ПРОЛОГ

Он начал с того, что сделал себе татуировку. Черный крест на сердце. Еще на пересылке, до того как попасть в «Каменный Чертог».

— В старые времена за крест ответить пришлось бы, — заметил художник, принимая у Андрея сигареты. — Его заслужить надо, потом уж колоть.

— В старые времена?

— В старые, добрые, я их еще застал. Это вы на все плюнули, беспредельное ваше племя. Ну, гляди, каторжанин, встретишь кого из правильных, за масть он с тебя спросит.

— Это не масть, — сказал Андрей. — Это крест. Просто крест, и все.

Больше он ничего объяснять не стал. Художник и не требовал. Крест получился хороший: ровный и жирный. Как раз такого Андрею и хотелось.

Через два дня его забрали. Вывели из камеры, прощупали на одежде все швы и натянули до подбородка черную шерстяную шапку. Сняли ее только в самолете, когда Москва была уже в пятистах километрах позади. Будто от одного его взгляда в иллюминатор город изменился бы к худшему.

Весь полет Андрей провел в кандалах. За десять часов его дважды покормили — через трубочку, как паралитика, и один раз вывели в туалет — на цепи, как собаку.

От Москвы до Южно-Сахалинска он не произнес ни слова. О чем говорить с конвоирами? О том, что он невиновен?

Описание преступления тянуло на сценарий для целого сериала, прокурор зачитывал его часа полтора. Присяжные озадаченно хмурились, и чем больше им предъявляли доказательств, тем сильнее они сомневались, что Андрей справился в одиночку.

Живыми спасатели достали из воды лишь восьмерых. Паром «Данциг» принимал до пятисот пассажиров, плюс экипаж, плюс некоторое количество неучтенных лиц — когда это паромы обходились без «зайцев»? — всего около шестисот человек. Взрывные устройства были заложены не просто грамотно, а, как выразился прокурор, «оптимально, дьявольски оптимально!», и паром, расколовшись на три части, мгновенно затонул.

На поверхности осталось восемь человек, на берегу — фантастическое количество улик против единственного подозреваемого. Чуть позже — подследственного, затем подсудимого и вскоре осужденного на пожизненное заключение в спецлаге «Каменный Чертог».

Сразу после ареста Андрею сказали:

— Ты так наследил, что не найти тебя было невозможно. Ты специально завел все концы на себя. Мы понимаем: без поддержки ты бы это не провернул. Назови сообщников, и мы обсудим твое будущее. Пока нам есть что обсуждать, но если ты откажешься...

Андрей отказался — назвать ему было некого.

Адвокат Иван Адольфович Мейстер, человек по-своему честный, заявил:

— Ты полностью изобличен, и мы можем сыграть только на отсутствии мотива. Поскольку твое участие в террористической организации не доказано, тебе предъявят «массовое убийство без определенной цели». Свободным ты не будешь уже никогда, но у нас есть шанс смягчить режим содержания. Я дам тебе пару советов, как можно обмануть психиатрическую экспертизу.

Андрей отказался — он никого не хотел обманывать.

Из присяжных в памяти остались двое: тусклая девица с испуганной мордочкой сектантки и багровый толстяк, непрерывно потеющий. На последнее заседание, которое транслировалось по Инфо, девушка надела строгое бежевое платье, а мужчина — парадный костюм с отливом. Оба голосовали «за». Вердикт выносили тайно, но Андрей получил тринадцать из тринадцати: «виновен». Девица покраснела и потупилась, толстяк посмотрел в камеру и едва заметно кивнул.

— Апелляцию я уже приготовил, — буркнул адвокат.

— Перспективы есть? — осведомился Андрей.

— Через пять лет можно будет подать первое прошение о помиловании.

— Перспективы... — повторил он, подставляя конвоиру запястья.

— После пяти лет прошения разрешается подавать ежегодно, — сказал ему вслед Мейстер.

За полчаса до посадки Андрею на голову снова надели шапку, затем спустили его по трапу, сунули в глухое нутро машины и под вой сирен повезли в порт. После броневика был катер. Андрея отвели в кубрик, пристегнули к креслу и задраили переборку. Несколько минут он сидел, вслушиваясь в далекие гудки, потом на палубе взревела турбина, и его вдавило в твердую спинку. До острова шли часа четыре, а возможно, и шесть: сидя в грохочущей темноте, Андрей потерял счет времени. Ему невыносимо хотелось чихнуть, но для разрядки чего-то не хватало. Так он и провел последний отрезок пути — мучаясь совершенно не тем, чем должен был мучиться на его месте любой человек.

Наконец турбина заткнулась, и Андрей ощутил толчок швартовки. Его вывели на пирс, и...

Это, как ни странно, было самым сильным воспоминанием. С него стянули шапочку.

Впереди высилась грязно-серая пирамида в дырявых лишаях зелени. Сопка вырастала из воды круто и словно бы внезапно, без всякого намека на отмель, и, тяжело карабкаясь к тучам, так же внезапно обрывалась. Километры свинцового неба — вверху, свинцовый океан — на многие мили вокруг.

Андрей обернулся — горизонт был ровным, как бетонная полоска причала, на которой он стоял.

— Гляди прямо, — сказал охранник. — Остров Шиашир, специальный лагерь «Каменный Чертог». Специальный, потому что для таких специалистов, как ты. Теперь неважно, кто ты и откуда. Теперь твоя родина и твоя могила здесь. Пошел!

Андрея толкнули в спину, и он, покачнувшись, двинулся по пирсу. Тропа над водой, омываемая тихим плеском волн, вела к сводчатому зеву. Ветер, сырой и плотный, как парус, выгонял из робы последнее тепло, а вместе с ним волю к жизни.

Его не карали, общество давно лишило себя этого права, но еще раньше оно рассталось с навязчивой идеей перевоспитания. От Андрея не ждали ничего — ни стона, ни смеха, ни раскаяния. Его просто изолировали, как заразного. Отныне свободное общество интересовалось лишь надежностью его клетки.

Лагерей надежней «Каменного Чертога» на Земле еще не бывало. Сюда ссылали со всего мира, даже оттуда, где заключенные питались крысами, но единственным, кто обрадовался переезду на Шиашир, был Дантист, серийный убийца из Южной Африки. Он сидел в соседней камере, хотя Андрей узнал о нем только из газеты.

Газету доставляли ежемесячно. Шестнадцатиполосный дайджест «Всё про всё за неделю» приходил комплектами по четыре номера. В одиночных камерах без окон и без радио, без права на переписку и на прогулку, заядлыми читателями становились даже неграмотные.

Андрей медленно раскладывал газеты по датам и приступал к чтению, как к сложнейшему из обрядов. Крошечная заметка о пожаре в Сиднее или о землетрясении в Бухаре давала достаточно пищи для воображения: он прикрывал глаза, запрокидывал голову и мысленно переносился туда, где не удосужился побывать раньше, будучи свободным. Андрей путешествовал по самым экзотическим уголкам планеты, домысливал недописанное и будто бы участвовал во всех праздниках, катаклизмах и открытиях.

Так он встретил Объединение. Статус «приостановленные гражданские права» голосовать на выборах не позволял, и кампания коснулась Андрея лишь косвенно. В тридцать первом номере газеты, датированном вторым августа, напечатали фотографии десяти кандидатов, а в номере тридцать пятом, который доставили с той же партией, был уже один портрет — крупный, во всю полосу. Главной Шишкой Земли на ближайшие четыре года стала Алиса Майрон, белокурая модель из Дании. Планета ждала выборов несколько месяцев, Андрей же узнал результаты за пару минут. Отныне он жил в новом государстве под названием «Единство». Название Андрею не нравилось, но его никто не спрашивал.

Спустя полтора года Майрон заскучала, снялась в молодежном сериале, затем занялась певческой карьерой и вскоре объявила о сложении полномочий. Вторым Президентом Единства был избран доктор экономики Виктор Ф. Кастель, тщедушный старикан из Эквадора.

«Каменный Чертог» продолжал стоять как скала. Он и был скалой — но скалой обитаемой. Двести камер по девять квадратных метров, двести темных нор с плохой вентиляцией.

Андрей не превратился в животное, хотя считал, что имеет на это право. Возможно, потому и не превратился. Он желал использовать свои права осознанно — именно теперь, когда присяжные усекли его свободу до крошечного обрывка.

Девять квадратных метров и двадцать четыре часа в сутки. Не так уж это и мало.

Он начал с обычных отжиманий. Двадцать раз за подход — смешной, позорный для молодого мужчины результат. Андрей довел его до пятисот, потом принялся класть на затылок подушку. Потом — свернутый матрас.

Он не поддерживал форму, а приобретал ее заново. Для чего — он не знал и сам. Не от скуки и уж, конечно, не в надежде когда-нибудь выйти. В это Андрей не верил. Тем яростней он тренировал свое тело, обреченное состариться и сгинуть в одном из двухсот гнезд термитника под названием «Каменный Чертог».

Жизнь продолжалась — стремительная, полная ярких событий, — жизнь на большой земле. Андрей читал газеты. Потом заползал под кровать, хватался за отполированную перекладину и жал ее от груди — до полного изнеможения.

Казалось, это были самые насыщенные годы в истории человечества. О взорванном пароме забыли, а компенсации, выплаченные родственникам погибших, давно растворились в единой экономике. Виктор Ф. Кастель не пел, не танцевал и не снимался в кино. Второй Президент был скучным человеком, его любили меньше, чем Алису Майрон, но детская смертность в Африке начала снижаться, в Байкале опять завелась рыба, а вечный конфликт на Ближнем Востоке постепенно угас. Микробиологи наконец-то получили вакцину от нильской лихорадки. Астрономы обнаружили поблизости новую звезду.

Звезду нарекли Викторией — вряд ли случайно.

Автоматическая станция, работавшая на орбите Нептуна, сообщила, что вокруг Виктории вращаются четыре планеты, одна из которых скорее всего пригодна для жизни.

На Кольском полуострове завершились испытания ионного двигателя. Космическое Агентство приступило к строительству мощного стартового комплекса в пригороде Найроби. Семь световых лет до Виктории новый носитель должен был преодолеть за тридцать один год.

Андрей много об этом думал. В частности, о том, что через тридцать лет он еще не умрет. Когда люди высадятся на Земле-2, он по-прежнему будет сидеть в «Каменном Чертоге».

Пятый год заключения подходил к концу, близился шестой. Никаких надежд Андрей с ним не связывал, но все-таки ждал — после полных пяти лет можно было впервые подать прошение о помиловании... которое не станут и рассматривать. Человечеству не было дела до особо опасных преступников, человечество шагало вперед — так размашисто, что от этой поступи захватывало дух даже в камерах Шиашира.

Открытие, сделанное в Новосибирском Академгородке, решило проблему утилизации отходов.

Группа индийских программистов разработала новый гиперпротокол, превративший Инфо в Единую Сеть — полноценную и действительно универсальную информационную систему. На фоне всеобщего объединения это было воспринято как должное.

Конструкторы из КБ «Евразия» объявили, что у них готова новая версия двигателя. Время гипотетического полета к Виктории сокращалось в полтора раза. Впрочем, тема колонизации уже отошла на второй план, ее затмили новые открытия и новые достижения. Слившись в одно государство, Земля словно очнулась.

Шиашир продолжал упираться макушкой в пасмурное небо. Андрей тренировался и ждал следующего года. Читал старые газеты и снова тренировался.

Все пролетело мимо: слияние государств, победа над эпидемией, начало второй космической эры, информационный бум и наступление энергетического изобилия. Сидя в камере, Андрей упустил даже войну. Странную короткую войну, закончившуюся полным поражением.

В мае доставили газеты за апрель, из них Андрей узнал, что Земля принадлежит уже не людям. Статья была небольшой и на удивление блеклой, поначалу он принял ее за неудачный розыгрыш, однако номер был датирован не первым апреля, а двадцать пятым.

На следующее утро, получая завтрак, Андрей схватил охранника за рукав.

— Это правда? — спросил он. — В газете. Там написано... Неужели это правда?!

Охранник помедлили, впервые нарушив инструкцию, ответил:

— Да.

— Захватили Землю?! И ты... продолжаешь тут разносить свою кашу!

— Уже две недели.

— Две недели?! Как это? Как?!

Охранник шлепнул в миску овсянки и пожал плечами:

— Нормально.

Ее подняли из капсулы последней, когда обе летные смены уже погрузились в коматозный сон. Одевшись, она вышла к общему отсеку, в центре которого медленно вращалась объектная модель планеты. Она уже видела эти океаны и эти материки, но здесь они казались другими. Пушистая зелень лесов, рябь синей воды, голубое сияние атмосферы — все это было живым.

— Гипервизуализация, — пояснили из-за плеча. — В таком масштабе поверхность должна представляться ровной.

— Спасибо, я знаю. — Она обошла шар и отыскала черную точку. — Вашингтон?

— Уошингтон, с ударением на первый слог. Столица планеты.

— Стив, не следует меня инструктировать, мой курс значительно шире вашего.

— Я лишь хотел быть полезным.

— Будете. — Она не спеша двинулась против вращения глобуса. — Судя по отсутствию аварийных докладов, план отрабатывается штатно?

— Результаты превосходят ожидания.

— Это настораживает.

— Не могу с вами согласиться. Две недели — достаточный срок не только для структуризации общественного мнения, но и для его коррекции.

— Две недели? — недоуменно произнесла она.

— Экипаж предпочитает местную лексическую базу. Возможно, это следствие глубокого погружения в курс, — ответил офицер по-итальянски. — Думаю, при вашей должности этого также не избежать, — добавил он по-японски и, уловив внимательный взгляд, оговорился: — Прошу прощения, мне не нужно было...

— Готовьте челнок, Стив. Кто сейчас на борту?

— Только мы и дежурная смена. Экспедиция давно внизу. — Он помедлил. — Я могу задать вопрос?

— Этого права вас никто не лишал.

— Вы намерены приступить к активным действиям?

— Для чего еще мне спускаться на поверхность?

— Вы считаете, что сопротивление неизбежно?

Она пристально посмотрела на Стива:

— Займитесь челноком.

Когда офицер покинул отсек, она вновь обошла модель — прикоснулась к теплой воде экватора, обожглась о ледяную шапку, погладила кудрявый массив Южной Америки. Под ладонью в атмосфере взвивались и утихали прозрачные буранчики. Мир был чистым, богатым и безмятежным.

Она шагнула в сторону и скрестила руки на груди. Планета продолжала вращаться, демонстрируя себя наивно и беззащитно, как ребенок. Мир, живущий вне Войны.

«Мир, доживший до Войны», — мысленно поправилась она и повторила это на шестнадцати земных языках. Синтаксические конструкции отличались, но в одном они совпадали: между прошлым и настоящим была большая разница. Именно это она и хотела сказать:

— Всему когда-нибудь приходит конец.

Часть первая

БЫСТРО И БЕЗБОЛЕЗНЕННО

Вpaг был похож на торгового агента. Или на инспектора налоговой полиции. Или на мелкого клерка. Он был похож на кого угодно, только не на захватчика.

— Мы не захватчики, — сказал он бесцветно. — Наше присутствие на Земле ограничено рамками Миссии.

Он мог бы давать уроки сценической речи: дикция была эталонной, хотя голосу не хватало живой интонации. Но Андрея смутило другое.

