Сам он сидел в кузове грузовика, стоявшего посреди глиняного пола. Привязанная к противоположному борту, смотрела на него Лидка с кляпом во рту. Щеки ее были мокры от слез. В ее глазах увидел он радость оттого, что он очнулся, а потом боль. Она смотрела на что-то, чего он не видел. Что за черт, немец там стоит, что ли? Может, целится и в любую минуту нажмет на спуск? Григорий затаил дыхание, чтобы услышать его, но тишина за спиной казалась неподвижной и пустой.

«Что-то надо делать», — подумал он неопределенно. И поскольку ничего конкретного не приходило ему в голову, он решил посмотреть, что там видит Лидка. Он вывернул шею, насколько мог, но не увидел ничего, Кроме вил, стоявших в углу. Повторил это движение еще раз, и еще… И вдруг зацепил кляпом за щепку, торчавшую из доски кузова. Ему пришла мысль освободиться таким образом от кляпа. Григорий начал поворачивать голову и туловище из стороны в сторону, а потом стал водить кляпом вдоль доски, чтобы он зацепился.

Два раза не удалось. Он почувствовал, как сильно врезались в руки ремни. Судорогой свело шею. В висках стучала кровь, и стук этот отдавался во всей голове. Может быть, надо было сидеть тихо, но в нем уже пробудилась жажда свободы, и он знал, что теперь уже не остановится, пока…

С огромным усилием, напрягая все мускулы, он попробовал зацепиться кляпом о щепку еще раз, начал отводить назад голову. Щепка затрещала и изогнулась. Если треснет… На лбу Григория выступил крупными каплями пот. Капли дрожали, стекали на шею…

Он еще раз повернул голову, зацепился сильнее, медленно, отвел голову назад, касаясь щекой доски. Кляп дрогнул, чуть-чуть высунулся, и теперь, помогая себе языком, Григорий наконец выплюнул его.

Некоторое время он сидел неподвижно с закрытыми глазами, отдыхал. Беззвучно открывал рот, облизывал губы. Попробовал, крепко ли держат ремни, которыми скрутили ему руки и привязали к борту машины, — крепко, ничего не удастся сделать.

Ободренный, однако, тем, что все же кое-чего добился, он решил ждать. Почему же немцы их сразу не убили? Чего они хотят? Хорошо, если за это время подойдет «Рыжий». Томаш, хоть вроде немного придурковатый, наверное, все же предупредит Янека. Григорий взглянул на Лидку, и ему захотелось как-то успокоить ее.

— Я пытался рассказать тебе в дороге, как мне не везет. Моего невезения на десятерых хватит. А особенно в любви. Я все смотрел, как они, Янек и Маруся, целовались в госпитале…

Лидка простонала сквозь кляп и показала глазами за его спину.

— Не могу. Даже если изогнусь, все равно не увижу, но ты ничего не бойся. Наши вот-вот подойдут… Так на чем я остановился?.. Да, думаю: пускай Маруся для Янека, но, может, кто-нибудь найдется и для меня. Когда Вихура привел этих девушек-близнецов на бал, я пригласил Аню, но вышел казус…

Лидка с отчаянием в глазах смотрела то на Григория, то ему за спину.

— Они поменялись, и та, с которой я танцевал, которую полюбил… Ай, вай ме! — вдруг вскрикнул он по-грузински.

Это Лидка, не зная, как иначе прервать его рассказ, сильно толкнула его ногой в щиколотку.

— Ты что это вдруг? Я стараюсь тебя отвлечь… Когда разговариваешь, время идет быстрее. Ту, с которой я танцевал, которую полюбил, зовут Ханя, — упрямо продолжал Григорий, подобрав под себя ноги, чтобы щиколотки были недосягаемы для пинков. — А как мне было узнать, которая из них Ханя, если обе…

Лидка в отчаянии разгребла ногой сено и застучала пяткой в доски кузова.

— …Как два барашка из одного стада. Что ты устраиваешь шум и не даешь мне говорить? — оборвал он наконец свой рассказ и обратился к ней с обидой. — Я знаю, что надо предупредить наших, но сейчас пока ничего нельзя поделать…

Он замолчал и с удивлением смотрел, как приподнялся глиняный пол сарая, как глина треснула и начала крошиться. Он не мог понять, что происходит, пока в небольшом отверстии не увидел темный собачий нос.

— Подожди, подожди. Я сейчас… Шарик!

Услышав свое имя, Шарик принялся за работу с удвоенной энергией, когтями вырывал глину, протискивал голову, отступал, повизгивая, подкапывал еще и еще и наконец протиснулся в сарай. Стряхнул с себя землю и прыгнул в кузов.

