Шелл Скотт (№28) - Тепло оружия

Я взвел курок.

Программа действий была ясна. Либо войти туда — либо уйти, пока не поздно.

Но уйти я не мог. Только не теперь, когда уже зашел так далеко. И угробил на это уйму времени.

Нет, теперь только вперед. Действовать быстро, привнося элемент неожиданности. Значит так, сейчас я сойду вниз, неслышно ступая босыми ногами, которые, к счастью, были напрямую связаны с моей же головой, и задержусь лишь на мгновением перед этими портьерами. А затем стремительным движением распахну их и ворвусь в помещение. А потом…

Потом…

Ну а потом соображу что-нибудь по ходу дела.

До нижней площадки оставалось всего четыре ступеньки, когда на меня вдруг нахлынула мерзкая слабость. Это случилось так внезапно, как будто кто-то выстрелил из арбалета, и маленькая острая стрела пронзила моей череп слева направо, проходя прямо через мозг. Мучительная боль заполнила мою голову, отдаваясь рикошетом сразу во всех направлениях. И мне кажется я споткнулся. Или оступился. Короче говоря, утратил контроль над ситуацией.

Но зато соображал я по-прежнему наредкость быстро.

Что ж, думал я, я падаю, ладно. По крайней мере, лечу в нужном направлении. Ведь именно туда мне и нужно было попасть, не так ли? Вниз, да? Что ж, сейчас я там буду. Просто это произойдет несколько раньше, чем планировалось. Но, черт возьми, нельзя же ожидать, что все в жизни должно происходить строго по плану.

До задрапированной портьерами арки оставалось всего каких-нибудь несколько футов. Я сознавал, что если упаду и с грохотом растянусь на полу у двери, то переполошу тех, кто за ней находился — и жужжал все это время — и тогда мой элемент неожиданности утратит свой смысл. Хотя, принимая во внимание мое теперешнее положение — а я летел почти кувырком, хоть и соображал по-прежнему быстро — становилось ясно, что мне уже не удастся тихо спуститься вниз и застать врасплох злоумышленников — или же чудовищных шмелей-мутантов.

Единственное, что мне оставалось, так это сделать мощный рывок сквозь бархат портьер и ворваться в комнату. Или так, или же продолжать обдумывать прочие возможности, пока не пропашу носом по полу. Именно так я и поступил. Ну, почти…

Я сделал мощный рывок. С этим проблем не было. Но, к несчастью, он получился в направлении почти параллельном двери. Наверное, в тот момент моя голова находилась несколько ниже, чем ноги. Но черт возьми, нельзя же всегда рассчитывать на точное выполнение задуманного. Но я все-таки держал направление на портьеры. Летел к ним по воздуху. Если уж кому-то и суждено пройти через эти чертовы занавески, думал я про себя, то это случится прямо сейчас.

Насчет этого я тоже ошибся.

Возможно, отчасти это произошло потому, что я не попал точно в центр, в то место, где сходились оба полотнища штор. Но как бы то ни было, а занавеси передо мной не распахнулись. Я чувствовал, как они подобно огромным бархатным щупальцам опутывают меня со всех сторон; но у каждой неприятности есть свои положительные стороны — зато я не слишком ушибся, когда в конце концов все-таки рухнул на пол. И надо сказать, грохнулся я знатно: споткнулся, растянулся на полу, откатился в сторону и затем почувствовал, как на меня что-то свалилось. Послышалось странное треньканье и почти тут же раздался страшный грохот. Как будто где-то совсем рядом пальнули из пистолета.

Теперь до моего слуха доносились ещё и дикие вопли, приглушенные тяжелой тканью опутавших меня портьер. Жужжанья больше не было слышно. Раздавался лишь пронзительный визг, сливавшийся с криком погрубее. Кричали двое: женщина и мужчина. “Ааааа!” — голосила женщина, “Ай-ай-ай!” — вторил ей мужчина. Я отчаянно барахтался, брыкался, изворачивался, пытаясь как можно скорее выбраться из-под портьер.

— Ааааа!

