— Не делай этого, кретин…

Но на большее у меня времени не было.

Он не остановился даже после того, как выхватив “кольт” из кобуры, я наставил на него дуло. Его взгляд остановился на “кольте” в моей руке, глаза округлились до такой степени, что, казалось, ещё чуть-чуть и они вылезут из орбит, рот начал приоткрываться — но он не выпустил из руки пистолет, не остановился.

Я ждал до последнего. И это ожидание длилось совсем недолго. Но прежде, чем я нажал на спусковой крючок, он все-таки успел выхватить оружие из-за пазухи.

Когда же я выстрелил, то есть, когда мне все-таки пришлось спустить курок, то я не стал ограничиваться лишь одним выстрелом. Я засадил в него сразу три пули. Пожалуй, даже детская ладошка смогла бы накрыть все три входных отверстия. Но только не те потоки крови, которые внезапно хлынули из них.

Он захрипел, этот глухой звук рвался наружу откуда-то из глубины гортани. Его рука, сжимавшая пистолет, безвольно упала на стол, попутно разбивая стакан, отчего во все стороны разлетелись острые осколки стекла и пивные брызги, вмиг залившие и всю столешницу, и платье с глубоким вырезом и рыхлые груди крашенной блондинки.

И тут она завизжала.

Она по-прежнему неподвижно сидела за столом, глядела на кроваве пятно, растекающееся на белой помятой рубашке Скико в виде широкой дуги сверху вниз, по направлению к пряжке ремня и визжала, визжала, визжала; пронзительные вопли прерывались лишь хриплыми вздохами, в то время, как она судорожно ловила ртом воздух.

Скико закашлялся. На губах у него показалась кровь.

Я взял его пистолет и оглянулся. Бар стремительно пустел, последние из посетителей спешили побыстрее выйти на залитую светом заходящего солнца улицу. Но бармен по-прежнему стоял за стойкой и глядел в нашу сторону. Я кивнул ему, указывая на женщину, голосившую во всю мощь своих легких.

Он поспешно подошел, взял её за руку и вывел из-за стола. Я велел посадить её где-нибудь в сторонке и вызвать полицию. Она перестала визжать, и лишь тихонько всхлипывала.

Я склонился к Скико. Его глаза закатились.

— Скико, — начал было я — откуда у Бинго та фотография… — и замолчал, решив начать все сначала. Скорее всего времени в моем распоряжении было не слишком много, и раз уж моей первоочередной задачей было самому остаться в живых, то и спрашивать нужно было совсем о другом.

И тогда я сказал:

— Скико, кто подставил меня у “Гамильтон”?

Он немного повернул голову, и его взгляд остановился на моем лице. Глаза его лихорадочно блестели. Не уверен, что он понял, о чем его спрашивают. Возможно он даже не слышал меня. Приоткрыл рот и провел окровавленным языком по перепачканным кровью губам.

Я наклонился поближе и глядел ему прямо в глаза.

— Слушай, ты же знал, что вы по ошибке замочили Портера — то есть, не меня — потому что вы с Пнем вскоре объявились снова и попытались разделаться со мной в Вествуде. Я знаю, что стрелявших было двое, а Сэмсону звонил ты. Начнем с этого места, с “Гамильтон”. Ты должен был находиться у телефона. Так кто были те двое?

— Гиппо, — выдохнул он. Имя потонуло в булькающих звуках, но я расслышал его; продолжение мне было известно, Гиппо Крейн. — И… Зуб.

— Билли?

— Да.

— Сами они не додумались бы. Ну а подставил-то меня кто?

Его глаза снова закатились. Я схватил Скико за рукав пиджака и потянул на себя, удерживая его и не давая завалиться на бок.

— Скико, там, в “Гамильтон”! Кто подставил меня в тот раз?

Его глаза потускнели, утратив свой былой лихорадочный блеск. Теперь взгляд его был устремлен не прямо на меня, а куда-то поверх моей головы. Похоже, долго он не протянет. Мозги отказываются соображать, сердце бьется все медленней.

— Дилли, — сказал он в конце концов. — Дилли Пикл.

Я прищурился. Если бы я не знал, какими странными могут быть бандитские клички, то, пожалуй, и решил бы, что он несет какой-то бред. Однако это имя я слышал впервые.

— Ты сказал “Дилли Пикл”? — переспросил я.

Он устало закрыл глаза, затем снова открыл их и сделал движение головой, как будто пытался кивнуть.

— Где его искать, Скики? — спросил я и, не дождавшись ответа, переспросил громче. — Этот Дилли Пикл, где мне искать этого ублюдка?