Но не достал, когти только скользнули по доскам. Шарик обежал грузовик, прыгнул на капот, с капота на кабину, и вот он уже в кузове. Пользуясь тем, что у его друзей связаны руки, бесцеремонно облизал языком их лица.

— Перестань, — приструнил его грузин. — Целоваться лезешь, как красна девица… Ты лучше вот эти ремни перегрызи.

Григорий отклонился насколько мог от борта и начал объяснять Шарику:

— Ремни! Грызи их, грызи!

Собака, тихо ворча, обнюхала ремни. Было слишком тесно, чтобы всунуть морду и перегрызть их, схватив коренными зубами. Осторожно, чтобы не задеть Григория, Шарик начал хватать ремни передними зубами. При каждом рывке ремни еще глубже врезались в руки, и Григорий мычал от боли.

Но вот оба коротких ременных кнута лопнули. Теперь Григорию надо было действовать, и действовать быстро. Он расправил плечи, потер наболевшие кисти рук и одним прыжком был уже в кабине. Вернулся с щипчиками для перекусывания проволоки, освободил Лидку от ремней и вытащил из ее рта кляп.

Она глубоко вздохнула и глазами показала на что-то. Григорий с любопытством взглянул на то, что было причиной страха девушки, и ему стало смешно: низкая дверца вела из сарая в заднюю часть курятника, там стояли корыто и пень с глубоко вбитым в него поржавевшим широким кухонным ножом для отрезания петушиных голов. Так вот чего она боялась…

— Бежим. — И он подтолкнул ее.

— Подожди. — Девушка разгребла сено, взглянула на часы рации, которые показывали восемь минут шестого. — Еще семь минут, и будет четверть. Подождем. Скажем им…

— О чем здесь говорить? Пошли. Надо этих сволочей во дворце и этого дезертира…

— Гжесь, послушай, — торопливо зашептала Лидка, — это не дезертир и не крестьяне. У этой женщины под черным платьем пятнистая куртка. Когда она тебя ударила…

— Баба меня ударила?

— Ну конечно. Ты упал, и тебе начали вязать руки. В это время вошел офицер и стал что-то говорить, показывая на нас, а в конце сказал: «Нах Берлин».

— Нас хотел забрать в Берлин? Как? Если только на метле.

— В углу около камина лежал парашют. Надо как можно скорее сообщить Янеку. Через семь, теперь уже через шесть минут…

Дело оказалось серьезным, и после секундного раздумья Григорий спросил:

— Не боишься остаться одна, да еще без оружия?

Лидка открыла и без звука закрыла рот. Решила не рассказывать Григорию, как парашютистка с медвежьей силой, без особых усилий втащила связанную Лидку в курятник и жестами объяснила, что отрубит ей голову, как курице. Но теперь некогда было рассказывать эту историю — надо было в четверть шестого выйти на связь.

— Останусь, — сказала Лидка. — Хорошо, что они не разглядели рацию под сеном.

Григорий дал ей молоток, чтобы было чем обороняться, а сам соскочил к подкопу, сделанному Шариком. Примерился головой и плечами — нет, слишком узко, не пролезть. Он немного раздолбил и разрыл вилами глиняный пол, потом лег на спину и, сложив руки над головой, уперся ногами в доски загородки. С трудом начал протискиваться. Чтобы продвинуться на какие-нибудь пять сантиметров, требовались огромные усилия. Шарик некоторое время смотрел с удивлением, а потом начал помогать, подкапывая с боков когтями.

Вести танк — дело как будто нетрудное. Тем более для хорошего шофера, но отсутствие навыка дает себя знать не только на поле боя, но даже во время простого марша. Не такой плавный поворот, отсутствие разгона перед возвышенностью, запоздалое переключение скорости — мелочи суммируются, и средняя скорость падает. Ну и к тому же эта неприятность с баками. Все это, вместе взятое, привело к тому, что «Рыжий» свернул с шоссе в сторону Шварцер Форст позже, чем предполагалось.

На дороге, ведущей к деревне и дворцу, их окутала густая пыль. В открытом люке механика задыхался Вихура, а над башней Густлик и Янек прикрывали руками глаза. Кос взглянул на часы, спустился в танк, включил рацию. Настроил ее и среди писков поймал близкий, отчетливый голос:

— «Рыжий», я Лидка. Слышишь меня?

— Слышу, я близко.

— Враг близко. Остановись и жди. К тебе бежит джигит.

