15. «Рыжий»

Отбившийся от стада раненый кабан, затравленный собаками, борется, получает удары, сам наносит их и, истекая кровью, все же остается грозным до последней минуты. Но когда ему удается избавиться от своих преследователей, обмануть погоню и уйти в темные, сырые заросли леса, он опускает голову под тяжестью боли, ложится и зализывает раны.

Подобное произошло и с танком поручника Семенова. Когда Шарик принес топливный насос и мотор вскоре заработал, всех охватила радость — они снова могут сражаться! И только прорвав двойное кольцо окружения и добравшись до своих, они увидели, как досталось машине от удара тяжелой мины и взрыва связки гранат, брошенной под гусеницу: танк надо было основательно ремонтировать.

Людям тоже досталось. Лишь после возвращения, уже среди своих, заметили, что у Еленя на шее сзади фиолетовые пятна — очевидно, лопнул кровеносный сосуд, когда он изо всех сил упирался в заклинившийся люк. У Семенова на лбу появился шрам, хотя он и не помнил, когда и чем его задело. Саакашвили хромал на левую ногу, которую он повредил под Эвинувом. На Янеке не было никаких видимых следов схватки, но и у него ныло все тело и первый день он тоже едва держался на ногах. Они лежали в траве около танка, с ними — Шарик. У него кровоточило ухо и гноилась огнестрельная рана на спине.

— Хотел с нами поменяться, — Семенов в третий раз возвращался к той же теме. — Считал, что задание его слишком легкое. И вот мы живы, а там весь экипаж…

— Я видел между деревьями огонь, но не думал, что это они.

— Легкое задание, трудное задание, а смерть всегда одна, — философски заметил Григорий. — Никогда не знаешь, где с ней встретишься. Еще немного, и от нас бы даже мокрого места не осталось. Немец стрелял, наш гранату в нас бросил. Спасибо, Шарик спас…

Янек молчал. Ему было тем тяжелее, что с самого начала он не чувствовал симпатии к хорунжему Зенеку. Кого нам больше жаль? Тех, кого больше любим, или тех, кого не баловали своими чувствами?

Улыбки и шутки покинули экипаж. Однако молодость победила. Выспавшись в первую ночь, прошедшую сравнительно спокойно, танкисты почувствовали прилив сил и взялись за работу, горя желанием побыстрее привести машину в порядок. О себе они заботились меньше всего — кончилось тем, что они сбросили повязки, которые наложил им санитар. И только за Шариком следили все четверо. Он ходил с двумя повязками, приклеенными пластырем к шерсти.

Утром третьего дня все было почти готово. Все, кроме Янека, занялись проверкой механизмов. А он чуть свет отправился под Острув на склады бригады, откуда должен был принести радиостанцию, потому что старая окончательно вышла из строя. Шарик, конечно, побежал за хозяином.

Прождать пришлось дольше, чем Кос предполагал. Сначала не было техников, которые уехали на передовую ремонтировать поврежденные танки и вытаскивать с поля боя разбитые машины, потом ему пришлось ждать лампу, за которой послали на другой берег Вислы. Не имея возможности как-нибудь ускорить все это, Янек походил немного вокруг штаба и даже спросил о Лидке, но ему ответили, что она дежурила всю ночь, сейчас спит и будить ее не стоит.

Он, впрочем, и не настаивал на этом, потому что и сам не знал точно, чего он хочет: сообщить ей о смерти хорунжего Зенека или просто увидеть, как она выглядит, узнать, о чем думает. Штабные писари пригласили его вместе с Шариком на кухню, угостили обедом и начали расспрашивать, как танкисты были в засаде, как ходили на помощь окруженному батальону, как собака отнесла записку и вернулась с топливным насосом.

Солнце стояло почти в зените, когда после нескольких проб приема и передачи Янек смог наконец уложить радиостанцию в вещмешок и отправиться в обратный путь. Зной донимал с самого утра, но только теперь, выйдя в поле, Янек почувствовал, какая сейчас невыносимая жара. Над землей стоял запах гари, в воздухе висела тонкая пыль; казалось, что воздух обжигает кожу, что с каждым вдохом легкие накаляются все больше и больше.

Янек закатал рукава комбинезона выше локтей, расстегнул ворот. В руке он нес винтовку «маузер» с оптическим прицелом, которую подарил ему на прощание светловолосый гвардеец из батальона капитана Баранова.

