Долетим до Одера

И все-таки нашим ребятам повезло - они успели вовремя и нагрузили машину доверху боеприпасами. Удалось раздобыть и немного продуктов, горючего. Уже на рассвете следующего дня группа отправилась в обратный путь. Накануне прошли ливневые дожди, дороги размыло. Тяжело груженная машина то и дело застревала в раскисшем грунте, и лишь к вечеру она добралась до Щельпаховки.
      "Гостинцы" мы ждали с большим нетерпением. И вот с самого раннего утра летчики как бы начали наверстывать упущенное за минувший день: по 6 - 7 раз поднимались они в грозовое небо, выполняя задания по разведке и штурмовке войск противника в районе Жашкова, Тетиева, Гайсина, Теплика. Только 27 июля наши истребители уничтожили четыре фашистских самолета, причем два из них сбил младший лейтенант Н. М. Трегубов. Сами же выходили из воздушных схваток невредимыми, несмотря на заметное численное превосходство гитлеровской авиации. Лишний раз был доказан суворовский постулат: воюют не числом, а уменьем.
      За пять дней пребывания в Щельпаховке наши летчики совершили 234 боевых самолето-вылета, сбили в воздушных боях восемь вражеских самолетов.
      Тяжелая работа легла в эти дни на плечи техников, механиков и мотористов полка. Они трудились практически круглосуточно, ели на ходу, спали урывками. В течение четырех дней они помогали выдержать напряженный график боевых вылетов, одновременно ремонтируя самолеты, получившие в боях повреждения.
      Под натиском вражеских войск сдвинулась на восток линия фронта - нашему полку в полном составе пришлось опять перебазироваться, теперь на полевой аэродром Грушки.
      К этим дням относится одна интересная история, о которой я расскажу подробней.
      27 июля самолет И-16 с бортовой цифрой "2" был подбит в воздушном бою, и летчик А. Александров вынужденно посадил машину буквально в нескольких десятках метров от переднего края. Самолет мог попасть в руки врага.
      И вот техник Алексей Ивакин получает приказ спасти боевую машину. На грузовике в сопровождении шофера и помощника - солдата-оружейника - он отправился к месту посадки. Почти у самой линии фронта их остановили наши танкисты, посоветовали дождаться темноты: не так опасно будет подходить к подбитому самолету, а днем - неоправданный риск. Фашисты, оказывается, уже пристрелялись минометами к месту посадки И-16. Пришлось согласиться с этими доводами. Но тревога не покидала Ивакина. "Как пить дать - подожгут!" - с досадой думал он. Однако до вечера все обошлось благополучно - "двойка" оказалась счастливой. Возможно, гитлеровцы посчитали, что скоро займут эту территорию и без особой заботы возьмут машину как трофей.
      Стемнело. Танкисты выделили Ивакину сопровождающего, чтобы его спасательная группа смогла пройти по заминированной местности. Опасный путь преодолели без происшествий. Самолет находился в лощине, плохо просматривавшейся со стороны вражеских позиций. Но летчику пришлось садиться не выпуская шасси, и машина лежала прямо на фюзеляже. Ивакин несколько раз обошел вокруг, сокрушенно качая головой: чтобы вывезти "двойку", ее нужно было поставить на "ноги", но как?
      Выручила смекалка. В разбитых траншеях по склонам лощины Ивакин нашел несколько бревен, которые решил использовать в качестве катков. Совместными усилиями перетащили их к самолету, подцепили его тросом, а другой конец прикрепили к автомашине и кое-как втянули моторную часть на катки. Появилась возможность выпустить шасси. Стало немного легче. Самолет перевезли в более безопасное место, а с наступлением темноты следующего дня отбуксировали подальше от линии фронта. Но далеко ли можно увезти подбитую машину с помощью полуторки по проселочным и грунтовым дорогам?! "Нелегким оказалось дело,вспоминал впоследствии Алексей Михайлович Ивакин.- Первое-то время мне помогали оружейник и шофер. Но вскоре фашисты перешли в наступление - и мы попали под сильный минометный и артиллерийский обстрел. Оружейник был убит, шофер ранен. Остался я один с самолетом и автомашиной. Сел за руль и поехал, а на буксире - "двойка". Иногда мне помогали местные жители, но встречались они все меньше и меньше: волна фронта докатилась до тамошних мест, и через какое-то время я понял, что нахожусь во вражеском тылу...