— Лидка! — крикнул Янек в эфир, желая узнать больше, но изменил свое намерение и, переключившись на внутреннюю связь, начал командовать:

— Механик, вправо. Еще. Орудие осколочным заряжай… Механик, вперед. Влево. Стоп!

Экипаж танка послушно выполнил маневры. В туче белой пыли танк остановился у дороги около густых зарослей сирени, спереди его защищал кусок разрушенной стены.

— В чем дело? — пользуясь минутой перерыва, спросил Густлик. — Там ужин, а тебе приснился бой?

— Может быть… — ответил обеспокоенный Янек и вернулся к рации: — Лидка, я «Рыжий»…

Высунув голову из люка, Елень увидел подбегавших одновременно Томаша и Григория с собакой. Густлик толкнул Коса, чтобы показать ему на них, но Янек остановил его нетерпеливым жестом.

— «Рыжий», будь осторожен! Во дворце десантники! — предостерегали наушники.

С вершины дворцовой башни в Шварцер Форст, с высоты шестого этажа, были прекрасно видны все окрестности, а также, что весьма существенно, железнодорожный мост через реку, который охраняли польские часовые, и шоссе, идущее с востока на запад параллельно балтийскому берегу. Наблюдатель, одетый в зеленую форму, в фуражке с орлом, отмечал в соответствующей рубрике каждый проходящий транспорт. Это он вовремя предупредил о приближавшемся грузовике, а теперь и о танке, который неожиданно свернул с шоссе и остановился в селе, окутанный тучей пыли. Что ему надо? Этажом ниже около мощной рации дежурил унтер-офицер в пятнистой куртке, который вдруг услышал, как в громкоговорителе рации зазвучал мягкий девичий голос:

— «Рыжий», будь осторожен…

Наблюдатель с интересом нагнулся над отверстием в полу:

— Кто это болтает так близко?

Вокруг старинного низкого столика четыре парашютиста на минуту прервали игру в карты.

— Не знаю, — радист пожал плечами. — Не знаю, кто может говорить так близко. А что танк?

Тот, на верхнем этаже, опять подошел к окну и внимательно осмотрел местность в бинокль.

— Стоит где-то у дома, но не виден. Так близко может передавать только он или наши пленные. Этот шофер и девушка. У нее был знак частей связи на левом рукаве.

Фельдфебель у рации разделил это подозрение.

— Надо их немедленно ликвидировать.

Он бросил наушники, сорвался с места и, захватив автомат, устремился вниз по крутым спиральным ступенькам. Игроки проследили за ним взглядом и вернулись к своим картам.

На первом этаже, в нише псевдоготического окна, демонстрирующей солидную толщину стены, сидел черный кот. Когда унтер-офицер пробегал мимо него, он ощетинился, обнажил зубы, а потом сквозь стекло наблюдал, что происходит в большом холле с продолговатым столом посредине.

На окрик унтер-офицера явились несколько хмурых солдат. Вытянувшись по-военному, они выслушали приказ. Фельдфебель хотел идти с ними, но женщина остановила его движением руки — и вдвоем прекрасно справятся — и рубящим жестом ударила ребром ладони по другой ладони. Унтер-офицер кивнул головой в знак согласия и направился обратно к лестнице.

Поднявшись на лестничную площадку, он остановился и некоторое время смотрел, как в краснеющих лучах заходящего солнца те двое идут наискось через двор.

Внутри сарая было тихо и почти темно, поэтому громко прозвучал скрежет ключа, стук открываемого засова и отброшенного прочь железного прута.

Лидка поняла, что это немцы, и вдруг почувствовала, как кровь ударила ей в голову, но она тут же прошептала про себя, что Янек на «Рыжем» уже на расстоянии какого-нибудь шага и не допустит, чтобы…

Через приоткрытые ворота упал кирпично-красный свет солнца. Лидка, спрятавшись за кабиной, сильнее сжала в руках молоток, единственное оружие, оставленное ей Григорием. И когда она увидела руку, схватившуюся за борт грузовика, она, не задумываясь, хватила по ней молотком изо всей силы.

Раздался вопль, но в ту же минуту на Лидку с другой стороны навалился парашютист. Она вслепую била молотком, кусалась, но после короткой борьбы обессилела — немец начал душить ее.

— Подожди! — раздался голос. — Отдай ее мне. — Немка разгребла сено и обнаружила рацию. — Здесь рация.

Они вдвоем стащили девушку с машины на пол. Мужчина опять связал ей руки за спиной, а конец ремня отдал парашютистке.

— Где твой камерад? — опросил он, надеясь узнать что-нибудь о бежавшем сержанте.

Лидка покрутила головой и пожала плечами.