— Ай-ай-ай!

В голове у меня мелькнула мысль, что если кто-либо и собирался меня убить, то сейчас для этого настал самый подходящий момент. Честно говоря, это можно было бы сделать безо всякого труда. Но я почему-то все ещё жив. Я задумался над этим. А думал я очень быстро.

Затем я прекратил трепыхаться.

— Ей вы там, заткнитесь, — приказал я. — Да заткнитесь же вы и вытащите меня отсюда.

Мне пришлось повторить свою просьбу ещё пару раз, прежде чем они, в конце концов, взяли себя в руки и выполнили её. В течение ещё нескольких секунд я молча сидел на полу, глядя снизу вверх на мистера и миссис Спорк.

Сибилла приложила к губам пальчик с накрашенным ярко-красным лаком ноготком и немного повернула голову, искоса поглядывая на меня.

Я строго воззрился на мистера Спорка.

— У вас в доме живут пчелы?

— Пчелы? — переспросил он. — Какие пчелы?

— Ясно, если вы не знаете, какие пчелы, то, скорее всего, у вас их нет. — Я выдержал небольшую паузу. — Мистер Спорк, полагаю, вам хочется знать… — Я поднял обе руки и покачал ими над головой.

— Ну вот, — расстроенно сказала Сибилла, — вы испортили наши бархатные портьеры.

— Это были они, да? Да, кажется вы правы. Прострелил в одной из них дырку, так? Да и ковру как будто тоже досталось, правда? Ах да, и ещё дверь наверху. О ней мне тоже следует вас предупредить.

Встав с пола, я первым делом ощупал себя. Похоже, все кости были целы, обошлось без переломов. По крайней мере, без новых переломов. И вообще-то мне показалось, что когда на меня что-то обрушилось — на самом же деле это я сам врезался в пианино — то неразберихе, царившей до этого у меня в мыслях, как будто пришел конец. Например, теперь я знал, что ногами спортсмена движен отнюдь не мышление. По крайней мере, это казалось маловероятным.

Я убрал пистолет обратно в кобуру — после того, как отыскал его среди валявшихся на полу бархатных портьер — глубоко вздохнул и сказал:

— Мистер и миссис Спорк, вне зависимости от того, что натворил каждый из нас, давайте все же не будем опускаться до взаимных упреков, ладно? Давайте… будем жить сами и давать жить другим. Не спрашивайте меня, почему я вошел сюда вот так, то есть, таким образом. У меня на то были свои причины. Честное слово. Но я предпочел бы не заострять на этом внимание прямо сейчас. Или когда-либо еще. Ведь каждый из нас поступает по-своему, не так ли? Вы согласны? Что ж, с этим разобрались, итак, насчет…

— Но зачем, — изумленно перебила меня Сибилла, — вы бросились на портьеры?

— Миссис Спорк, — сказал я, — вы как предпочитаете играть в “русскую рулетку”? В полном одиночестве.

— Но вы нас так напугали, — продолжала она. — Я чуть с ума не сошла.

— Вас напугали. Ха. Вы ещё не знаете, что такое настоящий страх. — Немного помолчав, я добавил. — Впрочем, и я тоже этого не знаю.

— А где ваши ботинки? — снова спросила она меня.

— У вас ко мне полно вопросов, не так ли? Я снял их и оставил на лестнице, если уж вас это так интересует. Но прежде я просверлил в вашей двери большую дыру. Ага. Просверлил дверь, прямо насквозь. Почему я не воспользовался набором отмычек? Или хотя бы дешевеньким ключом? Возможно, что никому из нас так и не суждено когда-либо узнать об этом. Я же скажу только одно: в тот момент идея со сверлением дыры показалась мне наиболее подходящей. А ботинки я снял, чтобы моя голова, которую мне совсем недавно прострелили… видите повязку? А дырку? Ага, наверное, это и объясняет дыру в вашей двери… чтобы поменьше шуметь. Я не хотел, чтобы от моей головы было много шума, потому что боялся, что на него слетятся шмели и съедят меня. Ну вот и все в общих чертах. У вас ещё есть вопросы?

