Истребитель "Родина"

— Симбионты любое дерьмо из организма выведут — осторожно произнес Андрей.

— Водка здесь хорошая, — заметил Канунников, наливая. — Не всякое дерьмо во вред.

— А кто это решает — что во вред, а что на пользу?

— Андрюша, давай-ка выпьем. За встречу, за знакомство. Я смотрю, ты все очухаться не можешь? Меня в свое время это тоже впечатлило. Моментальное протрезвление бьет покруче нового стакана, Но волшебства тут нет, существует масса психотехник, которые еще и не то позволяют проделывать. Я?.. — Николай перехватил вопросительный взгляд и весело отмахнулся. — Это у резидентов, а мне зачем такое чудо? Я простой опер. Тебя что-то напрягает?

— Мне не нравится, что в моем теле копошатся какие-то.,.

— Симбионты. Так их называют гады, и нам не остается ничего другого. — Майор пожал плечами и снова налил. — Донт уорри, Андрюша. Вот представь: ты что-нибудь съел... — Для наглядности Николай отправил в рот пару кружочков колбасы. — Ты что-нибудь съел, и желудок начал переваривать. Он у тебя спрашивает, какие ферменты ему выделять? Не спрашивает. Переваривает и помалкивает. А если спросит? И пока не ответишь, работать не станет? А тут еще и почки поинтересуются: Андрей Алексеич, нам мочу фильтровать или пока не надо? А к ним и сердце: напомни, дорогой товарищ, сколько сокращений в минуту делать? Догоняешь, нет?

— Короче, симбионты трудятся во имя моего же блага.

— Трудятся. И обвинять их в саботаже оснований пока нет. Времени на проверку у нас не было, но...

— У вас и выбора не было, — подсказал Андрей. Канунников засмеялся, но вдруг посерьезнел, словно заметил поблизости начальство.

— Не было, — подтвердил он и, цыкнув, снова увлекся закуской.

Андрей отстраненно повозил рюмку по столу. Пить понарошку, зная, что все не впрок, не хотелось. Николая это не смущало: он уже прикончил полбутылки и, судя по темпам, оставлять не собирался.

На первый взгляд ему было лет тридцать семь, но, присмотревшись, Андрей сообразил, что майор старше. Обманывала фигура, обманывало мощное, но не пухлое лицо и волосы — коротко стриженные, но все равно вьющиеся. И даже его суетливость. В Канунникове обманывало все.

— Аппетитом ты не обижен, — заметил Андрей.

— Язва. Восемь лет без колбаски, без ветчинки. Ни пива, ни воблы, Вообще ничего. Питался, как грудник. Чуть на пенсию не списали.

— А физиономия у тебя своя.

— Естественно, — ответил Николай, деловито оглядывая блюдо. — От кого мне прятаться?

— Но симбионтов тебе все-таки ввели.

— А то! Это их условие. Да и нам спокойней.

— Я не пойму, Коля... Тебя что, на язву купили? В смысле, на выздоровление?

Канунников замер и, воззрившись на ломтик сала в руке, положил его обратно в тарелку.

— Меня никто не купил, — раздельно произнес он. — и даже тебя, зэк из спецлага. Даже тебя — не купили.

— Ну да. Нам просто предложили. А мы не отказались, Но ты, рожа гэбэшная, виноват в сто раз сильней — я то хоть присягу не давал.

Канунников вытер губы и смял салфетку. Андрей ждал взрыва, но майор вновь рассмеялся, на удивление искренне.

— В армии ты что давал — обет безбрачия? А вот за «рожу» в следующий раз... получишь в рожу, ясно? Предать, Андрюша, это значит сделать что-то во вред. Я всего лишь помог выйти на свободу одному паршивому зэку, посаженному за то, за что раньше порвали бы в клочья. — Майор посмотрел на него без злобы, мягко. — Помог, потому что вреда от тебя точно не будет. А польза не исключена.

— И в чем она, моя польза?

— Спроси чего полегче.

Андрей заглянул в рюмку и все-таки выпил.

— В голове не укладывается, — вздохнул он. — Если бы я верил во всякую хрень, то решил бы, что нахожусь на другой планете, или не знаю... в другом измерении. Или подумал бы, что мне все это снится. — Он по примеру майора налил себе еще. — Я должен тебя ненавидеть, потому что вы, спецура, упекли меня в лагерь. Я должен тебя благодарить, потому что, оказывается, это ты помог мне выйти. Я должен презирать тебя как предателя. И скорее всего я обязан тебе подчиняться. При этом ты даже не знаешь, чего они от нас хотят.

