервом президентской гвардии, но на самом деле это домашнее войско. – Баннерс горько рассмеялся. – Звучит, как цитата из какой-нибудь исторической книги, верно? Мы почти вернулись к феодализму, полковник Фалькенберг. Любой богатый человек содержит телохранителей. Людям приходится это делать. Преступные группы так сильны, что полиция и не пытается задержать того, кто находится под их охраной, да и судья ни за что не вынесет приговор задержанным.

– И эти частные телохранители, вероятно, сами становятся бандами.

Баннерс пристально посмотрел на него.

– Да, сэр. Вы видели такое раньше?

– Да. Приходилось. – Баннерс не мог разгадать выражение лица Фалькенберга.

VI

Под приветственные клики солдат в синих мундирах они въехали в президентский дворец. Фалькенберг отметил начищенное оружие и хорошую выправку президентских гвардейцев. «Здесь дежурят хорошо подготовленные люди, но отряд невелик, – подумал Фалькенберг. – Так ли они хороши в бою, как в карауле?» Это все были местные граждане, преданные Хедли; они совсем не похожи на морских пехотинцев СоВладения, к которым он привык.

Его провели через множество помещений каменной крепости. В каждой комнате – некоторые из них представляли собой караульные помещения – были тяжелые металлические двери. Фалькенберг не замечал никаких признаков деятельности правительства, пока не прошли через внешние постройки дворца и не оказались в открытом дворе. Оттуда путь лежал во внутреннее здание.

Здесь множество людей развивало бурную деятельность. По коридорам бегали чиновники, за столами в кабинетах сидели девушки в платьях из кисеи, которые на Земле уже несколько лет как вышли из моды. Большинство укладывало содержимое столов в ящики, а другие люди уносили эти ящики в коридор. Некоторые кабинеты пустовали, столы покрывал тонкий слой пыли, а под них были затолканы пластиковые коробки для перевозки документов.

Перед кабинетом президента были две приемные. Президент Будро оказался высоким худым человеком с тонкими рыжими усами и быстрыми жестами. Когда их привели в чрезмерно разукрашенный кабинет, президент поднял голову от стопки бумаг, но взгляд его не сразу сосредоточился на посетителях. На лице его было выражение тревоги и сосредоточенности.

– Полковник Джон Кристиан Фалькенберг, сэр, – сказал лейтенант Баннерс. – И главный старшина Кальвин.

Будро не встал.

– Рад видеть вас, Фалькенберг. – Выражение его лица говорило совсем о другом: на посетителей он смотрел с легким отвращением. Знаком он попросил Баннерса выйти. Когда дверь закрылась, президент спросил: – Сколько людей вы привели с собой?

– Десять, господин президент. Сколько можно было взять на борт, не вызывая подозрений. Нам и так повезло. Большой Сенат прислал специального инспектора, чтобы проверять на посадке, не нарушаются ли антинаемнические законы. Если бы мы не подкупили портового чиновника и тот не отвлек бы инспектора, мы бы вообще сюда не попали. Мы с Кальвином угодили бы на Танит в качестве недобровольных колонистов.

– Понятно. – Судя по выражению лица президента, тот не удивился. Джон подумал, что Будро был бы доволен, если бы инспектор их застукал. Президент нервно побарабанил пальцами по столу. – Возможно, этого хватит. Я знаю, что корабль, на котором вы прилетели, привез морских пехотинцев, согласившихся поселиться на Хедли. Они могут стать ядром отличной полиции. Хорошие солдаты?

– Это демобилизованный батальон, – ответил Фалькенберг. – Солдаты, которые больше не нужны СВ. Возможно, набранные на гауптвахтах двадцати планет. Нам повезет, если среди них найдется хоть один хороший солдат.

На лице Будро появилось прежнее угнетенное выражение. Надежда на глазах покидала его.

– Но у вас ведь есть собственные войска, – сказал Фалькенберг.

Будро поднял стопку листков.

– Все здесь. Я как раз проглядывал, когда вы вошли. – Он протянул Фалькенбергу отчет. – Тут мало хорошего, полковник. Я никогда не считал, что существует военное решение проблем Хедли, и эти документы подтверждают мои опасения. Если у вас всего десять человек плюс батальон морских пехотинцев, которых превратили в вынужденных переселенцев, о военном решении не стоит и думать.

Будро снова сел. Его руки бесцельно перебирали многочисленные бумаги на столе.

– На вашем месте, Фалькенберг, я вернулся бы на военный корабль и забыл бы о Хедли.

– Что же вам мешает сделать это?

– Хедли мой дом! Никакая мразь не выгонит меня с плантации, которую собственными руками создал мой дед. Меня не заставят бежать. – Будро так сжал руки, что костяшки побелели, но когда снова заговорил, голос его звучал спокойно. – Вас здесь ничто не держит. Меня держит.

Фалькенберг взял отчет со стола и просмотрел его, прежде чем передать Кальвину.

– Мы проделали долгий путь, господин президент. Можете объяснить нам, в чем проблема, прежде чем мы улетим.

Будро мрачно кивнул. Рыжие усы дернулись, и он провел по ним рукой.

– Все достаточно просто. Формальная причина того, что вы здесь, причина, которую мы указали колониальной администрации как повод для приглашения наемников, это разбойничьи шайки в горах. Никто не знает, сколько их там, но они достаточно сильны, чтобы грабить фермы. К тому же они, когда хотят, перекрывают сообщение между Рефьюджем и сельскохозяйственными районами.

– Да. – Фалькенберг продолжал стоять перед столом, потому что не получал приглашения сесть. Но если это его задевало, он ничем себя не выдавал. – У разбойников-партизан нет никаких шансов без политической базы.

Будро кивнул.

– Однако я уверен, что вице-президент Брэдфорд объяснил вам: подлинная проблема не в них. – Голос у президента сильный, но в нем слышатся ворчливые обиженные нотки, как будто Будро привык, что с его мнением постоянно не соглашаются, и ожидал того же от Фалькенберга. – На самом деле мы могли бы ужиться с разбойниками, но они пользуются политической поддержкой партии Свободы. Моя Прогрессивная партия больше партии Свободы, но ее члены рассеяны по всей планете. А ПС сосредоточена здесь, в Рефьюдже, у нее бог знает сколько избирателей и примерно сорок тысяч последователей, которых в любой момент можно собрать для мятежа.

– У вас часто бывают мятежи? – спросил Джон.

– Слишком часто. Их невозможно контролировать. У меня в президентской гвардии триста человек, но все они, как молодой Баннерс, прошли подготовку в частях СВ. От них мало толка при подавлении мятежа, и они верны не мне, а своей работе. К тому же и в самой гвардии есть люди ПС.

– Так что когда речь идет о контроле за партией Свободы, на президентскую гвардию можно не рассчитывать, – заметил Джон.

– Да. – Будро невесело улыбнулся. – Есть еще силы моей полиции. Ими командовали офицеры СВ, но сейчас их отзывают. Весь мой административный штат набран и обучен Бюро Переселения, и самые компетентные работники отозваны на Землю.

– Вижу, это создает проблему.

– Проблему? Да вообще невозможно работать, – сказал Будро. – У меня нет никого, кто помог бы управлять, но пост за мной, и слишком многие хотят его получить. Я мог бы собрать полторы тысячи партизан из членов Прогрессивной партии и еще пятнадцать тысяч сторонников партии, которые в крайнем случае могли бы прийти на помощь, но они не обучены. Как им противостоять сорока тысячам ПС?

– Вы серьезно считаете, что партия Свободы поднимет восстание?

– Как только СВ покинет планету. Не сомневайтесь. Они требуют созыва нового конституционного совещания сразу после отъезда губернатора СВ. Если мы не разрешим созыв этого совещания, они восстанут. Ведь что неразумного в таком совещании после ухода колониальной администрации?

– Понятно.

– Но если мы допустим это совещание, они будут тянуть время до тех пор, пока в зале не останутся только их люди. Моя партия состоит из работающих избирателей. Они не могут день за днем сидеть на совещании. А члены ПС будут сидеть, пока не лишат должностей всех прогрессистов. И тогда они уничтожат планету. Я не вижу, что при таких обстоятельствах может сделать военный, однако вице-президент Брэдфорт настоял на том, чтобы мы вас наняли.

– Возможно, мы что-нибудь придумаем, – спокойно ответил Фалькенберг. – У меня нет большого опыта в администрировании, но Хедли не уникальна. Вероятно, прогрессисты – в основном старые поселенцы?

– И да и нет. Прогрессивная партия хочет индустриализировать Хедли, а некоторые из наших фермеров против. Но мы хотим проводить индустриализацию медленно. Мы закроем большинство шахт и будем добывать столько тория, сколько нужно продать, чтобы купить основное промышленное оборудование. А остальные запасы я хочу сохранить для наших атомных электростанций, потому что позже они нам понадобятся.

Мы хотим развивать сельское хозяйство и транспорт и сократить рацион граждан так, чтобы направить энергию атомных электростанций в новую промышленность. Я хочу закрыть производство товаров народного потребления и не открывать заново, пока мы не сможем себе этого позволить. – Будро возвысил голос, глаза сверкали; сейчас легко было понять причину его популярности. Он верил в свое дело.

– Мы хотим создать самодостаточную экономику и уйти из-под власти СоВладения, чтобы впоследствии присоединиться к человечеству на равных! – Будро спохватился и нахмурился. – Простите. Я не собирался произносить речь. Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо. – Фалькенберг сел в тяжелое кожаное кресло и осмотрел кабинет. Мебель богатая (привезти всю обстановку кабинета с Земли стоило целое состояние), но в то же время безвкусная – скорее кричащая, чем элегантная. Вполне в духе колониальной администрации, и Фалькенберг задумался, какому сенатору принадлежит фирма, поставляющая офисную мебель. – А чего хочет оппозиция?

– Полагаю, вам действительно нужно знать все. – Будро нахмурился, и его усы нервно дернулись. Он с видимым усилием попытался расслабиться, и Джон подумал, что когда-то президент должен был производить сильное впечатление. – Девиз Партии свободы: «Служить людям». Для них служить означает немедленно поставлять много товаров народного потребления. Они хотят взять от шахт все. Как вы понимаете, шахтеры их поддерживают. ПС разграбит планету, чтобы покупать товары на других планетах, и плевать, чем за это придется платить. Гиперинфляция будет только одной из проблем, которые они создадут.

– Честолюбивые планы.

– Да. Они даже хотят создать экономику, основанную на двигателях внутреннего сгорания. Бог знает как: у нас нет соответствующей технологии, но есть нефть. Все пришлось бы покупать на других планетах. У нас нет тяжелой промышленности для производства таких двигателей, даже если бы это выдержала экосфера, но для ПС это не имеет значения. Эта партия всем обещает машины. Немедленная модернизация. Больше пищи, автоматические фабрики, развлечения… короче, рай и немедленно.

– Они серьезно этого хотят, или это только лозунги?

– Думаю, большинство пээсовцев в это верит, – ответил Будро. – Поверить трудно, но мне кажется, они верят.

– А как они объясняют, где возьмут деньги?

– Отберут у богатых. Как будто здесь для этого достаточно богатых. Даже полная конфискация всего имущества всех граждан не обеспечит оплаты обещанного. Эти люди не представляют себе реальной ситуации, а их лидеры во всем, что случается, винят Прогрессивную партию, администрацию СоВладения – кого угодно, но никогда не признаются, что обещают невозможное. Некоторые из лидеров партии знают истинное положение, но никогда в этом не сознаются.

– Я думаю, их программа пользуется поддержкой.

– Конечно, – вскипел Будро. – И каждый корабль Бюро Переселения привозит новые тысячи людей, готовых голосовать за политику ПС.

Будро встал из-за стола и прошел к шкафу у противоположной стены. Достал оттуда бутылку бренди и три стакана, разлил и протянул Фалькенбергу и Кальвину. Потом, не обращая внимания на сержанта, подождал, чтобы Фалькенберг взял свой стакан.

– Ваше здоровье. – Будро одним глотком осушил свой стакан. – Некоторые из самых старинных семейств Хедли присоединились к проклятой партии Свободы. Их не устраивают налоги, которые я предлагаю! ПС отнимет у них все, но они ее все равно поддерживают, надеясь договориться. Кажется, вас это не удивляет.

– Нет, сэр. Это старо, как сама история, а военные знают историю.

Будро удивленно посмотрел на него.

– Правда?

– Умный солдат хочет знать причины войн. А также как эти войны прекратить. Ведь, в конце концов, война – нормальное состояние дел, не так ли? Мир – это идеал. Вывод о его существовании мы делаем на основании того, что между войнами бывают короткие промежутки. – И прежде чем Будро смог ответить, Фалькенберг сказал: – Неважно. Полагаю, вы ожидаете вооруженного сопротивления сразу после ухода СВ.

– Я надеюсь предотвратить его. Брэдфорд считает, что вы можете что-нибудь сделать, а я обладаю даром убеждения. – Президент вздохнул. – Но, кажется, это безнадежно. Они не хотят идти на компромисс. Думают, что одержат полную победу.

– Полагаю, у них в прошлом нет особых достижений, – сказал Фалькенберг.

Будро рассмеялся.

– Сторонники партии Свободы ставят ей в заслугу то, что она прогнала СоВладение, полковник.

Все рассмеялись.

СоВладение уходит, потому что выработка шахт больше не способна оправдать управление Хедли. Если бы шахты не потеряли производительности, никакие партизаны не смогли бы выгнать морских пехотинцев.

Будро кивнул, словно прочел мысли собеседника.

– Тем не менее, они заставили людей в это поверить. Много лет у нас царил терроризм, ничего серьезного. Поставкам с шахт это не угрожало, иначе морская пехота все быстро прекратила бы. Но наша полиция деморализована. На равнинах население само осуществляет правосудие, а здесь, в Рефьюдже, банды контролируют большую часть города.

Будро указал на стопку бумаг на углу своего стола.

– Это заявления об отставке. Я даже не знаю, сколько полицейских у нас останется после ухода СВ. – Он сжал кулак, словно хотел ударить им по столу, но продолжал сидеть неподвижно. – СВ уходит. Годами они всем здесь правили, а теперь уходят, оставляя нас справляться с последствиями. Я президент именем СоВладения. Оно дало мне этот пост, а теперь уходит.

– По крайней мере вы сохраняете должность, – сказал Фалькенберг. – Люди из Бюро Переселения хотели назначить кого-то другого. Их отговорил Брэдфорд.

– Конечно. И это стоило нам больших денег. И ради чего? Может, лучше было бы по-другому?

– Мне кажется, вы говорили, что их политика погубит Хедли?

– Да, я так сказал. Я убежден в этом. Но результаты станут ясны после ухода. – Будро говорил, обращаясь скорее к самому себе, чем к Джону. – Теперь они так ненавидят нас, что из чистой ненависти противятся всем нашим предложениям. И мы поступаем так же.

– Похоже на политику СоВладения. Русские и американцы в Большом Сенате. Совсем как дома. – В последовавшем за этими словами вежливом смехе не было веселья.

Будро открыл ящик стола и достал оттуда документ.

– Разумеется, я выполню условия нашего соглашения. Вот ваше назначение командующим нашей военной полицией. Но я по-прежнему считаю, что лучше бы вам сесть на ближайший уходящий корабль. Проблемы Хедли военным советникам не решить.

Главный старшина Кальвин фыркнул, почти неслышно, но Фалькенберг знал, о чем подумал старшина. Будро чурается слова «наемники»: термин «военные советники» ему принять легче. Джон прикончил выпивку и встал.

– Вас хочет видеть мистер Брэдфорд, – сказал Будро. – Лейтенант Баннерс покажет вам его кабинет.

– Спасибо, сэр. – Фалькенберг вышел из большой комнаты. И когда закрывал за собой дверь, заметил, что Будро снова направился к шкафу со спиртным.

Вице-президент Эрнст Брэдфорд – человечек, с лица которого словно никогда не сходит легкая улыбка. Он старается всем понравиться, но не всегда успешно. Тем не менее, ему удалось собрать вокруг себя немало сторонников, и он считает себя удачливым политиком.

Когда Баннерс провел Фалькенберга в его кабинет, Брэдфорд улыбнулся шире обычного, но тут же предложил лейтенанту показать Кальвину караульные помещения дворца. Фалькенберг кивнул, и главный старшина вышел.

Кабинет вице-президента строго функционален. Столы и стулья изготовлены из местной древесины, небрежно отделаны, а цветовое пятно создает единственная роза в хрустальной вазе. Брэдфорд одет в той же манере – в бесформенную одежду, купленную в местном магазине.

– Слава Богу, вы здесь, – сказал Брэдфорд, когда дверь закрылась. – Но мне сказали, что вы привезли только десять человек. С десятью людьми мы ничего не сможем сделать! Вы должны были привезти не менее ста верных нам солдат! – Он возбужденно вскочил со стула, но тут же снова сел. – Вы можете что-нибудь сделать?

– Со мной на корабле было десять человек, – ответил Фалькенберг. – Когда покажете, где я буду тренировать отряд, я найду остальных наемников.

Брэдфорд подмигнул ему и широко улыбнулся.

– Значит, вы привезли больше! Мы вам покажем – все покажем! Мы еще победим! Что вы думаете о Будро?

– Он кажется искренним. Встревожен, конечно. Думаю, всякий бы на его месте тревожился.

Брэдфорд покачал головой.

– Он не может принять решение. Никакое. Раньше он таким не был, но с некоторых пор любые его решения – вынужденные. Почему Колониальная администрация выбрала его? Мне казалось, вы должны были организовать мое назначение на пост президента. Мы вам дали достаточно денег.

– Не все сразу, – ответил Фалькенберг. – Заместитель не смог доказать министру целесообразность вашего назначения. Мы ведь не всесильны. Профессору Уитлоку потребовались огромные усилия, чтобы добиться поддержки Будро, не говоря уже о вас. Мы все силы потратили на то, чтобы президентом не стал представитель партии Свободы.

Голова Брэдфорда прыгала вверх-вниз, как у игрушечного болванчика.

– Я знал, что могу вам доверять, – сказал он. Улыбка его была теплой, но, несмотря на все усилия, не казалась искренней. – Во всяком случае свою часть соглашения вы выполнили. А как только СВ уйдет…

– У нас будут развязаны руки.

Брэдфорд снова улыбнулся.

– Вы необычный человек, полковник Фалькенберг. По слухам, вы преданы СоВладению. Когда доктор Уитлок предложил ваши услуги, я был изумлен.

– У меня не было выбора, – напомнил Фалькенберг.

– Да. – Брэдфорд не стал напоминать, что и сейчас у Фалькенберга нет выбора, но явно подумал об этом. Улыбка его стала еще шире. – Ну, теперь вам предстоит встретиться с мистером Хамнером. Он второй вице-президент. А потом мы сможем отправиться в поместье Уорнера. Я организовал там размещение ваших солдат, и там же вы сможете их готовить. Никто вам не помешает. Можете говорить, что ваши люди – местные добровольцы.

Фалькенберг кивнул.

– У меня получится. В последнее время у меня хорошо получаются вымышленные истории.

– Разумеется. – Брэдфорд снова улыбнулся. – Клянусь Господом, мы еще победим. – Он нажал кнопку на столе. – Попросите мистера Хамнера зайти ко мне. – Подмигнул Фалькенбергу и сказал: – Мы не можем слишком долго находиться одни. Кому-нибудь покажется, что у нас заговор.

– А какова позиция Хамнера? – спросил Фалькенберга.

– Подождите, пока не увидите его. Будро ему доверяет, и он опасен. Он представляет в Прогрессивной партии сторонников технологии. Мы не можем без него обойтись, но его политика нелепа. Он хочет все пустить на самотек. Если бы он своего добился, никакого правительства не было бы. А его люди все ставят себе в заслугу – как будто технология единственное, что нужно для управления. Он совсем не разбирается в управлении. Ему кажется, что можно создать партию, действуя как инженер.

– Иными словами, он не понимает политической реальности, – сказал Фалькенберг. – Думаю, ему придется уйти.

Брэдфорд с улыбкой кивнул.

– Со временем. Но в данный момент нам нужно его влияние на техников. И, конечно, он ничего не знает о нашей с вами договоренности.

– Конечно. – Фалькенберг сел и принялся разглядывать карты. В это время по интеркому сообщили о приходе Хамнера. Фалькенбергу стало любопытно, насколько безопасен этот кабинет для проведения переговоров. Брэдфорд, скорее всего, из тех людей, что размещают жучки в чужих кабинетах, однако здесь он не единственный любитель подслушивать, и ни одно помещение не может считаться полностью безопасным.

«Но тут я ничего сделать не могу, – решил Фалькенберг. – И, вероятно, этот кабинет чист».

Джордж Хамнер оказался рослым мужчиной, выше Фалькенберга и плотнее даже главного старшины Кальвина. Свободные движения сильного человека и уверенность, обычно присущая таким людям. С Джорджем Хамнером опасно вступать в драку. Они обменялись рукопожатием, и Хамнер начал безжалостно сжимать руку, проверяя Фалькенберга. И, встретив ответное давление, удивился. Двое мужчин молча стояли так какое-то время, прежде чем Хамнер расслабился и помахал Брэдфорду.

– Так это наш новый полковник полиции, – сказал Хамнер. – Надеюсь, вы понимаете, во что ввязались. Следовало бы сказать: надеюсь, не понимаете. Если вы знаете о наших проблемах и тем не менее соглашаетесь на эту работу, нам следовало бы усомниться в вашем здравом рассудке.

– Я все время слышу о том, какие серьезные проблемы у Хедли, – ответил Фалькенберг. – Если так будет продолжаться и дальше, может быть, я поверю, что положение безнадежное, но пока я этого не вижу. Итак, люди партии Свободы превосходят нас численно. А каково их вооружение и способно ли оно доставить неприятности?

Хамнер рассмеялся.

– Прямо к делу, верно? Это мне нравится. Ничего особенного в их вооружении нет, просто его много. Много небольших проблем создают одну большую, верно? СВ не разрешало здесь тяжелое вооружение. Ни танков. Ни бронемашин. Да здесь вообще так мало машин, что никакой разницы. Нет источников горючего, поэтому машины все равно бесполезны. У нас есть несколько городских монорельсовых дорог и то, что осталось от железной дороги… но вам ведь не нужна лекция о транспорте?

– Нет.

Хамнер рассмеялся.

– В данный момент это мое хобби. У нас недостаточно транспорта. Давайте посмотрим… – Рослый человек опустился в кресло, забросил ногу на ногу и провел пальцем по густым волосам, начинающимся почти от широких бровей. – Нет военных самолетов, вообще нет воздушного транспорта, если не считать нескольких вертолетов. Нет ни артиллерии, ни пулеметов, вообще нет тяжелого вооружения. В основном охотничьи ружья небольшого калибра и дробовики. Есть полицейское оружие. Военные автоматические ружья со штыками. Их немного, и почти все у нас. На улицах можно встретить все что угодно, полковник, и я имею в виду буквально все. Луки и стрелы, ножи, мечи, топоры, молоты – все, что вспомните.

– Ему не нужно знать такие нелепости, – сказал Брэдфорд. В голосе его звучало презрение, но он по-прежнему улыбался.

– Никакое оружие нельзя считать нелепым, – возразил Фалькенберг. – Если оно в руках человека, который умеет им пользоваться. А как защитная броня? Есть ли у вас запасы немурлона?

Хамнер на несколько секунд задумался.

– На улицах броня встречается, есть немного и у полиции. Президентская гвардия ею не пользуется. Могу снабдить вас немурлоном, но броню из него вам придется делать самим. Можете?

Фалькенберг кивнул.

– Да. У меня есть несколько отличных техников и необходимое оборудование. Джентльмены, ситуация такова, как я и ожидал. Не понимаю, почему все так встревожены. У нас батальон морских пехотинцев. Может, это и не лучшие пехотинцы, но они подготовленные солдаты. С тем оружием, каким располагает легкий батальон, с той подготовкой, которую получат добровольцы, присоединившиеся к батальону, я готов противостоять вашим сорока тысячам людей партии Свободы. Проблема партизан несколько более серьезна, но мы можем контролировать распределение продовольствия в городе. Если введем продовольственные карточки и удостоверения личности, это будет нетрудно.

Хамнер засмеялся. Это был горький смех.

– Не хотите ему сказать, Эрни?

Брэдфорд не понял.

– Что сказать?

Хамнер опять засмеялся.

– Вижу, вы не приготовили уроки. Ежеутренний отчет, поступивший несколько дней назад. По совету Бюро Переселения Колониальная администрация решила, что на Хедли вообще не нужно оружие. Морским пехотинцам повезет, если им оставят ружья и штыки. Все остальное увезут на кораблях СВ.

– Но это безумие, – возразил Брэдфорд. Он повернулся к Фалькенбергу. – Почему они это делают?

Фалькенберг пожал плечами.

– Возможно, какой-нибудь представитель партии Свободы получил доступ к чиновнику Колониальной администрации. Полагаю, ПС не чужда подкупа?

– Конечно, нет, – ответил Брэдфорд. – Вы должны что-то сделать.

– Если смогу. Подозреваю, что это будет нелегко. – Фалькенберг поджал губы, так что они превратились в тонкую линию. – На это я не рассчитывал. Я хочу сказать, что если мы ужесточим контроль через распределение продовольствия и введение удостоверений личности, то можем столкнуться с вооруженным восстанием. Насколько хорошо организованы партизаны ПС?

– Они хорошо организованы и хорошо финансируются, – сказал Хамнер. – И я не уверен, что продовольственные карточки – ответ на проблему партизанской войны. СВ закрывал глаза на саботаж, потому что ни в чем, кроме шахт, не был заинтересован, но мы не можем жить с таким уровнем террора в городе. Так или иначе, но мы должны восстановить порядок – и, кстати, правосудие.

– Правосудие обычно не проблема солдат, – сказал Фалькенберг. – Порядок – другое дело. Его я могу организовать.

– С несколькими сотнями человек? – недоверчиво спросил Хамнер. – Но мне нравится ваше отношение. По крайней мере вы не ноете и не просите помощи. И не сидите, не в силах принять решение.

– Посмотрим, что можно сделать, – сказал Фалькенберг.

– Да. – Хамнер встал и направился к выходу. – Что ж, я хотел встретиться с вами, полковник. Вот и встретился. У меня много работы. Наверно, у Эрни тоже, хотя не вижу, чтобы он ею занимался. – И, не глядя на них, вышел, оставив дверь открытой.

– Видите, – сказал Брэдфорд. Он осторожно закрыл дверь. Улыбнулся понимающе. – Он бесполезен. Как только вы все возьмете под контроль, мы найдем для управления техниками кого-нибудь другого.

– В чем-то он прав, – сказал Фалькенберг. – Например, он знает, что нелегко будет обеспечить полицейскую защиту. По пути сюда я видел примеры того, что происходит в Рефьюдже, и если так плохо везде…

– Вы найдете способ, – ответил Брэдфорд. Он говорил уверенно. – Вы можете набрать большой отряд. А беззаконие на улицах – это преимущественно уличные подростковые банды. Они никому не подчиняются. Ни партии Свободы, ни нам, ни СВ – никому. Они просто хотят контролировать квартал, в котором живут.

– Конечно. Но вряд ли проблема в них.

– Нет. Но вы найдете способ. И забудьте о Хамнере. Вся его группа не имеет значения. В конце концов, они не настоящие прогрессисты. – Голос его звучал загадочно, а глаза сверкали. Брэдфорд наклонился вперед и заговорил тише. – Знаете, раньше Хамнер состоял в партии Свободы. Говорит, что порвал с ней из-за ее политики в области технологии, но такому человеку нельзя доверять.

– Понятно. К счастью, мне не нужно ему доверять.

Брэдфорд расплылся в улыбке.

– Совершенно верно. Ну-с, приступайте. У вас много работы, и не забудьте: вы дали согласие подготовить солдат из представителей нашей партии для меня лично.

VII

Поместье – обширное, протяженностью почти в пять километров – расположилось в холмах на расстоянии однодневного марша от города Рефьюдж. В центре дом и амбары из местного дерева, напоминающего дуб. Здания стоят в лесистой лощине посреди поместья.

– Вы уверены, что вам больше ничего не понадобится? – спросил лейтенант Баннерс.

– Да, спасибо, – ответил Фалькенберг. – Те немногие, кто сейчас у нас есть, все принесли с собой. Позже, когда придут другие, нам придется побеспокоиться о продовольствии и горючем, а пока ничего не нужно.

– Хорошо, сэр, – сказал Баннерс. – Я возвращаюсь с Маурером и оставляю вам свою машину. И у вас есть скот…

– Да. Спасибо, лейтенант.

Баннерс отдал честь и сел в машину. Он хотел сказать что-то еще, но Фалькенберг уже отвернулся, и Баннерс уехал.

Кальвин смотрел ему вслед.

– Забавный парень, – сказал он. – Хотел бы больше знать, чем мы занимаемся.

Губы Фалькенберга изогнулись в легкой улыбке.

– Я этого ждал. Проследите, чтобы он знал о нас не больше, чем мы хотим.

– Есть, сэр. Полковник, а что это мистер Брэдфорд говорил о солдатах партии? У нас будет много таких?

– Думаю, да. – Фалькенберг зашагал по широкой лужайке к большому центральному строению ранчо. Здесь на пороге его ждали капитан Фаст и несколько офицеров, а на столе стояла бутылка виски.

Фалькенберг налил себе и выпил.

– Думаю, стоит только начать, и здесь найдется немало последователей Прогрессивной партии, Кальвин. Мне это не нравится, но избежать этого невозможно.

– Сэр? – Капитан Фаст внимательно слушал.

Фалькенберг криво улыбнулся.

– Вы серьезно полагали, что правительство отдаст нам монополию на армию?

– Вы думаете, нам не доверяют?

– Амос, а вы бы доверяли нам?

– Нет, сэр, – ответил капитан Фаст. – Но всегда есть надежда…

– Мы не можем осуществить свою миссию, опираясь только на надежду. Главстаршина.

– Сэр.

– У меня для вас позже будет задание. А сейчас поручите кому-нибудь проводить меня в мою квартиру. А потом позаботьтесь об обеде.

– Сэр.

Фалькенберг проснулся от негромкого стука в дверь. Он открыл глаза и сунул руку под подушку, но других движений не делал.

Снова постучали.

– Да, – негромко отозвался Фалькенберг.

– Я вернулся, полковник, – ответил Кальвин.

– Хорошо. Входите. – Фалькенберг спустил ноги с кровати и натянул сапоги. Он спал не раздеваясь.

Главный старшина Кальвин вошел. Он был одет в светлую синтетическую кожаную рубашку и брюки от полевой формы СВ. Из сумки, висевшей на его плече, высовывалось черное обмундирование для ночных операций. На поясе пистолет, на груди нож в тяжелых ножнах.

Вместе с Кальвином вошел невысокий жилистый человек с тонкими каштановыми усиками.

– Рад вас видеть, – сказал Фалькенберг. – Были неприятности?

– Банда хулиганов привязалась к нам, когда мы шли через город, полковник, – ответил Кальвин. Он по-волчьи осклабился. – Но все продолжалось недолго, даже записать нечего.

– Кто-нибудь ранен?

– Не настолько, чтобы не убежать.

– Хорошо. Были проблемы в бараках переселенцев?

– Нет, сэр, – ответил Кальвин. – Они не охраняются. Всякого, кто хочет уйти от милостей Бюро Переселения, отпускают. Без продовольственных карточек, конечно. Это ведь не осужденные, а колонисты по принуждению.

Слушая Кальвина, Фалькенберг разглядывал пришедшего с ним человека. Майор Джереми Севедж выглядел усталым; казалось, он намного старше своих сорока пяти лет. И он похудел: Джон помнил его другим.

– Я слышал, вам нелегко пришлось, – сказал ему Фалькенберг.

– Не пикник, – ответил Севедж с акцентом, который приобрел, когда рос на Черчилле. – Но другого мы и не ждали. И вот мы здесь, Джон Кристиан.

– Да, и слава Богу. Вас никто не заметил? Люди вели себя правильно?

– Да, сэр. С нами обращались так же, как с остальными вынужденными колонистами. Люди вели себя великолепно, и неделя-другая тренировок вернет им форму. Главный старшина сказал мне, что батальон прибыл в полном составе.

– Да. Он все еще в казармах морской пехоты. Это наше слабое звено, Джереми. Я хочу, чтобы они побыстрей оказались здесь; тогда мы сможем контролировать их общение. И нужно сделать это как можно скорее.

– У вас лучшие люди. Думаю, все будет в порядке.

Фалькенберг кивнул.

– Но глядите в оба, Джереми, и будьте осторожны, пока СВ не уйдет. Я нанял доктора Уитлока, чтобы он выяснил для нас обстановку. Он еще не показывался, но я предполагаю, что он на Хедли.

Севедж ответил на взмах руки Фалькенберга и уселся на единственный в комнате стул. С кивком благодарности взял у Кальвина стакан с виски.

– Нанимаете экспертов? Говорят, он лучший… Как хорошо! На кораблях Бюро Переселения нет никакой выпивки.

– Когда Уитлок покажется, соберем совещание всех офицеров, – сказал Фалькенберг. – А до этого времени придерживайтесь плана. Брэдфорд должен прислать батальон завтра, а потом начнет набирать добровольцев из своей партии. Предполагается, что мы будем их обучать. Конечно, они будут преданы Брэдфорду. Не партии и определенно не нам.

Севедж кивнул и протянул Кальвину стакан за новой порцией.

– А теперь расскажите о хулиганах, с которыми вы столкнулись в городе, главный старшина, – сказал Фалькенберг.

– Уличная банда, полковник. Неплохо дерутся поодиночке, но никакой организации. Нас было почти сто человек, так что никаких проблем.

– Уличная банда. – Джон задумчиво потянул себя за нижнюю губу, потом улыбнулся. – А сколько наших людей были уличными хулиганами, как эти, главный старшина?

– Половина, сэр. Включая меня.

Фалькенберг кивнул.

– Думаю, не худо бы нашим морским пехотинцам встретиться с этими парнями. Неформально, конечно.

– Сэр! – Лицо Кальвина засветилось радостным предчувствием.

– Теперь вот что, – продолжал Фалькенберг. – Нашей серьезной проблемой будут новобранцы. Ручаюсь, кое-кто из них попробует подружиться с нашими солдатами. Станут расспрашивать о прошлом и о частях, в которых служили. Ребята будут пить, а где пьют, там болтают. Как вы справитесь с этим, солдат?

Кальвин задумался.

– Первое время проблем не будет. Мы будем держать новобранцев отдельно от наших людей, за исключением инструкторов, а инструкторы с новобранцами не болтают. Когда пройдут начальные тренировки, будет сложнее. Но, дьявольщина, полковник, солдаты любят прихвастнуть о своих военных подвигах. Мы просто подскажем им, чтобы все приукрашивали. И они такого понарасскажут, что им никто не поверит.

– Хорошо. Мне не нужно вас предупреждать, что мы идем по очень тонкому льду.

– Мы справимся, полковник, – уверенно ответил Кальвин. Он давно с Фалькенбергом, и, хотя каждому свойственно ошибаться, главный старшина уверен, что полковник найдет выход из любой дыры, в какую бы они ни свалились.

Ну, а если не получится, что ж… на двери канцелярии каждого подразделения СВ висит надпись следующего содержания: «Ты стал морским пехотинцем, чтобы умереть, и Флот пошлет тебя туда, где ты сможешь умереть». Кальвин прошел мимо этой надписи, когда записывался на службу, и с тех пор видел ее тысячи раз.

– Тогда все, Джереми, – сказал Фалькенберг.

– Да, сэр. – Севедж вскочил и отдал честь. – Чертовски приятно снова это делать, сэр. – Он помолодел на много лет.

– Рад вашему возвращению, – ответил Фалькенберг, козыряя в ответ. – И спасибо, Джерри. За все…

Батальон морской пехоты прибыл на следующий день. Его сопровождали офицеры СВ, передавшие батальон Фалькенбергу. Капитан, который привел батальон, хотел остаться и понаблюдать, но Фалькенберг нашел для него поручения и отправил с ним за компанию майора Севеджа. Час спустя в лагере не осталось никого, кроме людей Фалькенберга.

Два часа спустя солдаты уже работали, устраивая свой лагерь.

Фалькенберг наблюдал за ними с порога своего дома на ранчо.

– Какие-нибудь проблемы, главный старшина? – спросил он.

Кальвин пощупал щетину на квадратной челюсти. На службе в гарнизоне он брился дважды в день и сейчас как раз раздумывал, не пора ли бриться второй раз.

– Ничего такого, что нельзя решить с помощью залпа из всех орудий, полковник. С вашего разрешения я выделил несколько баррелей виски и позволю выпить до прихода новобранцев.

– Разрешаю.

– До завтрашнего полудня солдаты не будут готовы, но мы держимся в графике. Лишняя работа им не повредит.

– Многие ли сбегут?

Кальвин пожал плечами.

– Может, ни один, полковник. Мы постоянно держим их при деле, а этих мест они совсем не знают. Новобранцы, конечно, другое дело, и когда они появятся, возможны побеги.

– Да. Что ж, посмотрите, что можно сделать. Нам нужен будет каждый человек. Вы слышали, как оценивает ситуацию президент Будро.

– Да, сэр. И это делает солдат счастливыми. Похоже, нам предстоит хорошая драка.

– Думаю, можете смело обещать людям тяжелые бои, главный старшина. Они должны понять, что, если мы не победим, им вообще некуда будет деваться. Никаких ошибок на этот раз.

– Никаких ошибок не было и в половине прошлых дел, полковник. Сейчас мне лучше повидаться с капитаном Фастом насчет бренди. Присоединитесь к нам вечером, сэр? Людям это понравится.

– Приду, главный старшина.

Кальвин ошибся в своих расчетах. Солдаты не были готовы и к вечеру следующего дня. А новобранцы появились день спустя.

Лагерь превратился в арену напряженной деятельности. Морские пехотинцы заново проходили базовую подготовку, возвращая себе боевую форму. Каждая манипула из пяти человек готовила на себя, стирала, ставила палатки из синтетики и веревок и поставляла людей на постройку лагерных укреплений и ограждений.

Новобранцы делали то же самое под присмотром офицеров-наемников и унтер-офицеров Фалькенберга. Большинство из тех, кто прилетел с Севеджем на корабле Бюро Переселения, были офицерами, центурионами, сержантами и техниками, а в батальоне морской пехоты оказалось непропорционально большое количество мониторов и капралов. В этих двух группах собралось достаточно лидеров для создания целого полка.

Новобранцы учились спать под походными плащами и жить в полевых условиях, не в мундире, а в боевом костюме из синтекожи и в сапогах. Они сами готовили себе пищу, сооружали укрытия и не зависели ни от чего за пределами части. Через две недели их начали учить самостоятельно собирать из немурлона защитную броню. Закончив делать броню, они жили в ней, а всякий, кто отлынивал от своих обязанностей, обнаруживал, что его броня утяжелена свинцом. После наступления темноты марширующие в наказание манипулы, взводы и целые отряды новобранцев и ветеранов стали привычной картиной.

У добровольцев не было времени подружиться с ветеранами морской пехоты. Севедж, Кальвин и остальные безжалостно муштровали их, учили ходить строем, жить в полевой обстановке, проводили боевую подготовку и ремонтные работы. С каждым днем формирования новобранцев таяли: многие покидали службу. Но возник постоянный приток новых.

Все это были молодые люди, они приходили группами непосредственно в лагерь. Прежде чем попасть в канцелярию части, они выстраивались на плацу, и нередко их сопровождали ветераны морской пехоты. Из новичков составляли особые подразделения или распределяли среди добровольцев-партийцев. Те гораздо реже бросали службу и охотно учились боевому мастерству.

Спустя шесть недель лагерь посетил вице-президент Брэдфорд. Приехав, он увидел, что весь отряд выстроен на плацу: новобранцы с одной стороны, ветераны – с другой.

Главный старшина Кальвин обращался к строю:

– Сегодня на Земле 30 апреля. – Голос его гремел, не нуждаясь в усилителе. – Это День Камерона. 30 апреля 1863 года капитан Жан Данжу из Иностранного легиона с двумя офицерами и шестьюдесятью двумя легионерами противостоял двум тысячам мексиканцев в бою под Камероном.

Бой продолжался весь день. У легионеров не было ни еды, ни воды и очень мало боеприпасов. Капитан Данжу был убит. Его место занял лейтенант Вийан. Он тоже был убит.

К пяти часам вечера в живых оставались только лейтенант Клеман Маде и четыре солдата. У них было по одной обойме на каждого. Истратив патроны, они пошли в штыковую атаку.

Никто из них не выжил.

Солдаты молчали. Кальвин посмотрел на новобранцев. Те стояли навытяжку под горячим солнцем. Наконец Кальвин снова заговорил:

– Не хочу, чтобы кому-нибудь из вас выпало такое. Но, может быть, кто-нибудь из вас понял, что такое Камерон.

Сегодня вечером каждый получит дополнительную порцию вина. Ветераны получат также по пол-литра бренди. Внимание. Слушать приказ.

Фалькенберг отвел Брэдфорда в свой дом на ранчо, теперь превращенный в офицерскую столовую, и они сели в углу. Официант принес напитки.

– И к чему все это было? – спросил Брэдфорд. – Это не Иностранный легион! Вы должны подготовить полицию для планеты.

