Кровник - Шесть секунд до взрыва

Однако у меня были изрядные сомнения по поводу истинности показаний, которые предстояло дать Беслану. Во-первых, сообразив, что от него хочет внезапно свалившийся агрессор, «дух» может соврать, понимая (если не дурак), что после такого допроса оставлять его в живых мне ни в коем случае не стоит. Ну а коли так – вот тебе, получи дезу!

Во-вторых. Если подонок местами умный, он сразу сообразит, что может рассчитывать остаться в живых лишь в том случае, если предложит мне версию, предполагающую его обязательное участие в моем предприятии. Например, скажет, что место нахождения интересующей меня женщины знает только он один, а объяснить, как туда добраться, толком не может. Вот проводить – так это запросто, это можно. И проводит – прямиком в лапы какого-нибудь сторожевого поста «духов»…

Меня такой расклад не устраивал – слишком много было поставлено на карту.

Дождавшись, когда образовались качественные угли, я положил нож Беслана кончиком в костер и потерянно ухмыльнулся, пожав плечами. Неожиданно меня посетила совершенно посторонняя и, казалось бы, никчемная мысль, сравнение, навеянное ситуацией. Вот ведь как интересно – нас практически ничто не отличает от наших диких предков: компьютеры, роботы и космические исследования – это так, мишура, напускное обличье. Сущность остается одна, она равновелика, как у кроманьонца, забившего какого-нибудь мамонта много веков назад, так и у оператора ракетной установки на пороге XXI века.

В прошлом году ранней весной под Мачкой-Артаном мои бойцы выследили душманского снайпера, который в течение недели уложил 17 человек из танкового батальона, обеспечивавшего размещение тактической группировки, в том числе и комбата.

Тогда получился небольшой инцидент: танкисты отобрали снайпера у моих пацанов – те не стали рубиться, свои же ребята… Снайпер при ближайшем рассмотрении оказался русской бабой лет тридцати. Она сказала, что родом из-под Липецка, беспрестанно плакала и умоляла отпустить ее. Типа: больше никогда так делать не будет, дети у нее малые и вообще простите засранку, бес попутал.

Ну вот, отняли танкисты бабу, утащили к себе на позиции, а когда заявились фээсбэшники, чтобы забрать пленную, им заявили – только попробуйте, суньтесь! Раскатаем ваш злосчастный «фильтр» к гребаной матери по бревнышкам! Я потом высчитывал – танковая пушка как раз бы до того «фильтра» добила. Вполне мог возникнуть повод для большой перестрелки – такие штуки бывали, это все знают.

Фээсбэшники – люди опытные, в разных переделках бывали. Потоптались, поругались и махнули рукой – не было печали из-за какой-то мрази дикий скандал устраивать. Короче, убрались восвояси.

Весь день снайперша была у танкистов на позициях – только вопли оттуда долетали. Что они там с ней творили, я полагаю, не надо объяснять. А ближе к вечеру танкисты вытащили пленную из блиндажа, прицепили тросами за руки и за ноги к двум танкам и завели моторы…

Помнится, я тогда в запальчивости попытался воспрепятствовать этому делу – чуть было врукопашную не бросился на «мазуту» 5. Однако их ротный, что остался за комбата, наставил на меня автомат и тихо так сказал:

– Сыч, а ты видел ее винтовку, а? Видел?! У нее ж, у суки, на прикладе сорок девять зарубок… Сорок девять, Сыч!!! Сорок девять гробов… А у Бати нашего жена без хаты да без работы, и трое пацанов-дошколят остались…

И глянул на меня таким взором! Ничего гуманного в том взоре я не обнаружил – выжженная пустыня и боль… В общем, рванули танки в разные стороны, только клочья полетели…

Я глянул на раскалившееся лезвие ножа и зябко передернул плечами. Когда-то, очень давно, древние славяне наиболее отличившихся татей предавали размычке – раздирали лошадями, скачущими во весь опор. А еще эти самые древние, когда возникала нужда, пытали пленного врага раскаленным железом, чтобы добыть правдивую информацию о его намерениях, силах и средствах… С той поры минуло немало веков, и мы сейчас живем вроде бы в цивилизованном обществе… Да уж!