Друзья сибиряка удивлялись: «Столько времени ты ее искал, а теперь отдаешь. Она нужна тебе, а не ему». Немногословный солдат произнес тогда длинную речь: «Ценность подарка измеряется тем, насколько он дорог тому, кто дарит. Иногда кусок хлеба значит больше, чем часы от начальства. Я не хочу, чтобы единственным воспоминанием поляков обо мне была бы разбитая гусеница. Я дарю то, что у меня есть и что считаю ценным». Цену винтовке придавали насечки, сделанные перочинным ножом на прикладе. Было их девять. Означали они меткие выстрелы, произведенные сибиряком в окружении под Эвинувом.

Янек шел по полю, неся винтовку стволом вниз, как охотничий штуцер. За спиной его тяжело дышал Шарик. Где-то впереди изредка рвались мины и снаряды. Бой утихал: немцам уже недоставало силы, чтобы рваться вперед, а наши удары еще не набрали этой силы. По звукам можно было судить, что это, скорее, обмен выстрелами, может быть, разведка, но никак не атака. Кос даже немного удивился, потому что знал, что всю бригаду переправили на западный берег, что еще со вчерашнего дня инициатива находится в наших руках и что сражение идет уже западнее Студзянок. Вчера оно было все-таки куда более ожесточенным и вот лишь сегодня, в воскресенье, утихло.

Янек спокойно миновал поле, вошел в лес, но и здесь, несмотря на тень, не было прохладней. Тропинка петляла между деревьями, по самой опушке бора; с правой стороны между стволами виднелось широкое открытое пространство, слегка поднимающееся вверх. Чернели оставленные в беспорядке разбитые и сгоревшие машины — то ли свои, то ли немецкие, издали не разберешь.

На середине склона зеленел островок деревьев вокруг трубы кирпичного завода. Эта труба давно служила мишенью для артиллеристов и была пробита в нескольких местах, верхушка ее развалилась, но, несмотря на это, труба еще держалась. У горизонта, вдоль дороги, росли тополя, выстроившись двумя ровными шеренгами, а слева, на фоне сосен, белели березы. Около сгоревшей лесной сторожки, где земля была изрыта окопами, выделялся темный ряд елей.

Тропинка, по которой шел Янек, изгибалась дугой вдоль отступающего края леса, но Янек знал, что потом она опять побежит в прежнем направлении, и, желая сократить дорогу, пошел напрямик через поле. Все равно, что там, что здесь, было одинаково жарко. Сначала Янек никого не встретил, но, когда он вышел на открытое пространство и зашагал вдоль межи, огибая кусты чертополоха, он услышал, как кто-то из лесу крикнул высоким голосом:

— Младший сержант!

Он не обратил внимания на этот крик и продолжал шагать. Только Шарик навострил уши и повернулся в ту сторону, откуда долетел голос.

— Янек! — снова окликнул его кто-то.

Янек повернул голову и с левой стороны в кустах разглядел знакомую фигуру рыжей санитарки из роты Черноусова. Она еще что-то крикнула ему и замахала рукой. Янек обрадовался, кивнул, что сейчас подойдет к ней, но она, видно, не поняла, потому что выбежала из кустов и взволнованно замахала руками, показывая, чтобы он вернулся в лес. Шарик бежал к ней прямо по пашне, поднимая лапами пыль.

Янек ускорил шаги. Внезапно прозвучал винтовочный выстрел. Девушка упала, — наверное, хотела укрыться. Нет, не поэтому. Каска с ее головы укатилась в борозду, обнажив волосы цвета свежеочищенного каштана. Прежде чем Янек понял, что случилось, ноги сами понесли его к ней. Он бежал длинными прыжками, споткнулся на вспаханном поле, и в эту самую минуту прямо над его головой раздался короткий свист.

Тут было не до шуток. Янек понял, что это не случайный выстрел, что он имеет дело со снайпером, укрывшимся в засаде. Сделав еще два прыжка, Янек упал в борозду и прижался головой к земле. От бега у него бешено колотилось сердце, он тяжело дышал, со лба стекали капли пота. Ему хотелось сейчас же вскочить, броситься к девушке, но он подавил это бессмысленное желание, так как понял, что помочь ей может только живой. В открытом поле пуля быстрее человека.