– Полицию, которой предстоит много воевать, – напомнил Фалькенберг. – Конечно, у этой части нет преемственности с Иностранным легионом, но не забывайте, что основные кадры – это морские пехотинцы СВ. Вернее, бывшие морские пехотинцы. Если мы не отметим День Камерона, получим мятеж.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – фыркнул Брэдфорд. Он почти утратил свою постоянную полуулыбку. – Полковник, мне жалуются люди, которых мы назначили офицерами. Люди моей Прогрессивной партии совершенно отделены от других войск, и им это не нравится. И мне тоже.

Фалькенберг пожал плечами.

– Вы назначили их еще до подготовки, мистер Брэдфорд. Это делает их офицерами по званию, но они еще ничего не знают. И будут выглядеть нелепо, если смешаются с ветеранами или даже с новобранцами, не изучив основы военной жизни.

– К тому же вы от многих из них избавились…

– По той же причине, сэр. Вы даете нам трудное поручение. Нас намного превосходят по численности, и у нас нет никакой надежды на поддержку извне. Через несколько недель нам предстоит противостоять сорока тысячам человек из партии Свободы, и я не отвечаю за последствия, если войска возглавят некомпетентные офицеры.

– Хорошо. Я этого ожидал. Но дело не только в офицерах, полковник. Новобранцы из числа прогрессистов тоже изгоняются. Ваша подготовка слишком тяжела. Это верные люди, а верность важнее!

Фалькенберг слегка улыбнулся.

– Согласен. Но я предпочел бы батальон солдат, которым могу доверять, целому полку таких, которые дрогнут под огнем. Получив минимум первоклассных солдат, я подумаю о привлечении остальных к гарнизонной службе. А пока мне нужны только люди, умеющие сражаться.

– А у вас их нет? Эти морские пехотинцы кажутся очень дисциплинированными.

– В строю – несомненно. Но неужели вы думаете, что СВ будет распускать надежные части?

– Пожалуй, нет, – признал Брэдфорд. – Ну, хорошо. Вы специалист. Но откуда вы набираете остальных новобранцев? Тюремные завсегдатаи, мальчишки с толстыми полицейскими досье. И держите их у себя, в то же время позволяя моим прогрессистам разбегаться.

– Да, сэр. – Фалькенберг сделал знак, чтобы принесли еще выпить. – Господин вице-президент…

– С каких пор мы стали такими формальными? – спросил Брэдфорд. Его улыбка вернулась.

– Простите. Мне показалось, вы собираетесь меня уволить.

– Нет, конечно, нет. Но вы понимаете, мне приходится отчитываться перед президентом Будро. И перед Хамнером. Я добился того, чтобы ваш отряд находился в моем ведении, но это совсем не значит, что кабинет о нем забыл.

– Ну, хорошо, – сказал Фалькенберг. – Теперь о новобранцах. Мы берем тех, кого можем. Требуется время, чтобы превратить зеленого новичка в опытного солдата. И если уличные бойцы переносят муштру легче, чем члены вашей партии, я ничем не могу помочь. Можете сообщить кабинету, что когда у нас появятся надежные, достойные доверия кадры, мы будем мягче с новобранцами. Можем даже создать что-нибудь вроде временной милиции. Но пока нам нужны люди, способные выиграть предстоящую битву, и я не знаю лучшего способа достичь этого.

После этой встречи Фалькенберга стали еженедельно вызывать во дворец для отчета. Обычно он встречался только с Брэдфордом или Хамнером; президент Будро ясно дал понять, что считает военное решение неизбежным злом и только настойчивость Брэдфорда заставила его согласиться на создание отряда.

На одном совещании Фалькенберг познакомился с Хорганом, начальником полиции Рефьюджа.

– Начальник полиции жалуется, полковник, – сказал президент Будро.

– На что, сэр? – спросил Фалькенберг.

– На этих проклятых морских пехотинцев, – ответил Хорган. Он потер подбородок. – Они по ночам устраивают в городе ад. Мы их не задерживаем, мистер Брэдфорд не разрешает, но положение становится тяжелым.

– А что они делают? – спросил Фалькенберг.

– Все, что угодно. Занимают на всю ночь таверны и никого в них не впускают. И каждую ночь дерутся с уличными бандами.

С этим мы могли бы смириться, но они заходят и в другие районы города. Во все. И в рестораны. Пьют, а потом говорят, что им нечем заплатить. А если владелец не отстает, разносят его заведение…

– И уходят, раньше чем подоспеют ваши патрули, – закончил за него Фалькенберг. – Это старая традиция. Она называется «система Д», и на подготовку такой операции уходит больше сил и планирования, чем я могу от них добиться перед боем. Но попытаюсь их остановить.

– Это не помешало бы. Еще одно. Ваши парни заходят в самые опасные районы города и начинают драки со всеми, с кем могут поссориться.

– И как у них это получается? – с интересом спросил Фалькенберг.

Хорган улыбнулся, но, поймав на себе строгий взгляд Будро, снова стал серьезным.

– Очень хорошо. Насколько мне известно, никому еще не удавалось их побить. Но горожане очень недовольны, полковник. И еще одним они сводят людей с ума. По пятьдесят человек маршируют ночами по улицам и играют на волынках! Волынки ночью, полковник, страшное дело.

Фалькенбергу показалось, что начальник полиции с трудом сдерживает улыбку.

– Я как раз собирался вас спросить, полковник, – сказал второй вице-президент Хамнер. – Ведь у вас не шотландская часть. Откуда в ней волынки?

Фалькенберг пожал плечами.

– Волынки обычны во многих полках морской пехоты. Поскольку русские части СВ начали перенимать традиции казаков, полки западного блока завели свои. Ведь морская пехота формировалась на основе многих старых частей. Иностранный легион, горные стрелки… и многим нравятся волынки. Признаюсь, мне они тоже нравятся.

– Конечно, но не в моем городе посреди ночи, – сказал Хорган.

Джон открыто улыбнулся шефу полиции.

– Я постараюсь убрать волынщиков на ночь с улиц. Могу представить, что они не улучшают настроение горожан. А что касается удержания морских пехотинцев в расположении части, то как мне это сделать? Нам нужны они все, и они добровольцы. Они имею право выходить из лагеря в личное время, и тут уж ничего не попишешь.

– Осталось меньше месяца до спуска флага СоВладения, – довольно сказал Брэдфорд. И посмотрел на висящий снаружи флаг СВ. На красном щите орел с серпом и молотом на груди; вокруг красные и белые звезды. Брэдфорд удовлетворенно кивнул. Уже скоро.

Этот флаг мало что означает для жителей Хедли. На Земле он способен вызвать мятежи в националистических городах и США, и Советского Союза, но в остальных странах он символ союза, который препятствует любому государству расстаться со своим статусом страны второго сорта. Для Земли Союз СоВладения символизирует мир по дорогой цене, слишком дорогой для многих.

Для Фалькенберга он означает почти тридцать лет службы, закончившейся трибуналом.

Еще две недели. Губернатор СоВладения улетит, а Хедли официально обретет независимость. Вице-президент Брэдфорд посетил лагерь, чтобы обратиться к новобранцам.

Он говорил им о верности правительству и о наградах, которые они получат, как только Прогрессивная партия возьмет власть. Лучшая оплата, больше свобод, большие возможности продвижения в увеличивающейся армии; премии и необременительная служба. Его речь была полна обещаний, и Брэдфорд очень гордился ею.

Когда он закончил, Фалькенберг отвел вице-президента в отдельное помещение офицерской столовой и захлопнул дверь.

– Черт возьми, не смейте ничего обещать моим солдатам без моего разрешения. – Лицо Фалькенберга исказилось от гнева.

– Со своей армией я поступаю, как хочу, полковник, – самоуверенно ответил Брэдфорд. Теперь в его улыбке не осталось ни следа тепла. – И не кричите на меня, полковник Фалькенберг. Без моего влияния Будро давно бы вас вышвырнул.

Потом его настроение изменилось, и он достал из кармана фляжку с бренди.

– Послушайте, полковник, давайте выпьем. – Улыбка стала чуть более искренней. – Нам придется работать вместе, Джон. Работы невпроворот, и даже если мы будем действовать заодно, все не успеем. Простите, в будущем стану спрашивать вашего совета, но разве вам не кажется, что солдаты должны меня знать? Я ведь скоро стану президентом. – И он посмотрел на Фалькенберга, ожидая подтверждения.

– Да, сэр. – Фалькенберг взял фляжку и поднял ее, собираясь произнести тост. – За нового президента Хедли. Мне не следовало на вас кричать, но больше ничего не обещайте солдатам без моего согласия. Если вы даете людям повод думать, что они лучше, чем на самом деле, у вас никогда не будет армии, за которую стоит платить.

– Но ведь они хорошо готовились. Вы сами сказали.

– Конечно, но им этого говорить не следует. Заставляйте их работать с полной отдачей и дайте им понять, что это всего лишь удовлетворительно. И тогда однажды они выдадут такой результат, что сами изумятся. Вот в этот день можете раздавать обещания и награды. Но тогда они уже не понадобятся.

Брэдфорд неохотно кивнул.

– Если вы так считаете. Но я полагал бы…

– Слушайте, – перебил Фалькенберг.

Снаружи проходила группа новобранцев во главе с инструктором. Они пели, и в открытое окно хорошо были слышны слова:

Когда потратишь последнюю монету
На шлюх и выпивку
И окажешься без гроша, швыряй свой ранец
И говори сержанту, какой ты крутой
И что покажешь ему, каков ты.
Он будет кричать, он будет орать,
Он проклянет свою неудачу,
Он пожалеет, что родился на свет.
Если тебе повезет, он возьмется за тебя
И постарается сломать,
А потом накормит тебя солониной с ножа.

– Бегом марш! – Песня оборвалась: солдаты побежали по плацу.

Брэдфорд отвернулся от окна.

– Такой подход годится для тюремных пташек, полковник, но я настаиваю на том, чтобы с моими сторонниками обращались хорошо. В будущем вы не уволите ни одного прогрессиста без моего согласия. Понятно?

Фалькенберг кивнул. Он уже какое-то время чувствовал, что от него потребуют и такое.

– В таком случае, сэр, может быть, лучше сформировать отдельный батальон. Я переведу ваших людей в четвертый батальон и поставлю офицерами тех, кого вы назначите. Это вас устроит?

– Если вы будете руководить обучением, да.

– Конечно, – сказал Фалькенберг.

– Хорошо. – Улыбка Брэдфорда стала шире, но предназначалась она не Фалькенбергу. – Я также надеюсь воспользоваться вашим советом при назначении офицеров в этот батальон. Вы, конечно, согласны?

– Да, сэр. Возможны проблемы при подыскании местных на все должности старших унтер-офицеров. У вас есть потенциальные мониторы и капралы, но они недостаточно опытны, чтобы стать сержантами и центурионами.

– Я уверен, вы найдете выход, – сдержанно сказал Брэдфорд. – У меня есть некоторые… гм… специальные задания для четвертого батальона, полковник. Я предпочел бы, чтобы он был полностью сформирован из назначенных мной людей нашей партии. Ваши люди должны проводить тренировки, но не могут быть в нем командирами. Согласны?

– Да, сэр.

Покидая лагерь, Брэдфорд довольно улыбался.

День за днем солдаты потели под ярким голубоватым солнцем. Подавление мятежей, штыковая атака, использование брони при обороне и нападение на людей в броне – и еще более сложные упражнения. Форсированные броски под безжалостным командованием майора Севеджа, под крики сержантов и центурионов, под язвительные насмешки капитана Эймоса Фаста с его офицерским стеком…

Однако количество беглецов из числа новобранцев заметно упало, а из ночных экспедиций морские пехотинцы приводили все новых желающих. Удавалось даже отбирать офицеров, хотя и редко. Морские пехотинцы, подобно Иностранному легиону, брали всех, кто хочет сражаться; а все офицеры Фалькенберга прошли подготовку в морской пехоте.

Каждый вечер группы морских пехотинцев проходили мимо часовых и отправлялись на соседние ранчо пьянствовать с наемными работниками. Они играли и скандалили в местных тавернах и не обращали внимания на своих офицеров. Жалобы сыпались градом, и Брэдфорд протестовал все энергичнее.

Фалькенберг неизменно отвечал одно:

– Они всегда возвращаются, а сидеть здесь они не обязаны. Как, по-вашему, мне их образумить? Пороть?

В готовящейся полицейской армии к новобранцам подходили строже, чем к ветеранам. А четвертый батальон с каждым днем разрастался.

VIII

Джордж Хамнер старался ежевечерне вырываться домой, сколько бы ночной работы это потом ни означало. Он считал, что хотя бы это для семьи он должен делать.

Его обнесенное стеной поместье располагалось сразу за границей района дворца. Построил его дед Хамнера на деньги, занятые у «Американ экспресс». Старик гордился тем, что вовремя выплатил все до последнего цента. В большом удобном доме хитроумно сочетались местные материалы и привозная роскошь, и Джордж всегда радовался возвращению сюда.

Дома он чувствовал себя хозяином: хоть что-то в его власти. Единственное место в Рефьюдже, где он испытывал такое чувство.

Меньше чем через неделю уйдет губернатор СоВладения. Независимость близка, и полагалось бы прийти времени надежд, но Джордж Хамнер испытывал только страх. Проблемы общественного порядка официально не относятся к его ведомству. Он министр технологии, но невозможно игнорировать упадок закона и порядка. И так уже половина Рефьюджа не контролируется правительством.

Есть большие районы, куда полиция заходит только взводом, если вообще заходит, а команды ремонтников приходится защищать, иначе им не пройти. Сейчас людей Джорджа защищают морские пехотинцы СоВладения, но что будет, когда они уйдут?

Джордж сидел в кабинете со стенами, забранными панелями, и смотрел, как снаружи удлиняются тени, тени танцуют на деревьях и аккуратно подстриженных газонах. Наружная стена не дает увидеть отводной канал внизу, и Хамнер проклинал ее:

«Почему у нас должны быть стены? Стены и десятки вооруженных людей, которые их патрулируют? Я помню время – мне было тогда не больше шести, – когда мы сидели с отцом в этой комнате и могли смотреть на проплывающие по каналу лодки. А позже мы так мечтали о замечательном будущем Хедли. Дедушка рассказывал, почему покинул Землю и что мы можем получить здесь. Свободу и изобилие. У нас был рай, но Боже, что мы с ним сотворили?»

Он поработал с час, но мало что сделал. Решений нет, только цепи взаимосвязанных проблем. Реши одну, и все встанет на свои места, но ни одно решение не совместимо с остальными проблемами.

«И все же, – подумал он, – будь у нас несколько лет… Всего несколько, но и их у нас нет.

Через несколько лет фермы были бы способны прокормить городское население, и мы могли бы переместить людей в сельскохозяйственный сектор и дать им работу. Но они не хотят покидать Рефьюдж, а мы не можем заставить их это сделать.

Но если бы смогли, если бы удалось сократить городское население, энергия, которая идет на производство продуктов, могла бы использоваться для развития транспортной сети. Тогда мы могли бы поселяться дальше в глубине континента и поставлять больше продовольствия городу. Могли бы производить вещи, которые делали бы сельскую жизнь приятной и вызывали у людей желание покинуть Рефьюдж. Но у нас нет возможности сделать первый шаг. Люди не хотят переселяться, а партия Свободы обещает, что им не придется это делать».

Джордж покачал головой. «Может ли армия Фалькенберга заставить их переселиться? Если у него будет достаточно солдат, сможет ли он насильственно эвакуировать часть населения? – Хамнер содрогнулся при этой мысли. – Вспыхнет сопротивление, начнутся убийства, гражданская война. Независимость Хедли нельзя строить на крови. Нет.

Другие проблемы аналогичны. Правительство перевязывает раны Хедли, но не больше. Лечит симптомы. Потому что не обладает властью, чтобы лечить причины болезни».

Он взял отчет о работе атомных генераторов. Им нужны запасные части, и он подумал: «Сколько еще продержится такое положение? Несколько лет, вряд ли больше, даже если все пойдет гладко. Несколько лет, а потом голод, потому что невозможно так быстро построить транспортную сеть. А когда выйдут из строя генераторы, в городе исчезнет продовольствие, выйдут из строя системы жизнеобеспечения… начнутся мор и голод. Лучше ли эти всадники, чем покорение и война?»

Он вспомнил о своей встрече с руководителями партии Свободы. Они не думают о генераторах, потому что уверены: Земля не допустит голода на Хедли. Им кажется, что Хедли может сыграть на своей беспомощности, чтобы получить помощь от СоВладения.

Джордж негромко выругался: «Они ошибаются. Земле все равно, Хедли слишком далеко, чтобы заинтересовать кого-нибудь. Но даже если они правы, то предают независимость Хедли, а за что? Разве для них истинная независимость ничего не значит?»

С оравой крикливых детей вошла Лора.

– Уже пора в постель? – спросил он.

Четырехлетний сын отобрал у Джорджа карманный калькулятор и сел отцу на колени, нажимая кнопки и глядя на мелькающие цифры и огоньки.

Джордж поцеловал их всех и отправил спать, гадая, какое их ждет будущее.

«Мне следовало бы уйти из политики, – сказал он себе. – Ничего хорошего это не принесет, Лора и дети погибнут вместе со мной. Но что произойдет, если мы уйдем? Какое тогда у них будущее?»

– Ты выглядишь встревоженным. – Уложив детей, вернулась Лора. – Всего несколько дней…

– Да.

– А действительно, что тогда произойдет? – спросила она. – Если забыть об обещаниях, которые мы слышим. Что произойдет, когда уйдет СВ? Будет плохо, верно?

Он притянул ее к себе, ощущая ее тепло, и попытался найти утешение в этой близости. Лора на мгновение прижалась к нему, потом отстранилась.

– Джордж, разве нельзя взять все, что можно, и уйти на восток? У нас будет немного, но мы останемся живы.

– Ну, так плохо не будет, – ответил он. Попытался засмеяться, словно она пошутила, но не получилось. Лора не поддержала его.

– Это можно будет сделать позже, – сказал он. – Если тут не получится. Но вначале все должно идти хорошо. У нас есть своя полиция. Она поддержит правительство, но вас всех я на несколько дней переселю во дворец.

– Армия, – презрительно сказала она. – Та еще армия, Джордж. Добровольцы Брэдфорда, которые убьют тебя, – и не думай, что Брэдфорду это не понравится. И эти морские пехотинцы! Ты сам говорил, что это отбросы космоса.

– Да, говорил. Но теперь сомневаюсь. Здесь происходит что-то странное, Лора. Что-то такое, чего я не понимаю.

Она села на диван возле его стола, подобрав под себя ноги. Ему всегда нравилась эта поза. Лора с интересом посмотрела на него. Так она никогда ни на кого другого не смотрела.

– Сегодня я встретился с майором Карантовым, – сказал Джордж. – Подумал, что старый друг что-нибудь расскажет мне об этом Фалькенберге. Бориса на месте не было, но один из его лейтенантов, парень по имени Клейст…

– Я с ним знакома, – сказала Лора. – Славный мальчик. Правда, слишком молод.

– Да. Мы говорили о том, что принесет с собой независимость. О драках на улицах, о бунтах толпы, ну, знаешь, и я сказал, что хотел бы иметь надежных морских пехотинцев. А не ту демобилизованную часть, которая остается с нами. Он как-то странно посмотрел на меня и спросил, кого же я хочу – самого командующего адмирала?

– Да, это странно.

– Да, а когда пришел Борис и я спросил у него: что парень имел в виду? Борис ответил, что тот еще новичок и сам не знает, что плетет.

– И ты поверил? – спросила Лора. – Борис не стал бы тебе лгать. Перестань! – торопливо добавила она. – У тебя встреча.

– Подождет.

– На планете всего несколько десятков машин, и одна придет за тобой. Нельзя заставлять ее ждать, занимаясь любовью с женой, Джордж Хамнер! – Глаза ее сверкнули, но не гневно. – К тому же я хочу знать, что сказал тебе Борис. – Она отпрянула от него, и он вернулся к столу.

– Дело не только в этом, – сказал Джордж. – В последнее время я об этом думаю. Мне эти солдаты не кажутся плохими. В личное время они пьют, и работникам на фермах приходится прятать от них жен и дочерей, но знаешь: каждое утро парни выходят на плац. И Фалькенберг не кажется мне человеком, который стал бы командовать недисциплинированными людьми.

– Но…

Он кивнул.

– Но это не имеет смысла. И еще эти офицеры. Их у него слишком много, и они все не с Хедли. Вот почему я собираюсь туда вечером без Брэдфорда.

– Ты спрашивал об этом Эрни?

– Конечно. Он говорит, что некоторые его партийцы проходят подготовку в качестве офицеров. Я туговато соображаю, Лора, но я не глуп. Я, возможно, не все замечаю, но будь хоть пятьдесят прогрессистов с военной подготовкой, я бы заметил. Брэдфорд лжет, но почему?

Лора задумалась и потянула себя за нижнюю губу – жест, который Хамнер сейчас едва заметил, хотя часто прохаживался на этот счет до того, как они с Лорой поженились.

– Он лжет, чтобы не терять навыка, – сказала она. – Но его жена говорила о независимости и проболталась, что, когда Эрни станет президентом, она многое изменит.

– Что ж, Эрни и должен идти вслед за Будро.

– Нет, – ответила Лора. – Она вела себя так, словно это будет скоро. Очень скоро.

Джордж Хамнер покачал массивной головой.

– У него духа не хватит для государственного переворота, – уверенно сказал он. – Техники бросят его в два счета. Они терпеть его не могут, и ему это известно.

– Эрнст Брэдфорд никогда не признавал никаких ограничений, – сказала Лора. – Он искренне верит, что может понравиться кому угодно, стоит только постараться. И сколько раз он ни пнул бы человека, он полагает, что улыбнется, извинится и все будет забыто. Но что сказал тебе Борис о Фалькенберге?

– Сказал, что лучшего мы бы не могли найти. Один из лучших старших офицеров морской пехоты, начинал как флотский офицер и перешел в морскую пехоту, потому что во Флоте недостаточно быстро получал повышения.

– Честолюбивый человек. Насколько он честолюбив?

– Не знаю.

– Он женат?

– Кажется, был один раз, но недолго. Я просмотрел отчет о трибунале. Для повышения не было вакансий. И когда Фалькенберга представили к повышению, а адмирал не смог его повысить, Фалькенберг поднял такой шум, что был уволен за несоблюдение субординации.

– Но тогда, разве ему можно верить? – спросила Лора. – Ведь его люди – единственное, что, возможно, сохранит тебе жизнь…

– Знаю. И тебе, и Джимми, и Кристи, и Питеру… Я спросил Бориса, и он ответил, что лучшего человека найти невозможно. Нельзя нанимать офицеров СВ, которые состоят на действительной службе. Борис очень его рекомендовал. Говорит, в войсках его любят, он великолепный тактик, имеет большой опыт и в руководстве войсками, и в штабной работе…

– Похоже, удачная находка.

– Да. Но, Лора, если он так ценен, почему его выставили? Боже, причина кажется такой тривиальной…

Прозвенел интерком, и Хамнер с отсутствующим видом ответил. Дворецкий сообщал, что машина и шофер ждут у входа.

– Я приеду поздно, милая. Не жди меня. Но можешь подумать о нашем разговоре… Готов поклясться, что Фалькенберг – ключ к чему-то, и хотел бы знать, к чему.

– Он тебе нравится? – спросила Лора.

– Он не из тех, кто пытается понравиться.

– Я спросила, нравится ли он тебе?

– Да. Непонятно почему. Он мне нравится, но могу ли я ему доверять?

Выходя, он продолжал размышлять. «Можно ли верить Фалькенбергу? Доверить ему жизнь Лоры… и детей… и вообще всей планеты, которая, похоже, летит в тартарары».

Войска стояли лагерем на квадратной площадке. По периметру были воздвигнуты земляные укрепления, а палатки размещались такими ровными рядами, словно линии для этого прочерчивали специально.

Оборудование начищено и надраено, одеяла аккуратно скатаны, каждый предмет в каждой двухместной палатке на одном и том же месте… но люди толпились вокруг, кричали, открыто играли в азартные игры при свете лагерных костров. И даже от внешних ворот в глаза бросалось множество бутылок.

– Стой! Кто здесь?

Хамнер вздрогнул. Машина остановилась перед воротами, но часовых он не видел. Это было его первое вечернее посещение лагеря, и он нервничал.

– Вице-президент Хамнер.

С противоположной стороны машины его лицо осветил луч яркого фонаря. Значит, часовых двое, и оба невидимы.

– Добрый вечер, сэр, – сказал первый. – Я сообщу, что вы здесь.

Он поднес к губам маленький коммуникатор.

– Капрал охраны. Пост номер пять. – А потом прокричал то же самое, и его крик отчетливо разнесся в воздухе. У костров несколько голов повернулись в его сторону, но потом солдаты вернулись к своим прежним делам.

Хамнера провели к офицерскому ряду. Здесь палатки стояли на некотором удалении от тесных рядов солдатских палаток.

У костров запели, и Хамнер остановился, прислушиваясь.

Голова моя как проволочная спираль,
и мне кажется, я готов умереть,
И я напился до чертиков и подбил глаз капралу,
Под головой у меня чей-то плащ,
и мне открыт прекрасный вид на плац,
Меня ждет виселица и никакой системы Д,
Потому что я напился и сопротивлялся часовым!
Ужасно напился и сопротивлялся часовым!
Меня ждет виселица и никакой системы Д,
Потому что я напился и сопротивлялся часовым!

Со стороны своей палатки показался Фалькенберг.

– Добрый вечер, сэр. Что привело вас сюда?

Хотел бы я знать, подумал Хамнер.

– Мне нужно кое-что обсудить с вами, полковник. Относительно организации полиции.

– Конечно. – Фалькенберг говорил четко и, казалось, слегка нервничал. Хамнер подумал, не пьян ли он. – Идемте в офицерскую столовую, – предложил Фалькенберг. – Там удобней. К тому же в моей палатке не прибрано к приходу гостя.

«Или у тебя там что-то такое, чего я не должен видеть, – подумал Джордж. – Что-то или кто-то. Местная девушка? Но какая разница? Хотел бы я верить этому человеку!»

Фалькенберг провел его к дому ранчеро в центре лагеря. Солдаты по-прежнему кричали и пели, некоторые гонялись друг за другом по плацу. Большинство было в сине-желтых гарнизонных мундирах, разработанных лично Фалькенбергом, но некоторые маршировали по плацу в синтекожаном боевом обмундировании. У этих были ружья и тяжелые ранцы.

– Это наказанные, – объяснил Фалькенберг. – Сейчас их не так много, как раньше.

Из офицерской столовой тоже доносились звуки: барабаны, волынки, разудалая военная песня вперемешку со смехом. Внутри за длинным столом сидели два десятка людей, и официанты в белом проворно разносили стаканы и бутылки с виски.

Волынщики в килтах маршировали вокруг стола. Барабанщики стояли в углу. Когда Фалькенберг вошел, оглушительный шум прекратился и все вскочили. Некоторые не очень уверенно.

– Продолжайте, – сказал Фалькенберг, но никто не послушался. Все обеспокоенно смотрели на Хамнера, и по взмаху руки тамады, сидевшего во главе стола, волынщики и барабанщики вышли. За ними последовали несколько официантов с бутылками. Остальные сели, негромко переговариваясь. После шума в комнате стало необычно тихо.

– Сядем здесь, – сказал полковник. Он провел Хамнера к маленькому столику в углу.

Помещение показалось Хамнеру странно пустым. Несколько знамен, немного картин; и ничего больше. Ему казалось, что должно быть еще что-то. Как будто все это где-то ждет. Какая нелепость!

Большинство офицеров ему не знакомо, но Джордж узнал с полдесятка прогрессистов, высшее звание – первый лейтенант. Он помахал одному из них, с которым был знаком, и получил в ответ улыбки, которые казались почти виноватыми; затем добровольцы-прогрессисты снова повернулись к товарищам.

– Итак, сэр, – поторопил Фалькенберг.

– Кто эти люди? – спросил Хамнер. – Я знаю, что они не с Хедли. Откуда они?

– Уволенные офицеры СоВладения, – сразу ответил Фалькенберг. – Сокращение вооруженных сил. Много хороших солдат вынуждены раньше времени уйти в отставку. Некоторые из них услышали, что я отправляюсь сюда, и решили присоединиться. Они прилетели на колониальном корабле в надежде, что я их найму.

– И вы их наняли.

– Естественно, я ухватился за возможность получить хороших людей за ту плату, которую мы можем себе позволить.

– Но почему такая тайна? Почему я раньше о них не слышал?

Фалькенберг пожал плечами.

– Понимаете, мы нарушили несколько постановлений и правил Большого Сената относительно наемников. И лучше не говорить об этом, пока СВ не уйдет. В конце концов, у этих людей нет выбора. Они вынуждены сохранять верность Хедли. – Фалькенберг поднял свой стакан с виски. – Вице-президент Брэдфорд в курсе.

– Еще бы. – Хамнер поднял свой стакан. – Ваше здоровье.

– Ваше.

«Интересно, о чем еще знает этот змееныш, – думал Хамнер. Без его поддержки Фалькенберг в два счета вылетел бы отсюда… и что тогда?»

– Полковник, вчера мне прислали схемы организации вашей части. Всех морских пехотинцев под командованием ваших офицеров вы собрали в один батальон. Потом вы создали три батальона из местных, причем четвертый – из сторонников партии. Второй и третий – из местных новобранцев. Но под командованием ваших офицеров.

– Достаточно верное описание, сэр, – сказал Фалькенберг.

«Да ты знаешь, о чем я хочу спросить», – подумал Джордж.

– Почему, полковник? Человек подозрительный мог бы сказать, что вы здесь создали собственную маленькую армию со структурой, которая позволяет сразу взять всю ее под контроль, если возникнут разногласия между вами и правительством.

– Да, человек подозрительный мог бы так сказать, – согласился Фалькенберг. Он допил виски и подождал, пока Хамнер сделает то же самое. Официант снова наполнил стаканы.

– Но практичный человек мог бы сказать кое-что еще, – продолжал Фалькенберг. – Вы хотите, чтобы я во главе этих необученных войск поставил новичков-офицеров? Или чтобы ваши прогрессисты командовали новобранцами?

– Но вы сделали именно это…

– По приказу мистера Брэдфорда я формировал четвертый батальон без своих наемников. Это не помогало ему в подготовке. Но у мистера Брэдфорда, как будто, те же жалобы, что и у вас.

– Я не жаловался.

– А мне показалось, – ответил Фалькенберг. – Во всяком случае, вы получили армию своей партии, которую можете использовать, если захотите контролировать меня. У вас уже есть весь необходимый контроль. Ведь в ваших руках кошелек. Без продовольствия и денег я своих людей и час не удержу.

– В прошлом солдаты не раз находили, что легче ограбить того, кто им платит, чем воевать за него, – заметил Хамнер. – Ваше здоровье. – Он осушил свой стакан и сдержал кашель. Очень крепкий напиток, а он не привык пить чистый виски. Что произойдет, если он закажет что-нибудь другое – пиво, например, или разбавленный виски? Почему-то это казалось неуместным.

– Я мог бы ожидать таких замечаний от Брэдфорда, – сказал Фалькенберг.

Хамнер кивнул. Брэдфорд всегда что-нибудь подозревает. Иногда Джордж, как это ни глупо, сомневался в здравом рассудке первого вице-президента. Тем не менее, Брэдфорд действовал всем на нервы своей подозрительностью и предпочитал бы ничего не делать, нежели утратить над чем-нибудь контроль.

– Как, по-вашему, я могу организовать переворот? – спросил Фалькенберг. – Мне верна горстка людей. Остальные наемники или ваши местные. Вы заплатили мне за то, чтобы я прилетел со своим штатом. Вы хотите, чтобы мы сражались с невероятно превосходящим нас противником и сражались несуществующим оружием. Если вы также настаиваете на собственной организации части, я не могу принять на себя ответственность.

– Я этого не говорил.

Фалькенберг пожал плечами.

– Если президент Будро отдаст такой приказ, он сделает это по вашей рекомендации. Я передам командование всякому, кого он назовет.

«А он назовет Брэдфорда, – подумал Хамнер. – Я скорее поверю Фалькенбергу. Что бы ни делал Фалькенберг, он сделает это по крайней мере компетентно, а с Эрни нет уверенности, что он не задумал что-то, и никакой уверенности, что у него что-нибудь получится».

Но:

– А чего вы хотите, полковник Фалькенберг?

Вопрос, казалось, удивил полковника.

– Денег, конечно, – ответил Фалькенберг. – Может, капельку славы. Хотя в наши дни этим словом не часто пользуются. Ответственную должность, соответствующую моим способностям. Я всегда был солдатом и больше ничего не умею.

– А почему вы не остались в СВ?

– Все есть в моем личном деле, – холодно сказал Фалькенберг. – Разумеется, вы знаете.

– Нет, не знаю. – Хамнер сохранял хладнокровие, но виски сделал его смелее, чем он собирался быть, в этом лагере, в окружении людей Фалькенберга. – Я ничего не знаю. То, что мне о вас рассказали, не имеет смысла. У вас не было причин жаловаться на отсутствие повышения, а у адмирала не было повода сменять вас. Похоже, вас выгнали за что-то другое.

Фалькенберг кивнул.

– Вы почти угадали. – Он сжал губы и пристально смотрел в глаза Хамнеру. – Наверно, вы имеете право получить ответ. Сенатор Бронсон поклялся уничтожить меня – по причинам, которые вам знать необязательно. Если бы я не был смещен по обвинению в формальном нарушении, меня обвинили бы в целом ряде сфабрикованных преступлений. Так, по крайней мере, я уволился с чистым досье.

Чистое досье и глубокая обида.

– И это все?

– Все.

Правдоподобно. Правдоподобно все, что сказал Фалькенберг.

Однако Хамнер был убежден, что Фалькенберг лжет. Не прямо, но во всяком случае рассказывает далеко не все. Хамнер чувствовал, что, если бы смог задать верные вопросы, получил бы ответ, но у него не было никаких вопросов.

Вернулись волынщики, и тамада посмотрел на Фалькенберга.

– Что-нибудь еще? – спросил полковник.

– Нет.

– Благодарю вас. – Фалькенберг кивнул младшим офицерам. Тамада махнул капельмейстеру. Тот поднял свой жезл, загремели барабаны. Волынщики заиграли, вначале стоя на месте, потом маршируя вокруг стола. Офицеры зашумели, и помещение наполнилось воинственными выкриками. Пирушка продолжилась.

Джордж посмотрел на одного из своих назначенцев и обнаружил, что все присутствующие прогрессисты – из числа его людей. Ни одного человека из крыла Брэдфорда.

Что бы это значило?

Он встал и поймал взгляд лейтенанта из числа прогрессистов.

– Я попрошу Фаркуара проводить меня, полковник, – сказал Хамнер.

– Как угодно.

Они вышли из помещения и пошли по палаточной улице. Звуки музыки преследовали их. В лагере слышались и другие звуки. В ночи ярко горели костры.

– Ну хорошо, Джейми, что тут происходит? – спросил Хамнер.

– Происходит, сэр? Ничего, насколько мне известно. Если вы имеете в виду пирушку, то мы празднуем окончание базовой подготовки. Завтра начнем более сложные упражнения.

– Возможно, я имел в виду пирушку, – ответил Хамнер. – Вы, как будто, подружились с другими офицерами.

– Да, сэр. – Хамнер уловил энтузиазм в голосе Фаркуара. Мальчишка достаточно зелен и мог увлечься мистикой войны, Джорджу стало его жаль. – Они хорошие люди, – сказал Джейми.

– Да, наверно. А где остальные? Люди мистера Брэдфорда?

– У них проблемы с полевыми упражнениями, и поэтому они поздно возвращаются в лагерь, – сказал Фаркуар. – В обед приезжал мистер Брэдфорд и попросил направить их на встречу куда-то в другое место. Он проводит с ними много времени.

– Я так и думал, – сказал Хамнер. – Послушайте, Джейми, вы много времени провели с этими морскими пехотинцами. Откуда они? Из каких частей?

– Точно не знаю, сэр. Полковник Фалькенберг запретил нам спрашивать. Он говорит, что здесь все начинают с нуля.

Хамнер обратил внимание на тон, каким Фаркуар говорил о Фалькенберге. Нечто большее, чем уважение. Возможно, благоговение.

– Кто-нибудь из них служил с полковником раньше?

– Мне кажется, да, сэр. Они его не любят. Открыто бранят. Но боятся этого его громилы, главного старшины. Кальвин пообещал справиться с любыми двумя противниками, причем те могут выбирать правила. Несколько новичков попробовали, но никто из морских пехотинцев и не пытался. Ни один.

– И вы говорите, что полковник не слишком популярен среди своих людей?

Фаркуар ненадолго задумался.

– Я бы не сказал, что он популярен. Нет, сэр.

«Однако, – подумал Хамнер, – Борис сказал, что он популярен». В голове Джорджа шумел виски.

– А кто популярен?

– Майор Севедж, сэр. Солдаты его любят. И капитан Фаст. Его морские пехотинцы особенно уважают. Он адъютант.

– Ну хорошо. А способна ли эта часть сражаться? Есть ли у нас шанс после ухода СВ? – Они остановились, глядя на происходящее у костров. Солдаты пили, кричали, пели и гонялись друг за другом по лагерю. У одной палатки вспыхнула драка, но никто из офицеров не шелохнулся, чтобы прекратить ее.

– Вы это разрешаете? – спросил Хамнер.

– Стараемся не очень вмешиваться, – ответил Фаркуар. – Полковник говорит, что половина искусства офицера – знать, на что закрыть глаза. И сержанты уже остановили драку. Видите?

– Но вы позволяете солдатам пить.

– Сэр, запрета на выпивку нет. Нельзя только быть непригодным к исполнению обязанностей. А это парни крутые. Они подчиняются приказам и умеют сражаться. Думаю, у нас все хорошо получается.

Гордость. Джейми Фаркуар испытывает гордость. И эта уличная шпана, наверно, тоже.

– Хорошо, Джейми. Возвращайтесь на пирушку. Я найду своего шофера.

Уезжая, Джордж Хамнер меньше тревожился за будущее Хедли, но по-прежнему был убежден, что что-то не так; однако понятия не имел, что именно.

IX

Стадион рассчитан на сто тысяч человек. Сейчас здесь именно столько и еще столько же теснится на прилегающих улицах и площадях. Порядок обеспечивал весь гарнизон морской пехоты, но в этом не было необходимости.

Празднование шумное, но сегодня никаких неприятностей не будет. Партия Свободы не заинтересована в том, чтобы сегодня, в самый великий день после открытия Хедли, возникли какие-нибудь инциденты с морской пехотой. СоВладение передает власть местной администрации и уходит; и ничто не должно омрачить это событие.

Хамнер и Фалькенберг наблюдали с верхнего яруса стадиона. Под ними к травяному полю гигантской лестницей спускались ряды сидений из пластистали. Все места заняты, и стадион представляет собой разноцветное море.

Президент Будро и губернатор Флаэрти находились в президентской ложе прямо против Фалькенберга и Хамнера. Их окружали вытянувшиеся по стойке смирно президентские гвардейцы в синих мундирах и морские пехотинцы СоВладения в алом и золотом.

В президентской ложе присутствовали также вице-президент Брэдфорд, лидеры оппозиционной партии Свободы, офицеры уходящего гарнизона СоВладения и все, кто сумел получить приглашение. Джордж знал: многие из них гадают, почему там нет и его.

В особенности должен заметить отсутствие Хамнера Брэдфорд. Он может даже подумать, что второй вице-президент как раз сейчас готовит оппозицию или мятеж. Эрни Брэдфорд в последнее время постоянно обвиняет Хамнера в измене Прогрессивной партии и очень скоро потребует от Будро сместить его.

«К дьяволу это ничтожество», – подумал Джордж. Он ненавидел толпу, и мысль о том, что придется стоять и слушать речи, быть вежливым с партийными чиновниками, которых он презирает, казалась ему чрезмерной. Когда он предложил понаблюдать за церемонией с другого места, Фалькенберг тут же согласился. Похоже, этому служаке тоже безразличны официальные церемонии. Гражданские официальные церемонии, поправился Хамнер: Фалькенберг, как будто, любит военные парады.

Ритуал почти завершился. Оркестр морской пехоты прошел по полю, речи были произнесены, награды розданы и приняты. Сто тысяч человек приветствовали независимость, стоял неимоверный шум. Необузданная сила толпы пугала.

Хамнер посмотрел на часы. В этот миг оркестр перестал играть, раскатилась барабанная дробь. Один за другим барабанщики замолкали, пока не остался один, который еще некоторое время продолжал бить, но вот и он перестал. Стадион затих в ожидании.

Прогремела труба. Одинокий сигнал, жалобный, но торжественный, последний салют флагу СоВладения над дворцом. Ноты, словно осязаемые, повисли в воздухе Хедли, и ало-голубой флаг СоВладения пополз вниз по флагштоку. Одновременно поднимался блестящий золотисто-зеленый флаг Хедли.

По всему городу люди в мундирах отдавали честь этим флагам – спускающемуся и поднимающемуся. Солдаты в синих мундирах Хедли приветствовали флаги с радостными улыбками, морские пехотинцы в красном – равнодушно. Флаг СоВладения поднимается и спускается в этот год мира на семидесяти планетах в радиусе двухсот световых лет; какое значение может иметь отдельная планетка?