— Не то чтобы знаю... Представляю. Хотя и смутно. Сейчас объясню. Но для начала тебе придется кое-что переключить в мозгах. Всякая хрень, в которую ты не верил. Еще месяц назад в нее не верил никто, кроме шизиков, но последние три недели она здесь, с нами. Хрень, — повторил майор. — Вот такая вот хрень, Андрюша. И не верить в нее уже невозможно. — Он опрокинул в себя рюмку и занюхал скомканной салфеткой. — После Объединения Земли разведспутники никто не ликвидировал. Это не елочные игрушки, их до следующего года в коробочку не уложишь. Можно было снять с орбиты, утопить в океане, но зачем? Такие деньги на ветер. Спутники перепрофилировали — настолько, насколько смогли. Навигация, связь, погода и... еще кое-что, конечно. Не все из них пригодились, например — системы раннего оповещения. Однако они продолжали работать, просто потому, что у спутников хороший ресурс. К чему это я? К тому, что вокруг планеты вращаются сотни глаз. Наши недремлющие очи, — усмехнулся Николай. — И все равно они проморгали. Вернее, доложили: на орбите объект. Крупный, неопознанный, явно пилотируемый. Но доложили, когда он там уже был. Откуда взялся — неизвестно. Возник. А вскоре к Президенту пожаловала делегация.

— К Виктору Кастелю?

— Других президентов у нас уже нет. Те, кто пытался эту делегацию остановить, погибли на месте. Гады не нападали, они лишь расчищали себе путь. Пятеро. Всего пятеро, Андрюша. За десять минут они уничтожили роту бойцов, каждый из которых сам стоит роты спецназа. Пятеро гадов, ясно тебе? Их даже не ранили. А когда прибыло подкрепление, они уже беседовали с Президентом. О чем, тебе интересно? Они устроили настоящее шоу. Расстелили перед Кастелем карту Центральной Африки и маркером написали... его же маркером на шести земных языках написали: «Мы вам не враги». Потом обвели все это в квадрат и попросили очистить территорию от людей. Не на карте, понятно, а в Африке. Дали два часа. Там народу-то почти не было — археологическая экспедиция, и все. Эвакуировали, успели. Приняли за голый понт, но решили не рисковать. А через два часа... Знаешь, что там появилось? Не на карте, а прямо вот в Африке.

Андрей прикусил губу.

— Они это сделали за секунду, — тихо произнес Канунников. — Корабль гадов дал один залп, больше мы ничего не зафиксировали. Теперь на том месте лежит сплавленная плита площадью в пятьсот квадратных километров. Кусок желтого стекла, и в нем выжжена та же фраза на шести языках, Он застывал несколько дней, буквы расплылись, но прочесть их можно и сейчас. А тогда, сразу после выстрела... Спутники передали высотные снимки, и выжженная в пустыне площадка точно совпала с квадратом на карте. Представь, что тогда почувствовал Президент... — Николай ковырнул в зубе и разлил по рюмкам последние сто грамм. — Вообрази: к тебе домой является человек и ради демонстрации рушит мизинцем капитальную стену. А потом говорит: попробуй меня выгнать. Если ты, Андрюша, герой, ты можешь умереть как герой, Других возможностей у тебя нет. Но помни, что у тебя есть семья, которую ты погубишь своей самоотверженностью. Думаю, примерно это он тогда и почувствовал, наш старенький Кастель. Тем более что гады ничего особенного не требовали.

— Совсем ничего? — удивился Андрей.

— Кастелю сказали то же, что и тебе, в сущности. И мне. Мол, у них на Земле свой интерес, но с нашим интересом он не пересекается, Советовали жить спокойно и счастливо, а вот пытаться от них избавиться — напротив, оч-чень не советовали. Потому как в случае чего они нам и вторую плиту оформят, могильную. На месте какого-нибудь города. А могут и десяток. Им, видишь ли, прока в нашем существовании нет. Но и в нашей гибели — тоже. Им абсолютно все равно, живы мы будем или мертвы. Но они как бы не возражают, чтоб мы пожили.