Стараясь не отрывать тела от земли, он отстегнул лямки вещмешка и, оставив его в борозде, пополз к меже. Там он почувствовал себя свободней. Заросшая травой узкая полоска земли, разделяющая поля, была глубоко вспахана и хорошо скрывала его от противника. Межа была покрыта спутанной шевелюрой подсохшей, но высокой травы с кустами чертополоха. Янек слегка приподнял голову и примерно в десяти метрах увидел впереди камень.

Это был большой валун, позеленевший от моха; отколотый бок его краснел гранитом. Он лежал здесь, вросший в землю, с незапамятных времен, когда принесли его в Польшу скандинавские ледники. Янек решил сделать его своей крепостью. Он быстро подполз к валуну. С жалостью подумал, как пригодилась бы ему саперная лопатка. Снайпер был где-то справа от него, и, чтобы повернуться в его сторону, Янеку приходилось теперь руками разгребать землю, пальцами рыть себе окоп. Если бы у него были хоть когти, как у Шарика… Кстати, куда он делся?

Однако думать о собаке не было времени. Минуты бежали одна за другой, а на расстоянии около ста метров лежала в борозде раненная пулей девушка с рыжими волосами. Ему хотелось хотя бы взглянуть в ее сторону, но он сдержал себя и, закусив губы, скрючившись, занял позицию. Медленно высунул ствол винтовки между травой и чертополохом, ногами раздвинул песок и осторожно выглянул из-за стеблей. Холм был пуст, безлюден, ничто на нем не изменилось.

Из-за пояса он вытащил охотничий нож с длинным узким лезвием и, надев на него шлемофон, начал поднимать его над камнем осторожно, сантиметр за сантиметром, чтобы слишком поспешным движением не выдать свою хитрость. Когда темный верх шлема поднялся сантиметра на два, снайпер попался на удочку — прогремел выстрел.

Янек почувствовал боль в щеке — в нее попали мелкие осколки гранита. От удара пули шлем упал на землю. Однако все было напрасно — вспышки выстрела он не увидел. Солнце стояло в зените, но склонилось чуть-чуть к югу и поэтому слепило глаза. Контуры деревьев на опушке леса были черными. Ему показалось, что звук шел с той стороны, где на аллее, ведущей к сгоревшей лесной сторожке, росла ель, а возле нее — береза и две сосны. Но определение направления мало что дало: он не узнал, где укрылся снайпер.

Янек еще раз повторил свой маневр — снова прогремел выстрел, но на этот раз пуля была послана не в шлем. Она высекла искры из камня с другой стороны, подняла небольшое облачко сухого песка. Янек припал головой к борозде и почувствовал, как вдоль спины потекла струйка холодного пота. Страх схватил его за горло.

Его противник был опытным снайпером. Поняв, что появление каски — только уловка, он выстрелил чуть левее камня. Если бы он выстрелил не с левой, а с правой стороны валуна…

Кос почувствовал, что ствол направлен прямо в его укрытие. Сейчас он был совершенно беспомощен. Невидимый враг открыл его местонахождение, не выдав своего. Янек не знал, что ему делать. Он мог ползти по борозде до самого леса. На это ушло бы не меньше четверти часа, но ведь речь идет не о нем. На поле лежит Маруся, раненная в тот момент, когда хотела предостеречь его…

Вдруг с той стороны, откуда летели пули, донесся далекий собачий лай. В первую минуту Янек подумал, что ему это показалось, но собака залаяла опять. Янек отполз на полметра вправо от валуна и осторожно выглянул. Солнце, которое до сих пор мешало ему, теперь помогло. Он ясно увидел темный силуэт Шарика, который, укрывшись за стволом сосны и подняв вверх морду, лаял на березу.

«Песик!» — с нежностью подумал Янек.

В кроне березы что-то замаячило, дрогнули ветви. Янек приник к прикладу, взглянул в прицел. Линзы приблизили дерево, позволили рассмотреть очертания человека, спрятавшегося в листве. Янек сделал вдох и, поймав цель в перекрестье, медленно нажал на спуск.

Раздался выстрел. Шарик перестал лаять. Мгновение все было спокойно, и Янек хотел уже спрятать голову, когда в листве что-то блеснуло. Задевая за толстые ветки, упала винтовка, зацепилась ремнем и повисла на нижнем суку. Затем вверху затрепетала тень и свалилась вниз на землю.