— Нет, мысли мы не читаем, — отозвался пришелец. — Вам необходимо лучше контролировать мимику.

Крейсер «Адмирал Мельник», последний русский корабль, построенный для войны, стоял твердо, как остров. В большом иллюминаторе плескалось ласковое небо без туч и без солнца. Двухместная офицерская каюта напоминала недорогой, но приличный гостиничный номер: здесь все было добротным и чистым. Над столом висел портрет смеющейся женщины — в углу перламутровой рамки торчала сухая ромашка.

С трудом от нее оторвавшись, Андрей повернулся к пришельцу — тот медленно прохаживался вдоль свободной стены.

— Называйте меня Стивом, — неожиданно проговорил он. — Это упростит нашу коммуникацию.

Андрей вздернул брови. Из космоса являются гуманоиды — являются так убедительно, что за несколько дней покоряют всю планету. При этом одного из оккупантов зовут Стив... Спасибо, что не Иван Иваныч. Впрочем, у Стива была типичная североевропейская внешность, и это имя ему подходило. Гуманоиду Стиву было лет сорок — по земным меркам.

Андрей поймал на себе холодный взгляд и придал лицу нейтральное выражение.

— Стив... Это ваше имя для нас? — спросил он.

— Нет, это мое подлинное имя. — Пришелец остановился у стола и равнодушно посмотрел на цветок в рамке. Андрей подался вперед, но Стив предупредил его взмахом ладони: — Я знаю, вы не намерены причинить мне вред. Но вам лучше сидеть.

— Вы теперь всегда будете объяснять, что лучше, а что хуже? Хотя конечно. Вы победители.

— Мне безразличны ваши оценки. — Стив снял со стены портрет и положил его на стол. — Не будем терять времени. Я предлагаю вам сотрудничество.

— С вами?!

Пришелец промолчал, ответ не требовался.

— На свободе полно народа, но вы обращаетесь ко мне, — сказал Андрей. — Значит, вам нужно что-то особенное. Или свободы как таковой на Земле больше нет и все люди уравнялись в правах с заключенными спецлага?

— Мы не захватчики, — повторил Стив. — Мы не желаем вам зла. Жертвы, понесенные вами во время первого контакта, — он не запнулся ни на секунду, так и сказал: «контакта», — были неизбежны и минимальны. Около четырехсот человек. В масштабах планеты эта цифра...

— А ваших? — прервал его Андрей.

— Разумеется, у нас потерь не было.

— Всего четыреста, — проронил он. — На каком-то несчастном пароме и то погибло больше.

— Хорошо, что вы сами затронули эту тему. Мы изучили ваше дело и не нашли в нем противоречий. Единственная непроясненная деталь: у вас не было повода. В целом ситуация выглядит так. — Стив снова стал бродить по каюте. — Законопослушный гражданин, не замеченный в связях ни с экстремистскими организациями, ни с представителями преступного мира, самостоятельно приобретает крупную партию взрывчатки. Перевозит ее на большое расстояние и профессионально минирует гражданское судно, а после акции возвращается к привычной жизни. Вывод. — Он развернулся к Андрею. — Ваше дело сфабриковано. Технически — безукоризненно, по сути — грубо. Убить без повода способен лишь сумасшедший. Вы не безумец. Вы жертва. В гибели парома «Данциг», вероятнее всего, повинны ваши спецслужбы, но нас это не касается.

— Вы просто решили восстановить справедливость, — горько усмехнулся Андрей.

— Нет. Мы не склонны вмешиваться в ваши внутренние дела. Без особой необходимости, — монотонно добавил Стив. — Для нас вы не герой и не злодей. Вы кандидатура.

Андрей догадался, что подобные разговоры ведутся и с другими кандидатурами тоже. «Адмирал Мельник» бросил якорь в нескольких милях от Шиашира — что-то около пяти минут на вертолете. Андрея доставили на борт в одиночестве, но вряд ли крейсер пришел к острову только ради него.

— Вы правы, мы рассмотрели дела всех заключенных «Каменного Чертога», — отозвался Стив. — Но это не значит, что все заключенные вызвали у нас интерес.

— Я что, какой-то особенный?

— Напротив. Вы обыкновенный. Типичный представитель своей расы.

— Почему вы так на нас похожи? — резко спросил Андрей.

Стив завершил очередной круг и опустился на второй стул.

— Разница есть, — сказал он. — Иначе мы бы не предлагали вам сотрудничество.

— Вы говорите на моем языке. Сколько вы их знаете, земных языков?

— Столько, сколько мне необходимо. — Стив сделал паузу, и Андрей вновь почувствовал, что его просвечивают до костей. — Не нужно пытаться перехватить инициативу, это ничего не решает. У нашей беседы возможны только два финала: либо вы соглашаетесь, либо нет. Остальное не имеет значения.

— Либо соглашаюсь, либо... — пробормотал Андрей и посмотрел пришельцу в глаза. — Нет.

Стив не моргнул.

— Готовитесь к пыткам, — констатировал он. — Вы неверно представляете себе наши этические установки. Мы склоним вас к сотрудничеству быстро и безболезненно. Мы не грозим вам страданиями. Мы предлагаем избавление от страданий.

«Вот почему они вербуют здесь, на Шиашире», — сообразил Андрей. Он ожидал пояснений, но пришелец молчал — долго, пока Андрей не созрел для следующего вопроса.

— Хотите позвонить? — опередил его Стив. — У вас за спиной.

Андрей рывком обернулся и увидел серый прямоугольный щиток.

— Это каюта для старших офицеров. Сейчас пароли сняты, терминалом можно пользоваться.

Панель, пискнув, отъехала в сторону, и в квадратной нише показался экран с вертикальной клавиатурой.

— Номер вы, конечно, не забыли. Андрей дернул плечом.

— Впервые за пять лет позвонить домой, — неопределенно проговорил Стив.

— Что вы имеете в виду?

— Пять лет — большой срок. Многое успело измениться.

— Что?!

— Вас никто не ждет.

Андрей замер с вытянутым пальцем.

— Да говорите же!

— Ваша супруга жива, но она...

Андрею вдруг все стало ясно. Гораздо больше, чем сказал пришелец.

— Что с матерью? — тихо спросил он. — Что с отцом?

— Они умерли еще в первый год. Администрация тюрьмы не сочла нужным вас известить.

— В «Каменном Чертоге» запрет на общение с большой землей.

— Вы их защищаете? — Стив как будто удивился, хотя интонация оставалась прежней. — Мы выяснили, где похоронены ваши родители. Вы сможете навестить могилу. Мы ориентируемся в ваших традициях: для вас это важно.

— А в чем еще вы ориентируетесь?

— Ваша супруга переехала и взяла другую фамилию. Кроме того, она сменила имя.

— Понятно. —Андрей нажал «сброс» и, медленно закрыв панель, подошел к столу.

— Мы ее разыскали.

— Как у вас все легко... Разыскали...

— Сеть — одно из немногих достижений человечества, которыми мы рады пользоваться. Вы будете звонить?

— Зачем, если я даже имени ее не знаю?

— Теперь она Ирина Дмитриенко.

— Какая мне разница? Моего звонка она не ждет.

— В данный момент ваша супруга находится дома. Линия свободна.

Андрей покивал, но к терминалу не вернулся.

— Оставьте ее в покое. Ирина Дмитриенко мне не нужна, мою жену звали иначе.

— Да, вас предали. У вас отняли все.

— Я понял. — Андрей стиснул зубы, но улыбнулся. — Вам нужно добровольное сотрудничество. Вы могли бы заставить, но вы хотите убедить. И вы пытаетесь доказать, что моя родина не стоит плевка. Со мной обошлись несправедливо, но это не повод самому становиться падалью. Это не оправдание. Лично для меня.

— Вы переоцениваете силу слов. Мы продолжим разговор завтра.

— И что, интересно, изменится?

— Ваше мнение.

— А если нет?

— Завтра мы встретимся еще раз. Вы будете готовы с нами сотрудничать. Но это завтра, а пока вас проводят в каюту. Там вы приведете себя в порядок. Чуть позже вас посетит парикмахер. Потом будет ужин, а после ужина вы получите то, чего не имели пять лет. Блондинка? Брюнетка? — с каменным лицом осведомился пришелец. — Хорошо. Это тоже возможно.

— Что вам надо?

— До завтра, Андрей.

Переборка открылась — в офицерской каюте это была обычная деревянная дверь, — и из коридора заглянула полная немолодая женщина.

— Только без рук, парень, — предупредила она. — Я не по этой части, я горничная.

— Не льсти себе, — буркнул Андрей.

Женщина добродушно пихнула его локтем и пошла к трапу.

— Давно на них работаешь? — спросил он.

— С первого дня, почти три недели. Не отставай.

— Платят прилично?

— Сколько и раньше.

— Детей убить угрожали? Иголки под ногти засовывали?

— Детей у меня нет, а ногти, — горничная пошевелила пальцами, — ногти тоже в порядке.

— Тогда зачем ты с ними?

— Объявили набор сотрудников, я и устроилась. Да ты не смущайся, они как люди.

— Не пойму, что с вами случилось, — прошептал Андрей. — Пока я сидел, вы все сошли с ума.

— Ваше мнение? —спросил Стив, прикрывая дверь.

— Рано судить. — Женщина отвернулась от монитора. — Много эмоционального шума.

— Да, люди кричат лицами. Из-за этого их не всегда хорошо слышно.

Стиву нравилось, что они хоть в чем-то совпали, и это, разумеется, отразилось на его физиономии. Он не считал нужным это скрывать. Женщина в кресле примирительно моргнула:

— Вы неправильно меня поняли, Стив. У нас с вами нет проблем. Вы решили мне помогать, того же требуют и ваши обязанности. Ничего сверх должностной инструкции. Когда мне понадобится что-то неординарное, я сообщу. А пока продолжайте работать.

— Как вам сегодняшний кандидат?

— Продолжайте работать, — настойчиво повторила женщина.

Она собиралась подняться, но передумала и вновь посмотрела на экран. Трансляция была остановлена в том месте, где кандидат выходит из каюты. Он сказал: «Вы все сошли с ума». Реплика была излишне эмоциональной, но искренней, этим он и отличался от многих предшественников. «Гражданское самосознание» — по-английски это звучало гораздо лучше, но женщина не сразу переключилась: со Стивом они говорили по-русски. Крейсер находился в русскоязычной зоне, и это было естественно.

Для нее уже многое стало естественным, в том числе и бытовая хронометрия в неделях — нерациональная, но принятая на всей Земле. Никто из экспедиции не планировал ассимилироваться, но курс глубокого погружения в земную культуру, который отряд прошел в полете, не оставлял выбора. Если бы экипаж знал, сколько времени придется потратить на реабилитацию, восторгов было бы меньше. Хотя и в этом случае никто бы не отказался.

Потому что цель у них — святая.

Женщина поморщилась: про «святость цели» тоже было из местного, из какого именно — сразу и не скажешь. Английский?.. Да, пожалуй. Немецкий?.. Несомненно. Русский?.. Тем более.

Она попробовала перевести круг своих обязанностей — получилось коряво: «обнаружение и устранение внешней угрозы». Приемлемый вариант пришел на ум чуть позже. Самой близкой вновь оказалась русская версия, со всеми ее дополнительными смыслами. Одно слово: контрразведка.

Ванна — большая, неправильной формы — была уже наполнена, рядом на хромированной перекладине висела новая одежда. Прежде чем залезть в воду, Андрей посмотрел, какие ему приготовили вещи. Полотняные брюки и просторная рубаха на трех пуговицах, после робы это казалось шиком.

Низкая этажерка была уставлена пузырьками и склянками — Андрей взялся было в них разбираться, но, опомнившись, просто вылил в воду пару флаконов посимпатичней. В центре выросла гора искрящейся пены, и он, замирая от счастья, рухнул в нее, как в сугроб.

Минут десять Андрей не мог даже мычать. Потом собрался с силами и перевернулся на спину. Еще десять минут блаженства, Если бы в этот момент кто-нибудь вошел...

Он стер с лица пену и взглянул на дверь. В коридоре раздались шаги — деловые, торопливые, легкие. Кто-то процокал мимо, и снова все стихло. Андрей, вдохнув, погрузился в воду с головой. Он готов был раствориться — и частично уже растворялся: лунки в пене приобрели синеватый джинсовый оттенок.

Андрей слил воду и открыл оба крана. Ванна наполнялась медленно, но и это доставляло удовольствие: он лежал на дне и чувствовал себя оживающей после засухи лягушкой. Потом облился шампунем и снова стал владыкой морей, седым и неспешным.

Накупавшись до изнеможения, Андрей заполз на кровать, невероятно широкую и непозволительно мягкую. Это было уже не счастьем, а чем-то таким, чему нет и названия. Андрею было безразлично, родиться или умереть, лишь бы это не кончалось — никогда, никогда...

В дверь постучали, и он прикрылся подушкой.

Парикмахер был мужчиной. И он определенно был человеком.

— Привет. Давай в кресло. У-у-у, как ты себя запустил! Небось в кино снимался? Про обезьян. — Тыкнув, он защелкал ножницами — пока еще примериваясь, вхолостую. — Кто твой мастер?

— Я сам.

— Руки оторвать тому мастеру. Ха-ха... зачем же самому? Есть салоны. Их для этого и придумали, чтобы самому не уродоваться. Ха-ха...

— Салоны, ха-ха, — вяло поддержал Андрей. — Да все недосуг. Как ни соберусь — то дождь, то снег. То зима, то лето.

— Бывает, — покладисто отозвался мужчина. — Ну, я тебя покороче обкорнаю, да? Чтобы до следующего раза хватило.

Андрей застыл и посмотрел в зеркало — напротив сидел дикого вида субъект с растерянной улыбкой.

— Покороче, пожалуй, — выдавил он. На пол упала первая прядь.

— Послушай-ка, братишка... — начал Андрей.

— О-о, нет! — протянул парикмахер. — Про это лучше не надо. Я уже устал отвечать.

— Уже устал? Когда ты успел устать?

— Весь год одно и то же.

— Какой год? — не понял Андрей.

— Ну да, да! Я действительно работал в Голливуде. В самом Голливуде, да!

— На кой черт мне твой Голливуд?!

— Таких людей стриг! Эх! Если бы ты знал, каких я стриг людей!

— Здесь ты почему оказался?

— Говорю же: это давно было, год назад. Не сложилось у меня там. Прилетел обратно.

— Ты дурак или прикидываешься? Мне до твоей биографии дела нет. Я спрашиваю: какого хрена ты работаешь на этих, на...

— Гадов? —подсказал мужчина.

— Во-во. На гадов. Ты работаешь на гадов и сам становишься гадом.

— Ну как я им стану, гадом-то? — искренне удивился он. — Это же биология, природа.

Андрей снова не понял, но уточнять не стал.

— Гады, — произнес парикмахер. — А почему бы мне на них не работать? Я что, рыжий?

— Ты хуже. Ты чумной.

Мужчина хмыкнул и начал обрабатывать челку.

— Не знаю, не знаю, — проронил он. — Ты вообще откуда свалился-то?

— Известно откуда: с неба. На вертолете.

— А конкретней?

— Сам не догадываешься? Если мы стоим у Шиашира, откуда я еще мог свалиться?

— Стоим?.. Давно не стоим. Плывем. Идем, — поправился мужчина.

— Куда?! — рявкнул Андрей, сдергивая простыню. — Куда это мы плывем-идем?