      На хорошую дорогу выехать, конечно, не мог - там полно гитлеровцев. Выход оставался один - выбирать самые глухие проселочные дороги, лучше лесные, и буксировать самолет по ним, хотя скорость движения там очень маленькая..."
      Недаром, видно, за Алексеем Михайловичем Ивакиным утвердилась у нас в полку слава умелого и сноровистого мастера. Вовремя сообразил он и тогда, что автомобиль и краснозвездный самолет на дороге - идеальная мишень для немецких истребителей, и тщательно замаскировал обе машины, укрыв их сверху зелеными ветками. Долгим и трудным был путь воентехника, ведь полк, куда стремился Ивакин, не стоял на месте...
      Пошли дожди. Машина буксовала на размокшей почве, застревала в рытвинах. Алексей Михайлович решил свернуть в ближайшее село, рассказал встретившимся там людям про свою беду, Один дед посоветовал:
      - Бери, добрый человек, волов. Эта тяга никогда не подведет, не забуксует. И польза будет: врагу меньше нашего добра останется.
      Так и поехал дальше Ивакин на "автоволовьем" транспорте. А когда погода улучшилась и грунтовые дороги просохли, его уже подстерегала другая беда кончалось горючее. Техник заходил на попадавшиеся по пути опустевшие базы, сливал из цистерн остатки бензина, собирал его из баков встреченных поврежденных машин. Подчас становилось невмоготу от голода. Но Ивакин терпел. От сел держался подальше, старался лишний раз не рисковать, опасаясь попасть к фашистам.
      На счастье, он встретил выходившую из окружения часть и пристроился к ней со своей машиной. Через некоторое время они сумели вырваться с оккупированной территории. Оставалась "самая малость" - найти свой полк.
      Трудный рейс длиной около 200 километров - в основном в тылу у противника, по разбитым дорогам, а зачастую и бездорожью - проделал военный техник Алексей Ивакин. В обычных условиях на эти две сотни Километров ушли бы сутки-двое. А Ивакин был в пути две недели и все-таки разыскал нас в военной круговерти. Осунувшийся, заросший бородой, в изорванной одежде, он появился в полку, когда мы уже перестали его ждать. Ивакин весь светился радостью встречи, вводя в расположение части спасенный им самолет. Он отчитался перед командованием, поставил свою "двойку" в просторную украинскую клуню, временно служившую ангаром, и, почти не передохнув, взялся за работу. Через четыре дня машина была отремонтирована.
      Судьба этого истребителя и в дальнейшем сложилась на редкость счастливо. Он, как видавший виды солдат, исправно нес боевую службу, особенно в период сражений на Северном Кавказе летом и осенью 1942 года. К тому времени "двойку" закрепили за молодым летчиком старшим сержантом Василием Собиным, будущим Героем Советского Союза. Жизнерадостный воронежский паренек в боях за Кавказ получил боевое крещение. 189 раз поднимал он в небо испытанную на земле и в воздухе машину, сбил на ней трех гитлеровских асов.
      В ноябре 1942 года, когда полк был направлен перевооружаться на новый тип истребителей - ЛаГГ-3, Собину и Ивакину пришлось распрощаться с любимой "двойкой". Ее передали в запасный авиационный полк, где она еще немало потрудилась, помогая готовить для фронта умелых воздушных бойцов.
