— 13 —

Они открыли калитку и вступили в узкий дворик, в углу под досками еще лежал снег. На веревке, растянутой поперек, сушилось белье. Откуда-то подкатилась под ноги черная лохматая собачонка и сильно залаяла, пятясь и виляя хвостом.

— Бармалей! Бармалей! — крикнул Васька, присев на корточки. Собака сразу им поверила, стала лизать мальчику руки.

— Это Бармалей, собака такая, — сказал Васька. — Она огурцы соленые ест.

— Мы что, пришли? — спросил солдат.

Васька кивнул, с сожалением оставил собаку. Прошмыгнул под белье, постучал в окошко. Посмотрел, делая скобочкой руки, и снова постучал.

В дверях показалась молодая женщина, невысокая, в косынке.

— Теть Нюр, Витька дома?

— Зачем он тебе? — спросила женщина.

— Дело есть.

— Если дело… Заходите. Скоро он придет. Тетя Нюра разговаривала с Васькой, а смотрела она на солдата. Ей было интересно узнать, что солдата сюда привело. Пожалуй, только из-за своего любопытства она предложила войти в дом.

Комната была чистенькая, но Васька сразу приметил, что вместо занавесок на окнах широкие бинты. И на комоде бинты. Марля да бинты были кругом, как будто они могли скрыть голую бедность. А они еще больше ее выдавали.

Тетя Нюра посадила Ваську на диван, а солдату дала стул. Сама села на табуретку напротив, спросила напрямик:

— Что-то натворил мой сынок? Васька пожал плечами, посмотрел на солдата. Тот помолчал, произнес, разводя руками:

— Не знаю, как лучше объяснить. Может, и вы поможете. У меня тут винтовку, вещмешок украли, еще документы. Я в эшелон не могу вернуться.

— Вот как, — протянула тетя Нюра. — Пьяный был? Раз оружие-то стянули?

— Нет, не пьяный, — сказал солдат.

— Нешто трезвый оружие теряет? Арестуют теперь?

— Не знаю… Наверное.

— Не наверное, а точно. Это трибунал, милый мой, — сказала тетя Нюра.

Васька слушал открыв рот. Быстро спросил:

— Что такое трибунал?

— Военный такой суд, — ответила тетя Нюра, глядя на солдата. — Видела я, как одного судили. Солдатик помоложе тебя был… Сколько тебе?

— Девятнадцать, — сказал он.

— Вон что? Я думала, старше. — Она встала, посмотрела в окошко, потом опять на солдата. — А Витька тут при чем?

— Ваш сын там… В общем, был при этом.

— Как то есть был? — спросила тетя Нюра. — Воровал, что ли?

— Я не знаю, — сказал солдат и посмотрел на Ваську. Но тот молчал. — Может, он ничего и не взял, но… Он знает, кто украл оружие.

— А вам откуда известно? — спросила опять тетя Нюра.

Солдат не ответил. Все трое теперь молчали. Тетя Нюра вздохнула, произнесла:

— Не знаю, что вам и сказать. Витька, конечно, от рук отбился. Мужика в доме нет. Я день и ночь в госпитале, санитаркой служу. Тут не уследишь, ясное дело.

— Да, — сказал солдат.

— Я среди раненых кручусь, у самой мужик на фронте. А к нам все как из мясорубки, куски тела, а не люди идут… А я уж грешным-то делом и подумаю иногда: хоть бы с одной ногой или с одной рукой пришел. Все-таки мужик, если он в дому. От него и запах в горнице другой… А Витьке я уши надеру, как он вернется.

— Не надо драть, — попросил солдат. — Может, он невиноват ни в чем.

— Как же не виноват? А кто ружье стащил?

— Я думаю, что это не Витька. — Солдат посмотрел на Ваську, с упреком посмотрел.

А Васька, озираясь по сторонам, скучно пробормотал:

— Там и другие были…

— Постарше Витьки? — спросила тетя Нюра Ваську.

— Угу.

— Шайка, что ли?

— Не знаю.

— Ну, я узнаю. Я все узнаю.