Вопросов у неё больше не было.

Пару минут спустя, после того как все мы расселись по стоящим в комнате креслам — это была гостиная — я признался, что итак уже все знаю про них, так что они могут говорить без утайки.

— Всего вы не знаете, — сказала Сибилла. — Я позвонила вам, потому что нас шантажируют.

— Вот как? Но кто?

— Мы не знаетм… то есть, сегодня днем к нам приходил какой-то человек, но мы видели его впервые в жизни.

— И в чем заключался шантаж?

— У него была фотография.

— Так. Ну и что? Как говорят китайцы… — я потряс головой. — Какая фотография? — спросил я, внезапно вспомнив, как совсем недавно Анжелика Берсудиан подозрительным тоном задавала мне тот же самый вопрос.

— На ней мы с Хью в постели. Хью Прайер и я.

— Так. В постели.

— Ну… скорее на постели.

— И что-то мне подсказывает, что сделана она не в момент вашей с ним драки подушками.

— Не совсем. — Она запустила руку в небольшой редикюль, лежавший на диване между ней и её мужем, вынула из него небольшой снимок и протянула его мне. — Я хотела показать вам вот это, — сказала она. — Это оставил нам тот человек. Теперь вам понятно? — Я внимательно посмотрел на фото и сказал ей, что да, мне все понятно.

Их предупредили, чтобы они не обращались в полицию или к кому-либо ещё — именно поэтому она не назвала Хейзл своего полного имени и попросила, чтобы я пробрался к ним в дом тайком, с черного хода, тайком ото всех, так чтобы никто не догадался, что это Спорки попросили меня приехать.

— Хм, — сказал я, возвращая фотографию. — Мда. Ясно. Значит, как-то раз вечерком, когда вы… хм… кто-то без вашего ведома заснял…

— Да нет же, мы знали об этом. Все мы. Но мы были уверены, что весь альбом уничтожен. Сожжен. Фотографию, которую принес сегодня этот грязный подлец, действительно жгли. Но обгорели только края. А не… середина.

— Так, давайте помедленнее. — Я снова потянулся за снимком. — Значит, вы все знали про это? — Я продолжал. — И про существование альбома? И про то, что он должен был сгореть? В огне, разумеется.

— Да, конечно.

— И кто же попал в альбом — то есть, чьи фотографии вошли в него?

Тут впервые в разговор вступил мистер Спорк.

— Всех нас.

Я кивнул.

— То есть не только вас и миссис Спорк, но также Холстедов, Уистов, Райли, Кентов, Нельсонов, Берсудианов, Смитов, Уорренов и Прайеров.

— Именно так. — Он на мгновение задумался. — Вы перечислили все, никого не забыли.

— Угу. А зачем понадобилось заводить такой альбом? Просто так, ради развлечения?

— Нет, ради собственной безопасности. То есть, для безопасности нашей компании, — ответил он. — Вы понимаете?

— Не совсем.

— Мы далеко не первыми прибегнули к такому способу для обеспечения… ну, свободы действий каждого отдельного взятого участника. Такое уже случалось раньше и не раз. Вы бы очень удивились, если бы узнали, что такое имело место сплошь и рядом.

— Полагаю, что да. Вы имеете в виду, что это на тот случай, если кому-то вдруг захочется распустить язык — показать свою осведомленность, скажем, перед каким-нибудь репортером или перед властями — то знание о существовании фотографии, компрометирующей и лично его или её, станет залогом молчания?

— Не только молчания, но и высокой личной ответственности. Если кто-то с кем-то разругается, или покинет ряды нашей компании — например, в результате развода, или какая-то пара решит отказаться от участия — то фотографии, скорее всего, предотвратят… месть.

— Ага.

Мистер Спорк поджал губы.

— Поймите же, — серьезно продолжал он, — мы — никто из нас — не считаем, что мы занимаемся чем-то постыдным или предосудительным. Во всяком случае, мы с Сибиллой так не думаем. Мы считаем, что секс, сам половой акт, не является просто одной из разновидностью плотских утех, как это принято думать, низких и постыдных по определению…

— Это самое лучшее из того, что может человек, — вставила Сибилла.