— А я почем знаю? Да ты не колбасись, — проворковал парикмахер, мягко возвращая его в кресло. — У нас тут и вертолеты, и самолеты. Если надо, доставят в любое место. Корабль-то здоровый, плавает медленно. Далеко уплыть не мог. То есть уйти. Ради меня летчиков тревожить не стали бы... пилотов, — оговорился он. — А ради тебя поднимут всех.

— С чего ты взял?

— Важная птица. Думаешь, у меня комната такая же? Нет, поменьше чуток. И аквариум, — он кивнул на ванну, — не предусмотрен. Душ в конце коридора. Общий, на весь этаж. Тьфу ты... На всю палубу. Или на отсек?.. Трудно мне с этими гюйсамикнехтами, я человек сухопутный.

— Ты не человек. Ты гнида. Сухопутная, морская — какая разница... Закончил? Тогда вали отсюда.

— Ну... и мне было... не менее приятно. Только у нас еще кой-чего заказано. Не боишься? — Мужчина артистично взмахнул опасной бритвой.

— Тебя — нет.

— Правильно. Только не вертись, ага? А то хочешь не хочешь... и я вместе с тобой без башки на берег сойду. Здесь вообще-то капитан обитал. А так, по задумке, это номер Президента. Ну еще того, России. Или министра обороны — если учения, допустим.

— И где сейчас капитан?

— Перевели в каюту попроще.

— Он не возражал?

— Кому охота без работы остаться? Он немолодой, ему отсюда только на пенсию.

Андрей чуть не застонал.

— Может, гады вас гипнотизируют?

— С чего бы это... И откуда у них столько гипнотизеров? Их всего-то человек пятнадцать прилетело. В смысле, гадов.

— Пятнадцать?! — не поверил Андрей.

— Или двадцать. Так, примерно.

— И пятнадцать гадов сумели всю планету...

— Или двадцать, — невозмутимо повторил мужчина.

— И вы... — Андрей запнулся. Он сообразил, что продолжать разговор бесполезно. Прикидывался парикмахер или действительно был дебилом — неважно: он играл свою роль добросовестно. Андрей подозревал, что на крейсере найдутся и другие актеры. Другие сволочи, продавшиеся ни за грош. Они все будут доказывать, что служить у оккупантов — нормально. Он ждал, что его бросят в темную камеру, лишат пищи и сна, станут мучить холодом и жарой — будут «размягчать», как в классическом кино про шпионов. Но гады, похоже, земных фильмов не смотрели. Они размягчали Андрея иначе, и это было гораздо хуже.

Как только парикмахер ушел, в каюте появилась толстуха-горничная. Она подкатила к дивану сервировочный столик и с интересом оглядела Андрея, особое внимание уделив неплотно запахнутому халату.

— Изменился, не узнать... Налетай, красавец! — Женщина подняла над столиком крахмальную салфетку и, выдержав паузу, игриво уточнила: — Не на меня, на еду.

Стол и нижняя полка были плотно уставлены тарелками, вазочками и салатницами. В каждой что-то лежало — изобильно и красиво, с долькой лимона, или с веткой петрушки, или с долькой и веткой одновременно. Среди этого столпотворения торчали три разных горлышка. Андрей плеснул себе вина, затем, помедлив, взял бокал побольше и наполнил его коньяком.

Два крупных глотка — вздох — лимончик, затем какая-то крошечная котлетка и, конечно, ложечка...

— Это для жюльена, — предупредила горничная.

— Чего?..

— Ложка для жюльена. Для икры вон та. — Женщина протянула палец, но Андрей отогнал ее, как муху.

— Где стюард? — спросил он.

— Не хами. Кормят — кушай.

Он зачерпнул икры — другой, правильной ложкой — и сделал еще глоток. Мир застонал и ожил. Осетр с брусничными глазами улыбался Андрею, как брату.

— Свободна, — сказал он горничной, склоняясь к устрицам. — Стоять!

— Ну? — Женщина открыла дверь и обернулась.

— Это что?!

Внизу, на самом краю, Андрей обнаружил пластмассовую миску с застывшей серой кашей.

— Это здесь зачем?! — рявкнул он.

— Велено передать. Для ассортимента, наверно. А чего ты всполошился-то? Тебе еды мало? Выбирай, что хочешь, кто тебя неволит?

— Все, иди. Ублюдки...

Он продолжал поглощать — быстро, без разбора, выгребая всё отовсюду, то и дело прикладываясь к коньяку, — но ни на секунду не забывая про тюремную пайку, предложенную «для ассортимента». Андрей уже не сомневался: его действительно размягчали, вернее, ломали о колено, но как этому противиться, он не знал. Пять лет он не видел ничего, кроме старой газеты, нечистой миски и девяти квадратных метров бетонной свободы. У него кружилась голова, и это было не опьянение — это было безумие спасенного утопленника. Как прекратить дышать, если в воздухе — жизнь?

Андрей напился вдрызг, иначе и быть не могло. Отвалившись от стола, он неверной походкой направился к кровати, но, не дойдя, вернулся. В бутылке еще был коньяк, и пропасть ему Андрей позволить не мог — следующие двадцать, или тридцать, или пятьдесят лет он себе этого не простил бы.

Спустя еще полчаса он все-таки очутился в постели — без халата, с обглоданным раком в кулаке. Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем его потревожили.

— Опять ты, слониха?

Смутный силуэт распался на две части и окружил кровать. У блондинки был длинный «хвост», а у брюнетки — «каре», хотя Андрей в самом деле оказался бы рад и горничной.

— Ни фига себе татуха!

Он ощутил, как на сердце ложится ладонь.

— Не трогала бы ты ее... — Второй голос, позвонче. Предположительно блондинка. — Это не просто тату, это у них масть.

Кто-то уселся ему на ноги — легко и тепло. Андрей зажмурился. Потом вспомнил, что и так давно спит.

— Слышала я, слышала. Ну и что? Крест и — какая масть?

— Молчала бы ты, а?

— Девки... — пробормотал Андрей. — Я так вам рад!., так рад!.. Только это... я давно без практики.

— Лежи, лежи, милый. С нами проблем не бывает, — засмеялась предположительно блондинка.

— А вы не гады? — встрепенулся он. Кажется, тоже во сне.

— Какие мы гады? Ты нас чувствуешь?

— Я? Вас? Да...да...

— Гады холодные. На то они и гады.

— Ясно. Гады холодные. А вы — нет. Умереть, что ли, от счастья? Хотите, я умру? Только не сейчас. Потом... потом, не сейчас. Завтра.

Это была новая привычка, одна из многих: прежде чем войти, Стив постучался.

— Да! — машинально ответила женщина.

— Вы тоже об этом подумали?

— Не стойте на пороге.

Он закрыл дверь и положил диск на стол.

— Признаться, я не ожидал, что погружение в чужую культуру будет таким глубоким. Скорее бы попасть в англоязычную зону.

— Никакой разницы. Трайк докладывает о тех же проблемах и ждет перевода на Восток.

— Говорим на местных языках, пользуемся местной техникой... преимущественно. — Стив осторожно подвинул диск. — Тот, кто планировал Миссию, едва ли представлял, насколько опасным может быть соприкосновение с этой средой.

— По возвращении мы все пройдем реабилитацию. Что вы принесли?

— Это касается последнего объекта. В том числе записи некоторых физиологических актов.

— Они заслуживают внимания?

— Не более, чем всё остальное. Объект на пределе психической нормы. Мы в силах подавить его волю, но это не требуется, она была сломлена задолго до нашего появления. Хороший материал, — подытожил Стив.

— Чем вы занимались раньше?

— Полагаю, вы знаете обо мне больше, чем я сам.

— Потому и спрашиваю.

— Я воевал, — сказал он. — В составе двести тридцать шестого корпуса.

— Там было горячо, — заметила она.

— Горячо? — Стив на секунду задумался. — Да, мы несли огромные потери.

— Своих солдат вы тоже называли материалом?

— Вы задаете странные вопросы. Или вы хотите сказать, что этот объект...

— Он уже наш, я уверена.

— Не смею спорить.

Стив повернулся к выходу, и женщина утвердительно кивнула. Когда дверь закрылась, она взяла со стола диск.

Изображение на экране было недостаточно четким, но на большее при такой аппаратуре рассчитывать не приходилось. Кандидат, или «вербовочный материал», лежал в постели — обнаженный и пьяный. У кровати появились две аборигенки из релакс-персонала.

Дальше женщина смотрела вполглаза — все это было малосимпатично. На какое-то мгновение самодисциплина ее оставила, и она снова вспомнила о Войне. Двести тридцать шестой корпус — разумеется, она знала, где служил Стив. Подразделение, должность, поощрительный лист — о Стиве ей было известно все. Таких, как он, на Земле принято называть героями. Тем более странно, что он...

Женщина озадаченно провела пальцем по виску.

Расклеился. Да, подходящее слово, потому что оно местное. Стив расклеился, в составе Миссии он чувствовал себя неуютно. Она ожидала соперничества, но Стив, боевой офицер, на Земле превратился во что-то серое, покорное.

Женщина вздрогнула. Слишком много нехарактерных определений. Авторы курса подготовки не напрасно табуировали воспоминания о родине. Но память стереть нельзя, ее можно лишь взять под контроль. Да и то не всегда.

Она отстраненно взглянула на монитор и скрыла изображение. То, что происходило с объектом, было отвратительно... не просто отвратительно — дико.

Динамики продолжали издавать хрипы и бормотания, затем возникла пауза, и мужской голос произнес:

— Гады холодные. А вы — нет. Умереть, что ли, от счастья?

Женщина остановила запись.

— Мы холодные, — повторила она в пустоту. — А вы — нет.

— Ночь прошла быстрее, чем вы думали, — заметил Стив.

В двухместной каюте ничего не изменилось, даже снятый портрет лежал на том же месте. Стив по-вчерашнему прохаживался вдоль стены, словно чего-то ждал.

Через несколько секунд — Андрей не успел и присесть — в помещении появилась женщина. На ней были узкие черные брюки и водолазка — одежда, подходящая и для работы, и для пикника, и для шопинга. Она и сама казалась как бы... универсальной. Лет тридцати с небольшим, темноволосая, стриженная под мальчика. С другим выражением лица она была бы красивой. Вернее, так: красивой она была бы, если б ее лицо хоть что-нибудь выражало.

Стив сдвинул каблуки — этого было достаточно, чтобы понять, кто здесь главный.

— Ксена, — представил он женщину.

Та, не реагируя, прошла к стулу. Андрей замер посреди каюты.

Раздевайтесь, — велела Ксена. Он недоуменно взглянул на Стива.

— Раздевайтесь, — подтвердил тот.

Стянув рубаху, Андрей кинул ее на кровать. Затем, чуть помедлив, разулся и начал расстегивать ширинку.

— Дальше, — сказала Ксена.

Андрей вздохнул и вслед за рубашкой отправил брюки. Затем и трусы.

Ксена рассматривала его, как мандарины в овощной лавке.

— Повернитесь.

Он выполнил. После того, что она видела, прятать от нее задницу не имело смысла.

— Вы в хорошей форме, — оценила Ксена. — Для человека, который провел пять лет в камере.

— А для не-человека?..

— Вы не ответили на вопрос.

— Я не слышал вопроса, — проговорил Андрей, копируя ее манеру. Получилось какое-то кривляние, но это Ксену не волновало.

— Вы следили за своим телом, — сказала она. — К чему-то готовились? Чего-то ждали? Надеялись на освобождение?

— Не готовился, не ждал, не надеялся. — Сообразив, что такой ответ ее не удовлетворяет, Андрей добавил: — Это лишь один из способов не сойти в камере с ума.

— Какие еще способы вам известны?

— Еще — разгадывать кроссворды. Но в газете их не было. А еще, я слышал, можно сочинять романы, только, по-моему, это и есть прямая дорога в дурдом. Я оденусь, вы позволите?

— Нет. Обратно.

Он повернулся к ней снова — всем фасадом.

— У вас на груди изображен крест.

— Полагаю, крест символизирует конец жизни, — высказался Стив.

— Это правда? — спросила Ксена.

— Да. — Андрей помедлил. — Правда.

— Вы от него избавитесь.

— Почему?

— Потому что служба у нас — не конец, а начало. — Ксена резко поднялась.

— С чего вы взяли, что я буду у вас служить? — пробормотал Андрей.

— Это очевидно, — сказала она, покидая каюту.

Стив выдержал паузу и занял место у стола.

— Одевайтесь, Андрей Алексеевич.

— Я не Алексеевич.

— Андрей Алексеевич Волков, — спокойно произнес Стив.

— И никакой я не Волков. — Он запутался ногой в брючине и чуть не упал. — Вы... перепутали? Вы меня с кем-то перепутали! — расхохотался Андрей.

— Это ваши новые анкетные данные.

— А вам доступно такое понятие, как юмор?

— Понятие доступно, — ответил Стив. — К делу. Имя вам решено не менять. У вас и без того будут проблемы с самоидентификацией.

— Погодите, погодите! Вы что это?., вы о чем?

— Мы ценим каждого сотрудника. Мы обеспечим вам максимальную безопасность. Но мы не можем уделять вам чрезмерное внимание, а это значит...

Андрей закрыл глаза. Все это значило только одно: он продался.

Вот как это случилось. Без пыток, без угроз. Заставили не кнутом, даже не пряником — черствой краюхой. Отмыли, дали нормально поесть и разрешили вспомнить, чем отличается живая женщина от замызганной фотки в газете. Ему ничего не сказали. Зачем, если все понятно и так? Откажешься — вернешься в камеру. Навсегда, до конца жизни. В тридцать лет — до самого конца... Ксена видела его пару минут, но за это время нашла фразу, перед которой Андрей был бессилен. Ему не сулили ни денег, ни власти. И новая жизнь, идущая на смену старой, — никто не гарантировал ее продолжительности. Ему не обещали даже этого. Ничего. Только покормили. Приличная собака и та за бутерброд хозяина не бросит. Самое отвратительное, что его ни о чем не спрашивали, в его решении гады не сомневались. Их уверенность попахивала чем-то физиологическим, словно реакция Андрея была подтверждена лабораторными опытами, и это ставило его даже ниже собаки, на одну ступень с червем... Он не был червем и не был собакой. Андрей был человеком, и про него все знали заранее. Знали, что предаст. И не ошиблись.

— ...в частности, татуировка, — продолжал Стив. — Разумеется, мы не позволим вам оставить такую явную примету. Это в ваших же интересах, Волков.

— Я не... ах, да. — Андрей махнул рукой. — Далеко мы от острова?

— Крейсер идет уже десять часов.

— И я не единственный, кого вы...

— Мы взяли на борт не всех. Но все, кого мы взяли, предпочли свободу.

— В каком смысле?

— В том же, что и вы.

— Свобода... Ясно.

— Судебное заседание по вашему делу транслировалось на всю Европу. Многие вас помнят. Либо вспомнят при встрече.

Андрей недоуменно покачал головой.

— Вы действительно думаете, что нам нужны стюарды? — осведомился Стив.

Андрей вздрогнул — именно про стюардов он почему-то и подумал.

— Нам и крейсер не нужен, — сказал пришелец. — Мы одолжили его у вашего правительства на время.

— Но вы же наняли парикмахера...

— Вы не парикмахер, Волков.