Она ушла и почти сразу вернулась с тарелкой в руках. В тарелке лежала белая лепешка, разрезанная по радиусу на узкие дольки.

— Попробуйте, — предложила тетя Нюра. — А я сейчас чаю поставлю. Да пробуйте, не бойтесь, это из казеинового клея. Тут, на авиационном складе, достаем. Отмачиваем да в тарелках на холоде оставляем. Он как сыр на вкус.

Тетя Нюра засмеялась, добавила:

— Голь на выдумки хитра. Я Витьке утром говорю:

сходи на рынок, продай по червонцу за кусочек, а на деньги картошки купи. У нас картошки нет. Праздник ведь на носу, Первое мая. А в доме пусто, с какой стороны ни поглядишь.

Тут слышно стало, как залаял Бармалей. Солдат и Васька одновременно привстали. Но это был не Витька. Какая-то женщина постучала в окно, тетя Нюра вышла к ней. Но в дом не повела, а стала негромко переговариваться в прихожей. Было слышно, как тетя Нюра несколько раз сказала: «Поможем, поможем… Дай срок». А женщина ей отвечала: «Да сроку-то мало осталось. Куда же мне рожать!» А тетя Нюра опять ей негромко:

«Сульфидин пропал. Будет, и все сделаем. Забеги завтра…» — Будем ждать? — спросил солдат Ваську.

— Не знаю.

Оба взяли по кусочку казеинового сыра. Васька проглотил, не заметил вкуса, взял и опять проглотил. Решил взять последний раз и пожалел, что такие маленькие кусочки. Небось Витька каждый день по тарелке сыра жрет.

Васька не завидовал семейным, каждому, как говорят, свое. Но семейным живется в войну сытнее, это Васька знал. Тут во дворе опять гавкнул Бармалей, послышался голос Витьки. Тетя Нюра о чем-то спрашивала, он отвечал. Голоса стали громче, и тетя Нюра закричала, и Витька закричал. Вместе они появились в комнате. Витька, не поздоровавшись, прошел к комоду и положил деньги. Быстро и враждебно посмотрел на Ваську, солдата он как будто не видел. Тетя Нюра стояла в дверях, руки в боки, не сводила глаз с сына.

— Ну? — спросила громко. — Скажешь?

— Чего вы ко мне пристали! — завопил Витька. Он был вообще истерик. Васька это знал. — Ничего не видел! Ничего не брал!

— Брал, — сказала тетя Нюра. Она положила на стол перед солдатиком фонарик. — Ваш?

Солдат взял фонарик в руки, осторожно повертел его. Произнес почти пораженно:

— Мой.

— В кармане нашла, — говорила тетя Нюра. И вдруг закричала на сына, шагнув к нему: — Так что! Тебя на людях выдрать?

Даже Ваське стало страшно от ее крика. Никто так на Ваську не кричал. Уж бог с ней, с семейной сытостью, ни за какие бы казеиновые сыры не продал Васька своей свободы.

Витька задрожал, заплакал, забормотал сквозь слезы, что он ничего не брал, кроме фонарика. Все остальное забрали Купец и Длинный, а он не брал…

— Документы кто взял? — спросил солдат негромко.

— Не брал… Не я… — как-то пронзительно неприятно завопил Витька. — Вот Васька тоже видел, он компас получил!

— Ладно, ладно, — произнес солдат, поморщившись, На Ваську он и не взглянул. — Ты можешь показать, где живут эти… двое?

Витька взвыл еще пуще.

— Можешь или не можешь? — спросила тетя Нюра. — Прекрати вой и говори нормально! Ну! — Она крикнула «ну», и. Васька снова вздрогнул, а Витька сразу замолчал. Следя за руками матери, членораздельно произнес:

— Купец у магазина живет, зеленый дом, а другого я не знаю.

— Зеленый дом? — повторил солдат и встал. — Как его зовут, твоего Купца?

— Сенькой, — отвечал Витька, не глядя на солдата.

— Ладно, — сказал солдат. — Если не врешь…

Он не оглядываясь вышел во двор, в калитку. Васька побежал за ним. На ходу успел оглянуться и увидел, что Витька выскочил вслед и показывает ему кулак.

