Глава 8

Секунду я стоял неподвижно, в голове у меня мелькнула дурацкая мысль о том, что я, совершенно посторонний в городе, все время натыкаюсь на знакомых. Сначала Лоррейн, а теперь этот тип с замороженным лицом и толстыми губами, который находился в ее костюмерной вчера вечером. Я понимал, что, когда у меня будет время, я хорошенько подумаю, что это значит и, возможно, сумею кое-что выяснить для себя. Но в данный момент времени у меня не было.

Мы пришли в себя от изумления почти одновременно и подумали оба об одном и том же, но я все же опередил его, к тому же его пистолет наверняка находился в одном из ящиков стола. Я же без задержки выхватил свой, и “замороженный” перестал “колдовать” с наполовину выдвинутым ящиком. Это, конечно, был Дэнт. Но он понимал, что если ему удастся достать свой пистолет, то я сразу же его застрелю, поэтому он посмотрел на направленный на него револьвер, и его маленькие широко расставленные глазки стали такими же холодными и пустыми, как дуло моего 38-го.

Ногой захлопнув за собой дверь, я огляделся, чтобы убедиться, что мы одни. После этого спокойно сказал:

— А теперь о вашей манере называть меня сукиным сыном, подонок. За одно это я размозжу вашу башку, а что сделаю после этого, вас уже не будет интересовать.

Я впервые услышал, как он заговорил простым человеческим голосом:

— Вы глупец, мистер Скотт.

Я устал от этого типа. Он накидывал оскорбление за оскорблением, а мне хотелось задать ему столько вопросов, что я не знал, с какого начать. И я спросил первое, что пришло мне в голову:

— Расскажите про Изабел Эллис, Дэнт.

Он молчал.

— Я умею обращаться с упрямцами, Дэнт. Я сумею развязать вам язык. Возможно, вы уже слышали про двух недоумков в аэропорту...

Помолчав, я с силой добавил.

— Ублюдок, это было делом ваших рук. И это еще одна причина для того, чтобы я вас избил.

Он продолжал сидеть за своим столом, как будто чего-то ждал, и тут я понял, что это значит. Он не мог добраться до своего ящика, потому что я держал его на прицеле, но мне не были видны его колени или ноги, а также зуммер, который наверняка имелся под столом. Так что он, несомненно, ожидает, что сюда явится кто-то из его молодчиков.

Я сделал шаг вперед и рявкнул:

— Поднимайтесь! Прочь от стола, шевелите ножками.

Зашевелился он медленно, но все же ослушаться меня не посмел. Я приблизился к нему на какой-то ярд, прижимая револьвер к боку.

— Идите к двери!

Он сделал пару шагов и остановился.

— Проклятие, вы будете двигаться!

Он все еще медлил, а я “задолжал” ему так много, что не выдержал. Держа оружие в правой руке, я ударил открытой ладонью левой ему за ухом. Удар оказался настолько сильным, что он покачнулся и упал на руки и одно колено. С минуту он оставался на одной ноге. Разумеется, я дал ему хорошего пинка под зад, руки у него подогнулись, и он заскользил вперед физиономией по ковру.

— Теперь поднимайтесь и идите сюда! — приказал я.

Но тут открылась дверь, и вошел он без всяких нудных разговоров и причитаний, однако я сразу же узнал своего второго знакомого по встрече в “Пеликане” вчера вечером и поразился тому, что он без оружия. Очевидно, этот звонок не был сигналом тревоги, просто означал вызов к боссу.

Он не вошел полностью в кабинет, сделал всего один шаг, причем так быстро, что его длинная грива упала при движении на глаза, но все же он видел достаточно, чтобы испугаться до полусмерти.

Откинув в сторону волосы, он посмотрел на лежащего на полу Дэнта, перевел взгляд на меня, и мне показалось, что глаза у лохматого вообще закатятся. Я рявкнул:

— Иди сюда! И без глупостей!

Мой револьвер был направлен на него, однако он счел за благо отскочить назад в коридор, захлопнуть за собой дверь и удрать с такой поспешностью, как будто он специально тренировался.