— У меня бесполезная профессия: сетевой дизайнер. Вернее, я был сетевым дизайнером. Пять лет назад. — Андрей помолчал. — Кажется, дизайнеры вам тоже не нужны.

— Ваша новая работа будет не менее творческой.

— Что-нибудь взорвать? — Он нервно усмехнулся и вдруг замер — с нелепо растянутыми губами и с ужасом в глазах. — Новая работа, новая фамилия... Юридически я остаюсь в «Каменном Чертоге»? Вы... да, вы говорили о проблемах с самоидентификацией...

Стив извлек из-под рамки фотографию и передвинул ее по столу. Андрей сощурился — лицо было знакомым. Молодой мужчина, обаятельный, но не выдающийся. Три кадра: фас и оба профиля.

— Н-нет, не припомню. Где-то, кажется, встречались...

— Это лицо вы видите впервые, но с завтрашнего дня будете видеть его часто, — сказал Стив. — В зеркале.

— Я... я не согласен!

— Реконструкция черепа не потребуется, форма у вас типичная. Операция коснется только мышц. И, естественно, кожа. Пигментация, плотность, зоны роста волос. Близкий человек может узнать вас по одним усам.

— Послушайте!.. — Андрей вскочил и шагнул к двери, но так же резко остановился. — Вы кто?! Я вас не понимаю. Я ничего не понимаю! Вы на Земле около трех недель. И вы не просто всех подчинили — вы... уже стали хозяевами. Вы почувствовали, вы уже почувствовали себя хозяевами! За три недели! Крейсер... самый большой корабль России у вас за прогулочную яхту!

— Как и всем другим бывшим суверенным государствам, России ничто не угрожает. Земля объединилась, и угроза международной войны исчезла.

— Как будто межпланетная — лучше!

— Мы вам не враги. Несовпадение национальных интересов наносило Земле больший урон, чем наше присутствие.

— Вот! — воскликнул Андрей. — Вот что самое... — Он потряс ладонями, будто пытаясь выловить слова в воздухе. — Самое отвратительное. Вы знаете о нас столько... сколько и я! Вам даже осматриваться не нужно. Явились, как к себе домой. «Формачерепа»!.. «Усы»!.. Вы слишком хорошо ориентируетесь. Во всем.

— Мы готовились.

— Так вы на Земле давно?

— Мы не скрываем, что наблюдали за вами. Вы находите это противоестественным? Разве вы поступили бы иначе? — Стив моргнул — впервые за все время разговора — и словно отрубил тему. — Привыкание к новой внешности продлится несколько суток, — сказал он. — Я подразумеваю аспект психологический. С совместимостью тканей проблем не будет, вы можете рассчитывать на все достижения нашей медицины.

— Да, кажется, мы с вами похожи...

— Мы достаточно близкие виды. Самое сложное, что вас ожидает, — освоение мимики. Улыбаться и хмуриться вы будете учиться заново. Весьма сложная практика, но вам она должна быть под силу. Вы долгое время находились в изоляции, и ваша мимика утратила социальное значение.

— Поэтому вы вербуете из одиночных камер? Крест! — спохватился Андрей. — Оставьте мне его. Лицо жалко, но тут я не спорю. А крест?.. Я сделал татуировку в пересыльной тюрьме. На Шиашире ее видел только врач и пара вертухаев. С другими заключенными я не общался, здесь такой порядок. Мы даже через стену не перекрикивались — во-первых, не слышно, а во-вторых, за это наказывают. Ну кто знает о моем кресте?

— Почему вы так им дорожите?

— А почему вы так стремитесь меня... перелицевать? Перекроить во мне все. Крест — это мое, понимаете? Как заноза. Пусть она у меня будет. Моя собственная заноза. Пусть будет!

— Я уже говорил: мы обязаны принять все меры предосторожности.

— Да отпечатки пальцев! Да форма уха! — вскричал Андрей. — Вы в курсе, сколько есть способов опознания?!

— Отпечатки мы с вами не обсуждали, потому что для вашего душевного здоровья это не критично. Но если вы думаете, что выйдете отсюда с папиллярным рисунком человека, утопившего паром «Данциг», то я, не исключено, переоценил ваш интеллектуальный потенциал.

— Вы... для чего меня берете? — У Андрея сел голос, он прокашлялся, но это не помогло. — А?.. Для чего, Стив? Вас мало, так вам подручные нужны? Провокаторы? Каратели? Кого вам не хватает? Парикмахеры у вас уже есть, да я и не парикмахер. Сетевое представительство открыть захотели? Это всегда пожалуйста, сайт я вам сверстаю. Подучусь немножко, память освежу и сверстаю. Только тут можно и старыми пальцами обойтись, своими. И своим лицом.

Прежде чем ответить, Стив дважды сложил фотографию и убрал ее во внутренний карман.

— Мы не собираемся вас на что-либо провоцировать. Ни вас персонально, ни человечество в целом. При необходимости мы способны уничтожить все живое на вашей планете. Однако у нас нет такой необходимости.

— Зато есть какая-то другая, — пробормотал Андрей. — Какая-то другая необходимость. Это все, что вы можете мне сообщить?

— Еще две вещи. Первая: не пытайтесь убежать или спрятаться, Сразу избавлю вас от иллюзий: в вашу кровь будут введены симбиотические элементы. Проще назвать их системой организмов, а еще проще — симбионтами. Система способна к самовоспроизводству. Она не бессмертна, но более жизнестойка, чем вы сами. С точки зрения вашей науки, симбионты — это ничто. Вы не в состоянии их обнаружить и не старайтесь этого сделать. Однако помните о них. Помните, что при необходимости мы в любой момент сможем не только определить ваши координаты, но и прекратить ваше существование.

— При необходимости... — отрешенно повторил Андрей.

— И второе: если вы откажетесь от сотрудничества, вертолет доставит вас обратно на Шиашир за сорок — сорок пять минут. Пилоты готовы и ждут команды. Код авиазвена — три пятерки.

Стив указал на вертикальный блок терминала. Крышка была уже открыта, экран оставался черным, но кнопки светились. Кнопки, как и пилоты, ждали.

— Это я должен сделать? Обязательно я? — Андрей уперся лбом в стену — чтобы не упасть, не позволить нервам взять тайм-аут, не вручить свою судьбу кому-то другому.

Его все же спросили. Ему дали выбор, и это был худший выбор из всех возможных. Вчера он презирал человека, служащего на корабле парикмахером. А сегодня... сейчас... он решал, презирать ли ему себя. Решал, как относиться к самому себе — всю оставшуюся жизнь. И главное, выбирал — какой она будет, его жизнь. Оставшаяся. Вся.

Андрей трижды ткнул в клавишу. Монитор не включился, но в динамике что-то тренькнуло, и голос, чистый, какудиктора, произнес:

— Слушаю, Андрей Алексеевич.

— Сволочи... — прошептал он.

— Не понял вас. Повторите команду.

Андрей долго посмотрел на Стива и, склонившись к панели, сказал:

— Пилотам — отбой.

— Здравствуйте, Виктор, — проговорила Ксена.

Человек в мониторе поднял глаза и обреченно посмотрел на нее. Президент Единства заметно сдал: если во время первого контакта он был сдержан и сохранял достоинство, то сейчас Виктор Ф. Кастель напоминал больного воробья.

Воробьев Ксена пока не видела — ни больных, ни здоровых, этот образ пришел из учебного курса. Теперь она имела о них некоторое представление.

— Отбор в «Каменном Чертоге» закончен, — сказала она. — Мы освобождаем пять человек.

— Я принял к сведению, — тихо ответил Президент. Она просмотрела отчет по Северной Америке.

— В «Алькатрасе-2» мы выбрали троих.

— Понятно, — произнес Кастель. — Вы назовете их имена?

— Не раньше, чем будет сформирован полный список амнистированных

— Судя по адресам вашего... — он поджал губы, — турне, вы ищете самых отъявленных негодяев, людей без морали, без души. Где и когда нам ожидать вспышек насилия?

— Они не причинят вреда человечеству. Каждый из них получит новую внешность и новые документы.

— И новую душу?..

— Второй отряд Миссии отправляется в Неваду, — объявила Ксена, проигнорировав его реплику.

— Особый лагерь «Скай Фикшн», — печально заключил Президент. — Зачем вы мне это сообщаете?

— Вы дадите команду местным властям оказывать нам содействие. — Ксена вспомнила подходящую конструкцию и не преминула ею воспользоваться: — Это было во-первых.

— И во-вторых? — без удивления произнес Кас-тель.

— Во-вторых, Миссия лояльно относится к государству Единство. Не в наших интересах конфликтовать из-за пустяков. И не в ваших тоже.

— Я свяжусь с тюремной администрацией. От меня все равно ничего не зависит. На вашу деятельность я повлиять не могу.

— Виктор, вы совершенно правы. До свидания.

Закрыв терминал, Ксена откинулась в кресле и некоторое время рассматривала ногти.

— У вас что-то новое, Стив? — не оборачиваясь, спросила она.

— Сомнения, — отозвался тот, заходя в каюту. — У меня сомнения, Ксена. Очень большие.

— У вас?! — Она толкнула кресло и, откатившись от стола, с любопытством взглянула на Стива.

— Вы велели предупредить объект о внедрении...

Он замялся, подбирая адекватный перевод. Схожих понятий на Земле не было, соответственно не было и слов. Стив уже хотел перейти на родной язык, но Ксена его опередила, снова по-русски:

— «Автономная квазиинтеллектуальная симбиотическая система», примерно так. Пустой звук. К тому же слишком длинно. Давайте будем называть эту систему просто симбионтами, как она была представлена объекту. Ну и что вы собирались мне сказать? В чем ваши сомнения?

— Было ли это столь необходимо?

— Наши сотрудники должны чувствовать, что они максимально защищены. Это во-первых, — добавила она не без удовольствия. — И во-вторых. Они должны быть максимально уязвимы для нас. Почему я вам это рассказываю, Стив?

— Я о другом. — Он осторожно присел на стул. — Если учитывать неопределенность ситуации и свойства самих кандидатур, то частичное переподчинение их организмов необходимо. Однако нужно ли их об этом уведомлять?

— У нас остается все меньше времени, — ответила Ксена. — Это во-первых. И во-вторых, — сказала она, повысив голос. — Напоминаю, что критика моих решений не входит в ваши обязанности.

— И все же меня кое-что смущает.

— Сначала сомнения, а теперь и смущение, — язвительно отозвалась она. — Вы прогрессируете. Далек ли тот день, когда вы начнете употреблять алкоголь и табак?

— Не угрожайте мне. Мы одинаково отрезаны от Родины, и ответ на ваш рапорт придет не раньше, чем ответ на мой, — через двадцать лет. Ваши полномочия могут быть сколь угодно широкими, но...

— Фотонного порога они не отменяют, — согласилась Ксена.

— Здесь его принято называть «световым барьером».

— Ладно, Стив. Я не посылаю рапортов. Вы правы, это бессмысленно. И разрушать наши отношения я тоже не собираюсь. Вам действительно необходимо что-то обсудить?

— Меня кое-что смущает, — повторил Стив. — Никакие программы обучения не погрузят нас в чужую культуру полностью, но я чувствую, что Волков находится вне социальной нормы.

— Ну вот, теперь вы еще и «чувствуете», — беззлобно вставила Ксена.

— В Волкове слишком многое неестественно или, по крайней мере, нешаблонно, вы сами это отметили. В частности, его прошлое.

— Оно асоциально, как у многих кандидатов. Это и есть наше основное требование.

Стив удрученно помолчал и наконец поднялся.

— Десять из ста, что Волков будет нам полезен.

— Вы забыли уточнить: «мне так кажется». Вам так кажется, Стив.

— Ах вот как? — Он остановился у двери. — Всем известно, что ваше участие в экспедиции имеет особое значение. Но я не думал, что ваша персональная миссия настолько далека от общей.

— Что же вы думали?

Стив вопросительно взглянул на Ксену.

— Кроме основной задачи... — сказал он и вновь умолк. — В отряде догадываются, что вы направлены сюда с целью...

— Проверки работоспособности симбионтов?

— Именно, — произнес он с облегчением от того, что ему не пришлось первым говорить это вслух. — Полевые испытания. Отладка новой системы на близком биологическом виде.

— Знаете, Стив... — Ксена вновь принялась разглядывать ногти, аккуратно подстриженные, но не накрашенные. — Я могла бы ответить «да» и тем самым снять вашу проблему. Это действительно хорошая версия. Даже странно, что мое начальство не позаботилось о ее продвижении.

Стив отошел от двери и напряженно замер.

— Тем не менее, я отвечаю «нет», — продолжала она. — Симбионты — всего лишь средство, призванное облегчить работу с нашими местными помощниками. Этот проект довольно опасен, и руководство хотело бы опробовать его вдали от дома.

— Мы покинули Колыбель более десяти лет назад, и если мы отправим сообщение прямо сейчас, оно будет идти еще десять лет. Какую бы информацию мы ни добыли, фактически она уже устарела.

— Даже вам и Трайку, командирам отрядов, сообщили не все. Вы оба это знаете. Также вы знаете, что у меня есть особое поручение. Возможно, рано или поздно я буду вынуждена обратиться к вам за помощью. Просто потому, что я здесь единственный представитель контрразведки. Это во-первых. И во-вторых, задание У нас не только сложное, но и... как бы получше выразиться... абсолютно неопределенное, Стив. — Ксена помедлила. — Иначе кто бы поручил его женщине?

Андрей проснулся от страха и первым делом дотронулся до лица. Он ожидал, что голова будет забинтована в десять слоев, как подушка, но повязки не оказалось. Небритые щеки, сухие слипшиеся губы, нос...

Он вскочил и бешено огляделся.

Нос был не его, это Андрей понял даже на ощупь. Немного длиннее, немного шире... Что может быть ужасней чужого носа? Только чужое лицо.

Зеркало висело напротив кровати: большое, чистое, с боковой подсветкой. Лампочки, желтые, как в ювелирном или в булочной, горели — их зажгли специально для него. Чтобы не искал, не сгорал от любопытства. Чтобы сразу — либо обморок, либо...

Ничего, нормально.

Андрей осторожно пригладил макушку. Волосы были темнее его собственных. Брюнет, почти жгучий. Покрасили? Едва ли.

Он приблизился к зеркалу. Нормальное лицо, нормальное. Больше всего изменились нос и подбородок. Если честно, в лучшую сторону. Глаза... Про глаза Андрей ничего сказать не мог. Просто — чужие. Почему-то карие.

— Неплохо выглядишь, мужик, — буркнул он. — Только где-то я тебя видел, кажется. Ах, да. Я видел тебя на фотке, морда. Теперь будем видеться часто.

Отойдя, он внезапно обернулся и щелкнул пальцами.

— Поймал?! Нет, не поймал. А где же мой...

Креста на груди не было. От татуировки не осталось ни шрама, ни пятнышка.

Он провел рукой по скулам — щетина тянула на трехдневную. Или он долго спал, или этот тип чертовски быстро обрастает.

Андрей заглянул в ванную — станок и крем лежали на самом виду.

— Ну что, морда... давай знакомиться?

Он улыбнулся новому зеркалу, но вместо улыбки получилось что-то дурацкое. Физиономия человека, пытающегося казаться умнее и беззащитнее.

