Это обстоятельство немного напрягало, привнося в обстановку всеобщей цветной благодати некий оттенок тревожности. Я тогда опасался, что генерал захочет принять у нас нормы ВСК и я не смогу уложиться в результат. Я был такой медленный, все вокруг торжественно и тихо плавало, и я не представлял себе, как буду бежать стометровку. Потом меня посетила мысль просить разрешения сходить на склад и получить там скутер. Со скутером, понятное дело, под водой можно развить вполне приличную скорость. Возникал вопрос — на каком именно складе? Я с ходу решил: по всей видимости — арттехвооружения. У связистов вряд ли будет, на продскладе — тоже. Нужно только заявку выписать... Заявку должен был подписать Иванов как старший команды, но, медленно повращав головой по сторонам, Иванова я не обнаружил. Вот это я попал! Ну и как теперь — со скутером? Я попытался сосредоточиться на решении проблемы, она почему-то решаться не желала, и от этого я впал в глубокий ступор...

Следующий фрагмент, в котором я «всплыл», был очень неприятным.

Мы находились где-то в поле, вокруг — кромешная тьма, на фоне которой в глаза нестерпимо ярко бил какой-то источник света. Голова раскалывалась и грозила лопнуть в любую минуту, в висках ритмично пульсировало, меня бил жуткий озноб, и было так холодно, что хотелось кричать. Я попытался обхватить себя руками, чтобы хоть как-то согреться, но оказалось, что руки мои скованы за спиной наручниками. Какие-то люди рядом разговаривали на повышенных тонах.

Нечеловеческим усилием совладав с дрожью, я осмотрелся и постарался понять, что происходит. Двое, стоявшие напротив, светили на нас фонариками, рядом со мной стоял Вася Крюков. Васю обнимал смутно знакомый мне мужик, который с кем-то разговаривал. В руке у мужика была зажата граната «Ф-1»... без предохранительной чеки! Я хотел сказать мужику, что это опасно, но у меня зуб на зуб не попадал — вышло какое-то судорожное мычание. А Васе, кажется, все было поровну — он тупо смотрел перед собой и даже не щурился от света.

Через несколько секунд я понял, что тот, кто разговаривает с мужиком, — Петрушин. Родной голос... Это, однако, меня не обрадовало. В тот момент, помнится, мне было так хреново, что больше всего на свете хотелось, чтобы кто-нибудь сжалился и выстрелил мне в голову.

Из темноты появились какие-то люди, принесли экипировку и бросили на землю. Два «ВАЛа», пистолеты, рации, бинокли. Судя по всему, это было наше с Васей имущество, и люди из темноты оказались такими покладистыми, что по просьбе Петрушина все вернули.

— Ну вот, теперь другое дело, — сказал Петрушин.

Потом в световом пятне возникли откуда-то штатские: пожилой нохча и мальчишка лет четырнадцати. Теперь Петрушин обнимал левой рукой мальчишку...

«Да что это такое сегодня, все вокруг только и делают, что обнимаются... Прямо сплошной гомосексуализм!»

Так было я подумал, но в этот момент один из фонарей нарочно пустил сноп света в Петрушина, и стало понятно, что в той руке, которой он обнимает мальчишку, у него граната... И тоже без чеки! Они что, совсем сдурели?

Наши забрали экипировку, а Петрушин еще некоторое время рядился с мужиком, обнимающим Васю, — он называл его Казбеком. Казбек хотел забрать двоих штатских и уйти, и клятвенно заверял, что нам дадут спокойно уехать. Петрушин ему сурово не верил и требовал, чтобы он с полкилометра прокатился с нами. Иначе не отдаст штатских.

Наконец Казбек согласился, и мы стали грузиться на «бардак». Это тоже заняло некоторое время, потому что у меня не гнулись ноги и меня пришлось затаскивать, а Казбек не желал отпускать из объятий Васю, и им тоже помогали.

Потом мы поехали. Казбек требовал, чтобы наши все время освещали себя фонариками, но это было затруднительно — «бардак» подпрыгивал на ухабах и лучи все время скакали как попало. Через минуту Петрушин с сожалением сказал:

— Нет, Петрович. Ни хрена не выйдет...

— О чем это вы? — подозрительно спросил Казбек. — Вы чего...

Договорить он не успел: Петрушин пятнистой молнией метнулся к нему, блеснула сталь... Казбек предсмертно вскрикнул и выпал из скачущих лучей.

— Под броню! — рявкнул Петрушин, пропадая в черном зеве люка.

Меня кто-то рванул за куртку, обдирая плечи, и, сильно стукаясь головой, я провалился в «трюм». В этот момент сзади, справа по борту, громыхнул взрыв. По броне что-то крепенько этак сыпануло, как будто градом.