Меня эта реакция не удивила.

Дэнт медленно поднялся с пола. Он дотронулся левой рукой до шеи и взглянул на меня. Наконец-то в его глазах появилось какое-то выражение: определенно ненависть ко мне, а также боль. Дышал он тяжело, воздух со свистом выходил у него из ноздрей.

Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я спросил:

— Теперь вы собираетесь отвечать на мои вопросы, Дэнт? В отношении Изабел? А также в отношении Вильяма Картера? Ну и Фредди Пауэлла?

Я знал, что он не станет. Понимал, что мне нужно как можно скорее удирать отсюда, но я должен был попытаться.

Он с трудом открыл рот:

— Вам не выбраться отсюда. Вы не сделаете и десяти шагов от клуба. Вам не жить на свете.

Возможно, он был прав. Я знал точно так же, как и он, что лохматый побежал за подмогой. Ну а этого добра у них тут было сколько угодно. И все же мне хотелось хотя бы на один шаг быть ближе к тому, чтобы поквитаться с ним до того, как развернутся дальнейшие события.

Поверьте мне, вы не почувствуете никакого удовлетворения, если собьете с ног сильным ударом кулака человека, который долго издевался над вами и пытался вас убить.

Поэтому я переложил свой револьвер в левую руку, сжал правую в тяжелый кулак и приблизился к Дэнту. Он понял, что я намереваюсь сделать. Видимо, он намеревался ответить по-мужски, но едва успел шевельнуться, как я уже послал свой удар прямо ему в рот, ухитрившись немного повернуть так, что удар получился звучным. В полной тишине Дэнт упал на ковер. Какое-то время он оставался без сознания, а что касается его рта, воспоминание о моем ударе на нем сохранится навсегда.

Выйти из кабинета я мог только тем путем, которым вошел в него, поэтому я перешагнул через Виктора Дэнта, подошел к двери и открыл ее. В коридоре еще никого не было. Я сунул свой револьвер в карман пиджака, придерживая его рукой, и снова вернулся в комнату Дьявола.

В казино, видимо, было в общей сложности около тысячи человек. Был первый вечер недели Эльдорадо, жители города ознаменовали его бурным стартом. Ощущение праздника было во всем: и на родео, и днем, когда состоялся грандиозный парад, и всюду, где играли оркестры. А особенным оно было для тех, кто был одет в карнавальный или вечерний костюм. Ну и выпивка, разумеется, потому что бары в Лас-Вегасе открыты двадцать четыре часа в сутки. Так что даже в воздухе чувствовалось пьяное возбуждение.

Я обрадовался толпе, потому что понимал, что даже Дэнт не отправит кого-нибудь охотиться на меня среди такой массы людей в клубе или вне его. И хотя здесь я находился в относительной безопасности, я не мог оставаться тут вечно, а снаружи я бы пропал. Таким образом я вынужден был оставаться в этой толпе.

Я взглянул на часы. Первый час. Веселье продлится часов до пяти-шести, то есть до рассвета. Хотя мне легче будет скрыться от преследователей на свету, торчать здесь столько времени я не смогу. Однако выходить из клуба прямо сейчас равносильно самоубийству.

Я пошел прямиком через толпу, думая о том, что легче всего убить человека в такой толчее. Удобнее всего ударом ножа под ребра. Или же найдется такой знаток, который заложит мне руку за спину, рванет и прижмет как следует мне большой палец и мизинец, после чего выведет меня совершенно беспомощного из здания наружу в темноту. Я не знал физиономии тех людей, которых мне следовало опасаться, но все равно я не мог стоять на месте.

Оказавшись теперь далеко, среди толпы, я оглянулся на дверь и увидел лохматого, в глазах которого сохранилось испуганное выражение. Он вошел в зал с двумя приятелями. Своими приятелями, разумеется. Ну что ж, я запомнил эти три рожи, хотя они разошлись в разные стороны: один налево, другой направо, третий — в толпу за мной. Найти меня было несложно: благодаря высокому росту моя белая голова возвышалась над толпой. “Вообще-то, — подумал я, — эти парни потратили слишком много времени на приготовления, но, возможно, они возились с боссом и направили еще кого-нибудь к выходу из клуба”.