Некоторое время солдат шел впереди, в его движениях появилась уверенность. Васька решил, что не оборачивается и не заговаривает солдат из-за компаса. Но тот будто услышал мысли Васьки, приостановился, поджидая его.

— Вот что, Василий, — сказал солдат. — Теперь гляди в оба, нет ли патруля. Знаешь, какой бывает патруль?

— Знаю, — ответил Васька. — Тебя могут схватить?

— Могут. Я теперь, Василий, как дезертир все равно. Никогда бы не смог представить, что буду скрываться.

— А когда винтовку найдешь, не будешь скрываться?

— Не буду. Только бы найти!

— 14 —

Некоторое время они шагали молча и вышли на окраинную улицу дачного типа. На дороге копались в песке куры. Кое-где жгли весенний мусор: старую ботву, листья, хворост, и горьковатый серый дым витал над огородами.

— Я не за оружие борюсь, Василий, — снова начал солдат. Было видно, что он не перестает думать об этом. — И не за документы. Я за себя борюсь. Потому что я уронил себя. Кто же должен меня подымать, как не я сам… Ты понял?

Васька кивнул, спросил:

— Дядя Андрей, хотите, что-то покажу? Васька полез в потаенное место, достал кусок стальной ножовки, заточенной на конце.

— Вот!

Солдат повертел обломок, присвистнул, глядя строго на Ваську.

— Выбрось ты эту штуковину, Василий, — посоветовал он. — Опасная игрушка. Лучше я сам закину… Васька вцепился в руку солдата, крикнул:

— Нет! Нет! Отдай!

— Зачем она тебе? — спросил тот. Подержал на ладони и протянул Ваське. Васька засунул обломок в штаны.

— Нужно. Вы же сами сказали, что без оружия мужчина не солдат.

— Я, Василий, про фронт говорил.

— А я про тыл, — отрезал Васька сердито.

Но долго злиться он не умел. Через несколько шагов спросил:

— Дядя Андрей, а вы «Катюшу» видели?

— Нет, не видел.

— Говорят, их никто не видел, потому что их возят под брезентом. У них там мина лежит под машиной, как только фашисты окружат и захотят узнать про «Катюшу», наши кнопку нажмут и взорвут ее.

— Смотри-ка, — произнес солдат. — Какие у тебя сведения.

— На заводе их делают в разных местах, и никто не знает, что это «Катюша». Дядя Андрей, сказать вам один секрет?

— Ну?

— «Катюши» делают на нашем Ухтомском заводе.

— Ты-то откуда знаешь? — спросил солдат, усмехнувшись.

— Так все знают…

Они остановились около магазина. Здесь была длинная очередь: женщины, старухи, дети.

— Что выбросили? — спросил Васька. Одна женщина ответила:

— Пока ничего. Говорят, мясные талоны будут селедкой отоваривать. С утра ждем, а ничего нет.

— Будет, — уверенно сказал Васька. — Это же ОРС, а ОРС знаете как расшифровывается? Обеспечь раньше себя, обеспечь родственников своих, обеспечь родственников сослуживцев, а остальное рабочим и служащим.

В очереди засмеялись, завздыхали, стали вспоминать всякие случаи, но Васька не дослушал, побежал вслед за солдатом. Тот уже стучался в дом, который был зеленого цвета.

Долго им не открывали, хотя и Васька и солдат видели, что в окне мелькают какие-то лица.

— Открывай! — крикнул им Васька. — Чего тянете? Испугались?

— Почему испугались? — спросил солдат.

— Они думают, что вы монтер, — сказал Васька.

— Ну и что?

— А у них электроплитки: штрафуют. Тетя Нюра однажды увидела монтера и спрятала плитку в комод. А монтер проверил счетчик, а потом и говорит: «Чего это у вас, гражданка, из комода дым идет?» Открыли, а там белье горит…

Загремел засов, защелкали замки, щеколды, дверь отворилась. На пороге встала крупная женщина, широкое простоватое лицо, волосы комьями свисали вниз. Тетка Акулина, Акулиха — так ее звали.