      А капитан-инженер Ивакин после войны, уйдя в свой срок в запас, тоже посвятил себя делу обучения молодежи. Он работал в спортклубе ДОСААФ Кировограда, где поселился с семьей. Много лет Алексей Михайлович был здесь инструктором-наставником, трудился, не считаясь ни со временем, ни со здоровьем. И закончил свой жизненный путь заслуженный ветеран, можно сказать, на боевом посту. Вот что написала мне о последних днях Ивакина его супруга Клавдия Андреевна в январе 1978 года. В печальном и бесхитростном ее рассказе - гордость за человека, до конца оставшегося верным своим высоким жизненным идеалам:
      "Все в ДОСААФ знали, что Алексей Михайлович - мастер на все руки, что он все знает и все умеет. Так и говорили о нем - "золотые руки". И вот в начале октября 1977 года состоялись в селе Екатериновка автомотогонки. Он туда, конечно, поехал - помогал, наблюдал, болел за своих. Два дня шли соревнования, и два дня лил проливной холодный дождь. Алексей Михайлович промок, продрог, схватил воспаление легких. А от плеврита, знаете, старики в 65 лет не выживают... Ох, как же плакали его ученики-курсанты, ведь он был их настоящим наставником..."
      ...Стоял конец июля сорок первого. Как раз в тот день, когда Ивакин отправился спасать злополучную "двойку", шли последние часы нашего пребывания в Щельпаховке - мы получили предписание перебазироваться на другой аэродром. Беспрерывно трещали пулеметы, рвались снаряды - где-то совсем рядом шел бой. В эту какофонию врывались тревожные гудки паровоза с ближайшей станции, шипение отработанного пара, надсадный скрежет буксующих колес. Видно, слишком тяжело был нагружен состав, увозивший на восток самое ценное, что можно спасти от наступавшего врага.
      В полночь на командный пункт полка часовые привели колхозника из соседнего села. Он рассказал, что в 3 - 5 километрах к северо-западу от нашего аэродрома по шоссе идут немцы. Значит, мы уже оказались в полукольце. Оставался лишь один путь - по проселкам на юго-восток. Первая мысль - о боевых машинах. Необходимо было дотянуть до утра и на рассвете поднять их в воздух.
      Ночь выдалась на редкость темной. В напряженном ожидании тянулись томительные часы. Серый предрассветный туман как бы стал сигналом к взлету. Сначала наши истребители провели экстренную разведку и штурмовку войск противника, а потом поднялись в воздух для перелета.
      На новое место перебазировались четко, слаженно. И вскоре снова продолжали наносить штурмовые удары по врагу в районе Звенигородки.
      А фронт все откатывался на восток, мы отходили вместе с ним. И через два дня снова готовились перелетать. Оставался неотремонтированным на полевом аэродроме один крепко побитый в бою И-16: в фюзеляже - большое отверстие от зенитного снаряда, правая сторона стабилизатора разбита. Вывозить самолет было не на чем, сжигать- жалко. Тогда техник машины Г. А. Пустовит взялся отремонтировать ее до наступления утра и попросил в помощь летчика. Мы шли на известный риск - противник рядом, в 8 - 10 километрах, но и самолет терять нельзя - их в полку оставалось все меньше.
      Всю ночь кипела работа. Действия Пустовита, его моториста и летчика, помогавшего им, напоминали работу бригады хирургов во время сложной операции. У Пустовита была лишь одна переносная лампочка. Поэтому еще засветло он разложил на подстилке весь необходимый инструмент - гаечные ключи, напильники, отвертки, плоскогубцы, молоток. Дыру в фюзеляже успели заделать до наступления сумерек. Осталось самое сложное - ремонт стабилизатора: узлы его крепления находятся в фюзеляже, и подобраться к ним очень непросто. Снимать бронеспинку кабины летчика долго, хлопотливо, на это может уйти много времени. Значит, нужно протиснуться через небольшое отверстие между бронеспинкой и бортом фюзеляжа. Пустовит решил попробовать: вынул из карманов все, что могло помешать движению, и медленно полез вперед, на каждом сантиметре коварного пути выдыхая воздух. С огромным трудом проник он в хвостовую часть фюзеляжа. Глухо раздавался оттуда его голос лаконичными приказами: "Ключ! Отвертку! Молоток!"