Хамнер взглянул на Джона Фалькенберга. Полковник не смотрел на поднимающееся знамя Хедли. Его приветствие было адресовано флагу СВ, и, когда замер последний звук трубы, Хамнеру показалось, что Фалькенберг вытер глаза.

Этот жест настолько поразил его, что Джордж всмотрелся внимательней, но ничего не увидел и решил, что ошибся.

– Вот и все, – сказал Фалькенберг. Голос его звучал напряженно. – Думаю, мы должны присоединиться к остальным. Нельзя заставлять ждать его превосходительство.

Хамнер кивнул. Президентская ложа непосредственно соединена с дворцом, и чиновники сразу окажутся на приеме, в то время как Хамнеру и Фалькенбергу нужно еще пересечь весь заполненный людьми стадион. Публика уже устремлялась вниз по рядам, вливаясь в толпы празднующих на поле.

– Идемте сюда, – сказал Джордж. Он провел Фалькенберга на самый верх стадиона, в небольшую нишу, где ключом открыл ничем не примечательную дверь. – Система туннелей проведет нас прямо во дворец, через стадион и под ним, – сказал он Фалькенбергу. – Это не то чтобы тайна, но мы стараемся, чтобы об этом знало поменьше народу, иначе потребуют открыть их для публики. Туннели предназначены главным образом для ремонтников и работников стадиона. – Он запер за собой дверь и показал на широкий внутренний коридор. – Этот сооружение очень неплохо сконструировано.

Тон неохотного восхищения для Хамнера был нехарактерен. Если вещь хорошо сделана, значит сделана хорошо, и все тут… но в последнее время он обнаружил, что все чаще отзывается о проектах СоВладения именно так. А ведь он презирает администрацию СоВладения, людей, которые создают проблемы, а потом уходят, отказываясь их решать.

Они спустились по ряду лестниц, прошли еще по нескольким коридорам, потом снова поднялись к еще одной закрытой двери. И через нее вышли в дворцовый двор. Празднество уже началось, предстояла долгая ночь.

Джордж задумался: «Что дальше?» Утром улетит последний корабль СВ, СоВладение уйдет с планеты. Завтра Хедли окажется один на один со своими проблемами.

– Внимание! – Резкий приказ главстаршины Кальвина перекрыл шум.

– Прошу садиться, джентльмены. – Полковник Фалькенберг занял место во главе длинного стола в бывшем центральном штабе морской пехоты СВ.

За исключением знамен и мундиров, здесь ничего не изменилось по сравнению с тем, что уже начали называть: «в прежние дни». Офицеры сидели на обычных местах, как всегда на штабном совещании в полку. На одной стене были развешаны карты, на другой в центре размещался экран компьютера. Официанты в белых кителях принесли кофе и неслышно исчезли за стоящими снаружи вооруженными часовыми.

Фалькенберг посмотрел на знакомую картину: полицейские силы заняли это помещение два дня назад, морские пехотинцы находились здесь больше двадцати лет.

На месте, отведенном для начальника разведки полка, сидел, развалясь, человек в штатском. Костюм его представлял собой море ярких цветов – по последней земной моде, с ослепительно ярким галстуком и мешковатыми рукавами. Вместо пояса на штатском длинный шарф, а под ним – карманный калькулятор. Высшие классы Хедли еще только учились так одеваться.

– Вы все знаете, зачем мы здесь собрались, – говорил Фалькенберг офицерам. – Те, кто служил со мной, знают, что я не часто собираю штабные совещания. Однако для отрядов наемников они обычны. Главстаршина Кальвин будет представлять сержантов и рядовых полка.

Раздались смешки. Кальвин прослужил с Фалькенбергом восемнадцать стандартных лет. Возможно, в чем-то их мнения различались, но до сих пор никто этого не замечал. Мысль о том, что главный старшина от имени рядовых будет возражать полковнику, смехотворна. С другой стороны, ни один полковник не может игнорировать мнение сержантов.

Каменное лицо Фалькенберга слегка смягчилось: он, как будто, был доволен собственной шуткой. Взгляд его скользил по лицам. Все собравшиеся были раньше морскими пехотинцами, многие служили с ним. Офицеры-прогрессисты оказались чем-то заняты: адъютанту полка потребовалась тщательная подготовка, чтобы организовать это отсутствие, не вызывая подозрений.

Фалькенберг повернулся к штатскому:

– Доктор Уитлок, вы провели на Хедли шестьдесят семь дней. Не очень много для подробного изучения планеты, но больше времени у нас нет. Вы пришли к каким-нибудь заключениям?

– Да. – Уитлок говорил с сильным тягучим акцентом (большинство считало, с нарочитым). – Мои выводы не очень отличаются от тех, к каким пришли специалисты Флота, полковник. Не понимаю, зачем вы пошли на такие расходы, вызывая меня сюда. Ваши разведчики знают свое дело не хуже меня.

Уитлок откинулся на стуле: чрезвычайно расслабленная и небрежная фигура посреди военной жесткости и формальности. Но в его манере держаться не было презрения. У военных один набор правил, у него – другой, и он хорошо срабатывался с солдатами.

– Итак, ваши заключения аналогичны выводам Флота, – сказал Фалькенберг.

– В пределах ошибок анализа, да, сэр. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь компетентный специалист мог прийти к другим выводам. На протяжении одного поколения на этой планете воцарится варварство.

Офицеры не издали ни звука, но некоторые явно изумились. Привычка и выучка не позволила им это выказать.

Уитлок достал из кармана в рукаве сигару и тщательно осмотрел ее.

– Хотите послушать анализ? – спросил он.

– Вкратце, пожалуйста. – Фалькенберг снова окинул взглядом лица подчиненных. Майор Севедж и капитан Фаст не удивились: они знали об этом еще до своего прилета на Хедли. Некоторые младшие офицеры догадывались.

– Все очень просто, – сказал Уитлок. – Нет технологии, которая могла бы обеспечить столь многочисленное население всем необходимым. Без импорта жизненные стандарты быстро снизятся. В другом месте к этому могли бы приспособиться, но не здесь.

Здесь жители Рефьюджа, привыкшие получать все не утруждаясь, потребуют от правительства принять меры. Правительство не может им отказать. Оно для этого недостаточно сильно.

Поэтому ему придется инвестировать капитал в производство товаров потребления. Последует упадок технологии, что вызовет уменьшение товарной массы, это приведет к новым требованиям, и начнется аналогичный новый цикл. Трудно сказать, что произойдет потом, но ничего хорошего.

Довольно скоро здесь исчезнут технологические ресурсы, даже если удастся создать лучшую организацию. Это не ново, полковник. Флот предвидел это. Странно, что вы не поверили его специалистам.

Фалькенберг кивнул.

– Поверил, но дело настолько важное, что мне хотелось выслушать стороннее мнение. Вы встречались с лидерами партии Свободы, доктор Уитлок. Есть ли хоть какая-то вероятность того, что они, получив власть, сохранят цивилизацию?

Уитлок рассмеялся. Смех долгий, беззаботный, непосредственный и абсолютно неуместный на военном совете.

– Такая же, как вероятность того, что крокодил отпустит свинью, полковник. Даже если предположить, что они знают, что делать, как они могут это сделать? Предположим, им будет видение, и они попытаются изменить свою политику. Кто-нибудь тут же организует новую партию с идеями нынешней партии Свободы.

Полковник, вам никогда не убедить этих людей, что есть нечто такое, на что не способно никакое правительство. Они не хотят в это верить, и всегда найдутся красноречивые ораторы, которые будут кричать о заговоре. Если бы Прогрессивная партия с ее правильными идеями могла установить сильную власть, может быть, она продержалась бы немного дольше.

– Вы думаете, это возможно? – спросил майор Севедж.

– Нет. Возможны попытки, – ответил Уитлок. – Проблема в независимой сельской глубинке. У правительства, которое собирается что-то делать, нет реальной поддержки ни на селе, ни в городе. Со временем, конечно, все здесь должно измениться, но революция, которая к этому приведет, будет кровавой. И долгой, могу вас заверить.

– Значит, нет никакой надежды? – спросил молодой младший офицер, недавно назначенный командиром роты.

Уитлок вздохнул.

– Куда ни глянь, везде проблемы. Например, город уязвим для любого саботажа, который затронет предприятия пищевой промышленности. А атомные генераторы не вечны. Их эксплуатируют непрерывно и без всякого ремонта. Хедли живет не за счет дохода, а за счет основного капитала, и очень скоро капитал растает без остатка. Не с чего будет жить.

– Таково ваше заключение, – сказал Фалькенберг. – Не похоже на подходящее место для нашей отставки.

– Мягко сказано. – Уитлок потянулся. – Как ни крути, Хедли не сможет перейти на самообеспечение без очень большого кровопролития.

– А не могут они попросить помощи у «Американ экспресс»? – спросил младший офицер.

– Попросить могут, получить – нет, – ответил Уитлок. – Сынок, согласно договору, с прибытием губернатора СВ планета была объявлена нейтральной. И теперь русские не позволят американской компании, вроде «АмЭкс» вернуть ее в сферу интересов США, точно так же как США не позволят коммунистам прийти и открыть здесь лавочку. Большой Сенат введет карантин во всей этой системе, вот так. – Историк щелкнул пальцами. – В целях сохранения СоВладения.

– Меня кое-что беспокоит, – сказал капитан Фаст. – Вы предполагаете, что СВ просто позволит Хедли вернуться к варварству. Но разве Бюро Переселения и колониальная администрация не вмешаются, если здесь все начнет распадаться?

– Нет.

– Завидная уверенность, – заметил майор Севедж.

– Абсолютная, – ответил доктор Уитлок. – В этом году бюджет опять урезан. У них просто нет ресурсов для планетки вроде Хедли. У Бюро Переселения хватает своих тревог.

– Но… – В голосе лейтенанта, задавшего вопрос, прозвучала тревога. – Полковник, что могло случиться с Бюро Переселения?

– Как сказал доктор Уитлок, дефицит бюджета, – ответил Фалькенберг. – Джентльмены, мне не следовало бы говорить вам этого. Вы видели, что делает Большой Сенат с Флотом. Поэтому вы и демобилизованы. В будущем году у Каслова появится несколько дополнительных мест в Президиуме, и точно так же банда Хармона выиграет второстепенные выборы в Штатах. Обе эти группы хотят ликвидации СВ, и у них достаточно влияния, чтобы срезать до костей ассигнования друг другу.

– Но Бюро контроля населения должно будет вывезти отсюда людей, сэр, – возразил лейтенант.

– Да. – Лицо Фалькенберга помрачнело; возможно, он вспоминал собственное знакомство с методами Бюро контроля населения. – Но ему приходится заниматься планетами, которые гораздо ближе к Земле, не обращая внимания на проблемы остального населения. Окраинные разработки, вроде шахт на Хедли, закрываются. Это не единственная планета, брошенная в этом году СВ. – В голосе его прозвучала ирония. – Прошу прощения. Обретшая независимость.

– Так что на помощь СВ можно не рассчитывать, – сказал капитан Фаст.

– Да. Если на Хедли и начнется подъем, то только за счет собственных сил.

– Что, как утверждает доктор Уитлок, невозможно, – заметил майор Севедж. – Джон, мы попали в нелегкое положение, верно?

– Я не сказал, что это невозможно. Только маловероятно, – напомнил доктор Уитлок. – Впрочем, для этого понадобится более сильное правительство, чем то, что существует на Хедли. И чтобы кое-какие умные люди сделали верные ходы. И еще удача. Вроде хорошей избирательной горячки. Вот это помогло бы. Чума, которая убивает только тех, кто мешает. Но если она уберет слишком много, останется недостаточно, чтобы пользоваться преимуществами технологии, так что не думаю, чтобы и это стало решением.

Фалькенберг мрачно кивнул.

– Спасибо, доктор Уитлок. Теперь, джентльмены, я хочу, чтобы командиры батальонов и офицеры штаба прочли отчет доктора Уитлока. А тем временем, у нас есть еще одна тема. Майору Севеджу вскоре предстоит сделать доклад на заседании кабинета Прогрессивной партии, и я хочу, чтобы вы его послушали. После выступления мы его обсудим. Майор.

Севедж встал и подошел к экрану.

– Джентльмены. – С помощью консоли он вызвал на экран схему организации полка.

– Полк состоит примерно из двух тысяч офицеров и солдат. Из них пятьсот человек – бывшие морские пехотинцы, еще пятьсот – новобранцы из членов Прогрессивной партии под командованием офицеров, назначенных мистером Брэдфордом.

Остальная тысяча – обычные новобранцы. Среди них есть неплохие перспективные наемники, но в основном это члены уличных банд, которым нравится играть в солдатики и которые были бы на месте в национальной гвардии. Все новобранцы получили базовую подготовку, сопоставимую с той, что получают морские пехотинцы, без обучения наступательным действиям, действиям на воде и прыжкам с парашютом. Их успехи несколько лучше, чем можно было ожидать, сравнительно с проходящими подготовку в морской пехоте СВ.

Сегодня утром мистер Брэдфорд приказал полковнику убрать из четвертого батальона последних наших офицеров и унтер-офице­ров, и отныне четвертый батальон находится исключительно под командованием офицеров, назначенных вице-президентом Брэдфордом. О причинах такого приказа он нам не сообщил.

Фалькенберг кивнул.

– По вашей оценке, майор, готов ли этот батальон к боевым действиям?

Фалькенберг слушал не очень внимательно, отхлебывая кофе. Сообщение было уже отрепетировано, и он знал, что ответит Севедж. Люди обучены, но пока еще не представляют собой боевую единицу. Фалькенберг подождал, чтобы Севедж закончил выступление.

– Ваши рекомендации?

– Объединить второй батальон с первым, сэр, и перегруппировать оба батальона. Нормальная практика такова: в манипулу включается один новобранец, трое опытных рядовых и монитор. Если количество новобранцев и ветеранов одинаково, доля новобранцев возрастает, но это даст нам два батальона солдат под командованием ветеранов-унтер-офиц­еров, с достаточным количеством ветеранов-рядовых.

Таким образом мы разрушим организацию, предварительно созданную для обучения, и создадим полк с новой постоянной структурой: первый и второй батальоны для боевых действий, третий, состоящий из местных жителей с офицерами морской пехоты, – резервный. Четвертый батальон не находится под нашей командой.

– Каковы причины такой реорганизации? – спросил Фалькенберг.

– Боевой дух, сэр. Новые батальоны чувствуют себя обиженными. У них более строгая дисциплина, чем у бывших морских пехотинцев, и им это не нравится. Размещение их в одних манипулах с ветеранами положит этому конец.

– Посмотрим новую структуру.

Севедж повозился с консолью, и по экрану поплыли схемы. Административная структура стандартная, основанная отчасти на организации морской пехоты СВ, отчасти на национальной армии Черчилля. Но это не главное. Сразу не заметно, но структура требовала, чтобы все важнейшие должности занимали наемники Фалькенберга.

Лучшие назначенцы из прогрессистов оказывались в третьем или четвертом батальонах, местных с достаточным опытом командования нет, таково оправдание структуры. Фалькенбергу она понравилась, и он не видел военных причин ставить ее под сомнение. Брэдфорд будет так доволен тем, что у него теперь есть собственная воинская часть, что в остальное вдумываться не будет. Пока не будет. А остальные знают недостаточно, чтобы задавать вопросы.

«Да, – подумал Фалькенберг. – Должно сработать». Он подождал, пока Севедж закончит, и поблагодарил его, а потом обратился ко всем:

– Джентльмены, если у вас есть замечания, давайте их послушаем. Я хочу, чтобы на завтрашнем заседании кабинета мы выступали единым фронтом и каждый из вас должен быть готов ответить на вопросы. Не нужно говорить, как важно для нас, чтобы они это приняли.

Все закивали.

– И еще одно, – сказал Фалькенберг. – Главстаршина!

– Сэр!

– Как только кабинет одобрит план, в полку должна быть установлена нормальная дисциплина.

– Сэр.

– Сообщите об этом всем. Передайте 42-му, что отныне с новобранцами и ветеранами будут обращаться одинаково, и первый же, кто причинит мне беспокойство, пожалеет, что родился на свет.

– Сэр! – Кальвин счастливо улыбался. Последние месяцы всем дались нелегко. Но теперь, слава Богу, полковник снова берет все в свои руки. Солдаты подраспустились, но он скоро приведет их в норму. Пора снимать маски, и Кальвин был рад этому.

X

Хор голосов пятидесяти тысяч человек, кричащих в унисон, может быть ужасен. Он вызывает страх на уровне подсознания, вызывает панику, которая родилась раньше атомной бомбы и всех достижений технологии. Этот водоворот звуков свидетельствует о неудержимой, неконтролируемой силе.

Все во дворце вслушивались в крик толпы. Правительственные чиновники внешне оставались спокойны, но передвигались незаметно и говорили негромко – или без всякой причины начинали кричать. Дворец был полон безымянным страхом.

Заседание кабинета началось на рассвете и продолжалось до позднего утра. Оно все длилось, но ничего не решало. Незадолго до полудня вице-президент Брэдфорд встал со своего места за столом совета, гневно кривя губы. Дрожащим пальцем он указал на Джорджа Хамнера.

– Это ваша вина! – кричал Брэдфорд. – Теперь и техники требуют новой конституции, а вы их контролируете. Я всегда говорил, что вы предаете Прогрессивную партию!

– Джентльмены, прошу вас! – вмешался президент Будро. В голосе его звучала бесконечная усталость. – Послушайте, такие выражения…

– Предаю? – спросил Хамнер. – Если бы ваши проклятые чиновники уделяли хоть немного внимания техникам, этого не случилось бы. За три месяца вы умудрились превратить техников из стойких сторонников партии в союзников мятежников, вопреки всему, что я делал.

– Нам нужно сильное правительство, – сказал Брэдфорд. Говорил он презрительно, и на лицо его вернулась самоуверенная улыбка.

Джордж Хамнер отчаянным усилием обуздал гнев.

– Ничего у вас не выйдет. Вы обращались с моими техниками, как со скотом, заставляли работать дополнительное время без оплаты, а когда они начали протестовать, послали своих проклятых солдат. Моему человеку стоило жизни появление полиции.

– Сопротивление полиции, – ответил Брэдфорд. – Мы не можем этого допустить.

– Вы не знаете, что такое правительство! – сказал Хамнер. Он стоял, возвышаясь над маленьким Брэдфордом, уже не справляясь с собой. Тот на шаг отступил, и его улыбка застыла. – И после всего этого вы еще смеете называть меня предателем! Я сломаю вам шею!

– Джентльмены! – Будро встал со своего места во главе стола. – Прекратите!

Со стадиона доносился рев. От криков конституционного собрания дворец словно дрожал.

На мгновение в зале заседаний кабинета наступило молчание. Будро устало продолжил:

– Это ни к чему нас не приведет. Предлагаю сделать перерыв на полчаса, чтобы успокоиться.

Послышался одобрительный гомон.

– И когда мы соберемся вновь, я не хочу слышать обвинений и угроз, – говорил президент Будро. – Понятно?

Все неохотно согласились. Будро вышел в одиночестве. Затем Брэдфорд в сопровождении кучки своих сторонников. Остальные министры торопились оказаться к нему поближе, как будто теперь сама мысль о споре с первым вице-президентом была опасна.

Джордж Хамнер остался в кабинете один. Он пожал плечами и тоже вышел. К Брэдфорду подошел человек в военном мундире. Хамнер узнал в нем подполковника Кордову, командира четвертого батальона полиции и фанатичного сторонника Брэдфорда. Хамнер вспомнил, как Брэдфорд предлагал назначить на эту должность Кордову и насколько незначительным тогда это казалось.

Группа Брэдфорда пошла дальше по коридору. Сторонники первого вице-президента о чем-то переговаривались. Хамнер снова пожал плечами.

– Угостить вас кофе? – Голос за спиной заставил Джорджа вздрогнуть. Повернувшись, он увидел Фалькенберга.

– Да, спасибо. Но ничего хорошего это не даст. У нас неприятности, полковник.

– Пришли к какому-нибудь решению? – спросил Фалькенберг. – Ждать пришлось долго.

– И без толку. Вас следовало пригласить на заседание кабинета. Может, вы смогли бы что-нибудь посоветовать. Нет никаких причин заставлять вас ждать в приемной, пока мы кричим друг на друга. Я пытался изменить эту политику, но в данный момент я не очень популярен. – Со стадиона снова донесся крик.

– Все правительство непопулярно, – сказал Фалькенберг. – А когда участники совещания договорятся…

– Еще одно препятствие, которое я пытался устранить на прошлой неделе. Но у Будро не хватило мужества открыто выступить против. Так что теперь у нас пятьдесят тысяч бездельников, которым нечем больше заняться, кроме как сидеть на этом собрании. Какую конституцию они создадут!

Фалькенберг пожал плечами. Джорджу показалось, что он собирался что-то ответить, но если так, то полковник передумал. Они дошли до столовой и сели у стены. Группа Брэдфорда сидела за столом в другом конце зала, и все люди Брэдфорда подозрительно посмотрели на них.

– Вас сочтут предателем, полковник, за то что сидите со мной. – Хамнер рассмеялся, но голос его был серьезен. – Мне кажется, вы понимаете, что я имею в виду. Брэдфорд считает меня виновным в возникновении проблем с техниками, и, между нами, он утверждает, что вы недостаточно эффективно пытаетесь восстановить порядок в городе.

Фалькенберг заказал кофе.

– Объяснить вам, почему?

– Нет. – Большая рука Джорджа Хамнера накрыла чашку. – Бог свидетель, последнюю пару месяцев вы не получаете никакой поддержки. Вам отдают невыполнимые приказы и не позволяют предпринять ничего решающего. Я вижу, вы прекратили рейды по явочным квартирам мятежников.

Фалькенберг кивнул.

– Никого не удается схватить. Слишком много утечек из дворца. И большую часть времени мутит воду четвертый батальон. Если бы нам разрешили действовать, не запрашивая через многочисленные каналы добро на каждую операцию, враг бы меньше знал о том, что мы собираемся предпринять. Я уже перестал просить об этом.

– С железной дорогой у вас хорошо получилось.

– Да, хоть здесь успех. В сельской местности, где мы действуем самостоятельно, все спокойно. Странно, не правда ли: чем ближе мы к правительству, тем менее эффективными кажутся действия моих людей.

– Но вы ведь не контролируете людей Кордовы? Они заставили столько наших людей дезертировать к мятежникам, что и сосчитать невозможно. Не могу поверить, что несдержанная жестокость необходима.

– Я тоже. Если, конечно, у нее нет особой цели, это весьма неэффективный инструмент правления. Но вы, конечно, знаете, мистер Хамнер, что четвертый батальон мне не подчиняется. Взяв под свое руководство, мистер Брэдфорд непрерывно его расширял, так что теперь он по численности почти равен остальной части полка. И находится целиком под его контролем, не под моим.

– Брэдфорд обвинил меня в предательстве, – осторожно сказал Хамнер. – Располагая собственной армией, он мог что-то задумать…

– Когда-то вы подозревали в этом меня, – напомнил Фалькенберг.

– На этот раз все серьезно, – ответил Хамнер. – Эрни Брэдфорд создал свою армию, а теперь обвиняет меня в предательстве.

Фалькенберг мрачно улыбнулся.

– Я бы не стал слишком тревожиться из-за этого.

– Вы не стали бы? Конечно. Вам не о чем тревожиться. Но я испуган, полковник. Мне нужно думать о семье, и я сильно напуган.

«Что ж, – подумал он, – теперь, когда мы говорим в открытую, могу и я поверить, что он не из людей Брэдфорда».

– Вы думаете, Брэдфорд планирует незаконные действия? – спросил Фалькенберг.

– Не знаю. – Неожиданно Джордж снова испугался. В глазах собеседника он не видел сочувствия.

Кому же мне доверять? Некому.

– Не будет ли для вашей семьи безопасней в наших казармах? – спросил Фалькенберг. – Это можно организовать.

– Ну хоть сейчас все выходит на свет, – ответил наконец Хамнер. – Да, мне будет спокойней, если жена и дети окажутся под защитой. Но я был бы еще спокойней, если бы вы были со мной более откровенны.

– Насчет чего? – Выражение лица Фалькенберга не изменилось.

– Начнем с ваших морских пехотинцев, – сказал Джордж. – Они не похожи на батальон полиции. Я наблюдал за вашими людьми: они чересчур дисциплинированны. И знамена, которые они несут, получены не в результате закулисных политических интриг – здесь или где-то на другой планете. Кто эти люди, полковник?

Джон Фалькенберг улыбнулся уголками губ.

– Я все ждал, когда вы об этом спросите. А почему вы не подняли этот вопрос перед президентом Будро?

– Не знаю. Может быть, потому, что доверяю вам больше, чем Брэдфорду, а президент сразу обратился бы к нему… к тому же, если бы президент уволил вас, некого было бы противопоставить Эрни. Если, конечно, вы ему противостоите… но вы ведь могли и присоединиться к нему.

– Что заставляет вас так думать? – спросил Фалькенберг. – Я подчиняюсь законным распоряжениям гражданского правительства…

– Да, конечно. Хедли так быстро катится в пропасть, что еще одним заговором больше – особой разницы нет… но вы не ответили на мой вопрос.

– Боевые знамена принадлежат 42-му полку морской пехоты СВ, – медленно ответил Фалькенберг. – Расформированному в результате сокращения бюджета.

42-й. Хамнер на мгновение задумался. Порылся в памяти в поисках того, что читал о Фалькенберге.

– Это был ваш полк.

– Совершенно верно.

– И вы привезли его с собой.

– Вернее, батальон этого полка, – подтвердил Фалькенберг. – Женщины моих людей ждут, когда мы здесь осядем. Когда 42-й расформировали, солдаты решили держаться вместе.

– Так что вы привезли не только офицеров, но и солдат.

– Да. – Выражение лица Фалькенберга не менялось, хотя Хамнер пристально наблюдал за ним.

Джордж испытал одновременно гнев и облегчение. Если это люди Фалькенберга…

– Какую игру вы ведете, полковник? Вы хотите чего-то большего, чем плата за ваши войска. И я думаю: не стоит ли мне опасаться вас больше, чем людей Брэдфорда?

Фалькенберг пожал плечами.

– Это решение вам придется принять самому, мистер Хамнер. Могу дать вам слово, что мы не причиним вам вреда, но чего оно может стоить? Могу пообещать, что мы позаботимся о вашей семье. Если хотите.

Со стадиона донесся новый крик, громче прежнего. Брэдфорд и подполковник Кордова вышли из-за стола, продолжая беседовать вполголоса. Судя по энергичным жестам, разговор был оживленный: Кордова как будто пытался на что-то уговорить Брэдфорда. И когда они уходили, Брэдфорд дал согласие.

Джордж смотрел им вслед. Толпа снова завопила, подтолкнув его к принятию решения.

– Сегодня же отправлю Лору с детьми в ваше расположение.

– Лучше сделайте это немедленно, – спокойно сказал Фалькенберг.

Джордж нахмурился.

– Вы хотите сказать, что у нас нет времени? Что бы вы ни задумали, это должно произойти не просто быстро, но немедленно?

Джон покачал головой.

– Кажется, вы думаете, что у меня есть какой-то основной план, мистер вице-президент? Нет. Я предлагаю вам отправить жену в наши казармы до того, как получу приказ не защищать ее. А что касается остального, то я только солдат в политической ситуации.

– И в качестве советника у вас профессор Уитлок, – сказал Хамнер. Он внимательно наблюдал за Фалькенбергом. – Удивлены, что я знаю? – продолжал Джордж. – Я заметил, что Уитлок поблизости, и удивился, почему он не пришел к президенту. Должно быть, сейчас у него на совещании не меньше пятидесяти политических агентов.

– Вы наблюдательны, – заметил Фалькенберг.

– Конечно, – горько ответил Хамнер. – Но что толку? Я не понимаю происходящего и никому не могу верить. Вижу части головоломки, но не могу собрать из них целое. Иногда мне кажется, что я должен использовать все оставшееся влияние, чтобы убрать из картины вас.

– Как угодно. – Улыбка Фалькенберга была холодно-вежливой. – А кто в таком случае будет охранять вашу семью? Начальник полиции? Послушайте.

Стадион снова гневно взревел, крик как будто становился все громче.

– Вы победили. – Хамнер встал из-за стола и медленно направился в зал совещаний. Голова у него кружилась.

«Ясно только одно. Джон Кристиан Фалькенберг контролирует единственную на планете военную силу, способную противостоять людям Брэдфорда и разбойникам из партии Свободы, главным противникам. Я не должен забывать о них только потому, что боюсь Эрни», – думал Джордж.

Он повернул в сторону от зала заседаний и пошел в отведенную ему квартиру.

Чем быстрей Лора окажется в казармах морских пехотинцев, тем спокойней мне будет.

А что если отправляю ее к врагам? О Боже, могу ли я кому-нибудь доверять? Борис говорит, что он достойный человек. Не забывай об этом, не забывай. Честь. Фалькенберг человек чести, а Эрни Брэдфорд – нет.

А я? Чего я добился, выйдя из партии Свободы и приведя своих техников к прогрессистам? Бессмысленного титула второго вице-президента и …

Толпа снова взревела: «ВЛАСТЬ НАРОДУ!»

Услышав это, Джордж прибавил шагу.

Улыбка вернулась на лицо Брэдфорда. Это было первое, что заметил Джордж, вернувшись в зал заседаний. Маленький человек стоял у стола и довольно улыбался. Улыбка казалась искренней и оттого еще более пугающей.

– А вот и наш уважаемый министр технологии и второй вице-президент, – улыбался Брэдфорд. – Как раз вовремя. Господин президент, толпа на стадионе угрожает городу. Я уверен, вам будет приятно узнать, что я предпринял меры, которые должны оздоровить ситуацию.

– Что вы сделали? – спросил Джордж.

Улыбка Брэдфорда стала еще шире.

– В данный момент полковник Кордова производит арест лидеров оппозиции. Включая, господин президент, руководителей Ассоциации техников и инженеров, которые примкнули к оппозиции. С мятежом будет покончено в течение часа.

Хамнер посмотрел на него.

– Глупец! Теперь все техники города присоединятся к банде партии Свободы! А техники контролируют электростанции, наш последний источник влияния на толпу. Проклятый глупец!

Брэдфорд ответил подчеркнуто вежливо:

– Мне казалось, Джордж, вы обрадуетесь, что с восстанием удалось так быстро покончить. Естественно, я отправил людей и на электростанции. Ага, слушайте.

Толпа стихла. Слышался смешанный говор, а потом вопль, который становился все громче. Нельзя было разобрать ни слова, только ужасный гневный крик. Раздалось несколько выстрелов.

– Боже! – Президент Будро не мог скрыть смятения. – Что происходит? В кого они стреляют? Вы начали открытую войну?

– Я принял строгие меры, мистер президент, – ответил Брэдфорд. – По-вашему, они слишком строги? – Он слегка покачал головой. – Пришло время решительных действий, мистер президент. Хедли не могут управлять слабовольные люди. Будущее принадлежит тем, у кого хватит воли, чтобы взять его в свои руки!

Джордж Хамнер направился к выходу. Но не успел дойти до двери. Его окликнул Брэдфорд.

– Пожалуйста, Джордж. – Голос его источал участливость. – Боюсь, вы не сможете сейчас покинуть нас. Это для вас небезопасно. Я позволил себе отдать полковнику Кордове приказ… гм… охранять это помещение, пока мои люди восстанавливают порядок.

На стадионе воцарилась тревожная тишина, все долго ждали. Потом снова послышались крики и выстрелы.

Звуки приблизились. Они долетали как будто не только с самого стадиона, но слышались и за его пределами. Брэдфорд нахмурился, но промолчал. Все ждали, казалось, очень долго; стрельба продолжалась. Выстрелы, крики, вопли, сирены, сигналы тревоги – и многое другое, все смешивалось.

Дверь распахнулась. Вошел Кордова. Теперь на его мундире были знаки различия полковника. Осмотревшись, он отыскал Брэдфорда.

– Сэр, не можете ли вы выйти на минуту?

– Сообщите всему кабинету, – приказал президент Будро. Кордова взглянул на Брэдфорда. – Немедленно, сэр.

Кордова продолжал смотреть на Брэдфорда. Вице-президент слегка кивнул.

– Хорошо, сэр, – ответил офицер. – Согласно приказу вице-президента части четвертого батальона проникли на стадион и арестовали около пятидесяти руководителей так называемого конституционного совещания.

Наш план заключался в том, чтобы проникнуть на стадион незаметно и увести арестованных из президентской ложи во дворец. Однако когда мы попытались произвести арест, нам оказали сопротивление вооруженные люди, многие в мундирах домашней стражи. Нам говорили, что на стадионе нет оружия, но это оказалось неверно.

Толпа, во много раз превосходившая по численности моих людей, освободила арестованных. Мы попытались снова захватить их, но были атакованы и вынуждены с боем отступать.

– Боже! – воскликнул Будро. – Много пострадавших?

– Электростанции! Вы захватили их? – спросил Хамнер.

Кордова выглядел растерянным.

– Нет, сэр. Моих людей туда не допустили. Электростанции в руках совета техников и инженеров, они угрожают взорвать станции, если мы попытаемся завладеть ими силой. Мы пытались отрезать их от внешней поддержки, но не думаю, чтобы силами одного моего батальона удалось сохранить порядок. Нужен весь полицейский полк…

– Идиот! – Хамнер до боли стиснул кулаки.

Совет техников. Большинство из них я знаю. Мои друзья. Или были друзьями. Поверит ли кто-нибудь из них мне сейчас? Но по крайней мере Брэдфорду не удалось захватить электростанции.

– Каково положение снаружи в настоящий момент? – спросил президент Будро. На улицах по-прежнему звучали выстрелы.

– Толпа соорудила баррикаду на рынке и еще одну у театра напротив дворца, сэр. Мои войска пытаются разобрать баррикады. – Голос Кордовы звучал виновато.

– Пытаются. И маловероятно, чтобы это им удалось. – Будро встал и прошел ко входу в приемную. – Полковник Фалькенберг! – позвал он.

– Да, сэр? – По сигналу президента Фалькенберг вошел в комнату.

– Полковник, вы знакомы с положением снаружи?

– Да, мистер президент.

– Черт возьми, вы можете что-нибудь сделать?

– А что президент предлагает мне сделать? – Фалькенберг осмотрел членов кабинета. – В течение трех месяцев мы пытались сохранить порядок в городе. И не могли этого сделать даже при сотрудничестве со стороны техников.

– Не моя вина… – начал подполковник Кордова.

– Я не давал вам слова. – Губы Фалькенберга были строго сжаты. – Джентльмены, теперь вы имеете дело с открытым восстанием, и одновременно вы враждебно настроили одну из самых мощных фракций собственной партии. Мы больше не контролируем ни электростанции, ни предприятия пищевой промышленности. Повторяю, что президент предлагает мне сделать?

Будро кивнул.

– Справедливая критика.

Но его прервал Брэдфорд.

– Прогоните толпу с улиц! Ваши драгоценные войска должны сражаться, именно для этого они здесь!

– Конечно, – ответил Фалькенберг. – Президент согласен на введение военного положения?

Будро неохотно кивнул.

– Вероятно, придется.

– Хорошо, – сказал Фалькенберг.

Хамнер неожиданно насторожился. Он заметил что-то необычное в голосе и манерах Фалькенберга. Что-то важное?

– Политики обычно создают ситуации, выход из которых могут найти только военные. Обычно впоследствии также во всем обвиняют военных, – сказал Фалькенберг. – Я принимаю на себя ответственность за осуществление законов военного положения, но мне должны подчиняться все правительственные силы. Я ничего не смогу сделать, если отдельные части не станут подчиняться моим приказам.

– Нет! – Брэдфорд вскочил на ноги. Стул за ним с грохотом упал. – Я понимаю, что вы делаете! Вы тоже против меня! Поэтому вы никогда меня не поддерживали, не позволили мне стать президентом! Вы сами хотите завладеть этой планетой! Вам это не удастся, вы, дешевый диктатор! Кордова, арестуйте этого человека!

Кордова облизал губы и посмотрел на Фалькенберга. Оба были вооружены, и Кордова решил не рисковать.

– Лейтенант Харгрив! – позвал он. Дверь в приемную распахнулась.

Но никто не вошел.

– Харгрив! – снова крикнул Кордова. Он положил руку на кобуру пистолета. – Вы арестованы, полковник Фалькенберг.

– Правда?

– Это нелепо, – крикнул Будро. – Полковник Кордова, уберите руку от оружия! Я не позволю разыгрывать в моем кабинете фарс.

Еще несколько мгновений ничего не происходило. В комнате было тихо, и Кордова переводил взгляд с Брэдфорда на Будро, не зная, что делать дальше.

И тут Брэдфорд обратился к президенту:

– И вы, старина? Полковник Кордова, арестуйте и мистера Будро. А что касается вас, мистер изменник Джордж Хамнер, вы получите по заслугам. У меня люди по всему дворцу. Я знал, что дойдет и до этого.

– Знали… В чем дело, Эрнест? – Президент Будро казался удивленным, голос его звучал жалобно. – Что вы делаете?

– Заткнись, старый хрыч! – рявкнул Брэдфорд. – Вас тоже нужно будет расстрелять.

– Думаю, мы слышали достаточно, – отчетливо сказал Фалькенберг. Голос его разнесся по комнате, хотя он его не повышал. – Я отказываюсь подчиниться аресту.

– Убейте его! – крикнул Брэдфорд. И сунул руку под полу.

Кордова дернул из кобуры пистолет. Но не успел его достать – за дверью послышались выстрелы. Их грохот заполнил комнату, и в ушах у Хамнера зазвенело.

Брэдфорд с удивленным видом повернулся к двери. Глаза его остекленели, и со своей обычной полуулыбкой он упал на пол. Стали слышны новые выстрелы, автоматные очереди, и Кордову отбросило к стене зала заседаний. Там его удержали удары пуль. На мундире появились ярко-красные пятна.

В помещение в сопровождении трех морских пехотинцев вошел главный старшина Кальвин. У всех из-под кожаного обмундирования выпячивалась броня. В струившихся через окна ярких солнечных лучах их шлемы казались тусклыми.

Фалькенберг кивнул и убрал пистолет в кобуру.

– Все в порядке, главный старшина?

– Сэр!

Фалькенберг снова кивнул.

– Цитируя мистера Брэдфорда, я предпринял меры, которые обезопасят коридоры, господин президент. А теперь, сэр, если вы подпишете провозглашение военного положения, я займусь ситуацией на улицах. Главстаршина!

– Сэр!

– Вы прихватили декларацию, подготовленную капитаном Фастом?

– Сэр. – Кальвин достал из кармана документ. Фалькенберг взял его и положил на стол перед президентом Будро.

– Но… – Голос Будро звучал безнадежно. – Хорошо. Особого выбора нет. – Он посмотрел на тело Брэдфорда и содрогнулся. – Он готов был убить меня, – негромко произнес Будро. Президент казался растерянным.

Слишком многое произошло, и слишком многое требовалось сделать.

Звуки боя снаружи становились громче, зал для совещаний заполнил острый запах свежей крови. Будро пододвинул к себе документ, просмотрел его, потом достал из кармана ручку. Подписал и протянул Хамнеру, чтобы тот тоже подписал в качестве свидетеля.

– Вам стоит обратиться к президентской гвардии, – сказал Фалькенберг. – Она не знает, что делать.

– Вы не собираетесь использовать ее в уличных боях? – спросил Хамнер.

Фалькенберг покачал головой.

– Сомневаюсь, чтобы они стали сражаться. Слишком много друзей среди мятежников. Дворец они будут защищать, но в остальном ненадежны.

– Есть ли у нас шанс? – спросил Хамнер.

Будро оторвался от размышлений и словно пришел в себя.

– Да, если ли у нас шанс?

– Возможно, – ответил Фалькенберг. – Зависит от того, насколько хорош противник. Если их командир хотя бы вполовину так хорош, как я думаю, нам не победить.

XI

– Черт побери, мы не станем этого делать! – Лейтенант Мартин Летэм в ужасе смотрел на капитана Фаста. – Этот рынок – смертельная ловушка. Мои люди не пойдут в атаку через открытые улицы на укрывшихся мятежников…

– Конечно, нет. Вы хотели быть славными полицейскими, – спокойно ответил капитан Фаст. – Но вы выпустили ситуацию из рук. Так кому же снова брать ее под контроль, как не вам?

– Четвертый батальон подчиняется полковнику Кордове, а не вам. – В поисках поддержки Летэм огляделся. Его слышали несколько взводов четвертого батальона, и он почувствовал себя уверенней.

Они стояли в углублении на дворцовой стене. Снаружи и по сторонам от углубления то и дело слышались выстрелы: остальные части сдерживали мятежников. Здесь Летэм чувствовал себя в безопасности, но там…

– Нет, – повторил он. – Это самоубийство.

– Неподчинение приказу тоже, – негромко сказал Эймос Фаст. – Не оглядывайтесь и не повышайте голос. А теперь посмотрите на стену дворца за мной.

Летэм увидел. Блеснул ствол ружья; фигуры в коже незаметно располагались на стене и в нишах с окнами.