Глядя от порога сверху вниз, она громко произнесла:

— Чего ломитесь? Невмоготу? Принесли что-нибудь?

— Здравствуйте, — сказал солдат. — Нам Сеня нужен.

— Какой такой Сеня? — спросила Акулиха, прищуриваясь.

— Ну, Сеня… — Солдат пожал плечами и оглянулся на Ваську.

— Сенька Купец, — подсказал Васька. — А вы его мать? Вы на него похожи.

— Это он на меня похож, — отрезала Акулиха. — Чего надо-то?

— Поговорить, — сказал солдат.

— Ну, говорите. Я слушаю.

— Мы бы хотели с ним… лично…

— С ним? Нет уж, сперва лично со мной. Акулиха сделала шаг вперед и прикрыла за собой дверь. Васька смотрел из-за спины солдата. Подобных стервозных баб он встречал на рынке, такой попадешься, убьет на месте.

Васька дернул солдата за рукав, но тот не услышал, а может, не захотел слушать. Он стал рассказывать женщине про кражу вещей и оружия, про свое положение.

— Ну и что? — спросила Акулиха. — Вы на что намекаете, гражданин?

— Я не намекаю, — сказал солдат. — Ваш Сеня там был.

— У вас есть доказательства?

— Его видели, — солдат оглянулся на Ваську, и Акулиха посмотрела на Ваську и закричала:

— Кто же мог его видеть? Этот сопляк, что ли? Я его тоже знаю! Ну, подожди! Сенька придет, он тебе устроит желтую жизнь! Он тебе разобъяснит, как доносить на него!

— Не кричите, — громко оборвал солдат. — Вы не имеете права на мальчика кричать, а тем более запугивать.

Акулиха сплюнула и вытерла плевок ногой. Спокойно произнесла:

— Я так на ваши слова, поняли? Потеряли оружие, теперь ищете виновных? Не выйдет у вас ничего. А если станете приставать, то мы вас в милицию сведем да проверим, какой вы солдат без оружия и куда вы его пропили… А теперь угрожаете мирному населению…

Солдат смотрел на нее широко открыв глаза. Потом, будто опомнившись, махнул рукой, пробормотал:

— Вот дура.

Он повернулся, пошел не спеша от дома, в то время как в спину ему раздавался громкий крик Акулихи:

— Сам дурак! От дурака слышу! Все потерял, какой же ты не дурак! Вчерашний день ищешь! А я вот крикну участкового, может, и не солдат, и не дурак, а диверсант переодетый!

Васька сплюнул на дорожку, чтобы хоть чем-нибудь досадить противной тетке, и пошел вслед за солдатом. Нагнал его у магазина и сказал:

— Не бойтесь, дядя Андрей, она не позовет милицию! Тьфу, противная баба! Акулиха зубастая!

— Ладно тебе… баба. Где ты научился выражаться?

— А как ее назвать, если она орет как баба? — спросил Васька. — Курица не птица, а баба не человек! Солдат молчал.

— Ясное дело, — продолжал Васька. — Купца дома нет. Что будем делать, дядя Андрей? Тот пожал плечами:

— Посидим подождем?

— А сколько ждать? Он ведь может вообще не прийти?

Солдат посмотрел на Ваську.

— Ты вот что, Василий… Иди-ка домой. В детдоме могут забеспокоиться, что ты надолго пропал. А я сам здесь покараулю.

Васька усиленно замотал головой:

— Не-е, обо мне никто не будет беспокоиться. Я сам о себе всегда беспокоюсь. Потом, меня отпустили.

— У тебя родные какие есть? — спросил солдат, присаживаясь на обочину дороги. Васька продолжал стоять.

— У меня никогда никого не было. Я из детприемника сюда поступил.

Солдат не знал, что такое детприемник, но догадался: туда относят маленьких детишек. А вот кто относит и почему относит? Их бы расстреливать, этих сучек, которые отказываются от своих детей. Живет Васька и не понимает, что можно жить иначе, что существует родительская ласка, забота, материнское тепло. А где-то тут рядом мать живет, не знает, а может, и знать не хочет, что в этой беспризорной толпе ее оборванный сын бегает… Маленький звереныш, но и человек.

