14

Зубров уже закончил беседовать с музыкантами «Мига удачи» и попросил их задержаться, пока приедет старший следователь Акинфиев. О встрече с группой старик просил своего молодого коллегу по телефону, не вдаваясь в подробности.

Акинфиев вошел, вежливо поздоровался и попросил всех подойти поближе к пульту, на который выложил фотографии мадам в бикини.

Все сгрудились над карточками. Наступило затишье. Зубров слышал о чудачествах старика, но тут он просто разинул рот.

Что у этого непонятного вешдока могло быть общего с делом Черепанова?

— Артистка вроде, да? А что? — наперебой загомонили музыканты.

— Никто не видел этой женщины?

Никто не видел. Акинфиев перевернул фотографию. «Мы скоро встретимся с тобой!» — прочитал кто-то.

— Аркашина песня… — в один голос выдохнула группа. Теперь Зубров глядел на Акинфиева во все глаза, ожидая объяснений.

— Может быть, кому-то знаком этот почерк? — спросил он. Почерка тоже никто не узнал.

— Вы когда-нибудь гастролировали на юге?

— Нет еще. Собирались весной.

Старик поблагодарил музыкантов, спрятал карточку в портфель и удрученно зашагал к двери.

На улице заметно похолодало. Ну наконец-то, обрадовался Акинфиев, а то что-то подзадержалась нынче зимушка-зима.

Зубров был на прокурорской машине, предложил Акинфиеву подбросить его домой, и старик охотно согласился.

— Может, вы мне все же расскажете, что это за фотка такая, Александр Григорьевич? — решился спросить молодой следователь.

Причин делать тайну из истории с фотографией Акинфиев не видел и потому все рассказал.

— Н-да, — только и вымолвил Зубров после небольшой паузы. — Признаться, я бы такой находке значения не придал.

— А вам не попадалась такая же во время обыска квартиры Черепанова? — спросил старик.

Молодой следователь задумался.

— Провести повторный обыск? — спросил он осторожно. И сам себе ответил: — Пожалуй, раз к Черепанову это имеет косвенное отношение.

— А что, ваша подследственная Пелешите, — поинтересовался Акинфиев, — по-прежнему молчит?

— Говорит.

— И что же?

— Вины не признает. «Не убивала, нож в руки не брала, в глаза не видела, пришла и сразу уснула». С Черепановым она познакомилась в Витебске летом, в этот приезд интимной близости с ним не имела.

— А вы что думаете?

Зубров помолчал, пожал плечами.

— Я пока ничего не думаю, Александр Григорьевич, — признался он, глядя в окно на мелькающие фонари.

Акинфиев улыбнулся.

— Помнится, намедни вы чувствовали себя увереннее. Все ведь так ясно?

— Вот именно, что слишком ясно. Так ясно, что если бы она и созналась, то я бы усомнился.

Этот молодожен Акинфиеву определенно нравился. Старик представил, как повел бы себя на месте Зуброва Рыбаков. Дело об убийстве кумира прыщавых юнцов и размалеванных девах сулило сенсацию, кричащие заголовки в желтых газетенках типа: «Убит талантливый певец и композитор! Заговор против молодого коллектива!» Зубров ни за сенсацией, ни за процентом раскрываемости не гнался, ставил себе логические препятствия в деле, казалось бы, очевидном. Это делало ему честь. «А из тебя, парень, будет толк!» — с уважением подумал Акинфиев.

— Сергей Николаевич, а нельзя ли мне задать ей пару вопросов? — попросил он.

Зубров внимательно посмотрел на старика.

— По своим делам, разумеется, — поспешил Акинфиев объяснить, чтобы его молодой коллега не подумал, будто ему хотят навязать опеку или, паче чаяния, примазаться к шумному дельцу. — Как-никак, текст на фотографиях принадлежит Черепанову. Вдруг этой девице что-нибудь известно?

— Почему же нельзя! — неожиданно воскликнул Зубров. — То есть очень даже обяжете, Александр Григорьевич. Терпеть не могу, когда на меня давят. Так уж я по-дурацки устроен: когда обстоятельства или кто-то извне заставляет принять решение, срабатывает дух противоречия.

— Шелехов? — с понятливой улыбкой предположил Акинфиев.

— И он, и прокурор Демидов. И те, чье мнение почему-то принято называть общественным.