После того, как я подтащил Беслана к луже и пару раз макнул его головой в стоячую воду, он окончательно пришел в себя и, по-видимому, слегка разобрался в ситуации.

Отфыркиваясь ноздрями, пленник ненавидящим взглядом смотрел на меня и громко мычал – видимо, хотел что-то сказать. Достав свой нож, я аккуратно выстриг на пластыре небольшое отверстие – как раз, чтобы подопытный мог отчетливо шептать, после чего подтянул пленника к огню.

– Извини, парень, – обратился я к Беслану по-чеченски. – придется тебя немного обидеть, – после чего мой клиент прошипел через дырочку:

– Ты что?! Ты кто?! Что тебе надо?

– Надо, надо, сейчас увидишь, – продолжил я уже по-русски. – Вот тут у меня есть один занимательный снимок – погляди-ка, козлик. – Я извлек из кармана фотографию моей жены, поставил ее на землю, прислонив к камню, и, перевернув пленника на живот, ухватил его за волосы, зафиксировав лицо в тридцати сантиметрах от снимка. – Смотри, парень. Внимательно смотри! – посоветовал я Беслану. – И вспоминай. Только хорошенько вспоминай, чтобы ненароком чего не напутать! – Проинструктировав распластанного на земле врага подобным образом, я ухватил его нож, наполовину торчавший из костра, и аккуратно приложил острие к первому шейному позвонку, слегка надавив сверху.

Беслан страшно рванулся и громко замычал. Я сильнее надавил на нож и прижал конвульсивно содрогавшуюся спину коленями. В воздухе сильно запахло горелым мясом и жженым волосом.

– Вспоминай, мой хороший, вспоминай, – подбодрил я пленника, глядя на часы. Чтобы не допустить передозировки, надо проводить сеанс в несколько приемов по пятнадцать секунд, не более, иначе человек может умереть от болевого шока. Пятнадцать секунд истекли – я отнял нож от Беслановой шеи и уложил его обратно в костер.

Тело Беслана сотрясалось от рыданий – нет, я не специалист в области пыток и ранее такими вещами не занимался. Просто я в совершенстве знаю расположение акупунктурных точек на человеческом теле, могу лечить иглотерапией и прижиганием – отсюда и небывалая эффективность при первом же воздействии. Однако подонку здорово досталось, решил я, принюхавшись. На фоне «аромата» жженого волоса явственно ощущался резкий запах свежего дерьма.

– Да ты, никак, обтрухался, бедолага! – Я отпустил пленного и слез с его спины. В штанах Беслана явственно прослеживалось солидное прибавление. – Вот он, обед-то, весь вышел. Ох ты, ичкерский волк, – укоризненно попенял я скрючившемуся пленнику, который дрожал и прятал лицо в траву, вытирая обильно проступившие слезы. – Наверно, тебе никогда раньше не делали так больно, козлик, – выдвинул я предположение и, достав из костра успевший вновь накалиться нож, поднес его к глазу пленного, застопорив второй рукой дернувшуюся назад кудлатую голову. – Куда вы дели эту женщину?! – быстро спросил я. – Ну, быстро! Соврешь – выколю глаз. Считаю до трех. Раз!!!

– В дурдоме! Мы оставили ее в дурдоме! – скоропалительно зашептал Беслан и, крепко зажмурившись, пробормотал скороговоркой: – Она жива, жива, жива! Мы продали ее доктору Али! Она жива, жива, жива!!!

– В каком дурдоме?! – напористо спросил я. – Который в Шелковском? А?!

– Нет, нет, у Хакана, – поспешил поправить Беслан. – Там, как в город ехать, есть дурдом. Главврач Али, она жива! Жива она!

– Когда это было? – Я отнял нож от глаза пленного – самое главное он мне сообщил, можно было больше не давить.

