Самое же главное, что необходимо отметить, - вера, на основании Танаха, во всесилие единого Бога неба и земли и в свободную волю человека, еще задолго до Рождества Христова противостояла языческим суевериям о судьбе всех развитых окружавших иудеев народов! Христианская Церковь впоследствии, сделав акцент на благодати Божьей, в целом поддержалa это учение иудаизма.
      2.5.2. АПОКРИФЫ И ПСЕВДОЭПИГРАФЫ
      Из неканонической древнееврейской литературы рассмотрим ряд примеров, относящихся к теме и представляющихся нам наиболее интересными.
      В книге Товита, предположительно написанной в Палестине около 200 г. до Р.Х. на арамейском языке, сказано: "...Ни один народ не властен в успехе начинаний, но Сам Господь ниспосылает все благое и, кого хочет, уничижает по Своей воле" (4.19).
      Еще один характерный пример в отношении всеведения и предопределения Божия мы находим в книге Премудрости Иисуса сына Сирахова, написанной, вероятно, во II в. до Р.Х. [172, p.1076]. Бен-Сира учит своих читателей: "И все люди из праха, и Адам был создан из земли; но, по всеведению Своему, Господь положил различие между ними и назначил им разные пути. Одних из них благословил и возвысил, других освятил и приблизил к Себе, а иных проклял и унизил и сдвинул с места их. Как глина у горшечника в руке его, и все судьбы ее в его произволе, так люди - в руке Сотворившего их, и Он воздает им по суду Своему. Как напротив зла - добро, и напротив смерти - жизнь, так напротив благочестивого - грешник. Так смотри и на все дела Всевышнего: их по два, одно напротив другого" (33.10-14).
      Начиная с мысли о Божьем всеведении и предопределении, Бен-Сира приходит к выводу о заключенных в Господних деяниях противоположностях. И потому, хотим мы того или нет, но всемогущий Бог создал нас существами свободными, о чем и пишет Бен-Сира в другом месте: "Он от начала сотворил человека и оставил его в руке произволения его. Если хочешь, соблюдешь заповеди и сохранишь благоугодную верность. Он предложил тебе огонь и воду: на что хочешь, прострешь руку твою. Пред человеком жизнь и смерть, и чего он пожелает, то и дастся ему... Никому не заповедал Он поступать нечестиво и никому не дал позволения грешить" (15.14-17,20).
      В книге Иудифь читаем следущие сильные слова: "...Что помыслил Ты, то и совершилось; что определил, то и явилось и сказало: вот я. Ибо все пути Твои готовы, и суд Твой Тобою предвиден" (9.5,6).
      Практически в любом древнееврейском источнике мы можем найти параллели цитированного выше. Прекрасны, скажем, стихи о Промысле Божьем, включающем в себя свободные действия людей, в книге Премудрости Соломона 14.1-5; 19.1-5 и т.д.
      То же самое можно сказать и о псевдоэпиграфах, т.е. древнееврейских религиозных книгах с указанием на заведомо ложное авторство. Мы ограничимся Псалмами (I в. до Р.Х.) и Одами (I-II вв. по Р.Х.) Соломона, поскольку располагаем их хорошим новым переводом на русский язык, выполненным Б. Херсонским (нумерация стихов дается по английскому изданию).
      Вот некоторые из этих образцов иудейского религиозного мышления межзаветного периода.
      Псалом 3.9-11: "Грешный, оступаясь, проклинает свою жизнь, и рожденье свое, и муки матери своей, он добавляет грех ко греху в течение жизни своей. И если он упадет, то так упадет, что вовек не восстать ему. Погибель грешного - навсегда..." [87, с.26; 173, p.655].
      Если сказанное условно назвать "предопределением к погибели", то "предопределение к спасению" открывается в псалме 13.10,11: "...Господь пощадит верного Своего, и изгладит ошибки его наказанием. Ибо жизнь праведника - навсегда..."
      И рядом - о свободной воле, псалом 9.4: "...Сотворить и право и ошибочно - в трудах наших рук".
      Такой же вечный "дуализм", ничуть не пугаясь противоречий, наполняет и Оды Соломона, в которых часто чувствуется уже христианское влияние.
      Ода 3.3: "Разве узнал бы я, как Господа возлюбить, если бы Он не любил меня?"
      И здесь, и дальше - благодать Божия. Но это благодать, желающая ответной и свободной любви.