Янек вскочил, схватил вещмешок с радиостанцией и в несколько прыжков оказался около девушки. Она показалась ему меньше, чем в тот раз, когда приносила термос в засаду. Маруся лежала на боку, вытянув перед собой руки и склонив голову на грудь.

Янек поднял ее и большими шагами пошел в сторону леса. Пока шел по полю, он все время чувствовал на спине чужой взгляд, ему казалось, что кто-то целится в него и в любое мгновение он услышит звук выстрела и почувствует удар.

Однако все было тихо. Он вошел в лес и, укрывшись в тени, положил девушку на траву. Только теперь он увидел, что ее гимнастерка над правой ключицей была мокрой и черной от крови. Он разрезал ткань ножом, достал из кармана индивидуальный пакет, разорвал его и перевязал Марусю.

— Больно, — прошептала она, открывая глаза. — Это ты, Янек? Хорошо, что он в тебя не попал.

— Зачем ты выбежала?

— Я знала, что он стреляет. Убил бы тебя. Жалко такого младшего сержанта. Как это по-польски? Капрал?.. — прерывисто и с трудом дыша говорила она. — Как ты меня вынес?

— Лучше не разговаривай. Наверное, легкое прострелено, — он прижал палец к губам. — Сейчас понесу тебя дальше, поищем перевязочный пункт.

Из кустов выскочил Шарик с небольшим куском ткани в зубах. Он сел на задние лапы и, царапая когтями по сапогу Коса, поднял морду вверх. Янек взял у него из зубов бело-голубую повязку, на которой готическими буквами было напечатано: «Герман Геринг».

Маруся лежала на траве и молча наблюдала за всем этим. Только когда Янек повернулся к собаке, она увидела: за спиной у него висит снайперская винтовка.

— Ты его снял?

Янек кивнул головой.

— Вдвоем — я и Шарик. Если бы не он… Да ты не разговаривай, молчи.

Он нагнулся, поднял ее. Правую руку она осторожно прижала к себе, а левой обняла его за шею. Через ткань комбинезона, пахнущую машинным маслом, она слышала, как бьется его сердце.

— Куда несешь, далеко?

— Пока сил хватит.

Из зарослей кустарника он вышел на лесную дорогу и остановился перевести дыхание. Ему повезло: со стороны передовой послышался шум мотора и вскоре из-за поворота выскочил грузовик студебеккер. Машина резко затормозила около Янека, подняв клубы густой пыли. Из окна кабины выглянул Вихура, «король казахстанских дорог».

— Кос, ты что тут делаешь?

— Девушка ранена, снайпер в нее стрелял.

— Давай ее в кабину. Заходи с той стороны.

Вихура открыл дверцу, и Янек, взобравшись на ступеньку, осторожно опустил Марусю на сиденье, положив ее голову на колени шоферу.

— Побыстрее отвези ее в госпиталь.

— Ясно, отвезу, но только с одним условием. Скажи мне наконец, что там было в Сельцах, когда ты отремонтировал машину.

— Не валяй дурака. Заткнул шарфом выхлопную трубу.

— А потом?

— А потом собака его вытащила.

— Черт возьми, ловкий фокус. Ну поеду дальше, опять за снарядами лечу.

Девушка прислушивалась к разговору на чужом языке. Она лежала, подогнув ноги, и несмело улыбалась Косу.

— Дай мне свою полевую почту.

Он поспешно нацарапал на листке бумаги свой адрес и сунул ей в карман брюк.

— Поезжайте же, надо спешить.

— Я тебе напишу. Ты ответишь?

Он кивнул головой, пожал ее руку и, соскочив с подножки, захлопнул дверцу.

Студебеккер двинулся медленно, осторожно объезжая выбоины. Янек еще несколько минут смотрел на тучу пыли, которая тянулась за ним, и подумал: «Надо бы написать Ефиму Семенычу, уже, наверно, два месяца, как последнее письмо отправил».

Он стоял на краю дороги и, глядя вслед грузовику, радовался не тому, что сам уцелел, а тому, что спас девушку и что она ему, возможно, напишет. Солдат на фронте, у которого нет дома и который не получает писем, беднее других. В каждом солдате живет потребность в теплом слове, тоска по человеку, о котором можно было бы думать в трудные минуты.