– Если не пойдете в атаку, будете разоружены и пойдете под трибунал за трусость перед лицом врага, – так же негромко продолжал Фаст. – А исход такого суда может быть только один. Только одно наказание. Так что вам лучше попробовать атаковать. Мы вас поддержим.

– Зачем вам это? – спросил Мартин Летэм.

– Вы создаете проблемы, – ответил Фаст. – А теперь приготовьтесь. Когда выйдете на рыночную площадь, остальные пойдут за вами.

Атака прошла успешно, но четвертый батальон понес тяжелые потери. Еще несколько яростных атак, и мятежников вытеснили из непосредственной близости от дворца, но полку Фалькенберга приходилось платить за каждый отвоеванный метр.

Когда они занимали здание, противник, отступая, его поджигал. Столкнувшись с большой группой повстанцев, Фалькенберг вынужден был остановить наступление, чтобы спасать больных из подожженного врагом госпиталя. Три часа вокруг всего дворца полыхали пожары.

В зале совещаний никого не осталось, кроме Будро и Хамнера. Тела унесли, пол вытерли, но Джорджу Хамнеру казалось, что теперь в этой комнате всегда будет пахнуть смертью; и он не мог время от времени не смотреть на аккуратную цепочку пулевых отверстий на уровне груди в роскошной обивке кабинета.

Вошел Фалькенберг.

– Ваша семья в безопасности, мистер Хамнер. – Он повернулся к президенту. – Готов доложить, сэр.

Будро затравленно посмотрел на него. По-прежнему слышались звуки стрельбы, хотя и слабее.

– У них хорошие вожаки, – доложил Фалькенберг. – Покинув стадион, они сразу направились в казармы полиции. Перебив полицейских, взяли оружие и раздали своим союзникам.

– Они убили…

– Так точно, – ответил Фалькенберг. – Полицейские казармы им были нужны как крепость. Мы столкнулись не просто с толпой, господин президент. Мы постоянно наталкиваемся на хорошо вооруженных и хорошо подготовленных солдат. Домашние армии. Утром я предприму новую атаку, но в данный момент, господин президент, мы удерживаем всего километр вокруг дворца.

* * *

Пожары бушевали всю ночь, но стычек было немного. Полк удерживал дворец, разбив лагерь в его дворе; и если кто-нибудь задавался вопросом, почему четвертый батальон располагается в самом центре и окружен остальными, то делал это про себя.

Лейтенант Мартин Летэм мог бы ответить такому любопытному, но он лежал укрытый флагом Хедли в зале славы рядом с госпиталем.

Утром наступление снова началось. Полк передвигался небольшими группами, прорывал слабые позиции, обходил сильные, пока снова не расчистил пространство вокруг дворца. И тут он столкнулся с сильно укрепленной позицией.

Час спустя полк вел тяжелый бой на перекрытых баррикадами улицах, среди горящих зданий, под огнем снайперов с крыш. Манипулы и взводы, пытавшиеся пробиться в здания за этим пространством, вынуждены были отходить.

В повторных атаках на баррикады четвертый батальон понес огромные потери.

Джордж Хамнер пришел с Фалькенбергом и стоял в полевом штабе. Он наблюдал, как отступает еще один взвод четвертого батальона.

– Хорошие солдаты, – сказал он.

– Хорошие, – согласился Фалькенберг. – Сейчас.

– Но вы быстро истратили их.

– Не совсем по своему выбору, – ответил Фалькенберг. – Президент приказал мне сломить сопротивление противника. На это тратятся солдаты. И лучше я использую четвертый, чтобы ослабить это сопротивление.

– Но мы ни к чему не приходим.

– Да. У противника хорошие бойцы, и их слишком много. Мы не можем собрать их в одно место и навязать бой, а когда мы сталкиваемся с ними, они поджигают часть города и уходят под прикрытием огня.

Связист-капрал настойчиво замахал, и Фалькенберг подошел к низкому столу, на котором располагалась электроника. Он взял протянутый наушник, прислушался, затем поднес к губам микрофон.

– Отходите к дворцу, – приказал он.

– Вы отступаете? – спросил Хамнер.

Фалькенберг пожал плечами.

– У меня нет выбора. Я не могу удерживать такой узкий периметр, и у меня только два батальона. Плюс то, что осталось от четвертого.

– А где третий? Где солдаты-прогрессисты? Мои люди?

– На электростанциях и продовольственных центрах, – ответил Фалькенберг. – Мы не можем войти туда – у техников будет время, чтобы вывести оборудование из строя, – но мы можем не допустить туда мятежников. Третий батальон подготовлен не так хорошо, как остальные, к тому же техники могут ему довериться.

Они вернулись обратно по горящим улицам. Сзади доносились звуки отступления полка. Гражданские рабочие пытались погасить пожары и занимались ранеными и погибшими.

«Безнадежно, – подумал Джордж Хамнер. – Безнадежно. Не знаю, почему мне казалось, что после ухода Брэдфорда Фалькенберг совершит чудо. Что он может сделать? Никто ничего не может сделать».

Встревоженная президентская гвардия впустила их во дворец и закрыла за ними тяжелые ворота. Гвардейцы удерживали дворец, но не выходили из него.

Президент Будро находился в своем нарядном кабинете. Вместе с ним был лейтенант Баннерс.

– Я собирался послать за вами, – сказал Будро. – Мы ведь не можем победить?

– Нет – если все будет так, как сейчас, – ответил Фалькенберг. Хамнер согласился.

Президент Будро быстро кивнул, словно в ответ на собственный вопрос. Лицо его было маской утраченной надежды.

– Так я и думал. Отведите своих людей назад в казармы, полковник. Я намерен сдаться.

– Но вы не можете, – возразил Джордж. – Все, о чем мы мечтали… Вы обрекаете Хедли на гибель. Партия Свободы не может править.

– Совершенно верно. Вы ведь тоже понимаете это, Джордж? А мы можем управлять? До того, как дело дошло до открытого столкновения, возможно, у нас еще был шанс. Но теперь его нет. Отведите ваших солдат во дворец, полковник. Или вы откажетесь?

– Нет, сэр. Солдаты уже отступают. Они будут здесь через полчаса.

Будро громко вздохнул.

– Я вам говорил, Фалькенберг, что военное решение здесь невозможно.

– Мы могли бы добиться чего-нибудь в прошедшие месяцы, если бы нам дали возможность.

– Может быть. – Президент слишком устал, чтобы спорить. – Но если мы будем во всем винить бедного Эрни, этим делу не поможем. Он, должно быть, сошел с ума. Это было три месяца назад, полковник. Даже не вчера. Я мог бы достичь компромисса до начала вооруженных схваток, но не сделал этого, и вы проиграли. Вы ничего не добиваетесь, только жжете город… по крайней мере я спасу Хедли хотя бы от этого. Баннерс, скажите руководителям партии Свободы, что я отрекаюсь от власти.

Офицер гвардии отдал честь и вышел с непроницаемым лицом. Будро смотрел ему вслед. Он смотрел куда-то вдаль, за стены кабинета с их суетными украшениями.

– Итак, вы уходите в отставку, – медленно сказал Фалькенберг.

Будро кивнул.

– Вы уже в отставке, сэр? – неожиданно спросил Фалькенберг.

– Да, черт побери. Мое заявление у Баннерса.

– И что же нам теперь делать? – спросил Джордж Хамнер. В голосе его звучали одновременно презрение и удивление. Он всегда уважал Будро и восхищался им. И вот первый человек на Хедли их бросает.

– Баннерс обещал вывести меня отсюда, – сказал Будро. – У него в гавани лодка. Мы поплывем к берегу, потом отправимся в глубь местности к шахтам. На следующей неделе туда придет звездный корабль, и я смогу улететь вместе с семьей. Вам лучше отправиться со мной, Джордж. – Президент закрыл лицо руками, потом снова отнял их. – Знаете, какое облегчение я испытываю? Что вы будете делать, полковник Фалькенберг?

– Мы выдержим. В гавани много лодок, если они нам понадобятся. Но очень вероятно, что новому правительству понадобятся хорошо подготовленные солдаты.

– Настоящий наемник, – презрительно сказал Будро. Он вздохнул и обвел взглядом кабинет, задерживаясь на знакомых предметах. – Какое облегчение. Больше мне ничего не нужно решать. – Он встал, и плечи у него не были поникшими. – Пойду за своей семьей. Вам тоже лучше уйти, Джордж.

– Я приду позже, сэр. Не ждите нас. Как сказал полковник, в гавани много лодок. – Он подождал, пока Будро не вышел из кабинета, затем повернулся к Фалькенбергу. – Ну хорошо, что теперь?

– А теперь мы сделаем то, за чем пришли сюда, – ответил Фалькенберг. Он подошел к столу президента, осмотрел телефоны, но передумал и предпочел свой карманный коммуникатор. Поднял его и довольно долго говорил.

– Что вы делаете? – спросил Хамнер.

– Вы пока еще не президент. И не будете им, пока не принесете присягу, а это произойдет уже после того, как я закончу. К тому же некому принимать вашу отставку.

– Какого дьявола? – Хамнер внимательно посмотрел на Фалькенберга, но ничего не смог прочесть на его лице. – У вас есть идея. Давайте послушаем…

– Вы пока еще не президент, – повторил Фалькенберг. – Согласно объявленному президентом Будро военному положению я имею право предпринимать любые действия для восстановления порядка в Рефьюдже. И буду исполнять этот приказ, пока его не отменит новый президент. А в данный момент никакого президента нет.

– Но Будро отказался от должности! Партия Свободы изберет президента.

– Согласно Конституции Хедли, только Сенат и Ассамблея на объединенном заседании имеют право избирать нового президента. И после смерти Брэдфорда правите вы – но только с того момента, как появитесь в ратуше и принесете присягу.

– Но это бессмыслица, – возразил Хамнер. – И сколько времени вы сможете контролировать ситуацию?

– Столько, сколько понадобится. – Фалькенберг повернулся к своему помощнику. – Капрал, мистер Хамнер должен оставаться со мной, а вы – с ним. Обращайтесь с ним уважительно, но он без моего разрешения никуда не пойдет и ни с кем не увидится. Понятно?

– Сэр!

– И что теперь? – спросил Хамнер.

– Теперь подождем, – медленно ответил Джон Фалькенберг. – Но недолго…

Джордж Хамнер сидел в зале заседаний спиной к окровавленной и простреленной стене. Он старался забыть эти пятна, но не мог.

Фалькенберг расположился напротив, а его адъютанты и помощники сидели в дальнем конце стола. На одной половине стола располагалось оборудование связи, но не было ситуационной карты. Фалькенберг не переместил сюда свой командный пункт.

Время от времени появлялись офицеры с донесениями о ходе боя, но Фалькенберг их едва выслушивал. Однако когда один из помощников доложил, что звонит доктор Уитлок, Фалькенберг сразу взял наушники.

Джордж не слышал, что говорит Уитлок, а участие Фалькенберга в диалоге заключалось в односложных междометиях. Единственное, в чем был уверен Джордж: Фалькенберга очень интересует то, что делает его политический агент.

Полк пробился во дворец и теперь находился во дворе. Входы во дворец удерживала президентская гвардия, и бой прекратился. Мятежники оставили гвардейцев в покое, и в Рефьюдже установилось шаткое перемирие.

– Они собираются на стадионе, сэр, – доложил капитан Фаст. – Одобрительные крики, которые вы слышали, раздались после того, как Баннерс передал заявление президента об отставке.

– Понятно. Спасибо, капитан. – Фалькенберг знаком попросил подать еще кофе. Он предложил чашку Джорджу, но вице-президент отказался.

– И долго это будет продолжаться? – спросил он.

– Не очень. Слышите радостные крики?

Они сидели еще с час: Фалькенберг внешне невозмутимый, Хамнер – с растущим напряжением. Затем в зал совещаний вошел доктор Уитлок.

Рослый штатский посмотрел на Фалькенберга и Хамнера и небрежно сел в президентское кресло.

– Не думаю, что у меня будет другая возможность посидеть на месте, олицетворяющем власть, – улыбнулся он.

– Что происходит? – спросил Хамнер.

Уитлок пожал плечами.

– Все, как предсказывал полковник Фалькенберг. Сейчас толпы устремились на стадион. Никто не хочет остаться позади: ведь они считают, что победили. Они собрали сенаторов, каких смогли найти, и сейчас готовятся к выборам нового президента.

– Но ведь эти выборы будут незаконными, – сказал Хамнер.

– Конечно, сэр, но это их не останавливает. Думаю, они полагают, что завоевали такое право. А гвардия уже заявила, что поддержит выбор народа. – Уитлок иронически усмехнулся.

– Сколько моих техников в толпе? – спросил Хамнер. – Они ко мне прислушаются. Я это знаю.

– Может, и так, – согласился Уитлок. – Но сейчас их не так много, как раньше. Большинство не вынесло пожаров и грабежей. Но все же сколько-то их там есть.

– Можете вывести их оттуда? – спросил Фалькенберг.

– Как раз этим я сейчас и занимаюсь, – улыбнулся Уитлок. – В этом одна из причин моего появления здесь. Хочу, чтобы мистер Хамнер помог. Мои люди говорят техникам, что у них уже есть президент – мистер Хамнер, зачем им кто-то еще? Это действует, но несколько слов от их лидера не помешали бы.

– Верно, – согласился Фалькенберг. – Как, сэр?

– Я не знаю, что сказать, – возразил Хамнер.

Фалькенберг отошел к контрольной панели на стене.

– Господин вице-президент, я не могу вам приказывать, но настоятельно советую просто дать несколько обещаний. Скажите, что вскоре примете на себя правление и все пойдет по-другому. А потом прикажите возвращаться по домам или предстать перед судом за мятеж. Или попросите их вернуться домой в виде одолжения вам лично. Используйте то, что, по вашему мнению, подействует.

Речь получилась не очень хорошая, и большую ее часть толпа из-за криков не услышала. Джордж пообещал амнистию всем, кто покинет стадион, и пытался обратиться к прогрессистам, захваченным восстанием. Когда он опустил микрофон, Фалькенберг выглядел довольным.

– Еще полчаса, доктор Уитлок? – спросил он.

– Примерно, – подтвердил историк. – К этому времени все, кто хотел уйти, уйдут.

– Идемте, господин президент, – настойчиво сказал Фалькенберг.

– Куда? – спросил Уитлок.

– Поглядим, чем все кончится. Хотите посмотреть или предпочитаете пойти к своей семье? Можете идти куда угодно, за исключением ратуши или того, кто мог бы принять вашу отставку.

– Полковник, это нелепо. Вы не можете заставить меня быть президентом, и я не понимаю, что происходит.

Фалькенберг мрачно улыбнулся.

– А я и не хочу, чтобы вы понимали. Пока. У вас и так будет достаточно тяжелых воспоминаний, с которыми вам придется жить. Идемте.

Джордж Хамнер пошел за ним. В горле у него пересохло, и внутренности словно стянуло тугим узлом.

Первый и второй батальоны собрались во дворе дворца. Солдаты стояли рядами. Их синтекожаное боевое обмундирование покрылось грязью и сажей в уличных боях. Под мундирами бугрилась броня.

Солдаты молчали, и Хамнеру показалось, что они словно вырублены из камня.

– Следуйте за мной, – приказал Фалькенберг. Он направился ко входу на стадион. Там стоял лейтенант Баннерс.

– Стой! – приказал он.

– Правда, лейтенант? Вы хотите столкновения с моими войсками? – Фалькенберг указал на мрачные шеренги у себя за спиной.

Лейтенант Баннерс с трудом сглотнул. Хамнеру он показался очень молодым.

– Нет, сэр, – сказал он. – Но нам приказали никого не пропускать. Там чрезвычайное заседание Сената и Ассамблеи избирает нового президента, и мы не позволим вмешаться вашим наемникам.

– Там никого не избрали, – ответил Фалькенберг.

– Нет, сэр, но когда изберут, гвардия подчинится новому президенту.

– Я получил приказ вице-президента Хамнера арестовать лидеров оппозиции и подтверждение введения военного положения, – настаивал Фалькенберг.

– Простите, сэр. – Баннерс как будто говорил искренне. – Наш Совет офицеров решил, что отставка президента Будро действительна. Мы намерены уважать его решение.

– Понятно. – Фалькенберг отступил. Он сделал знак своим помощникам, и Хамнер присоединился к ним. Никто не помешал ему.

– Этого я не ожидал, – сказал Фалькенберг. – Чтобы пробиться через караульные помещения, потребуется неделя. – Он ненадолго задумался. И неожиданно резко обратился к Хамнеру: – Дайте мне ваши ключи!

Джордж, удивленный, протянул ему ключи. Фалькенберг широко улыбнулся.

– Есть и другой путь туда, вы-то знаете. Майор Севедж! Возьмите роты Д и Ф второго батальона и закройте выходы со стадиона. Окопайтесь и приготовьте оружие. Арестуйте всякого, кто будет выходить.

– Сэр.

– Окопайтесь получше, Джереми. Они могут выходить с оружием. Но не думаю, чтобы они были организованы.

– Стрелять в вооруженных людей?

– Без всякого предупреждения, майор. Без предупреждения. Главный старшина, ведите остальные войска за мной. Майор, в вашем распоряжении двадцать минут.

Фалькенберг провел войска по двору к входу в туннель и ключами Хамнера открыл дверь. На Хамнера он не обращал внимания. Спустился по лестнице и прошел под полем стадиона.

Джордж Хамнер держался рядом с ним. Он слышал топот идущих за ними колонн. Снова подъем по лестнице, быстрый подъем, так что Хамнер начал задыхаться. Солдаты подъема словно не заметили. «Разница в тяготении, – подумал Хамнер. – И привычке».

Наконец они достигли верха и рассыпались по коридорам. Фалькенберг расставил людей у всех выходов и вернулся к центральной двери. И стал ждать. Напряжение росло.

– Но…

Фалькенберг покачал головой. Вид его требовал молчания. Он стоял в ожидании, а секунды все бежали.

– ВПЕРЕД! – приказал Фалькенберг.

Двери распахнулись. Вооруженные солдаты быстро заняли верх стадиона. Большая часть толпы находилась ниже, а несколько невооруженных людей, пытавшихся сопротивляться полку, были сразу сметены. Мелькнули ружейные приклады, и снова наступила тишина. Фалькенберг взял у адъютанта громкоговоритель.

– ВНИМАНИЕ. ВНИМАНИЕ. ВЫ АРЕСТОВАНЫ СОГЛАСНО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ПОЛОЖЕНИЯ, ОБЪЯВЛЕННОГО ПРЕЗИДЕНТОМ БУДРО. СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ, И ВАМ НЕ ПРИЧИНЯТ ВРЕДА. ЕСЛИ НАЧНЕТЕ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ, БУДЕТЕ УБИТЫ.

Мгновение молчания, и толпа завопила, осознав сказанное Фалькенбергом. Многие смеялись. Затем с поля и с нижних рядов сидений начали стрелять. Хамнер услышал, как мимо его уха просвистела пуля. И только потом услышал грохот выстрела.

Внизу на поле один из лидеров взял громкоговоритель. Он кричал остальным:

– НАПАДАЙТЕ НА НИХ! ИХ НЕ БОЛЬШЕ ТЫСЯЧИ ЧЕЛОВЕК, А У НАС ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ. НАПАДАЙТЕ, УБЕЙТЕ ИХ!

Выстрелы участились. Несколько солдат Фалькенберга упали. Остальные стояли неподвижно в ожидании приказа.

Фалькенберг снова поднял громкоговоритель.

– ПОДГОТОВИТЬСЯ К ОГНЮ ЗАЛПОМ, ГОТОВЬСЬ. ЦЕЛЬСЯ. ЗАЛПОМ – ПЛИ!

Семьсот ружей выстрелили как одно.

– ПЛИ!

Кто-то закричал – долгий крик, бессловная мольба о помощи.

– ПЛИ!

Волна людей, устремившихся снизу, дрогнула и остановилась. Многие кричали, убегали, пытались спрятаться под сиденьями или укрыться за друзьями – уйти куда угодно от безжалостных стволов.

– ПЛИ!

Как будто один невероятно громкий выстрел, гораздо более длительный, чем выстрел из ружья. Выстрелы сливались друг с другом, и невозможно было различить гром отдельных ружей.

– ПЛИ!

Крики внизу нарастали.

– Во имя Господа…

– СОРОК ВТОРОЙ – ПРИГОТОВИТЬСЯ К АТАКЕ. ПРИМКНУТЬ ШТЫКИ. ВПЕРЕД! ДВИГАЙТЕСЬ И СТРЕЛЯЙТЕ, НЕ ДОЖИДАЯСЬ ПРИКАЗОВ.

Теперь выстрелы звучали непрерывно. Цепи одетых в кожу солдат устремились вперед и вниз, перескакивая через сиденья, неуклонно продвигаясь к толпе на поле.

– Главный старшина!

– СЭР!

– Снайперам и специалистам отойти и занять позиции. Стрелять только в вооруженных.

– Сэр!

Кальвин заговорил в свой коммуникатор. От каждой секции отделились люди и заняли позиции за сиденьями. И начали стрелять – быстро, но тщательно прицеливаясь. Всякий поднявший внизу оружие тут же падал замертво. Полк продолжал спускаться.

Хамнеру стало дурно. Отовсюду неслись крики раненых. «Боже, останови это, останови», – молился он.

– ПОДГОТОВИТЬ ГРАНАТЫ! – гремел в громкоговорителе голос Фалькенберга. – БРОСАЙ!

Сотни гранат по дуге устремились вниз, в толпу. Грохот многочисленных взрывов потонул в криках ужаса.

– ЗАЛПОМ – ПЛИ!

Полк спускался, пока не соприкоснулся с толпой. Последовала короткая схватка. Стреляли из ружей, сверкали алые штыки. Цепь задержалась, но на мгновение. И двинулась дальше, оставляя за собой страшный след. Мужчины и женщины запрудили выходы со стадиона. Задние лихорадочно пытались уйти, карабкались на упавших, сбивая по пути женщин, топча друг друга в попытках спастись. Снаружи затрещали пулеметы. Те, что были у ворот, отшатнулись и упали под напором сзади.

– Вы даже не позволяете им выйти! – кричал Хамнер Фалькенбергу.

– Вооруженным – нет. Они не должны уйти. – Лицо полковника было жестким и холодным, глаза сузились в щелки. Он бесстрастно следил за бойней, без всякого выражения осматривая происходящее.

– Вы хотите убить их всех?

– Всех, кто сопротивляется.

– Но они этого не заслужили! – Джордж Хамнер слышал, как дрожит его голос. – Не заслужили!

– Никто этого не заслужил, Джордж. ГЛАВНЫЙ СТАРШИНА!

– СЭР!

– Половине снайперов сосредоточиться на руководителях.

– СЭР!

Кальвин негромко заговорил в коммуникатор. Снайперы сосредоточили огонь на президентской ложе, расположенной над ними. Вдоль рядов залегших солдат перебегали центурионы, указывая цели. Снайперы продолжали непрерывно стрелять.

Ряды солдат в броне и коже неумолимо продвигались. Теперь они почти достигли нижнего ряда сидений. Стрельба поутихла, но на полуденном солнце по-прежнему сверкали алые штыки.

Еще одна секция повернула в сторону и направилась в конец стадиона – охранять небольшую группу пленных. Остальные продолжали движение, переступая через скользкие от крови сиденья.

Когда полк достиг уровня поля, продвижение его замедлилось. Сопротивления почти не было, но солдат останавливала толпа. Оставалось всего несколько участков активного сопротивления, и летучие взводы направлялись туда на подмогу. Снова полетели гранаты. Фалькенберг спокойно наблюдал за боем и редко пользовался коммуникатором. Внизу продолжали умирать люди.

Одна из рот построилась и быстро поднялась на верх стадиона с противоположной стороны. Рассыпалась вдоль края. Солдаты нацелили ружья вниз и дали новый страшный залп.

Неожиданно все кончилось. Сопротивление прекратилось. Была только кричащая толпа. Люди бросали оружие и бегали с поднятыми руками. Другие падали на колени, умоляя сохранить им жизнь. Последовал еще один смертоносный залп, и над стадионом воцарилась мертвая тишина.

Однако тишина мнимая, как немного погодя понял Хамнер. Оружие молчало, никто не выкрикивал приказы, но звук был. Кричали раненые. Слышались мольбы о помощи, стоны, гулкий кашель, когда кто-то старался прочистить порванные легкие.

Фалькенберг мрачно кивнул.

– Теперь мы должны отправиться в ратушу, мистер президент. Немедленно.

– Я… о Боже! – Хамнер стоял на вершине стадиона. Ноги у него подгибались, и он, чтобы не упасть, держался за колонну. Картина внизу казалась нереальной. Слишком много крови, целые реки, кровь струится по ступеням, льется по лестницам и впитывается в поросшее травой поле.

– Все кончено, – негромко сказал Фалькенберг. – Для всех нас. Полк улетит, как только вы прочно возьмете власть. Никаких проблем с электростанциями не будет. Теперь, после смерти Брэдфорда, техники вам поверят. А горожане без лидеров не будут сопротивляться.

Можете направлять их в глубину континента, сколько понадобится. Распределите их среди верных людей, и они не причинят беспокойств. Эта ваша амнистия – это было только предложение, но я его повторю.

Хамнер ошеломленно посмотрел на Фалькенберга.

– Да. Сегодня убито слишком много. Кто вы, Фалькенберг?

– Всего лишь наемник, господин президент. Ничего больше.

– Но… на кого вы работаете?

– Вот этот вопрос мне еще никто не задавал. На адмирала Лермонтова.

– Лермонтова? Но ведь вас выгнали из СоВладения! Вы здесь, потому что наняты… адмиралом? Наемник?

– Более или менее, – холодно кивнул Фалькенберг. – Флоту надоело, что его используют для вмешательства в жизни других людей без единого шанса… привести дела в порядок.

– И теперь вы улетаете?

– Да. Мы не можем здесь оставаться, Джордж. Никто не забудет того, что произошло сегодня. Вы не можете сохранить нас и создать способное работать правительство. Я заберу первый и второй батальоны и то, что осталось от четвертого. Нас ждет новая работа.

– А остальные?

– Третий батальон останется, чтобы помогать вам, – сказал Фалькенберг. – Мы собрали в третий батальон всех женатых, всех надежных людей и направили их на электростанции. Они не участвовали в бою. – Он посмотрел на стадион, потом снова на Хамнера. – Во всем вините меня, Джордж. Вы не приказывали. Вы можете сказать, что бойня совершалась по приказу Брэдфорда и он в припадке угрызений совести покончил с собой. Люди захотят в это поверить. Они захотят думать, что кто-то наказан за… за это. – Он махнул в сторону поля внизу. Откуда-то слышался детский плач.

– Это нужно было сделать, – настойчиво продолжал Фалькенберг. – Другого выхода не было. Иначе нельзя было сохранить цивилизацию… По оценке доктора Уитлока, при распаде погибла бы треть населения. Разведка Флота считала, что погибло бы больше. А теперь у вас есть шанс.

Фалькенберг говорил быстро, и Джордж подумал: «Кого он пытается убедить?»

– Уберите их из города, – говорил Фалькенберг. – Сделайте это, пока они не пришли в себя. Для этого вам большая помощь не понадобится. Они не будут сопротивляться. А мы восстановили железную дорогу. По железной дороге и кораблями вывозите людей на фермы. Конечно, без подготовки им будет трудно, но до зимы еще далеко…

– Я знаю, что делать, – прервал его Хамнер. Он прислонился к колонне и, казалось, при этой мысли испытал прилив сил. Да. Я знаю, что делать. Теперь. – Я всегда знал, что нужно сделать. Теперь мы можем начать. Мы не будем вас благодарить за это, но… вы спасли целую планету, Джон.

Фалькенберг мрачно посмотрел на него и показал на тела внизу.

– Черт побери, никогда так не говорите! – крикнул он. Голос его звучал почти пронзительно. – Я ничего не спас. Солдат может только выиграть время. Я не спас Хедли. Вам придется это сделать самим. И да поможет вам Бог, если вы не справитесь!

XII

Крофтоновская Энциклопедия современной истории и социальных проблем (Второе издание)

Наемники. Возможно, наиболее тревожным следствием ухода СоВладения с самых далеких колониальных планет (см. Движение независимости) стал быстрый рост численности вооруженных отрядов наемников. Такое развитие было предсказуемо и, возможно, неизбежно, хотя масштаб его превысил все ожидания.

На многих бывших колониальных планетах не было всепланетного правительства. Соответственно новые нации не обладали достаточным населением или развитой промышленностью, чтобы содержать большие и эффективные армии. Демобилизация многих соединений морской пехоты создала приток большого количества безработных, хорошо обученных солдат, и многие из них неизбежно собирались вместе и создавали наемные отряды.

Таким образом, перед колониальными правительствами встала суровая и неразрешимая дилемма. Сталкиваясь с силами наемников, специализирующихся на насилии, они могли ответить только тем же. Немногие колонии разорвали этот круг, создав собственные национальные армии, но с течением времени оказались не способны содержать их.

Таким образом, вдобавок к чисто наемническим организациям, таким, как наемный легион Фалькенберга, сейчас существуют национальные армии, которые сдаются внаем, чтобы сократить расходы своих правительств. Некоторые прежние колонии нашли подобную практику такой выгодной, что экспорт наемников стал для них главной статьей дохода, а набор и подготовка солдат – главным занятием.

Большой Сенат СоВладения попытался сохранить свое присутствие в прежних колониях провозглашением так называемых Законов войны (см.), которые подразумевают регулировку вооружения и тактики соединений наемников. Но применение этих законов не повсеместно и навязывается насильственно. Когда Сенат предлагает Флоту обеспечить соблюдение этих законов, неизбежно возникают подозрения, что преследуются другие, тайные, интересы СоВладения или что у некоторых сенаторов есть свои причины добиваться такого решения.

Соединения наемников в целом пополняются из тех же источников, что и морская пехота СоВладения, и подчеркивают свою верность товарищам и командирам, а не определенному правительству. То, в какой степени командирам наемников удалось отрезать своих подчиненных от национального влияния, вызывает одновременно удивление и тревогу.

Наиболее известные соединения наемников описаны в отдельных статьях. См.: Завет, Фридланд, Ксанаду, Наемный легион Фалькенберга, Новый иностранный легион, Жандармерия Катанги, Командос Мулмана…

Наемный легион Фалькенберга. Исключительно частная военная организация, созданная на основе бывшего Сорок второго полка морской пехоты СоВладения под командованием полковника Джона Кристиана Фалькенберга III. Фалькенберг при сомнительных обстоятельствах был уволен из Флота СоВладения, а вскоре после этого был расформирован и его полк. Большинство бывших офицеров и солдат Сорок второго предпочли остаться с Фалькенбергом.

Впервые легион Фалькенберга был нанят правительством только что получившей независимость колонии Хедли (см.) для подавления гражданских волнений. Подавление неудавшегося восстания после ухода СоВладения вызвало многочисленные обвинения в адрес обеих сторон в жестокости и излишнем насилии, но правительство Хедли выразило удовлетворение деятельностью Фалькенберга.

После выполнения этого задания легион Фалькенберга принимал участие во многих малых оборонительных и наступательных войнах по крайней мере на пяти планетах и приобрел репутацию одной из наиболее эффективных и подготовленных небольших независимых воинских частей.

Затем легион нанял губернатор Танита – тюремной планеты СВ.

Это последнее назначение вызвало отчаянные споры в Большом Сенате, поскольку планета Танит оставалась под контролем СВ. Однако адмирал Лермонтов указал, что бюджет Флота не позволяет содержать на планете регулярные силы морской пехоты из-за постоянных сокращений, принимаемых самим Сенатом; после долгих дебатов решение о найме легиона было поддержано в качестве альтернативы формированию нового полка морской пехоты СВ.

По последним сообщениям, легион Фалькенберга остается на Таните. Однако срок действия контракта, заключенного с губернатором планеты, закончился.

На экране адмирала Лермонтова изображение Земли сменила яркая картина Танита. Эту планету можно было бы принять за Землю: облака скрывают очертания суши и воды и свиваются в типичный тропический циклон.

При более внимательном взгляде становились видны различия. Солнце желтое: звезда Танит не такая горячая, как Солнце, но Танит к ней ближе. Здесь год короче, и большие пространства занимают болота, курящиеся паром в желто-оранжевом сиянии.

Несмотря на отвратительный климат, Танит очень ценная планета. Это самое близкое и самое удобное место для избавления от тех, кто лишен права жить на Земле. Нет лучшего способа обойтись с преступниками, чем отправить их на тяжелую – и полезную – работу на другую планету. Танит получает всех: мятежников, преступников, недовольных, жертв административного произвола – все отбросы цивилизации, которая больше не может себе позволить содержать тех, кто ей не подходит.

Танит также важнейший источник борлоя, который Всемирная фармацевтическая ассоциация называет «лучшим эйфорическим средством». Благодаря постоянным поставкам борлоя удается держивать граждан на Благотворительных островах. Счастье, которое дарит наркотик, искусственное, но, тем не менее, оно совершенно реально.

– Итак, я торгую наркотиками, – сказал Лермонтов гостю. – Не этого я ждал, когда стал адмиралом.

– Простите, Сергей. – Сенатор Мартин Грант постарел; за десять прошедших лет он стал выглядеть на сорок лет старше. – Флоту лучше иметь собственный источник дохода от плантаций борлоя, чем рассчитывать на то, что я могу вам добыть в Сенате.

Лермонтов с отвращением кивнул.

– Это должно кончиться, Мартин. Каким-то образом, где-то – но это должно кончиться. Я не могу содержать войска на деньги, полученные от продажи наркотика – к тому же выращенного рабами. Из солдат плохие рабовладельцы.

Грант только пожал плечами.

– Легко решить так, не правда ли? – Адмирал покачал головой. – Конечно, есть пороки, свойственные солдатам и морякам. Их у нас пруд пруди, но это не те пороки, что подрывают способность солдата сражаться. А рабовладение разлагает все, к чему прикоснется.

– Если вы испытываете такие чувства, что я могу ответить? – спросил Мартин Грант. – Никакой альтернативы предложить не могу.

– А я не могу продолжать, – сказал Лермонтов. Он яростно нажал на клавишу, и Танит исчез с экрана. Из черноты, на мгновение заполнившей экран, выплыла Земля, более голубая, но для Лермонтова гораздо более прекрасная. – Там, внизу, глупцы, – произнес Лермонтов. – И мы здесь не лучше. Мартин, я снова и снова спрашиваю себя: почему мы ничего не можем удержать под контролем? Ничего. Почему нас тащит, словно щепки в потоке? Человек может руководить своей судьбой. Я это знаю. Почему же мы так беспомощны?

– Вы спрашиваете себя об этом не чаще, чем я, – ответил сенатор Грант. Голос его звучал негромко и устало. – По крайней мере мы все еще пытаемся. Дьявол, да у вас больше власти, чем у меня. В вашем распоряжении Флот, и есть тайные фонды, которые вы получаете на Таните… Боже, Сергей, если вы ничего не можете сделать…

– Я могу только помочиться на пожар, – сказал Лермонтов. – И это почти все. – Он пожал плечами. – Итак, если это все, что я могу сделать, я буду продолжать пускать воду. Хотите выпить?

– Спасибо.

Лермонтов отошел к бару и достал бутылки. Его разговоров с сенатором Грантом никто никогда не слышал, даже адъютанты, состоявшие при нем много лет.

– Прозит.

– Прозит!

Они выпили. Грант взял сигару.

– Кстати, Сергей, что вы сделаете с Фалькенбергом – теперь, когда с неприятностями на Таните покончено?

Лермонтов холодно улыбнулся.

– Я надеялся, что вы найдете решение. У меня нет больше средств…

– Деньги Танита…

– Они нужны повсюду, просто чтобы не дать Флоту распасться, – решительно ответил Лермонтов.

– Значит, Фалькенбергу придется самому искать выход. С его репутацией проблем у него не будет, – сказал Грант. – А если будут, все равно его неприятности ничто в сравнении с нашими.

XIII

Зной придавил влажные поля. На Таните солнце светит пятнадцать часов в сутки, и за два часа до полудня уже невыносимо жарко; на Таните все дни такие. Даже в середине зимы в полдень от джунглей поднимается пар.

Небо над полковым лагерем желто-серое. К западу джунгли переходят в неизбежные болота, где фыркают звери вимы, поглубже зарываясь в защищающую от жары грязь. В самом лагере воздух горячий и влажный, проникнутый сильным запахом плесени и разложения.

Лагерь полка представляет собой остров геометрической точности в путанице джунглей и холмов. Каждая окруженная рвом желтая казарма одинаково далеко отстоит от всех остальных, каждая рота создает свой ряд во главе с домом центуриона с одного конца и домом старшего сержанта с другой.

Широкая улица отделяет ряд Центурионов от Линии командиров рот, а еще дальше – более короткая Линия старших офицеров. Пирамида сужается к вершине, и в этой вершине располагается единственное здание: там живет полковник. Остальные офицеры живут с женами, и на одном краю лагеря размещаются квартиры женатых наемников. Но полковник живет в одиночестве.

Гость вместе с полковником наблюдал за церемонией, которая возникла в Англии в дни королевы Анны, когда командирам полков платили в соответствии с силой их частей и когда люди королевы хотели убедиться, что каждый оплаченный солдат пройдет перед ними на параде – или, по крайней мере, просто существует.

Гость, историк-любитель, с сухой усмешкой наблюдал за парадом. Война изменилась, и солдаты больше не шагают ровными рядами, чтобы по команде произвести залп, но полковникам снова платят в зависимости от того, какие силы они могут выставить в бою.

– Отдать рапорт! – Приказ адъютанта легко пронесся над плацем, долетев до неподвижных синих и золотых квадратов.

– Первый батальон, рота Б патрулирует. Батальон в полном составе, за исключением дежурных, сэр.

– Второй батальон в полном составе, за исключением дежурных, сэр.

– Третий батальон в полном составе, за исключением дежурных, сэр.

– Четвертый батальон, четыре человека отсутствуют без разрешения, сэр.

– Как неловко, – негромко заметил гость. Полковник попытался улыбнуться, но у него не очень получилось.

– Артиллерия присутствует в полном составе, за исключением дежурных, сэр.

– Группа разведки в полном составе, сэр!

– Саперы в полном составе, сэр!

– Батальон огневой поддержки, авиагруппа на патрулировании. Батальон присутствует в полном составе, за исключением дежурных, сэр!

– Офицеры штаба присутствуют или находятся на задании, сэр!

Адъютант отвечал на каждое приветствие, потом резко повернулся и козырнул полковнику.

– Полк в полном составе, за исключением четверых в самоволке, сэр!

Полковник Фалькенберг ответил на приветствие.

– Займите свое место.

Капитан Фаст повернулся кругом и прошел на свое место.

– Парад, шагом марш!

– Оркестр!

Оркестр заиграл военный марш, который уже в двадцатом веке был старым, и под его звуки полк построился в колонну и двинулся вокруг плаца. Когда рота подходила к трибуне, все одновременно поворачивали головы, опускали в приветствии знамена и флажки, а офицеры и центурионы картинно взмахивали саблями.

Гость кивнул про себя: «Не очень современно. В восемнадцатом веке умение солдат шагать строем, а офицеров – владеть шпагой имело прямое отношение к боеспособности. Но не сейчас. Тем не менее, церемония производит впечатление».

– Слушать приказы! – Главный старшина прочел приказы по полку. Повышения, расписание дежурств, ежедневные работы по полку. Гость начал потеть.

– Очень впечатляюще, полковник, – сказал он. – Наши вашингтонские солдаты в свой лучший день не могли бы так выглядеть.

Джон Кристиан Фалькенберг холодно кивнул.

– Хотите сказать, что в поле они могут быть не так хороши, господин министр? Хотите еще одну демонстрацию?

Говард Баннистер пожал плечами.

– А что она докажет, полковник? Вам необходима новая работа, иначе ваш полк отправится ко всем чертям. Не думаю, чтобы погоня за беженцами на тюремной планете СоВладения очень привлекала ваших солдат.

– Конечно, нет. Но когда мы впервые прибыли сюда, положение было не таким простым.

– Это я тоже знаю. 42-й – одна из лучших частей морской пехоты. Никогда не мог понять, почему расформировали именно его. Я говорю о вашем теперешнем положении: вы застряли со своими войсками без транспорта. Вы ведь не собираетесь провести остаток жизни на Таните?

Главный старшина кончил зачитывать распоряжения на день и терпеливо ждал инструкций. Полковник Фалькенберг разглядывал своих солдат в ярких мундирах, неподвижно застывших в жарком полдне Танита. На мгновение на его лице промелькнула легкая улыбка. Из этих четырех тысяч человек мало кого он не знал по имени или не был знаком с его историей.

Когда 42-й наняли для наведения порядка на Хедли, лейтенанта Фаркуара навязали ему в качестве представителя партии. Он стал хорошим офицером и после выполнения задания решил улететь с полком. Рядовой Альказар – задумчивый гигант, мучимый неутолимой жаждой, самый медлительный солдат в роте К, но он может нести груз впятеро больше своего веса по любой местности. Десятки, сотни человек, каждый со своими достоинствами и недостатками, все они вступили в полк наемников без надежды на возвращение домой и с сомнительными перспективами на будущее, если им не удастся убраться с Танита.

– Главный старшина.

– Сэр.