      Ода 4.13: "Ты одарял свободно, отнять и вновь одарить - на все воля Твоя!"
      Ода 5.3: "Вольно принял я благодать Твою, в ней - жизнь моя".
      И в заключение - еще один пример непостижимого переплетения всемогущей и спасающей воли Бога со свободной волей человека.
      Ода 10.2,3: "По воле Его во мне обитает вечная жизнь Его, соизволяя мне возглашать мира Его плоды, преображать жизни тех, кто возжелал прибегнуть к Нему, чтобы благим пленением плениться - ради свободы".
      Тайна. Чудо. Зам'ок, ключ от которого потерян. Ключ, которого не существовало вовсе...
      2.5.3. ТАЛМУД И ДРУГИЕ ИСТОЧНИКИ
      В ортодоксальном иудаизме не было никаких серьезных дискуссий о предопределении, хотя в Талмуде встречаются порой довольно категорические утверждения: "Ни один человек не повредит палец, пока это не будет предписано ему свыше". [144, p.129]. Еще со времен рабби Акибы (I-II вв. по Р.Х.) установился незыблемый принцип (Абот 3.15): "Все предусмотрено, но все же существует полная свобода и самоопределение". [37, с.879]. Абот 3.20 говорит об ответственности людей за пользование Божьими благами на земле, предлагая такое любопытное сравнение: "Все отдано под обеспечение и сеть закинута на всех живущих: лавка открыта, лавочник дает в долг, а книга открыта и рука записывает..." [75, с.12]. Это довольно точная картина, показывающая мировоззрение иудея, который верит, что Бог, создав человека, затем больше наблюдает за ним, чем вмешивается в его жизнь, и спасения нужно добиваться самому, напрягая волю и делая добро другим людям (Аб. Зар. 5б). Более библейский вариант этой позиции формулируется так: сама жизнь человека предопределяется Богом, но в нравственном выборе он свободен (Сифра, к Лев.
      26.16). [37, с.879].
      Тексты Кумранской общины, одной из иудейских сект, предположительно ессеев (описанных Иосифом Флавием), относящиеся ко II в. до Р.Х. - I в. по Р.Х., впервые явно показали, что и часть иудеев была склонна к жесткому учению о предопределении.
      Процитируем несколько характерных фрагментов.
      "Благодарственные гимны" Х,5-7: "...Я - прах и пыль! Что я задумаю, если Ты не захотел, и что я помыслю без Твоего изволения? Кем удержусь, если Ты не поддержишь меня, и как запнусь, если Ты не замыслил (этого) для меня? Что скажу, если Ты не откроешь мой рот, и как отвечу, если Ты не вразумил меня?" [102, с.210].
      Полная беспомощность человека, который не имеет даже внутренней свободы и каких-либо собственных мыслей, открывается нам в ряде кумранских текстов. В следующем отрывке чувствуется связь с некоторыми словами пророка Исайи и как бы предвосхищение темы ап. Павла в Рим. 9.
      "Устав общины" XI,17-22: "Ты научил всякому знанию, и все сбывшееся было по Твоей воле. Нет другого, помимо Тебя, чтобы возразить на Твой совет и чтоб уразуметь весь Твой священный замысел... И рожденный женщиной чем сочтется (возразит) перед лицом Твоим?.. он - пустой сосуд, отщипнутая глина, и к праху его устремление (возвращение). И что ответит глина и созданное рукой? И какой совет поймет?"
      Наконец, ясно высказанная (задолго до Августина) концепция двойного предопределения.
      "Благодарственные гимны" Х,15-19: "...От утробы (матери) Ты направил его к желанному назначению, дабы блюсти себя в Твоем Завете... на вечное спасение и мир навеки и неоскудно... А нечестивых сотворил Ты для <...> и от утробы посвятил Ты их дню убиения, ибо шли по дороге недоброй... и не желали ничего, что Ты заповедал, но предпочли то, что Ты ненавидишь... Ты их предназначил, чтобы сотворить великий суд над ними..."
      Последняя цитата, впрочем, показывает, что даже Кумранской общине невозможно было вполне обойтись без допущения небольшой свободы человека. Хотя бы только для того, чтобы "не желать" заповеданного или "предпочесть" ненавистное Богу. Об этом же косвенно свидетельствует и увещательный тон ряда фрагментов того же "Устава общины" или "Дамасского документа".