— Ну, — сказал я, — тут вы, конечно, до некоторой степени правы…

— … хотя несомненно и то, — нараспев продолжал мистер Спорк, — что секс, или скорее, навязанная миру ложная аура зла, стыда и вины, является причиной многочисленных неврозов…

— Да-да, это так, — вторила ему Сибилла, — это действительно так…

— … и психозов. И вот это лицемерие привело миллионы, а может и миллиарды людей в больницы, лечебницы для душевнобольных, в кабинеты к психиаторам и в залы судов, где слушаются дела о разводах. Но отрешившись от иллюзий и ханженского лицемерия, и не обращая внимания на вопли жертв полового воздержания, боящихся признаться в собственном голове…

— На свете, наверное, нет ничего прекраснее…

— …мы рассматриваем секс в совсем ином, новом свете…

— Я могу привести вам парочку примеров…

— Сибилла, заткнись, будь так добра.

Поразительнее всего то, что она улыбнулась ему и покорно замолчала.

Мистер Спорк продолжал говорить:

— Как я уже говорил…

— Эй, — перебил его я. — Так как насчет этого вашего шантажиста?

— Ну да, и я о том же. А если по существу, мистер Скотт, то я хочу сказать вам следующее. Мы, участники нашей компании, не чувствуем стыда или вины, но в то же время считаем очевидным, что наши отношения и нравы, наша нравственная концепция, очень отличаются от общепринятых, исповедуемых другими членами общества, в котором мы живем — тех других, в чьих силах нанести нам — всем вместе и каждому в отдельности — большой вред и ущерб. Если действия группы — нашей или какой-либо другой — будут приданы огласке, то это неизбежно повлечет за собой общественное осуждение. Презрение. Финансовую и социальную месть. И так далее. Нет страшнее гнева, чем гнев праведников — даже в тех случаях, когда они неправы. — Он улыбнулся. — Они управляли инквизицией, заставили покаятся Галилео. Они распяли Христа. Сожгли заживо Бруно.

Мне показалось, что он собирается преподать мен урок истории. Я же никогда особо не интересовался историей.

— А шантажист, — напомнил я.

— Они пришел сюда сегодня днем, показал нам эту фотографию — если верить ему, то это копия с оригинала. И потребовал, чтобы завтра вечером мы отдали ему двадцать тысяч долларов. Или… думаю, вы понимаете, что произойдет в противном случае.

— Ага. Итак, двадцать тысяч — если вы все-таки надумаете расстаться с ними — скорее всего, будут лишь первым взносом. А теперь, мистер Спорк, хорошенько подумайте, и взвесив материальное благосостояние всех участников вашей группы, назовите мне хотя бы примерный итог.

— Я могу сказать только приблизительно. Право же, я даже не знаю. У нас чуть больше миллиона. Состояние Берсудианов потянет миллионов на четыре-пять. Думаю, что в сумме получится что-то около пятнадцати миллионов. Ну, может быть, даже тридцать, если уж на то пошло.

— И в котором часу этот парень был у вас?

— К счастью, это я заметил абсолютно точно. Он пришел в двадцать минут третьего дня.

— И каков он из себя?

— Такой худощавый нежомерок, ростом примерно метр шестьдесят пять, не больше. Узкое лицо. Глаза водянисто-голубого цвета.

Тут подала голос Сибилла.

— Мне показалось, что ему не больше лет тридцати-тридцати пяти, но вот только выглядел он гораздо старше.

— И ещё у него по всему лицу были такие маленькие рытвинки, — добавил мистер Спорк. — Крохотные шрамики.

— Бинго, — сказал я.

Глава 14

— Что?

— Так его зовут. Бинго — Лестер Кестел.

— Вы его знаете? — мистер Спорк всем телом подался вперед. — То есть вы хотите сказать, что смогли узнать его по нашему описанию?