Только сейчас Янек почувствовал, как устал, и опустился на землю. Чтобы как-то оправдать свое бездействие, он начал вырезать на прикладе винтовки новую зарубку, похожую на предыдущие. Пересчитал их, дотрагиваясь до каждой пальцем. Всего их теперь было десять. Послюнявил большой палец, опустил его в пыль и замазал последнюю зарубку, чтобы она не выглядела такой свежей и не отличалась от других.

Шарик лежал рядом, открыв пасть, тяжело дышал и с интересом наблюдал, что делает хозяин. Он несказанно обрадовался, когда Янек отложил в сторону винтовку и расцеловал его кудлатую морду.

Потом они наконец собрались. Янек забросил за спину вещмешок с радиостанцией, и быстрым шагом, без всяких приключений оба добрались до своего танка, стоявшего в лесу в окопе.

— Тебя только за смертью посылать, — проворчал Саакашвили. — У нас уже все готово, танк как новый. Монтируй скорее свой ящик.

Густлик и Василий сидели в стороне, шагах в двух, прислонившись спиной к стволу дерева. Янек только сейчас рассмотрел, как они изменились за полдня, пока он их не видел. Они стали совсем другими людьми, не похожими на тех, которых он знал еще два дня назад. И не в том дело, что глаза у них покраснели от пыли и огня, сами они похудели и осунулись. Ему трудно было объяснить, в чем заключалась эта перемена. Может быть, появились какие-то новые, мелкие, почти невидимые, но тем не менее красноречивые морщинки. Жизнь оставляет свой след на лицах. А война делает это особенно острым резцом. Каждый день сражения равняется, пожалуй, многим неделям и даже месяцам мирной жизни.

Янек через люк механика забрался в машину, сел на свое место и начал укреплять радиостанцию, а Григорий, заглядывая внутрь, болтал:

— Знаешь, здесь недалеко от нас снайпер стрелял. Даже автоматчики туда пошли. Искали, искали, да так и не обнаружили. Потом кто-то ему все-таки врезал, и он, как дохлая ворона, с дерева свалился. Принес бы свою рацию побыстрей, успел бы туда. Попробовал бы свою «трубку», что сибиряк подарил. А то так без пользы таскаешь туда-сюда.

— Какую «трубку»? — спросил Янек, улыбаясь про себя.

Он прекрасно знал, что именно так называют солдаты снайперские винтовки из-за оптического прицела. Его забавляло, что Григорий ни о чем не знает.

Саакашвили не успел ответить. Подошел Семенов и, просунув в танк приклад снайперской винтовки, спросил:

— Янек, так это ты?

Кос достал из кармана бело-голубую повязку и протянул ее Василию. Елень, который вместе с поручником подошел к танку и сейчас тоже заглядывал внутрь, свистнул как бы в подтверждение.

— Ну иди же сюда, — протянул руку Василий. — Иди же, нагнись. — Он схватил руками голову Янека и поцеловал его.

— Очень просто, — начал объяснять Янек. — Шарик его выследил. Побежал к дереву, где он сидел, и залаял.

— Так это двойной триумф. А почему ты не в настроении?

— Снайпер Марусю ранил. Помните, ту санитарку, Огоньком ее называют? Вихура повез ее в госпиталь.

— Что ты говоришь! — огорчился Густлик. — Тяжело ранена?

— Тяжело.

— Выздоровеет. Ведь ее сразу повезли, доктора вылечат.

У Янека вдруг навернулись слезы на глаза. Увидев это, три приятеля отошли и начали искать Шарика, чтобы выразить ему свою благодарность. Кос вытер тыльной стороной руки слезы. Закончив монтаж радиостанции, он установил связь с бригадой и, объяснив, что это только проверка, вылез из танка.

— В порядке? — спросил Елень.

— Работает. Сами знаете, рация всегда в порядке, когда ее проверяешь. А вот когда связь нужно установить — подводит.

Василий сидел на борту танка и, запрокинув голову, смотрел в небо сквозь ветки деревьев.

— Изменится погода? — спросил его Янек.

— Нет, жара сохранится. Да я не тучи ищу, а думаю о том, о чем мы с вами уже говорили: о названии.

— Раз не хотите, чтобы назывался Гнедой, так я на эти ваши Буцефалы тоже не согласен, — заявил Елень.