      Откуда все же у иудеев появилась в столь крайнем виде доктрина предопределения? Одни ученые полагают, что она могла быть заимствована у греков. Другие считают, что это, возможно, было их собственным оригинальным учением, толчком к которому послужило чрезмерное ударение на отдельные тексты Ветхого Завета. [101, с.286]. Нам представляется, что идея абсолютного предопределения (особенно "двойного"), не оставляющая места свободе воли людей, - это, несомненно, языческое, а никак не библейское учение.
      Филон Александрийский (I в. до Р.Х. - I в. по Р.Х.), известный философ, пытавшийся согласовать основные элементы греческой философии с иудейской верой и оказавший заметное влияние на формирование раннего христианского богословия, в вопросе свободы воли отказывался следовать доктрине стоиков, перед которыми преклонялся. Филон считал свободу человека частью божественного плана, сферой, в которой Господь не действует принуждением. [170, p.150].
      После Филона примерно тысячу лет этот вопрос больше не беспокоил иудейских мыслителей, и только под влиянием средневекового исламского богословия, тяготевшего к жесткому предопределению, иудаизм вновь подтверждает свою прежнюю позицию.
      Бахья ибн-Пакуда (XI в.) осторожно признает, что анализ нашей внешней жизни говорит в пользу предопределения. Однако анализ внутренней жизни, такие понятия как нравственность и воздаяние явно противятся человеческой несвободе. Иуда Галеви (XI-XII вв.), как и европейские схоласты, разграничил Первопричину всего сущего (Бога) и причины вторичные (непосредственные причины событий), к которым отнес и волю человека. Бог - первая и главная причина свободы воли, Он знает, какой выбор сделает человек, но непосредственная причина действия - наша воля. Авраам ибн-Эзра (XII в.) считал, что Божие всеведение не влияет на частное, второстепенное в жизни людей, но лишь - на общее и главное. Так он обосновывал присутствие и необходимости (когда человек участвует во всемирном плане Бога), и свободы действий (повседневная жизнь человека). [37, с.880].
      Окончательное слово в ортодоксальном иудаизме по настоящей проблеме было сказано Моисеем Бен Маймоном (Маймонидом) в конце XII века. Само имя Маймонида ассоциируется у иудеев с чистотой веры, и не случайно на его надгробном камне благодарные последователи сделали надпись: "От Моисея до Моисея не было подобного Моисею". [170, p.272]. Маймонид фактически только закрепил то, что уже было накоплено до него: всемогущий Бог создал человека нравственно свободной личностью. О крайностях учения о предопределении Маймонид сказал: "Эта теория, несомненно, ошибочна, противна разуму и здравому смыслу, и, приписывая несправедливость Богу (да будет она далека от Него!), подрывает фундаментальные принципы религии... Если бы человек понуждался действовать согласно велениям предопределения, тогда предписания и запреты Закона утратили бы силу и Закон был бы совершенно ложным, так как у человека не было бы свободы выбора в том, что он делает". [89, с.206,207].
      Подводя итог сказанному о позиции еврейской религиозной философии, можно констатировать, что она, с одной стороны, была довольно статичной и не стремящейся к углублению и более серьезному осмыслению проблемы, а, с другой стороны, памятуя об ее исключительно ветхозаветном основании, - достаточно близкой к библейской гармонии. Новый Завет открыл человечеству учение о Божьей благодати, неизвестное евреям. В свете полного библейского откровения, человеческая сторона спасения у иудеев, как и в целом их оценка свободы воли, оказалась преувеличенной. Однако от времени образования Израильского народа до начала христианской эпохи именно иудеи, и только они (когда удерживались от идолопоклонства), не признавали языческого культа судьбы, но верили в святую Божию волю.
      2.6. ОТЦЫ ЦЕРКВИ
      Как мы отметили, к концу эпохи древней философии все больше античных мыслителей склонялось к признанию свободы человека. Среди них были такие выдающиеся личности как Цицерон, Плутарх, Александр Афродисийский, Плотин и др. Уже ранние отцы Церкви (до Августина) ясно определили христианское учение в отношении свободы воли. Когда Церковь вела борьбу с гностицизмом, то боролась и с греческой верой в судьбу, которую многие гностики утверждали. Учение о благодати устраняло крайности в понимании свободы человека. По словам В. Соловьева, в христианстве "необходимость перестает быть неволей, а свобода перестает быть произволом". [118, т.2, с.521].