Судорожно вздохнув, «дух» помотал головой, стряхивая слезы, тревожно осмотрелся и прошептал:

– С неделю назад. Она там… Ну, продали ее этому Али… 'Гам с нею будут хорошо обращаться, все с ней будет нормально…

– Так, так… Ну, а где две молодые девчонки, которых вы вместе с этой прихватили? – Я кивнул на фотографию своей жены и обратил внимание, что мой пленник заметно поскучнел. – Где те девчонки, козел?! – Я положил нож в костер – так, чтобы Беслан видел.

– Не надо, – тихо попросил пленник, и слезы вновь выступили у него на ресницах. – Не надо… Они, это… Ну, в общем, у одной кровотечение началось в дороге… Выкинули ее. А вторую с собой на базу увезли.

– Ну и как она там, на базе? – подбодрил я рассказчика, внимательно наблюдая за его лицом. – Поди, уже задолбили до смерти, да?

– Нет, нет! Нет! – поспешно возразил Беслан. – Что ты! Живет себе, работает… – и спрятал глаза. Сразу стало ясно, что соврал.

– Твари! – Я скрипнул зубами и пристально посмотрел в глаза пленника, стараясь уловить его блуждающий взгляд. Ну что ж, я расколол тебя без особых потуг. Молодой, ловкий, в меру сообразительный волк, прожил на войне довольно долго. Опытный боец. Однако наделал в штаны при первом же болевом шоке, нестойкий парниша, совсем нестойкий. Ребята, похлипче телосложением, было дело, выдерживали шутки покруче, когда попадали в плен к «духам». Если довлеющий болевой фактор ты переносишь настолько плохо, что он вытесняет из твоего сознания все посторонние мысли, то не сможешь врать во время пытки. Это все, что мне требовалось на данный момент, – полная уверенность в правдивости показаний подопытного… Так, так. Теперь надо действовать быстро. Если он начнет причитать, я не даю гарантий, что сумею это сделать.

Ну-ка, ну-ка, – я отвел взгляд от лица пленника. – Так ты, говоришь, сделал кровотечение одной девчонке?

– Это не я, не я! – отчаянно прошипел сквозь пластырь Беслан. – Там у нас Дука есть – у него такая огромная елда! Ну, у этой бабы там хлюпать начало – насовали ей уже, так он, дурак, ну… ну – в жопу ей вдул… Так, наверно, что-то там ей повредил – кровища как хлынет! Ну и…

– Спасибо тебе, говнюк, – вполне искренне сказал я волчаре и, ухватив его нож из костра, извинился: – Прости, но молиться не даю – не в моих правилах, – после чего аккуратно всадил нож под левый сосок молодого кобеля.

Дождавшись прекращения конвульсий, я натолкал Беслану в штаны камней, затащил труп на середину лужи и, быстро уничтожив следы кострища, направился к месту стоянки нашей машины.

Итак, задел имел место: на огромной территории, среди сотен тысяч людей я в почти безвыходной ситуации отыскал вполне реальный след своей пропавшей жены и получил какую-то надежду на то, что она жива – пусть ничтожно малую, тем не менее…

При этом я впервые в жизни убил связанного безоружного врага и даже не почувствовал каких-либо угрызений совести – будто манекен пропорол на тренировке. Тем самым я уподобился выродкам, не имеющим совести и сострадания, против которых мне приходилось бороться всю свою военную жизнь… Более того, очень возможно, что довольно скоро мне придется при аналогичных же обстоятельствах укокошить еще немало чеченцев определенной категории.

Однако вы сами в этом виноваты, ребята! Я этого не хотел!!! Ну какой черт, спрашивается, дернул вас умыкнуть жену офицера спецназа?!

ГЛАВА 9

То обстоятельство, что дурдом находился на территории, контролируемой нашей тактической группировкой, некоторым образом облегчало мою задачу. Однако оно же чуть было не внесло сумятицу в стройный план поисков и едва не подвигло меня на безрассудство.

Пока нашу машину шмонали пацаны из сводного полка милиции, в зоне ответственности которого располагался дурдом, я нервно прохаживался по обочине шоссе и безотрывно глядел на ворота психбольницы, находящиеся на удалении четырехсот метров от КПП заставы.

