9

Мориарти, внезапно оставшийся за столиком наедине с Марго, казалось, застеснялся еще больше.

– Ну-ну? – подбодрила она его после недолгого молчания.

– Знаете, я очень хотел поговорить с вами о вашей работе.

Мориарти умолк.

– Правда?

Впервые кто-то проявлял любопытство к исследованию Марго.

– Честно говоря, интерес у меня побочный. Все стенды первобытной медицины укомплектованы, кроме последнего. У нас потрясающая коллекция растений, используемых шаманами, и артефактов из Камеруна. Мы хотим их выставить на последнем стенде, но они плохо задокументированы. Если хотите взглянуть...

– С удовольствием, – сказала Марго.

– Отлично! Когда?

– Может быть, сейчас? У меня есть немного времени.

Выйдя из переполненного кафетерия, они пошли по длинному подвальному коридору, вдоль которого тянулись урчащие трубы парового отопления и запертые двери. Табличка на одной из дверей гласила: “КОСТИ ДИНОЗАВРОВ – ВЕРХНЕЮРСКИЙ ПЕРИОД”. Большинство ископаемых коллекций хранилось в подвале – с тех пор, как слышала Марго, потолки на верхних этажах провалились под тяжестью окаменевших костей.

– Эта коллекция находится в одном из хранилищ на шестом этаже, – извиняющимся тоном сказал Мориарти, когда они вошли в служебный лифт. – Надеюсь, я смогу ее найти. Знаете, там столько складских помещений.

– Слышали еще что-нибудь о Чарли Прайне? – негромко спросила Марго.

– Почти ничего. Очевидно, он не является подозреваемым. Но, судя по всему, мы еще долго не увидим его здесь. Перед обедом доктор Катберт сказал мне, что он сильно травмирован. – Мориарти покачал головой. – Какой ужас.

На пятом этаже Мориарти и Марго, пройдя по широкому коридору, свернули на металлическую лестницу и стали подниматься. Узкие, путаные коридоры этой части здания были расположены прямо под длинной наклонной крышей музея. По обе стороны тянулись ряды высоких металлических дверей, за которыми находились герметически закрытые хранилища скоропортящихся антропологических коллекций. Некогда, чтобы уничтожать паразитов и бактерии, туда периодически накачивали ядовитый цианистый газ: теперь сохранность артефактов обеспечивалась более тонкими методами.

По пути Марго и Мориарти проходили мимо приставленных к стенам экспонатов: резного боевого каноэ, нескольких тотемных столбов, ряда расщепленных барабанов из бревен. При миллионе квадратных футов складской площади в музее использовали каждый квадратный дюйм, включая лестницы, коридоры и кабинеты младших сотрудников. Из пятидесяти миллионов артефактов и образцов выставлялось лишь около пяти процентов: остальное было доступно только исследователям и ученым.

Нью-йоркский музей естественной истории представляет собой не одно, а несколько больших зданий, соединенных за многие годы в одну хаотическую структуру. Когда Марго и Мориарти перешли из одного здания в другое, потолки стали выше, узкий проход превратился в разветвленный коридор. Тусклый свет, сочившийся из ряда грязных окон на крыше, освещал полки с гипсовыми слепками туземных лиц.

– Господи, до чего огромный музей, – сказала Марго, внезапно ощутив холодный страх, довольная уже тем, что находится семью этажами выше темных подвалов, где мальчики нашли смерть.

– Самый большой в мире, – ответил Мориарти, отпирая дверь с трафаретной надписью “ЦЕНТР. АФРИКА. Д-2”.

Он включил двадцатипятиваттную лампочку – голую, без абажура. Марго увидела комнатушку, заполненную масками, шаманскими трещотками, раскрашенными черепами и длинными палками с резными гримасничающими головами наверху. Вдоль одной стены тянулись деревянные шкафы. Мориарти указал на них подбородком.

– Растения там. Все остальное – шаманские принадлежности. Коллекция замечательная, но Истмен, человек, который собирал ее в Камеруне, был не самым внимательным антропологом, когда дело касалось документации.