      2.6.1. РАННИЕ ОТЦЫ ЦЕРКВИ
      С одной стороны, о ранних отцах можно свысока сказать (как это делают некоторые "высокоученые" теологи), что их богословие плохо развито. Но с другой стороны, нельзя не признать, что это было чистое христианское учение, только что воспринятое от Христа и апостолов, не замутненное еще сколько-нибудь значительно человеческими мудрствованиями.
      Первые отцы использовали в основном новозаветную терминологию: предузнание, предопределение, призвание, оправдание, прославление (Рим.
      8.29,30), свобода (Гал. 2.4), воля (2 Пет. 1.21) и т.д. Иоанн Златоуст в своих "Беседах на Послание к Римлянам", суммируя мнения ранних отцов, говорит о предопределении, основанном на предузнании Богом людей, не лишающем последних свободы: "...Спасение званных совершено не одним призванием, но и предуведением, призвание же не было вынужденное и насильственное. Итак, все были призваны, но не все послушались". [45, с.679]. Однако уже тогда христианами употреблялся один важный термин, заимствованный из греческой философии. Это слово Провидение (pronoia), получившее переосмысление в Церкви. Хотя pronoia встречается и в Новом Завете, например, в Рим. 13.14, здесь это слово означает "заботу" или "попечение" человека о чем-либо и не связывается напрямую с Богом и Его Провидением. (В Ветхом Завете, в Иов. 38.2; 42.3, в русской Синодальной Библии поставлено слово "Провидение", однако правомерность такого перевода сомнительна). Провидение греков правило миром, но не интересовалось отдельным человеком. Напротив, христианское Провидение - личностно. [92, т.2, с.12]. Любопытно отметить, что концепция личностного Провидения ясно представлена не только в Новом Завете (Мф. 6.25-34), но и уже в Ветхом (Пс. 103). То, что не было открыто грекам, было давно известно иудеям. Это вновь подчеркивает особое положение в мире избранного Богом народа.
      Уже самые ранние христианские произведения I-II вв. говорят о "двух путях" и свободе человека избрать из них любой ("Дидахе", гл.1; "Послание Варнавы", гл. XVII-XX; "Пастырь" Ерма, кн.2, VI,1-2). Свобода воли - это аксиома для Иустина (Апология I,10,28), Татиана ("Речь против эллинов", гл.7), Иринея ("Против ересей" III,23). [90]. Тертуллиан в труде "Против Маркиона" говорит, что свобода проявляется в человеке как образ и подобие Божии и что она может быть доказана самим существованием закона, который Господь дал людям. [167, II,5].
      Климент Александрийский и Ориген отстаивали свободу воли как общепринятое христианское учение. Например, Ориген, приступая к изложению своих мыслей в известном труде "О началах", отделил те догматы веры, которые в готовом виде приняты от апостолов Христа и не подлежат сомнению, от прочих духовных вопросов, о которых "апостолы только сказали, что они есть, но как или почему, умолчали, конечно, с той целью, чтобы могли иметь упражнение и показать таким образом плоды своего ума наиболее ревностные и любящие мудрость из числа преемников". Так вот, Ориген свободу воли отнес к первой категории, или несомненным истинам: "В церковном учении определено и то, что всякая разумная душа обладает свободою решения и воли... Мы не подлежим принудительной необходимости делать добро или зло вопреки своему желанию". [80, с.36,37].
      Вместе с другими упомянутыми ранними свидетельствами, последнее утверждение Оригена, на наш взгляд, доказывает исторический факт, что доктрина о свободной воле не являлась "богословием" Церкви ("чтобы могли иметь упражнение и показать... плоды своего ума наиболее ревностные"), а была ясно переданным учением Христа и апостолов, в котором никто в Церкви до Августина не дерзал усомниться. При этом не забудем, что Христова Церковь появилась и развивалась в языческой Римской империи, где вера в неотвратимость рока (а, стало быть, и в эфемерность человеческой свободы) была признаваема подавляющим большинством населения. Вот почему христианство уже со дня своего основания столь резко выступило против мойр и парок, фортуны и астрологии.
