13 июня командир звена старший лейтенант Николай Семенов вылетел на боевое задание. При взлете с сильным боковым ветром на самолете И-16 от большой перегрузки лопнула траверза правой амортизационной стойки шасси и шаровой болт. Стойка отклонилась в сторону от нормального положения под прямым углом. Лопнул также трос механизма шасси, что исключало возможность уборки его обеих стоек. Посадка при таком положении могла привести к катастрофе, поскольку правое колесо встало поперек по отношению к левому. Видеть это Семенов из кабины самолета, конечно, не мог. Он понял лишь, что не может убрать шасси, а следовательно, и идти на боевое задание.
      Взлет с земли наблюдал майор Маркелов, который увидел, что машина повела себя странно - летит с вывихнутой правой стойкой, словно журавль с перебитой ногой. Оценив серьезность положения, командир принял молниеносное решение: распорядился быстро приготовить к вылету учебно-тренировочную машину УТИ-4 и на ее борту мелом крупно вывести одно слово приказа: "Прыгай!" (Раций на истребителях И-16, как я уже говорил, в то время не было.)
      Уже через несколько минут Маркелов взлетел и пошел на сближение с Семеновым. Тот кружил над аэродромом, заметив выложенный на летном поле запрещающий посадку знак и не зная, что делать дальше. В это время и оказался с ним рядом самолет Маркелова с четкой надписью на борту. Николай, поняв приказ, набрал высоту и отлетел подальше от аэродрома и разбросанных поодаль домиков Голубовки. Маркелов рассчитал правильно: ценой потери машины он спасал жизнь летчика.
      И вот Семенов выпрыгнул из кабины с парашютом. Приземлился он благополучно.
      - Так-то, старший лейтенант. Конечно, жалко машину - немного их у нас осталось. Но люди - дороже, - заметил Маркелов, когда летчик пришел на аэродром.
      Семенов благодарно взглянул на Маркелова, оценив его высокие, поистине отцовские чувства, и молча пошел переодеваться. Любые слова показались бы ему в эту минуту лишними.
      В дни нашего пребывания в Голубовке к нам прибыло пополнение - группа девушек - укладчиц парашютов и мастеров по вооружению. Кто-то из летчиков удачно и по-доброму пошутил на их счет: "Залетели и к нам первые ласточки!" До этого женщин в полку не было. И вообще, конечно, война - далеко не женское дело. Но обстоятельства военного времени порой ломали самые стойкие жизненные представления мирных дней.
      Так вышло и в данном случае. Укладка парашютов - дело не такое простое, как может показаться на первый взгляд. Тут нужна и аккуратность, и внимательность, и даже в какой-то мере физическая подготовка. До этого обязанности парашютоукладчиков выполняли два скромных паренька-сержанта.
      И вот на летном поле появились "первые ласточки". Они так стайкой и ходили и, честно говоря, производили поначалу довольно забавное впечатление - в мешковато сидевших на них мужских гимнастерках, в больших кирзовых сапогах на стройных девичьих ножках. Было девчатам лет по 18 - 19. Почти все из Астрахани. Когда началась война, они пришли в райвоенкомат с просьбой направить их на фронт. Там посмотрели на девушек с недоверием, но прямым отказом обижать не стали, пообещав: "Ждите!" И начали они терпеливо ждать, время от времени наведываясь в военкомат. Через несколько месяцев девчат направили в Астраханскую школу младших авиационных специалистов, где два месяца они обучались всяким техническим премудростям. А потом уже воинский эшелон повез их на фронт - добились своего.
      В пути девчата натерпелись страха: эшелон несколько раз подвергался вражеским бомбежкам. Но вот они и на фронте, в окружении бравых пилотов, которые добродушно и весело подтрунивают над "солдатами в юбках". Однако ни постоянные шутки, ни напускная бравада летчиков не могли скрыть определенную юношескую застенчивость и явно прорывающееся удовлетворение таким необычным соседством.