Я продолжал двигаться, до меня доносились обрывки разговоров, выкрики крупье, заманчивые приглашения “испытать свое счастье”. Все были веселы и беззаботны.

По пути я вглядывался во все встречные лица и именно поэтому смог заметить ее. Как раз посреди арки, соединяющей этот зал с главным вестибюлем, был прикреплен не то плакат, не то афиша, которые вы встречаете в любом отеле, где рекламируются номера очередного шоу.

Она стояла ко мне боком и смотрела на огромную афишу в футах пяти от нее. Я сразу понял, почему она привлекла мое внимание, видимо, она не привыкла к тому, что наверху крупными буквами было напечатано просто “Лоррейн”, а не “Прекрасная Лоррейн”, как в Лос-Анджелесе. Но ее изображение было таким же эффектным.

Да и сама она была загляденье.

Длинные черные волосы не были распущены, как во время танца, а были забраны в узел на затылке. Я стоял достаточно близко, чтобы рассмотреть ее носик пуговкой и то, как ее нижняя более полная губа выступала вперед сильнее верхней. Груди тоже выступали или выдавались, не знаю, как правильней сказать, как это было и в “Пеликане”.

Я шел за ней, а когда она повернулась ко мне, сказал прямо в лицо:

— Вы сука. Проклятая кровожадная сука.

Она широко раскрыла глаза.

— Что-о? Что это значит?

Я был очень близко от входа в вестибюль и предполагал, что оттуда за мной кто-то наблюдает. Точно. Худощавый, невысокий парень с лицом учащегося колледжа заметил меня и тотчас же отошел в сторону. Он был новеньким, но действовал один. Через минуту он направился ко мне и остановился в футах пяти.

Я посмотрел на него и миролюбиво спросил:

— Они тебя проинструктировали, что делать, когда ты приближаешься ко мне?

Он заморгал, растерявшись. Признаюсь, будь я на его месте, я бы тоже растерялся. Моя правая рука все еще находилась в кармане, я небрежно махнул полой пиджака, чтобы он сообразил, что у меня там находится. Он понял, посмотрел мне в лицо и вернулся обратно к дверям.

Лоррейн спросила:

— Господи, что это значит? Чего вы хотите?

Сердитое выражение сошло с ее лица, теперь оно казалось просто ошеломленным. Я кивнул головой в сторону юнца и сказал:

— Вероятно, благодарить надо главным образом вас, прекрасная Лоррейн. Известно ли вам, что по вашей милости убит замечательный парень Фредди Пауэлл. И это равносильно тому, что вы сами его застрелили.

— Что такое? Вы, наверное, ненормальный?

— Да? Вы изволили сообщить Виктору Дэнту, что я вел аэропортовский лимузин с пассажирами в город?

— Ну, что... я не понимаю.

— Если вы это сделали, милочка, пусть это останется на вашей совести. Как только Дэнт узнал об этом, он сообразил, что я оставил машину в аэропорту. Больше ему ничего не требовалось. Он отправил туда своих головорезов, они на месте разобрались, что к чему и прикрепили взрывное устройство под приборной доской, так что я взлетел бы на воздух, как только прикоснулся бы, скажем, к рулю. Но вместо меня погиб Фредди, который хотел пригнать мою машину.

Несколько минут она в ужасе смотрела на меня, потом пробормотала:

— Я вам не верю.

— Вы не верите этой истории или тому, что они пытались меня убить?

Она промолчала.

— Вы думаете, что последний парень собирался пожать мне руку?

Она скользнула взглядом по моей правой руке и все сообразила.