      Первоначально Церковь представляла собой маленькую группу людей в океане язычников, особенно когда она окончательно отделилась от иудаизма. Чтобы не раствориться в этом океане, Церковь должна была быть достаточно категоричной в суждениях: истинные или ложные учения исповедуются приходящими в нее людьми. Для времени Оригена не признавать свободу воли было однозначно ересью. [80, с.172,173]. А Дионисий Ареопагит еще в V в. писал: "...Поскольку Провидению не свойственно насиловать природу, то, (полагаю), мы не станем принимать во внимание нелепое мнение толпы (выделено мной - К. П.), утверждающей, будто Провидение и против воли должно вести нас к нравственному совершенству". [33, с.58].
      Иоанн Златоуст написал даже специальную книгу "О судьбе и Провидении", в которой решительно отстаивал свободу воли против язычников: "Бог сказал: "если хотите" и "если не хотите", делая нас господами добродетели и порока и полагая это в зависимость от нашего образа мыслей. А что говорит тот, т.е. диавол? То, что избежать определенного судьбою невозможно, хотим мы того, или не хотим... Судьба говорит: если мы не желаем, а нам будет дано, то во всяком случае спасаемся". [44, с.804,805]. То, что критикует здесь Златоуст как языческие представления о судьбе, почему-то в немалой степени схоже с будущей позицией Августина (последних лет его жизни), а также - с позицией, в далеком будущем, ряда лидеров Реформации... Но об этом более подробно мы скажем в последующих главах.
      Что же представляло собой учение Церкви о благодати и свободе в период непосредственно перед Августиновой "революцией"? Было ли это учение пелагианским? Для ответа на поставленный вопрос достаточно упомянуть о трудах Григория Нисского и Ефрема Сирина, замечательных богословов, творивших во второй половине IV века.
      Григорий Нисский учит, что человеческая жизнь обусловлена бесчисленными естественными и природными причинами, а также причинами, связанными с индивидуальностью человека - его наследственностью, характером, темпераментом и проч. Но тем не менее личность человека не растворяется полностью в этом мире необходимости, а, вопреки ему, с Божьей помощью, обретает способность свободно себя определять. В вопросе спасения благодать Господа и воля человека действуют совместно: "Как благодать Божия не может обитать в душах, уклоняющихся от своего спасения, так и человеческая добродетель сама по себе недостаточна, чтобы возвысить до совершенства души, чуждые благодати... Праведность дел и благодать Святого Духа, соединяясь вместе, наполняют блаженной жизнью душу, в которой они отождествляются". Это и есть простое евангельское учение, бесконечно далекое как от пелагианской ереси, так и от "двойного предопределения" Августина. Согласно Григорию Нисскому, благодать не является наградой за заслуги человека, но она также не является непосредственной причиной нашего ответа "да" или "нет" Богу. Благодать не заставляет обратиться, но только призывает к этому. В целом Григорий Нисский считал жизненный путь человека соединением предначертаний Господа и свободы воли. [62, с.225; 63, с.298; 112, с.164].
      И Ефрем Сирин не идеализировал свободного произволения человека: "...Дивлюсь свободной воле нашей. Она... имеет возможность побеждать, - и любит уступать над собою победу; хотя свободна, однако же сама отдается в рабство, как невольница, и своею рукою пишет согласие на свое невольничество". [39, т.5, с.184]. Ефрем Сирин, как и другие отцы и учители Церкви, считал, что во время грехопадения свобода воли у человека была серьезно повреждена, но не исчезла полностью. [112, с.231]. Это положение он обосновывал следующим образом: человек, задающийся вопросом, существует ли свободная воля, самим этим вопросом свободу утверждает, т.к. задавать вопросы способно только существо свободное, "немой" спрашивать ни о чем не может... [39, т.5, с.32,33]. В отношении же воли Божьей Ефрем Сирин учил, что она бывает как бы трех видов: "Все от Бога, - и благое, и скорбное, и недостойное; но одно - по благоволению, другое - по домостроительству, третье - по попущению. И по благоволению, - когда живем добродетельно, ибо угодно Богу, чтобы проводили мы жизнь безгрешную, жили добродетельно и благочестиво. По домостроительству, - когда, впадая в ошибки и погрешения, бываем вразумляемы; по попущению же, - когда и вразумляемые не обращаемся". [39, т.3, с.395].
      Таковым, простым и взвешенным, было учение ранних христиан, веривших в свободную волю - в противовес язычникам, и в благодать Божию - в противоположность иудеям.
      2.6.2. АВГУСТИН
      У Августина (354-430 гг.) в работах разных лет можно найти различные подходы к проблеме. Но общая тенденция, особенно в поздних трудах, - отказ человеку в подлинной свободе и провозглашение абсолютного предопределения.