      До сих пор стоят у меня перед глазами молоденькие девичьи лица - чуть растерянные и одновременно любопытствующие. Прошло четыре десятка лет - сейчас многие из наших боевых спутниц давно уже стали бабушками и, наверно, предпочитают рассказывать внукам добрые сказки вместо тяжелых военных историй. А в те фронтовые годы они сами, вчерашние девчонки, оказались в суровой круговерти войны, которая отнимала у них и счастье, и радость семейного очага, а порой и жизнь.
      Первыми к нам приехали Римма Викторова и Люда Захарова - вместо тех двух сержантов-парашютоукладчиков. А еще через месяц - целое отделение: Шура Паршина, Люба Вербицкая, Марта Безрукова, Полина Гуркина, Аня Колядина, Леля Бутенко, Аня Горшкова, Оксана Дерюгина. А вскоре стали прибывать девчата из других мест, и отделение превратилось во взвод - более 30 девушек пополнили полк. Чего только не доводилось им делать: перетаскивать тяжелые ящики со снарядами, подвешивать к самолетам эрэсы, бомбы, чистить пушки и пулеметы, нередко по ночам нести караул. Спать, как и всем, приходилось по 3 - 4 часа. Тяжело было девчатам входить в наш фронтовой ритм, но они тем не менее быстро освоились, повеселели - молодость брала свое.
      И летчики уже не посмеивались над ними, напротив - подтянулись, стали аккуратнее: в одежде, в поведении, в речи. А девчата, почувствовав, что они нужны, полезны, начали держаться увереннее, навели порядок и чистоту, даже попытались создать какое-то подобие домашнего уюта в землянках и помещениях, где располагался личный состав. Единственно, к чему так и не смогли привыкнуть наши юные помощницы, это к безжалостной смерти, которая выбивала из наших рядов то одного, то другого летчика. Да и невозможно к этому привыкнуть, только мужские слезы реже на виду, чем женские...
      А между тем события на фронте разворачивались быстро и не в нашу пользу. Некоторые части Южного фронта оказались отрезанными противником от основных сил. Враг вновь имел превосходство в наземных войсках и в авиации. Снова наступила пора изнурительных воздушных боев, когда приходилось поднимать боевые машины в небо по нескольку раз в день.
      18 и 19 июня летчики полка беспрерывно штурмовали вражеские автоколонны, которые нескончаемым потоком продвигались от Славянска к Изюму и к исходу второго дня достигли его южной окраины. Фронт на этом участке был прорван. Меньше чем через неделю немецкие войска форсировали Северский Донец и захватили Купянск. Наиболее ожесточенные бои развернулись под Лисичанском. Наш аэродром подскока - Варваровка - находился в 15 километрах от города, и в эту горячую пору летчикам полка практически пришлось забыть, что такое сон и отдых. Они прикрывали наземные войска от ударов вражеской авиации, сопровождали самолеты на штурмовку войск противника, сами наносили штурмовые удары по наступающему врагу, вели воздушную разведку.
      Самолетов в полку не хватало - в двух эскадрильях едва набирали десяток машин. На выполнение боевых заданий поднимали в небо всего по 4 - 5 истребителей, в то время как немецкие группы насчитывали по 12, 24, а то и 30 машин. Разумеется, такая расстановка сил вела к неизбежным потерям. В эти дни в неравном бою погиб замечательный летчик, симпатичный, сдержанный, скромный человек, старший лейтенант Михаил Гончаров.
      Его бесстрашие и летное мастерство были проверены не раз с первых боев в начале войны. Однажды, вылетев на разведку, Гончаров подвергся обстрелу зенитной артиллерии неприятеля. Снаряд пробил крыло самолета, резко ухудшив устойчивость машины, она стала терять управление. Летчику, однако, удалось дотянуть до нашей территории. Он нашел какую-то площадку, повел самолет на посадку, но в этот момент управление окончательно отказало и машина сорвалась в штопор. Летчик чудом остался жив, получив серьезные ранения от удара о землю, попал в госпиталь, но все-таки сумел через несколько месяцев вернуться в родной полк.