— Тебе это не идет, — заметил Андрей. — Ты морда мужественная, тебе надо как-то по-боксерски, что ли ... — Он попробовал оскалиться. — Тоже не фонтан. Или ты вообще не улыбаешься? Не умеешь? Волков Андрей Алексеевич. Дебил.

Он еще не закончил бритье, когда в каюте появились Ксена со Стивом. Проснувшись голым, Андрей так и не оделся. Во взгляде Ксены читалось одобрение: если в прошлый раз она рассматривала его как обычные мандарины, то теперь как мандарины отборные.

— Ничего, что я босиком? — спросил Андрей. Она молча села на его неубранную кровать и повернулась к Стиву.

— Нам не нравятся процессы в вашей психике, — произнес тот.

— Серьезно? —брякнул Андрей.

— Вы сознательно маргинализируете свое отношение к действительности. Это опасный симптом. Мы наблюдали ваше пробуждение. Вы разговаривали вслух.

— У вас микрофоны?! Черт, а я тут пукал, и вообще... — Андрей покосился на Ксену и обернул вокруг бедер полотенце. — Ладно, вас трудно смутить. Но в психи меня записывать не нужно.

— Вы называли свое лицо мордой, — сказала она.

— Свое — никогда!

— Теперь это — ваше. Привыкайте к нему, начинайте его любить.

Андрей почесал горло:

— Я постараюсь.

— У вас не так много времени, — напомнил Стив. — Несколько суток.

— И я проведу их в этой консервной банке?

— Нет, конечно, — ответила Ксена. — Вам необходимо социализироваться, на борту это невозможно.

— Э-э-э, барышня... э-э-э... то есть Ксена. Выражайтесь попроще, а? С такой мордой... с таким лицом, как у меня...

— Мы всего лишь изменили вам внешность. Мы не вторгались в ваше сознание.

— А зачем туда вторгаться? Там ничего хорошего. — Андрей поймал себя на том, что не может прекратить дурачиться. Так ему было легче. Чуть-чуть.

— Возьмите себя в руки, Волков, — проговорил Стив. — Если не желаете, чтобы испытательный срок завершился, не начавшись. Ваша одежда в шкафу. Ксена, его это травмирует.

Она, не переспрашивая, встала и отвернулась к стене.

— Почему же травмирует? — хмыкнул Андрей. — В другой раз я бы... — Он осекся и взглянул на зеркало. — Где мы сейчас? Если не секрет.

— Крейсер направляется к западным берегам Австралии, — сказал Стив.

— Запад Австралии? — Он достал из шкафа шорты. — Случайно не «Голд Сэнд»?

— Не случайно.

— Ясно, круиз по спецлагам продолжается. И сколько еще неохваченных?

— «Голд Сэнд» — последний. У вас одна смена белья, остальное вы купите сами, по своему вкусу. Это для жары, а сейчас только май. В Москве значительно прохладней.

— В Москве?..

— А вы хотели бы жить в Австралии? — Ксена повернулась и посмотрела на Андрея, как всегда, безразлично.

— Я? Нет.

— Тогда почему вы спрашиваете? Ваши новые документы оформлены в Москве, кредитные карты — там же. Здесь вы приобретете билет на самолет и ближайшим рейсом отправитесь в Россию. До вылета вы сможете о себе позаботиться? Насколько вы владеете английским языком? Если угодно, мы вас обучим.

— Вы — меня?.. Английскому?!

— Это займет около часа.

— Справлюсь. Я всю жизнь в Сети.

— Вы самостоятельный человек, — сказала Ксена, снова садясь на кровать. — Разумеется, вы забудете о нашей договоренности так же крепко, как и о своем прошлом. При возникновении какой-либо угрозы вы можете полагаться на нашу помощь, но учтите, что от собственной глупости вас не спасет никто. Провала мы не допустим ни при каких условиях. О нашей гарантии вас уже проинформировали.

— Да, Стив обещал вшить в меня какие-то штуки.

— «Штуки» — неверное определение, но они уже введены.

— Уже?!

— Симбионты находятся в вас, Волков, — подтвердил Стив. — Вывести их из организма невозможно. Не беспокойтесь, вреда они вам не причинят, пока не получат на то приказа. В данный момент они успели восстановить функцию вашей печени и отчасти — простаты.

— Ага, — вякнул Андрей. — Печень у меня и так будто у младенца — после пяти-то лет на постных кашах. А за второе спасибо, надеюсь, еще пригодится, вообще-то, печенка тоже. Я на нее рассчитываю.

Он снова почувствовал себя крысой, на сей раз — крысой благодарной. В первый момент Андрей даже испугался этого, но вдруг открыл, что ненавидеть себя сильнее уже не может: он давно дошел до крайней степени осатанения — не сейчас, раньше. Еще откисая в душистой пене, а затем пользуясь услугами того паршивого стилиста и тех замечательных девчонок. Он уже тогда заподозрил себя в слабости. Продолжал верить, что сдюжит, но... как-то не душой он верил, а лишь мозгами. Не верил, одним словом.

— Если бы вы хоть немножко прояснили... — начал Андрей, но Ксена его прервала:

— Детали вашей работы я пока сообщить не могу. Возможно, вы нам вообще не понадобитесь.

— Вот же счастье... Из тюрьмы выпустили, здоровья прибавили, еще и денег дадите... — На стол упал конверт, и Андрей отрешенно кивнул. — Я возьму. Чего ж не взять, дают — бери. И за все это — «возможно, не понадоблюсь»?

— Вероятность такого исхода мала. Вам следует настраиваться на работу, непростую и напряженную. Но я вас уверяю, что ни одно из заданий не будет направлено против ваших соплеменников.

Раскрыв конверт, Андрей вынул из него то, что ожидал: паспорт, две кредитки, карточку соцстраха и немного наличных. Новые деньги он видел в газете, но держать их в руках ему еще не приходилось. Впрочем, деньги были обыкновенные. Земля уже имела подобный опыт, когда в Европе вводили евро. То же сделали и пять лет назад: общий рисунок на аверсах и национальные символы на реверсах. Банкноты Андрею попались из Кении, Австралии и России. На двух сотнях был изображен Пушкин, на третьей — кенгуру. Динары, рубли и доллары сравнялись в курсе, теперь это было одно и то же.

— А как называется ваша родина? — неожиданно спросил Андрей.

Новые хозяева переглянулись — кажется, он их удивил.

— Это важно? — произнесла Ксена.

— Это интересно.

— У нашей звезды нет названия. Точнее, нет собственного имени.

— Но ведь вы ее как-то называете?

Она задумалась.

— На русский это можно перевести как «светило». В нашем астрономическом каталоге оно стоит под номером один. Но в быту говорят просто: «Светило».

— А планету вы, наверно, зовете «Почвой»?

— «Колыбелью», — возразил Стив. — Кстати, для носителя английского языка ваша версия была бы не так очевидна.

— Мне плевать, я ношу русский.

— И этим вы тоже отличаетесь, — заявила Ксена.

— Вы вербуете только славян? Хотя нет, откуда они в «Голд Сэнде»... Но вы берете на службу исключительно преступников.

— Советую вам отказаться от подобных определений. Мы набираем разных людей. В разных регионах.

— И все эти люди... они чем-то обижены, — догадался Андрей.

— С вами поступили несправедливо, и мы это исправили, — сказала Ксена. — Службу у нас вы расцениваете как предательство, но вы заблуждаетесь. Скоро вы окажетесь на свободе и увидите, что у вас отняла ваша родина. Мы вам это вернули. Мы вправе ждать от вас многого, но какое бы задание вам ни поручили, оно не принесет Земле вреда.

— Полагаю, ваши проблемы связаны именно с оценкой своего решения, — добавил Стив. — Оценка неверная. Вы не можете быть предателем, Волков. Государство, которое вы воспринимали как родину, исчезло. Приговорило вас к пожизненному заключению стало частью Единства. Однако Единство тоже не отменило приговор. Это сделали мы. Гады, — закончил он без иронии.

Ксена поднялась и вручила Андрею трикотажную маску с отстроченными отверстиями для глаз.

— Вашего нового лица на корабле видеть не должны.

— Мы куда-то собираемся?

— Недалеко.

Стив протянул ему документы:

— До скорой встречи.

Андрей, пожав плечами, опустил карточки в карман.

— Вас на самом деле беспокоит то, что творится с моими мозгами? — спросил он у Ксены.

— Ничего особенного, — ответила она уже в коридоре. — Ваша реакция предсказуема.

— Да, я весь предсказуемый. Как параллельные прямые.

— У вас плохо с геометрией, Волков.

— Можете подучить и этому? —съязвил он.

— Сейчас налево.

Ксена шла рядом. Коридор, крашенный в неопределенные салатные тона, был достаточно широким, в нем могли разойтись и трое, не касаясь друг друга, тем не менее Андрей дотронулся до ее ладони.

Она отдернула руку:

— Не нужно!

— Я просто хотел убедиться...

— Есть и другие средства. Такие, как язык. — У трапа Ксена пропустила Андрея вперед. Он замешкался, и она пояснила: — Речь. Если вас что-то интересует, можно задать вопрос.

— А, вы в этом смысле... — Он начал подниматься. Металлические ступени грохотали, и Андрей сомневался, стоит ли кричать на весь корабль.

— Температура тела? — спросила за него Ксена. — Тридцать два и три десятых по Цельсию. Это наша норма. Любопытство удовлетворено?

— Вам должно быть очень неуютно. Здесь, на Земле.

— Мы тщательно готовились.

— Да, Стив говорил. Но я не думал, что ваша подготовка... что она настолько глубока.

— Она глубока максимально. Сейчас направо и дальше по коридору. Для тех, кто попал в экспедицию, нет ничего дороже, чем Миссия. В ней наше предназначение.

— И вы не боитесь мне это говорить?

— Я не раскрываю никаких секретов. Это можно услышать в любом выпуске новостей. Двадцать суток — большой срок. Вы находились в изоляции и многого не знаете.

— Двадцать?

— Мы на вашей планете ровно двадцать суток. Все это время вы отсутствовали.

— Тысяча семьсот сорок шесть, — буркнул Андрей.

— Что вы сказали?

— Я отсутствовал тысячу семьсот сорок шесть дней.

У Андрея зачесался подбородок, и он поднял руку к шапке.

— Не снимать! — приказала Ксена.

— Нет же никого.

— Мы выходим на палубу, там всегда кто-нибудь есть. Не подвергайте их риску, Волков.

— Их? — удивился он.

— С экипажем корабля у нас тоже контракт, но это не тот контракт, что с вами.

— Они у вас вроде парикмахеров, да? С правом увольнения.

— Они не сидели в «Каменном Чертоге»,

— Это была судебная ошибка, вы же знаете. А что, если бы я действительно потопил тот паром? — Андрей замедлил шаг и посмотрел ей в глаза. Васильковые, с длинными ресницами. Холодные, как январское небо. — Если бы я на самом деле убил шестьсот человек?

Ксена прошла дальше и, ожидая Андрея, остановилась.

— Это говорило бы о том, что вы либо неадекватны, либо охвачены какой-то экстремистской идеей, — ответила она.

— Ну и?..

— Безумцы нас не интересуют. Идеи — тем более.

— Вы амнистировали только невиновных? И много нас было?

— Вы один.

— Значит, остальных вы отпустили с Шиашира просто так?

— Мы сочли, что на свободе они принесут больше пользы.

— Вы сочли, и этого было достаточно?

Ксена, промолчав, указала на открытую переборку, из которой тянуло свежим горьковатым воздухом. Сделав широкий шаг, Андрей очутился на квадратной площадке метрах в сорока над водой. Здесь поместился бы десяток вертолетов, но стоял лишь один вертолет, в самом углу. Несколько техников провожали взглядами тающую в небе точку.

— Ваша машина, — сказала Ксена. — Мы будем у берега завтра вечером. Вам нет нужды проводить на борту еще сутки.

— И видеть, кого вы навербуете в Австралии.

— В том числе.

Он посмотрел на людей в черно-оранжевых куртках — те демонстративно отвернулись.

— Что дальше? — спросил Андрей.

— Ничего. Садитесь в кабину. Маску вы снимете после взлета, не раньше. Возвращайтесь в свой город, устраивайтесь. Живите.

— А-а... как же явки?.. Вы дадите мне какой-нибудь пароль?

Ксена встала между Андреем и техниками — подошла неожиданно близко, но все же не настолько, чтобы он мог снова к ней прикоснуться.

— Волков, вы пять лет провели в одиночной камере. Это тяжелое испытание. И сейчас, вместо того чтобы наслаждаться свободой, вы паясничаете.

— Наслаждаться, — мрачно повторил он. — Мне так странно слышать от вас это слово... Помните, вы спрашивали, зачем я качал мышцы, если не надеялся на помилование?

— Вы ответили, что таким образом пытались избежать сумасшествия.

— Завидую вашей памяти. — Андрей звонко щелкнул пальцами и пошел к вертолету. — Я наслаждаюсь, Ксена! Клянусь, я наслаждаюсь! — Потянув за край шапки, он крикнул техникам: — Эй, заткнуть уши! Ксена, не бойтесь, маску я не сниму! Раз вы не разрешили — не сниму. Такие у нас с вами правила. Я буду наслаждаться свободой в маске. Я буду наслаждаться по вашим правилам!

Стиснув зубы, Андрей забрался в вертолет и с грохотом захлопнул дверь.

— Напрасно я это, напрасно... — пробормотал он. — гадюке все по барабану. Ну, летим, что ли?!

— Пристегнитесь, — сказал пилот. — В случае аварии — это не поможет, но таковы правила.

Спустившись в каюту, Ксена достала упаковку дезинфицирующих салфеток и вытерла руки — желание это сделать возникло сразу, как только Волков коснулся ее ладони. Угрозы его кожа не представляла, и поступок Ксены был продиктован исключительно эмоциями.

Она села в кресло и неприязненно взглянула на комок влажной бумаги. Необходимость пользоваться такими примитивными средствами вызывала у нее раздражение: привычные вещи, упрощавшие жизнь, остались дома. Корабль на орбите мог дать лишь убежище, вряд ли что-то большее. Одноименная частица родины была бесполезной, как пустая скорлупа.

Корабль назвали «Колыбелью», другие варианты не рассматривались. Родина строила его долго и тяжело — отвлекая лучших специалистов, выжимая из бюджета последние капли. Кому-то в итоге не досталось ужина, кому-то — медицинской помощи. Родина отдавала больше, чем могла себе позволить, — так она платила за свой последний шанс.

«Колыбель» создавали как самый быстрый корабль. Когда одна десятая фотонного порога обходится в лишний год полета, разгон и торможение становятся сверхзадачей. Конструкторы превзошли самих себя, и корабль по скоростным характеристикам приблизился к перехватчику — 0,95 порога. Главной жертвой пала масса: в «Колыбели» экономили на всем, ради этого экипаж и погрузили в десятилетний сон, похожий на смерть.

Две смены пилотов и два малочисленных отряда — вот все, что позволял сокращенный ресурс. Плюс вооружение, не самое эффективное: на «Колыбель» поставили нейтронный ре-эффектор с истребителя.

Впрочем, для первобытной Земли этого было достаточно.