– Невероятно, – сказала Марго. – Я представить не могла...

– Послушайте, – перебил Мориарти, – когда мы начали эти исследования, то чего только не обнаружили, вы даже не поверите. Лишь в этой части здания около ста антропологических хранилищ, и клянусь, некоторые не открывались как минимум лет сорок.

Мориарти стал более оживленным и уверенным. Марго решила, что если он снимет твидовый пиджак, сбросит несколько фунтов веса и сменит роговые очки на контактные линзы, то станет почти привлекательным.

Мориарти продолжал:

– Только на прошлой неделе мы обнаружили один из всего двух образцов юкагирской пиктографической письменности – в соседней комнате! Как только будет время, напишу заметку в ААЖ.

Марго улыбнулась. Парень был так взволнован, словно говорил о находке неизвестной шекспировской пьесы. Она была уверена, что этой заметкой заинтересуется всего десяток читателей, “Американского антропологического журнала”. Но воодушевление Мориарти выглядело забавно.

– Словом, – сказал он, возвращая на место пальцем сползающие очки, – мне нужна помощь, чтобы разобраться с этой камерунской коллекцией и составить текст для стенда.

– Что от меня требуется? – спросила Марго, забыв на время об очередной главе диссертации. Воодушевление было заразительным.

– Ничего особенного, – ответил Мориарти. – Я уже набросал черновой текст.

И достал какой-то документ из портфеля.

– Видите, – сказал он, водя пальцем по верхнему листу, – здесь изложено, что в идеале мы хотим написать на этом стенде. Это общий набросок. От вас требуется только дополнить его, втиснуть несколько артефактов и кое-какие растения.

Марго пробежала глазами написанное. Задание стало казаться ей требующим больше времени, чем она предполагала.

– Кстати, как по-вашему, сколько часов займет эта работа?

– О, десять, от силы пятнадцать. У меня есть каталожные списки и несколько описательных заметок. Но нам нужно спешить. До открытия выставки остается несколько дней.

Марго подумала об очередной главе.

– Погодите, – сказала она. – Это долго, мне надо писать диссертацию.

Испуг Мориарти выглядел почти комично. Ему даже не приходило в голову, что у нее могут быть другие дела.

– Значит, вы не сможете помочь?

– Может, как-то удастся выкроить время, – негромко ответила она. Его лицо посветлело.

– Отлично! Послушайте, раз уж мы на шестом этаже, давайте покажу вам кое-какие экспонаты.

Мориарти подвел Марго к двери другого хранилища и отпер ее. Она открылась, представив взору великолепное зрелище: раскрашенные буйволовые черепа, трещотки, связки перьев и даже скелеты воронов, связанные сыромятным ремнем.

– Господи, – негромко произнесла Марго.

– Здесь культовые принадлежности, – гордо сказал Мориарти. – Погодите, еще увидите, что мы выставляем на стендах. Тут просто-напросто вещи, не вошедшие в число экспонатов. У нас есть одно из лучших в мир одеяний для Пляски Солнца. И взгляните на это! – Мориарти выдвинул один из ящиков. – Оригинальный восковой цилиндр с записями цикла песен Пляски Солнца, всех до единой. Сделаны записи в девятьсот первом году. Мы перенесем их на пленку и будем прокручивать в зале индейцев племени сиу. Ну, что скажете? Замечательная выставка, правда?

– Не все в музее так думают, – сдержанно отозвалась Марго.

– Собственно говоря, здесь нет таких уж конфликтов, как некоторые стараются представить, – сказал Мориарти. – Научность и развлекательность вполне могут идти рука об руку.

Марго не смогла сдержаться.

– Держу пари, вы повторяете слова Катберта, своего начальника.

– Он считает, что выставка должна быть интересна широкой публике. Возможно, люди придут сюда увидеть призраков, гоблинов, какие-то ужасы – и увидят. Но вынесут отсюда больше, чем можно ожидать. К тому же зрелище принесет музею немалые деньги. Что в этом дурного?

– Ничего, – улыбнулась Марго. Нападки она решила оставить Смитбеку. Но Мориарти не закончил.