— Саня, ходу! — заорал Петрушин и без перехода флегматично буркнул в рацию: — Вася, рули за нами. Дистанция сто, фары не включай. Если что — коси все, что будет сзади...

Какой Вася? Кому рули? Нашему Васе сейчас все глубоко до нирваны, хоть гвоздями к стене прибивай...

В половине пятого утра мы уже были на базе. Нас с Васей тут же взяли в оборот медики: прощупали, осмотрели, кровь из пальца и из вены качнули, задали ряд вопросов.

— Судя по всему, основной компонент — что-то типа азарона, — сделал вывод начмед, когда я поделился с ним своими ощущениями. — Но с каким-то «левым» ингибитором. Анализ посмотрим, будет ясно...

Я спросил, что это за дрянь такая и какие могут быть последствия.

— Короче, запросто могли сдохнуть, — успокоил меня начмед. — Наркоманы хреновы. Разве можно такое колоть с ингибитором?!

Я ровным счетом ничего не понял, но начмед сказал, что коль скоро мы не сдвинули лыжи в течение трех часов после инъекции, то теперь они нас железно вытащат. В этом я ни капли не сомневался. На чем хотите присягну: наши военные медики — лучшие врачи во всем мире. Столько народу вытащили с того света, считать замучаешься.

Затем нас чем-то укололи, обработали ссадины и ушибы, сообщили, что до окончательного исчезновения симптомов мы будем под врачебным наблюдением, и велели спать. Мы остались в медпункте, а наши ушли к себе.

Спать, однако, нам долго не дали, разбудили в половине девятого. К девяти командующий вызывал всю банду на доклад.

Настроение было мрачное, чувствовал я себя так, словно побывал в автомобильной аварии с неоднократным переворотом транспортного средства и волочением оного средства силой инерции по безразмерному крутому склону. Сильная слабость, апатия, сухость во рту, головокружение и неодолимое желание завалиться обратно в койку — вот лишь часть компонентов моего утреннего состояния. Вася, гаденыш мелкий, выглядел вполне прилично: сидел на кровати, уже обутый, вяло улыбался и что-то жрал из котелка, который приволок Петрушин.

— Будешь? — по-братски предложил он, облизав красным языком ложку и протягивая ее мне.

Меня чуть не вывернуло. Интересно, когда его расстреливать поведут, он забудет потребовать последний обед или как?

При помощи коллег я наскоро привел себя в порядок и выпил кофе из термоса, припасенного Лизой. Вася и так был в норме — регенерация у этого малого боевого робота просто чудовищная. После этого мы отправились на аудиенцию к командующему — тут рядом. Сам я двигался с трудом, все вокруг качалось, поэтому меня бережно поддерживал Петрушин. А Вася перемещался едва ли не вприпрыжку и на ходу что-то жевал.

— Они его не били, а ласкали, — пожаловался я Петрушину. — Все мне досталось. Надо было им сказать...

— Ничего, — ободрил меня Петрушин. — До всех доберемся. Какие наши годы...

У командующего было много лишних людей с большими погонами. Столько начальства сразу в одном месте я еще ни разу не видел. Создавалось впечатление, что ребята собрались исключительно, чтобы поглазеть на нас, как на некий бродячий цирк.

Присутствовали: начальник УФСБ, начальник штаба, военный прокурор, с ним какой-то штатский прокурор, генерал-майор в форме МЧС, генерал-майор в милицейской форме, начальник контрразведки, товарищ Лаптев, начальник пресс-центра, наш начмед и... спецпредставитель Витя.

Оказывается, Иванов доложил Вите, как только мы подъехали к базе. Обрадовал и успокоил. Так обрадовал, что тот сразу с рассветом вылетел, чтобы оценить ситуацию на месте.

Витя тут был впервые, хотя уже год руководил командой. Какая честь для нашей дыры!

Ощущения собравшихся были неоднородными. Командующий, сразу видно, в присутствии Вити чувствовал себя немного не в своей тарелке. В поведении нашего генерала явственно прослеживался немой вопрос: и что теперь, я тут хозяин, или как? И как себя вести с этим типом? А на Иванова смотрел как-то по-особенному. Я бы даже сказал, с уважением. Читалось во взгляде командующего: вот это ты удивил, полковник! Вот это выручил! Не ожидал, что у тебя вообще это получится...

Витя вел себя непринужденно, как будто находился в своей гостиной. В его взгляде, напротив, легко читалось этакое барственное: «а то!» и «да никто и не сомневался!».

Остальные товарищи выглядели чем-то немало озабоченными и постоянно поглядывали на часы. А прокуроры вообще хмурые сидели, как будто им на ушко шепнули, что кого-то из них через полчаса запросто могут лишить звания.

Командующий предоставил слово Иванову, предупредив, что нужно уложиться за пятнадцать минут. Потому что потом надо будет еще просмотреть запись, все это обсудить, а решение должно быть готово не позднее чем за десять минут до пресс-конференции. Пресс-конференция будет в десять.