      Поврежденный стабилизатор Пустовит отсоединил довольно быстро. Теперь предстояло совершить обратный путь: вытащить старый стабилизатор, снова протиснуться через "игольное ушко", втащить и закрепить новый. Наконец обе половинки стабилизатора соединены, но вот осечка: не совпали отверстия, и крепежные болты не проходили. Лежа на спине, при тусклом свете переносной лампочки Пустовит начал напильником расширять эти отверстия.
      Тяжело: руки, вытянутые вверх, от напряжения затекают, а тут еще в правый глаз попала дюралевая стружка, и он начал слезиться. Протереть невозможно: от малейшего прикосновения - резкая боль, но надо терпеть.
      Несколько часов промучился Григорий, пока не совместил отверстия, не вставил болты, не закрутил гайки. А все-таки успел к рассвету. С первыми лучами солнца летчик запустил мотор, взлетел и помахал боевым друзьям крыльями: мол, все нормально. Курс его лежал на аэродром в районе Богодуховки. Техник и моторист самолета отправились туда земным путем, куда как более долгим...
      В начале августа к югу от Киева развернулись ожесточенные бои. Враг стремился сбросить в Днепр оборонявшиеся на этом рубеже войска 26-й армии и выйти к переправам реки у Ржищева и Канева, но получил решительный отпор. Летчики нашего полка вместе с другими частями 44-й истребительной авиадивизии сражались на участке фронта 26-й армии, прикрывая переправы через Днепр у Канева и Черкасс, а также сопровождая в боевых вылетах штурмовики и бомбардировщики.
      2 августа полк перебазировался на левый берег Днепра, меняя аэродром за аэродромом, поскольку все они находились в степной открытой местности и маскировать самолеты здесь было трудно. Вражеские разведчики быстро засекали нас, наводя свои истребители на хорошо просматриваемую мишень. Все это, конечно, усложняло наши действия.
      Противник тем временем изменил тактику борьбы с советской авиацией: усилился огонь зенитной артиллерии, бомбардировщики, вылетавшие на задания, снабжались надежным прикрытием. Немецкие летчики стали более осторожны и осмотрительны, воздушные бои предпочитали вести при численном превосходстве.
      Одной из основных задач нашего полка в этот период стало патрулирование железнодорожного моста через Днепр у Канева. По нему непрерывно шли составы: на восток - с ценным имуществом и оборудованием, на запад - с вооружением и материальными средствами для войск.
      Немцы давно нацелились на этот мост, но преодолеть воздушный заслон долго не могли. Если мост охраняло звено наших самолетов, то гитлеровцы, заметив это, вводили в бой вдвое-втрое больше своих "мессершмиттов", эшелонируя их по высоте. Противопоставить им равное количество боевых машин мы могли не всегда - состав полка, как, впрочем, и всей авиадивизии, заметно поредел. И снова наши И-16 проявили себя с наилучшей стороны. Горизонтальный маневр, бой на вираже, лобовые атаки - все это умело использовали наши летчики, выжимая из своих послушных, маневренных "ишачков" максимум возможностей.
      Мы, разумеется, тоже научились воевать более осмотрительно и грамотно: для сопровождения бомбардировщиков и штурмовиков начали выделять две группы ударную и непосредственного прикрытия. Наши действия стали целенаправленнее, а защита - надежнее. Достаточно сказать, что с 25 июля по 15 августа летчики полка сбили 15 вражеских самолетов.
      Казалось, давно ли отличился Иван Новиков первым тараном в полку? И вот 13 августа в бою над Днепром, отражая атаку нескольких вражеских истребителей, он погиб смертью героя. В памяти сохранилось открытое молодое лицо - юноша, 21 год...
      Тремя сбитыми стервятниками ответили на эту утрату наши летчики, два из них уничтожил заместитель командира эскадрильи лейтенант В. И. Максименко.