— Хидден-Вэли. Там… уже. Отель…

— Что у него общего с Джимми Ваолетом? Какое отношение к этому делу имеет Вайолет?

Скико был мертв.

Я выпустил его руку, и его тело повалилось на спинку скамьи, едва не съезжая с неё под стол.

Еще какое-то время я стоял, глядя на него, а затем вытащил из кармана носовой платок и вытер капли крови, попавшие на тыльную сторону моей ладони. Что ж, кое-что он успел мне рассказать. Далеко недостаточно, но это все же больше, чем совсем ничего.

Заявление насчет “Дилли Пикл” оказалось для меня полнейшим откровением и даже можно сказать, что на какое-то мгновение оно выбило меня из колеи. Я-то ожидал услышать имя Джимми Вайолета — при условии, что Скико вообще понимал, о чем именно его спрашивают. Ведь жить ему тогда оставалось недолго.

Но если это была чья-то кличка, то удивляться здесь было решительно нечему, хоть, на первый взгляд, она и могла показаться не свосем обычной. Иногда основой для клички преступника или его прозвища служили какие-то особо примечательные черты его характера или особенности поведения. Как, например, в случае с тщедушным и ещё не безнадежно испорченным жизнью мошенником, которого, насколько мне известно, прозвали Гадюкой только потому, что он панически боялся змей. Или взять хотя бы того же самого “Зуба”, о котором упоминал Скико. На самом деле его звали Уильям ДиКей. И у него были огромные лошадиные зубы. Так что неудивительно, что он приобрел известность среди своих подельников как Билли “Зуб” ДиКей.

Так что меня потрясло даже не само имя “Дилли Пикл”, а тот факт, что слышал я его впервые в жизни, и поэтому мне было не на чем основывать умозаключения о том, с чего бы этот самый Пикл стал организовывать покушение на меня.

Что ж, возможно об этом мне удастся спросить ублюдка при личной встрече. А не захочет говорить по-хорошему, так заставим по-плохому. Похоже, что тот парень решил на какое-то время залечь на дно и отсидеться в “Хидден-Вэли-Лодж”. Это все, что мне удалось выведать у Скико, помимо, конечно, имен тех двух обормотов, что застрелили Портера, приняв его за меня: Гиппо Крейн и Билли ДиКей.

Итак, мой дальнейший путь лежал в “Хидден-Вэли”.

Бармен все ещё стоял рядом с круглолицей блондинкой. Он принес ей бокал с выпивкой, и теперь она затихла окончательно, и лишь время от времени хлюпала носом.

Я отвел хозяина заведения в сторонку, отдал ему пистолет Скико и поинтересовался:

— Вы полицию вызвали?

Он кивнул.

— Хорошо. А мне пора.

Мне действительно надо было уезжать. У меня не было времени на то, чтобы оставаться здесь — столько времени, сколько меня могли бы здесь продержать, если бы я все-таки решил остаться.

— Меня зовут Шелл Скотт. — Я вынул из кармана бумажник и протянул ему свою визитную карточку. — Расскажите полиции, что здесь произошло. Вы видели, как было дело?

Он снова кивнул.

— Вы знаете Скико?

— Да. Он постоянно торчит здесь.

— Вы видели, как он схватился за пистолет?

Бармен натужно сглотнул, но согласно кивнул.

— Видел.

— Хорошо. Вот и расскажите полиции все, что видели. — Я улыбнулся. — Только надеюсь, вы не станете выдавать Скико, за примерного гражданина, павшего от руки свирепого белобрысого убийцы, а?

Его слова, голос, глаза и нервно вздрагивающий кадык — все говорило о том, что он не станет выгораживать Скико и представлять его в таком свете.

Я указал на блондинку.

— Она пусть остается здесь. И проинструктируйте её о том, что она должна говорить. — Затем я сел в “кадиллак” и уехал.

Отель “Хидден-Вэли” находился в так называемом “пригороде”, то есть в том месте, куда можно приехать, чтобы побыть немного на природе, в умиротворяющей тишине и покое, среди зелени деревьев, где щебечут птицы и звенят ручьи, не выезжая при этом за пределы округа.

Нужно лишь проехать немного на север от Беверли-Хиллс, и вы у цели, в райском уголке, который, подобно находящемуся поблизости отелю “Белэр”, раскинулся среди шикарного лесного массива, чей восхитительный пейзаж смог бы стать источником поэтического вдохновения, но где отдыхали и резвились по лишь сильные мира сего и люди очень состоятельные — промышленники, члены правлений, президенты компаний, банкиры, а также многочисленные голливудские продюсеры, режиссеры, сценаристы, кинозвезды и даже старлетки.