      ...В тот роковой летний день 1942 года чуда не повторилось.
      Наш полк получил задание - произвести воздушную разведку в районе переправы противника на Северском Донце. Командир 1-й эскадрильи капитан Середа взял с собой троих испытанных летчиков - Василия Князева, Алексея Постнова и Михаила Гончарова. Подойдя к реке западнее Изюма, они встретили девятку "мессершмиттов". Середа развернул свою машину, дав соответствующий знак ведомым. А тут с другой стороны - еще девять "мессеров". Итак, восемнадцать против четырех. Фашисты остервенело бросились в атаку и в первом же заходе подожгли самолет Гончарова. Объятый пламенем, он рухнул на землю.
      Наши летчики остались втроем. Теперь враг имел шестикратное превосходство. Но не дрогнула группа Середы. Закрутив вираж над лесной поляной, ребята пытались выиграть время. Одному из фашистов все же удалось поймать в прицел самолет ведущего; снаряд угодил в мотор И-16, и Середе ничего не оставалось делать, как приземляться прямо на лес.
      Мужественно отбивались Постнов и Князев от вражеских атак 18 немецких "мессершмиттов", постепенно оттягивая бой к своей территории. Бой в это время проходил над площадью города Изюма, в центре которой стояла церковь. Вокруг нее-то и начали кружить два наших истребителя - "мессеры" были вынуждены уйти ни с чем. Постнов и Князев на последних литрах горючего привели свои машины в Варваровку. На следующий день появился и Середа - пришел пешком, весь в синяках и ссадинах.
      - Товарищ командир, - доложил он Маркелову, - при вынужденной посадке на деревья пришлось пожертвовать машиной - развалилась на куски. А вот старшего лейтенанта Гончарова...
      - Знаю, Петр, - сумрачно прервал его Маркелов. - Жалко Михаила - слов нет, как жалко. Но такова война: погибшим - наша добрая память, живущим - снова в бой...
      Действительно, передышек между боями почти не было. Линия фронта приблизилась к аэродрому в Варваровке почти вплотную - на 10 километров. Чтобы не демаскировать аэродром, наши летчики поднимали машины прямо с мест стоянок, не выруливая на летное поле. Мы принимали и другие меры предосторожности: в совершенстве овладели сооружением земляных укреплений для самолетов капониров, соблюдали строжайшую дисциплину при передвижении в районе аэродрома личного состава и автотранспорта. Все это имело важное значение: налеты наших истребителей на различные объекты врага отличались стремительностью и неожиданностью, что, как правило, и приносило удачу при выполнении заданий.
      Вспоминается один из последних боевых вылетов нашего "донбасского этапа". Полк получил задачу - уничтожить большую неприятельскую автоколонну с горючим, направляющуюся к линии фронта. Командир полка это задание приказал выполнить 2-й эскадрилье, и капитан В. Максименко поднялся с группой на цель. Линия фронта - рядом, поэтому летчики решили применить челночный способ штурмовки: слетали на колонну раз - вывели из строя несколько автоцистерн, не дав опомниться вражеским зениткам, вернулись, а через некоторое время снова в атаку.
      В первом вылете после одного захода Максименко заметил, что по стенкам кабины его самолета поползли масляные потеки. "Пробили масляный бак", - понял Василий Иванович. Вернувшись на аэродром, он спешно подозвал техника машины Б. Г. Кузнецова-Щербина.
      - На ремонт нужно часа два-три, не меньше, - заключил техник.
      - Да что ты, братец! Мне надо вернуться к колонне, и немедленно. Что хочешь делай, а я должен вылететь вместе со всеми.