Придвинув к себе терминал, Ксена отправила анонимный вызов и набрала два слова: «Встречайте Волкова». Затем вновь посмотрела на мятую бумажку и щелчками погоняла ее по столу. Странное место — Земля. В то время, когда здесь сталкивались целые армии, судьбу государства мог решить удар кинжала, нанесенный где-то вдалеке от поля боя, — так говорилось в учебном курсе. Теперь же Война, пылавшая на огромном расстоянии от Земли, Война, поглотившая родину Ксены без остатка, — она тоже зависела от единственного орудия, установленного на «Колыбели». С веками в этом мире как будто ничего не менялось.

На экране высветился ответ: «Волков. Указание принято», и Ксена прихлопнула салфетку.

Один точный выстрел — и родина спасена. Одна ошибка — и родины больше нет.

— Гады повсюду, — сказал бармен, двигая Андрею рюмку. — Свалились на голову... Говорят, всего два десятка. А как будто миллион. Мне даже китайцы не так глаза мозолят. — Он кивнул на монитор под потолком. — Везде они, везде! Переговоры у них опять. У них каждый день переговоры, понимаешь? И о чем они там переговариваются? Миссия у них! Вот только миссии нам и не хватало. Хуже китайцев!

Он произнес это с таким надрывом, что не ответить было бы свинством.

— Не любишь китайцев? — проронил Андрей.

—Теперь они мне как братья! Да мы и есть братья против этих... яйценесущих, п-пёс знает куда кладущих, перепончатых, б-бля, жопокрылых!

— Да вроде нет. Ни яиц, ни крыльев.

— Это снаружи, снаружи! — громко прошептал бармен. — А внутри сопли у них. Сопли вместо души. Они как жабы, понимаешь? Одни рефлексы.

Андрей опрокинул в себя рюмку и меланхолично зажевал маслиной. Бармен, не спрашивая, налил снова.

— У меня друг детства врач, — продолжал он с напором. — В морге работает... ну врач, в общем. Так вот, дружок объяснил популярно: ниже температура тела — значит, все ниже, все прохладней. Любой эстонский тормоз по сравнению с гадами просто мачо, понимаешь?

Андрей скупо усмехнулся.

— Политкорректность не входит в твои обязанности, да?

— А я никому ничего не обязан. С завтрашнего дня.

— Выгнали?

— Сам, сам. Муторно стало. Тошно мне, понимаешь?

— Это — понимаю.

— Поеду к бабке. Бабка старая у меня, но еще живая. Ого-го, какая живая. В Воронеже бабка. Вот туда и поеду. Уже билет есть. — Бармен стукнул по стойке второй рюмкой и, нацедив себе чего-то маслянистого, решительно проглотил. — Вот так вот. Завтра поеду.

Бар пустовал. В соседней стекляшке фастфуда несколько пассажиров азартно кусали гамбургеры, а сюда, к высоким табуретам и крепким коктейлям, не заходил никто. Андрей прилетел в семь ноль-ноль и до восьми оставался единственным посетителем.

Рейс приняли в Шереметьеве-4 — пять лет назад этого аэропорта не было и в помине. На подлете Андрей вглядывался в иллюминатор, но тучи лежали плотно, а когда самолет вынырнул снизу, вокруг был только лес.

Андрей ступил на бегущую дорожку с бесконечно повторяющимся «Welcome!» и через пару минут уже стоял в центральном зале: ни таможни, ни паспортного контроля — кругом автоматические, готовые распахнуться двери.

Заветная мечта туриста исполнилась: он перестал быть туристом.

Андрей был дома, в родном городе родной... когда-то — страны, а теперь — административной макроединицы общего государства. Он торчал посреди зала, как нищий в супермаркете, и не мог сдвинуться с места. Он не знал, куда ему идти — в родном городе родной... единицы.

Стив, напутствуя, велел вживаться и привыкать, как будто Андрей летел за границу. Нет, он летел домой. Но попал... да, в другую страну.

Указатели на шести языках звали во все стороны — влево, вправо, вперед и к эскалатору под землю. Андрей пошел по диагонали, к мигающей неоновой рюмке.

Прежде всего он хотел отделаться от мысли, которая давно не давала ему покоя. Герои прошлых войн терпели пытки неделями, сходили с ума от мучений, но терпели. Они умирали героями. Потом их лица появлялись на мраморе, и не только. Купив билет в Сиднее, Андрей некстати вспомнил одну подмосковную Церковь. Он никогда в ней не был, он видел ее по Инфо, еще тогда, до тюрьмы. Обычная церквушка, маленькая и бедная, с обычными ликами — мудрыми, строгими, далекими, как египетские пирамиды. И вдруг...

Зачем же он это вспомнил-то? Не раньше, не позже, а именно в тот момент, когда купил билет до Москвы.

Теперь, согласившись сотрудничать с гадами, взял да и вспомнил.

...там было еще одно лицо. В ряду местных святых оказался молодой парень: лет двадцать, не больше, камуфляжная куртка, камуфляжная кепи — и сияющий нимб. Лик писали с фотографии, потому что после пяти дней плена лица у него уже не осталось. Зато оно осталось в храме — чистое и спокойное лицо парнишки, сумевшего не предать. Та война, как и все войны, ушла в прошлое, но это прошлое было еще близко, и погибший солдат, сложись у него как-то иначе, сейчас мог бы жить — обычным старичком, без нимба, но с тем же светом в душе.

Вот об этом Андрей и думал, сидя в бизнес-классе «Ила-980». Ему-то понадобились даже не сутки, всего двенадцать часов. Двенадцать часов — Андрей посчитал — от первой встречи со Стивом до взлета с палубы «Адмирала Мельника». Его не мучили. Его купили, как бродячего пса. Купили дешево.

— Еще бутерброд? — раздалось из-за стойки. Андрей дожевал и с трудом проглотил.

— Давай.

Бармен выставил новую тарелку.

— А ты издалека, — произнес он.

— С Дальнего Востока.

— Я и говорю — издалека. Какой-то ты отсутствующий. Вроде наш, а вроде и нет. Много путешествовал?

— Скорее наоборот.

— Это как?

— Я был... в коме.

— Ну! Долго лежал-то?

Андрей посмотрел ему в глаза и молча кивнул.

— Значит, откачали все-таки? — спросил бармен.

— Не уверен.

Бармен, пропустив это мимо ушей, снова налил.

— Мне хватит, — сказал Андрей.

— Не пыхти, я угощаю. С днем рождения! Эй... ты чего, братишка? Тебе плохо?

Андрей залпом выпил, припечатав к стойке банкноту, торопливо покинул бар. Ему было не плохо. Почти хорошо. Как минимум нормально. Он всего лишь улыбнулся — новыми мышцами нового лица. Вернее, собирался улыбнуться, а получилась гримаса боли — Андрей успел увидеть себя в зеркальной витрине.

Ничего, научится. Скоро, нескоро — научится. Зато он догадался — мгновенно, едва заметил свое отражение между горлышек бутылок, — зачем он нужен гадам и почему они при всем своем могуществе набирают на службу аборигенов.

Гады не научатся улыбаться никогда. Возможно, они способны радоваться — где-то глубоко внутри. А возможно, не умеют даже и этого.

«Ниже температура тела — все ниже, все прохладней». Это бармен сказал. Правильно, правильно. Андрей вспомнил, как с ним разговаривал Стив, как вела себя Ксена. Без эмоций. Без чувств. Невозмутимые, как черепахи. Прибыли в количестве двадцати душ... Нет, в душах у них сопли — так сказал бармен, и Андрей не желал с этим спорить. Значит, в количестве двадцати туш. Прибыли. И прибрали к рукам все, что можно. Без жертв со своей стороны. Вероятно, без всякого риска.

Этого они тоже не умеют, сообразил Андрей. И тем более им нет смысла рисковать сейчас, после победы. зачем, если на Земле полно горячего мяса, готового предать? Готового рваться из кожи вон ради чего угодно. Ради любой придуманной цели. Готового убить за любовь.

И даже за бутерброд.

Он направился к вывеске «Аutoпрокат», но на полпути споткнулся. Поначалу он принял это за хмель, однако ощущение было совершенно новым, Андрей даже не знал, с чем это сравнить. Словно ему ввели анестезию — лошадиную дозу, и препарат, распространившись по телу, сработал сразу везде. Так Андрею показалось.

Он начал падать, но успел шагнуть вперед и только потом почувствовал — слишком много, гораздо больше, чем ожидал. Он чувствовал свою кровь. Одеревеневшие мышцы мгновенно оттаяли: рубашка на спине промокла, а с кончика носа крупно капнуло. Андрея бросило в жар — это ему, с очевидным опозданием, сообщили рецепторы. Одновременно появилась бодрость. Нагрянула как что-то постороннее, не спрашивая. И вместе с ней — ясность. Невероятная, кристальная. Андрей вдруг осознал, что он совершенно трезв.

Служащая прокатной конторы продолжала ему улыбаться, хотя из-за паузы улыбка утратила естественность. Но Андрей шел к офису и был потенциальным клиентом, поэтому она все еще растягивала губы — приветливо и слегка недоуменно.

— Здравствуйте. Какой автомобиль вас интересует?

— Да, конечно, — буркнул Андрей. — Сейчас, секунду.

— Может быть, воды? — неискренне озаботилась девушка.

Он скользнул взглядом по прайс-листам и, не запомнив ни одной цифры, погладил лоб. Испарины как не бывало.

Андрей пошатнулся, но вовсе не от выпитого. Алкоголя в организме не осталось ни грамма — это его и потрясло. Водка, даже в малой дозе, не могла сгореть так быстро. И тем не менее она сгорела — где-то по дороге к прокатной конторе, между десятым и двенадцатым шагами. Во рту сохранился лишь привкус ветчины и маслин.

— Пожалуй, — глухо произнес Андрей. — Водички, да.

— Какой автомобиль вас интересует? — повторила девушка, протягивая ему стакан.

— Требуется машина, которой можно управлять, выпив пол-литра. Водки, — добавил он серьезно,

— Сожалею, таких автомобилей не существует. И мотоциклов. И, думаю, даже велосипедов. — Она опять улыбнулась. — Но ведь вы трезвы? В противном случае мы не подпишем контракт, не говоря уже о выдаче ключей.

— Я должен был сообразить. — Подмигнув, Андрей двинулся к выходу.

«Должен был. Должен был сам. Сам! А не позволять этим... симбионтам решать за меня, когда я могу быть пьяным, а когда не могу. Ну правильно: какая машина, если я час в баре просидел, да не без толку. Но я должен был сам. И раньше, чем симбионты. Так что же это теперь?..»

Он потерянно остановился у выхода. Стеклянные створки разъехались и замерли, мимо прошло несколько человек.

«Теперь так и будет, — заключил Андрей. — Подстраховка и гарантия — все, как обещал Стив. Разве он похож на пустозвона? Совсем не похож. Сказал, что симбионтов нельзя вывести из организма. И это может быть правдой. Почему бы нет? Очень может быть, значит, они во мне навсегда. Симбионты... Крепкое здоровье и полный контроль над ситуацией. И надо мной, вероятно, тоже».

Андрей вышел на улицу и глубоко вдохнул. Ему подумалось, что сейчас должен вернуться хмель: зачем быть трезвым, если отказался брать машину?

Некоторое время он действительно ждал: черт их знает, этих симбионтов, могли ведь и впрямь синтезировать украденный у организма спирт из сахара или чего-нибудь еще...

Опомнившись, Андрей сел в такси,

Машина спустилась по эстакаде, миновала развязку и выехала на трассу. Таксист не лихачил и держался в среднем ряду, Почему — Андрей понял чуть позже.

— Давно в Москве не были? — осведомился водитель, — Если не торопитесь, могу покатать по новым районам.

— По новым? Что в них интересного?

— О, да вы не просто давно, вы очень давно здесь небыли!

— Не надо, — сказал Андрей, отворачиваясь. Кроме пыли все было на месте: рекламные щиты с мылом и сигаретами, шоссе — расширенное, но так же забитое автомобилями, нервная река сияющих на солнце капотов. Некоторые модели Андрей раньше не видел, но сейчас он не признавался в этом даже себе,

Он надеялся, что его возвращение в родной город будет каким-то иным — не сказочным, это уж слишком. Не феерическим, но хотя бы радостным.

Радости Андрей не испытывал.

— Я приторможу, — предупредил водитель.

— Это зачем?

Вместо ответа он ткнул большим пальцем за плечо. Позади следовала черная «Волга» с мигающими фарами.

— Ну и что? —сказал Андрей.

— Сигналят. Это нам.

— Да мало ли!..

— Не мало, — возразил таксист, прижимаясь к обочине. — Тачку с такими номерами игнорировать нельзя.

— А кто это?

— Они сами вам объяснят.

— Мне?! Почему не тебе?

Водитель вздохнул с непонятным упреком.

— Давайте сразу и расплатимся, — сказал он. — А то правда, мало ли что...

«Волга» проехала вперед и тоже остановилась, Из нее не спеша выбрался мужчина, высокий и угловатый, как картонная тара. Стекла у «Волги» были тонированные, но Андрей хорошо видел, что в салоне больше никого нет. Незнакомец, не захлопывая дверь, двинулся к такси. Расстегнутый плащ вспархивал каждый раз, когда мимо проносился автомобиль. Мужчину это не заботило, он лишь поправлял левую полу — одним и тем же движением.

— Андрей Волков? — Он предъявил карточку с тисненым глобусом, — Волков? Отвечайте!

— Ну.., да, Волков.

— Департамент Государственной Безопасности. Майор Канунников.

— А я-то думал, что вас давно разогнали,

— С возвращением, Андрей Алексеевич, — улыбнулся майор.

На пустом поле монитора выскочили два слова: «Волков прибыл», и Ксена, скинув халат, легла в кровать. Обычно сон приходил в течение минуты — валяться впустую Ксена не любила даже на родине, но сейчас она засыпать не торопилась: нужно было осмыслить ситуацию. В то же время она понимала, что информации недостаточно и что это будет не анализ, а гадание — одна из причуд земной культуры.

Ксена мучительно перевернулась на спину.

Сомнения... Стив был прав: на Земле все пронизано неопределенностью. Они могли перетряхнуть Волкову память, но неизвестно, к чему бы это привело. Возможно, к осознанию им того, что он раскрыт, и к смене тактического рисунка... если у него есть какая-то тактика. Если он вообще тот, кого они искали.

Ксена перевернулась на бок и обняла подушку. В Москве давно был день, а сюда, на западное побережье Австралии, только-только явилась ночь. Привычка к режиму взяла верх, и Ксена уснула — пролежав всего полторы минуты. Тратить время на бесплодные умствования она не позволяла себе даже дома.

Канунников запарковался у кафе и жестом предложил выйти.

— Машина служебная, — пояснил он на улице. — Я ее проверял, но в салоне о серьезном предпочитаю не говорить.

— Зачем тогда проверяли?

— Хороший вопрос. — Майор рассмеялся и показал на угловой столик. — Думаю, сюда.

Кафе стояло на возвышенности, вокруг террасами спускались открытые площадки. Андрей не помнил этого места и вообще не понимал, откуда в тесном городе возник пустой холм. Отсюда были видны две старые высотки, между ними, в районе Сухаревской, выросли настоящие небоскребы — башни, квадратные в сечении, одна повыше, другая пониже. Младшая была еще недостроена.

Официантка принесла заиндевевшую бутылку и большое блюдо с закуской.

— На брудершафт пить не будем, — сказал Канунников и, не дожидаясь Андрея, влил в себя рюмку. — Но первая тем и хороша, что после нее можно перейти на «ты». Николай.