— И правильно, — подтвердил Василий. — У нас в моторе лошадей целый табун. Потом танк — это куда больше, чем конь, что-то гораздо более близкое. Это как человек, как товарищ… Назовем его Рыжий.

— Это почему? — возмутился Елень. — Гнедой не хотите, а Рыжий — хорошо?

— Я тебе объясню, — подмигнул ему Григорий. — Присмотрись: весь танк от огня порыжел, стал каштанового цвета. Марусей он не может называться, он ведь не девушка. Так что Рыжий в самый раз.

Густлик посмотрел на Янека и хлопнул себя по лбу.

— Ясно, теперь все понял. Раз в честь той славной девушки, пусть так и будет. Согласен.

16. Штурм

Вечером пришел связной из роты автоматчиков и в темноте провел их танк на новую позицию.

Теперь они располагались в окопе, укрытом под высокими деревьями. Перед танком тянулась густая поросль низких, по грудь, молодых сосенок. В роще были позиции стрелковых подразделений.

Ночь принесла с собой тишину; казалось, сражение угасает. Напоминали о нем лишь яркие ракеты, то и дело пускаемые немцами. Ракеты вычерчивали в темном небе светлые дуги и падали на землю, продолжая еще некоторое время тлеть в песке и на траве. Елень остался в башне, у перископа, а остальные прикорнули внизу, на боеприпасах. Но не твердые ребра ящиков мешали танкистам заснуть в эту ночь — на такие пустяки никто не обращал внимания. Сон не приходил, потому что все знали: завтра последний удар по Студзянкам.

— Как это получается, что именно завтра? Об этом знает командование и штаб, но меня интересует, почему командир решил наступать не сегодня, не послезавтра, а именно завтра.

В танке было выключено освещение, не горела даже крохотная лампочка, освещающая прицел, и Янек говорил в пространство, не видя лиц друзей, лежащих рядом. Минуту длилось молчание, потом заговорил Саакашвили:

— Я тебе так скажу. К примеру, напал на тебя кто-нибудь, ударил. Потемнело у тебя в глазах, едва на ногах удержался, а сам уклоняешься от ударов, отступаешь, выжидаешь, пока шуметь в голове перестанет. После, когда придешь в себя, начинаешь вокруг ходить, ждешь, когда он неосторожное движение сделает, откроется, — и тогда бьешь. Понял?

— А откуда известно, что они неосторожное движение сделают именно завтра?

Василий не участвовал в разговоре. В танке воцарилась тишина, снаружи тоже было тихо. Даже пехота, укрытая в роще, прекратила стрельбу.

Прошло, наверное, с четверть часа. Ровное дыхание друзей усыпило и Янека. Неожиданно вдалеке, слева от танка, вспыхнула ожесточенная перестрелка, слышались автоматные и пулеметные очереди, взрывы гранат, несколько раз отозвались минометы, прокатилось «ура», и вскоре все стихло.

Янек поднял голову, те двое тоже не спали. Густлик беспокойно ворочался в башне на месте командира. Косу не хотелось первым спрашивать, в чем дело.

— Танкисты! — совсем близко раздался голос. — Спите?

— Спим, — отозвался Елень, открывая люк. У танка стоял пехотинец. — Чего тебе?

— Слыхали стрельбу? Говорят, сейчас русские окружение замкнули. В темноте выбили немцев из леса, южнее.

Кроме телефонов и радиостанций в каждой армии существует еще один способ распространения сведений, действующий не менее быстро, чем радиоволны. Это солдатский телеграф. Сведения передаются из уст в уста по фронту, переносятся с наблюдательных пунктов на батареи посыльными и водителями автомашин, докатываются с фронта в тыл и из тыла на фронт.

Батальоны и полки, дивизии и корпуса — это не просто людские массы, скорее, это живые организмы. Сосредоточение сил, оборона, наступление — все это как движение пальцев одной руки, и о том, как с помощью нервов двигаются пальцы, узнает все тело. И сейчас со скоростью электрического тока пронеслась по фронту весть, что сомкнулось кольцо окружения и танковый клин дивизии «Герман Геринг» в мешке.

— Теперь понимаешь, Янек? — спросил Семенов. — Если бы ударили вчера, или сегодня, или даже за несколько минут, гитлеровцы могли бы подтянуть резервы или отступить.