Договорились продолжить разговор в понедельник. «УАЗ» подъехал к дому на проспекте Мира, где жил Зубров. Отсюда до Савеловского вокзала было рукой подать, и Акинфиев вознамерился добраться до своего Лианозова электричкой. Но старый водитель Петр Никанорович даже обиделся на такое его предложение:

— Да что мне, Александр Григорьевич, казенного бензину жалко?

Ехали в ночи, наперебой вспоминая старые добрые времена, знакомых — и тех, кого уж нет, и тех, кто далече.

Была одна странная, необъяснимая параллель: машина с компьютерами, остановленная неизвестными в масках, принадлежала тому самому автотранспортному предприятию, где работал Виктор Авдышев. Способ же убийства походил на тот, который применили к Конокрадову месяц спустя. В одном случае свеча и включенный газ, в другом — разлитый бензин и тоже свеча. Калитин не без оснований приписывал ограбление машины банде Кныха. Значит, резонно было предположить, что и Конокрадова достал этот любитель отправлять людей на тот свет столь редким способом. Другое дело, Авдышев: выбросили ли его так, как свидетеля дмитровского ограбления, некоего Оганесова? Параллель с юридической точки зрения была малоубедительная, но версию о возможной причастности Конокрадова и Авдышева к банде Кныха Акинфиев взял на вооружение. А открытки, которые получили Конокрадов и Авдышев, объединяли троих: текст на обороте принадлежал Черепанову — также убитому.

«А не визитная ли это карточка Кныха? — подумал Акинфиев. — Что, если получение такой открытки означало приговор?»

Он нагрел бак воды, вымылся, затопил камин и уселся в кресле со вторым томом «Писем Елены Рерих», готовясь к завтрашней встрече с Ксенией Гурвич.

Следователь даже не предполагал, какой сюрприз преподнесет эта встреча.

15

Частное охранное предприятие «Кипарис» разместилось в помещении бывшего ОВИРа. Размаху, с которым «Кипарис» начал свою деятельность, можно было позавидовать, если не допускать, что и эта структура — всего лишь «крыша», а заявление в уставе — детективная и охранная функция — просто позволяют мафии вооружиться и обзавестись информационной сетью, необходимой в промысле вовсе даже противоположном.

Предприятий такого плана в Москве тысячи. Об их истинной сути знали те, кто их разрешал, знали сотрудники силовых ведомств, знала прокуратура. Но некоторые наивно полагали, что, будучи легализованными, они окажутся подконтрольными властям, иные получали мзду, за подпись на лицензии, а кто-то и вовсе пользовался задекларированными в разрешительных документах услугами в интересах собственной безопасности.

Лично Рыбаков в благие намерения охранных структур не верил и, будь на то его воля, разогнал бы к чертовой матери и пересажал половину всех этих громил в камуфляже. Однако в «Кипарис» он прибыл с сугубо мирным намерением встретиться с его основателем, чья должность была высокопарно поименована «генеральный директор».

Андрей Андреевич Букельский принимал делегацию сотрудников Интерпола, и миловидная секретарша попросила Рыбакова подождать в приемной.

Коротая время среди мягких ковров и красочных рекламных проспектов, старлей мысленно пытался выстроить цепочку подчиненности этого и аналогичных предприятий, множившихся как грибы после дождя. Судя по тому, что в прошлом Букельский был полковником приснопамятного Девятого Управления КГБ, цепочка тянулась к российскому правительству. Но не к тому, которое у всех на виду и о котором пишут в газетах, а правительства России криминальной, потаенной, готовящейся к захвату власти, распределяющей свой, во много раз превосходящий официальный, бюджет, прибирающий к рукам профессионалов из распадающихся силовых структур, включая армию; той России, которая не считает крохи и не признает слабых и голодных, а готовит наступление порядка, основанного на силе.

Букельский был сама любезность, принял опера радушно, с готовностью ответить на любые вопросы. Цену его ответам Рыбаков предвидел, но рассудил, что если в них окажется пять процентов правды, — и то хлеб.

— Андрей Андреевич, — спросил он, утонув в мягком кресле, — до ноября прошлого года вы возглавляли службу безопасности «Коммерсбанка», верно?

— Да, — подтвердил шеф «Кипариса».