Он протянул через стол руку. Андрей, помедлив, ответил.

— А вот чем хороша вторая, — продолжал майор, — так это тем, что после нее появляется настроение. — Он поднял рюмку и, снова не чокаясь, выпил.

— Вам же за руль. То есть тебе. Тебе за руль.

Канунников скривился и подцепил с блюда ломтик буженины.

— Ты кушай, кушай, — сказал он, активно пережевывая мясо. — И пей. Нам теперь можно,

— Нам?..

— Я же видел, как ты в баре подвис. На целый час. Ну и после — тоже все видел. А ты решил, что мы случайно пересеклись? Ехал я за молоком, гляжу: ба! шпиён Андрюха Волков! — Канунников плеснул себе еще и выпил, опять в одиночку. — Кстати. — Он похлопал себя по щеке. — Не жмет? Нормально?

— С мимикой проблемы. Особенно с улыбкой.

— Знаю. Я им предлагал другие типажи разрабатывать — шведов мастырить, финнов. От таких особых эмоций никто не ждет, можно и сачкануть.

— Наверно, это идея.

— Вот и я думал — идея. Оказалось — детский сад. темперамент у тебя свой остался, не северный. Пришлось бы на седативные препараты падать. Чтобы соответствовать образу.

— Симбионты любое дерьмо из организма выведут — осторожно произнес Андрей.

— Водка здесь хорошая, — заметил Канунников, наливая. — Не всякое дерьмо во вред.

— А кто это решает — что во вред, а что на пользу?

— Андрюша, давай-ка выпьем. За встречу, за знакомство. Я смотрю, ты все очухаться не можешь? Меня в свое время это тоже впечатлило. Моментальное протрезвление бьет покруче нового стакана, Но волшебства тут нет, существует масса психотехник, которые еще и не то позволяют проделывать. Я?.. — Николай перехватил вопросительный взгляд и весело отмахнулся. — Это у резидентов, а мне зачем такое чудо? Я простой опер. Тебя что-то напрягает?

— Мне не нравится, что в моем теле копошатся какие-то.,.

— Симбионты. Так их называют гады, и нам не остается ничего другого. — Майор пожал плечами и снова налил. — Донт уорри, Андрюша. Вот представь: ты что-нибудь съел... — Для наглядности Николай отправил в рот пару кружочков колбасы. — Ты что-нибудь съел, и желудок начал переваривать. Он у тебя спрашивает, какие ферменты ему выделять? Не спрашивает. Переваривает и помалкивает. А если спросит? И пока не ответишь, работать не станет? А тут еще и почки поинтересуются: Андрей Алексеич, нам мочу фильтровать или пока не надо? А к ним и сердце: напомни, дорогой товарищ, сколько сокращений в минуту делать? Догоняешь, нет?

— Короче, симбионты трудятся во имя моего же блага.

— Трудятся. И обвинять их в саботаже оснований пока нет. Времени на проверку у нас не было, но...

— У вас и выбора не было, — подсказал Андрей. Канунников засмеялся, но вдруг посерьезнел, словно заметил поблизости начальство.

— Не было, — подтвердил он и, цыкнув, снова увлекся закуской.

Андрей отстраненно повозил рюмку по столу. Пить понарошку, зная, что все не впрок, не хотелось. Николая это не смущало: он уже прикончил полбутылки и, судя по темпам, оставлять не собирался.

На первый взгляд ему было лет тридцать семь, но, присмотревшись, Андрей сообразил, что майор старше. Обманывала фигура, обманывало мощное, но не пухлое лицо и волосы — коротко стриженные, но все равно вьющиеся. И даже его суетливость. В Канунникове обманывало все.

— Аппетитом ты не обижен, — заметил Андрей.

— Язва. Восемь лет без колбаски, без ветчинки. Ни пива, ни воблы, Вообще ничего. Питался, как грудник. Чуть на пенсию не списали.

— А физиономия у тебя своя.

— Естественно, — ответил Николай, деловито оглядывая блюдо. — От кого мне прятаться?

— Но симбионтов тебе все-таки ввели.

— А то! Это их условие. Да и нам спокойней.

— Я не пойму, Коля... Тебя что, на язву купили? В смысле, на выздоровление?

Канунников замер и, воззрившись на ломтик сала в руке, положил его обратно в тарелку.

— Меня никто не купил, — раздельно произнес он. — и даже тебя, зэк из спецлага. Даже тебя — не купили.

— Ну да. Нам просто предложили. А мы не отказались, Но ты, рожа гэбэшная, виноват в сто раз сильней — я то хоть присягу не давал.

Канунников вытер губы и смял салфетку. Андрей ждал взрыва, но майор вновь рассмеялся, на удивление искренне.

— В армии ты что давал — обет безбрачия? А вот за «рожу» в следующий раз... получишь в рожу, ясно? Предать, Андрюша, это значит сделать что-то во вред. Я всего лишь помог выйти на свободу одному паршивому зэку, посаженному за то, за что раньше порвали бы в клочья. — Майор посмотрел на него без злобы, мягко. — Помог, потому что вреда от тебя точно не будет. А польза не исключена.

— И в чем она, моя польза?

— Спроси чего полегче.

Андрей заглянул в рюмку и все-таки выпил.

— В голове не укладывается, — вздохнул он. — Если бы я верил во всякую хрень, то решил бы, что нахожусь на другой планете, или не знаю... в другом измерении. Или подумал бы, что мне все это снится. — Он по примеру майора налил себе еще. — Я должен тебя ненавидеть, потому что вы, спецура, упекли меня в лагерь. Я должен тебя благодарить, потому что, оказывается, это ты помог мне выйти. Я должен презирать тебя как предателя. И скорее всего я обязан тебе подчиняться. При этом ты даже не знаешь, чего они от нас хотят.

— Не то чтобы знаю... Представляю. Хотя и смутно. Сейчас объясню. Но для начала тебе придется кое-что переключить в мозгах. Всякая хрень, в которую ты не верил. Еще месяц назад в нее не верил никто, кроме шизиков, но последние три недели она здесь, с нами. Хрень, — повторил майор. — Вот такая вот хрень, Андрюша. И не верить в нее уже невозможно. — Он опрокинул в себя рюмку и занюхал скомканной салфеткой. — После Объединения Земли разведспутники никто не ликвидировал. Это не елочные игрушки, их до следующего года в коробочку не уложишь. Можно было снять с орбиты, утопить в океане, но зачем? Такие деньги на ветер. Спутники перепрофилировали — настолько, насколько смогли. Навигация, связь, погода и... еще кое-что, конечно. Не все из них пригодились, например — системы раннего оповещения. Однако они продолжали работать, просто потому, что у спутников хороший ресурс. К чему это я? К тому, что вокруг планеты вращаются сотни глаз. Наши недремлющие очи, — усмехнулся Николай. — И все равно они проморгали. Вернее, доложили: на орбите объект. Крупный, неопознанный, явно пилотируемый. Но доложили, когда он там уже был. Откуда взялся — неизвестно. Возник. А вскоре к Президенту пожаловала делегация.

— К Виктору Кастелю?

— Других президентов у нас уже нет. Те, кто пытался эту делегацию остановить, погибли на месте. Гады не нападали, они лишь расчищали себе путь. Пятеро. Всего пятеро, Андрюша. За десять минут они уничтожили роту бойцов, каждый из которых сам стоит роты спецназа. Пятеро гадов, ясно тебе? Их даже не ранили. А когда прибыло подкрепление, они уже беседовали с Президентом. О чем, тебе интересно? Они устроили настоящее шоу. Расстелили перед Кастелем карту Центральной Африки и маркером написали... его же маркером на шести земных языках написали: «Мы вам не враги». Потом обвели все это в квадрат и попросили очистить территорию от людей. Не на карте, понятно, а в Африке. Дали два часа. Там народу-то почти не было — археологическая экспедиция, и все. Эвакуировали, успели. Приняли за голый понт, но решили не рисковать. А через два часа... Знаешь, что там появилось? Не на карте, а прямо вот в Африке.

Андрей прикусил губу.

— Они это сделали за секунду, — тихо произнес Канунников. — Корабль гадов дал один залп, больше мы ничего не зафиксировали. Теперь на том месте лежит сплавленная плита площадью в пятьсот квадратных километров. Кусок желтого стекла, и в нем выжжена та же фраза на шести языках, Он застывал несколько дней, буквы расплылись, но прочесть их можно и сейчас. А тогда, сразу после выстрела... Спутники передали высотные снимки, и выжженная в пустыне площадка точно совпала с квадратом на карте. Представь, что тогда почувствовал Президент... — Николай ковырнул в зубе и разлил по рюмкам последние сто грамм. — Вообрази: к тебе домой является человек и ради демонстрации рушит мизинцем капитальную стену. А потом говорит: попробуй меня выгнать. Если ты, Андрюша, герой, ты можешь умереть как герой, Других возможностей у тебя нет. Но помни, что у тебя есть семья, которую ты погубишь своей самоотверженностью. Думаю, примерно это он тогда и почувствовал, наш старенький Кастель. Тем более что гады ничего особенного не требовали.

— Совсем ничего? — удивился Андрей.

— Кастелю сказали то же, что и тебе, в сущности. И мне. Мол, у них на Земле свой интерес, но с нашим интересом он не пересекается, Советовали жить спокойно и счастливо, а вот пытаться от них избавиться — напротив, оч-чень не советовали. Потому как в случае чего они нам и вторую плиту оформят, могильную. На месте какого-нибудь города. А могут и десяток. Им, видишь ли, прока в нашем существовании нет. Но и в нашей гибели — тоже. Им абсолютно все равно, живы мы будем или мертвы. Но они как бы не возражают, чтоб мы пожили.

Высморкавшись, Канунников с нетрезвой печалью посмотрел на Андрея.

— Скажи мне теперь, дружище, что — предательство, а что — не предательство? Где вред родине, а где польза? Если ты борец за свободу, организуй против гадов теракт, опыт у тебя имеется. Но учти, что в ответ на твою акцию они сожгут Лондон. Или Лондон тебе не родина? Ну сожгут Москву, если есть какая-то разница. Ты, Андрюша, пока на шконке околачивался, много любопытного пропустил. Это были такие пять лет!.. Но последние двадцать дней стоят целого века. А может, и всей нашей истории. Мы — люди — такой затрещины не получали никогда. Каким бы геноцидом мы ни занимались, это все были бирюльки. Семейные ссоры. А сейчас... вот мы сидим, как дикари у костра, пыхаем своей дурацкой трубкой, а над головой у нас — истребитель. А мы привыкли, что круче топора ничего нет.

Майор погладил подбородок и подмигнул проходившей официантке.

— Хотя не исключено, что тебе-то как раз повезло, — произнес он, наливая из новой бутылки. — Не застал ты этого кошмара.

— Воображаю, — мрачно отозвался Андрей.

— Что здесь творилось... Невозможно описать. Тот квадрат в пустыне показывали целый день. А вечером гады обратились к человечеству — на восьмидесяти языках и без всяких переводчиков. Сказали... ну, то же самое и сказали: все хорошо, мы вам не враги. Мы, говорят, не то чтобы ваши хозяева теперь... но как бы слегка воспитатели, да... Но до-обрые, добрые. И справедливые. За просто так сечь никого не станем, только За провинности. А вообще-то мы здесь не для этого. Мы, говорят, понаблюдать прилетели. Зачем — не вашего умишка дело, так что не берите в голову. — Николай с отвращением выпил и с неменьшим отвращением закусил. — Передача по всем каналам шла.

В одиннадцать тридцать началась, в одиннадцать тридцать пять закончилась. Краткость — сестра таланта, мать ее. Той ночью в Москве спали только дети и слабоумные. Думаю, так по всему миру было. Кризисные социологи предсказали волну самоубийств. В Госбезе объявили «большой сбор». Не только мы на ушах стояли — вообще все службы, вплоть до ветеринаров. Ждали. Морги и крематории взяли под охрану, как стратегические объекты. Все овощехранилища освободили. Прости за подробности, но в городе было уже довольно тепло, и даже сотня брошенных трупов могла привести к последствиям совершенно диким. А утром...

— Кажется, я догадываюсь.

— Нет, Волков. Ни хрена ты не догадываешься, дружок. Утром оказалось...

Андрей тихо склонил голову,

— Оказалось, — повторил майор, — что все в порядке. Народ попер на работу. Злой и невыспавшийся. В транспорте только о вчерашнем и судачили, но при этом все ехали на свои места. Никаких эксцессов, никакой волны, Наши аналитики... они просто ошиблись.

Николай достал пачку сигарет и, неумело пряча зажигалку от ветра, прикурил. Пару минут он щурился на солнце, коротко затягиваясь и выпуская маленькие облачка дыма.

— Что дальше? — спросил Андрей.

— Вечером люди опять прилипли к экранам, как будто им обещали целый сериал. Ничего не было. Ничего. То есть было, конечно, — репортажи, интервью... не с гадами, а с нашими. — Что-то вспомнив, майор фыркнул. — В прошлом году скандал в парламенте случился. Сенатора зажопили с двумя несовершеннолетними.

— Я читал.

— Вот это была бу-уча! — упоенно протянул Канунников. — Казалось, сейчас, прямо на твоих глазах, перевернется мир! А тут, понимаешь ли, такое дело: нас всех поимели. Всех до единого. А мы и не испугались толком.

— Это шок. Пройдет.

— Думаешь?

— Уверен.

— Ну пройдет, и что потом? Наконец-то начнутся массовые самоубийства? Но разве это благо? Или что — гражданское неповиновение, тотальная партизанщина? Это все против нас же самих. А против гадов... Да что мы можем-то? Они неуязвимы. Они в гостях, им здесь ничто не дорого.

— Полагаю, наш разговор записывается? — равнодушно произнес Андрей. — Тогда для протокола: я сделал то, что сделал. Мне противно, но меня это не оправдывает. И тебя тоже, майор Государственной Безопасности.

Николай воткнул окурок в тарелку.

— Во времена репрессий многие священники сотрудничали с Конторой, — сказал он, помолчав.

— Когда это было! О чем ты вообще?

— Не так уж и давно. Полтора века — не срок. Люди несли Слово Божье, а потом несли рапорта в гэбэ. Были они предателями или нет? Те, кто работал на Контору, загубили свои души. Но они таким образом сохранили Церковь. Удержали веру от ухода в катакомбы, оставили ее доступной всем, а не узкому кругу. Может, Как раз это и было подвигом? Не геройская смерть за себя, а мучительная жизнь для других?

Андрею почудилось, что Канунников собирается перекреститься, но тот вытащил новую сигарету.

Нужно сохранить родину, — сказал майор. — Сохранить землю, на которой мы живем. Изнасилованную, заплеванную, какую угодно. Пока есть она, есть и человечество. В будущем наших имен не вспомнят, и вопрос о том, какую цену мы платим сейчас, никого не волнует. Вопрос только один: что нам удастся сберечь для следующих поколений. И здесь любые затраты оправданы. Любые, Андрюша.

— Тебя послушать, так мы гордиться должны. Это что, позиция государства?

— Позиция у государства сейчас одна: коленно-локтевая. То, что я говорю, — это всего лишь трезвый взгляд на вещи.

Официантка, проходившая за спиной у Канунникова, уловила последнюю фразу и вздернула брови. Майор не был трезвым, и уже давно. Его движения сначала приобрели, а затем утратили плавность; взгляд все чаще цеплялся за девушку, сидевшую у дальнего столика.