Иванов уложился, по-моему, минуты за три. При этом умудрился не сказать ничего лишнего и вместе с тем все подробно объяснить. Получили инфо, выдвинулись в район, выставили засаду. Получили сигнал, выдвинулись к месту расположения «объекта», потеряли засаду. Получили инфо, выдвинулись в село, взяли штатских, поменяли на своих... Что и говорить, наш полковник в таких вещах просто мастер.

— Правильно ли я понял... — влез штатский прокурор, — ...что в данном случае речь идет о превышении служебных полномочий?

— Неправильно вы поняли, — вмешался Витя. — Этого Мовсара все правоохранительные органы и вооруженные силы искали. Команда входит в их состав? Входит. Действовали в рамках закона об ОРД, ничего не нарушили.

— Но полковник Иванов принял решение самостоятельно, никого не уведомив...

— С моего разрешения, — не моргнув глазом, соврал Витя. — Вам напомнить, что команда находится в моем оперативном подчинении?

— Спасибо, не надо, — кисло поблагодарил прокурор. — Продолжайте, полковник...

А полковник уже закончил и продолжать пришлось мне. Я дряблым голосом поведал о наших злоключениях. Сидели, смотрели, увидели, доложили, пошли, попали. Потом укол — и ничего больше не помню...

Это нас с Васей начмед научил: отказывайтесь от всего, что было после укола. Эффект «плавающий», у всех по-разному, но полное забытье вполне возможно. Мало ли чего вы там натворили, вдруг на камеру кого-нибудь расстреливали, а теперь не помните...

Вася коротко повторил мои показания. Начмед подтвердил: да, все правильно, есть такое явление...

Затем Лиза поставила запись и достала диктофон. Серега тоже предъявил диктофон. Оказывается, они весь обмен записали. Лиза снимала с насадкой, на записи получились зеленоватые негативные уродцы, сплошь засвеченные фонарями, но звук вышел — хоть куда. Все до последнего словечка.

Запись была длинной, время поджимало, пришлось прокручивать, останавливаясь на ключевых моментах.

— Ну что ж вы так, хлопцы... — укорил нас начальник УФСБ. — Ни одного провокационного вопроса не поставили! Ну вы даете... Это же так просто! Вынудили бы этого Казбека сболтнуть что-нибудь по теме, был бы у нас сейчас материал... Васильева, ты где там была, куда смотрела? Совсем квалификацию потеряла?

Лиза ответила, что смотрела в окуляр камеры и была на броне, несколько в стороне от разговора. Лаптев компетентно заступился за нас: какие, на фиг, вопросы? Ситуация была более чем напряженная, «объект» — еще тот тип, основная задача — благополучно осуществить обмен. Задача выполнена на «отлично». И еще неизвестно, как бы там получилось, если бы стали задавать эти самые вопросы...

— Правильно ли я понял... — вновь влез штатский прокурор, возбужденно потирая ручки, — ... что речь идет о захвате заложников из числа гражданского населения? О незаконном водворении под стражу и насильственном удерживании...

— Неправильно вы поняли, — опять ответил Витя. — О чем это вы, какие заложники? Просто попросили местное население оказать помощь в спасении двух русских военнопленных. И население, естественно, пошло навстречу! Совершенно добровольно. Потому что оно у нас сознательное, понимает, что мы воюем не с народом, а с бандитами. Надеюсь, не надо объяснять, что мудрый народ ненавидит этих бандитов и ни за что не станет их поддерживать? Вы, вообще, сводки нашего пресс-центра читаете?

Прокурор от такой жуткой наглости покраснел и на миг утратил способность вещать членораздельно.

— Эмм... Оу-эммм... Мгм... Но... Экхм-кхм... Извините, но вы что-то путаете. У нас тут не война, а контртеррористическая операция. Поэтому речи о военнопленных и быть не может. Да и народ, кхе-кхе... О какой помощи может идти речь?!

— Нет, дорогой мой, это вы что-то путаете, — легковесно отмахнулся от прокурора Витя. — Если вы не в курсе, я вам сообщаю: у вас тут именно война, а не какая-то там операция. Где это вы видели, чтобы на полицейскую операцию привлекали тяжелую артиллерию и авиацию? А что — народ? Уж не хотите ли вы сказать, что весь народ — пособники бандитов?! Интересно... Очень интересно! Куда мы с такими умонастроениями придем — вот что мне интересно... Что ж, по-вашему, среди местного населения не осталось ни одного истинного патриота, готового бескорыстно оказать помощь своей родной армии?!

Прокурор обиделся окончательно, ушел в себя и больше не проронил ни слова. Хорошо Вите, он спецпредставителем работает. Если бы я что-то в таком вот духе выдал, меня как минимум тут же обозвали бы кретином. В лучшем случае просто сказали бы, что я несу чушь и велели бы заткнуться.