— Меня интересует некто Рачинский Станислав Павлович, который числился у вас водителем. Не знаю, известно ли вам, что вскоре после того, как уволился, он был осужден на восемь лет лишения свободы за грабеж, бежал из колонии и до недавнего времени числился во всероссийском розыске. Теперь он задержан во время налета на магазин. Нам нужно проверить кое-какие подозрения насчет этого бандита.

Матерый гэбист смотрел на муровского сопляка с плутоватым прищуром, ничуть не скрывая чувства профессионального превосходства.

— Рачинский… Рачинский… — произнес он, чуть наморщив лоб. В переводе это означало примерно следующее: «Между генеральным директором и шофером дистанция огромного размера, и я не обязан помнить каждого водилу». — А-а!.. Да, припоминаю. Год тому назад меня уже спрашивали о нем. Не то из Генеральной, не то из Главной военной прокуратуры. Лично я этого Рачинского не знал или почти не знал. Помню, что принимал его на работу по чьей-то просьбе, кого-то из наших сотрудников. Мне рекомендовали его как хорошего водителя.

— Кто именно рекомендовал, не можете вспомнить? Букельский надул щеки, шумно выдохнул и, побарабанив пальцами по столешнице, посмотрел на часы.

— Кто именно?.. М-мм… сейчас, дай Бог памяти…

— Сколько всего человек работало в отделе? И, если не затруднит, кто именно?

Шеф охранной службы решил не вставать в позу, понимая, что при необходимости имена и должности его сотрудников в «Коммерсбанке» установят в считанные минуты и без его помощи, а портить отношения с МУРом себе дороже.

— Пожалуйста. Я всех подбирал сам — непосредственно сотрудников безопасности, конечно, а не водителей и уборщиков. Всего у нас работало шесть человек. Я, мой сослуживец — майор из «девятки» Сева Круглое, один толковый парнишка из Управления наружного наблюдения, был такой капитан Юшков. Еще трое раньше в органах не служили, их функции сводились к охране помещений.

— А где они сейчас, вы не можете…

— Ну, вот чего не знаю, того уж не знаю! — развел руками Букельский. — Впрочем, Юшков основал фирму по торговле компьютерами, по-моему, даже с выходом на какую-то страну из «Золотого треугольника» — не то на Бирму, не то на Тайвань. Сева Круглов был инструктором в школе телохранителей, да что-то там у него не сложилось, сейчас понятия не имею, где он.

А трое ребят-охранников разбрелись кто куда. Рачинский этот уволился еще до того, как банк прекратил свое существование.

— Вы знакомы с частным определением в постановлении Бабушкинского райсуда по поводу найма Рачинского на работу? Он ведь до этого отсидел приличный срок.

— Положим, о том, что он сидел, я знал и раньше.

— То есть?

— Такого не скроешь. И сидел он, если мне не изменяет память, за пьяную драку, а не за ограбление банков. Меня больше интересовали его профессиональные качества, а водителем он был первоклассным.

«А ведь помнит! — отметил про себя опер. — Помнит больше, чем рассказывает».

— Так кто его все-таки к вам привел, Андрей Андреевич?

— Круглов, — ответил Букельский, ибо понял, что его не минет чаша сия. — Да, да, Круглов. Они, по-моему, вместе в школе учились. Встретились не в лучший для Рачинского период, Сева решил помочь товарищу. Не одобрить такого благородного поступка я оснований не имел, к тому же мы купили на АЗЛК пикап и нам был срочно нужен шофер. Извините, господин Рыбаков, больше об этом Рачинском мне ничего не известно: повторяю, на дружеской ноге я с ним никогда не был. Разве что вы уточните, почему он вас так заинтересовал?

— Уточню, — улыбнулся Рыбаков. — Через месяц после его увольнения на Волхонке было совершено вооруженное нападение на инкассаторов, которые взяли крупную сумму в валюте в «Коммерсбанке», помните?

— А как же, конечно, помню, — насторожился Букельский. — Ба, да я и вас, кажется, вспомнил! Мы с вами там встречались, на Волхонке, не правда ли?

— Вот-вот. Ответственность за ограбление инкассаторов лежит на группировке Кныхарева.

— Слышал.

— Недавно этот Кныхарев убил своего сообщника Большакова. У нас есть подозрение, что поводом для разборки послужили те самые деньги, которые они взяли у инкассаторов. Мы их ищем.