В этот раз процедура кропотливого досмотра меня здорово разнервировала: страшно хотелось броситься к старшему досмотровой группы и заорать: «Да свой я, пацаны!!! Там моя жена, ну что же вы!»

Поскрипев зубами, я с большим трудом сдержался и бросаться в объятия хмурых сосредоточенных бойцов не стал: во-первых, мою несдержанность могут превратно истолковать ребятишки из группы прикрытия, которые в процессе досмотра держат пассажиров на мушке, – на всякий случай; во-вторых, без представителей правоохранительных органов и местной администрации наши все равно не имеют права производить проверку лечебного учреждения. Это идиотское правило, но оно жестко выполняется, поскольку тот, кто попытается куда-либо вторгнуться в частном порядке, рискует заполучить обвинение в мародерстве – такие прецеденты уже имели место. Вот потому-то и гуляют «духи» как им заблагорассудится на подконтрольной федералам территории, шмыгая меж заставами. И так по всей группировке: стоит себе застава, обеспечивает проводку колонн по военно-полевой дороге и контроль на трассе, а рядышком, совсем неподалеку, – село или учреждение, в которые «духи» могут средь бела дня заявиться по любой другой дороге, которая никем не контролируется. Есть мнение, что такой бардак кому-то на руку, и потому никто не меняет положения дел, несмотря на то, что от этой неразберихи гибнут люди, а некоторые села – ну, например, такие, как Хамашки, приходится по нескольку раз брать с большими потугами. Собрались с силами, выбили «духов», отошли и сели в двух километрах на заставе – контролируем. А «духи» перекурили и тем же вечером опять пришли в село – в нем-то никого нет! Каждый штурм населенного пункта – это куча трупов и калек как с той, так и с другой стороны. Короче, беспредел…

Так вот, быстренько проанализировав ситуацию, я подавил эмоции и решил не форсировать события. Конечно, можно было бы заявить начальнику заставы, что я – такой-то, и потребовать произвести осмотр дурдома. Очень скоро из Центра подтвердили бы информацию по поводу моей персоны, и сюда прикатили бы представители Хакановской администрации, а из Грозного прислали бы парочку местных ментов. И всем гуртом поперлись бы осматривать психушку. Это решило бы все проблемы, при условии, что моя жена находится там… А если ее там нет?! Такой вариант тоже нельзя исключать, мало ли что? Так вот – если ее там нет, тогда мой чеченский вояж можно считать успешно завершившимся. Нарисовавшись единожды, забраться обратно под удобную во всех отношениях крышу британского журналиста мне не удастся никоим образом…

В дурдом нас впустили довольно безболезненно и весьма радушно приняли, но перед этим Тэд довольно долго пытался через меня внушить дородному главврачу Али, заросшему до самых глаз бородой, что мы – международные журналисты. Поэтому он просто обязан принять нас со всем радушием и кавказским гостеприимством. В ответ Али резонно возражал, что, дескать, еды у него нет – война, мест тоже нет, и вообще не положено нормальных к психам пускать.

Закончилось сие препирательство тем, что я, махнув рукой на щепетильность Тэда, вручил Али 100 баксов: заведующий тут же расплылся в улыбке и пообещал все организовать на высшем уровне. Британцу мой жест не понравился, и я долго влиял на него – если бы понадобилось, так я бы и догола разделся, лишь бы нас тут приютили. Англичанин надулся и некоторое время пыхтел: как же, его, маститого журналиста и литератора с европейским именем, заштатный врач не пожелал пустить в какой-то вшивый дурдом на 50 коек!

– Это тебя в первом селе разбаловали, – сказал я коллеге. – Не думай, что если ты британец, так здесь тебя будут в задницу везде целовать. За все надо платить. Скажи спасибо, что вообще еще самостоятельно перемещаешься, а не сидишь в каком-нибудь вонючем подвале и не ожидаешь, когда за тебя внесут выкуп! – Так вскользь пошутил я, пытаясь смягчить Тэда.

После вручения ста баксов главврачу в дурдоме моментально образовалась отдельная палата с высокими сводчатыми потолками, накрахмаленным бельем на широких пружинных матрацах и душ неподалеку – все, как в лучших домах.