Я продолжал:

— Возможно, здесь находятся еще два десятка подобных ему, следящих за тем, чтобы я отсюда не удрал. Даже если Дэнт раньше не помышлял меня убить, он захочет это сделать, взглянув на свою физиономию. Так что, вам надо быстренько решить, на чьей вы стороне. Я пока не разобрался в этой истории, но вы, определенно, замешаны в чем-то подозрительном, не хочу быть грубым, но в данный момент вы вызываете у меня отвращение... Хотите ли вы ответить на кое-какие вопросы об Изабел Эллис или Картере?

Она посмотрела на меня своими мудрыми глазами и поджала губы, может быть, опасаясь, что они заговорят. Потом прошипела:

— Я не знаю, о чем вы говорите.

Я повернулся и ушел от нее в толпу. В конце-то концов, что бы она мне ни сказала, это не будет иметь значения до тех пор, пока я отсюда не выберусь. А эта проблема меня беспокоила. Я не мог разрешить себе делать и дальше такие глупости, как, например, пытаться арестовать, не доставая из кобуры револьвера. Арестовать Дэнта, разумеется. Даже если я и не знал до настоящего времени, что Дэнт и “замороженный” тип был одним и тем же человеком, я прекрасно понимал, что тот едва ли питает ко мне теплые чувства. Гибель Фредди лишила меня равновесия, так что теперь я должен был действовать осторожно и обдуманно, не давая волю чувствам. Каким бы жестоким это ни казалось, я вынужден послать к черту Фредди и сосредоточить внимание на невредимости и благополучии Шелла Скотта.

Я поймал на себе взгляд лохматого, он наблюдал за мной с расстояния в десять футов, но он не сделал попытку наброситься или хотя бы приблизиться ко мне. Очевидно, на данный момент они ограничивались задачей не упускать меня из вида, возможно, оказать таким образом на меня психологическое давление, чтобы я не выдержал и попытался удрать. С другой стороны, они могли ждать, когда поредеет толпа, что всегда случалось перед рассветом. Что-то мне подсказывало, что уверенность в том, что у меня имеется револьвер, и что я из него хорошо стреляю, помогали им сохранять разумную дистанцию.

Я еще походил по залам. Дэнта я больше не видел, но если бы он показался, обстановка накалилась бы. Я радовался тому, что “уложил” его солидно.

Потом рядом со мной снова оказалась Лоррейн, она сама подошла и сказала:

— Я забыла ваше имя.

Это переполнило чашу. Я сказал:

— Меня зовут Шелл Скотт. Запомните. Очень скоро я стану “покойным” Шеллом Скоттом. Убирайтесь прочь!

— Прошу вас, не надо. Вы на самом деле все это имели в виду?

— Нет, я шутил, поддразнивал вас. Вы сможете умереть от смеха на моих похоронах.

Отвернувшись, я хотел уйти, но она схватила меня за рукав правой руки. Я повернулся, стряхнул ее руку и прикрикнул весьма невежливо:

— Проклятие, не трогайте меня! Отцепитесь, слышите!

Либо она прекрасно играла, либо я убедил ее своим поведением, что не обманываю ее, но ее умное личико на минуту подобрело, дерзкие глаза потеплели, она закусила нижнюю пухлую губу.

— Ох, извините, я так сожалею...

Это было сказано с большой искренностью, но в тот момент я ей не поверил. Впрочем, я никому и ничему не верил. Но если хотя бы шанс из сотни, что она говорила правду, зачем мне было ее отталкивать? Поэтому я сказал:

— О'кей, вы сожалеете. И я сожалею, так что забудем об этом.

— Могу ли я помочь? Могу ли я вам помочь?

— Конечно. Как только я покину эту толпу и выйду из здания, я труп. Вся свора наемников Дэнта кружится здесь и следит за каждым моим шагом. А я практически никого из них не знаю, они же меня успели хорошо изучить. Все, что от вас требуется, это подсказать мне, как, черт побери, выбраться отсюда.

Она снова охнула, лицо ее слегка порозовело, она повторила:

— Вам не выйти... вам не выйти...

По тону ее голоса можно было подумать, что она из-за этого сильно переживает.

— Это именно...

Внезапно я замолчал, потом сказал:

— Не унывайте! Черт возьми, да! Я выберусь отсюда, не все потеряно. Мне в голову пришла одна идея.