— А что этот Рачинский, молчит?

— Пока молчит, — не стал уточнять Рыбаков. — Как, по-вашему, не мог ли он быть наводчиком в том деле?

Букельский поморщился.

— Ну уж! Много ему было известно, водителю-то? Нет, не думаю.

— В таком случае, не поможете ли вы восстановить полный список отдела безопасности «Коммерсбанка»? У вас ведь наверняка сохранились адреса, телефоны?

Просьба нагловатого опера пришлась Букельскому не по душе.

Глава охранной фирмы полез в ящик стола, затем в сейф, извлек оттуда толстую папку, долго листал какие-то документы. Пауза затянулась.

— Я понимаю, банка уже нет, все в прошлом. Может быть, зайти попозже? — с нарочитой деликатностью предложил Рыбаков.

— Да нет, зачем же? — столь же вежливо возразил Букельский, отыскав нужную бумагу. — Вот тут есть домашние адреса и телефоны Юшкова и Круглова. Если что-нибудь изменилось, можно уточнить. Вы действительно думаете, что кто-то из них причастен к ограблению на Волхонке?

Рыбаков взял фирменный бланк отдела безопасности «Коммерсбанка», пробежал глазами данные сотрудников, торопливо записанные карандашом.

— Не только, Андрей Андреевич, — сказал он, не поднимая на директора глаз. — Еще мы думаем, что ограбленный на Пресне супермаркет, где мы взяли Рачинского, принадлежит фирме «Сарагоса», которой руководит бывший управляющий «Коммерсбанка» Крапивин. Кстати, вы с ним не поддерживаете отношений?

Букельский неожиданно рассмеялся.

— Нет, знаете ли, я предпочитаю не иметь дел с банкротами!

— Ну, не такой уж он и банкрот, — заметил Рыбаков. — Совладелец солидной международной фирмы все-таки.

— Возможно, возможно. Только у меня теперь, как видите, свое дело, и Крапивин меня мало интересует. Могу вам чем-нибудь еще быть полезен?

Рыбаков сложил бумагу и спрятал ее в карман куртки.

— Можете, Андрей Андреевич. Мне нужны адреса всех сотрудников «Коммерсбанка». Детективная деятельность ведь тоже предусмотрена уставом «Кипариса»?

— Да, но «Кипарис» — частное агентство, — не скрывая раздражения, проворчал Букельский.

Рыбаков встал, протянул бывшему полковнику руку.

— Ну, не в службу, а в дружбу, а? Что вам стоит при ваших-то связях? У меня дел по горло. Нужно еще проверить, кто заказывал грузовик для перевозки той самой партии тайваньских компьютеров. Чего доброго, ваш сослуживец Юшков.

— А что… если Юшков? — с запинкой спросил Букельский.

— А то, что машина была обстреляна на шестьдесят четвертом километре Калужского шоссе. Охрана разбежалась, а водителя Гаврюшина едва не убили — случайно егерь тамошнего охотхозяйства Житов спас, а то бы взлетел бедняга на воздух вместе с грузовиком. Точек пересечения «Коммерсбанка» и нынешней фирмы Крапивина многовато, понимаете? Трудно будет убедить суд в случайности совпадений. Так что вы уж нам помогите, Андрей Андреевич, отыскать своих ребят, а остальным мы займемся сами. Завтра я вам позвоню.

Рыбаков порывисто отдернул рукав, намеренно повторив жест Букельского, посмотрел на часы и поспешно вышел.

16

Мать Артура Конокрадова Зоя Андреевна в последнее время с сыном не ладила. Поначалу виной тому была разгульная жизнь молодого человека, неожиданно для всех домашних подавшегося в торгаши. Затем Артур встал на ноги, купил даже по случаю однокомнатную квартиру, но тут на горизонте появилась Нинка — медсестра из районной больницы. Зоя Андреевна посчитала, что «эта фря нарочно легла под Артурика», дабы захомутать парня и прибрать к рукам сколоченное непосильным трудом состояние. «Коварная соблазнительница» была, однако, вполне порядочная, прекрасная хозяйка, да и не девчонка какая-нибудь, на целых шесть лет старше жениха. Но будущая свекровь упорно стояла на своем. После смерти Артура выяснилось еще, что квартирку молодые купили на паях, не расписавшись, и отбить долю сына с налета Зое Андреевне не удалось. А тут еще Нинка собиралась родить наследника, и ее многочисленные родичи стояли за нее и за недвижимость горой. Еще венков не вынесли из дома, как они затеяли тяжбу, стали писать противоречивые заявления в райсуд и областную прокуратуру, пили, спорили и даже дрались, да так, что горечь потери отошла на задний план.