      На следующий день враг бросил на мост через Днепр крупные группы истребителей, чтобы открыть путь для бомбардировщиков. Василий Липатов, патрулируя со своим звеном над рекой, заметил пару "мессершмиттов". Летчики бросились за немцами, одного "мессера" тут же подожгли. В это время на помощь гитлеровцам подоспели еще шесть "мессеров". Завязался неравный бой, но Липатов дрался так отважно и дерзко, будто на нашей стороне было преимущество в четыре самолета. И все же в одной из атак Василий не смог уклониться от вражеского огня: его тяжело ранило, самолет получил серьезные повреждения. Однако он держался в воздухе до тех пор, пока на выручку не прилетели товарищи. Самолет, окончательно потеряв управление, понесся к земле... На долю Василия Липатова выпали только первые 53 дня войны. За это время он успел совершить 58 боевых вылетов, участвовал в 18 воздушных боях, сбил три вражеских самолета.
      Героический бой и гибель отважного летчика лично наблюдал с земли генерал Т. Т. Хрюкин. Он тут же приказал представить летчика к правительственной награде. Василий Липатов был посмертно награжден орденом Ленина. Ныне его имя носит пионерский отряд в школе села Хоцки, близ которого, на левом берегу Днепра, похоронен отважный летчик.
      По роковому совпадению в тот же день над днепровским мостом погиб и Василий Деменок. Не раз уже это имя появлялось на страницах книги, поэтому я хочу рассказать подробно об этом замечательном человеке, дерзком воздушном бойце. Его родина - небольшая орловская деревушка Шамовка, привольные края русской лесостепи, воспетые Тургеневым и Лесковым. Кто знает, может быть, неповторимый простор русского поля, ощущение беспредельности пространства и высоты облаков в бездонном небе и решили судьбу деревенского паренька, пришедшего в авиацию. Или, может, рассказы о дальней стороне, которые так любил отец - Федор Иванович, сражавшийся в годы гражданской войны в Богунском полку дивизии Щорса, о тех самых местах, где через два с лишним десятка лет пришлось воевать Василию?..
      Во всяком случае, его, как и многих сверстников, неудержимо тянуло в небо, хотя путь юноши к профессии летчика был далеко не прямым. В 17 лет следом за отцом Василий тоже пришел работать на Днепропетровский завод. Кстати, здесь он встретился с Семеном Колесником - дальше их жизненные дороги пошли рядом да и оборвались почти одновременно - летом 41-го.
      Василий через три года работы на заводе был уже инструктором производственного обучения в школе ФЗУ, до призыва в армию успел пройти три курса рабфака. Без отрыва от производства, занимаясь в аэроклубе, он начал летать, затем - работать там же инструктором-летчиком, а в последующем на "отлично" окончил Одесскую школу военных пилотов.
      Многое успел Василий Деменок за свои 26 лет - познал нелегкий крестьянский труд, был рабочим, преподавал в ФЗУ, учился, стал летчиком, обзавелся семьей, воспитывал двоих детей. Только вот пожить подольше не успел: погиб в бою, сделав для победы все от него зависящее.
      Скор в решениях Василий был до горячности, и вот эпизод, наглядно характеризующий эту его черту. 9 августа противник, продолжая наступление, оттеснил наши части в восточном направлении и занял несколько населенных пунктов. Из штаба дивизии поступил приказ на воздушную разведку района расположения группировки вражеских войск. Как на грех, все самолеты полка ушли на боевые задания. Машина Деменка стояла на ремонте. "Мессер" пощипал. Нахожусь в простое", - сетовал Василий.