– Останетесь со мной и будете засекать время. Трубач, сигнал полной готовности к посадке на корабли.

– Сэр!

Трубач, поседевший ветеран с сержантскими нашивками, поднял сверкающий инструмент с синими и золотыми кистями, и над плацем полились ноты военного сигнала. И не успели они стихнуть, как стройные ряды превратились в массу бегущих людей.

Суматохи было меньше, чем ожидал Говард Баннистер. Через невероятно короткий промежуток времени вернулся первый солдат. Солдаты выбегали из казарм небольшими группами, потом целыми ротами, потом – лишь отдельные отставшие. Теперь вместо ярких мундиров на них был тусклый боевой наряд из синтетической кожи, под которым бугрилась немурлоновая броня. Оружие больше не сверкало. На головах боевые шлемы, начищенные сапоги сменились более мягкой кожей. Пока полк строился, Баннистер обернулся к полковнику.

– А зачем трубачи? Мне казалось, это несколько устарело.

Фалькенберг пожал плечами.

– Вы предпочли бы приказы голосом? Не забывайте, господин министр, наемники живут не только в бою, но и в гарнизоне. Трубы напоминают им, что они солдаты.

– Наверно, вы правы.

– Время, главный старшина? – спросил адъютант.

– Одиннадцать минут восемнадцать секунд, сэр.

– Вы хотите заставить меня поверить, что ваши люди готовы немедленно улететь? – спросил Баннистер. Выражение его лица ясно свидетельствовало о недоверии.

– Потребуется несколько больше времени для погрузки артиллерии и оружейного батальона, но пехота может отправляться немедленно.

– Мне трудно в это поверить. Разумеется, солдаты знают, что это всего лишь тренировка.

– Откуда им это знать?

Баннистер рассмеялся. Это был плотный человек в дорогом деловом костюме, засыпанном на груди сигарным пеплом. Когда он рассмеялся, частицы пепла поднялись в воздух.

– Ну, вы и ваш главный старшина по-прежнему в парадных мундирах.

– Оглянитесь, – сказал Фалькенберг.

Баннистер повернулся. Охрана Фалькенберга и трубач стояли на местах, и их сине-золотые мундиры резко контрастировали с мрачной синтекожаной одеждой группы, стоявшей за ними.

– У штабного взвода собственное обмундирование, – объяснил Фалькенберг. – Главстаршина.

– Сэр!

– Мистер Баннистер и я осмотрим войска.

– Сэр!

Фалькенберг и гость спустились с трибуны, а Кальвин во главе дежурного взвода пошел следом.

– Выберите любого, – посоветовал Фалькенберг. – Жарко. Сейчас уже не меньше сорока градусов.

Баннистер думал о том же.

– Да. Нет смысла их мучить. В таком обмундировании жара должна быть невыносимой.

– Я думал не о солдатах, – сказал Фалькенберг.

Военный министр выбрал роту Л третьего батальона. Все солдаты выглядели совершенно одинаково, если не считать роста. Баннистер поискал, к чему бы придраться: незастегнутая пряжка, что-нибудь указывающее на индивидуальность – и ничего не нашел. Он подошел к ветерану лет сорока, с лицом в шрамах. Должно быть, регенерационная терапия вернула ему половину тела.

– Вот этот.

– Выйди из строя, Висорик! – приказал Кальвин. – Покажи содержимое ранца.

– Сэр!

Рядовой Висорик, возможно, едва заметно улыбнулся, но даже если так, Баннистер этого не заметил. Солдаты штабного взвода помогли ему разложить защитное нейлоновое покрытие, и Висорик принялся выкладывать на него вещи из ранца.

Ружье, новое абердинское семимиллиметровое полуавтоматическое, с десятью патронами в обойме и круглым магазином на пятьдесят патронов, все патроны на месте, все безупречно чистое. Патронташ. Пять гранат. Нейлоновый пояс со штыком, фляжкой, ложкой и чашкой из нержавеющей стали. Плащ и пончо, стопка нижнего белья…

– Обратите внимание: он готов к любому климату, – заметил Фалькенберг. – Для нетанитской среды ему полагается дополнительное оборудование, но он может выжить на любой обитаемой планете, куда ни попадет.

– Да. – Баннистер заинтересованно наблюдал. Ранец не казался тяжелым, но Висорик продолжал доставать из него вещи. Сумка первой помощи, оборудование химической защиты, концентрированный полевой рацион, суп и концентраты, небольшая полевая печь на керосине…

– Что это? – недоверчиво спросил Баннистер. – Такие есть у каждого?

– По одной на каждую манипулу, сэр, – ответил Висорик.

– Это его доля оборудования на пятерых, – объяснил Фалькенберг. – В нашем полку основную боевую единицу составляют монитор, трое опытных рядовых и один новобранец, и мы стараемся, чтобы каждая манипула полностью себя обеспечивала.

Из ранца продолжало появляться оборудование. Почти все из легких сплавов и пластика, но Баннистер гадал: каков же общий вес? Саперная лопатка, колышки для палатки, нейлоновое покрытие, миниатюрный пламенный резак, оборудование для ремонта оружия в полевых условиях, прицел ночного видения для ружья, небольшая пластиковая трубка в метр длиной и восьми сантиметров в диаметре…

– А это что такое? – спросил Баннистер.

– Зенитная ракета, – ответил Фалькенберг. – Против реактивных самолетов неэффективна, но вертолет сбивает в девяноста пяти процентах случаев. Может использоваться и против танков. Мы не хотим, чтобы наши люди излишне зависели от тяжелого вооружения.

– Понятно. Ваши люди кажутся хорошо оснащенными, полковник, – заметил Баннистер. – Должно быть, им тяжело идти.

– Двадцать один килограмм при стандартном тяготении, – ответил Фалькенберг. – Здесь немного больше, на Вашингтоне будет немного меньше. У каждого недельный рацион, оружие для кратковременного боя и достаточно оборудования, чтобы жить в поле.

– А что за маленькая сумка на поясе? – с интересом спросил Баннистер.

Фалькенберг пожал плечами.

– Личные вещи. Вероятно, все, что у него есть. Но если хотите осмотреть, нужно попросить разрешения у Висорика.

– Не нужно. Спасибо, рядовой Висорик. – Говард Баннистер достал из внутреннего кармана яркий платок и вытер лоб. – Ну хорошо, полковник. Вы очень убедительны – вернее, ваши люди. Пойдемте к вам в кабинет и поговорим о деньгах.

Когда они ушли, Висорик и главный старшина Кальвин понимающе подмигнули друг другу, а монитор Харцингер облегченно вздохнул. А ну как важный гость выбрал новобранца Латтерби! Да этот парень и собственной задницы обеими руками не найдет.

XIV

В кабинете Фалькенберга было жарко. Комната большая, и вентилятор под потолком тщетно пытался поднять ветерок. На Таните с его влажным воздухом джунглей все становится мокрым. Говарду Баннистеру показалось, что в узком промежутке между шкафом с папками и стеной он заметил наросты грибов.

По контрасту с самим помещением обстановка казалась изысканной. Все ручной работы – результат труда сотен солдат, которые уделяли свободное время украшению кабинета своего командира. Они сговорились с главным старшиной Кальвином, и тот уломал Фалькенберга отправиться на полевую инспекцию, а сами они тем временем заменили его старую мебель на легкую и функциональную, к тому же украшенную батальными сценами, вырезанными вручную.

Большой письменный стол совершенно пуст. С одной стороны, в пределах досягаемости, столик с документами. С другой – куб со стороной два метра с трехмерным изображением всех известных обитаемых планет. В буфете с причудливо изогнутыми ножками – оборудование связи и бутылки виски. Фалькенберг предложил гостю выпить.

– А можно что-нибудь со льдом?

– Конечно. – Фалькенберг повернулся к буфету и заговорил, отчетливо сменив тон: – Вестовой, два джина с тоником и много льда, пожалуйста. Подойдет, господин министр?

– Да, спасибо. – Баннистер не привык к такому привычному использованию электроники. – Послушайте, не будем ходить вокруг да около. Мне нужны солдаты, а вам нужно убраться с этой планеты. Все очень просто.

– Вряд ли, – возразил Фалькенберг. – Вы не упомянули об оплате.

Говард пожал плечами.

– У меня мало денег. Вашингтон почти ничего не экспортирует. А то, что мог бы экспортировать, не вывозится из-за блокады Франклина. Перевозка и ваша оплата поглотят почти все, что мы имеем. Но, вероятно, вы все это уже знаете: мне говорили, что у вас есть доступ к данным разведки Флота.

Фалькенберг пожал плечами.

– У меня свои способы. Вы, конечно, готовы положить заработанные нами деньги на счет у Дайана?

– Да. – Баннистер удивился. – Дайан? У вас действительно есть свои источники информации. Мне казалось, наши операции с Новым Иерусалимом содержатся в тайне. Хорошо – у нас есть договоренность с Дайаном о транспортировке. На это ушли все наши средства, так что все остальное – это деньги чрезвычайных фондов. Но мы, тем не менее, можем предложить вам то, в чем вы нуждаетесь. Землю, хорошую землю и постоянную базу, гораздо более приятную, чем Танит. Мы можем также предложить… возможность стать частью независимой нации, хотя не думаю, чтобы это много для вас значило.

Фалькенберг кивнул.

– Поэтому вы… прошу прощения. – Он замолчал: ординарец внес поднос со звякающими стаканами. Солдат был в боевом обмундировании, с ружьем на плече.

– Хотите, чтобы солдаты продолжили демонстрацию? – спросил Фалькенберг.

Баннистер поколебался.

– Думаю, нет.

– Вестовой, попросите главного старшину дать приказ «отбой». Свободны. – Он снова повернулся к Баннистеру. – Итак. Вы выбрали нас, потому что вам нечего предложить. Новые демократы на Фридланде довольны своей базой, как и шотландцы на Завете. Ксанаду хочет получить деньги до того, как приведет в действие войска. Вы, конечно, можете наскрести что-нибудь на Земле, но в настоящее время в найме нуждается только один хорошо подготовленный отряд. Почему вы считаете, что нас так легко нанять, господин министр? Ведь ваше дело на Вашингтоне проиграно, верно?

– Не для нас. – Говард Баннистер вздохнул. Из него словно выпустили воздух. – Ну, хорошо. Наемники Франклина нанесли поражение последней организованной полевой армии, которая у нас была. Теперь сопротивление состоит из партизанских операций, и мы оба знаем, что так войну не выиграть. Нам нужна организованная сила, на которую мы могли бы опереться, но у нас ее нет. – Боже, у нас ничего нет. Баннистер вспомнил вершины неровных холмов, выветренные горы с заснеженными верхушками и ущелья, где воздух такой прозрачный и прохладный и где располагаются ранчо. Он вспомнил равнины, золотистые от мутировавшей пшеницы, с качающимися на ветру колосьями местных зерновых. Армия патриотов шла на последнюю битву.

Они шли с песнями в сердце. Их цель справедлива, и после того, как они разбили регулярную армию Франклина, им противостоят только наемники. Свободные люди против наемников в последней кампании.

Патриоты вышли на равнину за пределами столицы, уверенные, что наемники не устоят против них. Мрачные шотландцы с Завета перемололи пехоту, а взводы бронированных воинов с Фридланда ударили с фланга и с тыла, уничтожив линии снабжения и захватив штаб. Армия Вашингтона была не столько разгромлена, сколько разогнана, она превратилась во множество изолированных групп, чей энтузиазм не мог противостоять железной дисциплине наемников. За три недели они потеряли все отвоеванное за два года войны.

И все же – планета заселена слабо. У Федерации Франклина мало солдат, и она не может постоянно содержать наемников. В горах и на равнинах поселки бурлят, их жители готовы снова восстать. Нужна лишь небольшая искра, чтобы поднять их.

– У нас есть шанс, полковник. Я не стал бы тратить деньги и рисковать жизнью наших людей, если бы так не считал. Позвольте показать вам. У меня в багаже карта.

– Покажите на этой. – Фалькенберг открыл ящик стола и извлек небольшой пульт управления. Прикоснулся к клавишам, и прозрачная серая поверхность стола раскрасилась многоцветьем. Появилось изображение Вашингтона в полярной проекции.

Один континент неправильной формы на верху планеты. От 25-го градуса северной широты и до самого южного полюса только вода. Континент изрезан глубокими заливами и почти пересекающими его морями. На узкой полоске суши, уходящей вниз от 30 до 50 широт, красными точками обозначены поселки.

– У вас не очень много пригодной для жизни земли, – заметил Фалькенберг. – Полоска длиной в четыре тысячи и шириной в тысячу километров. Кстати, а почему Вашингтон?

– Первые поселенцы были родом из штата Вашингтон. И климат похож. Вторая планета в системе – Франклин. Там больше промышленности, чем у нас, но еще меньше сельскохозяйственных земель. Франклин заселен в основном выходцами из южных штатов США. Они называют себя Конфедерацией. Вашингтон заселялся с Франклина.

Фалькенберг усмехнулся.

– Диссиденты, недовольные колонией диссидентов. Вы, должно быть, очень независимые люди.

– Настолько независимые, что не позволим Франклину управлять нами. Они обращаются с нами как со своим придатком, и мы этого не потерпим!

– Потерпите, если не найдете тех, кто будет за вас воевать, – жестко напомнил Фалькенберг. – Итак, вы предлагаете нам транспортировку, вклад для оплаты отлета – как страховку на всякий случай, небольшую плату за нашу службу и землю, на которой мы могли бы поселиться.

– Да, верно. Вы сможете использовать этот проклятый вклад для перевозки своих солдат. Или получить его наличными. Но это все, что мы можем предложить, полковник. – И будьте вы прокляты. Вам все равно, но мне приходится иметь с вами дело. Пока.

– Да. – Фалькенберг мрачно разглядывал карту. – Мы можем столкнуться с ядерными оружием?

– У них есть немного, но у нас тоже. Наше спрятано в столице Франклина, так что у нас ничья.

– Понятно. – Фалькенберг кивнул. Ситуация не оригинальная. Флот СВ по-прежнему пытается сохранить запрет на такое оружие. – У них все еще горцы с Завета, которые высекли вас в последний раз?

Баннистер поморщился при этом напоминании.

– Черт возьми, там погибли достойные люди, и вы не имеете права…

– У них по-прежнему есть наемники с Завета, господин министр? – повторил вопрос Фалькенберг.

– Да. Плюс бригада тяжелого вооружения с Фридланда и десять тысяч наемников с Земли, несущих гарнизонную службу.

Фалькенберг презрительно фыркнул. Никто не отнесется серьезно к земным отбросам. Лучшие земные новобранцы приходят в растущие национальные армии. Баннистер согласно кивнул.

– И еще примерно восемь тысяч солдат Конфедерации, местных жителей Франклина, которые не ровня нашим вашингтонцам.

– Вы на это надеетесь. Но не списывайте франклинцев со счета, мистер Баннистер. Они составляют ядро очень неплохой армии, как вам известно. Мне известно, что у них есть планы новых завоеваний – после того как они утвердят свое господство на Новом Вашингтоне.

Баннистер осторожно согласился.

– Именно отсюда проистекает наша отчаянная нужда, полковник. Мы не получим мира, подчинившись Конфедерации: она планирует бросить вызов СоВладению, когда сумеет построить собственный флот. Мне не понятно, почему Флот СВ до сих пор не обратил внимания на эти планы, но очевидно, что Земля не собирается ничего предпринимать. Через несколько лет у Конфедерации будет собственный флот, он будет таким же сильным, как у Ксанаду и Дуная – во всяком случае достаточно сильным, чтобы сразиться с СВ.

– Вы слишком изолированы, – ответил Фалькенберг. – Большой Сенат не может содержать Флот на таком уровне, чтобы защищать хотя бы то, что имеет. Тем более нет денег для вмешательства в дела вашего сектора. Недальновидные ублюдки только пытаются пригасить вспыхнувшие пожары, а те немногие сенаторы, которые способны заглянуть на десять лет вперед, не обладают достаточным влиянием. – Он неожиданно покачал головой. – Но это не наша проблема. Ну, хорошо, а как с обеспечением безопасности высадки? У меня нет шлюпок для нападения, и сомневаюсь, чтобы у вас хватило денег нанять их на Дайане.

– Да, это нелегко, – согласился Баннистер. – Однако высадиться можно. На Новом Вашингтоне невероятно высокий прилив, но мы знаем свои берега. Капитан с Дайана сможет за одну ночь высадить вас здесь или здесь… – Военный министр мятежников указал несколько заливов и фиордов, глубоко врезающихся в берег. – У вас будет два часа спокойной воды. В любом случае другого времени нет: по истечении этих двух часов спутники-шпионы Конфедерации засекут корабль.

XV

Роджер Хастингс привлек к себе красивую брюнетку – жену – и склонился к яме для барбекю. Поза получилась отличная, и фотографы сделали несколько снимков. Они просили еще, но Хастингс покачал головой.

– Хватит, парни, хватит! Я всего лишь принес присягу как мэр Алланспорта, а вам кажется, что я генерал-губернатор всей планеты!

– Но сделайте заявление! – умоляли репортеры. – Поддержите ли вы планы перевооружения Конфедерации? Ваша плавильня может производить необходимые для кораблей сплавы…

– Я сказал хватит, – приказал Роджер. – Идите выпейте. – Репортеры неохотно отступили. – Какие настойчивые ребята, – сказал Хастингс жене. – Жаль, что у нас только одна газета.

Хуанита рассмеялась.

– Ты бы не возражал, чтобы твои снимки появились в столичной «Таймс». Но вопрос справедлив, Роджер. Что ты собираешься делать с военной политикой Франклина? Что случится с Харли, когда Конфедерация начнет расширяться? – Веселые нотки исчезли из ее голоса: она вспомнила о сыне, служившем в армии.

– Я мало что могу сделать. С мэром Алланспорта не консультируются по вопросам большой политики. Черт возьми, милая, не начинай хоть ты. День был такой хороший.

Дом Хастингса, сложенный из добытого в каменоломне местного камня, стоит на высоком холме над заливом Нанаймо. Под ним на холмах, спускаясь почти до самого песчаного пляжа, на который накатывали волны бесконечного прибоя, раскинулся город Алланспорт. По ночам и отсюда можно услышать грохот волн.

Они взялись за руки и смотрели на море за островом, который образует гавань Алланспорта.

– Вот она! – сказал Роджер. Он указал на стену воды в два метра высотой. Прибой ударил в оконечность острова Ваада и повернул к городу.

– Жаль бедных моряков, – сказала Хуанита.

Роджер пожал плечами.

– Грузовой корабль стоит на прочном якоре.

Они видели, как приливная волна подбрасывает стопятидесятиметровый корабль. Прибой едва не развернул его, и корабль опасно раскачивался, пока не встал носом к наступающей волне. Казалось, ничто его не удержит, но якорные цепи были изготовлены на фабрике Роджера, и он знал, как они прочны.

– Хороший был день, – вздохнула Хуанита. Они жили в одном из больших поместий, расположенных на склоне холма над Алланспортом, и праздник выплеснулся из дома во двор, на газоны и во двор соседей. Передвижные бары, за которыми стояли участники предвыборной кампании Роджера, поставляли бесконечную череду местных вин и коньяков.

На западе, на своем постоянном месте в небе, висел двойник Нового Вашингтона – Франклин. Когда на Новом Вашингтоне наступает двадцатичасовой день, этот шар тает, но вечером снова возникает серебристым пятном и быстро увеличивается в темноте. Красноватые тени пляшут на туманной поверхности Франклина.

Роджер и Хуанита молча любовались звездами, планетой, закатом. Алланспорт – фронтирный город слабонаселенной планеты, но для них – родина, и они любили ее.

Прием по поводу инаугурации прошел успешно, но оказался очень утомительным. Довольный Роджер направился в гостиную, а Хуанита поднялась на второй этаж, чтобы уложить спать детей. Владелец плавильни и литейных цехов, Роджер владел также одним из красивейших домов на полуострове Раньера. Высокой и гордой большой каменной постройкой в георгианском стиле, с просторной прихожей и обитыми панелями комнатами. В своей любимой консервативно обставленной гостиной Роджер увидел Мартина Ардуэя.

– Еще раз поздравляю, Роджер, – прогудел полковник Ардуэй. – Мы все тебя поддержим. – Эти слова не простая инаугурационная лесть. Хотя сын Ардуэя Йохан женат на дочери Роджера, на выборах полковник был противником Роджера, а у Ардуэя большое число друзей среди сторонников жесткой политики, лоялистов Алланспорта. Полковник также командует местной милицией. Йохан – капитан этой же милиции. Собственный сын Роджера Харли всего лишь лейтенант, но в регулярной армии.

– Ты рассказал Харли о своей победе? – спросил Ардуэй.

– Не смог. Нет связи с Ванкувером. Кстати, сейчас ни с кем нет связи.

Ардуэй флегматично кивнул. Алланспорт – единственный город на полуострове, и от него до ближайшего поселка тысяча километров. Новый Вашингтон так близок к своей звезде – красному карлику, что потеря связи обычна для большинства дней стандартного пятидесятидвухдневного года планеты. Перед началом восстания планировалась прокладка подводного кабеля в залив Престона, и теперь, когда восстание кончилось, можно снова приступать к работе.

– Я хочу сказать, что мы тебя поддержим, – повторил Ардуэй. – Я по-прежнему считаю, что ты ошибаешься, но невозможно проводить две политики одновременно. Надеюсь, твоя сработает.

– Послушай, Мартин, нельзя обращаться с повстанцами как с изменниками. Они слишком нужны нам. Здесь повстанцев не так много, но если я проведу законы о конфискации, это вызовет недовольство на востоке. Хватит с нас кровопролития. – Роджер потянулся и зевнул. – Прошу прощения. День был тяжелый, а с тех пор, как я был шахтером, прошло немало времени. Тогда я мог работать весь день и пить всю ночь.

Ардуэй пожал плечами. Как и Хастингс, он тоже когда-то был шахтером, но в отличие от мэра не сохранил форму. Он не располнел, но стал лысым и округлым мужчиной с животиком, который заметно выпячивался над широким поясом гарнизонного мундира. Это портило его внешность, когда он надевал мундир (а полковник норовил его надеть при малейшей возможности).

– Теперь ты у руля, Роджер. Я не собираюсь стоять у тебя на пути. Может, ты даже переманишь на свою сторону старинные семейства повстанцев, и они тоже выступят против дурацкой империалистической политики Франклина. Бог свидетель, у нас достаточно проблем дома, не стоит искать их повсюду. Так мне кажется. Но что там происходит?

Внизу в городе слышались крики.

– Боже, кажется, это выстрелы? – спросил Роджер. – Ну-ка, узнаем, что происходит. – Он неохотно встал из удобного кожаного кресла. – Алло, алло… В чем дело? Мартин, телефон не работает. Глухо.

– Это были выстрелы, – сказал полковник Ардуэй. – Мне это не нравится… Повстанцы? Корабль пришел сегодня днем, но ведь на его борту не могло быть повстанцев. Нам лучше спуститься и посмотреть самим. Ты уверен, что телефон не работает?

– Абсолютно, – негромко ответил Роджер. – Боже, надеюсь, это не новый мятеж. Но на всякий случай вызови своих солдат.

– Верно. – Ардуэй достал из сумки на поясе карманный коммуникатор. И начал говорить в него с растущим волнением. – Роджер, что-то неладно! Ничего, кроме статики. Кто-то забивает все частоты связи.

– Ерунда. Мы вблизи периастра. Причина в солнечных пятнах. – Хастингс говорил уверенно, но про себя молился: «Лишь бы не новая война». Она не станет угрозой для Алланспорта и всего полуострова: здесь всего горстка мятежников, но придется выставлять войска и направляться в другие районы мятежа, вроде Высокого Брода и долины Колумбии. Проклятие! Он вспомнил горящие ранчо и плантации во время последнего восстания.

– Черт побери, неужели эти люди не понимают, что теряют больше, чем урон, который наносят им наемники Франклина? – Но он говорил в пустоту. Полковник Ардуэй уже вышел и звал соседей выходить с оружием.

Роджер вышел вслед за ним. На западе Франклин освещал ночь в десять тысяч раз ярче земной Луны в полнолуние. Из центра города по улице вверх поднимались солдаты.

– Кто это… это не мятежники, – крикнул Хастингс.

Это солдаты в синтекожаном боевом обмундировании, и двигаются они слишком уверенно и целеустремленно. Регулярные войска?

Послышался рев моторов. Над головой прошла волна вертолетов. Роджер услышал шум моторов наземных машин и увидел по крайней мере две сотни солдат, бегущих по газону к его дому. К каждому дому ниже по склону сворачивали от основного строя по пять человек.

– Выходите! Милиция, выходите! Мятежники! – кричал полковник Ардуэй. В его распоряжении был десяток человек без брони, с одними ружьями.

– Укройтесь! Открывайте огонь! – кричал Ардуэй. Голос его звучал решительно, но в нем слышался и оттенок страха. – Роджер, проклятый дурак, марш внутрь, черт возьми!

– Но…

Наступающие были не более чем в ста метрах. Один из милиционеров Ардуэя выстрелил из двери соседнего дома. Одетые в кожу солдаты рассыпались, и кто-то выкрикнул приказ.

Залп сотряс дом. Роджер стоял у себя во дворе, ошеломленный, не верящий собственным глазам, а кошмар под ярким светом Франклина продолжался. Наступающие снова двинулись вперед, больше не встречая сопротивления со стороны милиции.

Все происходит так быстро. Не успел Роджер это подумать, как солдаты в коже добрались до него. Офицер поднял мегафон.

– ИМЕНЕМ СВОБОДНОГО ГОСУДАРСТВА ВАШИНГТОН ПРЕДЛАГАЮ СДАТЬСЯ. ОСТАВАЙТЕСЬ В ДОМАХ И НЕ ПЫТАЙТЕСЬ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ. ВООРУЖЕННЫЕ БУДУТ РАССТРЕЛЯНЫ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.

Отряд из пяти человек миновал Роджера и вошел в дом. Это вывело его из оцепенения.

– Хуанита! – закричал он и побежал к дому.

– СТОЙ! СТОЙ, ИЛИ БУДЕМ СТРЕЛЯТЬ! ТЫ, ОСТАНОВИСЬ!

Роджер продолжал бежать.

– ВЗВОД, ОГОНЬ.

– ОТСТАВИТЬ!

Роджер подбежал к дому, и его тут же схватил один из солдат и прижал к стене.

– Стойте на месте, – мрачно сказал он. – Монитор, у меня пленный.

У входа показался другой солдат. В руке у него был блокнот, он просматривал адреса и делал против них отметки.

– Мистер Роджер Хастингс? – спросил он.

Роджер ошеломленно кивнул. Потом передумал.

– Нет, я…

– Не получится, – сказал солдат. – У меня ваше фото, мистер мэр. – Роджер снова кивнул.

Кто этот человек? Существует множество акцентов, но у офицера с блокнотом акцент незнакомый.

– Кто вы такой? – спросил Роджер.

– Лейтенант Джейми Фаркуар из Легиона наемников Фалькенберга, действующего по поручению правительства Свободного государства Вашингтон. Вы под военным арестом, мистер мэр.

Снаружи снова послышалась стрельба. Но дом Роджера она не затронула. Все выглядело совершенно обыденным. И оттого почему-то еще более жутким.

Сверху послышался голос:

– Его жена и дети здесь, лейтенант.

– Спасибо, монитор. Попросите леди спуститься вниз. Мистер мэр, пожалуйста, не беспокойтесь о своей семье. Мы не воюем с гражданским населением. – На улице снова защелкали выстрелы.

Тысячи вопросов вскипали в сознании Роджера. Ошеломленный, он стоял пытаясь привести мысли в порядок.

– Вы застрелили полковника Ардуэя? Кто там стреляет?

– Если вы про толстяка в мундире, то он в безопасности. Нам пришлось его задержать. К сожалению, некоторые ваши милиционеры несерьезно отнеслись к нашему приказанию сдаться, вот им достается.

И словно подчеркивая его слова, разорвалась граната, затем, в ответ на пистолетные выстрелы, – автоматная очередь. Звуки боя перевалили через вершину холма, но выстрелы и приказы были слышны даже сквозь грохот прибоя.

Фаркуар изучал свой блокнот.

– Мэр Хастингс и полковник Ардуэй. Да. Спасибо за то, что установили его личность. У меня приказ отвести вас обоих на командный пост. Монитор!

– Сэр!

– Ваша манипула останется здесь на страже. Никому не позволяйте входить в дом. Будьте вежливы с миссис Хастингс, но пусть она и дети остаются в доме. Если будут какие-либо попытки грабежа, пресеките. Эта улица находится под охраной полка. Понятно?

– Сэр!

Стройный офицер удовлетворенно кивнул.

– Прошу вас пройти со мной, господин мэр. Нас ждет машина.

Ошеломленно следуя за офицером, Роджер взглянул на часы в прихожей. Присягу в качестве мэра он принес менее одиннадцати часов назад.

* * *

Полковой командный пункт расположился в зале заседаний городского совета, а в соседней небольшой комнате Фалькенберг устроил свой кабинет. Зал заседаний был заполнен электронным оборудованием, все время приходили и уходили посыльные, а майор Севедж и капитан Фаст руководили захватом Алланспорта. Фалькенберг следил за развитием ситуации по карте на своем столе.

– Как быстро! – сказал Баннистер. Тучный военный министр недоверчиво покачал головой. – Никогда не думал, что вам это удастся.

Фалькенберг пожал плечами.

– Легкая пехота умеет передвигаться быстро, господин министр. Но это дорого обходится. Нам пришлось оставить на орбите артиллерийский обоз и большую часть транспорта. Я могу использовать захваченные машины, но все равно транспорта будет не хватать. – Он несколько секунд следил за мигающими огоньками на карте, пока не возобновилась устойчивая тенденция замены красного цвета на зеленый.

– Но вы теперь без артиллерии, – сказал Баннистер. – И у армии патриотов ее тоже нет.

– Нельзя получить все сразу. У нас было меньше часа на высадку и на то, чтобы шлюпки Дайана убрались с планеты, прежде чем над нами пролетит спутник. Мы захватили город, и никто не знает, что мы высадились. Если все и дальше пойдет хорошо, конфедераты узнают о нас, только когда прекратит работу их спутник-шпион.

– Нам повезло, – сказал Баннистер. – Корабль в гавани, средства связи на суше…

– Не смешивайте удачу с решающими факторами, – ответил Фалькенберг. – Зачем мне было бы захватывать одинокую нору, полную лоялистов, если бы не было определенных преимуществ? – Но в глубине души он знал правду. Телефонная связь, прерванная проникшими в город разведчиками, почти не охранявшаяся электростанция, захваченная после короткой трехминутной схватки, – все это удача, на которую можно рассчитывать, если командуешь хорошими солдатами, но все же удача. – Простите. – Он повернулся и в ответ на низкий гудок нажал кнопку. – Да?

– Со стороны шахт подходит поезд, Джон Кристиан, – доложил майор Севедж. – Вокзал мы захватили, нужно ли выходить за пределы города?

– Конечно. Придерживайтесь плана, Джерри. Спасибо. – Шахтеров, возвращающихся домой после недели работы на склонах кратера Ранье, ждет сюрприз.

Они подождали, пока все огоньки не сменились на зеленые. Все объекты захвачены. Электростанции, пункты связи, дома влиятельных граждан, общественные здания, железнодорожный вокзал и аэропорт, полицейский участок… Алланспорт и его одиннадцать тысяч жителей под контролем. Часы отсчитывали минуты до пролета над головой спутника-шпиона.

Фалькенберг заговорил в интерком:

– Главстаршина, у нас двадцать девять минут, чтобы привести это место в обычный для такого часа ночи вид. Позаботьтесь об этом.

– Сэр! – Лишенный эмоций голос Кальвина действовал успокоительно.

– Не думаю, чтобы конфедераты внимательно изучали снимки, – сказал Фалькенберг Баннистеру. – Но лучше не рисковать.

Взревели моторы: это наземные машины и вертолеты уходили в укрытия. Последний вертолет пролетел над головой в поисках упущений в маскировке.

– Как только спутник пролетит, отправьте людей на грузовой корабль, – приказал Фалькенберг. – И пришлите ко мне капитана Свободу, господина Хастингса и начальника местной милиции – Ардуэя, так?

– Да, сэр, – ответил Кальвин. – Полковник Мартин Ардуэй. Я проверю, в состоянии ли он явиться.

– В состоянии, главный старшина? Он ранен?

– У него был пистолет, полковник. Двенадцатимиллиметровое оружие, большие медленные пули, броню не пробили, но сильно ушибли двух солдат. Монитор Бадников уложил его прикладом. Хирург говорит, что с ним все в порядке.

– Хорошо. Если он в состоянии идти, он мне нужен здесь.

– Сэр.

Фалькенберг снова повернулся к столу и с помощью компьютера вызвал карту всей планеты.

– Куда отправился бы отсюда корабль с припасами, мистер Баннистер?

Министр проложил курс.

– Он должен – и будет – оставаться внутри этой цепи островов. Только самоубийца выведет корабль в открытое море на этой планете. Суша не останавливает волны, и в бурю они достигают шестидесяти метров. – Он обозначил курс от Алланспорта до мыса Титан и через островную цепь – в Матросское море. – Большинство кораблей заходит в залив Престона, чтобы выгрузить металлоизделия, оттуда те расходятся по ранчо на плато Высокого Брода. Вся эта территория принадлежит патриотам, и вы можете освободить ее одним ударом.

Фалькенберг какое-то время изучал карту. Потом сказал:

– Нет. Здесь останавливается много кораблей. А нет ли таких, которые идут прямо в Асторию? – Он показал на город в восемнадцати сотнях километров к востоку от залива Престона.

– Да, иногда… но конфедераты держат в Астории большой гарнизон, полковник. Гораздо больше, чем в заливе Престона. Зачем проходить две с половиной тысячи километров и сражаться с главными силами врага, если территория патриотов есть гораздо ближе?

– По той же причине, по какой конфедераты не держат большие силы в заливе Престона. Это место изолировано. Ранчо разбросаны по плато Высокого Брода – смотрите, господин министр, если мы захватим Асторию, у нас в руках окажется ключ ко всей долине реки Колумбия. Конфедераты не будут знать, отправимся ли мы на север, к броду Доак, или на восток, к Большой Развилке, а оттуда на главную равнину, или на запад, к Высокому Броду. Если же вначале взять залив Престона, они сообразят, куда я двинусь дальше. Потому что отсюда у нормального человека есть только одна дорога.

– Но жители долины Колумбии ненадежны. Вы не найдете там новобранцев…

Их прервал стук в дверь. Главный старшина Кальвин ввел Роджера Хастингса и Мартина Ардуэя. У начальника милиции под левым глазом чернел фонарь, а щека была перевязана.

Фалькенберг встал, представился и протянул руку, которую Роджер Хастингс предпочел не заметить. Ардуэй секунду стоял неподвижно, потом подал руку:

– Не могу сказать, что рад встрече с вами, полковник Фалькенберг, но позвольте выразить восхищение проведенной операцией.

– Спасибо, полковник. Господа, прошу садиться. Вы знакомы с моим начальником военной полиции капитаном Свободой? – Фалькенберг указал на долговязого офицера в боевом обмундировании, который вошел вместе с ними. – Капитан Свобода будет комендантом города, когда 42-й оставит его.

Глаза Ардуэя загорелись. Фалькенберг улыбнулся.

– Это произойдет достаточно скоро, полковник. Правила оккупации просты. В качестве наемников, господа, мы подчиняемся законам войны, установленным СоВладением. Общественная собственность конфискуется именем Свободного государства. Частные владения неприкосновенны, а за все реквизированное будет заплачено. Всякое имущество или строение, использованное в целях сопротивления, непосредственно или как место проведения конспиративных встреч, будет немедленно конфисковано.

Ардуэй и Хастингс пожали плечами. Все это они уже слышали. Одно время СВ пыталась подавить действия наемников. Когда ничего из этого не вышло, Флот принялся настойчиво навязывать принятые Большим Сенатом законы войны, но теперь Флот ослаблен постоянным сокращением бюджета и новым взрывом ненависти между Советским Союзом и США. Новый Вашингтон изолирован, и могут пройти годы, прежде чем явятся морские пехотинцы, чтобы обеспечить соблюдение законов, не интересующих больше Большой Сенат.

– У меня проблема, господа, – продолжал Фалькенберг. – Город населен лоялистами, а я должен вывести свой полк. Солдат армии патриотов еще нет. Я оставляю достаточно солдат, чтобы завершить захват полуострова, но в самом Алланспорте у капитана Свободы будет мало сил. Поскольку оккупировать город мы не можем, мы имеем законное право уничтожить его, чтобы предотвратить превращение в базу сопротивления.

– Вы не можете этого сделать! – возразил Хастингс, вскочив и сбросив со стола пепельницу. – Я был уверен, что все эти разговоры о неприкосновенности частных владений – обман! – Он повернулся к Баннистеру. – Говард, я вам в прошлый раз говорил, что единственное, чего вы добьетесь – сожжете всю планету! А теперь вы ввозите солдат, чтобы они сделали это за вас! Что, во имя Господа, дает вам эта война?

– Свободу, – гордо ответил Баннистер. – Алланспорт больше не гнездо предателей.

– Помолчите, – мягко сказал Фалькенберг.

– Предателей! – повторил Баннистер. – Вы получили по заслугам, вы…

– ВСЕМ МОЛЧАТЬ! – Все вздрогнули, услышав приказ главного старшины Кальвина. – Полковник приказал молчать.

– Спасибо, – негромко сказал Фалькенберг. Тишина казалась громче предшествовавших криков. – Я сказал, что мог бы сжечь город, но не собираюсь это делать. Однако поскольку я этого не сделаю, мне придется взять заложников. – Он протянул Роджеру Хастингсу напечатанный на компьютере листок. – Войска разместятся в домах этих граждан. Вы можете заметить, что вы с полковником Ардуэем – в самом начале моего списка. Все вы арестованы, и всякого, кто сбежит, заменят члены его семьи. Ваша собственность и сама жизнь будут зависеть от сотрудничества с капитаном Свободой, пока я не размещу здесь регулярный гарнизон. Понятно?

Полковник Ардуэй мрачно кивнул.

– Да, сэр. Я согласен.

– Спасибо, – ответил Фалькенберг. – А вы, господин мэр?

– Я понял.

– И что же? – поторопил его Фалькенберг.

– Что? Вы хотите, чтобы мне это понравилось? Что вы за садист?

– Мне все равно, нравится ли вам это, господин мэр. Я жду вашего согласия.

– Он не понимает, полковник, – вмешался Мартин Ардуэй. – Роджер, он спрашивает: согласны ли вы служить заложником от всего города? У остальных тоже спросят согласия. Если он не получит достаточного количества согласившихся, снесет город до основания.

– О. – Роджер испытал укол холодного страха. Какой выбор!

– Вопрос в том: примете ли вы на себя должностные обязанности и будете ли удерживать жителей от причинения нам неприятностей? – сказал Фалькенберг.

Роджер с трудом глотнул.

Я хотел стать мэром, чтобы уничтожить ненависть восстания.

– Да. Согласен.

– Отлично. Капитан Свобода.

– Сэр.

– Отведите мэра и полковника Ардуэя в ваш кабинет и опросите остальных. Сообщите, когда у вас будет достаточно заложников для обеспечения безопасности.

– Есть, сэр. Господа? – Когда капитан выводил их из кабинета, трудно было понять выражение его лица. Щиток шлема Свободы был поднят, но угловатое лицо оставалось в тени. Когда они выходили, прозвонил интерком.

– Спутник над головой, – доложил майор Севедж. – Все в порядке, Джон Кристиан. Мы позаботились о пассажирах поезда.

Дверь кабинета закрылась. Роджер Хастингс, как робот, прошел через заполненный деловой суетой зал заседаний городского совета. Он лишь смутно сознавал, что делается вокруг. Проклятая война, проклятые дураки – ну почему они не оставят его в покое?

XVI

Десяток солдат в боевых мундирах защитного цвета сопровождали стройную хорошенькую девушку. Шли по плотному песку вдоль самого края воды. Солдаты рады были уйти с мягкого песка, располагавшегося выше уровня прилива, в километре от грохочущего прибоя. Там шагать было дьявольски трудно, а мелкий, всюду проникающий песок населяли маленькие хищники, достаточно глупые, чтобы напасть на солдата в сапогах.

Взвод молча забрался в поджидавшую лодку. Командир хотел помочь девушке, но та в помощи не нуждалась. На Гленде Руфь рыжевато-коричневый нейлоновый комбинезон, и она знает эту планету и ее опасности лучше солдат. Гленда Руфь Хортон сама заботится о себе двадцать четыре года из двадцати шести лет своей жизни.

В обоих направлениях, насколько хватал глаз, тянулись белые песчаные пляжи, усеянные выброшенными прибоем обитателями моря. Только лодка и люди в ней свидетельствовали о присутствии на планете человека. Рулевой запустил мотор и заставил испуганно разлететься тучи мелких морских птиц.

Скоростной корабль «Мэрибелл» ждал в двенадцати километрах от берега, за горизонтом. Лодка подошла к нему, и палубные краны подхватили ее и поставили на место. Капитан Иен Фрейзер провел Гленду Руфь в рубку.