      Борис вздохнул, развел руками и начал прикидывать. Выход был единственный - поставить какую-нибудь временную заплату. Так он и сделал: заклеил бак толстым слоем пластыря, залил его с избытком маслом и пожелал командиру счастливого полета. Максименко снова повел летчиков на автоколонну. Но масло, конечно, просачивалось через пластырь, каплями разлетаясь по кабине, обжигало кожу - в нескольких местах на ногах летчика вздулись волдыри. Максименко, стиснув от боли зубы, продолжал полет. Больше того, он нашел в себе силы и в третий раз возглавить штурмовку врага. В четвертый раз техник самолета попросил командира не вылетать, но тот упрямо стоял на своем. Тогда Кузнецов-Щербин заставил Максименко натянуть рукавами на ноги кожаное пальто-реглан, чтобы защититься от новых ожогов. В таком положении Максименко совершил четвертый и пятый вылеты, пока задание не было выполнено до конца. Только после этого он разрешил технику снять с самолета пробитый масляный бак и заняться ремонтом, а сам отправился в полковой лазарет.
      ...Заканчивался период пребывания нашего полка в Донбассе, в краю пылающих терриконов. Вскоре мы получили очередное назначение. Нас ждали новые места, новые бои, новые испытания...
      Дорога на юг
      В июле 1942 года боевая обстановка все более усложнялась. В ночь на 7 июля войска Юго-Западного и Южного фронтов начали отходить на новые рубежи, поскольку противник реально угрожал зайти им в тыл, а в конце месяца войска Южного фронта оказались в полукольце - с северо-востока и востока. Ставка Верховного Главнокомандования приказала отвести войска фронта за Дон в его нижнем течении и организовать прочную оборону по его левому берегу от станицы Верхне-Курмоярской и далее по рубежу Ростовского укрепленного района.
      В связи с новыми обстоятельствами наш полк 7 июля возвратился с аэродрома подскока Варваровка в Голубовку, но пробыл там всего три дня. Хорошо запомнился последний день в Голубовке. Изнывающий в солнечном пекле поселок жил какой-то полусонной, совсем невоенной жизнью. По улицам разлилась тишина, изредка нарушаемая голосами женщин у околиц:
      - Что, Ивановна, водицы, поди, не осталось?
      - Нет. А у тебя?
      - И у меня - нема.
      В Голубовке отключили водопровод, и мы в полку сразу же почувствовали это. На командном пункте в такую жару выпили всю воду. Я позвонил в БАО, чтобы привезли еще, а оттуда сообщили, что весь поселок без воды.
      Но вскоре эти бытовые неурядицы отступили на второй план. К нам обратился комендант поселка, сообщив, что готов взорвать наиболее важные объекты. Для нас это прозвучало весьма неожиданно: все вокруг спокойно, никакая гроза вроде бы не приближается - что вдруг за паника? Ответив коменданту, что крайние меры целесообразны лишь с приближением противника, я положил телефонную трубку. Через несколько минут - опять звонок:
      - Имеем на сей счет указания от командования фронта и через некоторое время вынуждены приступать к исполнению приказа...
      Пока шли переговоры по телефону, через Голубовку потянулись от линии фронта наши автомашины с грузами, зенитные установки, передвижные радиостанции. Недвусмысленный признак отступления. Я позвонил тогда в штаб 261-й стрелковой дивизии, с которой мы имели прямую связь, чтобы уточнить ситуацию. Оттуда хмуро ответили:
      - Смотрите на дорогу и делайте выводы...
      Ответ не из приятных. К вечеру к нам на КП прибыл командир БАО и сообщил, что за ночь наши части, в соответствии с полученным приказом, должны отойти на новый рубеж - по реке Северский Донец, в 25 - 30 километрах восточнее Голубовки. "Почему же молчит штаб 216-й авиационной дивизии? - недоумевал я. До наступления темноты два-три часа, а оттуда не поступало никаких распоряжений относительно перебазирования..."
      Снова бросаюсь к телефону, на этот раз вызываю к аппарату начальника штаба дивизии подполковника А. Н. Ильенко и прошу выслать к нам самолет связи за важным сообщением.