Немец зажег фонарь, прикрыл ворота и, вытянув из угла вилы, начал протыкать ими сено.

— Ты не знаешь, — процедила сквозь зубы немка. — Не знаешь…

Она потащила девушку в сторону курятника, где стоял пень с вбитым в него широким кухонным ножом. Закудахтала курица, прятавшаяся в каком-то закоулке, испуганная светом и движением.

В эту минуту из подкопа показалась морда Шарика. Он одним рывком проник в сарай. Беззвучно, как тень, прыгнул на помощь Лидке, обрушился на спину ее мучительницы.

Немец, увидев, что происходит, занес вилы для удара. Григорию, который уже до половины протиснулся в сарай, удалось ударить немца по ноге. Падая, парашютист выпустил вилы, перевернулся и, пользуясь тем, что грузин еще не полностью вылез из подкопа, придавил его к земле, выхватил из-за пояса нож и нанес удар сверху.

Саакашвили рванулся в сторону. Блеснувшее в сантиметре от его груди лезвие врезалось в пол. Григорий схватил нападавшего за кисти, распростер ему руки. Они боролись лицом к лицу, тяжело дыша.

Шарик опрокинул парашютистку и стал передними лапами ей на грудь, но она была опытным противником: схватила горсть песку и швырнула в глаза овчарке. Воспользовавшись моментом, она столкнула ее, сорвала со стены курятника старый пиджак, набросила его на голову собаке и схватилась за кухонный нож.

Лидка, не имея возможности поднять связанные руки, вцепилась зубами в рукав немки.

Опять все перемешалось, но Григорий уже выдернул свои ноги из подкопа, затем внутрь сарая пролез Янек. Ударом обеих рук он оглушил немца и прыгнул на помощь Лидке. Увидев «крестьянку», Янек недооценил противника: схватил ее за плечи, ткань лопнула по швам, а удар коленом свалил сержанта с ног.

Лежавший на земле парашютист открыл глаза. Моментально оценив ситуацию, он схватил вилы и нацелил их на Янека. Но в этот момент зазвенело разбитое стекло, и из ствола автомата, просунутого в зарешеченное окно, раздался выстрел. Немец затих.

Шарик, высвободившись из-под пиджака, разозленный, бросился в драку, свалил с ног своего противника и схватил его зубами за ворот.

— Пусти, — помешал Шарику Янек.

Вытащив нож, Янек разрезал у Лидки ремень и этим же ремнем связал руки немке, поваленной собакой на землю.

— Ауф! — приказал Янек.

Немка поднялась. Кос снял с крюка фонарь и посветил, чтобы лучше разглядеть ее. Из-под разорванного платья виднелась куртка со значком парашютиста: пикирующий орел в лавровом венке.

— Ах вот оно что, гнедиге фрау. Так вот ты какая? — пробормотал про себя Янек.

Некоторое время все стояли неподвижно, молча, отдыхая после драки. Даже курица успокоилась, села в гнездо и замолкла.

Слышны были только тяжелое дыхание да шум осыпающейся штукатурки и выламываемых кирпичей в месте подкопа. Время от времени в проеме показывалась широкая рука, хваталась за край кирпича, раскачивала его туда-сюда, пока наконец не отваливался кусок.

Пленная парашютистка испытующе глядела туда, не понимая, что происходит. Янек спокойно спросил по-немецки:

— Сколько людей? Задание вашей десантной группы?

Женщина молчала. Кос положил руку на кобуру и с треском расстегнул ее.

— Хайль Гитлер! — истерично закричала женщина.

Стена затрещала, от проема пошли трещины, на глиняный пол обвалился большой кусок стены, и в облаках пыли в сарай вошел Густлик.

— Зачем шумишь? — недовольно спросил Янек.

— А что мне делать? Я ведь не мог пролезть в эту нору, — оправдывался Густлик, раздавая в то же время автоматы Григорию и Янеку и погладив Лидку по растрепанным волосам.

— Эта ведьма собиралась мне голову отрезать вот на этом пне… — пожаловалась девушка.

— Черт возьми, она и в самом деле похожа на ведьму! — выругался Густлик. — А говорить не хочет? Ну-ка, дайте мне ее!

Поплевав на ладони, он схватил немку за плечи, втолкнул в курятник и запер за собой дверь.

— Густлик! — позвал Янек.

— Подожди, — услышал он в ответ и вслед за этим раздался крик перепуганной женщины.

— Густлик! — Кос рванул за дверную скобу, но дверь не поддавалась.