Здесь нетерпеливо ждал штаб Фалькенберга. Кто-то прихлебывал виски, кто-то разглядывал давно изученные карты. Многие обнаруживали признаки морской болезни: сорокавосьмичасовой переход от Алланспорта оказался очень тяжелым, и то, что корабль шел со скоростью тридцать три километра в час, прячась в больших волнах за островами, не облегчало положения.

Иен отдал честь, взял у официанта стакан и предложил Гленде Руфь.

– Полковник Фалькенберг, мисс Хортон. Гленда Руфь – предводитель патриотов в долине Колумбии. Гленда Руфь, с министром Баннистером вы знакомы.

Она холодно кивнула, как будто министр повстанческого правительства ей совсем не интересен, но протянула Фалькенбергу руку и обменялась с ним мужским рукопожатием. Все повадки у нее была мужскими, но даже тщательно убранные под бейсболку с козырьком каштановые волосы не могли обмануть: никто не принял бы ее за мужчину. У нее было лицо в форме сердца и большие зеленые глаза, а ее загару позавидовали бы знатные леди СоВладения.

– Рад знакомству, мисс Хортон, – небрежно сказал Фалькенберг. – Вас заметили?

Иен Фрейзер выглядел обиженным.

– Нет, сэр. Мы встретились с группой повстанцев, и все было спокойно, поэтому центурион Майклс одолжил на ранчо одежду и позволил Гленде Руфь отвести нас в город, чтобы мы могли сами взглянуть. – Иен прошел к столу с картами.

– Крепость здесь, на холме, – показал Фрейзер на карте побережья. – Обычные стены и система траншйй. Для контроля за городом и речным устьем у них в основном артиллерия.

– Это все, Иен? – спросил майор Севедж.

– Хуже всего артиллерия, – ответил командир группы разведчиков. – Две батареи 105-миллиметровых и батарея 155-миллимет­ровых, все орудия самоходные. Насколько мы могли заметить, в крепости размещен стандартный отдельный батальон фридландцев.

– Значит, около шестисот фридландцев, – задумчиво сказал капитан Роттермилл. – И нам сообщили, что есть еще полк наемников с Земли. Еще что-нибудь?

Иен посмотрел на Гленду Руфь.

– На прошлой неделе здесь разместили эскадрон кавалерии регулярной армии Конфедерации, – сказала девушка. – Легкие бронированные машины. Мы считаем, что они отсюда уйдут, потому что делать им здесь нечего, но никто не знает, куда они направляются.

– Странно, – сказал Роттермилл. – Здесь у них нет достаточных запасов горючего. Куда же они направятся?

Гленда Руфь задумчиво разглядывала его. Ей наемники были ни к чему.

Свободу нужно завоевывать, ее нельзя купить, и за нее нельзя заплатить. Но эти люди им нужны. И по крайней мере этот неплохо подготовился.

– Вероятно, в Змеиную долину. Там есть скважины и очистные установки. – Она показала на равнину, где в шестистах километрах к северу, у брода Доак, сливались реки Змеиная и Колумбия. – Это территория патриотов, и кавалерия может пригодиться для защиты крепости у брода.

– Все равно чертовское невезение, полковник, – сказал Роттермилл. – Почти три тысячи человек в крепости, а нас не больше. Как охраняется крепость?

Фрейзер пожал плечами.

– Не очень надежно. Болваны с Земли патрулируют город, выполняют обязанности военной полиции, проверяют документы. Их обойти нетрудно.

– Гарнизонную службу тоже несут в основном земляне, – добавила Гленда Руфь. – Там их целый полк.

– Штурмом нам это место не взять, Джон Кристиан, – осторожно сказал майор Севедж. – Уложим половину полка.

– А для чего же тогда ваши солдаты? – спросила Гленда Руфь. – Они хоть иногда сражаются?

– Иногда. – Фалькенберг разглядывал схему, которую начертил его командир разведки. – У них выставлены часовые, капитан?

– Да, сэр. Пары на башнях и патрули. Через каждые сто метров тарелки радаров; думаю, также есть провода контактной сигнализации.

– Я вам говорил, – самодовольно сказал министр Баннистер. В голосе его звучало торжество – контраст с мрачной сосредоточенностью Фалькенберга и его офицеров. – Вам понадобится целая армия, чтобы взять эту крепость. Единственная возможность, полковник, – это Высокий Брод. Астория для вас слишком сильна.

– Нет! – Сильный высокий голос Гленды Руфь требовал внимания. – Мы рискуем всем, собирая патриотов долины Колумбии. Если вы сейчас не возьмете Асторию, они разойдутся по своим ранчо. Я противилась началу новой революции, Говард Баннистер. Не думаю, чтобы мы смогли выдержать долгую войну вроде предыдущей. Но я организовала друзей своего отца, и через два дня в моем распоряжении будет боевая часть. Но если мы сейчас разойдемся, больше их не собрать.

– Где ваша армия и как она велика? – спросил Фалькенберг.

– Район сбора в двухстах километрах к северу отсюда. Сейчас у меня шестьсот стрелков и подойдет еще пять тысяч. Такую армию не спрятать! – Она без энтузиазма разглядывала Фалькенберга. Конечно, для победы нужно сильное организованное ядро, но сейчас она доверяет жизнь своих друзей человеку, которого видит впервые. – Полковник, мои ранчеро не могут противостоять регулярным частям Конфедерации и наемникам с Фридланда без поддержки, но если вы возьмете Асторию, у нас появится надежная база.

– Да. – Разглядывая карты, Фалькенберг одновременно думал о девушке: у нее более реалистическое представление о противнике, чем у Баннистера, но насколько она надежна? – Мистер Баннистер, даже при поддержке ваших ранчеро с Высокого Брода, нам не взять Асторию без артиллерии. Мне нужны пушки Астории, да и город – это ключ ко всей кампании. Если мы его возьмем, у нас будет возможность быстро выиграть войну.

– Но это невозможно! – настаивал Баннистер.

– Однако необходимо, – напомнил ему Фалькенберг. – К тому же на нашей стороне внезапность. Ни один конфедерат не знает о нашем присутствии на планете и не будет знать… – он взглянул на свой карманный компьютер… – еще двадцать семь часов, пока оружейный батальон не собьет спутник. Мисс Хортон, вы тревожили Асторию в последнее время?

– Нет, уже много месяцев, – ответила она.

Может быть, этот наемник, этот Фалькенберг – другой?

– Я забралась так далеко на юг только для встречи с вами.

На столе, как смертный приговор, лежал сделанный капитаном Фрейзером набросок крепости. Фалькенберг молча смотрел, как разведчик указывает места размещения пулеметов.

– Запрещаю вам рисковать революцией ради какого-то безумного плана! – закричал Баннистер. – Астория слишком сильна. Вы сами так говорите.

Ожившие надежды Гленды Руфь снова умерли. Баннистер дает наемникам прекрасный повод для отступления.

Фалькенберг распрямился и взял у официанта пенный стакан.

– Кто у нас здесь младший? – Он осмотрел рубку и увидел у переборки офицера. – Отлично. Лейтенант Фуллер был заключенным на Таните, мистер Баннистер. Пока мы не вытащили его… Марк, произнесите тост.

– Тост, полковник?

– Тост Монтроза, мистер. Тост Монтроза.

Внутренности Баннистера свело от страха. Монтроз! Гленда Руфь ничего не понимала, но в ее взгляде ожила надежда.

– Есть, полковник. – Фуллер поднял свой стакан. – «Кто не смеет зажечь факел, не смеет поставить на кон все, тот либо слишком боится судьбы, либо ничего не получает!»

У Баннистера дрожали руки. Офицеры выпили. Фалькенберг сухо улыбнулся, ответив на восторженный взгляд Гленды Руфь.

Да они все спятили! Под угрозой жизнь всех патриотов! А этот человек и эта девчонка – сумасшедшие!

«Мэрибелл» бросил якоря в трех километрах от Астории. Быстрые воды Колумбии проносились мимо корабля, стремясь к океану в восьми километрах ниже по течению, где о берег разбивались пятиметровые волны. Зайти за мол гавани было трудно, да и в самой гавани волнение было такое сильное, что корабль не мог остановиться.

Загудели палубные краны «Мэрибелла», спуская на воду грузовые лихтеры. Суда на воздушной подушке прошли по воде и поднялись на песчаный берег, к складам, построенным из гофрированного алюминия, где оставили нагруженные контейнеры и захватили пустые.

Наверху, в крепости Астория, дежурный офицер деловито занес в журнал прибытие корабля. Это главное событие последних двух недель. После окончания восстания делать было совершенно нечего.

Офицер отвернулся и посмотрел на крепость. «Какая напрасная трата хороших пушек, – подумал он. – Никакого смысла держать здесь самоходные орудия. Их возможности все равно не используются, потому что пушки окружены земляными насыпями». Лейтенанта учили вести маневренную войну, и, хотя он понимал необходимость контроля за устьем главной реки нового Вашингтона, это не помогало ему любить свою службу. В том, чтобы стоять гарнизоном в неприступной крепости, нет никакой доблести.

Прозвучал сигнал отбоя, и по всей крепости солдаты повернулись лицом к флагу и взяли под козырек. Цвета Конфедерации Франклина спустились. Хотя дежурный офицер может этого не делать, лейтенант под звуки труб тоже отдал честь.

Артиллеристы стояли у пушек по стойке смирно, но не салютовали. Наемники с Фридланда тоже – у них не было никакого долга перед Конфедерацией, только отработать плату. Лейтенант восхищался ими как солдатами, но они ему не нравились. Однако познакомиться с ними стоило: никто лучше не умеет управляться с вооружением. Он сумел подружиться с несколькими из них. Когда-нибудь, когда Конфедерация окрепнет, они избавятся от наемников, но до того времени он хотел как можно большему у них научиться. В этом секторе пространства есть богатые планеты. Теперь, когда восстание подавлено, Франклин мог бы добавить их к Конфедерации. Флот СВ с каждым годом слабеет, и на окраинах населенного космоса открываются возможности – но только для тех, кто готов ими воспользоваться.

Когда сигнал отбоя отзвучал, лейтенант снова повернулся к гавани. По дороге к крепости двигался уродливый грузовой лихтер. Лейтенант удивленно нахмурился и спустился с башни.

Когда он дошел до ворот, лихтер уже остановился перед ними. Ревел двигатель, мешая разобрать слова водителя, широкоплечего портового грузчика, который на чем-то настаивал.

– Я не получал приказа, – возражал часовой из числа наемников-землян. Он облегченно повернулся к лейтенанту. – Сэр, они говорят, что у них в этой штуке груз для нас.

– Что это? – крикнул лейтенант. Ему пришлось крикнуть еще раз, чтобы его услышали за ревом мотора. – Что за груз?

– Будь я проклят, если знаю, – жизнерадостно ответил водитель. – В накладной сказано: «Крепость Астория, начальнику интендантской службы». Послушайте, лейтенант, нам пора уходить. Если капитан пропустит прилив, он не сможет выйти сегодня из гавани и тогда сделает из меня приманку для скваврков! Где начальник интендантской службы?

Лейтенант взглянул на часы. После отбоя все быстро расходятся, а офицеры, занятые снабжением, вообще показываются редко.

– У нас некому разгружать, – крикнул он.

– У меня с собой кран и команда, – ответил водитель. – Послушайте, просто покажите мне, где разгрузиться. Нам нужно уплыть по спокойной воде.

– Оставьте здесь, – сказал лейтенант.

– Хорошо. Однако вам трудновато будет тащить груз отсюда. – Он повернулся к своему спутнику в кабине. – Ладно, Чарли, сбрасывай.

Лейтенант представил, что скажет снабженец, когда ему придется передвигать эти контейнеры размером десять на пять метров. Взобрался на палубу грузового лихтера. На каждом контейнере в углублении для маркировки была табличка «продовольствие».

– Подождите, – приказал он. – Рядовой, откройте ворота. Водитель, отвезите это туда. – Он показал на склад в центре крепости. – Разгрузите у больших дверей.

– Ладно. Подожди, Чарли, – весело сказал главный старшина Кальвин. – Лейтенант хочет, чтобы мы завезли груз. – И он принялся управлять громоздкой машиной.

Экипаж лихтера ловко управлялся с краном, укладывая контейнеры у ворот склада.

– Подпишите здесь, – сказал водитель.

– Я… может, стоит проверить груз.

– Ради Бога, – возразил водитель. – Вы же видите, печати целы… Послушайте, я напишу здесь: Печати нетронуты, но груз без проверки получен прини… Лейтенант, как пишется слово «принимающий»?

– Давайте я сам напишу. – Он так и сделал и подписался, указав свое звание и должность. – Легко прошло плавание?

– Нет. Здесь тяжело и становится все хуже. Нам нужно торопиться, нужно разгрузить кое-что еще.

– Не для нас!

– Нет, в городе. Спасибо, лейтенант. – Машина повернула и с ревом двинулась. Лейтенант покачал головой: «Какая неразбериха». Он поднялся на башню, чтобы зарегистрировать приемку в журнале дежурства. Час до наступления темноты и три часа до смены. День был длинный и скучный.

За три часа до рассвета грузовые контейнеры неслышно раскрылись, и капитан Иен Фрейзер вывел своих разведчиков на темный плац. Они без слов двинулись к окопанным орудиям. Один взвод построился и направился к воротам. Солдаты держали в руках оружие.

Часовые повернулись.

– Какого дьявола? – спросил один из них. – Ведь нас сменять еще рано, верно?

– Потише, – ответил капрал взвода. – Мы получили приказ патрулировать периметр. Разве вам не сказали?

– Никто нам ничего… – Часовой замолчал, получив удар кожаным мешком с зарядами. Его товарищ повернулся, но было поздно. Взвод уже добрался до него.

Два человека неподвижно застыли на местах часовых. Франклин опустился за горизонт, и теперь только слабое красное свечение указывало, где находится планета.

Остальные солдаты взвода вошли в караульное помещение. Они молча двигались среди спящих сменщиков часовых, а когда закончили, капрал снял с пояса коммуникатор.

– Лаэрт.

По другую сторону плаца капитан Фрейзер со своими лучшими людьми добрался до центра радарного контроля. Последовало неслышное мелькание штыков и прикладов. Когда короткая схватка закончилась, Иен произнес в свой коммуникатор:

– Гамлет.

Ответа не было, но он его и не ждал.

Внизу, в городе, в темных складах открывались другие контейнеры. Вооруженные люди строились и взводами двигались по припортовым улицам. Немногие видевшие их жители торопились укрыться: никому не хотелось связываться с наемниками с Земли, нанятыми Конфедерацией.

Рота в полном составе поднялась по склону холма к крепости. По другую сторону, подальше от города, другие части полка ползли по вспаханным полям, не обращая внимания на радары, но стараясь оставаться незамеченными для часовых на стенах. Достигли первой линии сигнальных проводов, и майор Севедж затаил дыхание. Десять секунд, двадцать. Он облегченно вздохнул и знаком велел двигаться дальше.

Марширующая рота достигла ворот. Часовые окликнули подходящих, а те, что стояли на башнях, с любопытством наблюдали. Когда ворота раскрылись, часовые на башнях расслабились. Должно быть, дежурный офицер у ворот получил особый приказ…

Рота направилась в парк бронированных машин. Часовой по другую строну плаца всмотрелся в ночь. Там что-то есть?

– Стой! Кто здесь?

Ответом было молчание.

– Ты что-нибудь увидел, Джек? – спросил его товарищ.

– Не знаю… посмотри туда. У кустов. Что-то… Боже, Гарри! Поле полно людей! КАПРАЛ! ТРЕВОГА! Поднимайте охрану! – Он поколебался перед последним шагом: ведь можно вызвать недовольство сержанта. Палец нажал красную кнопку тревоги, и по периметру крепости вспыхнули огни. Взревели сирены, и часовой успел увидеть в поле у лагеря тысячи солдат. Затем его прошила очередь, и он упал.

В крепости воцарилось смятение. Первыми опомнились артиллеристы-фридландцы. Их офицерам потребовалось меньше минуты, чтобы понять, что тревога настоящая. Артиллеристы тут же высыпали из казарм, чтобы защитить свои драгоценные орудия, но у каждой насыпи их встретили пулеметные очереди. Артиллеристы падали грудами, а уцелевшие попытались укрыться. Многие, торопясь добраться до пушек, не захватили личное оружие и теперь теряли время, возвращаясь за ним.

Люди майора Севеджа добрались до стен и поднялись на них. Часть секций держала стены под непрерывным огнем, и в сравнительно слабом тяготении Вашингтона солдаты, несмотря на тяжелую броню, поднимались быстро. Как только они преодолевали подъем, офицеры направляли их в сторону плаца, где они усиливали огонь с земляных укреплений. Торопливо установленные пулеметы прикрывали позиции артиллеристов завесой огня.

Артиллерия представляла собой главную силу крепости. Как только орудия были захвачены, майор Севедж направил нападающих к казармам. Врываясь с гранатами и ружьями наготове, они захватывали целые роты прежде, чем появлялись офицеры с ключами от оружейных стоек. Солдаты регулярной армии Конфедерации не оказали сопротивления, и только фридландцы продолжали сражаться, но все их внимание было нацелено на артиллерию, а здесь никаких шансов у них не было.

Тем временем наемники с Земли, и в лучшие времена не отличавшиеся стойкостью, запросили пощады; многие из них не сделали ни одного выстрела. Защитники крепости сражались неорганизованными группами, им же противостояли дисциплинированные войска с отлично работавшей связью.

В штабе крепости сигнал тревоги разбудил коменданта Альберта Морриса. Комендант, не веря своим ушам, прислушался к звукам сражения и, хотя выскочил полуодетым, тем не менее опоздал. Его крепость была захвачена почти четырьмя тысячами солдат противника. Моррис несколько мгновений стоял в нерешительности: ему хотелось броситься к казармам, чтобы собрать уцелевших и организовать сопротивление, но потом он решил, что его долг – быть в комнате связи. Необходимо сообщить в столицу. И он ринулся в радиорубку.

Внутри все казалось обычным, и он начал отдавать приказы дежурному сержанту, но тут же понял, что никогда раньше не видел этого человека. Повернувшись, он увидел нацеленные на себя ружья целого взвода. Из темного угла комнаты ударил луч света.

– Доброе утро, сэр, – произнес спокойный голос.

Комендант Моррис мигнул и поднял руки, признавая свое поражение.

– У меня нет оружия. А кто вы такой?

– Полковник Джон Кристиан Фалькенберг, к вашим услугам. Вы согласны сдать крепость и спасти своих людей?

Моррис мрачно кивнул. Он достаточно видел снаружи, чтобы понять, что сопротивление бессмысленно. С его карьерой покончено, что бы он ни предпринял, и нет смысла устраивать бойню для фридландцев.

– Кому сдать?

Свет снова загорелся, и Моррис увидел Фалькенберга. На губах полковника играла мрачная усмешка.

– Конечно, великому Иегове и Свободному государству Вашингтон, комендант…

Альберт Моррис не был историком и не понял намека. Он взял микрофон, который протянул ему солдат. Крепость Астория пала.

* * *

В двадцати трех сотнях километров к западу от Алланспорта сержант Шерман Уайт нажал на кнопки запуска трех небольших ракет. Ракеты не очень мощные, но способные к быстрому пуску, способные поднять сто килограммов стальных кубиков на высоту в сто сорок километров. У Уайта были очень точные сведения об элементах орбиты спутника Конфедерации: он наблюдал за спутником в течение двадцати его оборотов.

Когда сержант Уайт запустил свои перехватчики, спутник был еще за горизонтом. Он приближался, и ракеты летели ему навстречу. Их радары точно указали момент взрыва, и ракеты превратились в неуклонно расширяющееся облако. Облако продолжало подниматься, остановилось и начало опадать. Спутник зафиксировал нападение и передал своим хозяевам сигнал тревоги. Потом прошел через облако на скорости в тысячу четыреста метров в секунду. И столкнулся с четырьмя стальными кубиками.

XVII

Фалькенберг сидел в кабине командной машины армии Конфедерации, двигавшейся по дороге в долине Колумбии на север, в сторону брода Доак, и изучал руководство по использованию этой машины. Где-то впереди с захваченным кавалерийским оборудованием двигались разведчики капитана Фрейзера, а за Фалькенбергом растянулся передвигающийся частями весь полк. Солдаты ехали на мотоциклах, в частных грузовиках, в запряженных лошадьми фургонах и шли пешком.

Вскоре предстоят еще переходы. С захваченным кавалерийским оборудованием им повезло, но долина Колумбии не развита технологически. Местный транспорт основан на тягловых животных, а для отправки продуктов в порт Астории фермеры пользуются рекой. Речные лодки и горючее – ключ к операции. Но ни того, ни другого не было в достаточном количестве.

Гленда Руфь Хортон удивила Фалькенберга, не возразив против необходимости торопиться, и ее ранчеро собирались в речных портах и несли тяжелые потери, чтобы успеть захватить лодки и запасы горючего, прежде чем рассеянные оккупационные силы Конфедерации смогут их уничтожить. А тем временем Фалькенберг безжалостно гнал полк на север.

– Впереди перестрелка, – сказал водитель. – Еще одна батарея.

– Верно. – Фалькенберг повозился с незнакомым оборудованием, добился, чтобы карта сфокусировалась, и взял коммуникатор.

– Сэр, – ответил капитан Фрейзер. – Здесь батарея 105-милли­метровых и рота с пулеметами. Нам одним не справиться.

– Хорошо, обойдите их. Пусть ранчеро мисс Хортон держат их в осаде. Нашли еще горючего?

Фрейзер невесело рассмеялся.

– Полковник, вы можете как угодно переделывать карбюраторы, но на парафине они работать не будут. Здесь на фермах нет даже сельхозтехники. Мы идем на последних испарениях.

– Да. – Конфедераты поумнели. Первые сто километров разведчики захватывали топливные склады нетронутыми, но теперь, если только контроль не захватывали патриоты, склады начинали пылать до появления быстрых разведчиков Фрейзера. – Двигайтесь как можно быстрее, капитан.

– Сэр. Конец связи.

– У нас есть немного резервного горючего для пушек, – напомнил главный старшина Кальвин. Он сидел в башенке и время от времени поглаживал тридцатимиллиметровую пушку. Конечно, не очень мощное оружие, но главный старшина давно не стрелял из бронированной машины и надеялся немного пострелять.

– Нет. Этим пушкам еще предстоит двигаться на восток к проходам. Из столицы обязательно пошлют подкрепление.

«Но пошлют ли?» – подумал Фалькенберг. Вместо того чтобы двигаться на северо-запад от столицы, чтобы усилить крепость у брода Доак, конфедераты могут послать войска морем и попытаться вернуть себе Асторию. Ход будет глупый, а Фалькенберг рассчитывал на некоторый уровень интеллекта у противника. Всем известно, что пушки крепости Астория господствует над речным устьем.

В крепости оставалась часть батальона огневой поддержки с противовоздушными ракетами, чтобы помешать разведке с воздуха, но в остальном Асторию удерживает наспех собранный отряд патриотов, подкрепленный горсткой наемников. Ночью пушки фридландцев были вывезены.

Если план Фалькенберга сработает, к тому времени, как конфедераты поймут, кто им противостоит, Астория будет занята сильной армией патриотов из долины, а другие отряды патриотов пересекут реку и будут удерживать Алланспорт. Рискованный боевой план, но имеющий одно достоинство: это единственный план, который способен принести успех.

Передовые отряды полка преодолели половину из шестисот километров на север до брода Доак за десять часов. За этими передовыми группами более неторопливо двигался весь полк, задерживаясь, чтобы подавить очаги сопротивления, если это можно было сделать быстро, или обходя их и предоставляя патриотам взять противника в кольцо и ждать, пока голод не заставит его сдаться. Поднималась вся долина, и чем дальше на север уходил Фалькенберг, тем больше патриотов он встречал. Когда было пройдено четыреста километров, он послал Гленду Руфь Хортон на восток, к проходам, на соединение с майором Севеджем и захваченной у фридландцев артиллерией. Как и полк, ранчеро передвигались самыми разными способами: на вертолетах, на бронированных машинах, на грузовиках, на мулах и пешком.

– Настоящий караван кочевников, – сказал Хайрам Блек. Блек – низкорослый обветренный ранчеро, которому Совет Свободного государства присвоил звание полковника и отправил с Фалькенбергом собирать силы повстанцев. Фалькенбергу нравились сухой юмор и жесткий реализм этого человека. – Генерал Фалькенберг, мы – самое необычное сборище в истории войн.

– Да. – Больше сказать было нечего. К нелегкой ситуации с транспортом добавлялось отсутствие единообразия в вооружении: у них были охотничьи ружья, оружие, отобранное у противника, собственное вооружение полка и груды оружия, контрабандно ввезенного Свободным государством до появления Фалькенберга. – Но для этого существуют компьютеры, – сказал Фалькенберг.

– Впереди перекресток, – предупредил водитель. – Держитесь. – Перекресток, вероятно, был пристрелян артиллерией с невзятого поста в восьми километрах впереди. Проходя мимо, кавалерия Фрейзера вывела из строя радар на холме, но с батареи могли увидеть командную машину.

Водитель неожиданно остановил машину. Послышался свист, и от сильного взрыва машина вздрогнула. По бронированным бортам застучали осколки. Мотор ожил, и машина двинулась быстрей.

– Вы мне должны десять кредиток, главный старшина, – сказал водитель. – Я вам говорил: они ожидают, что мы двинемся быстрей.

– Думаешь, я хотел выиграть пари, Карпентер? – спросил Кальвин.

Они ехали по холмистой местности, покрытой кукурузными полями, где золотились початки. Генная инженерия превратила местное зерновое растение Нового Вашингтона в один из ценнейших пищевых злаков во всем космосе. Внешне эта кукуруза напоминает земной маис, и цикл ее роста занимает два местных года. К концу этого цикла гидростатическое давление возрастает, пока початок не разрывается, но если убрать урожай в сухой период Нового Вашингтона, получается зерно с высоким содержанием протеина, очень вкусное, если его сварить в воде; к тому же это отличный корм для животных.

– Тут не должно быть сопротивления, – сказал Хайрам Блек. – Отсюда федди должны уйти к крепости у брода Доак.

Полчаса спустя его предположение подтвердилось. Ожил коммуникатор Фалькенберга.

– Мы в небольшом городке, который называется Медселин, – сказал Фрейзер. – Здесь стоял гарнизон, но теперь он уходит вверх по дороге. Нас встречает комитет граждан.

– К черту комитет! – рявкнул Фалькенберг. – Преследуйте противника!

– Полковник, я бы рад, но у меня совсем нет горючего.

Фалькенберг мрачно кивнул.

– Капитан Фрейзер, я хочу, чтобы разведчики продвинулись на север как можно дальше. Есть ли там хоть какой-нибудь транспорт?

Последовало долгое молчание.

– Да, сэр, велосипеды…

– Тогда, ради Бога, используйте велосипеды! Используйте все, что придется, капитан, но пока вас не остановит противник, вы должны идти вперед, обходя сосредоточения. Хватайте их за пятки, Иен, они испуганы. Они не знают, кто их преследует, и если вы продолжите на них давить, не станут останавливаться, чтобы узнать. Двигайтесь вперед, старина. Если попадете в неприятности, я вас вытащу.

– Есть, полковник. Встретимся у брода Доак.

– Верно. Конец связи.

– Вы сдержите обещание, генерал? – спросил Хайрам Блек.

Фалькенберг взглянул на ранчеро своими светло-голубыми глазами.

– Это зависит от того, насколько надежна ваша Гленда Руфь Хортон, полковник Блек. Ваши ранчеро должны собраться вдоль всей долины. С такой угрозой с фланга конфедераты не посмеют занять оборонительную позицию южнее брода Доак. Но если ваши патриоты не покажутся, получится совсем другая история. – Он пожал плечами. Полк растянулся на дорогах на триста километров, и единственной защитой его флангов оставалась собственная скорость и нерешительность противника. – От нее зависит не только это, – продолжал Фалькенберг. – Она сказала, что основные бронированные части фридландцев находится в районе столицы.

Хайрам Блек не по-военному присвистнул.

– Генерал, если Гленда Руфь в чем-то уверена, можете на это полагаться.

Главный старшина Кальвин хмыкнул. Этот звук лучше слов выразил его мнение. Не так уж часто бывает, чтобы существование 42-го зависело от юной девушки из колоний.

– А как получилось, что она стала командовать ранчеро долины? – спросил Фалькенберг.

– По наследству, – ответил Блек. – Ее отец был настоящим мужчиной, генерал. Погиб в последнем сражении прошлой революции. Она была у него начальником штаба. Старый Джош доверял ей больше, чем своим офицерам. На вашем месте я бы тоже доверял ей, генерал.

– Я ей доверяю.

Для Фалькенберга полк – это не просто отряд наемников. Подобно любому произведению искусства, это великолепно созданный инструмент; именно совершенство – главное оправдание его существования.

Но, в отличие от произведений искусства, полк – это воинская часть, и он должен участвовать в сражениях и нести потери. Тех, кто погибал в боях, оплакивали. Но павшие были лишь частицами полка; полк будет существовать и тогда, когда все его нынешние солдаты и офицеры будут мертвы. 42-й сталкивался с поражениями в прошлом и, возможно, столкнется в будущем, но на этот раз под угрозой оказывается само существование полка. Фалькенберг рисковал не только жизнями солдат, но и самим 42-м.

Они продолжали двигаться на север. Фалькенберг изучал карты. Выводя противника из равновесия, один полк мог проделывать работу пяти. Однако рано или поздно конфедераты прекратят отступление. Они отходят к своей крепости у брода Доак, собирают силы и сосредоточиваются для сражения, которое Фалькенбергу не выиграть. Поэтому сражение не должно начаться, пока не соберутся силы ранчеро. Тем временем, полк должен обойти форт Доак и повернуть на восток к горным проходам, перекрыв их, прежде чем фридландские бронечасти и горцы Завета вырвутся на западные равнины.

– Думаете, у вас получится? – спросил Хайрам Блек. Он смотрел, как Фалькенберг работает с приборами, передвигая символы на карте командной машины. – Мне кажется, фридландцы доберутся до прохода раньше вас.

– Да, – согласился Фалькенберг. – И если они пройдут, мы проиграли. – Он нажал кнопку, на карте вспыхнула яркая точка, представляющая майора Севеджа, который с артиллерией стремительно продвигался по диагонали от Астории к проходу Хильера, в то время как основная часть полка продолжала подниматься по течению Колумбии и поворачивала на восток к горам, покрывая две стороны треугольника. – Джерри Севедж может добраться туда первым, но у него не хватит сил, чтобы остановить их. – По карте передвигалась еще одна группа символов. Не отдельная четко оформленная часть, а несколько ручейков, собирающихся у прохода. – Мисс Хортон тоже пообещала быть здесь с подкреплением и припасами – достаточно, чтобы выдержать первое столкновение. Если они сумеют задержать фридландцев настолько, чтобы дать нам возможность подойти, мы овладеем всем сельскохозяйственным районом Нового Вашингтона. И революция будет выиграна более чем наполовину.

– А что если она не сумеет добраться – или они не смогут сдержать парней с Фридланда и Завета? – спросил Хайрам Блек.

Главный старшина Кальвин снова хмыкнул.

XVIII

Проход Хильера представляет собой холмистую, в шесть километров шириной расщелину в высокой горной цепи. Горы Олдайн проходят в общем направлении с северо-запада на юго-восток, и посередине с ними соединяются уходящие на юг горы Темблора. Непосредственно в месте соединения и находится проход, который соединяет центральную равнину со столицей к востоку с долиной Колумбии к западу.

Майор Джереми Севедж с удовлетворением разглядывал свою позицию. У него не только двадцать шесть пушек, захваченных у фридландцев в Астории, но еще двенадцать, взятых на разбросанных аутпостах в нижнем течении Колумбии, и все пушки надежно вкопаны в землю за холмами, нависающими над проходом. Перед пушками позиции шести пехотных рот второго батальона и половина третьего, а за ними в резерве тысяча ранчеро.

– Во всяком случае нас не обойдут с флангов, – заметил центурион Брайант. – Сможем продержаться, сэр.

– Да, у нас есть такая возможность, – согласился Севедж. – Благодаря мисс Хортон. Должно быть, вы здорово подгоняли своих людей.

Гленда Руфь пожала плечами. У ее нерегулярных частей в ста восьмидесяти километрах к западу от прохода кончилось горючее, и она привела их форсированным тридцатичасовым пешим маршем, отправив оружие вперед на последних каплях бензина.

– Я просто шла, майор. Мне не нужно было подгонять людей, они шли за мной.

Джереми Севедж быстро взглянул на нее. Стройная девушка в этот момент не казалась красивой – одежда выпачкана грязью, волосы растрепаны, но он предпочел бы видеть ее, а не мисс Вселенную. С ее войсками и боеприпасами у него появился шанс удержать позицию.

– Значит, просто шли. – Центурион Брайант быстро отвернулся, у него что-то застряло в горле.

– Мы сможем продержаться до прихода полковника Фалькенберга? – спросила Гленда Руфь. – Думаю, противник бросит сюда все силы.

– Мы искренне надеемся на это, – ответил Джереми Севедж. – Вы знаете, это наш единственный шанс. Если их бронированные части вырвутся на простор…

– Другого пути на равнины нет, майор, – ответила она. – Горы Темблора тянутся до самых болот Мэтсона, и там никто не рискнет пройти на тяжелых машинах. Большой Изгиб – территория патриотов. А между болотами Мэтсона и нерегулярными частями патриотов – потребуется неделя на переход. Если они не хотят этого, им придется пройти здесь.

– И они придут, – закончил за нее Севедж. – Хотят дойти до крепости у брода Доак раньше, чем мы успеем ее осадить. По крайней мере таков план Джона Кристиана, а он редко ошибался.

Гленда Руфь в бинокль разглядывала дорогу. Пустую – пока.

– Этот ваш полковник… Зачем ему все это? На нашей плате не разбогатеешь.

– Я думал, вы рады, что мы здесь, – сказал Джереми.

– Конечно, я рада. За 240 часов Фалькенберг изолировал все гарнизоны конфедератов к западу от Темблора. Единственная сила, которая сохранила способность к боевым действиям, это армия из столицы – за одну кампанию вы освободили едва ли не всю планету.

– Удача, – ответил Джереми Севедж. – Просто очень повезло.

– Хе, – презрительно произнесла Гленда Руфь. – Я в это верю не больше вас. Конечно, федди заняты оккупацией, они разбросаны, и всякий, кто способен быстро двигать войска, имел возможность отрезать их, прежде чем они соберут крупные боеспособные формирования. Но никто не верил, майор, что это можно сделать не на картах. С реальными частями – а он сделал. Это не удача, это гениальность.

Севедж пожал плечами.

– Не стану спорить.

– Я тоже. А теперь ответьте: что делает военный гений, командуя наемниками на заброшенной сельскохозяйственной планете? Такой человек должен быть генерал-лейтенантом СоВладения.

– СВ не нужны военные гении, мисс Хортон. Большой Сенат хочет повиновения, а не оригинальности.

– Может быть. Мне казалось, что Лермонтов не дурак, а ведь его сделали адмиралом. Ну, хорошо, СВ не собирается использовать Фалькенберга. Но почему Вашингтон, майор? С таким полком вы могли бы отправиться куда угодно, кроме Спарты, и показать Братству, чего вы стоите. – Она осматривала в бинокль горизонт, и Севедж не видел ее глаз.

Девушка его беспокоила. Никто из чиновников Свободного государства не усомнился в правильности решения нанять полк.

– Совет полка проголосовал за отправку сюда, потому что нам надоел Танит, мисс Хортон.

– Конечно. – Она продолжала разглядывать унылые холмы впереди. – Послушайте, я бы отдохнула, если нам предстоит бой – а он нам предстоит. Посмотрите на горизонт слева от дороги. – Она отвернулась, и в этот момент прогудел коммуникатор Брайанта. Аутпосты заметили разведчиков бронированных частей.

Гленда Руфь шла к своему бункеру, чувствуя, что у нее начинает кружиться голова. Она родилась на Новом Вашингтоне и привыкла к сорокачетырехчасовому периоду вращения этой планеты, тем не менее отсутствие сна сказывалось и на ней.

«Хожу по подушкам», – сказала она себе. Так описывал их ощущения Харли Хастингс, когда они возвращались домой под утро.

«Может, Харли там, с подходящими частями», – подумала она. И понадеялась, что нет.

Ничего у них и не могло получиться, но он хороший мальчик. Однако слишком мальчик, лишь пытающийся выглядеть мужчиной. Конечно, приятно, когда с тобой обращаются как с леди, но он так и не смог поверить, что я способна сама за себя постоять …

У ее бункера стояли часовые: два ранчеро и один капрал из полка Фалькенберга. Капрал застыл по стойке смирно, ранчеро поздоровались. Гленда Руфь ответила жестом – наполовину приветствие, наполовину салют капралу – и прошла внутрь. «Контраст не мог бы быть сильней», – подумала она. Ее ранчеро не собираются глупо выглядеть с этими салютами и всем прочим.

Не раздеваясь, она легла и укрылась тонким одеялом. Почему-то инцидент у бункера ее встревожил.

«Люди Фалькенберга – профессиональные военные. Все профессионалы. Что они делают на Новом Вашингтоне?

Их пригласил сюда Говард Баннистер. Он даже предложил им земли для постоянного поселения, хотя не имел на это права. Невозможно контролировать такую военную силу, не организовав собственную большую регулярную армию, и лекарство получается хуже болезни.

Но без Фалькенберга революция обречена.

А что будет, если мы победим? Что станет делать Фалькенберг после окончания революции? Улетит? Я его боюсь – он не из тех, кто так просто улетает.

Будь честна с собой, – подумала она. – Фалькенберг – очень привлекательный мужчина. Мне понравилось, как он приказал произнести тот тост. Говард дал ему отличный предлог для отказа, но он им не воспользовался».

Она хорошо помнит, как он стоял с поднятым стаканом, с загадочной улыбкой на губах, а потом отправился в упаковочный контейнер вместе с Иеном и его людьми.

Но храбрость – не диковина. Нам нужна верность, а этого он нам никогда не обещал …

И не у кого было спросить совета. Единственным человеком, которого она по-настоящему уважала, был ее отец. Перед смертью он пытался растолковать ей, что победа в войне – только небольшая часть решения проблемы. На Земле есть страны, которые пережили пятьдесят кровавых революций, прежде чем им улыбалась удача и какой-нибудь тиран захватывал власть и прекращал революции. «Революция – самая легкая часть, – говорил отец. – А вот править страной после революции – совсем другое дело». А что если Фалькенберг не позволит им сохранить завоевания революции?

Уснув, она увидела во сне Фалькенберга. Его жесткое лицо смягчилось. Он в военном мундире и сидит за столом. Рядом с ним главный старшина Кальвин.

– Этим оставить жизнь. Этих убить. Этих отправить в шахты, – приказывает Фалькенберг.

Рослый сержант переставляет крошечные фигурки, которые кажутся игрушечными солдатиками, но это не солдаты. Одна фигурка – ее отец. Другие – ранчеро. И это вовсе не игрушки. Это настоящие люди, только очень уменьшенные. Она едва слышит их крики, а строгий голос продолжает решать их судьбу…

Бригадир Вильфрид фон Меллентин посмотрел на холмы перед укреплениями повстанческой армии, потом вернулся в свою командирскую машину, поджидать возвращения разведчиков. Он принялся настаивать на немедленной отправке своих бронечастей на запад, едва было получено известие о падении Астории, но Генеральный штаб Конфедерации отказал.

«Глупцы», – подумал он. Штаб заявил, что риск слишком велик. Бронетанковые фридландские части фон Меллентина – лучшее соединение армии Конфедерации, и нельзя допустить, чтобы оно попало в ловушку.

Теперь Генеральный штаб убедился, что ему противостоит всего один полк наемников. Один полк. К тому же, наверное, понесший тяжелые потери при взятии Астории. Так утверждает штаб. Фон Меллентин посмотрел на карту и пожал плечами.

Кто-то удерживает проход, а у него есть основания с уважением относиться к ранчеро Нового Вашингтона. На пересеченной местности, как раз такой, какая сейчас перед ним, они могут достойно сражаться. Достаточно хорошо, чтобы измотать его части. «Но дело того стоит, – решил он. – За проходом открытая местность, и там у ранчеро не будет ни одного шанса».

У него на глазах рисунок карты менялся. Поступали доклады разведчиков, штабные офицеры фон Меллентина проверяли данные, соотносили с другими и вводили в компьютер. На карте появилась хорошо укрепившаяся пехота, причем в гораздо больших количествах, чем ожидал фон Меллентин. Проклятый Фалькенберг. У него сверхъестественная способность передвигать войска.

Фон Меллентин повернулся к своему начальнику штаба.

– Хорст, как ты думаешь, у них есть тяжелая артиллерия?

Оберст Карнап подал плечами.

– Вайс нихт, бригадир. Каждый дополнительный час дает Фалькенбергу возможность хорошо закрепиться, а мы потеряли слишком много часов.

– Это не Фалькенберг, – поправил фон Меллентин. – Он сейчас осаждает крепость у брода Доак. Мы получили сообщение ее коменданта. Большая часть сил Фалькенберга должна быть далеко на западе.

Он снова повернулся к картам, настолько подробным и полным, насколько это возможно без близкого непосредственного наблюдения.

Словно прочитав его мысли, Карнап спросил:

– Выслать разведчиков, бригадир?