      - Не так много у нас самолетов, чтобы посылать их за информацией, раздраженно отвечает тот. - Да и что за ЧП у вас стряслось, чтобы нельзя было сказать по телефону?
      - Вот именно, - как можно спокойнее возражаю я. - Не имею права.
      В разговор, грозящий перейти в ненужную тональность, вмешивается наш командир полка. Намеками он дает понять Ильенко, что наши части отступают и что если до наступления темноты мы не улетим из Голубовки, то к утру это закончится неизвестно чем.
      На этом словесная перепалка заканчивается, через некоторое время - солнце уже начинало медленно закатываться за горизонт - мы наконец получили распоряжение перебазироваться на аэродром Трехизбенки.
      Один за другим улетали из Голубовки самолеты полка. Последним поднялся в воздух комиссар полка Василий Ефимович Потасьев. Он взлетал уже почти в темноте. Мы покидали зеленый городок под грохот взрываемых шахт: в близлежащих поселках Серго и Ирмино мощные разрывы опалили небо широкими языками пламени, затягивая его черным покрывалом дыма. За каких-то пять - десять минут были засыпаны и наглухо завалены кладовые земли, дорогу к которым человек прокладывал годами. Нет, ничего не должно доставаться врагу!
      В момент взлета Потасьева раздался самый оглушительный взрыв - вершины терриконов озарились в темноте мириадами искр: перестала существовать главная шахта Голубовки. Густой чернильный дым слился с чернотой ночи.
      Всю ночь мы находились в пути. К рассвету прибыли в Трехизбенки, но здесь ждало новое указание - перебазироваться в Ворошиловград. Город встретил нас сумрачной напряженной обстановкой отступления: по улицам в восточном направлении тянулись вереницы машин, груженных военным имуществом, громыхали по мостовым лафеты артиллерийских орудий. Фронт медленно откатывался - бои шли в районе Миллерово.
      Наша кочевая жизнь понеслась в стремительном темпе. Мелькали аэродромы, полевые площадки, на которых полк задерживался один-два дня, - Ворошиловград, Краснодон, Большой Должик, Нахичевань... Некоторые из них уже были нам знакомы.
      В эти тяжелые дни полк выполнял две основные задачи - вел воздушную разведку и, насколько это было возможно, прикрывал отходящие войска. Настроение летчиков соответствовало обстановке - напряженное, деловое, но безрадостное, задания же выполнялись, как никогда, четко. Мы верили, что скоро наступит перелом, что и на нашу улицу придет праздник. К каждому заданию, даже самому, казалось бы, незначительному, относились с полной мерой ответственности. Вспоминается такой эпизод.
      Огнем вражеской зенитной артиллерии был сильно поврежден самолет И-16: осколками снарядов в нескольких местах пробит мотор, его следовало заменить, но в полковых условиях сделать это было невозможно. Тогда срочно перевезли самолет в армейские полевые авиамастерские, располагавшиеся неподалеку от переправы через Северский Донец. Машину отремонтировали быстро, и нужно было вернуть ее в полк. Выделили бригаду - воентехника 1 ранга А. П. Бушуева, летчика лейтенанта В. Зыкова и механика по вооружению старшего сержанта В. И. Лавриненкова.
      Приехав в мастерские, они застали там удручающую картину: в связи с отступлением войск ремонтные работы прекращены, вся техника в основном эвакуирована, несколько ремонтников на опустевшей площадке ждали последнюю грузовую машину, которая должна была увезти оставшиеся инструменты и их самих. Наша бригада, осмотрев самолет, оперативно заправила его горючим, маслом, установила боекомплект, выкатила на взлетную площадку неподалеку от мастерских, на которой оставалась только узкая полоса для взлета. Вся остальная часть представляла собой перепаханные борозды земли, чтобы в случае чего противник не смог ею воспользоваться как аэродромом.
      - М-да, - призадумался Зыков, осмотрев взлетную полосу. - Не очень-то разбежишься. Да еще боковой ветер - как пить дать снесет на борозды.