— И по вашему описанию, и ещё кое по чему. Мне так кажется. Я склонен думать, что это был именно Бинго.

— Тогда если вы знаете, кто он такой, то, полагаю, его нужно было бы немедленно арестовать. — Мистер Спорк покачал головой. — Но, честно говоря, мы не можем так рисковать. Ведь он пригрозил, что дело будет предано огласке…

Я улыбнулся.

— Думаю, вас это должно заинтересовать. Если я не ошибаюсь насчет личности этого маленького жлоба, сегодня днем он уже успел отметиться в тюрьме. Он и вместе с ним ещё двое проходимцев. Конечно, долго они там не задержались — а жаль. После этого один из их компании попытался убить меня. А Бинго, должно быть, отправился навестить вас. Интересно все-таки, куда и с каким поручением могли отрядить Малютку Фила? — добавил я, адресуя этот вопрос скорее самому себе.

— Так… что же нам теперь делать? — Это была Сибилла.

— У меня на уме есть уже пара задумок, — сказал я. — Как вы знаете, в данное время я работаю по делу миссис Холстед. Но можете не сомневаться, ваш случай тоже не останется без внимания. Я займусь им тоже. И помимо всех прочих буду ещё искать и Бинго.

— Мы были бы вам очень признательны, если бы вы только смогли помочь…

— Ваши услуги будут хорошо оплачены, мистер Скотт…

Сибилла первой завела речь о деньгах, и её муж с готовностью подхватил эту мысль. Но я перебил их обоих.

— Забудьте об этом. Никакой платы я с вас не возьму. И если уж до того дойдет, то мои услуги будут оплачемы деньгами миссис Холстед. Это уже решено. — Я немного помолчал. — Но — исключительно в том случае, если мне удастся оградить вас от Бинго и его дружков…

— Ну и…?

— Может быть вы тогда будете столь щедры, что простите мне эти синие бархатные портьеры? И ковер тоже.

— Ну конечно же.

— И еще, гм, большую дыру в двери наверху.

Думаю, я мог бы добавить еще: “И пожар в вашем доме,” и они наверняка с готовностью согласились бы.

— Ладно, — сказал я. — А теперь раскажите мне поподробнее про этот ваш альбом. Чья это была идея? Когда и где были сделаны фотографии? И где их держали — в обычном альбоме? И каким образом могла попасть к Бинго, или кто там ещё к вам приходил, та фотография, которую он предъявил вам сегодня?

Каждый из них, полностью или частично, ответил на некоторые из этих вопросов, иногда дополняя ответы друг друга. Но даже подытожив услышанное, я увидел, что узнать удалось совсем немного.

Они понятия не имели, где Бинго мог раздобыть фотографию Сибиллы и Хью Прайера, но точно помнили, что сделана она была в доме Холстедов в тот самый вечер, когда они, выражаясь языком мистера Спорка, “вступили в клуб”; а это произошло три месяца тому назад. Фотографии хранились — цитируя Сибиллу — в “обыкновенном альбоме, в каком принято держать семейные фотографии”.

Никто из них не был уверен, кто подкинул эту идейку с альбомом, зная лишь то, что на момент их вступления “альбом” уже существовал, и включение в него их фотографий рассматривалось, как необходимое условие для причисления новичков к числу избранных участников тайных сборищ.

— Это было как посвящение, — сказала Сибилла. — К тому же это делалось для всеобщей же безопасности и ломало лед недоверия. А вообще, было очень здорово…

— Необходимость, — сухо продолжал мистер Спорк прерванную речь, — разумеется, помимо этого нужно было получить согласие всех остальных участников.

— Ага. А теми прочими участниками на тот момент были Холстеды и Уисты, Берсудианы и Райли.

— Именно так.

— А это означает, что идея альбома должна была принадлежать какой-то из этих четырех пар. — Я на мгновение задумался. — И кажется, я не ошибусь, если предположу, что одна из этих пар и держала альбом у себя. Так сказать, обеспечивала хранение.

— Да, он был у Эда и Марсель.