— Я ему рассказывал, — вставил довольный Григорий, — если в шишку ударишь обухом топора, то только ветка закачается. Хочешь орех разбить, бей его на чем-нибудь твердом. Вот и сейчас, когда они окружены…

Семенов встал, приказал Еленю освободить башню и ложиться спать. Янек и Григорий поднялись, чтобы заменить командира, но он и слушать не хотел — отправил и их спать.

Друзья знали, что командир сердится, когда долго настаиваешь на своем, что спорить с ним можно до определенного момента, и послушно улеглись на ящиках.

Семенов открыл люк, посмотрел в небо, на котором виднелись мигающие звезды. Чтобы смягчить резкий тон приказа, шепотом сказал:

— Спите, ребята, завтра будет хорошая погода.

— Эй, вставайте!

Все быстро проснулись, не понимая, сколько спали — минуту или несколько часов. Было еще темно. В открытом люке виднелся силуэт Семенова.

— Идите сюда!

Все разом вскочили и протиснулись в башню к командиру.

— Подъехала автомашина, и кто-то спрашивает о танкистах. Может, начальство?

Слышались шаги пробирающегося через заросли человека и треск ломающихся веток.

— Эй, есть кто-нибудь там?

— А ты кто?

— Повар, не узнаете?

— Бери правее…

Капрал Лободзкий взобрался на броню и приблизился к башне. Он почти не изменился со времени их знакомства: чуть сутулый, с отвисшей на щеках кожей. Только как будто немного похудел, а может, это только казалось ночью.

— А-а, это вы — четыре непорочных танкиста и почитаемая вами собака? Идите вон туда прямо и возьмите на кухне мясо, кофе и хлеб. Кофе можете налить в термос, а я тем временен посплю.

В танке остался Елень, остальные, захватив котелки, по очереди вылезли из танка. Янек подсадил Шарика, сам выбрался последним. Повар остановил его за руку:

— Кос, я встретил Вихуру из колонны снабжения, он просил передать, что раненую девушку перевез на другой берег и передал доктору из санитарной машины.

— Спасибо, что сказал.

— Не за что, — пожав плечами, ответил Лободзкий.

Кухню нашли без труда — их безошибочно привел Шарик. Между деревьями на узкой просеке стояла автомашина с прицепленными к ней двумя котлами. Из отбитой трубы струился дымок. Шофер спал на сиденье; дверца кабины была приоткрыта, и из нее высовывалась голова с коротко остриженными волосами. Несмотря на темноту, можно было заметить веснушки, густо рассыпанные по всему лицу водителя. Саакашвили хотел разбудить его, но Семенов остановил Григория.

— Пусть поспит.

Они напились горьковатого пшеничного кофе, положили в два котелка вареное мясо, под брезентом нашли хлеб. Когда вернулись к танку, повар спал на броне, под головой лежала свернутая подстилка Шарика.

— Подложил ему, чтобы шишку не набил, — объяснил Елень. — Так спит, что будить жалко. Только сначала все мать звал.

Григорий побрызгал ему в лицо водой. Повар вскочил, протер глаза и, полусонный, заговорил:

— Днем варю, ночью развожу…

Потом спрыгнул с танка и пошел к густому сосняку.

— Подожди, — позвал Янек. — Иди за собакой, она покажет. Шарик, отведи его на кухню!

Они исчезли в темноте, а через минуту танкисты услышали урчание запускаемого мотора. Овчарка вернулась, весело помахивая хвостом, с большим куском сырого мяса в зубах.

До рассвета оставалось мало времени, но общими усилиями они уговорили Семенова лечь спать, а сами втроем разместились в башне. Елень доедал с хлебом остатки мяса, а Янек с Григорием шепотом разговаривали. Небо на горизонте посветлело. Звезды погасли, на броню легла роса…

Поручник перевернулся на другой бок, вздохнул и пробормотал что-то. Янек слез с сиденья, заглянул вниз и услышал шепот:

— Люба, я приду… Я сейчас…

На дне танка было темно, но в открытый люк механика падал серый столб света, и от этого на лицо Василия ложилась светло-голубая тень. Янек смотрел на него, и командир показался ему значительно моложе, чем обычно. Кос подумал, что Семенов мог быть его старшим братом. Старший в экипаже — еще не значит взрослый.