      И он, озадаченный и сомневающийся, стал мерять полосу шагами - здесь могла выручить лишь абсолютная точность расчета при взлете. Тем временем Бушуев взялся проверять исправность мотора - прокрутил его на разных режимах: вроде бы работает плавно, быстро набирает обороты. Но когда воентехник открыл капот, то обнаружил течь масла из бака. Оказалось, что в спешке мотор установили небрежно: при вибрации на больших оборотах задняя крышка картера касалась масляного бака и продавила его.
      Бушуев и Лавриненков вместе с ремонтниками снова взялись за устранение неисправности. Пришлось слить масло, сняв бак с самолета. И в это время над мастерскими появились два вражеских истребителя, по-видимому возвращавшихся с задания и заметивших незащищенную цель. "Мессеры" начали виражить над одиноким самолетом и окружившими его людьми, выбирая подходящий момент для атаки.
      Тогда Бушуев приказал всем отбежать от машины и рассредоточиться, а сам вместе с Лавриненковым бросился к кустарнику, где было сложено имущество мастерских. Там они обнаружили турельную установку авиационного пулемета ШКАС и ящик со снаряженной патронной лентой.
      Тем временем "мессершмитты" пошли в атаку. Еще мгновение - и самолет, восстановленный и отремонтированный с таким трудом, мог стать грудой ненужных обломков.
      - Огонь по "мессерам"! Бейте из карабинов и винтовок! - крикнул Бушуев товарищам.
      А сам, быстро зарядив пулеметную установку, решительно нажал на гашетку. Длинные упреждающие очереди заставили самолеты врага отвернуть от цели. Но фашисты не собирались уходить. Набрав высоту, они развернулись и снова вошли в пикирование, теперь уже нацеливаясь на кустарник, откуда строчил пулемет. Бушуев, однако, успел перебраться из опасного места за небольшой земляной холмик. Обстреляв кустарник и полагая, что очаг сопротивления уничтожен, гитлеровцы вновь зашли в атаку на наш самолет, а Бушуев опять открыл огонь, корректируя его по траектории полета трассирующих пуль. Ведущий истребитель противника ушел в сторону - воентехник заметил, как от его мотора потянулся шлейф дыма. "Вроде бы попал", - отметил он про себя удовлетворенно и еще раз нажал на гашетку, целясь во второй самолет.
      Вражеские снаряды пролетели мимо - атака была сорвана. Фашисты так ни с чем и оставили поле боя.
      А Зыков, до сантиметра рассчитавший взлет, все-таки поднял тогда машину в воздух, несмотря на сильный боковой ветер, доставил ее в полк.
      С немалыми трудностями вернулись к своим и Бушуев с Лавриненковым. Их встретили в полку как героев. Майор Маркелов объявил бригаде благодарность за успешное выполнение задания и проявленные при этом находчивость и выдержку.
      Следующий аэродром мы уже хорошо знали - Большой Должик. Воспоминания о нем, что и говорить, остались у нас самые неприятные. Но теперь здесь ничто не напоминало о зимней стуже и неурядицах быта. Поселок утопал в пышной летней зелени. Изменился и сам аэродром: за прошедшие месяцы был сооружен командный пункт, хорошо защищенный двумя накатами бревен, для всех самолетов подготовлены надежные капониры.
      Но на этот раз мы не задержались - волна отступления неумолимо влекла за собой всех. Обстановка каждый час менялась. Ее приходилось постоянно уточнять, и в первую очередь с помощью авиации. Так что наши летчики вели постоянную воздушную разведку. Кроме того, по заданию командования они должны были уточнять нахождение и направление движения наших частей, отходивших на юг, к Ростову. Разведка велась на бреющем полете. Летчики нередко сажали самолеты на не приспособленные для этого площадки, чтобы уточнить у бойцов и командиров, какая именно часть проходит в данный момент через тот или иной район. Одна из таких посадок едва не закончилась трагически. А произошло вот что.