      И вот приказ командования получен, а лететь не на чем. Такого положения Деменок вынести не мог. Расстроенный бездействием, он ходил по аэродрому и неожиданно в кустах на окраине наткнулся на замаскированный учебно-тренировочный самолет УТ-1. "Чем не разведчик?" - мгновенно мелькнула мысль, хотя, конечно, Василий понимал, что учебная безоружная машина мало подходит для этой цели. Зная наверняка, что и начальство не одобрит подобный полет, он все-таки на свой страх и риск дал команду технику размаскировать самолет, быстро поднялся в воздух и направился в сторону противника. На бреющем полете и на малой скорости Деменок "проутюжил" все балки и овраги и благополучно вернулся в полк с ценными сведениями о местоположении врага. Здесь его ждала благодарность и одновременно выговор командира полка: первая за отличное выполнение задания, второй - за самовольный вылет.
      - Победителей тоже судят, - с напускной строгостью заметил майор Маркелов, но не смог скрыть удовлетворенной улыбки: несмотря ни на что, приказ был выполнен.
      ...14 августа 1941 года. Три звена наших самолетов, возглавляемые лейтенантом П. Середой, поднялись на прикрытие моста у Канева, к которому направлялось 18 бомбардировщиков противника, разбитых на две группы. Наши истребители быстро разделались с первой девяткой врага, сбив два "юнкерса", остальные поспешили убраться. Но вторая девятка Ю-88 упрямо стремилась к мосту, и на подмогу ей уже подоспели восемь "мессершмиттов" из группы прикрытия. Завязался жестокий бой. Смертоносная карусель крутилась в воздухе. Еще шесть машин сбили наши летчики, три из них-Василий Деменок.
      Летчики рассказывали, как, разгоряченный азартом боя, Василий решил таранить фашиста и направил свой И-16 прямо в корпус "мессера". Но ценой этому "мессеру" стала героическая смерть одного из самых отважных и опытных летчиков полка. Вскоре Василий Деменок за свой вдохновенный подвиг был посмертно награжден орденом Ленина.
      Короткий, но яркий и самоотверженный боевой путь прошел однополчанин, на счету которого за два неполных месяца войны было 48 боевых вылетов, 18 воздушных боев, 8 уничтоженных самолетов противника. Память о незаурядной смелости и мастерстве Деменка осталась с нами навсегда. И теперь, спустя десятилетия, ветераны полка, собираясь на традиционных встречах, вспоминают его с неизменной теплотой и восхищением. А совсем недавно удивительно трогательное письмо прислала мне вдова Василия Федоровича Анна Сергеевна. Болью незаживающей раны, но твердой жизнестойкостью и волей веет от ее искренних строк:
      "...Вырастила я двух деток, выучила, определила в жизни. Сын и дочь имеют свои семьи, гордятся своим отцом. Но вы не представляете, какую горечь утраты мы пронесли через всю жизнь. Сердечное вам спасибо, что вы, несмотря на занятость, отвечали на мои горькие письма в 1941 - 1942 годах. А потом я уже стеснялась беспокоить - понимала, что вам уже не до нас. Очень тяжело перенесла я страшные годы войны, все эти переезды, эвакуации, голод, холод и все прочее. Но мы выжили... живем... Не забывайте, помните обо мне - я тоже частица вашего полка. Мне будет легче со всеми вами в дружбе!"
      Как просто и проникновенно сказано: "частица полка"! Конечно, и Анна Сергеевна, и другие вдовы, невесты, матери, сестры, оплакивавшие горькими слезами своих незабвенных близких, которые погибли молодыми, - все они стали дороги нам, дожившим до победы, ведь общая любовь к человеку - это подчас не меньше, чем, родство...
      На войне скорбь по ушедшим переплавляется в гнев к врагу, в желание рассчитаться за принесенные им боль и горе, в неугасающее чувство святой мести, когда ответ за злодеяние один - кровь за кровь, смерть за смерть. Вряд ли именно эти праведные слова отчеканились в сознании Петра Середы, когда он узнал о гибели своего друга. Но вот ему пришлось принять неожиданный воздушный бой - одному с четырьмя истребителями Ме-109. И Середа, бросая самолет в лобовые атаки, исступленно твердил: "Это вам за Васю, гады!" И уже горел фашистский стервятник, сраженный меткой очередью. А три других никак не могли поймать в перекрестие прицела словно заговоренного от снарядов да пуль советского летчика. Петр умело оттягивал неравный бой к нашей территории. Так ни с чем и улетели "мессеры", расписавшись в бессилии перед мастерством нашего воздушного бойца. А Середа благополучно вернулся в полк и, рассказывая об этом эпизоде, заканчивал своей традиционной фразой:
      - Что и требовалось доказать...