Андрей и сам был пьян, но это относилось лишь к телу, мозги же оставались ясными. Он сознавал, что при первой необходимости к нему вернется такая координация движений, которой позавидует военный летчик. Именно эта мысль не позволяла Андрею расслабиться до конца, точнее не давала забыть, что любое расслабление — обман.

«Интересно, — думал он, — могу ли я это регулировать? Могу ли протрезветь наполовину? И к кому мне в таком случае обращаться? Эй, как вас там? — Он внутренне усмехнулся. — Симбионты! Прием!»

Изнутри не ответили. Алкоголь продолжал циркулировать в организме, почти не касаясь сознания, но приводя вестибулярный аппарат в соответствие с количеством потребленного.

«Никто не пьет, чтобы падать харей в салат. Люди пьют, чтобы отвлечься, развеяться. Но мне это уже недоступно...»

Андрей отодвинул рюмку в сторону.

— Что нужно гадам на самом деле, они не говорили? — осведомился он.

— Они и не скажут.

— Но предположения есть?

— Тут и предполагать особенно нечего. Прилетело два десятка особей. — Канунников влил в себя очередные пятьдесят грамм — меланхолично, словно подавал налоговую декларацию. — Дипломатическая миссия у них. Но они называют ее просто Миссией.

— Разница есть кое-какая, — кивнул Андрей.

— Есть, есть. В этом они кумекают. Они вообще во всем кумекают. Молодцы ребята.

— Прежде чем появиться открыто, они проводили разведку.

— Вот и я о том же. Сейчас мы приходим к выводу, что работали они тут плотно. И очень долго.

— Стив мне так прямо и сказал.

— И мне сказал, Но я имею в виду, что долго — это, очень долго. Очень.

Андрей подался вперед.

— Несколько десятилетий, — произнес Канунников. — Возможно, еще дольше. Сколько точно — неизвестно. Ни одна из спецслужб никогда на них не выходила. Они не просто жили среди нас, они были частью человечества. Гады внедрились так глубоко, что мы и сейчас не знаем их источников. Зато они знают про нас все. Нашу историю и наши языки. Нашу психологию, наши страхи... Они изучали нас столько, сколько им было нужно. И если они приступили к своей Миссии значит, непроясненных вопросов у них уже не осталось. Убийственный расклад: гады готовятся к колонизации, мы это видим, но ничего не можем поделать.

— Колонизация — это для них.

— Для нас — оккупация, — поддержал Канунников,

— Это и есть их цель?

— А что, возможны варианты? Не за нефтью же они прилетели. И вряд ли за брюликами, — добавил майор мрачно. — Им нужны новые территории, это единственное объяснение.

— Ну тогда кобздец, — объявил Андрей. — И какого хрена ты меня тут пафосом накачиваешь? Хотят забрать планету — заберут. Да они ее уже забрали! Только люди глазам не верят. Во! — Он махнул на стоянку возле кафе. — Подъезжают. Жрать они собираются. А что? Здесь воздух. И вид неплохой.

— Что ж им теперь, не жрать? — зло проговорил Николай. — Удивляешь ты меня, Волков. Ты оттрубил пятерку в спецлаге, без шансов на помилование, но не потерял человеческого облика. Во что-то верил, значит? Так почему теперь мы должны сдохнуть заранее? Пока не настал Апокалипсис, не нужно ощущать его как реальность. Он может быть в шаге от тебя, но и это не конец. Мы живы, мы до сих пор живы. — Майор постучал по столу. — И... мы все-таки им нужны. Иначе зачем они создают эту структуру? Весьма любопытную; кстати. Состоящую из политиков, ученых, офицеров... — Он широко улыбнулся. — И опаснейших преступников.

— Много нас?

— «Вас» или «нас»?

— Всех.

— Пока считаем на десятки. Что будет дальше, сколько им еще понадобится народу — они и сами не знают. Вероятно, они ждут встречи с чем-то таким, против чего без нашей помощи не справятся.

— Об этом я уже думал. Но если гады настолько могущественны, чем мы им поможем? Да и с какой стати мы должны им помогать?!

— «Враг моего врага — мой друг»? Не всегда, Волков. Что, если речь идет о простой конкуренции между гадами и... другими гадами, допустим?

— Будут драться, как два кобеля за суку, а нам останется сидеть в сторонке и не тявкать.

— Не исключено и такое. Вот чтобы мы в сторонке не сидели, они нас и прикармливают. Но это лишь версия.

— Угум... — Андрей подвинул к себе рюмку. — Жизнь наполняется смыслом. Бороться зато, чтобы достаться не этим, а другим, которые без яиц, но с крыльями,

— Почему с крыльями? — не понял майор.

— Или все-таки с яйцами. — Андрей выпил и попробовал улыбнуться.

— Не пугай людей, Волков.

— Хреново у меня получается?

— Научишься.

Канунников прикрыл глаза и замер, а когда очнулся, его взгляд стал свежим, как утреннее небо. Пьяный румянец сменился бледностью, но спустя мгновение прошла и она.

— Пора мне. Да и у тебя сегодня дел немало, — сказал майор, и Андрей вдруг почувствовал, что тоже трезвеет. — Это не я, это ты сам, — ответил Канунников на его недоумение. — Учись осознавать свои потребности. — Он кивнул и направился к «Волге». — Я тебе позвоню,

— Куда?

— Туда, где ты будешь.

— Постой-ка, Николай! — Андрей догнал его у машины и схватил за рукав. — У нас двести человек сидело. В одном только «Каменном Чертоге».

— Ну и что? А-а! Уже посетили мысли о собственной избранности? Меня тоже посещали. Выкинь это из головы.

— На Земле много осужденных.

— Ты не единственный, кого прикрутили, успокойся.

— Зачем ты меня вытащил?

— Ты что, недоволен?

— Зачем ты меня вытащил? — упрямо повторил Андрей.

— Сам посадил, сам и вытащил, — помолчав, ответил Канунников. — Хотя сажал не лично, а в составе следственной группы.

— Тогда мне тем более непонятно...

— Хорошо, поясняю. — Николай сжал челюсти, и проступившие желваки на мгновение сделали его лицо прямоугольным. — Ты, Волков, больной, но не глупый. В некоторых обстоятельствах такие люди незаменимы.

— Я не Волков, Коля. И ты это знаешь.

— Естественно, знаю. Но не помню.

— Как это?

— Стив посоветовал забыть.

— Стив посоветовал, и ты забыл, — сказал Андрей. — А если он попросит упечь меня обратно в лагерь или вообще прикончить?

— Не переоценивай своей значимости.

— Я спросил: ты выполнишь любое указание гадов?

— Ты сам-то как думаешь? — Канунников отодвинул его в сторону и уселся за руль. Прежде чем захлопнуть дверцу, он посмотрел Андрею в глаза. — Правильно думаешь, Волков.

— Здравствуйте, Трайк. — Ксена прищурилась: в каюте было темно, лишь на столе светился прямоугольник монитора. Чересчур ярко. — Трайк, я вас слушаю.

— Не хотел вас будить, простите.

— Ну, продолжайте. — Она поморгала, окончательно просыпаясь. — Для того и разбудили, чтобы извиниться?

— Нет. Я счел необходимым высказать некоторые сомнения.

— И вы, Трайк? О, боже!

— Ксена?..

— Не обращайте внимания, это из учебного курса. Так что вы хотели?

— Поступила информация из Федерального бюро расследований. В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе появились проповедники, представляющие некую Церковь Последней Истины. Я бы не стал вам об этом сообщать, и ФБР не стало бы сообщать мне...

— Если бы это не касалось Миссии. — Ксена села в постели. — Доктрина христианская?

— В принципе да, но...

— Без подробностей, Трайк.

Офицер понимающе кивнул.

— Речь идет о Втором Пришествии, — сказал он.

— Занятно.

— Ксена, я серьезно. Мотив Страшного суда в земной культуре обыгрывается очень давно, эмоционально люди к этому готовы. И не только христианский мир.

Вполне ожидаемая реакция. Ничего, человечество пережило массу духовных кризисов, переживет нынешний. Возникновение новых религиозных течений предсказано нашими наблюдателями.

— Не слишком ли рано? — спросил Трайк. — Мы провели на Земле меньше месяца.

— После слияния государств культура несколько застоялась и теперь жадно поглощает новую пищу. В конце концов, она усвоит и Миссию. Лучше скажите: как относится к этой секте само ФБР?

— Прежде чем начать к ней как-то относиться, они желают узнать наше мнение.

— Похвальная лояльность. — Ксене надоело щуриться на монитор, и она зажгла свет. — Наблюдатели во многом недооценили Землю, не правда ли?

— Человек из ФБР намекал, что Бюро готово оказать этой церкви помощь. Вопрос лишь один: в каком объеме.

— Пусть закроют, — без раздумий ответила Ксена. Трайк приподнял бровь. Он был поражен.

— М-м-м... До тех пор, пока Церковь Последней Истины не вступит в конфликт с законом, принципы демократии не позволят ее преследовать.

— А поддерживать ее силами спецслужб эти принципы позволяют? Секту необходимо ликвидировать. Миссия не заинтересована в сопротивлении, но еще меньше нам нужны подобные спекуляции. Культурный шок и без этого слишком велик. Секту ликвидировать, — уверенно повторила она.

— Принято. — Трайк на мгновение опустил глаза.

— У вас что-то еще, — поняла Ксена.

— Да. Именно о сопротивлении я и хотел поговорить. Точнее, о его отсутствии. Меня как командира отряда это смущает.

— Возможно — радует? Трайк, вы ничего не перепутали?

— Смущает. И вы понимаете, о чем я. Речь идет не о каких-то подпольных организациях...

— Они уже созданы, — вставила Ксена.

— Я имею в виду общественную реакцию, — закончил Трайк.

— Действительно, мы настраивались на мощный всплеск самосознания. И, не дождавшись, немного растерялись. Это не страшно.

— Наблюдатели предсказывали проявления враждебности по отношению к Миссии.

— Все еще впереди.

— Не думаю. Наши с вами учебные программы отличаются, но...

— В этой области — не существенно.

— Вот и я о том же. По информации, усвоенной нами в полете, население должно выказывать крайнее недовольство. Однако недовольства нет, и у меня возникают сомнения в компетентности наших наблюдателей. Или в добросовестности. — Трайк машинально перешел на английский, хотя из вежливости начинал разговор по-русски. — Полагаю, вам известно, где они сейчас. Я хотел бы с ними встретиться.

— Это невозможно.

— Для меня?

— В том числе и для вас.

— Ксена, я боевой офицер. Если бы вы знали, какие…

— Знаю, — перебила она. — Также я знаю, что послужной список Стива не в пример эффектнее вашего, но командир первого отряда не позволяет себе ссылаться на былые заслуги.

— Я лишь хотел сказать, что мне доверяли весьма значительные секреты.

— Никто не ставит под сомнение вашу преданность Родине, — смягчившись, ответила Ксена. — И если я говорю вам, что вы не можете встретиться с нашими наблюдателями, это означает только одно. — Она сделала паузу. — Вы не можете с ними встретиться, Трайк. Лучше доложите о своих успехах.

Тот скрыл недовольство, но так, чтобы Ксена заметила.

Ксена заметила, но так, чтобы он понял: это ей безразлично.

— «Скай Фикшн» отработан, — медленно проговорил Трайк. — Выбрано шесть заключенных, все будут представлены вам не позже завтрашнего дня. В данный момент мы направляемся к лагерю под Тегусигальпой, это последний пункт нашего маршрута.

— В таком случае счастливого пути. — Она прервала связь и поправила подушку.

О том, что с военными будет трудно, Ксена знала заранее и заранее догадывалась, что гражданских на Землю не пошлют: на Колыбели вряд ли остались толковые специалисты, не надевшие офицерский китель. Даже наблюдатели, отправленные на Землю много лет назад, числились по оборонному ведомству. Военные психологи, военные социологи, военные культурологи... историки и те — военные. Целая армия, получившая билет в один конец. Лучшие офицеры, оторванные от Войны. Точное количество наблюдателей Ксене было неизвестно, потому что оно было непринципиально. Последний резидент — Малахов Олег Дмитриевич, бизнесмен и филантроп, почетный житель города Иркутска, — умер в возрасте восьмидесяти девяти лет, не дождавшись «Колыбели» совсем чуть-чуть. С симбионтами в крови он мог бы дотянуть и до ста, но во время отправки наблюдателей об этой технологии еще не мечтали. Их забросили, как забрасывают обычных шпионов, с той лишь разницей, что вместо корабля на орбите Земли остался крошечный ретранслятор.

Это было первое массовое внедрение, но прежде на Земле уже поработали разведчики, и наблюдатели летели не на пустое место. Легализоваться и набирать аналитический материал — вот все, что от них требовалось. Объем информации, переданной ими через спутник, не поддавался оценке. На Колыбели его обрабатывали сотни специалистов, однако никто не мог поручиться, что эти данные найдут практическое применение.

Миссия планировалась как чрезвычайный шаг, и, хотя данных было уже достаточно, старт корабля откладывали до самого последнего срока — минус десять с половиной лет от критической точки прибытия. Появляться на Земле позже не имело смысла: еще месяц, и Миссии здесь нечего было бы делать. Когда погиб Шестой Флот, стало ясно, что Война со Сферой проиграна, и «Колыбель» стартовала. Наблюдателям послали уведомление, которое ненамного опередило сам корабль и никого уже не застало.

Они прожили жизнь среди людей — почти как люди — и умерли так же. Шифрованные списки в секретных документах — на родине, и прах под плитами с чужими именами — здесь, на Земле. Эти герои сделали все, что могли, дальнейшее зависело только от Миссии, и, судя по первым итогам, наблюдатели работали не напрасно.

— Прошу сюда, здесь вам будет удобно. Это самое качественное жилье, которое мы смогли найти в Москве — Стив посторонился, пропуская Ксену в квартиру. Недавно реконструированное здание, исторический центр. Река. — Он махнул на окно, жест получился нелепый. — Но лучше бы вам вернуться на «Колыбель», — добавил он.

— И смотреть с орбиты, как вы тут терзаетесь? Я слишком гуманна. — Ксена убедилась, что вид из окна неплох, и, мгновенно потеряв к нему интерес, принялась обходить комнаты.

— Терзаюсь?..

— Вы сами говорили, что вас гложут сомнения. Разве нет?

Стив не понял, шутит ли она, и отметил, что это с ним не впервые.

— Жилье вас устраивает? — спросил он, следуя за Ксеной в спальню.

— Исключая излишества — да. Зачем мне такая площадь? — Она резко обернулась, и офицер чуть не наткнулся на ее грудь. — Здесь можно с комфортом разместить десяток персон. А если в казарменном порядке, то и полсотни. Своим солдатам на родине вы предоставляли такие же условия?

— По обстоятельствам, — глухо отозвался он.

— Обстоятельства таковы, что мы не можем позволить себе оккупантских замашек. Если только мы не хотим вызвать волну недовольства, которую вы и Трайк с нетерпением ждете.

— Мои инструкции мне вполне ясны, — отчеканил Стив. — После визита к Президенту мы ни разу не применяли силу. Это жилье находится в муниципальной собственности. Городские власти были рады безвозмездно предоставить Миссии несколько свободных квартир. Однако я настоял на внесении арендной платы.