      До своего обращения в христианство Августин около десяти лет был последователем манихейства. Эта религия, как обычное языческое верование, отрицала свободу человека. Вдобавок манихейство испытало на себе значительное влияние гностических идей, для которых была характерна вера в судьбу. [143, p.773]. "Ранний" Августин (вскоре после своего обращения) в дискуссии против манихейцев отстаивал свободу воли. [131, p.74 ff.]. А "поздний" Августин, противостоя пелагианам, практически сводил ее на нет. Если к этому добавить различные его "переходные" точки зрения на проблему, то станет понятной причина ссылок на Августина в этом запутанном вопросе как сторонников, так и противников свободы воли.
      Здесь необходимо сделать важную оговорку. Начиная с Августина (со времени написания его поздних трудов), термин "свободная воля" в западном христианстве часто употребляется в узком смысле. Традиционное понимание свободы воли (широкий смысл): Богом данная возможность человеку самостоятельно, без какого-либо принуждения извне определять свою жизнь и поступки, включая свободный ответ Богу на Его призыв. Поздний Августин же вводит в христианское богословие узкий смысл термина: возможность выбора у неверующих людей лишь между плохим и еще худшим, принципиальная неспособность ответить согласием на Божие приглашение к спасению. То есть свободная воля у грешника существует, но она всегда тяготеет к греху и не в состоянии сделать действительно свободный выбор (в широком смысле понятия). Для пояснения данного утверждения, которое является, несомненно, библейским, Августин придумывает ряд аналогий, из которых мы остановимся лишь на одной, на наш взгляд, самой сильной, и к которой мы затем еще не раз будем возвращаться. Представьте две чаши весов, являющих нам баланс добра и зла в человеке. В нормальном состоянии такие весы должны помочь взвесить этические аргументы за и против тех или иных поступков. Но каков будет результат подобного взвешивания, если на чашу зла уже изначально поставлены несколько тяжелых гирь? Очевидно, что эти весы всегда и неизбежно будут склоняться в сторону зла. Подобным образом, говорит Августин, в результате греховности всего человечества, люди самостоятельно неспособны реализовать свою свободную волю в сторону Бога и добра. [71, с.378]. Однако исходя из этого, Августин делает сомнительный вывод, что Господь, ничуть не считаясь со Своим падшим творением, одних людей поднимает и спасает благодатью, а других отправляет в ад, поскольку без Его благодати они не были способны ни на что доброе.
      В своем самом значительном произведении "О граде Божьем" (413-426 гг.) Августин пишет: "...Мы нисколько не находим себя вынужденными ни отвергать свободу воли, допустив предведение Божие, ни отрицать (что нечестиво) в Боге предведение будущего, допустив свободу воли. Мы принимаем и то, и другое". [3, V,10]. И подобных цитат из различных его книг можно привести множество. Например, Августин вновь утверждает свободу человека - "О граде Божьем" XXII,1; говорит об ответственности грешника за свои грехи - "О благодати и свободном произволении", гл.3 (426-427 гг.); и даже о том, что благодать Бога может быть "сотворящей" вместе со свободной волей человека, когда производится доброе дело (там же, гл.33). [130, p.444,458].
      С другой стороны, Августин, не очень заботясь о согласовании своих учений, а оставив это хлопотное дело потомкам, стал первым богословом Церкви, открыто провозгласившим "двойное предопределение". Одних людей Бог "предопределил к вечной жизни, как милосерднейший даятель благодати, в то время как других Он предопределил к вечной смерти, как праведнейший судия, не только по причине грехов, которые они добавили в потакании своей собственной воле, но также из-за их первородного греха, даже если, как в случае с младенцами, они к нему не добавили ничего". ("О душе и ее начале" IV,16) (419 г.). [132, р.544].
      Но прежде чем мы обсудим эту мрачную доктрину Августина, необходимо вспомнить, что его побудило отойти от центристской позиции ранней Церкви. В начале V в. монах Пелагий стал распространять среди христиан в Риме свои еретические идеи. Его некоторые сохранившиеся произведения, например, "Послание к Деметриаде" (414 г.), дают достаточно ясное представление о том, что мы сегодня называем пелагианством. Вот несколько выдержек из названного послания.