Это была последняя из многих никуда не годных идей, я ее чуть было не отбросил вместе с остальными. Но тут в течение пяти поразительных секунд я ухитрился посмотреть на нее под иным углом зрения и понял, что мне нужно делать. Конечно, это могло не сработать, но все же это лучше, чем смириться с неизбежным концом. Шансы же на удачу были потому, что я находился в Лас-Вегасе во время недели Эльдорадо, среди подвыпивших, веселящихся людей.

Идея имела своим истоком нравы и атмосферу города. На окраине клубы понатыканы один против другого, смех и болтовня заполняют всю улицу. Даже в парикмахерских и аптеках стоят игральные автоматы. И постоянно кто-то опускает в них монеты, нажимает на рычаг и с надеждой прислушивается к рычанию дисков, ожидая максимального выигрыша. Надежда ни на чем не основанная, но кажется, что удача поджидает именно тебя.

Не только на окраине, но и здесь, на Стрипе, где больше красоты, денег и блеска, царил тот же дух везения. И здесь урчали и дребезжали автоматы, щелкали шарики слоновой кости, попадая в лунки на колесе рулетки, звучали голоса крупье: “Делайте ставки”.

В воздухе чувствовалось крайнее возбуждение, запах денег запах женщин, запах виски. Запах толпы, охваченной лихорадкой и жаждой легкой наживы, был вокруг вас. Вы могли в нем утонуть, он вас захлестывал, вы в нем терялись. И Лас-Вегас был совсем не таким, как обычно. Эльдорадо. Все могло случиться.

Поэтому я принялся за дело. Крики и смех вспыхивали то тут, то там в прокуренном, дымном воздухе, когда я продвигался вперед, прислушиваясь к разговорам и разглядывая их. Атмосфера была подходящей: возбужденной, пьяноватой — “на все наплевать, нам терять нечего”. Черт побери, все должно получиться.

Я повернулся к Лоррейн.

— Находитесь поблизости, прошу вас. Возможно, вы сумеете мне помочь, если вы не шутили.

В этот вечер на столах были большие деньги. Большинство людей развлекалось, но пару раз у денежных столов я видел унылые, измученные лица. Это были люди, которые, поддавшись общей лихорадке, не смогли во время остановиться, отойти, постепенно в них умирало все человеческое, их физиономии уподоблялись рисункам на стенах. Это тоже часть Вегаса.

Но все же большинство пришло сюда ради забавы. Рука мужчины ласкала теплое бедро женщины или поглаживала ее грудь, слишком пронзительный смех женщин и искренний смех. И все это перекрывалось приятным напряжением. Множество одиноких женщин, как это всегда бывает в такое время и в таком месте. А вдруг утром ты окажешься обладательницей норковой шубки?

Я был готов, а толпа созрела для обмана. Давай, Скотт, стань кудесником или покойником, но не тяни.

Я пошел в бар.

Вытащил бумажник, туго набитый деньгами для поездки в Вегас, вытащил стодолларовую бумажку, десятку и мелочь.

Поймав взглядом бармена, я подмигнул ему, смял десятку и бросил ему. Он поймал ее, разгладил и подошел ко мне.

Глядя на деньги, он спросил:

— Это на что?

— Просто так. Ваши. — Я чуточку повысил голос: — Черт побери, приятель, я только что отхватил сорок сотен в Эл Ранчо Вегас. Вот.

Я заулыбался во весь рот и толкнул через стойку доллар.

— Налей мне водички.

Он подмигнул. Ему нравилось видеть счастливых людей, которые ему давали по десятке. С готовностью он стал смешивать коктейль.

И эти “сорок сотен”, хотя и не вызвали сенсацию, но повисли в воздухе и быстро разнеслись по всему залу. Я стоял у бара в том месте, которое выбрал, между табуретами, занятыми двумя блондинками. Справа от меня была стройная, здоровая девица в ковбойском наряде, выдержанном в красно-коричневых тонах. Слева — невысокая пышечка в черном бархатном вечернем платье без бретелек.