– Я знаю, слово “суеверия” кое-кому режет ухо. Оно отдает приманкой. И действительно, некоторые эффекты из тех, что мы готовим... э... несколько сенсационны. Но выставка под названием “Туземные верования” успеха бы не имела, верно?

– Думаю, против названия никто не возражает, – мягко возразила Марго. – По-моему, некоторые ученые считают, что ваши цели не являются подлинно научными.

Мориарти покачал головой.

– Только несколько сварливых хранителей и помешанных. Например, Фрок. Он предлагал устроить выставку “Эволюция” и, конечно, не скажет доброго слова о “Суевериях”.

Улыбка исчезла с лица Марго.

– Доктор Фрок – блестящий антрополог.

– Фрок? По мнению доктора Катберта, он слишком много берет на себя. “Этот человек безумец”, – скопировал Мориарти шотландский акцент своего начальника. В полутемном коридоре его выкрик неприятно отдался эхом.

– Думаю, Катберт далеко не столь гениален, как вам кажется, – сказала Марго.

– Оставьте, пожалуйста. Он ученый высшего класса.

– Ему далеко до Фрока. Что скажете об “эффекте Каллисто”? Это одна из самых выдающихся современных работ.

– Есть ли у него хоть малейшее подтверждение своих теорий? Видели вы свидетельства того, что по земле бродят какие-то неизвестные чудовища? – Мориарти покачал головой, отчего очки у него снова сползли на кончик носа. – Теоретические бредни. Конечно, теория имеет право на существование, но она должна подкрепляться фактическим материалом. А этот его сподручный. Грег Кавакита, подстрекает Фрока программой экстраполяции, над которой работает. Видимо, у Кавакиты есть свои расчеты. Но печально видеть, как человек с таким блестящим умом избирает ложный путь. Взять хотя бы новую книгу Фрока “Фрактальная эволюция”. Даже заглавие предполагает скорее детскую компьютерную игру, чем научную работу.

Марго слушала с нарастающим возмущением. Пожалуй, Смитбек был все-таки прав относительно Мориарти.

– Ну что же, – сказала она, – поскольку я ученица доктора Фрока, вряд ли вы примете мою помощь в оформлении выставки. Я могу внести в текст слишком много теоретических бредней.

Она повернулась, быстро вышла из двери и зашагала по коридору.

Мориарти опешил. Он совсем забыл, что Фрок ее научный руководитель. Вприпрыжку он догнал Марго.

– О нет, нет. Я не имел в виду... – замямлил он. – Прошу вас, я просто... Вы знаете, что Фрок и Катберт не ладят. Видимо, это как-то сказалось и на мне.

Вид у него был до того испуганный, что Марго позволила своему гневу улечься.

– Я не знала, что разногласия между ними настолько резки, – сказала она, позволив Мориарти остановить себя.

– И уже давно. Знаете, после того как Фрок выступил с “эффектом Каллисто”, его положение в музее пошатнулось. Теперь он глава отдела только номинально, и Катберт плетет интриги. Разумеется, я знаком только с одной точкой зрения. Право, мне очень жаль. Вы напишете для меня этот текст, да?

– При условии, что вы, – ответила Марго, – выведете меня из этого лабиринта. Мне пора возвращаться на рабочее место.

– Да, конечно. Извините, – сказал Мориарти. После совершенной бестактности к нему вновь вернулась робость, и, пока они шли на пятый этаж, он не раскрывал рта.

– Расскажите мне еще о вашей выставке, – попыталась приободрить его Марго. – Я немного слышала о чрезвычайно редком артефакте, который будет демонстрироваться.

– Видимо, вы имеете в виду материалы племени котога, – сказал Мориарти. – Лишь одной экспедиции удалось обнаружить какие-то его следы. Статуэтка их мифического зверя Мбвуна... является одним из главных экспонатов. – Он замялся. – Вернее, будет одним из главных экспонатов. Сейчас ее нет на выставке.

– Вот как? – заинтересовалась Марго. – Зачем же тянуть до последней минуты?

– Ситуация не совсем обычная, – ответил Мориарти. – Только послушайте, Марго, это не для всеобщего сведения.