Утром в субботу в дверь мытищинской квартиры Конокрадовых позвонил молодой человек в форме прапорщика внутренних войск. В одной руке он держал бутылку водки «Довгань», в другой — букетик наполовину увядших хризантем грязно-белого цвета.

— Здравия желаю, — козырнул он и обнажил крепкие зубы. — Конокрадов Артур Алексеевич здесь проживают?

Почерневшая от беспробудных скандалов хозяйка отступила на шаг в глубину прихожей.

— Здесь, — ответила она машинально. — То есть… а вы кто будете?

Не дожидаясь приглашения, незваный гость вошел в квартиру и протянул Зое Андреевне букет.

— Вам. А я, стало быть, старый знакомый Артура. Салов моя фамилия. Салов Анатолий. Мы с ним в одном полку служили.

При мысли о том, что сейчас нужно сообщить этому жизнерадостному парню о смерти собственного сына, у несчастной матери закружилась голова, слова застряли в горле, и лицо вошедшего расплылось, затуманилось.

— Артуши нет… Артуша умер, — промолвила она едва слышно. Прапорщик заметно побледнел.

— То есть… как… умер? — пробормотал он и едва не выронил драгоценную емкость.

Зоя Андреевна повернулась и пошла в комнату, с трудом переставляя ватные ноги. Со стены на гостя глядел тот, к кому он пришел, и как-то странно, загадочно улыбался. Когда бы не черная ленточка наискосок рамы, любитель дорогой водки ни за что бы не поверил скорбной вести.

— Вот это да!.. Вот это ни хрена себе… — только и выдавил он из себя.

— Садитесь, — вздохнула мать и пододвинула гостю обшарпанный венский стул.

Прапорщик сел, не раздеваясь, и уставился в одну точку. Громко отстукивал маятник больших настенных часов.

— Издалека будете? — поинтересовалась хозяйка, чтобы нарушить тягостное молчание.

— Да… проездом, — тряхнув головой, ответил гость. — Как же это, а? Отчего?

Зоя Андреевна ничего не ответила, достала из серванта две стопки, протерла их фартуком и села напротив.

— Сгорел Артуша. Уснул, а газ забыл выключить. Так полыхнуло — кто теперь разберет.

Приятель покойного уловил ее взгляд, направленный на бутылку, отвинтил пробку и разлил водку в стаканы.

— Пьяный? — робко поинтересовался он.

— Может, и пьяный. Врач говорил, наркотик в крови обнаружили. Меня рядом не было, никого не было. Он жениться собрался, квартиру купил. И пожить-то в ней не успел.

Гость взял стакан и уставился в пол.

— Кололся, значит? — задал он довольно бестактный вопрос.

Зоя Андреевна промолчала, снова вздохнула и выпила мелкими глотками.

— Адрес вам Артуша дал? — спросила она.

— Он. В гости звал, да я все никак не доезжал до ваших краев. Пять лет прошло, покамест доехал. — Прапорщик залпом осушил стакан, шумно выдохнул и посмотрел на портрет. — Земля тебе пухом, братан…

Выпитое немного сняло напряжение, оживило разговор. Зоя Андреевна поведала о стерве-снохе, о квартирной тяжбе, о том, как работал Артур, мотался по заграницам, сколачивая капитал.

— «Порше» купил старенький, отремонтировал. Рад был до невозможности. Только поездил на нем всего ничего.

— Схоронили-то где, далеко? — спросил Салов.

— Да нет, рядом, на кладбище. Там его дед и бабка похоронены. Хотите сходить?

Гость кивнул, завинтил пробку и сунул наполовину опорожненную бутылку в глубокий карман шинели. Женщина накинула пуховый платок, надела старенькое пальтецо на рыбьем меху.

— Букетик этот снесу, не возражаете? — спросила она. Шли по морозцу, потрескивал первый ледок на лужицах под ногами. Зоя Андреевна рассказала, как завели уголовное дело, как друзей-товарищей Артуши по бизнесу таскали на допросы «в это, как его… ну, раньше ОБХСС называлось», все домогались, не убийство ли, нет ли у него долгов.