— Что ж, меня это, в общем-то, не удивляет. А разве вы не слышали, что в их апартаментах в “Норвью” случился пожар?

— Вот об этом-то как раз я и собирался сказать, — ответил мистер Спорк. — Это произошло с месяц назад, незадолго до того, как они выбыли из нашего клуба. Они сказали, что альбом сгорел во время пожара. А они держали его у себя в спальне, и как раз там…

— Я знаю. Очевидно, альбом сгорел неполностью.

— Да уж, черт возьми, — согласился мистер Спорк.

— Думаю, — сказал я, — этот снимок был извлечен из мусора. Но Бинго не работает мусорщиком. Хотя, это мог сделать и коридорный. Если предположить, что он и Бинго, который сегодня приходил сюда к вам, один и тот же человек.

Мы поговорили ещё немного, и затем мистер Спорк сказал:

— Я отдал необходимые распоряжения, чтобы завтра здесь у меня были двадцать тысяч наличными на тот случай, если не удастся ничего сделать и останется лишь заплатить тому человеку — после того, как получу от него указания, каким образом это нужно будет сделать. Я согласен с вами, что одним платежом дело не ограничится, и поэтому мы очень рассчитываем на вашу помощь. Я был бы рад отдать эти двадцать тысяч вам…

Я протестующе замахал рукой.

— Даже не помышляйте. Не могу ничего обещать, но я сделую все, что в моих силах. Кое-что в этом деле меня очень смущает, и если мне удастся разгадать… — я оставил фразу незавершенной.

Говорить больше было не о чем, так что мы пожали друг другу руки, и я ушел.

Я возвратился к своему “кадиллаку” тем же маршрутом, по которому до этого и пришел к дому — только, конечно, уже не претялся за кустами и не перебегал от дерева к дереву — прихватив с собой перку и лестницу. Выставлять стекла в окнах мне не пришлось, так что на этот раз моток “скотча” не пригодился. Я с грустью подумал о том, что и без перки с лестницей тоже можно было бы запросто обойтись.

На обратной дороге в Голливуд я позвонил в Отдел по расследованию убийств и снова попросил соединить меня с Сэмсоном.

Я спросил у него, не удалось ли ему раскопать что-нибудь на имя Скико, и он сказал:

— Не много. К нам он не попадал, Шелл. Я проверил все, что только можно, и даже в нашем списке кличек никакого “Скико” не оказалось. Но одна зацепка все-таки есть. Помнишь Лейна из разведслужбы?

— Конечно. — Сейчас он уже вышел на пенсию, но в свое время сержант Лейн проработал в разведслужбе несколько лет.

— В одном из его докладов есть упоминание о некоем Скико. Но это все. Ни тебе имени, ни фамилии. А упоминается как один из людей, с которым он не то столкнулся лично, не то слышал от кого-то по ходу сбора сведений.

— Сведений о чем?

— Он проверял информацию по уголовникам, перебравшимся в Лос-Анджелес из других штатов. Это было пару лет назад. Если хочешь, то я могу связаться с Лейном и спросить, не припомнит ли он ещё чего-нибудь.

— Нет, не надо. Я знаю, где он живет. Я сам ему позвоню, и если Лейн дома, то, уверен, он не откажется меня принять. Но мне надо, чтобы ты сделал для меня ещё кое-что.

— Что, например?

— Помнишь, я рассказывал тебе о парне по фамилии Уоллс? Эд и его жена Марсель. Какое-то время они жили под фамилией Уист.

— Помню.

— У меня такое подозрение, что фамилия Уоллс тоже не настоящая. Если бы у тебя были отпечатки его пальцев, то ты смог бы это выяснить?

— Смог бы. Но откуда мы возьмем его отпечатки? Насколько я тебя знаю, ты, небось, рассчитываешь на то, что мы станем врываться в дома, чтобы…

— Ничего подобного. Вы будете должны лишь проверить отпечатки — так быстро, как только возможно — когда я вам их доставлю.