Фон Меллентин смотрел на карту так, словно она могла еще что-то сообщить ему, но она не сообщала.

– Нет. Двигаем все силы, – принял он неожиданное решение. – Пинайте задницы, но колоть их не надо.

– Яволь. – Карнап негромко заговорил в коммуникатор. Потом снова посмотрел на командира. – Мой долг указать на риск, бригадир. Если у них есть артиллерия, мы понесем тяжелые потери.

– Знаю. Но если мы не прорвемся сейчас, можем не успеть освободить крепость. Если крепость Доак будет взята, война наполовину проиграна. Лучше тяжелые потери сейчас, чем долгая война потом. Я сам поведу атакующих. Вы останетесь в командной машине.

– Яволь, бригадир.

Фон Меллентин выбрался из тяжелой бронированной командной машины и пересел в средний танк. Он занял место в орудийной башне и негромко приказал водителю:

– Вперед.

Броня смела пехотные заслоны, словно их и не было. Танки фон Меллентина и сопровождающая их пехота прекрасно координировали свои действия, подавляя всякое сопротивление. Колонна быстро продвигалась вперед, чтобы рассечь силы противника на дезорганизованные фрагменты, с которыми справится пехота Конфедерации.

Фон Меллентин по частям громил блокирующего проход противника, его бригада все дальше углублялась в проход. Все шло слишком легко, и ему казалось, что он понимает, почему.

Вспотевшие танкисты подошли к неправильному хребту на самой верхней точке прохода. И неожиданно на них обрушился огонь легкой артиллерии и мортир. Танки продолжали движение, но пехота залегла. Танки и пехоту на мгновение разъединили, и в этот миг передовые танки уперлись в минное поле.

Бригадир фон Меллентин начинал тревожиться. Логика подсказывала ему, что минное поле не может быть ни плотным, ни протяженным, и если он пройдет его, то доберется до незащищенных тылов противника. Когда танки поработают над штабами и складами, пехота Конфедерации займет проход, а его бригада сможет вырваться на простор за ним.

Но… если у защитников транспорт организован лучше, чем считает Генеральный штаб, и впереди тысячи мин, тогда он обречет свои танки на гибель.

– Оценка, – потребовал он. Экран в его танке, повторяющий тот, что в командном пункте, на мгновение потемнел, появились обновленные данные. Танки фон Меллентина остановились, а пехота прижата к земле и несет потери. – Рекомендации?

– Выслать разведку, – послышался голос оберста Карнапа.

Фон Меллентин на мгновение задумался. Компромиссы на войне часто бывают хуже любых действий. Небольшой отряд можно потерять, ничего не достигнув. Разъединенные силы можно разбить по отдельности. У него всего несколько мгновений, чтобы принять решение.

– Вперед, – приказал он.

Они достигли самого узкого места прохода. Танки сгрудились еще теснее; они, до сих пор избегавшие мест, на которых может сосредоточить огонь артиллерия, теперь вынуждены были двигаться по подозрительным участкам. Бригадир фон Меллентин стиснул зубы.

Артиллерийский залп был превосходно рассчитан. У бригады осталось меньше четверти минуты после того, как радары предупредили о приближении снарядов. И тут снаряды начали рваться между танками, уничтожая остатки пехоты. Затем радары показали приближение новых снарядов, и на экранах все расплылось.

– Йа, это тоже, – пробормотал фон Меллентин. На его противоартиллерийских экранах была видна какая-то плотная липкая масса.

Защитники пустили в ход «мякину» – сотни тысяч крошечных металлических осколков, которые медленно опускались на землю. Теперь ни одна сторона не могла воспользоваться радаром, чтобы нацелить огонь, но танки фон Меллентина находились под визуальным контролем, в то время как батареи противника так и не были обнаружены.

Последовал еще один точно нацеленный залп.

– Чертовски хорошая стрельба, – прокричал фон Меллентин своему водителю. Между первым и последним разрывом залпа прошло не больше пяти секунд.

Бригаду рвали на куски. Передовые группы попали на новое минное поле. Пехота защитников небольшими группами укрывалась в траншеях и ямах, и сопровождающие танки солдаты справились бы с ней в считанные мгновения, если бы могли продвинуться вперед, но пехота была отрезана заградительным огнем: снаряды рвались за танками и между ними.

Не было ни пространства для маневра, ни поддержки пехоты – классический кошмар командира бронетанковых соединений. Местность, и так сильно пересеченная, покрылась ямами и канавами. По танкам продолжалась стрельба из противотанковых орудий. Пока поражений немного, но каждый поврежденный танк тут же разбивали на куски, а стрелять в ответ не в кого. Передовые танки находились под непрерывным огнем, и продвижение замедлилось.

Противник продолжал вести сильный огонь. Надолго ли их хватит? Если у них кончатся снаряды, все изменится. Фон Меллентин колебался. Вокруг его танков по-прежнему бушевал ад.

Сомнения подрывали его решимость. Генеральный штаб Конфедерации сообщил, что ему противостоит один Легион Фалькенберга, но штаб в прошлом не раз ошибался. Те, кто противостоит ему, захватили Асторию, не дав коменданту даже сообщить о нападении. И почти в тот же момент над Алланспортом был сбит спутник-наблюдатель. Все крепости по течению Колумбии были захвачены за несколько часов. Даже Фалькенберг не мог проделать это всего с одним полком!

Кто ему противостоит? Если организованный противник с запасом снарядов, позволяющим вести огонь часами, а не минутами, бригада погибла. Его бригада, лучшее бронетанковое соединение в мире, погибнет из-за плохой разведки этих проклятых колонистов!

– Отозвать части. Сосредоточиться у пункта Хильденбрандт. – Получив приказ, танки начали отходить, спасая прижатую к земле пехоту и прикрывая ее отступление. Когда бригада сосредоточилась к востоку от прохода, выяснилось, что фон Меллентин потерял восемь танков, и он сомневался, что хоть один их них удастся вернуть.

XIX

Почетный караул стоял у командной машины с оружием наизготовку. Фалькенберг ответил на приветствие и быстро прошел в штабной бункер.

– Внимание! – скомандовал главный старшина Кальвин.

– Продолжайте, джентльмены. Майор Севедж, вам будет приятно узнать, что я привел с собой полковую артиллерию. Мы высадились вчера. Тяжело пришлось?

– Да, Джон Кристиан, – мрачно ответил Джереми Севедж. – Если бы бой затянулся еще на час, у нас бы все кончилось. Мисс Хортон, можете расслабиться: полковник разрешил продолжать.

– Кто его знает, – фыркнула Гленда Руфь. Она покосилась на почетный караул и неодобрительно нахмурилась. – Не хотелось быть расстрелянной за несоблюдение устава.

Офицеры и солдаты на командном пункте напряглись, но ничего не произошло. Фалькенберг повернулся к майору Севеджу.

– Каковы потери, майор?

– Тяжелые, сэр. Во втором батальоне осталось 283 боеспособных.

Лицо Фалькенберга оставалось бесстрастным.

– А сколько ходячих раненых?

– Сэр, это с учетом ходячих раненых.

– Понятно. – Потери в шестьдесят пять процентов, не считая ходячих раненых. – В третьем?

– Я не смог набрать для почетного караула капралов из двух рот. Уцелевшие заняты различными обязанностями в штабе.

– Кто же удерживает позицию, Джерри? – спросил Фалькенберг.

– Нерегулярные и те, кто остались от второго батальона, полковник. Мы рады вас видеть, знаете ли.

Гленда Руфь Хортон пережила миг внутренней борьбы. Что бы она ни думала об этих бессмысленных военных ритуалах, которым так привержен Фалькенберг, честность требовала, чтобы она что-нибудь сказала.

– Полковник, должна извиниться перед вами. Простите за то, что подумала, будто ваши люди не будут сражаться под Асторией.

– Вопрос в том, мисс Хортон: будут ли сражаться ваши? У меня две батареи полковой артиллерии, но на самой позиции я больше ничего не могу добавить. Мои войска осаждают брод Доак, моя кавалерия и первый батальон – у Высокого Брода, и полк будет так разбросан еще много дней. Вы хотите сказать, что ваши ранчеро не могут воевать так же хорошо, как мои наемники?

Она с несчастным видом кивнула.

– Полковник, мы никогда не выдержали бы эту атаку. Центурион второго батальона рассказал мне, что перед самым концом сражения многие мортиры обслуживались только одним человеком. Наши люди не выстояли бы.

На лице Фалькенберга проступило облегчение.

– Значит центурион Брайант жив?

– Ну… да.

– Значит, жив и 42-й. – И Фалькенберг, довольный, кивнул.

– Но мы не сможем остановить новую атаку этим вооружением! – возразила Гленда Руфь.

– Может, это и не понадобится, – ответил Фалькенберг. – Мисс Хортон, бьюсь об заклад, что фон Меллентин не станет рисковать своими танками, пока пехота не очистит эту нору. С его точки зрения, он сунулся – столкнулся с чем-то таким, что не смог преодолеть. Он не знает, как близок был к победе.

А тем временем благодаря вашим усилиям по организации транспорта мы получили боеприпасы для артиллерии. Посмотрим, что можно будет сделать с тем, чем мы располагаем.

Три часа спустя они подняли головы от карт.

– Вот оно, – сказал Фалькенберг.

– Да. – Гленда Руфь осмотрела позиции войск. – Ключ ко всему – эти передовые патрули, – осторожно сказала она.

– Конечно. – Он потянулся за своей полевой сумкой. – Хотите выпить?

– Сейчас? – А почему бы нет? – Спасибо, хочу. – Он плеснул в две чашки из офицерской столовой немного виски и одну протянул ей. – Но не могу задерживаться надолго, – добавила она.

Он пожал плечами и поднял свой стакан.

– За старательного врага. Но не слишком старательного, – сказал он.

Гленда Руфь немного поколебалась, потом выпила.

– Для вас это игра, верно?

– Может быть. А для вас?

– Я ее ненавижу. Все это ненавижу. Я не хотела начинать новое восстание. – Она содрогнулась. – С меня хватит убийств, и раненых, и горящих домов…

– Тогда почему вы здесь? – спросил он. В его голосе не было насмешки – и не было презрения. Вопрос искренний.

– Друзья попросили возглавить их, и я не могла им отказать.

– Хорошая причина, – сказал Фалькенберг.

– Спасибо. – Она допила виски. – Теперь мне пора. Надо надевать броню.

– Разумная мера, хотя бункер достаточно прочен.

– Я не останусь в бункере, полковник. Я отправляюсь в патруль со своими ранчеро.

Фалькенберг критически разглядывал ее.

– Не думаю, что это разумно, мисс Хортон. Личная храбрость – прекрасная черта командира, но…

– Знаю. – Она улыбнулась уголками губ. – Ее не нужно демонстрировать, потому что она предполагается, верно? Но не у нас. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы удерживать их… ведь такова причина всех этих церемоний, верно? – удивленно спросила она.

Фалькенберг не обратил внимания на ее вопрос:

– Дело в том, что ваши люди идут за вами. Сомневаюсь, чтобы они сражались так же решительно за меня, если бы вас убили.

– Это неважно, полковник. Поверьте, я не хочу вести этот патруль, но если я не поведу первый, других может не быть. Мы не привыкли к удержанию позиций, и нужно что-то делать, чтобы сохранить сплоченность моих войск.

– И вы хотите сыграть на чувстве стыда.

Она пожала плечами.

– Если пойду я, пойдут и они.

– Я пошлю с вами центуриона и солдат из охраны штаба.

– Нет. Отправьте со мной столько же ваших людей, сколько с любым другим патрулем. – Она на мгновение покачнулась. Подействовали одновременно отсутствие сна, выпитый виски и узелок страха внутри. Девушка ухватилась за край стола, и Фалькенберг внимательно посмотрел на нее.

– Черт возьми, – сказала она. Потом чуть улыбнулась. – Джон Кристиан Фалькенберг, разве вы не понимаете, что так нужно?

Он кивнул.

– Но мне это все равно не нравится. Хорошо. Через тридцать пять минут последние инструкции моего главного старшины. Удачи, мисс Хортон.

– Спасибо. – Она поколебалась, но сказать больше было нечего.

Патруль неслышно двигался через низкий кустарник. Что-то пролетело мимо ее лица. «Белка-летяга», – подумала она. На Новом Вашингтоне много парящих животных.

На невысоком холме пахло взрывчаткой после канонады последнего боя. Ночь кромешно черная. Только на западном горизонте тускло-красно светится Франклин, но так слабо, что его скорее чувствуешь, чем видишь. Мимо пронеслась летучая лиса, метнулась за насекомым и с криком исчезла в ночи.

Десяток ранчеро двигался цепочкой. За ними шла манипула связи, настроившись на волну 42-го. Гленда подумала: «А что солдаты станут делать со своим оборудованием, когда начнется бой?» – и пожалела, что не спросила заранее. Замыкающим в цепочке шел сержант Хруска, которого в последнюю минуту прислал главный старшина Кальвин. Гленда Руфь ему обрадовалась, хотя одновременно испытала чувство вины.

«Это глупо, – сказала она себе. – Так думают мужчины. Я не должна так думать. Я ничего не собираюсь доказывать».

Ранчеро несли ружья. Три солдата Фалькенберга тоже. Двое других несли оборудование связи, а сержант Хруска – ручной пулемет. Казалось, ничтожная горстка собирается соперничать с горцами с Завета.

Они миновали последние посты нервничающих ранчеро и двинулись по долине между холмами. В тишине ночи Гленда Руфь чувствовала свое полное одиночество. «Чувствуют ли остальные то же самое. Ранчеро – несомненно. Они боятся. А наемники? – подумала она. – Во всяком случае они не одни. У них есть товарищи, с которыми они делят еду и бункеры. И пока жив хоть один из людей Фалькенберга, есть кому позаботиться о павших. Они заботятся друг о друге, – продолжала размышлять девушка. – Главный старшина Кальвин, с его грубоватой реакций на сообщения о потерях. «Ба, еще один солдат», – сказал он, когда ему доложили о гибели товарища в бою с танками. Мужчины!»

Она попыталась представить себе образ мыслей солдата-наемника, но это оказалось невозможно. Они слишком чужды ей.

А Фалькенберг такой же, как все остальные?

Они удалились от последних постов примерно на километр, когда она отыскала узкую расщелину метра в два глубиной. Та змеилась вниз по холму параллельно позициям, и любой нападающий мог воспользоваться ею. Гленда Руфь знаком приказала занять расщелину.

Труднее всего оказалось ждать. Ранчеро постоянно передвигались, и ей приходилось ползком перемещаться по расщелине, призывая их к тишине. В мучительном ожидании тянулись часы. Девушка взглянула на часы, чтобы определить, сколько времени прошло с того момента, как она посмотрела в прошлый раз, и решила больше не смотреть целых пятнадцать минут.

Когда ей показалось, что четверть часа уже миновала, она подождала еще десять минут, потом посмотрела и увидела, что прошло всего лишь одиннадцать минут. Гленда Руфь отвернулась и стала смотреть в ночь; перед ней возникали какие-то фигуры, которые не могли быть реальными. Она смотрела на них с отвращением.

Почему я все время думаю о Фалькенберге? И почему называю его по имени?

Ее преследовал и виденный о нем сон. В звездном свете она почти видела эти миниатюрные фигуры. В ее ушах звучали бесстрастные приказы Фалькенберга: «Этого убить. Этого отправить в шахты». «Он способен на это, – подумала Гленда. – Он…»

К миниатюрам присоединились большие фигуры в боевой броне. И неожиданно она поняла, что они реальны. В лощине под ней неподвижно стояли два человека.

Она коснулась сержанта Хруски и показала. Солдат внимательно вгляделся и кивнул. У них на глазах к первой паре разведчиков присоединились новые, и вскоре в складке холма метрах в двухстах от них собралось не менее пятидесяти солдат. Слишком далеко, чтобы эффективно использовать оружие взвода, и Хруска пополз по расщелине, шепотом приказывая лежать и молчать.

Группа продолжала расти. Она не видит их всех, но поскольку насчитала не меньше ста, перед ней не меньше роты.

Это страшные горцы?

Пришли незваные воспоминания о смерти отца, но она отогнала их.

Это всего лишь наемники, но они сражаются ради славы, и почему-то это вселяет ужас.

Спустя долгое время противник начал приближаться.

Солдаты двигались буквой V, острием нацеленной почти точно на позицию Гленды Руфь. И то, что девушка увидела, заставило ее ахнуть.

В четырехстах метрах левее двойной цепочкой перемещалась еще одна рота. Солдаты молча и быстро поднимались на холм, и передовые уже миновали ее позицию. Она лихорадочно повернулась направо – и увидела в километре еще одну роту. Прямо на нее перевернутой буквой М двигался целый батальон горцев, и та группа, что перед ней, служила соединительной линией наступающих колонн. Через несколько минут противник будет на оборонительных позициях ранчеро.

Она ждала, пока группа горцев не оказалась в десяти метрах от нее. И тогда выкрикнула приказ:

– Всем встать! Огонь!

Из обоих концов ее части расщелины заговорили автоматы наемников, к ним присоединились ружья ранчеро. Группу срезали всю до единого человека, и сержант Хруска приказал перенести огонь на главную колонну, а Гленда Руфь закричала в свой коммуникатор:

– Огневая позиция. Огонь по квадрату Дядя четыре.

Мгновение задержки показалось ей годами.

– Огонь по квадрату Дядя четыре. – Еще одна пауза. – Готово, – ответил бесстрастный голос. Ей показалось, что говорит сам Фалькенберг, но она была слишком занята, чтобы думать об этом.

– Докладываю, – сказала она. – По крайней мере один батальон легкой пехоты в атакующем строю поднимается на холм 905 вдоль хребтов Дядя и Зебра.

– Они сдвигаются влево. – Подняв голову, девушка увидела Хруску. Унтер-офицер указал на роту прямо перед ней. Небольшими группами та забирала влево. Солдаты прижимались к земле и видны были лишь на секунды.

– Переведите несколько человек в тот конец расщелины, – приказала Гленда. Слишком поздно менять направление огня. Все равно, если горцы поднимутся на вершину холма, ранчеро их не сдержать. Девушка затаила дыхание и ждала.

Послышался свист приближающихся снарядов, и ночь осветилась ярким пламенем разрывов. Осколочные снаряды падали на левом фланге наступающего противника.

– Продолжайте! – крикнула Гленда Руфь в коммуникатор. – По цели!

– Понятно. Готово.

Теперь она была уверена, что на том конце Фалькенберг. И по-кошачьи улыбнулась в темноте. «Что это полковник принял на себя обязанности телефониста? Беспокоится о ней?» Она едва не рассмеялась при этой мысли. «Разумеется, беспокоится: без нее ему не справиться с ее ранчеро».

Вершина холма взорвалась пламенем. К артиллерии присоединились мортиры и гранаты, громя левую колонну нападающих. Гленда Руфь оценила ситуацию на правом фланге. Колонна атакующих в пятистах метрах от нее не пострадала и продолжала подниматься к вершине хребта. Будет очень близко.

Девушка позволила артиллерии бить по цели еще пять минут, а ее солдаты тем временем сдерживали роту прямо перед собой, потом снова вышла на связь. Правая колонна почти достигла вершины, и Гленда Руфь подумала, не слишком ли долго ждала.

– Огневая позиция. Огонь по квадрату Зебра девять.

– Зебра девять, – ответил лишенный эмоций голос. Короткая пауза, затем: – Готово.

Почти сразу огонь по левому флангу прекратился, а две минуты спустя разрывы появились в пятистах метрах справа.

– Нас обходят с фланга, мисс, – доложил сержант Хруска. Гленда была так занята корректировкой огня справа, что забыла от том, что двадцать ее человек ведут бой с более чем сотней противников. – Нам отходить? – спросил Хруска.

Она пыталась думать, но в шуме и смятении это было невозможно. Колонна атакующих продолжала продвигаться вперед, а ее группа единственная могла наблюдать картину нападения целиком. Имел значение каждый разрыв.

– Нет. Будем держаться здесь.

– Хорошо, мисс. – Сержант, казалось, наслаждался боем. Он отполз, продолжая руководить автоматным и ружейным огнем. «Сколько мы продержимся?» – подумала Гленда Руфь.

Она позволила артиллерии целых двадцать минут бить по правому флангу. К этому времени горцы почти окружили ее и готовы были напасть с тыла. Молясь про себя, она снова взяла радио.

– Огневая позиция. Огонь из всех орудий по квадрату Джек пять – но ради Бога не переходите дальше. Мы в квадрате Джек шесть.

– Огонь по квадрату Джек пять, – немедленно подтвердил голос. Последовала пауза. – Готово. – Более прекрасных слов она никогда не слышала.

Оставалось ждать. Горцы поднялись в атаку. Дикие звуки заполнили ночь. «БОЖЕ, ВОЛЫНКИ!» – подумала она. Но звуки волынок тут же заглушил грохот разрывов. Гленда Руфь бросилась на дно расщелины, успев заметить, что все остальные в ее группе сделали то же самое.

Мир взорвался оглушительным грохотом. Миллионы крошечных осколков на огромной скорости заполнили ночь смертью. Гленда Руфь осторожно приподняла небольшой перископ и огляделась.

Рота горцев исчезла. Снаряды рвались среди мертвецов, подбрасывая их, разрывая на части снова и снова. Гленда с трудом сглотнула и посмотрела по сторонам. Левая колонна перестроилась и снова пошла в атаку на вершину.

– Огонь по квадрату Дядя четыре, – негромко сказала девушка.

– Повторите.

– ОГОНЬ ДЯДЯ ЧЕТЫРЕ!

– Дядя четыре. Готово.

Как только разрывы впереди прекратились, ее люди поднялись со дна и снова начали стрелять, но звуки боя стали удаляться.

– У нас кончаются боеприпасы, мисс, – доложил Хруска. – Могу я взять ваш запасной магазин?

И Гленда неожиданно поняла, что не сделала ни одного выстрела.

Ночь продолжалась. Как только противник поднимался в новую атаку, его безжалостно срезала артиллерия. Однажды Гленда запросила заградительный огонь вокруг своей позиции – к этому времени у ее людей было по три патрона, а у автоматчиков патронов совсем не осталось. Ровный голос просто ответил:

– Готово.

За час до рассвета на холме ничто не двигалось.

XX

Над голыми холмами прохода пронеслись медные звуки военной трубы. Хребты к востоку от позиций Фалькенберга лежали мертвыми, листва с деревьев срезана осколками, почва покрыта воронками, частично похоронившими погибших. В проходе дул резкий холодный ветер, но он не мог развеять запахов пороха и смерти.

Вновь прозвучала труба. В бинокль Фалькенберг увидел троих офицеров-горцев с белым флагом. Им навстречу был отправлен энсин, и молодой офицер вернулся с майором горцев с повязкой на глазах.

– Майор Макрей, четвертый пехотный полк Завета, – представился офицер после того, как с него сняли повязку. Он заморгал от яркого света в бункере. – Вы, должно быть, полковник Фалькенберг?

– Да. Чем могу быть полезен, майор?

– Предлагаю заключить перемирие, чтобы похоронить погибших. На двадцать часов, полковник, если вы согласны.

– Нет. Четыре дня и ночи – 160 часов, майор, – ответил Фалькенберг.

– Сто шестьдесят часов, полковник? – Плотный горец подозрительно посмотрел на Фалькенберга. – Вам нужно время, чтобы укрепить оборону?

– Может быть. Но двадцати часов недостаточно для перевозки раненых. Я верну вам всех ваших – под честное слово, разумеется. Не секрет, что мне недостает медикаментов, да и собственные врачи о них лучше позаботятся.

На лице горца ничего не отразилось, но он задумался.

– Вы не скажете мне, сколько их? – Он еще немного помолчал и очень быстро заговорил: – Время, назначенное вами, я имею право принять, полковник. – Он протянул ребристый чемоданчик. – Мои полномочия и инструкции. Бой был кровавый, полковник. Сколько моих парней вы убили?

Фалькенберг и Гленда Руфь переглянулись. Между теми, кто побывал в бою, устанавливается связь; она может возникнуть и с противником. Офицер Завета стоял молча, не желая продолжать разговор, но в глазах его была мольба.

– Мы насчитали 409 тел, майор, – мягко сказала Гленда. – И… – она взглянула на Фалькенберга, тот кивнул, – …и подобрали 370 раненых.

Обычное соотношение в бою: четверо раненых на одного убитого; атака вывела из строя почти тысячу шестьсот солдат с Завета. В конце боя горцы теряли людей в попытках забрать своих мертвых и раненых.

– Меньше четырехсот человек, – печально сказал майор. Он вытянулся по стойке смирно. – Прикажите получше осмотреть поле боя, полковник. Там еще много моих парней. – Отдал честь и подождал, пока ему снова не завязали глаза. – Благодарю вас, полковник.

Когда офицера-наемника увели, Фалькенберг с печальной улыбкой взглянул на Гленду Руфь.

– Если бы я попытался подкупить его деньгами, он набросился бы на меня, но когда я предложил вернуть его людей… – Он печально покачал головой.

– Они на самом деле сдались? – спросила Гленда Руфь.

– Да. Перемирие с ними покончило. Их единственным шансом было попытаться прорваться до того, как мы подвезем боеприпасы и резервы, и они это знают.

– Но почему? Во время прошлой революции они наводили ужас, а теперь… почему?

– В этом слабость наемников, – объяснил Фалькенберг. – Плоды победы принадлежат не нам, а нашим нанимателям. Фридландцы не могут лишиться своих танков, а наемники с Завета – людей, им больше нечем будет торговать.

– Но ведь раньше они сражались!

– Конечно, в быстрой маневренной войне. Фронтальная атака, сочетающая все виды боевых действий, всегда приносит наибольшие потери. Они попытались пробиться через проход, но мы отбили эту попытку. Честь не задета. Теперь, если Конфедерация захочет все-таки захватить проход, ей придется вводить собственные регулярные войска. Не думаю, чтобы она стала так расходовать своих людей, да и на это требуется много времени. А мы тем временем отправимся в Алланспорт и попробуем справиться с кризисом.

– А что там случилось? – спросила она.

– Вот это пришло сегодня утром, зашифровано полковым шифром. – Он протянул тонкий листок.

ФАЛЬКЕНБЕРГУ ОТ СВОБОДЫ АБЗАЦ АРМИЯ ПАТРИОТОВ ГРАБИТ АЛЛАНСПОРТ ТОЧКА ГОРОЖАНЕ ТРЕБУЮТ СОЗДАНИЯ КОМИССИИ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ВОЗМОЖНОГО НАРУШЕНИЯ ЗАКОНОВ ВОЙНЫ ТОЧКА КРАЙНЕ НЕЖЕЛАТЕЛЬНО ИСПОЛНЕНИЕ ВАШЕГО ПРИКАЗА О ПРИСОЕДИНЕНИИ К ПОЛКУ ТОЧКА ДЕЙСТВИЯ АРМИИ ПАТРИОТОВ ПРОВОЦИРУЮТ МЯТЕЖИ СРЕДИ ГОРОЖАН И ШАХТЕРОВ ТОЧКА МОИ СИЛЫ БЕЗОПАСНОСТИ МОГУТ ПОТРЕБОВАТЬСЯ ДЛЯ УДЕРЖАНИЯ ГОРОДА ТОЧКА ЖДУ ВАШИХ ПРИКАЗАНИЙ ТОЧКА С УВАЖЕНИЕМ ВАШ АНТОН СВОБОДА АБЗАЦ КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ

Она прочла текст дважды.

– Боже мой, полковник… что там происходит?

– Не знаю, – мрачно ответил он. – Но собираюсь узнать. Поедете со мной в качестве представителя Совета патриотов?

– Конечно… но разве не нужно послать за Говардом Баннистером? Совет избрал его президентом.

– Если он нам понадобится, мы его вызовем. Главстаршина.

– Сэр!

– Положите вещи мисс Хортон в боевую машину вместе с моими. Я со взводом охраны штаба отправляюсь в Алланспорт.

– Сэр. Полковник, хотите, чтобы я отправился с вами?

– Хочу ли? Наверно, главный старшина. Захватите и свои вещи.

– Сэр.

– Они уже, конечно, там. Пошли.

Боевая машина отвезла их на небольшое летное поле, где ждал реактивный самолет. Один из сорока на планете, он был способен перевезти сто человек, но жег горючее, необходимое наземному транспорту с боеприпасами. А пока нефтяные месторождения в районе брода Доак не захвачены, такие траты горючего – непозволительная роскошь.

Самолет летел над занятыми патриотами территориями, держась в стороне от отдельных укреплений конфедератов: любой пехотинец может нести комплекс с самонаводящейся ракетой, а на грузовике можно расположить оборудование, которое помешает самолету отразить нападение. Пересекли долину Колумбии и повернули на юго-запад над лесами плато Высокого Брода, потом снова повернули на запад, подальше от залива Престона, где в крепости оставались ракеты Конфедерации.

– Вы сделали то же самое, – неожиданно сказала Гленда Руфь. – Когда мы осаждали залив Престона, вы предоставили нашим людям нести потери.

Фалькенберг кивнул.

– По двум причинам. Мне так же, как горцам, не хочется терять своих солдат – а без полка вы и тысячи часов не удержите территории патриотов. Мы вам нужны как боеспособная часть, а не груда трупов.

– Да.

Это верно, но в той атаке гибли ее друзья. Стоит ли того результат? Позволит ли Фалькенберг, чтобы результат того стоил?

На летном поле Алланспорта их встретил капитан Свобода.

– Рад видеть вас, сэр. В городе очень тяжело.

– Но что случилось, капитан?

Свобода критически посмотрел на Гленду Руфь, но Фалькенберг кивнул:

– Докладывайте.

– Да, сэр. Когда прибыл исполняющий обязанности губернатора, я, как было приказано, передал ему управление городом. В это время на полуострове царил мир, главным образом благодаря усилиям мэра Хастингса, который хотел избежать разрушений в городе. Хастингс считает, что Франклин пришлет с планеты большую армию, и говорит, что не видит смысла в том, чтобы лоялисты гибли, а город сгорел в огне сопротивления, потому что окончательного исхода это все равно не изменит.

– Бедный Роджер… Он всегда старался действовать разумно, и всегда без успеха, – сказала Гленда Руфь. – Но Франклин действительно пошлет войска.

– Возможно, – ответил Фалькенберг. – Но для мобилизации и подготовки транспорта требуется время. Продолжайте, капитан Свобода.

– Сэр. Губернатор подготовил список лиц, имущество которых подлежит конфискации. И, как будто этого недостаточно, объявил своим войскам, что половина стоимости любой найденной ими правительственной собственности Конфедерации отойдет к ним. Результаты вы увидите в городе, полковник. Начались грабежи и поджоги, и мои солдаты и местные пожарные не могли с ними справиться.

– Боже, – прошептала Гленда Руфь. – Но почему?

Свобода поджал губы.

– Грабители часто так поступают, мисс Хортон. Нельзя разрешить войскам грабить город и – не ожидать таких результатов. Исход оказался предсказуемым, полковник. Многие горожане ушли в холмы, в особенности шахтеры. Они уже вернули себе несколько шахтерских поселков.

Капитан Свобода беспомощно пожал плечами.

– Железная дорога перерезана. Город пока в наших руках, но не могу сказать, надолго ли. Для контроля над одиннадцатью тысячами жителей вы оставили мне всего сто пятьдесят солдат, и я контролировал их с помощью заложников. Губернатор привел с собой еще девятьсот вооруженных человек, но этого недостаточно, чтобы править по его методу. Он запросил в заливе Престона еще солдат.

– Оттуда пришли «первые»? – спросила Гленда Руфь.

– Да, мисс. Большинство, во всяком случае.

– Тогда это объяснимо, хотя и непростительно, полковник, – сказала она. – В первую революцию многие ранчо у Высокого Брода были сожжены лоялистами. Вероятно, они считают, что платят лоялистам тем же.

Фалькенберг кивнул.

– Главстаршина!

– Сэр!

– Прикажите солдатам надеть броню и взять оружие. Капитан, мы собираемся нанести визит вашему исполняющему обязанности губернатора. Предупредите своих людей.

– Полковник! – возразила Гленда Руфь. – Вы… что вы собираетесь делать?

– Мисс Хортон, я оставил спокойный город, который теперь превратился в гнездо оппозиции. И я хотел бы знать почему. Пошли, Свобода.

Среди сгоревших улиц ратуша оставалась невредимой. Город пропах горелым деревом и смертью, как будто здесь разыгралось большое сражение. Фалькенберг сидел с непроницаемым лицом, а Гленда Руфь, не веря собственным глазам, смотрела на то, что стало с самым богатым городом за пределами столичной зоны.

– Я делал что мог, полковник, – оправдывался Свобода. Он все равно винил себя. – Мне следовало расстрелять патриотов и арестовать губернатора. С вами связи не было, а я не хотел без приказа брать на себя ответственность. Мне следовало это сделать, сэр?

Фалькенберг не ответил. Возможное нарушение контрактов с наемниками всегда создает щекотливую ситуацию. Наконец он сказал:

– Не могу винить вас в том, что вы не захотели ввязывать полк в войну с теми, кто нам платит.

Часовые из числа нерегулярных частей патриотов попытались задержать Фалькенберга, который сразу направился в кабинет губернатора. Но, увидев сорок солдат в боевой броне, тотчас отступили.

Губернатор, широкоплечий человек, бывший ранчеро, разбогатевший на спекуляции различными товарами, был опытным продавцом, умеющим по-приятельски взять за локоть или потрепать по спине, в нужном месте произнести нужные слова, но опыта военного командования у него не было. Когда Гленда представила Фалькенберга, губернатор нервно взглянул на главного старшину Кальвина и на мрачных охранников за дверями своего кабинета.

– Губернатор Джек Силана, – сказала девушка. – Губернатор принимал активное участие в первой революции, и без его финансовой помощи мы бы не смогли оплатить ваш прилет сюда, полковник.

– Понятно. – Полковник как будто бы не заметил протянутую губернатором руку. – Вы по-прежнему разрешаете грабежи, губернатор? – спросил он. – Я видел по дороге.

– Вашим наемникам заплачено из налогов, – возразил Силана. Он попытался улыбнуться. – Это разорило моих солдат. Почему бы любителям конфедератов не внести свой вклад в войну? Неприятности начались, когда городская девушка оскорбила моего солдата. Он ударил ее. Горожане вмешались, а солдату на помощь пришли его товарищи. Начались волнения; чтобы их подавить, пришлось вызывать гарнизон…

– И вы утратили контроль, – сказал Фалькенберг.

– Предатели получили по заслугам! Не думайте, что они не грабят города, когда побеждают, полковник. Эти люди видели, как горят их ранчо, и знают, что Алланспорт – гнездо предателей.

– Понятно. – Фалькенберг повернулся к начальнику своей военной полиции. – Капитан, вы официально передали власть губернатору Силане перед тем, как это все произошло?

– Да, сэр. Как было приказано.

– Тогда это не забота полка. Наши солдаты участвовали?

Свобода с несчастным видом кивнул.

– Мне пришлось арестовать семь рядовых и сержанта Мэги, сэр. Еще шестерых мы уже подвергли суду.

– Какие обвинения выдвинуты против Мэги? – Фалькенберг сам когда-то представил Мэги к повышению. У него злобный характер, но он хороший солдат.

– Грабеж. Пьянство на посту. Воровство. И предосудительное поведение.

– А остальные?

– Три изнасилования, четыре случая воровства и одно убийство, сэр. Они ждут суда. Прошу также провести расследование моей деятельности в качестве командира.

– Согласен. Главстаршина.

– Сэр!

– Возьмите под свое командование заключенных и созовите суд. Какие офицеры могут принять участие в следствии?

– Капитану Гринвуду врач предписал исполнение только легких обязанностей, сэр.

– Отлично. Пусть проведет формальное следствие по поводу распоряжений капитана Свободы в городе.

– Сэр.

– Что будет с этими людьми? – спросила Гленда Руфь.

– Насильники и убийца, если их признают виновными, будут повешены. Для остальных – выполнение самых тяжелых обязанностей.

– Вы повесите собственных людей? – спросила Гленда Руфь с явным недоверием.

– Не могу допустить разложения в полку! – резко ответил Фалькенберг. – В любом случае Конфедерация выразит протест против нарушения законов войны.

Губернатор Силана рассмеялся.

– Во время последней революции мы постоянно протестовали, но никто нас не услышал. Думаю, мы можем рискнуть.

– Возможно. Полагаю, вы ничего не собираетесь предпринять.

– Я прикажу прекратить грабежи.

– А раньше вы этого не делали?

– Ну, да, полковник… но, думаю, люди теперь насытили свою ярость.

– Если предыдущие приказы их не остановили, этот тоже не остановит. Вы должны быть готовы наказать нарушителей. Вы готовы?

– Будь я проклят, если повешу хоть одного своего солдата, чтобы защитить предателей!

– Понятно. Губернатор, как вы предполагаете успокоить город?

– Я послал за подкреплениями…

– Да. Благодарю вас. Прошу нас простить, губернатор, у нас с мисс Хортон есть дела. – И он вывел Гленду Руфь из кабинета. – Главстаршина, приведите мэра Хастингса и полковника Ардуэя в кабинет капитана Свободы.

– Полковника Ардуэя расстреляли, – сказал Свобода. – Мэр в городской тюрьме.

– В тюрьме? – переспросил Фалькенберг.

– Да, сэр. Я держал заложников в гостинице, но губернатор Силана…

– Понятно. Исполняйте, главстаршина.

– Сэр!

– Что вам еще нужно, проклятые сволочи? – спрашивал десять минут спустя Хастингс. Мэр страшно исхудал, на лице многодневная щетина, лицо и руки свидетельствовали о многих днях без обычных санитарных удобств.

– Всему свое время, господин мэр. Были проблемы, главный старшина?

Кальвин улыбнулся.

– Не очень, сэр. Офицер не хотел проблем с нашими солдатами… Полковник, все заложники засунуты в камеры.

– Что вы сделали с моими женой и детьми? – лихорадочно спрашивал Роджер Хастингс. – Я уже несколько дней ничего о них не знаю.

Фалькенберг вопросительно посмотрел на Свободу, но тот только отрицательно покачал головой.

– Отыщите семью мэра, главный старшина. Приведите ее сюда. Мистер Хастингс, полагаю, вы считаете, что все это моих рук дело?

– Если бы вы не захватили город…

– Это была законная военная операция. У вас есть обвинения против моих войск?

– Откуда мне знать. – Хастингс испытал приступ слабости. Уже несколько дней его почти не кормили, и его мучила тревога о семье. Ухватившись за край стола, он впервые заметил Гленду Руфь. – И ты тоже?

– Это не моя вина, Роджер. – Он едва не стал ее свекром. Она задумалась о том, где сейчас молодой лейтенант Харли Хастингс. Давно разорвав помолвку, в основном из-за политических разногласий, они, тем не менее, оставались добрыми друзьями. – Извини.

– Это твоя вина, твоя и твоих проклятых мятежников. О, конечно, тебе не нравится, когда сжигают города и убивают граждан, но это все равно происходит… и это вы начали войну. И теперь ты не можешь снять с себя ответственность.

Фалькенберг вмешался:

– Господин мэр, тем не менее у нас есть взаимные интересы. Этот полуостров производит мало продовольствия, и ваши люди не выживут без его поставок. Мне говорят, что почти тысяча ваших жителей погибла в мятежах и почти столько же ушло в холмы. Могут ваши плавильни и литейные работать с тем, что осталось?

– И после всего этого вы думаете… я ничего не стану для вас делать, Фалькенберг!

– Я не просил вас делать, спросил только: возможно ли это?

– А какая разница?

– Сомневаюсь, чтобы вы хотели увидеть, как умирают с голоду остальные ваши жители, господин мэр. Капитан, отведите мэра в ваши помещения и помогите ему привести себя в порядок. К тому времени как вы закончите, главный старшина уже будет знать, что с вашей семьей. – Фалькенберг кивком отпустил мэра и повернулся к Гленде Руфь. – Ну, мисс Хортон? Вы достаточно видели?

– Не понимаю.

– Прошу вас отстранить Силану от должности и вернуть управление городом моему полку. Вы согласны?

«Боже», – подумала она.

– У меня нет на это полномочий.

– У вас больше влияния в армии патриотов, чем у любого другого. Совету это может не понравиться, но от вас он это примет. Тем временем я пошлю за саперами, чтобы они восстановили город и пустили в ход фабрики.

Все происходит так быстро. Даже Джошуа Хортон не умел действовать, как этот человек.

– Полковник, а что вас интересует в Алланспорте?

– Это единственный промышленный район, который мы контролируем. Больше поставок вооружения извне не будет. Мы завладели всем западнее гор Темблора. Долина Мэтсона поднимается в поддержку восставшим, и скоро мы эту поддержку получим. Мы можем пройти вдоль Мэтсона до Ванкувера и взять его – а что потом?

– Как что – захватить столицу! Революция победит!

– Нет. Именно такую ошибку вы допустили в прошлый раз. Неужели вы думаете, что ваши фермеры, даже при поддержке 42-го, могут идти по ровной, изобилующей дорогами местности и выигрывать бои? В этих условиях у нас нет ни единого шанса.

– Но… – Он прав. Она всегда это знала. Когда они победили фридландцев в проходе, у нее возродилась надежда, но столичная равнина – не проход Хильера. – Значит, снова война на истощение.