Цены в “Хидден-Вэли” были непомерно высокими, и тем не менее, недостатка в постояльцах отель не испытывал.

Однако, среди бандитов это место популярностью не пользовалось.

Интересно, что мог там делать человек по имени Дилли Пикл?

Особую пикантность этой проблеме придавал тот факт, что в то время, как я понятия не имел, кто такой этот Дилли, было совершенно ясно, что он-то как раз меня знал.

И именно поэтому, когда я проходил по деревянному мостику перекинутому через ручей, то у меня при себе были не только темные очки и шляпа, но ещё и небольшая кинокамера, извлеченная по такому случаю из багажника автомобиля. Это был портативный “Болекс”, в который была вставлена кассета шестнадцатимиллиметровой пленки — какую-то её часть я уже отснял во время последней поездки в Лагуна-Бич в обществе прелестницы по имени Тутси.

Честно говоря, я вовсе не собирался снимать фильм о “Хидден-Вэли”. Но камера нужна была для того, чтобы загородить лицо и спокойно обозревать окрестности через видоискатель, с видом оператора, занятого поисками подходящего ракурса. Конечно, шляпа и очки и без того скрыли мои чересчур приметные волосы и брови, но только сегодня я должен был быть во всеоружии. Тем более, что голова моя продолжала нещадно болеть даже после того, как я принял сразу две таблетки аспирина, а время от времени зрение начинало меня подводить, и тогда перед глазами все двоилось.

Но в то время, как я перешел через мост и направился к боковой двери, ведущей в огромный холл “Хидден-Вэли”, со зрением у меня все было более или менее в порядке, и это был один из тех редких моментов временного облегчения, когда головная боль немного поутихла, и череп перестал раскалываться. Я очень надеялся, что мне удалось сохранить его в целости, чему явно не способствовали мои недавние похождения в доме у Спорков.

Десять минут спустя, переговорив предварительно с начальником службы безопасности и заручившись его разрешением на розыгрыш задуманной мною комбинации, я проверил данные регистрации, предоставленные портье. Ничего похожего на Пикл, Пекл, Пакл или даже Пикерел. За сегодняшний день и за всю последнюю неделю таких постояльцев здесь не было. Более того, в этом списке вообще не было ни одной фамилии, начинающейся на “П”. Еще минут десять я бесцельно слонялся по барам, ресторанам и прилегавшей к отелю территории — делая вид, что “снимаю” — но так и не увидел ни одного знакомого лица, после чего снова вернулся в отель.

Я прошел через весь холл, держа руку у лица, как будто у меня были проблемы с носом, и остановился перед большим зеркальным окном, из которого открывался вид на огромный бассейн. До заката оставался всего какой-нибудь час, но в водах бассейна и вокруг него было полно беззаботных отдыхающих, которые от души веселились, резвились, плескались.

Всего в нескольких шагах от окна, в голубом шезлонге с приподнятой спинкой сидела девица с такой потрясающей фигурой, что было трудно устоять перед искушением снова и снова смотреть на неё с той жадностью, как обыно смотрять на обнаженное женское тело.

Она лежала на спине, вытянув руки вдоль туловища, низко надвинув соломенную шляпу с широкими полями, скрывавшую черты её лица. Но внимание проходящих мимо мужчин — да и женщин тоже — было приковано вовсе не к лицу.

На ней был купальник, но не бикини и и даже не легкомысленные трусики с вырезами со всех сторон. Это был роскошный закрытый, облегающий купальник белого цвета с перекинутыми через плечи бретелями, похожий на трико без рукавов и сшитый, должно быть из тончайшего эластичного джерси, через ткань которого стоящий поблизости мог бы разглядеть все поры на её коже, а уж какую-ниубдь крошечную родинку смог бы разглядеть даже я, не сходя со своего места.

Глядкая кожа на руках и ногах была покрыта ровным, глубоким загаром, и женщина выглядела такой умиротворенной, что можно было подумать, как будто она разомлела на солнце, и её сморил сон. Мне очень хотелось думать, что она прикрыла лицо шляпой исключительно потому, что ей захотелось вздремнуть на солнышке; но поддавшись внезапному пессимистическому настрою, я решил, что она прекрасно знала о том, что у неё неотразимая фигура, и, напротив, совершенно невыразительное лицо.

Мне очень хотелось узнать, кто она такая. Знакомы мы с ней не были, в этом я был уверен.