Высморкавшись, Канунников с нетрезвой печалью посмотрел на Андрея.

— Скажи мне теперь, дружище, что — предательство, а что — не предательство? Где вред родине, а где польза? Если ты борец за свободу, организуй против гадов теракт, опыт у тебя имеется. Но учти, что в ответ на твою акцию они сожгут Лондон. Или Лондон тебе не родина? Ну сожгут Москву, если есть какая-то разница. Ты, Андрюша, пока на шконке околачивался, много любопытного пропустил. Это были такие пять лет!.. Но последние двадцать дней стоят целого века. А может, и всей нашей истории. Мы — люди — такой затрещины не получали никогда. Каким бы геноцидом мы ни занимались, это все были бирюльки. Семейные ссоры. А сейчас... вот мы сидим, как дикари у костра, пыхаем своей дурацкой трубкой, а над головой у нас — истребитель. А мы привыкли, что круче топора ничего нет.

Майор погладил подбородок и подмигнул проходившей официантке.

— Хотя не исключено, что тебе-то как раз повезло, — произнес он, наливая из новой бутылки. — Не застал ты этого кошмара.

— Воображаю, — мрачно отозвался Андрей.

— Что здесь творилось... Невозможно описать. Тот квадрат в пустыне показывали целый день. А вечером гады обратились к человечеству — на восьмидесяти языках и без всяких переводчиков. Сказали... ну, то же самое и сказали: все хорошо, мы вам не враги. Мы, говорят, не то чтобы ваши хозяева теперь... но как бы слегка воспитатели, да... Но до-обрые, добрые. И справедливые. За просто так сечь никого не станем, только За провинности. А вообще-то мы здесь не для этого. Мы, говорят, понаблюдать прилетели. Зачем — не вашего умишка дело, так что не берите в голову. — Николай с отвращением выпил и с неменьшим отвращением закусил. — Передача по всем каналам шла.

В одиннадцать тридцать началась, в одиннадцать тридцать пять закончилась. Краткость — сестра таланта, мать ее. Той ночью в Москве спали только дети и слабоумные. Думаю, так по всему миру было. Кризисные социологи предсказали волну самоубийств. В Госбезе объявили «большой сбор». Не только мы на ушах стояли — вообще все службы, вплоть до ветеринаров. Ждали. Морги и крематории взяли под охрану, как стратегические объекты. Все овощехранилища освободили. Прости за подробности, но в городе было уже довольно тепло, и даже сотня брошенных трупов могла привести к последствиям совершенно диким. А утром...

— Кажется, я догадываюсь.

— Нет, Волков. Ни хрена ты не догадываешься, дружок. Утром оказалось...

Андрей тихо склонил голову,

— Оказалось, — повторил майор, — что все в порядке. Народ попер на работу. Злой и невыспавшийся. В транспорте только о вчерашнем и судачили, но при этом все ехали на свои места. Никаких эксцессов, никакой волны, Наши аналитики... они просто ошиблись.

Николай достал пачку сигарет и, неумело пряча зажигалку от ветра, прикурил. Пару минут он щурился на солнце, коротко затягиваясь и выпуская маленькие облачка дыма.

— Что дальше? — спросил Андрей.

— Вечером люди опять прилипли к экранам, как будто им обещали целый сериал. Ничего не было. Ничего. То есть было, конечно, — репортажи, интервью... не с гадами, а с нашими. — Что-то вспомнив, майор фыркнул. — В прошлом году скандал в парламенте случился. Сенатора зажопили с двумя несовершеннолетними.

— Я читал.

— Вот это была бу-уча! — упоенно протянул Канунников. — Казалось, сейчас, прямо на твоих глазах, перевернется мир! А тут, понимаешь ли, такое дело: нас всех поимели. Всех до единого. А мы и не испугались толком.

— Это шок. Пройдет.

— Думаешь?

— Уверен.

— Ну пройдет, и что потом? Наконец-то начнутся массовые самоубийства? Но разве это благо? Или что — гражданское неповиновение, тотальная партизанщина? Это все против нас же самих. А против гадов... Да что мы можем-то? Они неуязвимы. Они в гостях, им здесь ничто не дорого.

— Полагаю, наш разговор записывается? — равнодушно произнес Андрей. — Тогда для протокола: я сделал то, что сделал. Мне противно, но меня это не оправдывает. И тебя тоже, майор Государственной Безопасности.