      ...Стоял жаркий август 1941 года. Золотые поля Украины, опаленные солнцем и ветрами, вместо мирного урчания тракторов и комбайнов слышали надрывный скрежет танковых гусениц, неумолчный рокот авиационных моторов. Знакомая со школьной скамьи некрасовская строка "В полном разгаре страда деревенская" вспоминалась как нечто давно забытое, потустороннее. Шла страда военная - с ее беспрестанными тяжелыми заботами и проблемами, с неумолимой жестокостью и глубокими страданиями. Похоже, не случайно один корень у этих слов - "страда" и "страдания". И вместе с тем военное время - это напряженные фронтовые будни, в которых сотни больших и малых дел, поиск решения самых непредвиденных вопросов держат людей в постоянном рабочем ритме, создают защитную броню легкоранимой человеческой душе, закаляют ее в испытаниях.
      Война выбивала из нашего строя боевых соратников, однополчан. Приходили новые люди, и вводить их в строй следовало быстро, без раскачки. В полку появились два новых командира эскадрилий - капитаны В. Б. Москальчук и А. Ф. Локтионов. Правда, с ними многие из нас были знакомы - оба прибыли из соседнего 249-го истребительного авиаполка. Там они проявили себя опытными летчиками, знающими командирами и к нам были переведены вместе с частью летного состава, летающего на самолетах И-16. В 249-м полку командование решило оставить лишь И-153. Мы радовались новому пополнению, так как не раз нам приходилось наблюдать, как умело и мужественно: держались в воздухе наши соседи.
      У всех на памяти был эпизод, когда двенадцать "Чаек" из 249-го полка во главе с лейтенантом Стерпулем сорвали психическую атаку гитлеровцев против войск, удерживающих плацдарм на правом берегу Днепра. Фашисты вышли из окопов и во весь рост цепью двинулись на наши позиции, явно рассчитывая на устрашающий эффект. И в этот момент на них налетели "Чайки". Гитлеровцев тогда как ветром сдуло. За отличное выполнение боевой задачи Военный совет Юго-Западного фронта поздравил летчиков 249-го истребительного авиаполка специальной телеграммой. Как было не радоваться нам за такое пополнение!
      Некоторое время в полку была свободной должность комиссара. Это определенным образом сказывалось на политико-воспитательной работе в части. Но вот к нам прибыл Василий Ефимович Потасьев, назначенный комиссаром. На голубых петлицах его гимнастерки мы увидели два прямоугольника, или, как попросту их называли, "шпалы", а на рукавах красные звездочки, являющиеся знаками отличия батальонного комиссара.
      Был он, по первому впечатлению, несколько суховат, излишне официален, однако в этой внешней, казалось бы, напускной строгости заключалась внутренняя потребность порядка и дисциплины. Сдержанность в проявлении чувств отнюдь не свидетельствует о душевной черствости. Чаще - напротив, она лишь скрывает истинно внимательное, заботливое отношение к окружающим, которое совсем не обязательно выставлять напоказ. Довольно скоро мы поняли, что Потасьев именно из таких людей. Кроме того, как оказалось, эту глубокую натуру сформировали помимо прочего суровые жизненные обстоятельства.
      Родился Василий Потасьев в 1911 году в Поволжье в семье крестьянина-бедняка. В 10 лет остался круглым сиротой - начались трудные скитания и заботы о хлебе насущном. Мальчишка преждевременно повзрослел. В 15 лет он устроился на работу учеником котельщика в Чистополе и здесь вступил в комсомол, а в 1930 году пошел служить в Красную Армию. Еще через год Василия приняли в партию. В 1932 году он поступил в Качинскую военную школу пилотов, окончил ее по первому разряду и четыре года работал инструктором. Уже здесь достаточно ярко проявились организаторские способности летчика, и Потасьева посылают на годичные курсы комиссаров при Чугуевском авиаучилище. Так он стал кадровым политработником. А 15 августа 1941 года началась его служба в нашем полку.