      17 июля командиру 1-й эскадрильи капитану Середе было поручено произвести разведку, чтобы определить местонахождение частей 9-й армии. Куда лететь? Неизвестны были даже приблизительные координаты. Но Середе не впервые приходилось выполнять подобные задания. Он решил выделить для этого два звена самолетов. Первое, под его командованием, предназначалось для разведки, второе, которое возглавил капитан Москальчук, - для прикрытия разведчиков. Из Большого Должика истребители вылетели в направлении Миллерово, несколько западнее, туда, где шел основной поток отступающих войск.
      Летчики тщательно просмотрели всю сеть проселочных дорог, прорезавшую перелески и степи, но ни танков, ни пехоты не обнаружили. Спустившись еще ниже, на высоту 10 - 15 метров, они стали вглядываться в лощины и кустарники, умело маневрируя между балками, но опять безрезультатно. Уже кончалось горючее, полет нужно заканчивать, а задание не выполнено. И в этот момент Середа заметил на дороге возле леса небольшую колонну красноармейцев. "Наконец-то!" - обрадованно подумал он, намереваясь посадить машину на ближайшей поляне, чтобы уточнить, из какой они части и куда следуют. Присмотрев небольшую, сравнительно ровную площадку, комэск мастерски посадил на нее боевую машину. Остальные самолеты стали в вираж над местом посадки.
      Не выключая мотора, Середа выскочил из кабины. Жестами летчик стал подзывать к себе кого-нибудь, но никто не двинулся с места. Тут только капитан обратил внимание, что красноармейцы без оружия. "Здесь что-то не так", заподозрив неладное, Середа на всякий случай решил ни на шаг не отходить от самолета.
      В это время несколько человек отделились от колонны и нерешительно направились в его сторону. Однако, не доходя нескольких десятков метров, они неожиданно повернули к одиноко стоявшему стогу сена и скрылись за ним. Вскоре из-за стога вышел человек и медленно пошел к летчику. Был он без петлиц на гимнастерке и без ремня.
      - В чем дело? - резко остановил его Середа. - Почему не по форме одет?
      - Товарищ капитан! - тихим, дрожащим голосом произнес солдат. - Нас взяли в плен. Будьте осторожны - за стогом немцы...
      - Какого же черта сразу не дали знать?! - гневно бросил Середа.
      Оказалось, что красноармеец из 9-й армии. Он стоял, понуро переминаясь с ноги на ногу, знаками еще пытался что-то показать летчику. Но комэск и сам понял, что мешкать больше нельзя, и резко повернулся к самолету.
      Рядом с ним, однако, уже стояли четыре немца с автоматами наперевес. Несколько секунд Середа смотрел в глаза старшему из гитлеровцев, словно гипнотизируя его. Потом, неожиданно для всех, бросился к самолету, с разбега уцепился за его борт, чтобы подтянуться на руках и попасть в кабину. Немцы было опешили от этой внезапной дерзости, но тут же открыли беспорядочный огонь.
      Крепкое, пружинистое тело Петра отяжелело: в груди и в правой ноге он ощутил жгучую боль. Одна пуля прошла через правую лопатку навылет, задев подбородок, вторая впилась в ногу. Тут же кто-то из фашистов подбежал к Середе и, вцепившись в сапоги, попытался оторвать его от самолета.
      Летчик собрал остаток сил, выхватил пистолет и выстрелил в упор. Немец осел на землю. Воспользовавшись замешательством и превозмогая боль, Середа еще раз подтянулся на руках, перекинул себя в кабину, схватился за ручку управления и дал полный газ. Правая нога в набухшем от крови сапоге онемела летчик не смог нажать на педаль. Но это дало совершенно неожиданный эффект: самолет развернуло на левом колесе, он описал на земле вираж - ударом крыла и струей воздуха от винта гитлеровцев уложило как скошенных.