Николай воткнул окурок в тарелку.

— Во времена репрессий многие священники сотрудничали с Конторой, — сказал он, помолчав.

— Когда это было! О чем ты вообще?

— Не так уж и давно. Полтора века — не срок. Люди несли Слово Божье, а потом несли рапорта в гэбэ. Были они предателями или нет? Те, кто работал на Контору, загубили свои души. Но они таким образом сохранили Церковь. Удержали веру от ухода в катакомбы, оставили ее доступной всем, а не узкому кругу. Может, Как раз это и было подвигом? Не геройская смерть за себя, а мучительная жизнь для других?

Андрею почудилось, что Канунников собирается перекреститься, но тот вытащил новую сигарету.

Нужно сохранить родину, — сказал майор. — Сохранить землю, на которой мы живем. Изнасилованную, заплеванную, какую угодно. Пока есть она, есть и человечество. В будущем наших имен не вспомнят, и вопрос о том, какую цену мы платим сейчас, никого не волнует. Вопрос только один: что нам удастся сберечь для следующих поколений. И здесь любые затраты оправданы. Любые, Андрюша.

— Тебя послушать, так мы гордиться должны. Это что, позиция государства?

— Позиция у государства сейчас одна: коленно-локтевая. То, что я говорю, — это всего лишь трезвый взгляд на вещи.

Официантка, проходившая за спиной у Канунникова, уловила последнюю фразу и вздернула брови. Майор не был трезвым, и уже давно. Его движения сначала приобрели, а затем утратили плавность; взгляд все чаще цеплялся за девушку, сидевшую у дальнего столика.

Андрей и сам был пьян, но это относилось лишь к телу, мозги же оставались ясными. Он сознавал, что при первой необходимости к нему вернется такая координация движений, которой позавидует военный летчик. Именно эта мысль не позволяла Андрею расслабиться до конца, точнее не давала забыть, что любое расслабление — обман.

«Интересно, — думал он, — могу ли я это регулировать? Могу ли протрезветь наполовину? И к кому мне в таком случае обращаться? Эй, как вас там? — Он внутренне усмехнулся. — Симбионты! Прием!»

Изнутри не ответили. Алкоголь продолжал циркулировать в организме, почти не касаясь сознания, но приводя вестибулярный аппарат в соответствие с количеством потребленного.

«Никто не пьет, чтобы падать харей в салат. Люди пьют, чтобы отвлечься, развеяться. Но мне это уже недоступно...»

Андрей отодвинул рюмку в сторону.

— Что нужно гадам на самом деле, они не говорили? — осведомился он.

— Они и не скажут.

— Но предположения есть?

— Тут и предполагать особенно нечего. Прилетело два десятка особей. — Канунников влил в себя очередные пятьдесят грамм — меланхолично, словно подавал налоговую декларацию. — Дипломатическая миссия у них. Но они называют ее просто Миссией.

— Разница есть кое-какая, — кивнул Андрей.

— Есть, есть. В этом они кумекают. Они вообще во всем кумекают. Молодцы ребята.

— Прежде чем появиться открыто, они проводили разведку.

— Вот и я о том же. Сейчас мы приходим к выводу, что работали они тут плотно. И очень долго.

— Стив мне так прямо и сказал.

— И мне сказал, Но я имею в виду, что долго — это, очень долго. Очень.

Андрей подался вперед.

— Несколько десятилетий, — произнес Канунников. — Возможно, еще дольше. Сколько точно — неизвестно. Ни одна из спецслужб никогда на них не выходила. Они не просто жили среди нас, они были частью человечества. Гады внедрились так глубоко, что мы и сейчас не знаем их источников. Зато они знают про нас все. Нашу историю и наши языки. Нашу психологию, наши страхи... Они изучали нас столько, сколько им было нужно. И если они приступили к своей Миссии значит, непроясненных вопросов у них уже не осталось. Убийственный расклад: гады готовятся к колонизации, мы это видим, но ничего не можем поделать.

— Колонизация — это для них.

— Для нас — оккупация, — поддержал Канунников,

— Это и есть их цель?

— А что, возможны варианты? Не за нефтью же они прилетели. И вряд ли за брюликами, — добавил майор мрачно. — Им нужны новые территории, это единственное объяснение.