      Василия Ефимовича трудно было застать на командном пункте - все время он среди летчиков, техников, мотористов. Подсядет к ним, как водится, в кружок на траве, под крылом самолета, сдержанно улыбнется шутке, внимательно выслушает человека, которому, видно, необходимо поделиться с кем-нибудь наболевшим. Умел Потасьев слушать, сам говорил меньше, но, убеждая или сочувствуя, слова находил самые верные. Поделится с ним молодой летчик тревогой, что давно нет вестей от близких: уехали в эвакуацию и пропали. Василий Ефимович неназойливо ободрит, успокоит его и обязательно пометит в блокноте - "помочь найти". И нередко находил, рассылая запросы по разным адресам. Не считал он мелочью житейское настроение людей. К молодым ребятам Потасьев был особенно внимателен, по себе хорошо знал, что такое жизнь без отеческой поддержки, совета.
      Заботливый, душевный человек, Потасьев оказался хорошим пропагандистом и умелым летчиком-инструктором.
      Он встречал молодых пилотов, прибывавших в полк, проверял их летные навыки, помогал осваивать премудрости профессионального мастерства, вылетал с новичками в первые воздушные бои.
      Короче говоря, за какие-то несколько недель Василий Ефимович Потасьев стал просто-таки незаменим, и мы вроде бы даже не понимали, как же до сих пор обходились без такого человека. Словом, повезло нам с комиссаром.
      Одной из главных проблем в те августовские дни стал ремонт боевой техники. В кровопролитных сражениях над Днепром много самолетов получили серьезные повреждения, некоторые находились прямо-таки в безнадежном состоянии. Подчас мы диву давались, как дотягивали до аэродрома летчики на этих изрешеченных пулями и осколками машинах. Практически в полку оставалось всего 8 - 10 полноценных истребителей. Трудно было в таких условиях рассчитывать на успешное выполнение боевых задач. Но и оправдывать этим вынужденное бездействие мы тоже не имели права.
      Летчиков в полку оказалось больше, чем исправных самолетов. Со слов какого-то остряка пошел гулять среди них термин "безлошадные". Однако веселого в этой ситуации было мало. Необходимо было что-то предпринимать, и как можно быстрее. И мы составили спецгруппы техсостава по экстренному ремонту самолетов, выделив в них специалистов по отдельным операциям. Привлекли к этой работе и "безлошадных" летчиков. Дело пошло намного результативнее.
      В середине августа полк перебазировался - в очередной раз - на аэродром Чернобай. Рядом, в лесной посадке, возле него собрали особенно поврежденные машины двух полков (249-й авиаполк расквартировался вместе с нами). Командир дивизии полковник Забалуев, приехавший в Чернобай 15 августа, бросил по этому поводу одно только горькое слово: "Кладбище!" - и приказал собрать инженерно-технический состав обоих полков. Когда все собрались, комдив обратился к ним как старший товарищ, рассчитывающий на понимание и поддержку:
      - Друзья! Сегодня 15 августа. Через два дня мы будем отмечать наш замечательный праздник - День Воздушного Флота. Пусть грохочет вокруг война встретить его мы должны во всеоружии. Думаю, что главный подарок, который мы можем сделать себе, - это нанести мощный воздушный удар по врагу. Для этого нужны самолеты. У нас их мало. Но есть толковые головы, умелые руки, а к ним два дня и три ночи. Неужели же не сумеем все вместе вдохнуть жизнь в эти застывшие машины? Уверен, что это в наших силах, что не перевелись среди нас умельцы, мастера золотые руки. И давайте свой праздник отметим своей, особой победой!