— А ты-то их откуда возьмешь? Выходит, ты самолично станешь врываться…

— Расслабься, Сэм. Наш общий знакомый Умник — мой должник. Вот я и отправлю его на это дело.

— Все. Больше ничего не желаю слышать.

Умником называли одного человека, который время от времени выполнял кое-какие мои поручения. В свое время он проработал с полгода экспертом в полиции, но потом решил, что не создан для такой работы, и теперь являлся хозяином двух бензоколонок. Но своих прежних навыков он не утратил и в случае необходимости мог сфотографировать — или снять — отпечатки пальцев, а именно это я и собирался ему поручить, не сомневаясь в том, что за пару сотенных бумажек мое задание будет выполнено наилучшим образом.

— Ладно, но ты знаешь, кто он такой. Поэтому когда он объявится, то знай, что это мой личный представитель в непрекращающейся борьбе с преступностью, в беспощадном сражении…

— Да знаю я его, — устало перебил меня Сэм.

— Таким образом, раз он работает по моему заданию, то это придает его действиям официальный характер.

— Как бы не так, — возразил Сэм.

Однако в проверке отпечатков он мне не отказал. Я сказал, что перезвоню попозже и повесил трубку.

Затем я набрал номер телефона Эдварда Уоллса в Беверли-Хиллс. Трубку никто не снял. Так я и думал.

И тогда я позвонил Умнику.

Сержант Билл Лейн, недавно вышедший на пенсию, был крепким, представительно вида человеком лет шестидесяти с небольшим с кустистыми седеющими бровями и глубокими морщинками в уголках рта. Я застал его дома, и нам удалось переговорить.

Собравшись уходить, я встал, поблагодарил хозяина за уделенное мне время — и информацию, извлеченную из обширных архивов памяти — и сказал:

— Бен, похоже, это он. У меня не было возможности хорошо его разглядеть, то он точно был невысоким и лысым — и к тому же Пень назвал его “Скико”. Но в любом случае, если я его снова встречу, то узнать смогу.

— Попробуй поискать по притонам, которые я тебе назвал, — посоветовал Бен. — Возможно, он до сих пор обретается в каком-нибудь из них. Правда, это было два года назад, но в преступном мире с тех пор почти ничего не изменилось.

— А как насчет его связей с Джимми Вайолетом?

— Об этом мне ничего не известно. Как я уже сказал, он был просто одним из прибывших в город уголовников. Кажется, из Иллинойса. Наверное, слишком уж его там допекли. Он ничего из себя не представлял. Так, шестерка, мелкая сошка. Ни к какой из группировок не примкнул — по крайней мере, тогда — все был сам по себе. У меня на него никогда ничего не было, кроме того, что когда-то его пару раз арестовывали. Но до тюрьмы дело так и не дошло.

— Да, но зато оба те ареста были за вымогательство. И меня это вполне устраивает. Бен, если тебе только что-нибудь понадобится, то дай мне знать. Буду рад оказаться полезным тебе.

Он кивнул, и мы пожали друг другу руки.

Я снова сел в “кадиллак” и направился к Ла-Сьенега. Не к тому знаменитому его участку, известному как “ресторанный ряд”, а на другую, дальнюю от Голливуда, сторону бульвара, где на его отрезок длиною в милю или около того приходилось около полудюжины захудалых баров, пивных забегаловок и прочих заведений под заманчивыми названиями, в которых подавали коктейли.

Из рассказал Бена Лейна выходило, что большую часть своего свободного времени Скико проводил именно здесь, где он мог почувствовать собственную значимость и крутизну, пытаясь произвести впечатление на местных шлюх и прочих любителей выпить за чужой счет. По крайней мере, два года наза дело обстояло именно так. Но, может быть, и сейчас тоже.

Все было по-прежнему.

Я нашел его в забегаловке под названием “Сфинкс”, хотя египетских мотивов в её интерьере было не больше, чем на углу Второй и Главной Авеню в Лос-Анжелесе. Войдя в заведение, я остановился, давая глазам возможность привыкнуть к царившему здесь полумраку и стараясь по возможности не дышать носом. Поначалу знакомым мне показался только тошнотворный запах прокисшего пива, живо напомнивший мне об отмосфере, царившей в трех предыдущих забегаловках, в которых я уже успел побывать.