— Ну тогда кобздец, — объявил Андрей. — И какого хрена ты меня тут пафосом накачиваешь? Хотят забрать планету — заберут. Да они ее уже забрали! Только люди глазам не верят. Во! — Он махнул на стоянку возле кафе. — Подъезжают. Жрать они собираются. А что? Здесь воздух. И вид неплохой.

— Что ж им теперь, не жрать? — зло проговорил Николай. — Удивляешь ты меня, Волков. Ты оттрубил пятерку в спецлаге, без шансов на помилование, но не потерял человеческого облика. Во что-то верил, значит? Так почему теперь мы должны сдохнуть заранее? Пока не настал Апокалипсис, не нужно ощущать его как реальность. Он может быть в шаге от тебя, но и это не конец. Мы живы, мы до сих пор живы. — Майор постучал по столу. — И... мы все-таки им нужны. Иначе зачем они создают эту структуру? Весьма любопытную; кстати. Состоящую из политиков, ученых, офицеров... — Он широко улыбнулся. — И опаснейших преступников.

— Много нас?

— «Вас» или «нас»?

— Всех.

— Пока считаем на десятки. Что будет дальше, сколько им еще понадобится народу — они и сами не знают. Вероятно, они ждут встречи с чем-то таким, против чего без нашей помощи не справятся.

— Об этом я уже думал. Но если гады настолько могущественны, чем мы им поможем? Да и с какой стати мы должны им помогать?!

— «Враг моего врага — мой друг»? Не всегда, Волков. Что, если речь идет о простой конкуренции между гадами и... другими гадами, допустим?

— Будут драться, как два кобеля за суку, а нам останется сидеть в сторонке и не тявкать.

— Не исключено и такое. Вот чтобы мы в сторонке не сидели, они нас и прикармливают. Но это лишь версия.

— Угум... — Андрей подвинул к себе рюмку. — Жизнь наполняется смыслом. Бороться зато, чтобы достаться не этим, а другим, которые без яиц, но с крыльями,

— Почему с крыльями? — не понял майор.

— Или все-таки с яйцами. — Андрей выпил и попробовал улыбнуться.

— Не пугай людей, Волков.

— Хреново у меня получается?

— Научишься.

Канунников прикрыл глаза и замер, а когда очнулся, его взгляд стал свежим, как утреннее небо. Пьяный румянец сменился бледностью, но спустя мгновение прошла и она.

— Пора мне. Да и у тебя сегодня дел немало, — сказал майор, и Андрей вдруг почувствовал, что тоже трезвеет. — Это не я, это ты сам, — ответил Канунников на его недоумение. — Учись осознавать свои потребности. — Он кивнул и направился к «Волге». — Я тебе позвоню,

— Куда?

— Туда, где ты будешь.

— Постой-ка, Николай! — Андрей догнал его у машины и схватил за рукав. — У нас двести человек сидело. В одном только «Каменном Чертоге».

— Ну и что? А-а! Уже посетили мысли о собственной избранности? Меня тоже посещали. Выкинь это из головы.

— На Земле много осужденных.

— Ты не единственный, кого прикрутили, успокойся.

— Зачем ты меня вытащил?

— Ты что, недоволен?

— Зачем ты меня вытащил? — упрямо повторил Андрей.

— Сам посадил, сам и вытащил, — помолчав, ответил Канунников. — Хотя сажал не лично, а в составе следственной группы.

— Тогда мне тем более непонятно...

— Хорошо, поясняю. — Николай сжал челюсти, и проступившие желваки на мгновение сделали его лицо прямоугольным. — Ты, Волков, больной, но не глупый. В некоторых обстоятельствах такие люди незаменимы.

— Я не Волков, Коля. И ты это знаешь.

— Естественно, знаю. Но не помню.

— Как это?

— Стив посоветовал забыть.

— Стив посоветовал, и ты забыл, — сказал Андрей. — А если он попросит упечь меня обратно в лагерь или вообще прикончить?

— Не переоценивай своей значимости.

— Я спросил: ты выполнишь любое указание гадов?

— Ты сам-то как думаешь? — Канунников отодвинул его в сторону и уселся за руль. Прежде чем захлопнуть дверцу, он посмотрел Андрею в глаза. — Правильно думаешь, Волков.

* * *

— Здравствуйте, Трайк. — Ксена прищурилась: в каюте было темно, лишь на столе светился прямоугольник монитора. Чересчур ярко. — Трайк, я вас слушаю.

— Не хотел вас будить, простите.

— Ну, продолжайте. — Она поморгала, окончательно просыпаясь. — Для того и разбудили, чтобы извиниться?

— Нет. Я счел необходимым высказать некоторые сомнения.

— И вы, Трайк? О, боже!

— Ксена?..

— Не обращайте внимания, это из учебного курса. Так что вы хотели?

— Поступила информация из Федерального бюро расследований. В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе появились проповедники, представляющие некую Церковь Последней Истины. Я бы не стал вам об этом сообщать, и ФБР не стало бы сообщать мне...

— Если бы это не касалось Миссии. — Ксена села в постели. — Доктрина христианская?

— В принципе да, но...

— Без подробностей, Трайк.

Офицер понимающе кивнул.

— Речь идет о Втором Пришествии, — сказал он.

— Занятно.

— Ксена, я серьезно. Мотив Страшного суда в земной культуре обыгрывается очень давно, эмоционально люди к этому готовы. И не только христианский мир.

Вполне ожидаемая реакция. Ничего, человечество пережило массу духовных кризисов, переживет нынешний. Возникновение новых религиозных течений предсказано нашими наблюдателями.

— Не слишком ли рано? — спросил Трайк. — Мы провели на Земле меньше месяца.

— После слияния государств культура несколько застоялась и теперь жадно поглощает новую пищу. В конце концов, она усвоит и Миссию. Лучше скажите: как относится к этой секте само ФБР?

— Прежде чем начать к ней как-то относиться, они желают узнать наше мнение.

— Похвальная лояльность. — Ксене надоело щуриться на монитор, и она зажгла свет. — Наблюдатели во многом недооценили Землю, не правда ли?

— Человек из ФБР намекал, что Бюро готово оказать этой церкви помощь. Вопрос лишь один: в каком объеме.

— Пусть закроют, — без раздумий ответила Ксена. Трайк приподнял бровь. Он был поражен.

— М-м-м... До тех пор, пока Церковь Последней Истины не вступит в конфликт с законом, принципы демократии не позволят ее преследовать.

— А поддерживать ее силами спецслужб эти принципы позволяют? Секту необходимо ликвидировать. Миссия не заинтересована в сопротивлении, но еще меньше нам нужны подобные спекуляции. Культурный шок и без этого слишком велик. Секту ликвидировать, — уверенно повторила она.

— Принято. — Трайк на мгновение опустил глаза.

— У вас что-то еще, — поняла Ксена.

— Да. Именно о сопротивлении я и хотел поговорить. Точнее, о его отсутствии. Меня как командира отряда это смущает.

— Возможно — радует? Трайк, вы ничего не перепутали?

— Смущает. И вы понимаете, о чем я. Речь идет не о каких-то подпольных организациях...

— Они уже созданы, — вставила Ксена.

— Я имею в виду общественную реакцию, — закончил Трайк.

— Действительно, мы настраивались на мощный всплеск самосознания. И, не дождавшись, немного растерялись. Это не страшно.

— Наблюдатели предсказывали проявления враждебности по отношению к Миссии.

— Все еще впереди.

— Не думаю. Наши с вами учебные программы отличаются, но...

— В этой области — не существенно.

— Вот и я о том же. По информации, усвоенной нами в полете, население должно выказывать крайнее недовольство. Однако недовольства нет, и у меня возникают сомнения в компетентности наших наблюдателей. Или в добросовестности. — Трайк машинально перешел на английский, хотя из вежливости начинал разговор по-русски. — Полагаю, вам известно, где они сейчас. Я хотел бы с ними встретиться.

— Это невозможно.

— Для меня?

— В том числе и для вас.

— Ксена, я боевой офицер. Если бы вы знали, какие…

— Знаю, — перебила она. — Также я знаю, что послужной список Стива не в пример эффектнее вашего, но командир первого отряда не позволяет себе ссылаться на былые заслуги.

— Я лишь хотел сказать, что мне доверяли весьма значительные секреты.

— Никто не ставит под сомнение вашу преданность Родине, — смягчившись, ответила Ксена. — И если я говорю вам, что вы не можете встретиться с нашими наблюдателями, это означает только одно. — Она сделала паузу. — Вы не можете с ними встретиться, Трайк. Лучше доложите о своих успехах.