Левая даже не взглянула на меня. Она медленно подняла руку к лифу платья, уже достаточно рискованно декольтированному, и одернула его еще на полдюйма вниз.

Девица справа спросила:

— Что дашь?

Я ответил:

— Тысячу долларов. Деньги. Будешь пить?

У нее были налитые кровью глаза и слишком много краски на лице, но в целом недурная фигурка. Она добавила:

— Любить я умею.

Я взглянул на девицу слева. Настоящая кукла. Я взглянул на корсаж ее платья, в котором с трудом помещались пышные прелести этой девицы. Она поднесла два пальчика к губам и принялась кашлять. Под конец она сказала:

— Ох, добродетельная дева, помилуй меня.

Наверное никакой простуды у нее не было, но кашель был приятный. Что касается “добродетельной девы”, то едва ли стоило к ней обращаться.

— Извините меня! — произнесла она.

Я сказал ей, что все олл-райт, она может кашлять на меня, сколько ей вздумается.

Она была мягкой и привлекательной, как котенок. Лет двадцать с небольшим, маленькое кукольное личико и красные сочные губки. Светлые волосы спускались до плеч, одна прядь упала на висок и поблескивала на фоне белой кожи.

— Вы играли? — спросила она.

— Как сумасшедший. Сегодня мне везло, девять прямых попаданий. Загребал деньги. Я сегодня горячий.

— Вам нравятся прямые попадания?

Я подмигнул ей.

— Ох, мистер! — жеманно воскликнула она.

Мой бокал стоял передо мною уже некоторое время. Я крикнул:

— Еще три! — поочередно поглядывая на девиц. Толкнув через стойку стодолларовую банкноту, я попросил: — Дайте мне сдачу по одному доллару, хорошо?

— Серебряных?

— Бумажных.

Люди за стойкой по обе стороны моих блондинок теперь смотрели на меня. Я осушил свой бокал, не переводя дыхания, и взял второй, поданный барменом. Обе девицы мне улыбались, благодарили меня, я же спросил бармена:

— Какой у вас есть самый большой бокал?

— Цилиндрический стакан, унций на восемнадцать.

— Налейте мне в него бурбона.

Он заморгал, но отправился выполнять заказ. Блондинка холодно спросила:

— Для чего тебе столько долларов, дорогой?

— Я новый Рокфеллер. Деньги свалились на меня неожиданно. Сегодня я буду их тратить.

Она не знала, придти ей в негодование от такой дурацкой затеи или же радоваться, что ей удастся кое-что перехватить.

Бармен вернулся с огромным стаканом в форме старинного стекла для керосиновой лампы, перевернутого вверх ногами. Стакан был наполнен до краев. Бармен сказал:

— Если вы все это выпьете, вы умрете.

Мне показалось это забавным. Я забрал целую пачку зелененьких долларовых бумажек и свое “ламповое стекло” и отступил от бара. Обе блондинки одновременно заговорили. Слева раздалось: “Не уходите”, а справа: “Уж не уходите ли вы?”

Я сказал:

— Я вернусь. Оставайтесь на местах.

Повернувшись, я увидел, что Лоррейн все еще находится позади меня.

Она спросила:

— Вы не свихнулись?

Я отвел ее в сторону и негромко заговорил:

— Нет, конечно. Вы все еще хотите мне помочь?

Она кивнула, нахмурясь.

— О'кей, Лоррейн. Вы видели сейчас все представление?

— Разве можно такое пропустить?

— Олл-райт, теперь слушайте. Потолкайтесь вокруг и заговаривайте с мужчинами и женщинами всех мастей и всех возрастов, рассказывайте им, что вы нашли одного ненормального. Указывайте на меня. Я только что выиграл сорок тысяч долларов и свихнулся. С радости напился и...

— Но...

— Давайте, действуйте.

Она покачала головой, но отошла в сторону. Я же был так возбужден, что протянул руку и нежно погладил ее по плечу. Лоррейн обернулась и одарила меня продолжительной, теплой улыбкой.

Черт побери! Возможно, меня убьют, но эти последние минуты были удивительными!

Я походил туда-сюда, ведя себя довольно шумно, чтобы Лоррейн смогла справиться со своим заданием. За прошедшие десять минут я сумел приобрести ковбойскую шляпу у какого-то пьяного.

Потом я выпустил револьвер из руки у себя в кармане, правой рукой смял десятка два долларовых бумажек, в левой же руке у меня был чудовищный бокал с бурбоном. Я вышел на самую середину зала и заорал во всю силу легких:

— Эль-доо-раа-доо!

Около тысячи испуганных лиц повернулись в мою сторону. Я сделал глоток, поднял свой бокал вверх и заорал еще пронзительней, подбросив при этом в воздух красивенькие зеленые доллары. Они послушно рассеялись в разные стороны и, медленно кружась, стали опускаться на головы зрителей. Все глаза были обращены к потолку, выражение лиц было глупейшим. Наконец, как по команде, все головы повернулись, чтобы взглянуть на безумца, разбрасывающего деньги. Можно было не сомневаться: я был центром всеобщего внимания.

Возможно, мне было опасно выбираться из толпы, но если бы мне удалось это сделать, то, черт возьми, вся толпа теперь двинулась бы за мной.

Глава 9

Разумеется, за мной не увязались все находившиеся в казино, но за пять-десять человек я ручаюсь. Если не больше. Несколько парочек, но в основном женщины.

Я начал жалеть, что этот трюк был придуман только для того, чтобы спасти себя от смерти, и что в действительности я не выигрывал ни сорока, ни четырехсот тысяч долларов, ибо моя затея тоже могла закончиться для меня плачевно.

Люди напирали со всех сторон, я слышал обрывки разговоров, вроде: “Сто тысяч долларов?.. Ну да, там в баре... Парень видать, свихнулся от счастья...”

Я продолжал изображать пьяного, выкрикивая что-то о своем желании всех напоить и сделать счастливыми...

Очевидно, Лоррейн тоже сделала свое дело, потому что уж слишком быстро вокруг меня собралась толпа почитателей и стала засыпать меня бесконечными вопросами. Потом из бара прибежали две блондинки, миловидная куколка подошла и схватила меня за руку:

— Дорогой, — проворковала она, — не смей больше разбрасывать деньги. Я этого не выдержу.

Я беспечно махнул рукой и пожал плечами, как будто речь шла не о деньгах, а о мусоре. Отчасти так оно и было, ибо многие зелененькие доллары оказались на полу под ногами толпы.

— Пустяки! — с пьяной ухмылкой заявил я. — Я хочу, чтобы все мы вышли отсюда повеселиться на воздух, и там я каждому куплю то, что он захочет...

Тоненькая темноволосая девушка восторженно захлопала в ладоши и закричала:

— Ух, это здорово!

Наша толпа привлекла всеобщее внимание, к нам присоединялись все новые и новые парни и девушки. Я увидел Лоррейн на краю разбухшей группы, она покачала головой и рассмеялась, когда я ей подмигнул. Изображать пьяного мне было нетрудно, давали себя знать те два бокала, которые я выпил в баре, да и из своего большого бокала я тоже порядочно отпил.

Я снова громко заорал:

— Пошли!

Кто-то подхватил мой призыв, и мы, как приливная волна, устремились к дверям. Сзади я услышал возгласы, в итоге мы даже не вышли, а выбежали из комнаты Дьявола, увлекая за собой пьяных, любопытных и бесшабашных.

Заполнив вестибюль, толпа смеялась, пела, что-то выкрикивала, короче говоря, веселилась от души. Даже я. Началась, как говорится, цепная реакция, шумное веселье заразительно, ему невозможно противиться. Я чувствовал себя настолько хорошо, что когда увидел лохматого, беспомощно стоящего посреди наружной двери, я послал ему воздушный поцелуй. Толпа прошла по нему или сквозь него, он же просто исчез. Пух — и нету! Я был волшебником. Дайте мне волшебную палочку — и я зажгу звезды.