Но это было лишь первое впечатление.

Справа от меня, у стойки бара, расположились трое или четверо мужчин, какая-то очень толстая девица, водрузившая свою тушу на узенькое сидение высокого табурета, и ещё одна молодая, изнуренного вида женщина. Кабинки слева от меня были как будто пусты; все, кроме одной. Перегородки между ними были довольно высокими, и я не мог видеть людей, занимавших самую последнюю, дальнюю от меня кабинку, но оттуда доносилось женское хихиканье. Это были странные, хрюкающие звуки, как если бы она не смеялась, а сморкалась.

И потом я услышал мужской голос. Он был с хрипотцой и тихий, или же просто низкий. Как громкий, срывающийся шепот.

Поначалу я не мог разобрать слов, но, подойдя поближе, услышал, как он говорил: “… и потом, куколка, я просто развернулся и смылся, а они остались стоять с глупыми рожами. Ну и как тебе это? Вечатляет?

На протяжении всего рассказа женщина продолжала хихикать. Но меня больше всего интересовал мужской голос, то, как он звучал и какие слова произносил. Потому что я помнил, что говорил Сэмсон о парне, который позвонил ему сразу же после того, как был убит Портер.

Проходя вдоль ряда кабинок, я чуть заметно улыбнулся, поднял руку, наполовину высвободил “кольт” из кобуры и оставил ладонь на рукоятке.

Когда же я остановился перед последней кабинкой, то разговор оборвался на полуслове.

Невысокий парень. Лысый. Я видел бледное родимое пятно у него на щеке и тонкий шрам над верхней губой — приметы, названные мне Беной Лейном, но не замеченные мной при нашей первой встрече. Это он был в Вествуде сегодня днем вместе с Пнем Кори. С Пнем и со мной.

— Привет, придурок, — сказал я. И затем ласково добавил. — Кстати, Скико, историю свою ты сможешь дорассказать в полиции. Да, я знаю, кто ты такой. Ну и как это тебе? Впечатляет?

Глава 15

Он уже дважды ошибался в отношении меня.

И теперь совершил третью ошибку.

Скико видел, что я держу руку за пазухой, и даже если ему не был виден сам пистолет, то можно было бы без особого труда догадаться, что ладонь моя лежит на его рукоятке. А уж ему-то было прекрасно извествно о том, что я ношу при себе оружие. Но возможно, он просто не вспомнил об этом — или просто решил, что я явился туда исключительно за тем, чтобы убить его. Или, может быть, так заврался, выпендриваясь перед своей шлюхой, что не сумел вовремя выйти из образа, в какой-то момент и сам уверовав в собственное вранье. Ненадолго, всего на мгновение. Но это мгновение решило все.

Или, возможно, он увидел свой шанс в том, что я отвел глаза от него, чтобы взглянуть на женщину. Может быть так, а может быть и нет; но именно в этот момент он решил действовать.

“Куколке”, сидевшей напротив Скико, на вид можно было дать лет тридцать-сорок и примерно столько же фунтов лишнего веса. Крашенная блондинка, у самой кожи головы видны темные корни вновь отрастающих волос, разочарованный взгляд, а в уголках рта залегли страдальческие морщинки. Она во все глаза глядела на меня, разинув рот с накрашенными вызывающе ярко-красной помадой губами, растянутыми в некоем подобии улыбки — все, что осталось от её настоящего или напускного веселья. Складки белого, похожего на квашню, рыхлого тела переваливались через край глубокого выреза её платья, подобно тому, как туша толстухи у бара вываливалась за края сидения высокого табурета.

Ялишь мельком взглянул на нее, только и всего.

Но именно в этот момент Скико уперся ногами в пол, порывисто отодвигаясь от меня и одновременно запуская за пазуху правую руку. Было слышно, как его ладонь с глухим шлепком легла на рукоятку, и я окрикнул его: