Нельзя!
      Астраханский климат продолжал точить легкие, туберкулезный процесс не прекратился. И Дубровинский беспощадно подавлял в себе все приливы отцовской нежности.
      Оторванный от семьи ссылкой, понимающий, что и после ее окончания он только наскоками, наездами сможет бывать дома, уверенный, что ему уготовлены новые тюрьмы, новые ссылки, он не мог позволить себе в редкие часы встреч с дочерьми то, что так естественно для большинства людей.
      А ведь Иосиф Федорович к тому же был необыкновенно мягкий человек, любящий отец. И семья была для него не только отдушиной. Это был целый мир, в котором он делал все новые и новые открытия. Это был источник, из которого он черпал силы даже в самые жуткие моменты, когда, казалось, уже все кончено и он не может бороться.
      Наступил 1903 год.
      Уехала Книпович. И все заботы по сколачиванию и руководству Астраханского комитета РСДРП легли на плечи Дубровинского. Еще перед отъездом Книпович известила Надежду Константиновну Крупскую о том, что оставляет вполне надежного преемника. И транспорт «Искры» и работа социал-демократической организации под хорошим присмотром.
      Но не только Книпович «присмотрелась» к Дубровинскому. Его приметили и жандармы.
      Еще осенью 1902 года начальник Астраханского жандармского управления с тревогой извещал департамент полиции, что наплыв поднадзорных в город Астрахань нарушил привычное спокойное состояние умов населения губернии.
      «…Негласным наблюдением со стороны чинов вверенного мне управления установлено существование в г. Астрахани какого-то антиправительственного кружка… в нем принимают участие поднадзорные Владимир Евреинов, жена его Екатерина Степановна, Антон Кокорин, Иосиф Дубровинский, Сергей Вржосек, Александр Козлов, Матвей Семенов, Николай Замараев…
      В заключение долгом почитаю доложить, что истекший год изобиловал присылкой из-за границы и некоторых местностей России на имя различных учреждений и отдельных лиц нелегальных и революционных изданий».
      Жандарм не очень ошибался в оценке деятельности «кружка». Но он не предвидел, что этот «кружок» уже готов конституироваться как Астраханский комитет РСДРП.
      Уже в феврале 1903 года Дубровинский извещал редакцию «Искры» о положении дел в Астрахани не от имени «кружка», а от имени комитета.
      «Астраханский комитет вынес решение о регулярном отчислении из своих доходов и скоро будет проводить его в жизнь. Настроение очень благоприятное для „Искры“, но необходимо наладить доставку».
      Иосиф Федорович Дубровинский, как руководитель комитета, считал своим долгом регулярно информировать редакцию о всех начинаниях возникшей организации, ее платформе в связи с предполагаемым созывом II съезда РСДРП.
      «…Несмотря на малочисленность интеллигентных сил, молодость Ком[итета]… им достигнуты более чем хорошие результаты – у него имеются связи среди рабочих, почти в каждое промышленное заведение Ком[итет] может проникнуть через спропагандированных рабочих, более того, ему стали доступны уже такие учреждения, как казармы. У Ком[итета] имеется недурная техника даже по сравнению с таким Ком[итетом], как Саратовск[ий]. В течение 2–3 месяцев Ком[итет] мимеографически выпустил около 8000 листовок… Ком[итет] не упускал ни одного случая собрать собрание рабочих, произнести перед толпой речь подходящего к моменту содержания. Первая попытка в этом направлении – первомайское собрание прошло удачно (было около 75 человек, и никто не был ни прослежен, ни захвачен как участник собрания), затем идет ряд групповых собраний от 20 до 60 человек. Во время стачки бондарей оратор от Ком[итета] говорил речь под открытым небом, на похоронах рабочего с завода комитетские ораторы произносили на могиле речи, при возвращении толпа раб[очих] пела револ[юционные] песни…»
      Жандармы тоже заметили, как расширились связи, как укрепилось влияние искровцев, и особенно среди рабочих рыбных промыслов.
      «В Астрахани образовался кружок лиц, – сообщала охранка, – разделяющих программу „Российской социал-демократической партии“ и признавших руководящую роль „Организационного комитета“, состоящего из членов общества „Искра“, в деле устройства общего партийного съезда и объединения и укрепления всех групп упомянутой партии».
      Надо отдать справедливость жандармам, они сумели наладить получение информации о деятельности и настроениях «кружка лиц, разделяющих программу» РСДРП.
      Действительно, Астраханский комитет, еще не правомочный делегировать кого-либо из своих членов на II съезд, выработал свой взгляд, свою точку зрения на то, какой они хотят видеть партию, ее структуру.
      Мария Ильинична Ульянова довела это до сведения Крупской:
      «…Всей партией признана настоятельная необходимость стройной центр[ализованной] организации, к[оторая] была бы в силах охранять и укреплять единство движения, своевременно схватывать вновь возникающие задачи партии и проводить в жизнь партийные решения, выяснять теоретические и практические принципы соц[иал]-д[емократ]ии… Астраханский ком[итет] пришел к след[ующим] решениям, к[оторые] и ставит на обсуждение съезда.
      1. ЦК партии мы предлагаем избрать ред[акцию] „Искры“. От нее за послед[ние] годы исходила инициатива фактического восстановления партии, она руководила всей объединит[ельной] работой; по своей политической деятельности она известна всей партии, и для всех очевидна обширность ее научной и практич[еской] подготовки, гарантирующей успешное выполнение сложных задач ЦК…
      2. Чтобы должн[ым] образ[ом] выполнить свои задачи, ЦК нуждается в собств[енной] сети агентов, обязанность к[ото]рых всесторонне осведомлять ЦК о положении дела, проводить в местн[ой] организации решения ЦК, намечать выдающихся в том или ином отношении деятелей и прочно связывать их с ними…»
      Мария Ильинична поделилась с Крупской и своими впечатлениями о Дубровинском.
      Ведь Иосифа Федоровича редакторы «Искры» знали только понаслышке. Годы, когда только-только становилась газета, налаживался ее транспорт в Россию, когда началось формирование комитетов РСДРП, Дубровинский был «не у дел» в Яранске.
      Но за несколько месяцев работы в Астрахани он уже заслужил похвалу.
      «…У нас появился наследник, назвали его Леонидом… Мы все не налюбуемся на него, подает большие надежды. С этой стороны мы, значит, утешены вполне».
      «Накануне 2-го съезда РСДРП Иосиф Федорович, дискуссируя в Поволжье, посещает снова Саратов, и особенно помню это присутствие И[осифа] Ф[едоровича] на ряде конспиративных совещаний нашего соц[иал]дем[ократического] кружка на моей квартире в присутствии В. Ф. Горина… (Владимир Филиппович Горин – делегат II съезда от Саратова. – В. П.),где обсуждался вопрос об участии Поволжья на 2 съезде РСДРП».
      Наверное, это сообщение Кузнецова-Голова не подлежит сомнению. Иосиф Федорович «посещал» и «выступал», «присутствовал». Мы говорим «наверное» только потому, что уже следующие строки сомнительны.
      «…выехав из города Саратова, он (Дубровинский. – В. П.)посетил еще ряд поволжских городов, в том числе и г. Пермь, где поступает статистиком в Земскую Управу и где принимает участие в работе Пермской с[оциал]-д[емократической] организации, но там он вскоре подвергается обыскам, а затем арестовывается и водворяется по месту надзора в гор. Астрахань».
      Сообщая о пребывании Иосифа Федоровича в г. Перми, Кузнецов-Голов, видимо, с кем-то его спутал. Дубровинский до конца ссылки оставался руководителем Астраханского комитета. И он, конечно, понимал, что полиция его разыщет и за самовольный отъезд из Астрахани может вновь сослать куда-либо в Сибирь, увеличив при этом сроки наказания.
      То, что Дубровинский накануне II съезда мог побывать в приволжских городах и, в частности, в Саратове, вполне вероятно.
      Июль 1903 года. Жарко. И не только в Астрахани. Не только от щедрот солнца. Термометр общественной жизни России подскочил к делению, за которым уже была красная черта. Красная потому, что она означала революцию.
      26 февраля 1903 года Николай II опубликовал манифест, коим и подтверждал свой «священный обет» – хранить вековые устои самодержавия.
      Это был царский ответ на клич «Долой самодержавие!».
      Но царь колебался. Царь обещал подтвердить не только устои, но и основные законы, он заговорил о свободе вероисповедания, обещал привлечь к пересмотру законов, «касающихся сельского состояния» лиц, «пользующихся доверием общества», облегчить крестьянам выход из общины.
      Три уступки.
      На них последовали три требования. Их сформулировал Ленин.
      «Во-первых, мы требуем немедленного и безусловного признания законом свободы сходок, свободы печати и амнистии всех „политиков“ и всех сектантов…
      Во-вторых, мы требуем созыва всенародного учредительного собрания, которое должно быть выбрано всеми гражданами без изъятий и которое должно установить в России выборную форму правления…
      В-третьих, мы требуем немедленного и безусловного признания законом полной равноправности крестьян со всеми остальными сословиями…».
      Благонамеренные земцы, купцы, дворяне, либералы пытались заглушить ленинский голос.
      «Не с заносчивым дерзновением или дерзостным притязанием, а в прямодушном усердии отклика на милостивый призыв Вашего Величества… Для исполнения Ваших помышлений… мы просим Вас, Государь…», и далее в том же писарски-елейном тоне орловские земцы умоляли, чтобы законопроекты до внесения их в Государственный совет обсуждались в земствах.
      Но время игры в помещичьи парламенты прошло.
      «Искра» заявила протест против холопства либералов. Она призывала социал-демократов, рабочих дать истинный ответ царю.
      И они дали.
      Жарко стало не только в Астрахани. Новороссийск, Донбасс, Мариуполь, Харьков, Николаев, Кременчуг, Таганрог, а потом Одесса, Ростов-на-Дону, Батум ответили стачкой, охватившей весь юг России.
      Одновременно забастовало свыше 200 тысяч рабочих. Это уже была всеобщая стачка. Новое оружие в руках пролетариата.
      «Искра» оповещала рабочих России о борьбе их товарищей на юге.
      Весь июль шли демонстрации в Баку. «Настроение и бодрость бастующих небывалые и невиданные. Толпа жадно слушает каждого оратора, готова идти за ним. Нет сил описать все то, что происходит кругом… Идешь по улице и видишь, 400–500 человек… жадно слушают речи своего оратора… Да, творится нечто знаменательное, то, что называется предвестником революции».
      И Ленин резюмировал:
      «В общем и целом, стачечное и демонстрационное движение, соединяясь одно с другим в различных формах и по различным поводам, росли вширь и вглубь, становясь все революционнее, подходя все ближе и ближе на практике к всенародному вооруженному восстанию».
      Как всполошились не только монархисты, но и буржуазные либералы из стана «Освобождения».
      Ну разве можно быть таким нетактичным и на улице кричать «Да здравствует социализм»? Фи!.. «Можно быть добрым гражданином и вполне сочувствовать настоящему рабочему движению, но не разделять вовсе социалистической доктрины и не во имя ее жертвовать деньги. Следовало найти общую для всех почву для сочувствия», – писали эти будущие кадеты. И жертвовали деньги.
      Нефтепромышленники ежегодно – 700 тысяч «на содержание полиции» и дополнительно 77 тысяч на содержание сверхштатно 300 полицейских чинов на промыслах.
      Всеобщая стачка юга России проходила под руководством комитетов РСДРП. Она началась в условиях острейшего экономического кризиса. Предприниматели еще могли бороться с рабочими путем сокращения производства, увольнений. На это их толкал и кризис.
      «Хочу – одну неделю принимаю блондинок, другую – брюнеток», – нагло заявил директор джутовой фабрики в Одессе, почувствовав некоторый спад стачечной волны.
      Николай II требовал: «Действовать по забастовщикам оружием».
      Полицейских дел заплечный мастер Плеве, когда железнодорожники задержали отправку поезда, вызвал войска – «поезд пойдет если надо, то по трупам».
      1903 год предвещал революцию.
      3 июля 1903 года у Иосифа Федоровича, наконец, окончился срок ссылки. Свободен! Можно не отмечаться в полицейских участках. Можно сесть в поезд и ехать куда угодно.
      Нельзя!
      «Ввиду серьезного характера преступной деятельности Иосифа Федоровича Дубровинского…» Далее перечисляются столицы, города столичных губерний, в которых ему воспрещается проживать еще в течение пяти лет.
      Самара не столичный город. Но все же здесь сотня тысяч жителей, по преимуществу купцов, мещан и городских крестьян. В городе мужская и женская гимназии, реальное училище, женская земская учительская школа, железнодорожное училище. В Александровской публичной библиотеке более 10 тысяч названий книг, две частные библиотеки, общество врачей…
      В общем здесь есть учащаяся молодежь, есть сочувствующая интеллигенция. И главное – очень удобная связь. По Волге пароходы идут вплоть до Твери и вниз, в Астрахань. Железная дорога соединяет с Уфой, а значит, и с Сибирью.
      В Самаре Мария Ильинична Ульянова, а это прямая связь с «Искрой».
      Пока Иосиф Федорович и Анна Адольфовна перебирались, открылся II съезд РСДРП. А когда окончательно устроились и немного огляделись, в Самару прямо со съезда явилась Лидия Михайловна Книпович.
      Как радостно и как важно узнать обо всем, что происходило на съезде, из первых рук, от делегата, человека, близкого Ленину, Крупской.
      Ведь со съездом связано столько надежд. Наконец социал-демократы России оформят свою боевую партию, партию не реформ, не парламентской словопарни, а революционной борьбы.
      Лидии Михайловне не дают отдохнуть с дороги. Может быть, поэтому в ее голосе чувствуются усталость и боль, а рассказ походит на ненаписанные мемуары…
      17 июля 1903 года, Брюссель. Душно. Улицы словно вымерли. Кто мог, поспешил на дачи к морю, выбрался на курорты.
      И кажется, что никому нет дела до иностранцев, собравшихся около трех часов дня в складском помещении, очищенном от товаров и наскоро заставленном стульями.
      За столом немолодой мужчина с бородкой, пронзительным взглядом. Великолепно поставленный баритон.
      Если бы случайные прохожие заглянули в склад, то с удивлением отметили бы, что мужчина за столом объявил об открытии II очередного съезда Российской социал-демократической партии.
      Председатель съезда – Георгий Плеханов. Два его заместителя – Ленин и Красиков.
      Об открывшемся съезде мало кто знал в столице Бельгии. Разве что бельгийские социал-демократы и, конечно, бельгийская полиция.
      Социал-демократы Брюсселя владеют гостиницами, пивными, торговыми складами. Они не очень охотно прописывают в своих отелях «подозрительных» людей, одетых в приличные костюмы. Полиция же не спускала с них глаз.
      Вскоре делегаты съезда заметили за собой слежку. Но проследить каждый шаг каждого из 57 русских социал-демократов… Не такая уж это была легкая задача. Русские с полицейскими шпиками не церемонились, и вскоре кое-кому из соглядатаев пришлось на деле узнать российские «методы отваживания шпиков». Метод проверенный! Сыщик должен следовать за своим подопечным, куда бы тот ни шел. А делегаты, разбившись на пары, бредут в самые отдаленные и пустынные окраины столицы, за склады, на подъездные пути. Потом короткое объяснение с филером. Для пущей убедительности держат правую руку в кармане. Помогает. Шпиков больше не стало видно, но зато четырем делегатам полиция предложила в 24 часа покинуть Бельгию. Лидер социал-демократов Вандервельде разъяснил, что этих четырех сочли за анархистов. Да и вообще бельгийские соцдеки считали, что русскому съезду было бы спокойнее заседать вне пределов «конституционной» Бельгии.
      Совет был дельным. Социал-демократов полиция «перекрестила» в анархистов, а арестованных «анархистов» передавала с рук на руки полиции той страны, где они вели свою «подрывную» работу. Этак съезд в полном составе мог очутиться в Петропавловской крепости.
      Пришлось переехать в Лондон. Здесь было действительно спокойнее.
      Перебравшись через Ла-Манш, делегаты небольшими группами, «приличным» вторым классом следовали в Лондон.
      Сколько разных легенд и «правдивых» рассказов долетало до России об этой удивительной островной стране – Англии! И рабочие одеты тут как денди, нет подвалов и вонючих «обжорок», на фабриках чистота, машины делают все, а рабочие покуривают сигары да присматривают за ними.
      Но Лондон оказался другим. Нищета, грязь, теснота окраин и роскошь богатых кварталов. Так же, как и в Питере. Такие же грязные рыбные «обжорки», в которых вместо хлеба подают картошку и нет жидких блюд, такие же тесные, грязные меблированные комнаты и ночлежки и так же много нищенски одетых людей, которые вынуждены ночевать на улицах. Ночлежки им не по карману, потому что карманы пусты.
      В Лондоне заседали каждый раз в новом помещении. Помнили о горьком брюссельском опыте. Но английская полиция не проявляла к съезду внимания.
      Приняли программу – программу-минимум и программу-максимум. Сначала как минимум – свержение царизма и создание в России демократической республики. Максимум – победа социалистической революции и, что главное, установление диктатуры пролетариата. О ней забыли социал-демократы Бельгии и Германии, Англии и Франции.
      Приняли и устав РСДРП. Много было сломано копий. Много раз Ильичу приходилось выступать, убеждать, высмеивать, уничтожать железной логикой тех, кто кивал на «заграничный опыт», кто тянул партию к организационной аморфности. Во главе их был Мартов.
      Ему всячески подыгрывал «Балалайкин», такое прозвище заработал Троцкий.
      Книжное знание рабочих, книжные газетные сведения об их классовой борьбе, а отсюда терпимость ко всякого рода попутчикам («немецкие социал-демократы терпимы»). Страх перед ленинским «чудовищным централизмом», железной дисциплиной: ведь это не принято у тех же немцев. И вообще зачем еще какое-то участие в жизни партийных организаций, достаточно формальной принадлежности. Смотрите, у немцев аккуратно платят членские взносы, спокойно потягивают пиво на собраниях, слушая речи своих вождей, и раз в четыре года подают свои голоса за партийного кандидата на выборах в парламент. Партийная дисциплина, когда она не противоречит желаниям и взглядам тех, кто должен подчиняться, а если противоречит, то можно и не подчиняться, Ильич же напоминает Робеспьера. И «Балалайкин» называл Владимира Ильича не иначе, как Максимилианом. То, что кривлялся Троцкий, было не удивительно. Но Плеханов, Плеханов…
      Плеханов поначалу колебался. У него не было твердого убеждения в том, кто имеет право быть членом партии и каков круг обязанностей партийца:
      – Я не имел предвзятого взгляда на обсуждаемый пункт устава. Еще сегодня утром, слушая сторонников противоположных мнений, я находил, что «то сей, то оный набок гнется». Но чем больше говорилось об этом предмете и чем внимательнее вдумывался я в речи ораторов, тем прочнее складывалось во мне убеждение в том, что правда на стороне Ленина.
      Но на съезде прошел первый параграф устава, предложенный Мартовым. Он обеспечивал расплывчатость, разношерстность, неоформленность партии, что так устраивало всех и всяческих оппортунистов.

Глава III