Аналогичные желания, похоже, одолевали не только меня, и было очень интересно наблюдать за реакцией тех, чей взгляд впервые падал на нее. Тонкое белое джерси, обтягивающее её упругую грудь и плоский живот, размеренно вздымалось и опадало в такт дыханию. И у любого из проходивших мимо мужчин, украдкой поглядывавших или же откровенно таращившихся на нее, неизменно появлялось томление во взгляде, а губы застывали в мечтательной улыбке или же трепетно подрагивали.

Но отношение женщин к этому зрелищу было иным; совершенно противоположным.

Первая из замеченных мною поблизости девиц окинула придирчивым взглядом плавные изгибы великолепного тела, упругую грудь, подтянутый живот и стройные бедра, достойные того, чтобы о них слагать соннеты, и поджала губки, при этом у неё был такой кислый вид, словно её заставили разжевать лемон, а презрительно щурившиеся глазки становились все меньше и меньше, пока, в конце концов, их совсем не стало видно, по крайней мере, мне так показалось. Следующая же лишь мельком взглянула и тут же демонстративно тряхнула головой, делая вид, что смотрит совсем в другую сторону, в то время, как злые глазки с недовольным прищуром продолжали пристально разглядывать прелести ненавистной соперницы, подводя итог неутешительного сравнения.

Мимо девушки в умопомрачительном купальнике из белого джерси прошли две пары. Оба парня задержали на ней взгляд, и их лица приобрели вожделенное выражение, подобное тому, какое появляется на лице бросающего пить пьяницы, в одночасье решившего нарушить зарок и снова напиться до бесчуствия. У обоих на шеях проступили вены, мускулы напряглись, а ноздри начали раздуваться, словно у быков, почувствовавших после долгого воздержания аромат молоденькой телочки.

Первая девушка заметила столь явное волнение своего спутника и огляделась по сторонам в поисках того чудовищного зрелища, на которое мог упасть его взор. И увидела. В тот же миг её милое личико исказила гримаса безудержной злобы. Если бы она смогла бы сохранить это выражение чуть подольше, то её голову можно было бы запросто и безо всяких изменений выставлять в музее восковых фигур, подыскав ей место в экспозиции где-нибудь рядом с кровожадным Джеком-Потрошителем, а то и вовсе, насадив на плечи этому самому Джеку.

Но эта вспышка откровенного гнева длилась всего какое-то мгновение, и очень немногим мужчинам дано заметить этот феномен и видеть его так ясно. Что, пожалуй, и к лучшему. Затем её личико стало таким же милым, и даже ещё прекрасней, чем прежде — ура! ура! — в то время, как она снова заглянула в лицо своему приятелю, прижимаясь к нему всем телом, продолжая как ни в чем не бывало весело болтать о чем-то и увлекая его в сторону бассейна. Наверное для того, чтобы утопить.

Со второй девицей произошло то же самое.

Я с тоской думал о том, что, как же все-таки плохо, когда человеку приходится без передышки вкалывать с утра до вечера. Не будь этого, я мог бы стоять здесь — или там — целый день напролет, узнавая все новые и новые подробности о человеческой натуре, о жизни вообще, и об этой красотке в шикарном белом джерси, в частности.

Но вместо этого я подозвал коридорного, сунул ему в руку приятно шуршащую купюру и попросил, чтобы по местному радио мне вызвали Дилли Пикл. Я объяснил ему, как именно должен звучать текст объявления и заверил, что начальник службы безопасности уже в курсе дела и возражать не станет. Он улыбнулся, ещё раз взглянул на зажатые в руке деньги и удалился.

К сожалению, систему громкой связи, по которой передавались такие объявления, нельзя было использовать выборочно — то есть, только в каком-то одном ресторане, или баре или только в холле — поэтому обращение к Дилли Пикл будет услышано одновременно и в отеле, и на прилагеющей к нему территории. И также к большому моему сожалению, я сам не мог находиться одновременно повсюду, чтобы проследить за реакцией присутствуеющих; так что вряд ли в тот момент, когда мое объявление прозвучит разом изо всех громкоговорителей, мне удастся заметить как какой-нибудь маленький или высокий, худой или толстый человек, услышав свое имя, придет в крайнее волнение и непроизвольно схватится за сердце или за пистолет или ещё за что-нибудь.

Поэтому я остался стоять там, где стоял, наблюдая за людьми в холле и за теми, кто, находясь в бассейне или вблизи него, попадал в поле моего зрения.

И вот установленные в холле громкоговорители объявили: “Дилли Пикл, вас ожидают в бюро находок у стойки администратора. Дилли Пикл, вас ожидают…” и так далее.

Кое-кто огляделся по сторонам; некоторые улыбались, кто-то усмехнулся и покачал головой. Обычное дело. Мне, например, это имя тоже резало слух.

“Дилли Пикл, вас ожидают…”

Я не возлагал на этот трюк слишком больших надежд. Но это было единственное пришедшее мне на ум решение, которое могло бы существенно ускорить поиски. Да и выбирать-то мне было особенно не из чего: либо безвылазно проторчать здесь ещё несколько часов и затем уйти ни с чем, или же плюнуть на все это и начать разрабатывать версию с других позиций.

Красавица же с потрясающей фигурой, очевидно, действительно прежде безмятежно дремала на солнышке. Разглядывая через окно бассейн, я увидел, как она пошевелилась, как будто её только что разбудили и сладко потянулась.

“Дилли Пикл, …”

Грациозно выгнув спину, она сделала глубокий вдох, отчего её упругие груди оказались устремлену точно к небу, подобно ракетам, готовым оторваться от земли после окончания обратного отсчета.

Казалось, что они даже подрагивают от нетерпения, так им хочется сорваться с места и влететь. Возможно, мне снова начинала лезть в голову всякая чушь, потому что в какой-то момент я действительно представил себе, как дикие птицы парят высоко в небе, устремляясь в даль, исчезая за горизонтом, а потом возвращаясь назад; и нет у них своего теплого гнездышка; короче говоря, мозги у меня оказались забиты всякой ерундой на птичью тему.

Но через мгновение ото всего этого птичьего бреда не осталось и следа. Потому что совершенно внезапно произошло сразу несколько событий. Целая куча. И все они оказались даже очень примечательными.

Красавица закончила с потягиваниями. Ее руки по-прежнему лежали вдоль туловища, но она друг разжала ладони и растопырила пальцы.

В этот момент я услышал тяжелый топот у себя за спиной, кто-то торопливо шел через холл.

Девушка порывисто приподнялась, садясь в шезлонге — это было резкое движение “попрыгунчика”, игрушечного чертика на пружинке, выскакивающего из коробки, как только открывается крышка.

“Дилли Пикл, вас ожидают…”

Тем же быстрым движением она спустила ноги на землю, оказываясь спиной ко мне, и сняла с головы соломенную шляпу. Мне не было видно её лица, но со спины она тоже выглядела просто потрясающе, и ещё у неё были длинные золотистые волосы, тяжело спадающие на плечи.

Тем временем человек, бежавший через холл отеля, выскочил на улицу через двери, находившиеся всего в нескольких футах слева от меня. Краешком глаза я видел, как он поспешно направился к бассейну. Это был рослый мужчина в спортивной рубашке из желтого шелка, ярко-желтых шортах и сандалиях. Судя по всему, он пребывал в приподнятом настроении, смеялся, махал руками и что-то выкрикивал, очевидно желая привлечь внимание кого-то находившегося в дальнем конце бассейна.

Девица встала со своего шезлонга и начала поворачиваться лицом к холлу.

И тут я узнал бегущего человека.

Это был Эдвард Уоллс. Или просто Эд — если, конечно, это было его настоящее имя.

Я сделал шаг влево, к тем дверям, через которые он только что вышел и поглядел ему вслед — он остановился рфдом с рыжеволосой девицей, сидевший на краю бассейна и болтавшей ногами в воде и наклонился к ней.

Но это был единственный шаг, который мне удалось сделать. Потому что в следующий момент просто застыл на месте от изумления.

Я даже забыл про Эда Уоллса. Правда, совсем ненадолго, но я больше действительно не обращал на него никакого внимания.

Потому взглянул в лицо красотке, как раз в тот момент, когда она взглянула в сторону холла — и тут же поспешно отвернулась.

Это было прекрасное лицо, и мое прежнее предположение, что она скрывает его под полями шляпы лишь потому что в нем имеется какой-либо изъян, наверное было одной из главных ошибок, совершенных мною в тот день. Черты её лица были даже более безукоризненны, чем её тело, это был предел мечтаний.

Но именно это лицо мне уже доводилось видеть и раньше. Когда обладательница его стояла среди толпы, завороженно глядя на “мой” труп на тротуаре перед “Гамильтон-Билдинг”.

И тут я все понял. Ну, если и не все, то, по крайней мере, кое-что. Но сначала в моем мозгу возникла лишь одна-единственная мысль. Один коротенький вывод, всего три слова.

Дилли Пикл — женщина.