      "...Рассудим о благе, присущем самой нашей природе... Существует, повторяю, у нас в мыслях некая природная святость..."
      "Мы оберегаем... от несправедливого мнения, будто из-за порочности своей природы мы влечемся к злу..." [83, с.598,599,604].
      Если Церковь во главе с Августином учила о тяготении человека к пороку как следствии первородного греха, то Пелагий считал, что человеческая природа - добра, подчеркивая неповрежденность ее грехопадением. Далее он принижал значение благодати Божьей в деле спасения.
      "...Даже те, которые закоснели в грехе и почти подавили добро, присущее их природе, могут восстановить его своим покаянием... изменив образ жизни по своей воле..."
      "Если мы будем преданы Богу, исполняя волю Его так, что заслужим Божью благодать, то с помощью Святого Духа легче воспротивиться нам духу нечистому". [83, с.617,629].
      Разумеется, в таком контексте учение о свободе воли было неприемлемым. По Пелагию, благодать Бога являлась чем-то желательным и вспомогательным, но отнюдь не главным в нашем спасении. Церковь начала борьбу с ересиархом: с жесткой критикой и осуждением выступили Августин, Иероним, Иоанн Кассиан и др. В то время это было уже нечто более серьезное, чем споры с еретиками периода римских гонений на Церковь. Уже целое столетие христианство развивалось в направлении "государственной религии", все дальше отходя от евангельской простоты и святости. В 392 г. Константинопольским эдиктом язычество было запрещено, но еще раньше, в 380-381 гг., император Феодосий I объявил христианство единственной религией в Римской империи. В конце IV в. языческие храмы уже разрушались, а сами язычники - жестоко преследовались. Церковь торжествовала окончательную победу и не сумела справиться с искушением отомстить своим бывшим гонителям. [54, с.98].
      В такой обстановке, в начале V в., учение Пелагия о независимости свободной воли как от первородного греха, так и от благодати показалось Августину более опасной ересью, чем старая вера народа в судьбу. Официально он по-прежнему выступал против последней (например, "О граде Божьем" V,1), но на практике, не сумев победить, своим учением об абсолютном предопределении, на наш взгляд, в значительной степени возродил языческие суеверия о неумолимом роке, только "освятив" их христианской терминологией. Надо ли говорить, что многим людям, в те годы поневоле вошедшим в Церковь, это новое "христианское" учение показалось знакомым и пришлось по душе? Так Августин, защищая свободу Бога, оставил без свободы человека, тем самым лишая смысла величественный план искупления; не дав ни малейшего шанса на спасение, он объявил б'ольшую часть человечества предопределенной Богом к аду, включая детей и младенцев, умерших некрещеными. [130, p.439].
      Другими словами, в полемике с Пелагием Августин сам перешел очевидную грань, за которой осталось Евангелие. Обладая большим и заслуженным авторитетом в Церкви, он создал прецедент, и с тех пор, ссылаясь на его учение о предопределении, языческая Мойра продолжала занимать умы многих христиан. В этом смысле Августин недалеко ушел от своего юношеского следования манихейству. Однако в ту эпоху язычество еще было слишком хорошо известно, и многие проницательные люди в Церкви обвинили Августина в фатализме. [154, p.370]. Когда все же сторонники последнего взяли верх, возникло "полупелагианство", которое на какое-то время объединило христиан, признававших истинной в этом вопросе веру ранней Церкви, или сотворчество благодати и свободной воли человека в деле его спасения.
      В одном из последних своих трактатов, "О предопределении святых" (428-429 гг.), Августин, размышляя над тем, что означает: "кто-то хочет" или "не хочет" верить в Бога, - пришел к пессимистическому заключению в отношении свободы воли. Он пишет: "...И вот первые, поскольку они хотели, уверовали; вторые же, поскольку не хотели, не уверовали. Таким образом, милость и наказание были проявлены в самих их произволениях... Милость, по которой Он полностью освобождает, и истина, по которой праведно судит, равно непостижимы". [130, p.503,504]. Та же мысль в другой поздней книге Августина выражается еще более откровенно: "...Действует Бог в сердцах человеков, склоняя воления их, куда бы ни пожелал Он - к доброму ли, ради милосердия Своего, к злому ли, ради заслуг их, - по суду Своему, иногда явному, а иногда тайному, всегда, однако же, правому". [4, с.554].
      Так Августин посеял семя, которое стало семенем раздора для Христовой Церкви.