Минута тишины, и опять этот жуткий женский крик. Янек занес автомат, чтобы разбить ржавый замок. В этот момент засов отскочил.

— Чего? — Елень отвел занесенный для удара приклад. — Их всего восемь человек. Выброшены для разведки. Шпионят, потому что завтра ночью должны высадить сюда десант, чтобы взорвать мост, а потом под землей искать бомбу или еще что-то.

— Надо их уничтожить, — решил Янек.

— Да, — подтвердил Густлик. — Они сидят в башне на самом верху. Она и проведет. А ну, марш!

Парашютистка, все время смотревшая на Еленя со страхом, послушно пошла. За ней Григорий.

— Лидка, ты вместе с Шариком останешься у машины, — приказал Янек и, беря в руки фонарь, чтобы погасить его, спросил Густлика: — Что ты ей, прохвост, сделал?

— Да ничего особенного. — Елень вынул из кармана заводную лягушку, которую как-то выиграл в «махнем» у Григория, и показал на ладони, как она прыгает. — Лягушек и мышей даже самая несгибаемая должна бояться.

Они оба громко рассмеялись.

— В чем дело? — спросил грузин.

— Потом расскажу, — ответил Янек и, дунув, загасил фонарь. — Пошли.

В темноте раздавался только сдерживаемый смех, бряцание оружия, скрип открываемых ворот. Посреди двора мелькнули две фигуры. Еще двое проскользнули вдоль стены, где уже сгустились тени.

Двое вошли через главные двери. Минуту спустя открылось окно на первом этаже, погруженное во мрак; Янек и Густлик, помогая друг другу, проникли внутрь дворца. Мрак и тишина царили здесь. Пахло промерзшими после зимы стенами, жареным мясом и древесным дымом.

Немка вела их через дворцовый холл — большой зал, освещенный догорающими в камине поседевшими уже углями. Экипаж шел за ней гуськом. У входа в башню они замедлили шаг. Остановились, обеспокоенные каким-то шорохом, — в оконном проеме промелькнула тень черного кота. Тихо начали подниматься по ступенькам. Казалось, что им удастся захватить немцев врасплох, взять их без единого выстрела, но именно в это мгновение парашютистка, не обращая внимания на ствол автомата за своей спиной, прыгнула через перила вниз, скрылась под лестницей и закричала во весь голос:

— Внимание! Здесь поляки!

Густлик схватил автомат, чтобы дать очередь, но Янек его остановил:

— Прячься!

Вверху открылась дверь, вертикальный столб света прорезал внутренность башни.

— Внимание! Поляки! — еще раз предупредила немка.

Янек быстро вскинул автомат к плечу, короткой очередью достал до самого верхнего этажа. Прогремели три выстрела. Немец закачался и рухнул вниз. Свет погас.

— Осталось пять, — сказал Кос.

Почти одновременно раздались три длинные автоматные очереди, и густая ленточка трассирующих пуль из пулемета пошла вниз.

— Гранаты! — услышали они возглас наверху.

Стрельба замолкла, как отрезанная ножом.

— Спрячьтесь! — скомандовал Янек.

Вся тройка молниеносными бросками отступила за толстую нишу двери и пропала в изломах стены. Они слышали стук падающих на ступеньки гранат, а затем взрыв, второй и еще два одновременных взрыва в самом низу, где пряталась парашютистка. В воздух поднялись клубы раскрошенной штукатурки.

Кос поразился, что те, наверху, отплатили своему товарищу смертью за предупреждение. Видно, другие, не людские, законы существуют среди гитлеровцев… Сверху брызнула длинная очередь трассирующих пуль. Янек ответил на нее короткой из своего автомата и услышал стон пулеметчика.

— Четверо! — закричал он.

Густлик и Григорий одновременно выстрелили в сторону промелькнувшей вверху вспышки. С грохотом полетел вниз автомат и упал к их ногам.

— Трое!.. — почти одновременно крикнули оба.

— Вихура и новенький приедут на готовенькое, — сказал Янек.

И в эту минуту танковый снаряд ударил в верхнюю часть башни. От взрыва вздрогнули стены, посыпались битый кирпич и обломки каких-то предметов.

Долго, пока не осела пыль, стояла тишина. На самом верху начали ползать язычки пламени.

— Не выдержали, чтобы не ударить. Конец работы, — заявил Янек. — Лети, Гжесь, тяни сюда «Рыжего», грузовик и все остальное, а мы пока огонь здесь погасим.

Они направились по лестнице вверх. Пока один поднимался на лестничную площадку, второй прикрывал его автоматом, затем они менялись. В некоторых случаях излишняя предосторожность не мешает.