Подавив острое желание прямо с ходу броситься переворачивать вверх дном все подряд в поисках Светланы, я на автопилоте принял душ, побрился и проследовал в кабинет заведующего клиникой, где для нас накрыли обед. Убей меня бог, если я помню, что тогда было на обед. В процессе работы челюстей я изо всех сил старался иметь непринужденный вид и ничем не выдать своего волнения.

Главврач Али, который удостоил нас чести присутствовать за столом, похоже, меня не вспомнил: имидж, он здорово влияет на обличье. Переоденьте парня в цивильный костюм, побрейте его, легкий акцент – и вот вам уже не придет в голову идентифицировать этот облик с пропыленным мужиком усталого вида, в потрепанном «комке» и с волчьим взором на обветренном лице…

Да, как ни странно, с хитрозадым Али я также ранее встречался – весьма мимолетно, но тем не менее…

В мае прошлого года мы гонялись по здешним овсяным полям за чеченским сапером, который пакостил на маршруте движения наших колонн, и преследуемый в конечном итоге вывел меня на Али.

Накануне в промежутке между заставами подорвалась одна машина, и наши инженеры, расчищая колонный путь, наряду с тремя настоящими «ТМ» 6 обнаружили 38 консервных банок, к крышкам которых был привязан телеграфный провод. Банки были установлены по всем правилам саперного искусства, как противотанковые мины.

Добросовестный инженерный начальник так и не сумел допереть, что же сие означает, и по простоте душевной доложил по команде все, как есть.

Наше начальство похихикало немного, но распорядилось – а ну-ка, орлы, поймайте этого идиота. Мы вычислили его уже на следующее утро и очень долго гонялись за ним на бээрдээмке по овсяным полям – он, сволота, клал прибор на очереди, которые ложились впритирочку с обеих сторон, и, как горный козел, скакал по балкам, вскрикивая и махая руками.

В конечном итоге мы его все же отловили и на первый же обычный в такой ситуации вопрос идиот напыщенно заявил:

– Я боец Ичкерского сопротивления! Я сапер-профессионал! Устанавливаю мины на колонных путях федеральных войск! Смерть российским оккупантам! – И заорал дурным голосом: – Аааалллллах акбаррр!!! Вуаааллахх акбар!!!

Мои пацаны, естественно, слегка его помяли, после чего чеченец орать прекратил, попросил закурить и доложил, что в дурдоме у него перевалочная база, а командир их отряда доктор Али. Ну что ж, тут все было ясно, соблюдать положенную в случаях с поимкой «духов» процедуру было бы по меньшей мере глупо.

Подкатив на БРДМ к воротам дурхауса, я вызвал заведующего, торжественно вручил ему психа и слегка попенял на плохую систему изоляции пациентов. Али слегка пооправдывался, ссылаясь на отсутствие персонала, а когда я в упор спросил: «А откуда это у вас такой шустрый пациент со столь специфическим отклонением, а?» – доктор изрядно покраснел той частью лица, что была свободна от бороды, и пробормотал что-то невразумительное. Типа: «Давно это уже, еще до войны, ага, точно до войны поступил!» И показалось мне тогда, что врет доктор, хотя мимика лица его не выдала – оно у него, как камень, поросший обильным мхом.

Отъезжая от ворот дурдома, я ощутил пристальный взгляд Али – казалось, он просверлит дырку на моем затылке. Я обернулся – доктор поспешно отвел глаза и скрылся за воротами. Вот, собственно, и все. Давать информацию особистам я не стал – мои подозрения не являлись основанием для проверки дурдома на предмет обнаружения каких-либо ухищрений, нужны более веские основания. Конечно, можно было настоять на своем, но не хотелось рисковать. Ошибешься один раз, потом тебе никто не будет доверять, скажут – а, это тот самый балабол, что дал дезу по хакановскому психушнику! Пакостей от этого дурдома за весь военный период не было – ну и ладно, живите себе со своими недоумками! Благоденствуйте…

Да, похоже, заведующий, он же главврач, меня не вспомнил – хотя и посмотрел пару раз более пристально, чем положено хозяину смотреть на впервые встретившегося ему гостя, который, между прочим, платит валютой.

С трудом дождавшись окончания обеда, я не счел более возможным сдерживаться и решил попытать счастья в прямолинейной атаке, безо всяких ухищрений.

Сыто икнув, я перекинулся с Тэдом парой ничего не значащих фраз, изобразил похотливый смешок и доверительно сообщил хозяину: все-то, мол, нам у вас нравится, все-то у вас хорошо – ну, подумаешь, война мал-мал! Зато природа великолепная, люди добрые, отзывчивые, гостеприимные, еда классная… Вот только одно-единственное неудобство: две недели в дороге, а ни одного публичного дома! Ведь без женской ласки и озвереть можно в одночасье! Хи-хи-хи… Ну что за дикость, а? Ни одного борделя… Вот мы, например, там, у себя в Британии, привыкли, чуть только эрекция наметилась маломальская – шасть в бордель – и все. ноу проблем! У нас, мол, европейских народов, что ни хаус или билдинг – так обязательно публичный дом со всеми вытекающими… А то, мол, два здоровых мужика, да при цветной капусте, а похоть свою реализовать никак не получается. Нехорошо!

Распространяясь подобным образом, я вдруг почувствовал себя крайне неуютно: ощутил внезапно, что главврач – не мой объект. То есть я привык иметь дело с типами здоровыми и кровожадными, у которых основные инстинкты обострены до чрезвычайности, и, вполне естественно, сфера чувственного восприятия преобладает над умением мыслить абстрактно. Эти люди более похожи на зверей: ловкие, сильные, чуткие, но крайне ограниченные рамками специфики своего образа жизни. В докторе явственно ощущался мощный интеллект и глубокая проницательность. Мне даже не по себе стало, когда я напоролся на его всепонимающий взгляд.

Завершая свой детский лепет с ненатуральным акцентом, я задницей почувствовал, что доктор давненько раскусил мою фальшь и теперь с интересом ожидает окончания спектакля, ухмыляясь про себя самым издевательским образом.

Выслушав инсинуации по поводу публичных домов, Али улыбчиво посмотрел на меня и, покачав головой, изрек:

– Возможно, кто-то по дороге сказал вам, что у меня здесь публичный дом… Хм! Это заведомая чушь! Можете плюнуть тому в рожу, кто это сказал… – Выслушав мои заверения по поводу необоснованности его подозрений, Али невозмутимо пожал плечами и заявил: – Ну что ж, слава Аллаху, что никто такого не говорил… Увы, я ничем вам не могу помочь. Возможно, я не исключаю такого варианта, где-то в Чечне и есть подобного рода заведения, но… Ведь мы народ высокой нравственной чистоты и всячески искореняем блуд. Так что придется вам в процессе вашего круиза запастись терпением… Либо самоудовлетворяться вручную. Кстати, как медик, я вам настоятельно рекомендую последний способ – в вашем положении он наиболее приемлем. Угу… А сейчас я желаю вам хорошо отдохнуть. У меня дела. Если вам что то будет нужно, можете обратиться к моему завхозу, его зовут Рустем. У него вы можете обнаружить некоторые странности в поведении, но не обращайте особого внимания. Он из выздоравливающих, он… вполне нормален. Знаете ли, нет персонала, в больнице осталось двадцать три пациента, платить нечем даже минимальному составу, угу… Вот мы с завхозом и управляемся сами. – Замолчав, доктор громко постучал вилкой по тарелке: спустя минуту в дверном проеме возник худющий мужик за пятьдесят, с бегающим взором, загорелый, как африканец. Всмотревшись в его личину, я чуть было не звезданулся со стула. Это был сапер-идиот, которого я отловил в мае прошлого года за установкой консервных банок!!! Вот так завхоз…

– Сегодня Рустем ночует здесь, – объяснил нам доктор и обратился к завхозу по-чеченски: – Проводи гостей, парень. А потом подойдешь ко мне, только побыстрее…

Сопровождаемые завхозом, мы отправились в палату и, оставшись там наедине, некоторое время обсуждали ситуацию. Я был близок к нервному срыву и уже хотел было, наплевав на последствия, немедля произвести в этом бардачном заведении высокой нравственной чистоты тривиальный обыск, придушив между делом проницательного доктора и идиота-завхоза, но Тэд очень своевременно высказал трезвую мысль о том, что доктор вот-вот отчалит домой и можно будет попытаться решить вопрос с завхозом, не прибегая к телесным повреждениям.

Спустя минут двадцать доктор действительно отчалил: я слегка задремал, в нервном ожидании истощив свои силы, и вздрогнул, проснувшись от скрежета ржавых воротных петель.

Выглянув в окно, я обнаружил, что «Волга» Али выехала за территорию, а Рустем задвигает ворота на место, оживленно напевая себе под нос.

Выскочив на улицу, я обогнул корпус и, столкнувшись лицом к лицу с быстро перемещающимся в направлении второго корпуса завхозом, ухватил его за руку и, скорчив заговорщицкую рожу, спросил с сильным акцентом:

– Хочешь заработать сто баксов, а? Хочешь?

Рустем пару раз хлопнул ресницами, и на его высохшем лице обозначилась легкая степень озабоченности. Пару раз безуспешно дернув свою руку, зажатую моей железной дланью, он плаксиво крикнул:

– Пусти, дяденька, пусти! Я должен работать!

– Я тебе дам сто баксов, – медленно проговорил я по слогам и ласково улыбнулся. – Ну? Сто долларов! Хочешь?

– Гы! Сто долларов, – Рустем вдруг расплылся в широченной щербатой улыбке и пустил слюну. – Гы! Дай!

– Давай так, – я опять заговорщицки подмигнул и отпустил руку завхоза. – Мы хотим трахаться, понятно? Тра-хать-ся, – я изобразил движение сильно спешащего лыжника и скорчил блаженную гримасу. – Ясно?

– Гы! Трахаться! – Рустем осклабился и тоже пару раз дернул руками, боднув воздух костлявым тазом. – Трахаться! Хорошо!

– Ну вот, – я похлопал завхоза по плечу. – Ты нам дай хорошую бабу, а мы тебе дадим сто баксов. Бабу на полчаса. И – сто баксов. И – никому ни слова. Идет?

– Идет! – Рустем согласно закивал головой, затем испытующе уставился на меня и вдруг спросил: – Ты военный, да? Ты русский, да?

Я аж поперхнулся. Интересное кино! Как-то один знакомый психоаналитик сказал мне между делом, что шизоиды обладают повышенной чувствительностью и в некоторых случаях даже слабо выраженным даром прорицания… Так, так… Черт, насчет памяти шизоидной я не припоминаю – что там они помнят, что не помнят… Да, вот это залепуха! На практике с таким вот проявлением я столкнулся впервые.

– Ну что ты, что ты! Что ты, Рустемчик! – Я ласково погладил завхоза по спине и взял его под руку. – С чего ты взял, что я военный, да еще и русский, а? Тебе кто-то сказал? Или ты меня еще где-то видел?

– Ха! – завхоз высвободил руку и погрозил мне пальцем. – Ты, когда стоишь, постоянно засовываешь большие пальцы рук под мышки, – сообщил мне завхоз и лукаво шмыгнул носом. – Гы! Так делают военные – они пихают пальцы под лямки разгрузки, – Рустем плутовато хихикнул и причмокнул губами. – Ты шпион, да?

– Я журналист, понятно? – Я изобразил в воздухе вращательное движение и чуть было снова не поставил большие пальцы рук под мышки – черт, действительно, как это так просто можно проколоться! Идиот, идиот – а узрел!

– Я постоянно ношу кинокамеру и потому привык поправлять ремень, – пояснил я завхозу. – Кино, понимаешь, телевизор. Ясно?

– Ясно, – Рустем опять шмыгнул носом. – Бабу, – говоришь?

– Бабу, бабу, – подтвердил я. – Доктору – ни слова.

– Ни слова, – подтвердил Рустем и пригласил жестом следовать за ним. Дойдя до последнего, шестого по счету, корпуса, расположенного в самом конце обширного дурдомовского двора, Рустем показал на дверь. – Туда, они там…

Войдя в корпус, я обнаружил, что справа по узкому коридору имеются восемь обитых жестью дверей – посреди каждой двери был застекленный «глазок» диаметром сантиметров в 20.

– Смотри, выбирай, – предложил Рустем. – Кто понравится, скажи.

Я судорожно сглотнул и молча покивал головой – слова не мог вымолвить. Сердце мое застучало, как большой барабан на полковом разводе. Сделав длинный выдох, я приник оком к «глазку» первой по счету двери. В палате находились две женщины, закутанные в черные платки. Они сидели на голых матрацах, брошенных прямо на пол, и молча чего-то месили в большом тазу. Я стукнул по двери пальцами – женщины одновременно повернули ко мне лица… Нет, это были какие-то зрелые дамы неопределенной национальности – моей женой тут даже отдаленно не пахло.

Я перешел к следующей двери, затем к третьей, затем далее… Не было моей супруги в этих скорбных пенатах.

– Слушай, а больше у вас никого нет? – обратился я к Рустему. – Это все женщины? Или где-нибудь еще есть?

– Это все, – подтвердил завхоз и изобразил недоумевающий жест. – А что – тебе никто не понравился? Совсем-совсем?

– Ну, в общем-то… – я пожал плечами. – А вот один парень из Хамашек мне говорил, что якобы у вас тут есть такая красивая блондинка – ну, длинноногая такая… Недавно привезли, вроде… А?

– Говорил? – подозрительно переспросил завхоз и нахмурился. – Кто говорил?

– Говорил, говорил! – уверил его я и подмигнул. – Уж я-то все про это дело знаю!

Это тебе Лема говорил, наверно, – завхоз неодобрительно крякнул и покрутил засушенной башкой. – Да, была блондинка, была… Только три дня назад ее Али отдал Вахиду. Вахид хорошие бабки дал, ага…

– Жаль, очень жаль, – я постарался выговорить это спокойно, а у самого от волнения чуть зубы стучать не начали. – Хотелось бы ту блондинку, да… Вот, говорит, такая красавица, такая пригожая…

– Ага, красивая, гла-а-адкая такая, – подтвердил завхоз и, смачно причмокнув губами, закатил глаза. – Вахид дал за нее двадцать тысяч долларов доктору, я видел…

– Это который Вахид, Бектаев? Из Мачкой-Артана, да? – придурковато вставил я. – Я его знаю, это журналист, мой коллега.

– Тцххх!!! – презрительно фыркнул Рустем и негодующе всплеснул руками. – Какой журналист! Ты что! Вахид – командир отряда, под Хатоем у него отряд, ага.

– Не знаю такого, – я покачал головой. – Первый раз слышу.

– Ну-у-ууу! – удивленно протянул завхоз. – Вахида Музаева не знаешь? Ну ты даешь, шпион! Гы-гы!!!

– Ладно, Рустем, – пресек я негодование сапера-идиота. – Вахид так Вахид. Все, спасибо тебе.

– А что – никого брать не будешь? – На узком лице завхоза обозначилась озабоченность. – Возьми кого-нибудь – деньги дай… Деньги обещал?

– Обещал. – Я согласно кивнул головой и поморщился демонстративно. – Но что-то они мне не нравятся – грязные какие-то, нехорошие. И потом – они же дуры, вдруг кусаться начнут или брыкаться – нет, не стоит.

Э-э-э-э, дорогой! – Рустем успокаивающе выставил вперед худосочную пятерню. Ты бери, бери. Я ее помою, укол поставлю – я умею, доктор научил, два часа совсем сопротивляться не будет, будет только ха-ха ловить! Гы! – У завхоза из уголка рта обильно высочилась слюна. Громко втянув ее обратно, он отер губы и вдруг добавил этак умудренно: – Дура-то она дура. Однако это она на голову дура – все остальное-то у нее нормальное.