Тот скрыл недовольство, но так, чтобы Ксена заметила.

Ксена заметила, но так, чтобы он понял: это ей безразлично.

— «Скай Фикшн» отработан, — медленно проговорил Трайк. — Выбрано шесть заключенных, все будут представлены вам не позже завтрашнего дня. В данный момент мы направляемся к лагерю под Тегусигальпой, это последний пункт нашего маршрута.

— В таком случае счастливого пути. — Она прервала связь и поправила подушку.

О том, что с военными будет трудно, Ксена знала заранее и заранее догадывалась, что гражданских на Землю не пошлют: на Колыбели вряд ли остались толковые специалисты, не надевшие офицерский китель. Даже наблюдатели, отправленные на Землю много лет назад, числились по оборонному ведомству. Военные психологи, военные социологи, военные культурологи... историки и те — военные. Целая армия, получившая билет в один конец. Лучшие офицеры, оторванные от Войны. Точное количество наблюдателей Ксене было неизвестно, потому что оно было непринципиально. Последний резидент — Малахов Олег Дмитриевич, бизнесмен и филантроп, почетный житель города Иркутска, — умер в возрасте восьмидесяти девяти лет, не дождавшись «Колыбели» совсем чуть-чуть. С симбионтами в крови он мог бы дотянуть и до ста, но во время отправки наблюдателей об этой технологии еще не мечтали. Их забросили, как забрасывают обычных шпионов, с той лишь разницей, что вместо корабля на орбите Земли остался крошечный ретранслятор.

Это было первое массовое внедрение, но прежде на Земле уже поработали разведчики, и наблюдатели летели не на пустое место. Легализоваться и набирать аналитический материал — вот все, что от них требовалось. Объем информации, переданной ими через спутник, не поддавался оценке. На Колыбели его обрабатывали сотни специалистов, однако никто не мог поручиться, что эти данные найдут практическое применение.

Миссия планировалась как чрезвычайный шаг, и, хотя данных было уже достаточно, старт корабля откладывали до самого последнего срока — минус десять с половиной лет от критической точки прибытия. Появляться на Земле позже не имело смысла: еще месяц, и Миссии здесь нечего было бы делать. Когда погиб Шестой Флот, стало ясно, что Война со Сферой проиграна, и «Колыбель» стартовала. Наблюдателям послали уведомление, которое ненамного опередило сам корабль и никого уже не застало.

Они прожили жизнь среди людей — почти как люди — и умерли так же. Шифрованные списки в секретных документах — на родине, и прах под плитами с чужими именами — здесь, на Земле. Эти герои сделали все, что могли, дальнейшее зависело только от Миссии, и, судя по первым итогам, наблюдатели работали не напрасно.

* * *

— Прошу сюда, здесь вам будет удобно. Это самое качественное жилье, которое мы смогли найти в Москве — Стив посторонился, пропуская Ксену в квартиру. Недавно реконструированное здание, исторический центр. Река. — Он махнул на окно, жест получился нелепый. — Но лучше бы вам вернуться на «Колыбель», — добавил он.

— И смотреть с орбиты, как вы тут терзаетесь? Я слишком гуманна. — Ксена убедилась, что вид из окна неплох, и, мгновенно потеряв к нему интерес, принялась обходить комнаты.

— Терзаюсь?..

— Вы сами говорили, что вас гложут сомнения. Разве нет?

Стив не понял, шутит ли она, и отметил, что это с ним не впервые.

— Жилье вас устраивает? — спросил он, следуя за Ксеной в спальню.

— Исключая излишества — да. Зачем мне такая площадь? — Она резко обернулась, и офицер чуть не наткнулся на ее грудь. — Здесь можно с комфортом разместить десяток персон. А если в казарменном порядке, то и полсотни. Своим солдатам на родине вы предоставляли такие же условия?

— По обстоятельствам, — глухо отозвался он.

— Обстоятельства таковы, что мы не можем позволить себе оккупантских замашек. Если только мы не хотим вызвать волну недовольства, которую вы и Трайк с нетерпением ждете.

— Мои инструкции мне вполне ясны, — отчеканил Стив. — После визита к Президенту мы ни разу не применяли силу. Это жилье находится в муниципальной собственности. Городские власти были рады безвозмездно предоставить Миссии несколько свободных квартир. Однако я настоял на внесении арендной платы.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.