— Всю бухгалтерию перетряхнули, верите? Следователи из милиции, а после из прокуратуры трижды наведывались. Артур мирно, славно жил, чтоб убивать — нет, таких врагов у него отродясь не было. Да и самому руки на себя накладывать — зачем? Квартира, машина, ребенок должен родиться. Заподозрили рэкет, но доказать ничего не смогли, закрыли дело, слава Богу. Какая ему-то разница?.. Да и мне тоже.

— Может, все-таки убили? — предположил Салов. — С чего ему было газ открывать?

— Говорю же, не в себе был. Большую дозу уколол. После, на обыске, и шприц нашли в шкафу. Следователь забрал вместе с документами и фотографией.

— Какой фотографией? — не понял прапорщик.

— Так, крали какой-то. Может, было у него чего с ней, он мне не рассказывал. Нинка эту фотку когда увидела, аж губу прокусила. Красивая дамочка такая, молоденькая.

— Выяснили, кто она?

— Да кто ж там будет выяснять. Альбомы следователь из прокуратуры просматривал, вещи его, книжки перелистывал, какие были в доме. Все искал, искал.

— Что искал-то?

— А я знаю?.. Все больше с Нинкой говорил. У меня о каком-то Авдышеве спрашивал, не заходил ли, не служили ли вместе. Вы такого не знаете?

— Кого? — переспросил парень.

— Авдышева… Вроде Виктором зовут. Ну да, Виктор Степанович. Следователь меня о нем раза три спрашивал, старый блокнот Артура из комода конфисковал. Только ни в альбоме, ни в блокноте ничего не нашел. А все равно забрал, потом, правда, прислал милиционера, все вернули, кроме шприца.

— Нет, — покачал головой прапорщик, — не припоминаю. А потом, мы ведь с ним как — первое время только, в учебке. Переписывались, да я писем не храню. Кабы знать, что так случится, так, может, и сохранил бы — на память.

Они вошли на огороженную территорию кладбища — неприглядного, частью разрытого на пустыре, частью поросшего скудным кустарником да голыми ивами. Только неподалеку от могилы Артура покачивалась на ветру синевато-пепельная ель.

Остановились у свеженасыпанного холмика с воткнутой в изголовье тумбой. На жестяной дощечке значилось:

Конокрадов

Артур Алексеевич

1973-1996

От несложной арифметической задачки по вычитанию первого числа из последнего делалось особенно грустно.

— К весне, может, памятник какой-никакой сообразим, — смахнув воображаемую слезу, сказала мать. Ветер унес ее слова.

— А… стакан-то забыли, — словно удивившись, глянул на нее прапорщик.

Выпили поочередно из горлышка, в два приема — сперва женщина, потом парень. Постояли немного, прибрали размокшие под дождями бумажные венки. Больше говорить было не о чем.

Гость проводил Зою Андреевну до самого подъезда, но войти отказался. Как мог успокоил Салов несчастную мать и пошел к автобусной станции, сославшись на службу и время.

Дома Зоя Андреевна достала дембельский альбом сына, внимательно пересмотрела все карточки, но никого похожего на сердобольного прапорщика не нашла и вскоре о нем забыла.

17

Холодным утром в выходной старики, как обычно, собрались у Акинфиева. Погода стояла как по Пушкину: «Мороз и солнце; день чудесный». По случаю последнего перед Новым годом сбора Акинфиев открыл банку соленых грибков, накрошил в них лука и, щедро сдобрив густой деревенской сметаной с базара, подал на стол в глиняной миске. «Завсегдатаи кабачка» удобно уселись за низким столиком напротив каминного зеркала, лущили отваренный в мундире картофель, запивали традиционный кальвадос холодным клюквенным соком.

Как всегда, с житейских тем разговор незаметно перешел на высокие материи. Все старались перещеголять друг друга в цитировании классиков. В поисках подходящего высказывания Ксения Брониславовна взяла с полки свою книгу Елены Рерих и стала перелистывать. Из книги выпала закладка, одна из фотографий мадам в бикини.

— Ба! — удивилась она. — Да ты, оказывается, почитатель Шарон Тейт! Жертва Сатаны!