      "Взлететь!" - как молния сверкала одна мысль в затуманенном сознании летчика. Он вновь попытался нажать на педаль, но нога была совсем непослушна. Самолет еще дважды прокрутился на левом колесе. Наконец Середе удалось каким-то невероятным усилием выдержать направление самолета на разбеге и взлететь.
      А в это время пять других наших летчиков, наблюдая с воздуха разыгрывающуюся внизу жестокую схватку, готовы были помочь товарищу, но не могли: открой они огонь по гитлеровцам - попали бы и в своего командира. Когда Середа взлетел, все облегченно вздохнули: сейчас он пристроится к группе, пора скорее домой - горючее на исходе. Но что это? На виду у товарищей Середа вдруг разворачивается на северо-восток и улетает совсем в другом направлении. Москальчук попытался следовать за ним, но машина комэска вскоре скрылась в дымке. Искать его в такой обстановке было бессмысленно, и Москальчук дал сигнал группе уходить на свой аэродром, теряясь в догадках и тревоге за командира...
      А Середа тем временем летел в направлении к Новочеркасску. В меркнущем время от времени сознании четко работала одна мысль: "Там штаб авиационной дивизии...
      Через него можно быстрее передать разведданные для наземного командования..." И летчик упорно держал взятый курс. Раскалывалась голова, невыносимо саднило в груди, подступала тошнота...
      Аэродром был уже совсем рядом, когда мотор на самолете Середы заглох кончилось горючее. Летчик еще успел выпустить шасси и благополучно посадил машину. К нему через все поле бежал штабной офицер. Капитан Середа рассказал ему обо всем случившемся и только после этого был отправлен в госпиталь.
      Его боевую машину тем временем обступили летчики и техники. Было чему удивляться: вся она была изрешечена пулями. "Как только долетел?" недоумевали и восхищенно покачивали головами люди, многое повидавшие за год войны. Среди них оказался и капитан Покрышкин, с которым Середа познакомился и подружился несколько месяцев назад. Но здесь они, к сожалению, разминулись: Покрышкин прилетел на аэродром, когда Середу уже увезли в госпиталь. Однако по зигзагообразной красной стреле на фюзеляже Александр Иванович издалека узнал знакомую машину. Подойдя, он услышал рассказ о подвиге своего боевого товарища и долго сокрушался, что на этот раз они с Петром не встретились.
      Вскоре командующий 4-й воздушной армией генерал К. А. Вершинин написал в наградном листе:
      "Тов. Середа подлинный герой... Он совершил несколько подвигов. Один из них состоит в том, что Середа получил задание разыскать войска 9-й армии, садился в расположении противника и выполнил задание. Вполне достоин высшей правительственной награды".
      23 ноября 1942 года капитан П. С. Середа был удостоен звания Героя Советского Союза.
      ...С аэродрома Большой Должик летчики полка совершили последние вылеты в небе Донбасса. Тяжело и горько было оставлять родную донбасскую землю. Но в сложившейся обстановке на это временно пришлось идти.
      И снова дороги. Наземный эшелон отправился за Дон, на полевой аэродром Койсуг, что южнее Ростова, летный состав - с задачей прикрывать Ростов от ударов вражеской авиации - расположился на аэродроме в северной части города. Очень нелегко прошло это перемещение. Особенно трудный путь выдался на долю техников и механиков.
      Наступая, враг перерезал коммуникации Южного фронта в районе Миллерово. Значительная часть материальных запасов 4-й воздушной армии и весь резервный транспорт оказались отрезанными от основных частей. Машин не хватало, помощи сверху ждать не приходилось. Оставалось рассчитывать только на собственные силы и средства. Техникам и механикам из наземного эшелона пришлось тащить на себе тяжелые рюкзаки с инструментом, который не удалось погрузить на машины.
      А в это время летчики полка активно включились уже в защиту Ростова с воздуха. Это была пора тяжелых воздушных боев, поскольку противник на данном участке фронта вновь имел превосходство в авиационных силах.