Иванов укоризненно посмотрел на Витю: зря вы так! Вы улетите к себе, а нам тут работать с этими...

Остальные присутствующие тоже на какое-то время примолкли и потупили взгляды. Я подумал: хорошо, что Витя здесь. Еще неизвестно, как бы с нами поступили эти суровые люди. Прокурор, судя по всему, нашел в наших действиях штук пять нехороших статей, если не больше.

Командующий глянул на часы и осторожно постучал карандашом по столу.

— Чего нахмурились, коллеги? — Витя с показным удивлением обвел всех присутствующих взглядом и панибратски хлопнул по плечу сидевшего с ним рядом генерала в форме МЧС. — Что, у нас траур по «газону»?

— Да черт с ним, с «газоном», — спасатель поежился и втянул голову в плечи, видимо, давненько с ним никто — этак вот запросто. — Тоже мне, проблема... Спишем!

Как потом выяснилось, Иванов брал у спасателей машину, обещал вернуть, но обманул — оставил в селе. Как-то недосуг было возвращаться, надо было драпать побыстрее оттуда...

— Ну вот и славно! — Витя широко улыбнулся. — Машина — железяка. Людей из плена вызволили, из ситуации выкрутились, все нормально... Радуйтесь! Еще неизвестно, как бы вы все сейчас выглядели, если бы команда не вернула своих людей. Радуйтесь, господа, радуйтесь — повод присутствует!

— Это все, конечно, хорошо, — осторожно подбирая слова, заметил начальник УФСБ. — Но особого повода радоваться пока не наблюдаю. Народ на ушах стоит после вчерашней трансляции. Главного участника мы потеряли. Хотя, если разобраться, можно было бы этого Казбека...

— Нельзя было, — невежливо прервал большого человека Лаптев. — Ситуацию мы разобрали, все понятно. Ситуация проста: надо было либо отпускать на все четыре, либо валить. Вы когда в последний раз пробовали брать живьем матерого бандита, который сидит среди вашего личного состава и держит в руках гранату без чеки?

Начальник УФСБ одарил Лаптева суровым взглядом и тяжело вздохнул. Да, что-то в это утро атмосфера не искрилась взаимной приязнью и добросердечностью...

— Ладно, оставим это, — буркнул начальник УФСБ. — Это сейчас уже неважно. Сейчас важно другое: у нас нет ни одного доказательства нашей непричастности к этому паршивому делу. Вернули людей, это, конечно, хорошо, это огромный плюс... Теперь можно отпираться до последнего. Я полагаю, мы сейчас отпустим команду и подумаем, что сказать акулам пера на пресс-конференции.

— Можете идти, — командующий кивнул Иванову. — Ждите в своем расположении. Решение вам доведут...

Мы с Васей тоже отправились с нашими. Вася уже не нуждался в наблюдении, а одному мне возвращаться в медпункт не хотелось. Все-таки я боевой офицер, а не обычный штатский больной. Ничего, отлежусь. Кости целы, руки-ноги на месте, а то, что слабость и в башне гудит, — это мелочь по военному времени. Главное — жив и среди своих. Это простой факт, который многие люди принимают как должное и никогда о нем не думают (я жив, не в яме, конечности целы, могу идти куда хочу!!!). Но для отдельной и весьма немногочисленной категории особей нашего вида этот факт — самое настоящее счастье...

Решение нам не довели, но через некоторое время Иванова вызвали в штаб. Не было его часа полтора, мы уже начали волноваться: может, полковника арестовали и с минуты на минуту за нами явится комендантский взвод?!

Иванов вернулся как раз к обеду и притащил с собой пакет. Мы все сидели в столовой. Я, на правах больного, валялся на лавке, а Вася уже начал разгоняться: сосредоточенно грыз добытую из кастрюли с борщом кость.

Полковник бросил на стол стопку отпускных билетов и достал из пакета толстую пачку денег.

— Глазам своим не верю... — пробормотал Серега, перелистав отпускные, которых было ровным счетом семь штук. — Мы все — в отпуске?!

— Так точно, — Иванов опять нырнул в пакет и достал семь же заполненных бланков путевок. — Мы в отпуске уже с первого сентября. И все это время в полном составе находимся в доме отдыха.

— А, это для отмазки, — Вася на секунду вник в ситуацию и перестал грызть кость. — Типа, мы там, а сами — здесь...

— Никаких «типа», — покачал головой полковник. — Мы просто — там. И в глаза не видели этого дрянного мальчишку, которого первого сентября упустили какие-то другие безалаберные товарищи. Под вечер будет «вертушка», нас тихонько кинут на «Северный». Оттуда первым же бортом — на «большую землю»...