Они свернули в узкий коридор, и Мориарти пошел впереди, говоря вполголоса:

– В последнее время к артефактам котога проявило большой интерес руководство музея. Рикмен, доктор Катберт... даже, видимо, Райт. Возник спор, выставлять ли этот материал. Вы, конечно, слышали россказни о проклятии, тяготеющем над этой статуэткой?

– Почти нет, – ответила Марго.

– Экспедицию, которая обнаружила этот материал, постигла трагедия, – продолжал Мориарти, – и с тех пор к нему никто не приближался. Он до сих пор лежит в тех ящиках, в которых прибыл. Только на прошлой неделе ящики подняли из подвала, где они простояли все эти годы, и перенесли в охраняемую зону. С тех пор никто не имел к ним доступа, и я был не в состоянии подготовить последние стенды.

– А зачем их было переносить? – не отставала Марго.

Они вошли в лифт. Мориарти не отвечал, пока не закрылась дверь.

– Похоже, в эти ящики недавно кто-то совался.

– Их взломали?

Мориарти с удивлением уставился на Марго.

– Я не говорил этого.

Он повернул ключ, и лифт пошел вниз.

10

Д’Агоста очень жалел, что съел два чизбургера с соусом чили. Они не беспокоили его – пока, – но присутствие их в желудке было нежелательным.

В прозекторской пахло специфически. Даже воняло. Вся дезинфекция мира не способна заглушить запах смерти. Ядовито-зеленые стены не способствовали улучшению настроения. Как и пустая пока что тележка, неприкаянно, будто незваный гость, стоявшая под яркими лампами.

Мысли лейтенанта прервало появление крупной дамы, за которой следовали двое мужчин. Д’Агоста обратил внимание на ее элегантные очки, на белокурые волосы, выбивающиеся из-под хирургической шапочки. Женщина подошла широким шагом и протянула руку, растянув накрашенные губы в заученной улыбке.

– Доктор Зивич, – представилась она, крепко пожимая ему руку. – Вы, должно быть, д’Агоста. Это мой ассистент, доктор Фред Гросс. – Указала на невысокого худощавого мужчину. – А это наш фотограф, Делберт Смит.

Делберт кивнул, прижимая к груди фотоаппарат.

– Доктор Зивич, вам, должно быть, часто приходится бывать здесь? – спросил д’Агоста, внезапно ощутив желание поговорить о чем угодно, лишь бы оттянуть неизбежное.

– Это мой второй дом, – ответила Зивич с той же улыбкой, – моя область деятельности – как бы это выразить – особая медицинская экспертиза. Для всевозможных организаций. Выполняем свою работу, сообщаем о результатах. Потом я читаю в газетах о том, что, собственно, произошло. – Она задумчиво посмотрела на полицейского. – Вам уже приходилось присутствовать при вскрытиях, так ведь?

– Да, – ответил д’Агоста. – Не раз. Чизбургеры в желудке казались свинцовым слитком. Почему он вовремя не вспомнил, что ему предстоит?

– Отлично. – Зивич глянула в свои бумаги. – Согласие родителей есть? Хорошо. Кажется, все в порядке. Фред, начнем с пять-Б.

Она надела три пары латексных перчаток, маску, защитные очки и пластиковый фартук. Д’Агоста сделал то же самое.

Гросс подвез тележку к холодильнику морга и выдвинул контейнер 3-Б. Нечеткий силуэт под пластиком показался д’Агосте слишком коротким, со странной выпуклостью на одном конце. Гросс плавно сдвинул труп с поддоном на тележку, подкатил ее под лампы, проверил привязанную к большому пальцу бирку и закрепил колеса. Под сточную трубку тележки подставил ведро из нержавеющей стали.

Зивич возилась с микрофоном, висящим над трупом.

– Проверка звука, один-два-три... Фред, микрофон совершенно не работает.

Фред нагнулся к катушечному магнитофону.

– Ничего не понимаю, все включено.

Д’Агоста откашлялся.

– Он не включен в сеть.

Наступило недолгое молчание.