Солдат отчего-то закашлялся, отвернулся. А Васька увидел, как из калитки, где они только что были, вышла девочка в красненьком пальто, в беретике, сзади две косички и большие банты. Васька сорвался с места, на ходу крикнул:

— Оксана! Оксана!

Девочка оглянулась, посмотрела внимательно на Ваську, очень удивилась,

— Здравствуй, Вася. Что ты здесь стоишь?

— У меня дела, — сказал Васька, подходя к девочке.

— А почему тебя не было на уроке? Смотри, тебя могут исключить.

Васька оглянулся, не слышал ли солдат всего сказанного. К счастью, не слышал. Васька законно считал, что не следует солдату знать о всяких временных Васькиных неудачах, в том числе со школой. Понизив голос, Васька спросил:

— Ты что, Оксан, здесь живешь?

— Меня зовут не Оксана, — поправила девочка. — Меня зовут Ксана. Ну, Ксения, понимаешь?

— Какая разница, — возразил Васька. — Меня вот хоть чугуном назови, только в печку не ставь.

Девочка засмеялась, и Васька засмеялся. Они стояли посреди улицы и смотрели друг на друга. Васька приметил эту девочку, когда она пришла в класс. Но сам бы он к ней не подошел. Во-первых, она одевалась как барышня, а детдомовские — кто во что горазд… Во-вторых, они вообще не дружили с домашними. У тех всех своя жизнь, родня, хозяйство, дом… Их кто-то встречает, кто-то провожает, кладет в газетку хлеб, картошку, а то и конфету… Все у них не как у людей, и Васька этой жизни не понимал, не хотел понимать.

Вот даже отношение к еде. Васька навсегда запомнил, как одна девочка, не Оксана, держала в руке хлеб, намазанный повидлом, и вдруг взяла да бросила в окно. Васька чуть сам не упал вслед за хлебом. Он бы тут же сбегал, нашел его, но был урок. И это был мучительный для Васьки урок, потому что он не слушал, а думал о хлебе, намазанном повидлом…

Васька нахохлился, совсем по-другому, и хмуро спросил:

— Эта, которая пасть на всю улицу раззявила… Твоя мать?

Девочка перестала улыбаться. Тоже холодно спросила:

— Кто раззявил? Я ничего не слышала.

— Ну, с вашего дома! Акула которая!

— А-а, — произнесла Ксана. — Тетя Акулина, наша хозяйка.

— Какая хозяйка?

— Мы у нее снимаем площадь, — объяснила Ксана. — — Мы ведь беженцы, из Белоруссии, а там сейчас немцы.

— Вот как, — сказал Васька и посочувствовал Ксане, У него и тон и обращение сразу переменились. — Я думал, что ты как другие… А ты что, с матерью приехала?

Ксана кивнула, простив Ваське всякие грубости, предложила:

— Ты приходи, если захочешь. У меня мама портниха, она тебе одежду зашьет.

— Зачем мне зашивать? — нахмурясь спросил Васька. — Я и сам шить умею. Ты лучше скажи; где сейчас Сенька?

Ксана посмотрела прямо в Васькино лицо, строго спросила:

— Ты с ним водишься?

— Да нет, не вожусь. Он мне, понимаешь, нужен… Для одного дела. Но это секрет.

Ксана сделала к Ваське шаг и оказалась так близко, что он услышал странный тонкий запах, исходивший от нее, увидел крупные веснушки на переносице, открытые серые глаза.

— Знаешь, он ведь жулик, у него, говорят, шайка. А Акулина ихняя спекулирует на рынке. Мы их боимся. Мы бы давно от них перешли, но мы задолжали им денег за квартиру. А теперь мы боимся… Мама говорит: «Вдруг прирежут».

— Ты не бойся, — тоже негромко сказал Васька. — Если что, я их быстро к ногтю!

— Ты?

— А что? Я ведь не один!

Васька оглянулся на солдата и сейчас только заметил, что он делает ему призывные знаки. Васька заторопился. Быстро спросил:

— Значит, Акула — спекулянтка?