Фалькенберг кивнул.

– Мы владеем всеми сельскохозяйственными угодьями. Очень скоро конфедераты начнут ощущать недостаток продовольствия. А мы тем временем будем грызть их с краев. Франклину придется отступить – что толку в колониях, которые стоят денег. Они могут попытаться высадить армию со своей планеты, но врасплох нас не застанут, да и армия не может быть очень велика. Со временем мы их измотаем.

Она печально кивнула. Все-таки война будет долгой, и ей придется в ней участвовать, собирать свежие войска, как только ранчеро начнут расходиться по домам: их трудно будет удержать, когда они поймут, что им предстоит.

– Но как мы заплатим вашим людям за участие в долгой войне?

– Вы можете обойтись без нас.

– Вы знаете, что не можем. И всегда это знали. Чего вы хотите?

– Сейчас я хочу, чтобы вы отстранили Силану. Немедленно.

– А почему такая спешка? Как вы сказали, война будет долгой.

– Она окажется еще более долгой, если город будет продолжать гореть. – Он едва не сказал ей больше, но спохватился и подавил искушение. (Это всего-навсего девушка, а он знавал многих девушек с тех пор, как много лет назад его покинула Грейс. Боевые узы ни при чем: среди этих девушек попадались и такие, которые были хорошими офицерами, он многих знал. Так откуда это искушение?) – Простите, – грубовато сказал он. – Я должен настаивать. Как вы сказали, вам без нас не обойтись.

Гленда Руфь выросла среди политиков и уже четыре года руководила революцией. Она понимала, что недолгие колебания Фалькенберга говорят о чем-то очень важном и что она никогда не узнает его истинных мыслей.

«Что скрывается под этой маской? Каков человек, столь стремительно принимающий массу решений? Фалькенберг владеет любой ситуацией, в какой оказывается, и такому человеку нужно нечто большее, чем просто деньги». – Ее все еще преследовал образ Фалькенберга, сидящего за своим столом и решающего судьбу ее людей.

И, однако, тут что-то большее. Военный командир, завоевавший восхищение и преданность не только необразованных рядовых – но и таких людей, как Джереми Севедж. Она никогда такого не встречала.

– Хорошо, я это сделаю. – Она улыбнулась, прошла по комнате и встала рядом с ним. – Не знаю почему, но сделаю. У вас есть друзья, Джон Кристиан Фалькенберг?

Вопрос удивил его. Машинально он ответил:

– У командира не может быть друзей, мисс Хортон.

Она снова улыбнулась.

– Теперь один друг у вас есть. У меня есть одно условие. Отныне вы будете называть меня Гленда Руфь. Согласны?

На лице солдата появилась странная улыбка. Но в его выражении было не только веселье.

– Вы знаете, ничего не получится.

– Что не получится?

– То, к чему вы клоните. Как и у меня, у вас есть ответственность командира. Командир одинок, и вам это не нравится. Истинная причина отсутствия у командира друзей в том, что это избавляет его от боли: ему не приходится посылать друзей на смерть. Если вы до сих пор этого не поняли, поймите сейчас, потому что когда-нибудь вам придется предать либо друзей, либо свой долг командира, и такого выбора стоит избежать.

Что я делаю? Пытаюсь защитить революцию, лучше узнавая его, – или он прав, у меня нет друзей, и он единственный мужчина, который мог бы …

Она заставила себя оборвать мысль и на мгновение положила свою руку на руку Фалькенберга.

– Идемте к губернатору Силане, Джон Кристиан. И позвольте маленькой девочке самой тревожиться из-за своих чувств. Она знает, что делает.

Он стоял рядом с ней. Они были совсем близко, и на мгновение ей показалось, что он хочет поцеловать ее.

– Нет, не знаете.

Ей хотелось получить ответ, но Фалькенберг уже выходил из комнаты, и ей пришлось его догонять.

XXI

– А я говорю, что изменники и сторонники конфедератов получили то, чего заслуживали! – кричал Джек Силана. Среди делегатов слышался одобрительный гул, а с балконов для зрителей по окружности спортивного зала доносились приветственные выкрики. – Я уважаю Гленду Руфь, но она не старина Джошуа, – продолжал Силана. – Она не имела права смещать меня с поста губернатора без согласия президента Баннистера. Я требую, чтобы Совет отменил ее решение. – Под аплодисменты Силана сел.

Гленда Руфь осталась на месте. Она внимательно разглядывала тридцать человек за столом-подковой, пытаясь определить, сколько голосов получит. «Не большинство, это точно, но, может быть, дюжину. Нужно убедить покинуть фракцию Баннистера-Силаны всего трех-четырех человек, но что потом? Блок, который она возглавляет, не более прочен, чем коалиция Баннистера. Так кто же будет управлять Свободным государством?»

Позади стола Совета на полу спортзала сидело множество людей. Это свидетели, но их расположение в фокусе внимания Совета выглядело так, словно Фалькенберг и его внушительные офицеры находятся на скамье подсудимых. Мэр Хастингс сидел рядом с Фалькенбергом, и иллюзия подкреплялась еще сохранившимися у него следами сурового обращения. Некоторые из его друзей выглядели не лучше.

За свидетелями переговаривались зрители, словно на баскетбольном матче, а не на заседании правительства, которое владеет тремя четвертями территории Нового Вашингтона. Спортивный зал не самое подходящее место для такого заседания, но большего зала в крепости Астория не нашлось.

Наконец она встала.

– Да, я не мой отец, – начала она. – Он расстрелял бы Джека Силану.

– Покажи им, Гленда Руфь! – крикнул кто-то с балкона.

Говард Баннистер удивленно поднял голову.

– Требую порядка!

– Заткнись, престонский ублюдок! – отозвался голос. Пожилого ранчеро поддержали снизу:

– Верно! Высокий Брод не будет править долиной!

– К порядку! К порядку! – Техники увеличили громкость, и голос Баннистера перекрыл крики. – Мисс Хортон, вам предоставляется слово.

– Спасибо. Я хочу сказать, что мы начали эту революцию не для того, чтобы разорить Новый Вашингтон. Когда все закончится, нам придется жить с бок о бок лоялистами, и…

– Предательница. Она обручена с солдатом Конфедерации!

– Замолчите и дайте ей говорить!

– К порядку! К ПОРЯДКУ!

Фалькенберг сидел неподвижно. В зале стало тихо, и Гленда Руфь снова попыталась начать.

– Какой шумливый народ, – сказал Джереми Севедж.

Фалькенберг пожал плечами.

– Победа делает такими политиков.

Гленда Руфь рассказала о том, что видела в Алланспорте. Описала сгоревший горд, заложников в тюремных камерах…

– Предатели получили по заслугам! – перебил кто-то, но она продолжила раньше, чем начали отвечать ее сторонники.

– Конечно, они лоялисты. Как и примерно треть населения территории, которую мы контролируем. Лоялисты составляют большинство жителей столицы. Поможет ли нам, если мы будем преследовать здесь их друзей?

– Если будем сражаться, как сейчас, никогда не возьмем столицу!

– Верно! Пора ударить по предателям!

– Пошлем туда наемников, пусть отрабатывают свою плату!

На этот раз Баннистер не пытался успокоить толпу. Люди кричали именно то, что он собирался предложить Совету, а он поддерживал Силану потому, что нуждался в блоке губернатора-купца при голосовании о продолжении войны. После того как толпа вдоволь накричалась, требуя возобновления войны, Баннистер с помощью микрофона восстановил тишину и дал слово Гленде Руфь.

Ничего не решив, Совет разошелся до следующего дня. Фалькенберг подождал Гленду Руфь и вышел с нею.

– Я рада, что сегодня не дошло до голосования, – сказала она. – Не думаю, чтобы мы выиграли.

– Шумливые ублюдки, – снова заметил Севедж.

– Демократия в действии, – холодно сказал Фалькенберг. – Что вам нужно, чтобы убедить Совет в том, что Силана не может быть губернатором?

– Дело не в этом, Джон, – ответила она. – Все дело в войне. Никто не удовлетворен достигнутым.

– Мне казалось, что мы воюем отлично, – возразил Севедж. – Последнее наступление конфедератов у Мэтсона, как и планировалось, попало в вашу засаду.

– Да, это было замечательно, – сказала Гленда Руфь.

– Вряд ли. Это был единственный возможный маршрут наступления, – ответил Фалькенберг. – Вы неразговорчивы, мэр Хастингс. – Они вышли из спортзала и шли по плацу к казармам, где раньше размещались фридландцы. Сейчас их заняли солдаты Фалькенберга, а с ними и представители администрации из Алланспорта.

– Я боюсь этого голосования, – сказал Хастингс. – Если снова назначат Силану, мы все потеряем.

– Так поддержите меня! – рявкнул Фалькенберг. – Мои инженеры уже привели автоматические фабрики и механизированные предприятия в порядок. Если поможете, они снова начнут действовать. И тогда у меня будут реальные аргументы против политики Силаны.

– Но в этом-то вся причина, – возразил Хастингс. – Промышленность Алланспорта нужна вам для военных целей. Полковник, вы спасли мою семью от этого мясника, и я должен был бы из благодарности вам согласиться, но не могу.

– Полагаю, вы ждете, что вас спасет чудо? – спросил Фалькенберг.

– Нет. Но что произойдет, если вы победите? Сколько времени вы еще проведете на полуострове Раньера? Ваше место займут люди Баннистера – полковник, мой единственный шанс в том, что Конфедерация пришлет с Франклина новые войска и раздавит вас!

– И вами будут править с Франклина, – сказала Гленда Руфь. – У вас не будет даже тех прав, какие были в прошлом.

– Знаю, – с несчастным видом согласился Хастингс. – Но что я могу сделать? Эта революция уничтожила наш последний шанс. Со временем Франклин стал бы действовать разумно – я старался быть хорошим мэром для всех. Но вы с этим покончили.

– Не все сторонники Франклина подобны вам, Роджер, – сказала Гленда Руфь. – И не забудьте об их военной политике! Они втянут нас в свои замыслы, и со временем нам придется воевать с самим СоВладением. Полковник Фалькенберг может рассказать вам, каково стать жертвой карательной экспедиции СВ!

– Боже, не знаю, что делать, – жалобно сказал Роджер.

Фалькенберг пробормотал что-то такое, что остальные не расслышали, потом сказал:

– Гленда Руфь, прошу меня простить, но нам с майором Севеджем нужно обсудить кое-какие административные проблемы. Был бы рад, если бы вы присоединились к нам за ужином в офицерской гостиной в девятнадцать часов.

– Ну… спасибо, Джон. Мне очень хочется, но я должна вечером встретиться с другими делегатами. Нам, может быть, все-таки удастся выиграть завтрашнее голосование.

Фалькенберг пожал плечами.

– Сомневаюсь. Если не сможете выиграть, сможете задержать голосование?

– Может быть, на несколько дней, но зачем?

– Это может быть полезно, вот и все. А когда покончите с политиками, присоединитесь к нам?

– Спасибо, да. – Идя по плацу к своей квартире, она думала, что очень неплохо бы узнать, что обсуждают Фалькенберг с Севеджем: «Вряд ли это административные проблемы… какая им разница, что решит Совет?»

Она с нетерпением ждала новой встречи с Джоном, и это ожидание заставляло ее испытывать чувство вины. «Что этот человек значит для меня? Он красив, широкоплеч, военная выправка… вздор. Что бы ни говорили антропологи, я не верю в атавистическую привлекательность воинов. Почему же я хочу быть с ним? – Она отбросила эту мысль. Есть гораздо более важные темы для размышлений. – Что будет делать Фалькенберг, если Совет проголосует против него? А что буду делать я?»

* * *

Фалькенберг пригласил Роджера Хастингса в свой кабинет.

– Садитесь, пожалуйста, господин мэр.

Роджер неуверенно сел.

– Послушайте, полковник, я бы рад помочь, но…

– Мэр Хастингс, что предпочтут владельцы промышленных предприятий Алланспорта: половину работающих предприятий или полностью неработающие?

– Что это должно означать?

– Я гарантирую защиту литейных и плавилен за право на половину собственности. – Когда Хастингс изумленно посмотрел на него, Фалькенберг продолжил: – А почему бы и нет? Все равно Силана захватит половину. Если мой полк будет совладельцем, я смогу его остановить.

– Даже если я подпишу, это ничего не будет означать, – возразил Хастингс. – Владельцы находятся на Франклине.

– Вы самый высокопоставленный чиновник Конфедерации на всем полуострове Раньера, – тщательно подбирая слова, сказал Фалькенберг. – Законно это или нет, но мне нужна ваша подпись на этом передаточном документе. – И он протянул Хастингсу стопку листков.

Хастингс внимательно прочел их.

– Полковник, здесь также подтверждается разрешение на владение землей, данное вам правительством мятежников. Я не могу подписать это.

Идя по широкому плацу, Гленда Руфь издалека услышала звуки офицерской пирушки. Подойдя ближе, они с Хайрамом Блеком словно окунулись в волны шума, барабанного боя, вопли волынок и фальшивое пение полупьяных баритонов.

Внутри было еще хуже. Не успела она войти, как в нескольких дюймах от ее лица мелькнула сверкающая сабля. Молодой капитан козырнул и принялся многословно извиняться:

– Я показывал обер-лейтенанту Марксу новый прием, который выучил на Спарте, мисс. Прошу меня простить. – И когда она кивнула, капитан отвел товарища в сторону и дуэль на саблях возобновилась.

– Это офицер фридландец… здесь все фридландцы, – сказала Гленда Руфь. Хайрам Блек мрачно кивнул. Пленные наемники были в зелено-золотых мундирах, контрастирующих с сине-золотой одеждой людей Фалькенберга. В ярком свете ламп блестели медали. Девушка осмотрелась и увидела полковника в дальнем углу, во главе стола.

Когда она проделала опасное путешествие по заполненному людьми залу и подошла к столу, Фалькенберг и его соседи встали. Мимо маршировали волынщики, создавая неимоверный шум.

Лицо Фалькенберга покраснело, и Гленда Руфь подумала, что он пьян.

– Мисс Хортон, позвольте представить майора Оскара фон Тома, – официально сказал полковник. – Майор фон Тома – командир артиллерийского батальона фридландцев.

– Я… – Она не знала, что сказать. Фридландцы враги, а Фалькенберг представляет ей этого офицера как своего гостя. – Рада знакомству, – запинаясь ответила она. – А это полковник Хайрам Блек.

Фон Тома щелкнул каблуками. Все стояли неподвижно, пока она не села рядом с Фалькенбергом. Этот вид рыцарства почти исчез, но почему-то здесь казался уместным. Официант принес стаканы, и фон Тома обратился к Фалькенбергу.

– Вы просите слишком многого, – сказал он. – К тому же вы уже достаточно попользовались стволами.

– Если так, мы уменьшим цену, – жизнерадостно ответил Фалькенберг. Он заметил удивленное выражение Гленды Руфь. – Майор фон Тома спрашивает: может ли он выкупить свои пушки по окончании кампании? Мои условия его не устраивают.

Хайрам Блек сухо заметил:

– Мне кажется, в определении цены должен сказать свое слово Совет, генерал Фалькенберг.

Фалькенберг презрительно фыркнул.

– Нет.

«Он пьян, – подумала Гленда Руфь. – Это не очень заметно, но… достаточно ли хорошо я его знаю?»

– Пушки захвачены 42-м без всякой помощи со стороны Совета. Я позабочусь, чтобы их не использовали против патриотов, и Совету больше нет дела до них. – Фалькенберг повернулся к Гленде Руфь. – Вы выиграете завтрашнее голосование?

– Голосования завтра не будет.

– Значит, не сможете выиграть, – сказал Фалькенберг. – Я этого ожидал. А как голосование по войне?

– Будут обсуждать еще два дня… – она нервно взглянула на майора фон Тома. – Не хочу быть невежливой, но нужно ли говорить об этом при нем?

– Понимаю. – Майор фон Тома неуверенно встал. – Поговорим в другой раз, полковник. Рад знакомству, мисс Хортон. Полковник Блек. – Он сдержанно поклонился и пошел к центру стола, где вместе пили фридландцы и офицеры Фалькенберга.

– Джон, разумно ли это? – спросила она. – Некоторые члены Совета и так уже обвиняют вас в нежелании воевать…

– Дьявольщина, да его называют предателем, – прервал Блек. – Мягко обращается с изменниками, дружит с врагами – им не нравится даже то, что вы набираете новых людей, чтобы восполнить потери. – Блек взял стакан виски и выпил одним глотком. – Им бы пройти по долине с нами! Вот это был поход, Гленда Руфь. А когда у капитана Фрейзера кончилось горючее, Фалькенберг приказал ему использовать велосипеды! – Вспоминая, Блек усмехнулся.

– Я серьезно, – возразила Гленда Руфь. – Джон, Баннистер вас ненавидит. Я думаю, он всегда вас ненавидел. – Официант принес Фалькенбергу виски.

– Вино или виски, мисс? – спросил он.

– Вино… Джон, пожалуйста, вам собираются приказать атаковать столицу.

– Интересно. – Его лицо на мгновение застыло, глаза стали внимательными. Потом он расслабился и позволил виски подействовать. – Если мы исполним приказ, мне понадобятся офицеры фон Тома, чтобы вернуть свое оборудование. Разве Баннистер не знает, что будет, если нас захватят на открытой местности?

– Гови Баннистер лучше разбирается в политических интригах, чем в боевых действиях, генерал, – заметил Блек. – Мы дали ему пост военного министра, потому что решили, что он сумеет договориться с вами, но на войне от него мало проку.

– Это я заметил, – сказал Фалькенберг. Он погладил руку Гленды Руфь. В первый раз он к ней прикоснулся, и девушка застыла. – Ведь предполагалось, что это будет пирушка, – рассмеялся Фалькенберг. Он поймал взгляд тамады. – Лейтенант, пусть волынщики играют.

На мгновение зал затих. Гленда Руфь ощущала тепло руки Фалькенберга. Легкая ласка обещала гораздо больше, и девушка неожиданно обрадовалась, но одновременно ощутила укол страха. Он говорил очень негромко, но все эти люди за столом перестали пить, барабаны стихли, замолкли трубы – все прекратилось по его легкому кивку. Такая власть пугает.

Коренастый старший волынщик выбрал молодого тенора. Снова заиграли одна волынка и один барабан. Началась песня.

– Слышали ли вы сказание о лживом Сейклде? Слышали ли вы о лорде Скрупе? Он изловил Кинмонта, чтобы повесить на Хариби…

– Джон, пожалуйста, слушайте, – попросила она.

Новость сообщили храброму Баклею,
Его обитель – Брэнксам-Хилл,
Что лорд Скруп захватил Кинмонта Вилли
Меж вечерней и дневной зарей.


Он ударил по столу кулаком,
Подпрыгнула чаша, и расплескалось красное вино.
«Да будет проклятие на моей голове, – сказал он, —
Но я отомщу лорду Скрупу».

– Джон, правда.

– Наверно, вам нужно послушать, – мягко сказал он. Поднял свой стакан, а молодой голос набирал силу.

Это мой шлем или вдовий платок?
Это мое копье или ветка ивы?
Неужели у меня рука женщины,
Что английский лорд смеет смеяться надо мной?

Песня кончилась. Фалькенберг сделал знак официанту.

– Выпьем еще, – сказал он. – И больше никаких разговоров о политике.

Остальную часть вечера они провели, участвуя в пирушке. Офицеры Фалькенберга и фридландцы оказались образованными людьми, и Гленда Руфь провела очень приятный вечер: все в зале соперничали, стараясь привлечь ее внимание. Ее учили танцам и песням десятка культур, и она выпила слишком много.

Наконец Фалькенберг встал.

– Я провожу вас до вашей квартиры, – сказал он.

– Хорошо. – Она взяла его под руку, и они прошли через редеющую толпу. – У вас часто бывают такие пирушки? – спросила девушка.

– Когда можем. – Они дошли до выхода. Словно ниоткуда возник рядовой в белом и открыл перед ними дверь. На шее рядового уходил под воротник рваный шрам, и она подумала, что ей было бы страшно встретиться с ним где-нибудь в другом месте.

– Спокойной ночи, мисс, – сказал рядовой. Голос его звучал необычно, чуть хрипловато, как будто он искренне о ней заботился.

Они пересекли плац. Ночь была ясная, и небо полно звезд. С реки, которая протекает мимо старой крепости, доносились слабые звуки.

– Хотела бы я, чтобы это никогда не кончалось, – сказала Гленда Руфь.

– Почему?

– Потому что… вы здесь создали искусственный мир. Стена славы отгораживает вас от реальности, от всего, что мы делаем. А когда этот мир исчезнет, вы снова пойдете на войну. – Назад, к тому, о чем пел тот мальчишка в старинной зловещей балладе.

– Хорошо сказано. Стена славы. Может, именно ее мы и строим.

Они дошли до квартир, отведенных старшим офицерам. Их двери были рядом. Гленда остановилась перед дверью, входить не хотелось. Комната пуста, а завтра ее ждет Совет… она повернулась к Фалькенбергу и горько сказала:

– А должно ли это кончаться? Несколько минут я была счастлива. А теперь…

– Не обязательно, чтобы это кончилось, но понимаете ли вы, что делаете?

– Нет. – Она отошла от своей двери и открыла дверь Фалькенберга. Постояла немного, потом рассмеялась. – Я собиралась сказать какую-нибудь глупость. Что-нибудь вроде: «Давайте выпьем на посошок». Но я бы имела в виду другое, и вы бы это знали, так что какой смысл в притворстве?

– В притворстве нет смысла. По крайней мере между нами. Притворство для солдатских девушек и для любовниц.

– Джон, боже, Джон, вы так же одиноки, как я?

– Да. Конечно.

– Тогда мы не можем допустить, чтобы пирушка кончилась. Пока остается хотя бы одно мгновение. – Она вошла в его комнату.

Немного погодя он последовал за ней и закрыл дверь.

Ночью она смогла забыть об их конфликте, но когда утром вышла из его комнаты, вернулось воспоминание о старинной балладе.

Она знала, что должна что-то сделать, но не может же она предупредить Баннистера. Совет, революция, независимость – ничто не утратило своей важности; но, продолжая служить этим целям, она чувствовала себя отчужденной от них.

«Я полная дура», – говорила она себе. Но, дура или нет, предупреждать Баннистера она не может. Наконец она уговорила президента встретиться с Джоном вдали от орущих масс зала Совета.

Баннистер сразу перешел к делу:

– Полковник, мы не можем бесконечно держать в поле большую армию. Ранчеро из долины мисс Хортон, может быть и согласны платить за это, но остальные не хотят.

– А на что вы рассчитывали поначалу? – спросил Фалькенберг.

– На долгую войну, – признался Баннистер. – Но ваши успехи породили надежды, и мы получили гораздо больше сторонников, чем ожидали. А они требуют прекратить выплаты.

– Солдаты, которые воюют только в хорошую погоду. – Фалькенберг фыркнул. – Достаточно распространенный случай, но почему вы позволили им приобрести такое влияние в Совете?

– Потому что их много.

«И они поддержали твое выдвижение в президенты, – подумала Гленда Руфь. – Пока мои друзья воевали, ты организовывал новых сторонников, забирал власть… ты не стоишь жизни даже одного из этих солдат. Солдат Джона и моих».

– В конце концов, у нас правительство демократическое, – сказал Баннистер.

– И абсолютно не способное достичь чего-либо, для чего требуется хоть небольшое усилие. Можете ли вы позволить себе такую эгалитарную демократию?

– Вас наняли не для реорганизации нашего правительства! – крикнул Баннистер.

Фалькенберг вызвал на стол карту.

– Смотрите. Мы окружили равнины войсками. Нерегулярные части могут удерживать проходы и болота практически неограниченное время. А всякой реальной угрозе прорыва будет противостоять мой полк, находящийся в подвижном резерве. Конфедераты не смогут до нас добраться, а мы не можем рисковать, сражаясь с ними на открытой местности.

– Так что же нам делать? – спросил Баннистер. – Франклин обязательно пошлет подкрепления. Если мы будем ждать, проиграем.

– Сомневаюсь. У них тоже нет боевых кораблей. Они не смогут высадить крупные силы по эту сторону фронта, а что хорошего им даст усиление группировки в столице? Со временем они начнут голодать. Франклин тоже будет испытывать трудности из-за перебоев в поставках кукурузы. Кормить армию бесконечно Конфедерация не сможет.

– Рай для наемников, – сказал Баннистер. – Затяжная война без всяких боев. Черт побери, вы должны атаковать, пока еще у нас есть войско! Говорю вам, наша поддержка исчезает на глазах.

– Если мы поместим свои войска туда, где до них доберутся бронированные части фон Меллентина, наша армия не растает, а сгорит.

– Скажи ему, Гленда Руфь, – сказал Баннистер. – Меня он не слушает.

Она посмотрела на бесстрастное лицо Фалькенберга, и ей захотелось заплакать.

– Джон, он, может быть, прав. Я знаю свой народ, наши люди не могут держаться долго. И даже если могут, Совет все равно будет настаивать…

Выражение его лица не изменилось.

«Мне нечего ему сказать, – подумала она. – Все, что я знаю, знает и он, потому что он прав, но и не прав. В нашей армии только штатские. Они не из железа. И пока они охраняют проходы, их ранчо разрушаются. Прав ли Говард? Это рай для наемников, и Джону жаль от него отказаться?» – Но ей не хотелось в это верить.

Пришло незваное воспоминание об одинокой ночи в проходе. Она попыталась прогнать его, вспомнив о пирушке и…

– Чего же вы ждете, полковник Фалькенберг? – спросил Баннистер.

Фалькенберг ничего не ответил, и Гленде Руфь захотелось заплакать, но она не заплакала.

XXII

Целых шесть дней Совет не приступал к голосованию. Гленда Руфь на заседаниях использовала все парламентские трюки, каким научил ее отец, а после окончания дневного заседания переходила от делегата к делегату. Давала невыполнимые обещания, прибегала к помощи старых друзей и заводила новых и каждое утро была уверена лишь в том, что ей удалось ненадолго оттянуть голосование.

Она сама не знала, зачем ей это. Голосование по военному вопросу было увязано с возвращением Силане должности губернатора Алланспорта, а она знала, что этот человек некомпетентен; но главное: после дебатов и политических встреч Фалькенберг приходил к ней или присылал младшего офицера, который сопровождал ее к его квартире, – и она была рада этому. Они редко говорили о политике и вообще мало разговаривали. Ей было достаточно просто быть с ним, но по утрам, расставаясь с ним, она снова начинала бояться. Он никогда ничего ей не обещал.

На шестой вечер она пришла к нему на поздний ужин. Когда ординарец увез сервировочный столик с посудой, она сидела и уныло смотрела на стол.

– Это ты имел в виду? – спросила она.

– О чем ты?

– О том, что мне придется предать либо друзей, либо свой долг – а я даже не знаю, друг ли ты мне. Джон, что мне делать?

Он нежно погладил ее по щеке.

– Сохранять спокойствие – и не давать назначить Силану в Алланспорт.

– Но чего мы ждем?

Он пожал плечами.

– Ты хотела бы открытого разрыва? Если мы проиграем это голосование, их не остановить. Толпа уже сейчас требует твоего ареста – последние три дня Кальвин держит взвод штабной охраны в полной готовности, на случай если глупцы попытаются это сделать.

Она содрогнулась, но прежде чем успела что-нибудь сказать, он поднял ее и прижал к себе. И снова ее сомнения исчезли, но она знала, что они вернутся.

Кого она предает? И ради чего?

* * *

Толпа закричала, не давая ей говорить.

– Наемничья шлюха! – крикнул кто-то. Ее друзья начали отвечать обидными словами, и прошло пять минут, прежде чем Баннистер сумел восстановить порядок.

«Сколько я еще продержусь? День или два, вероятно. Я шлюха? Если нет, то не знаю, кто я. Он ничего мне не говорит». – Она достала бумаги из портфеля, но ее снова прервали. По залу прошел, почти пробежал посыльный и подал Говарду Баннистеру тонкий листок. Дородный президент взглянул на него, потом стал читать внимательней.

Все в зале замолчали и смотрели на Баннистера. На лице президента отразилась целая гамма чувств: удивление, изумление, затем тщательно сдерживаемый гнев. Он снова перечел сообщение и что-то прошептал посыльному. Тот кивнул. Баннистер поднял микрофон.

– Члены Совета, я… вероятно, проще будет прочесть.

ВРЕМЕННОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ СВОБОДНОГО ГОСУДАРСТВА НОВЫЙ ВАШИНГТОН ОТ ВОЕННОГО КРЕЙСЕРА СВ «БЕССТРАШНЫЙ» АБЗАЦ МЫ ПОЛУЧИЛИ ДОКУМЕНТИРОВАННУЮ ЖАЛОБУ ПРАВИТЕЛЬСТВА КОНФЕДЕРАЦИИ НА НАРУШЕНИЕ СВОБОДНЫМ ГОСУДАРСТВОМ ЗАКОНОВ ВОЙНЫ ТОЧКА НАШЕМУ КОРАБЛЮ ПРИКАЗАНО ПРОВЕСТИ РАССЛЕДОВАНИЕ ТОЧКА ПОСАДОЧНАЯ ШЛЮПКА ПРИБУДЕТ В АСТОРИЮ СЕГОДНЯ В ШЕСТНАДЦАТЬ НОЛЬ НОЛЬ ТОЧКА ВРЕМЕННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ДОЛЖНО НЕМЕДЛЕННО ОБРАЗОВАТЬ КОМИССИЮ ПО ЗАКЛЮЧЕНИЮ ПЕРЕМИРИЯ ЧТОБЫ СРАЗУ ПО ПРИБЫТИИ ПОСАДОЧНОЙ ШЛЮПКИ ВСТРЕТИТЬСЯ С ДЕЛЕГАТАМИ КОНФЕДЕРАЦИИ И ОФИЦЕРАМИ СЛЕДОВАТЕЛЯМИ СВ ТОЧКА ЧАСТЯМ НАЕМНИКОВ ПРИКАЗАНО ПРИСУТСТВОВАТЬ ДЛЯ ДАЧИ ПОКАЗАНИЙ ТОЧКА АБЗАЦ ДЖОН ГРАНТ КАПИТАН КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ СОВЛАДЕНИЯ АБЗАЦ КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ

Несколько мгновений царила полная тишина, затем спортзал взорвался звуками.

– Расследование у нас?

– Проклятое СВ…

– К дьяволу перемирие!

Фалькенберг поймал взгляд Гленды Руфь. Он жестом указал на дверь и вышел из зала. Несколько минут спустя Гленда присоединилась к нему.

– Мне нужно оставаться там, Джон. Надо решить, что делать.

– Только что все ваши решения утратили значение, – ответил Фалькенберг. – У вашего Совета теперь не так много козырей, как раньше.

– Джон, что они сделают?

Он пожал плечами.

– Теперь, когда СВ уже здесь, попытаются остановить войну. Думаю, Силане и в голову не приходило, что жалобу промышленников Франклина Большой Сенат услышит скорее, чем писк толпы фермеров…

– Ты ожидал этого! Этого ты ждал?

– Чего-то в этом роде.

– Ты знаешь больше, чем говоришь! Джон, почему ты ничего не рассказываешь мне? Я знаю, ты меня не любишь, но разве я не имею права знать?

Он долго неподвижно стоял под ярким красноватым солнцем. И наконец ответил:

– Гленда Руфь, в политике и войне нет ничего определенного. Однажды я дал девушке обещание и не смог его сдержать.

– Но…

– У каждого из нас свой долг. Поверишь ли ты, если я скажу, что пытался уберечь тебя от выбора – и себя тоже? Тебе лучше подготовиться. Следственная комиссия СВ не привыкла ждать, а она прибудет меньше чем через час.

Суд должен был состояться на борту «Бесстрашного». Четырехсотметровый бутылкообразный боевой корабль на орбите Нового Вашингтона оказался единственной доступной нейтральной территорией. Когда делегаты патриотов через шлюз прошли в корабль, почетный караул морских пехотинцев приветствовал Баннистера точно так же, как генерал-губернатора Конфедерации. Потом делегацию по длинным серым коридорам отвели в предназначенную для нее офицерскую гостиную.

– Генерал-губернатор Конфедерации Форрест уже на борту, сэр, – сказал сопровождавший их сержант морской пехоты. – Капитан хотел бы через десять минут встретиться в своей каюте с полковником Фалькенбергом.

Баннистер осмотрел маленькую гостиную.

– Вероятно, все прослушивается, – сказал он. – Полковник, что будет дальше?

Фалькенберг отметил искусственно дружелюбный тон Баннистера.

– Капитан и его советники встретятся с каждым из нас по отдельности. Если вы захотите вызвать свидетелей, он об этом позаботится. Когда суд сочтет нужным, он сведет обе стороны. СВ обычно старается прийти к соглашению, а не навязывать собственное решение.

– А если мы не согласимся?

Фалькенберг пожал плечами.

– Вам могут позволить решить спор войной. Могут приказать наемникам покинуть планету и объявить ее блокаду. Могут даже ввести собственный корпус и сами навести порядок, который вам придется принять.

– А что случится, если мы прикажем им уйти? Что они смогут сделать? – спросил Баннистер.

Фалькенберг слегка улыбнулся.

– Они не могут завоевать планету, потому что у них недостаточно морской пехоты, чтобы удержать ее, но могут сделать многое другое, господин президент. Такому крейсеру по силам сделать весь Новый Вашингтон необитаемым.

У вас на планете нет ни обороны, ни флота. Я бы основательно подумал: стоит ли сердить капитана Гранта? Кстати, меня приглашают в его каюту. – Фалькенберг отдал честь. В этом жесте не было ни следа насмешки, но когда полковник вышел, Баннистер поморщился.

Фалькенберга мимо часовых провели в капитанскую каюту. Ординарец открыл дверь, впустил его и исчез.

Джон Грант – высокий худой офицер с преждевременно поседевшими висками, что делало его старше. Когда Фалькенберг вошел, Грант с искренней радостью встал ему навстречу.

– Приятно вас снова видеть, Джон Кристиан. – Он протянул руку и с удовольствием осмотрел гостя. – Вы в хорошей форме.

– Вы тоже, Джонни. – Улыбка Фалькенберга тоже была искренней. – Как семья?

– Инес и дети в порядке. Отец умер.

– Мои соболезнования.

Капитан Грант переставил свое кресло из-за стола поближе к креслу полковника. И автоматически прикрепил его к палубе.

– Я думаю, для него это было облегчением. Несчастный случай в полете с единственным пассажиром.

Фалькенберг нахмурился, и Грант кивнул.

– Коронер объявил, что это несчастный случай, – сказал капитан. – Но могло быть и самоубийство. Его сломил случай с Шарон. Но вы ведь не знаете этой истории? Ну, неважно. Дети моей сестры здоровы. У них хороший дом на Спарте.

Грант протянул руку и нажал кнопку на столе. Официант внес бренди и стаканы. Поставил все на переносной столик и вышел.

– Как адмирал? – спросил Фалькенберг.

– Держится. – Грант перевел дух и быстро продолжал: – Но едва-едва. Несмотря на все усилия дяди Мартина, бюджет в этом году снова урезали. Я не могу долго здесь оставаться, Джон. Еще одно расследование, и трудно будет объяснить в журнале эту несанкционированную миссию. Вы завершили свою работу?

– Да. Все прошло быстрей, чем я думал. Последние сто часов я жалел, что мы не условились, что вы появитесь еще раньше. – Он отошел к экрану на стене каюты.

– На подлете я получил жалобу, подписанную торговцами, – сказал Грант. – И очень удивился. Положение лучше, чем можно было ожидать, но неустойчивое. – Он поработал с приборами, и на экране появились обитаемые территории Нового Вашингтона. – Так?

– Верно. – Фалькенберг вводил данные текущей военной ситуации на планете под ними. – Ничья, – сказал он. – Пока. Но как только вы прикажете всем наемникам покинуть планету, мы без всякого труда захватим столицу.

– Боже, Джон, я не могу сработать так грубо. Если планету покинут фридландцы, вам тоже придется уйти. Вы завершили свою миссию. Без вас повстанцам может понадобиться много времени, чтобы взять столицу, но совершенно неважно, кто победит. После окончания войны еще долго никто из них не сможет начать строить флот. Хорошая работа.

Фалькенберг кивнул.

– Таков был план Сергея Лермонтова. Нейтрализовать эту планету с минимумом вложений со стороны СВ, не уничтожая ее промышленности. Однако кое-что произошло, Джонни, и я решил слегка изменить план. Полк остается.

– Но я…

– Подождите, – сказал Фалькенберг. Он широко улыбнулся. – В юридическом смысле я больше не наемник. Нам предоставили землю, Джонни. Можете оставить нас не как наемников, а как поселенцев.

– Послушайте. – В голосе Гранта звучало раздражение. – Земля, предоставленная мятежным правительством, которое не контролирует планету? Никто не станет слишком внимательно присматриваться к тому, что я делаю, но Франклин может подкупить хотя бы одного сенатора. Я не могу рисковать, Джон. Хотел бы, но не могу.

– А что если разрешение на владение землей подтверждено местным правительством лоялистов? – озорно спросил Фалькенберг.

– Что ж, тогда все в порядке… но как вам удалось организовать это? – Грант опять улыбался. – Давайте выпьем, и вы мне расскажете. – Он налил обоим. – А какова ваша роль во всем этом?

Фалькенберг посмотрел на Гранта. И на его лице отобразилось легкое изумление.

– Вы не поверите, Джонни.

– Судя по вашему лицу, вы сами в это не верите.

– Не уверен, что верю. Джонни, у меня есть девушка. Девушка-солдат, и я собираюсь на ней жениться. Она руководитель основных сил повстанческой армии. Многие тамошние политики считают, что они что-то решают, но…. – Он сделал резкий жест правой рукой.

– Женитесь на королеве и станете королем?

– Она скорее принцесса. Во всяком случае, лоялисты без боя повстанцам не сдадутся. Жалоба подлинная. Лоялисты не поверят ни одному повстанцу, даже Гленде Руфь.

Грант понимающе кивнул.

– На сцене появляется солдат, который навязывает соблюдение законов войны. Он женится на принцессе и командует единственной имеющейся армией. А какова ваша настоящая ставка, Джон Кристиан?

Фалькенберг пожал плечами.

– Наверно, принцесса не захочет покинуть свое королевство. Во всяком случае Лермонтов пытается сохранить равновесие сил. Видит Бог, кто-то должен это сделать. Отлично. Адмирал заглядывает на десять лет вперед, но я не уверен, что СоВладение продержится эти десять лет.

Грант медленно кивнул. Он заговорил тише, и в его голосе зазвучали благоговение и страх.

– Я тоже. За последние несколько недель положение ухудшилось. Старик выходит из себя. Но только вот что. Кое-кто из сенаторов пытается сохранить равновесие. Они отказываются от русско-американского противостояния и выступают против собственных правительств, чтобы сохранить СВ.

– Их достаточно? Могут они это сделать?

– Хотел бы я знать. – Грант недоуменно покачал головой. – Мне всегда казалось, что СоВладение – единственная устойчивая вещь на Земле, – удивленно сказал он. – А теперь все, что мы можем сделать, это пытаться предотвратить его распад. Националисты продолжают побеждать, Джон, и никто не знает, как их остановить. – Он осушил стакан. – Старику не захочется терять вас.

– Да. Мы долго работали вместе. – Фалькенберг печально осмотрел каюту. Когда-то ему казалось, что высшее достижение в жизни – стать капитаном военного корабля СВ. Теперь он может больше никогда не увидеть другой корабль.

Потом он пожал плечами.

– Есть места и похуже, Джонни, – сказал Фалькенберг. – Сделайте мне одолжение. Когда вернетесь на Лунную базу, попросите адмирала проследить, чтобы все копии геологических исследований Нового Вашингтона были уничтожены. Не хочется, чтобы кто-нибудь узнал, что тут есть чем поживиться.

– Хорошо. Но вы очень далеко от всех, Джон.

– Знаю. И если вокруг Земли все начнет распадаться, возможно, это лучшее место для жизни. Послушайте, Джонни, если когда-нибудь вам понадобится безопасная база, прилетайте. Передайте это старику.

– Конечно. – Грант криво усмехнулся. – Не могу привыкнуть. Собираетесь жениться? Рад за вас обоих.

– Спасибо.

– Король Джон Первый. А какое правительство создадите вы?

– Еще не думал об этом. Мифы меняются. Возможно, люди снова готовы к монархии. Мы с Глендой Руфь что-нибудь придумаем.

– Ручаюсь, придумаете. Должно быть, та еще девушка.

– Сами увидите.

– В таком случае тост за невесту. – Они выпили, и Грант снова наполнил стаканы. Потом встал. – Последний, ладно? За СоВладение.

Фалькенберг встал и поднял свой стакан. Они выпили, а под ними вращался Новый Вашингтон, и в ста парсеках отсюда Земля готовилась к последней битве.

Примечания

1

Гарнизон (фр.). – Примеч. пер.

2

Иностранный легион (фр.). – Примеч. пер.

3

Так принято называть бой небольшого отряда под командованием генерала Кастера с индейцами в 1876 году. В этом бою индейцы перебили почти весь отряд. Погиб и сам генерал Кастер. – Примеч. пер.

4

Всеобщий язык (лат.). – Примеч. пер.