– Ну что ж, – сказала Зивич, – как удачно, что среди нас есть человек не из научного мира. Мистер д’Агоста, если у вас будут вопросы или замечания, пожалуйста, называйте свою фамилию и четко говорите в сторону микрофона. Хорошо? Все записывается на пленку. Сначала я опишу состояние трупа, а потом начнем резать.

– Понял, – сдержанно ответил д’Агоста. Резать. Одно дело, когда труп просто лежит. Но когда его начинают кромсать, снимать ткани – к этому он никак не мог привыкнуть.

– Начинаем? Хорошо. Вскрытие производят доктор Матильда Зивич и доктор Фредерик Гросс, сегодня двадцать седьмое марта, понедельник, время четырнадцать часов пятнадцать минут. С нами находится сержант...

– Лейтенант. Винсент.

– Лейтенант Винсент д’Агоста, из нью-йоркского управления полиции. На операционной тележке...

Фред прочел по бирке: “Уильям Говард Бриджмен, номер тридцать три – А сорок пять”.

– Снимаю покрывало.

Послышался треск толстого пластика.

Наступило недолгое молчание. Д’Агосте неожиданно вспомнилась изувеченная собака, которую он видел утром. Главное, поменьше думать. Не думай о своей Винни, которой на будущей неделе исполнится восемь.

Доктор Зивич глубоко вздохнула.

– На операционной тележке мальчик, белой расы, возраст примерно десять – двенадцать лет, рост... не могу определить, потому что труп обезглавлен. Может, четыре фута десять дюймов, может, пять футов? Это очень приблизительно.

Состояние тела таково, что я не вижу других особенностей. Цвет глаз и черты лица неразличимы из-за обширной травмы головы.

Наружных ран или ушибов на ступнях, ногах и гениталиях нет. Фред, протри, пожалуйста, губкой область живота... спасибо. Здесь множественные разрывы, идущие от левой части груди под углом сто девяносто градусов вниз по ребрам, грудине и оканчивающиеся в нижней части живота. Это большая рана, примерно фута два в длину и фут в ширину. Мышцы, видимо, отделены от грудной клетки, тело в значительной степени выпотрошено. Видны грудина и ребра. Сильное кровотечение в области аорты – без очистки и обследования почти ничего не видно.

Фред, очисти этот край грудной полости. Внутренние органы обнажены, желудок, толстые и тонкие кишки выходят наружу.

Фред, протри губкой шею. В области шеи видны следы повреждений, синяки, возможно смещение позвонков.

Теперь переходим к голове... Господи.

В наступившей тишине Фред откашлялся.

– Голова отделена по линии между первым и вторым шейными позвонками. Вся затылочная часть черепа и часть теменной кости снесены или скорее продырявлены и вырваны неизвестно каким образом, отчего образовалось отверстие диаметром примерно десять дюймов. Череп пуст. Весь мозг, очевидно, выпал или был извлечен через это отверстие... Мозг, вернее, его остатки находятся в тазу справа от головы, но указаний об их первоначальном положении относительно тела нет.

– Они были найдены разорванными возле трупа, – сказал д’Агоста.

– Спасибо, лейтенант. Но где остальное?

– Там больше ничего не было.

– Чего-то недостает. Вы полностью обследовали место преступления?

– Конечно, – ответил д’Агоста, стараясь не выказать недовольства.

– Мозг сильно поврежден. Фред, подай скальпель номер два и косое зеркало. Продолговатый мозг разорван. Вариолев мост не тронут, но отделен. На мозжечке только поверхностные разрывы. Следов кровотечения немного, что указывает на посмертное повреждение. Средняя часть мозга полностью отделена, рассечена пополам и... смотри-ка, Фред, нет зрительного бугра. И гипофиза. Вот чего недостает.

– А что это такое? – спросил д’Агоста. Он заставил себя смотреть более пристально. Мозг в тазу из нержавеющей стали казался скорее жидким, чем твердым. Лейтенант отвернулся. Бейсбол. Думай о бейсболе. Подача, звук удара битой...

– Таламус и гипоталамус. Регулятор организма.

– Регулятор организма, – повторил д’Агоста.

– Гипоталамус регулирует температуру тела, давление крови, сердцебиение, метаболизм жиров и углеводов, предположительно в нем находятся центры удовольствия и боли. Это очень сложный орган, лейтенант.

Доктор Зивич пристально поглядела на него, ожидая вопроса. Д’Агоста послушно спросил:

– Каким образом он все это делает?

– Посредством гормонов. Выделяет их в мозг и кровь.

– Так, – произнес д’Агоста. И отступил. Мяч полетел в глубь поля, принимающий попятился, занося руку в рукавице...

– Фред, взгляни-ка, – отрывисто пригласила Зивич.

Гросс нагнулся над тазом.

– Как будто бы... Не пойму...

– Ну-ну. Фред, – терпеливо сказала она.

– Похоже... Здесь как будто выкушена часть.

– Вот именно. Фотограф! – Делберт быстро приблизился. – Сними это. Когда один из моих детей откусывает кусок торта, след остается такой же.

Д’Агоста подался вперед, но не смог разглядеть в серой окровавленной массе ничего особенного.

– Прикус полукруглый, как у человека, но пошире, более зазубренный. Возьмем срезы. Фред, на всякий случай проведем тест на наличие слюнных ферментов. Отнеси это в лабораторию, пусть срочно заморозят и сделают гистологические срезы здесь, здесь и здесь. По пять в каждом месте. Пусть обработают, по крайней мере один, эозинофилом. Один – слюноактивирующим ферментом. И проделайте все, что еще придет вам в голову.

Фред ушел. Зивич продолжала:

– Теперь я рассекаю мозг. Задняя доля повреждена при удалении из черепа. Делай снимок. На поверхности видны параллельные разрывы и разрезы на расстоянии четырех миллиметров друг от друга, глубиной примерно полдюйма. Раздвигаю первый разрез. Делай снимок. Лейтенант, видите, как широкие вначале разрывы ткани сужаются? Что думаете по этому поводу?

– Не знаю, – ответил д’Агоста, поглядев чуть пристальнее. Это просто мертвый мозг, подумал он.

– Может, длинные ногти? Заостренные? Неужели это дело рук убийцы-психопата?

Фред вернулся из лаборатории, и они продолжали работать над мозгом, как показалось, целую вечность. Наконец Зивич велела Фреду положить его в холодильник.

– Теперь я обследую руки, – продолжала она в микрофон. Сняла пластиковый пакет с правой руки и старательно его запечатала. Потом подняла руку, повернула ее и осмотрела ногти. – Под ногтями большого, указательного и безымянного пальцев находится постороннее вещество. Фред, три предметных стекла с лункой.

– Это же ребенок, – сказал д’Агоста. – Вполне естественно, что ногти у него грязные.

– Возможно, лейтенант, – ответила Зивич. И выскребла вещество из-под каждого ногтя на отдельное стекло. – Фред, стереомикроскоп. Хочу поглядеть на это.

Зивич положила стекло на предметный столик и, глядя в объектив, настроила прибор.

– Под ногтем большого пальца, судя по всему, обычная грязь. То же самое и под остальными. Фред, на всякий случай – полный анализ.

На левой руке ничего интересного не было.

– Теперь, – продолжала Зивич, – я осматриваю продольное повреждение на передней части тела. Делберт, сделай снимки здесь, здесь, здесь и там, где, по-твоему, рана будет видна лучше всего. Крупным планом в области проникновения. Похоже, убийца сделал для нас У-образное рассечение, так ведь, лейтенант?

– Да, – ответил д’Агоста, с трудом сглатывая. Последовала серия быстрых фотовспышек.

– Пинцет, – продолжала Зивич. – Три рваных разрыва начинаются чуть выше левого соска, углубляются и в конце концов рассекают мышцы. Я открываю и обследую первый разрыв у его начала. Скобку, Фред.

Теперь я зондирую рану. Здесь находится неизвестное постороннее вещество. Фред, пергамин. Похоже, это ткань, возможно, от рубашки жертвы. Делай снимок.