— Она продает всякое белье, которое ей приносят. А Сенька вместе с ней весь день торчит на барахолке. Я видела, как он уходил с каким-то свертком…

— Ладно. Спасибо, — сказал Васька. — Встретимся в школе.

— Ты лучше с ним не связывайся, он убить может, — предупредила Ксана, глядя на Ваську. Произнесла так, — будто она давно знала Ваську, а теперь переживала за его жизнь.

Ваське стало приятно, что за него могут так переживать. Впервые в жизни делал Васька настоящее дело, и впервые за него переживали.

С какой-то лихостью, которая не могла не поразить Ксану, он произнес:

— Знаешь, как говорят… Двум смертям не бывать, а одной не миновать! До встречи!

Повернувшись и чувствуя ее очарованный взгляд, Васька героем шел по улице, к ожидавшему его солдату.

— 15 —

Время клонилось к обеду. Солнце ласкало землю, над огородами стояло волнистое марево.

Солдат задумчиво задрал голову, поскреб в светлых волосах. Произнес с сомнением:

— Опасно на рынок-то. Патруль там…

— Мы спрячемся, — сказал Васька. — Там в толпе как в лесу.

— Так-то оно так, да не совсем.

— Тогда я один пойду! — воскликнул Васька.

— Один? — спросил солдат и посмотрел на Ваську. Он подумал: «Нет, Василий, один ты пропадешь. Если раньше не пропадал, так и дела такого у тебя не было, чтобы бороться с целой шайкой. Нам теперь, Василий, надо быть вместе. Вместе мы много сильней. Вот и я бы без тебя сгинул бы, наверное. Я без тебя ноль. А ты хоть и единица, но в одиночку тоже невесть какая. Вот и выходит, что только мы вдвоем и можем жить».

Так солдат размышлял. Вслух он произнес:

— Пойдем, пожалуй.

Они миновали окраинные улицы, мимо текстильной фабрики, мимо керосиновой лавки выскочили прямо к рынку. Трудно было сказать, где кончался и где начинался этот рынок. Толпа заполняла бывшее узкое пространство люберецкого рынка, а также площадь перед станцией и прилегающие улицы, вплоть до бани.

Солдат смотрел вокруг с любопытством, но и с некоторой растерянностью, в то время как Васька был тут как рыба в воде. Он довел солдата до тихого, насколько это было возможно в толпе, закутка, между стеной дома и пивной, сказал:

— Стой здесь, дальше я сам пойду. Один я быстрей найду Купца.

Васька ввинтился в толпу как вьюнок все равно. Быстро, ловко скользил между группами и одиночками, у иных под руками ухитрялся пролазить и одновременно успевал что-то углядеть, пощупать, даже понюхать. Но двигался он вперед.

Какое богатство был военный рынок. Вся человеческая бедность, вынесенная напоказ, создавала странную иллюзию обилия. Все тут возможно встретить: зажигалки, одеколон, бритвы, плоскогубцы, книги, гвозди, пуговицы, штаны, абажур, глиняную копилку-кошку с узкой щелью на загривке.

Кто-то кому-то пояснял, что означает номер вверху консервной банки (не рыбная, какая же она рыбная, мясная эта банка, чудак!), кто-то жег спичкой нитку на шерстяном отрезе и совал в нос покупателю, доказывая, что шерсть есть шерсть, а не что-нибудь иное. «Слышь, завоняло? То-то же!» И Васька сунул нос, вынырнув из-под руки, и точно, воняло, как паленым от собаки.

— Отрез из собачьей шерсти! — сказал он мимоходом, но его тотчас шуганули.

Старикашка кричал громко: «Мастика для бритвы! Мастика для бритвы! Мастика для бритвы! Женщины любят бритых да молодых!» Васька посмотрел на старика и крикнул на ходу:

— Сам-то чего небритый? Старик тут же среагировал:

— Сам бы брился, да других надо уважать! Покупайте, молодой человек!

— Не отросло еще, — сказал Васька. Старик подмигнул, восклицая:

— Вострая бритва везде сгодится!