Глава 1

За моей спиной на палубе яхты кружится водоворот веселья, яркий и шумный, словно поющее, смеющееся и танцующее конфетти. Я стою на носу, облокотившись о поручни, курю сигарету и потягиваю из стакана свой «бурбон» с содовой, и чарующие мелодии маленького джаза «Комбо» проплывают мимо меня, чуть приглушенные и бархатистые.

Перегнувшись через поручни и глядя в сторону кормы, я вижу высокую светловолосую девицу в ярко-алом платье свободного покроя, отплясывающую огненную румбу. Ее стройные загорелые бедра то вспыхивают на мгновение, обнажаясь при резких поворотах до узкой черной полоски коротеньких трусиков, то снова исчезают под мягкими кроваво-красными складками широкой юбки. Танец совершенно неотразим. Я думаю, что с таким темпераментом она, пожалуй, сможет довести до изнеможения нескольких партнеров за вечер. Мне тоже хочется быть одним из этих партнеров и чтобы она и меня довела до изнеможения... Но я остаюсь там, где стою, ожидая дальнейшего развития событий.

Это был «Сринагар», большая, океаническая яхта, 160 футов от носа до кормы, щеголяющая свежей, ослепительно-белой окраской бортов и до блеска надраенной медью, стоящая в гавани Нью-Порта, Южная Калифорния. И хотя моими охотничьими угодьями является именно Южная Калифорния, в частности Лос-Анджелес и Голливуд, где в каком-нибудь часе езды отсюда расположена контора «Шелдон Скотт» — частное детективное агентство, — зона моих действий не часто распространяется на палубу океанических яхт.

По правде сказать, я даже приблизительно не похож на человека, привыкшего небрежно прислоняться к релингам яхты. Я скорее смахиваю на продавца горячих сосисок, и даже сегодня в отлично сшитом белом смокинге с шикарным коричневым галстуком и пурпурным шелковым кушаком меня легко можно было принять за одного из членов команды, изредка возникавших тут или там среди «настоящей публики».

Упомянутое выше агентство принадлежит мне. Я и есть Шелдон Скотт, шесть футов два дюйма, 206 фунтов веса (преимущественно мускулы). В настоящий момент наполовину загруженный «бурбоном» с содовой и с нетерпением ожидающий встречи со своим клиентом, чтобы наконец-то получить представление о его внешности. Пожалуй, лучше будет сказать, ее внешности, потому что голос, говоривший со мной по телефону, явно принадлежал женщине. Мне предложили работу и даже назначили сумму вознаграждения, но кем был мой клиент, я так до сих пор и не знаю. Все, что мне удалось узнать о ней, было то, что зовут ее Эллен Эмерсон, что у нее прелестный взволнованный голос и что она очень напугана.

Конечно, голос может иногда ввести в заблуждение, но я убежденный оптимист, и поэтому мои надежды были значительно выше среднего уровня. Эллен Эмерсон попросила меня описать свою внешность, и хотя я успел перечислить ей всего половину тех основных черт, которые я считаю характерными для себя, она прервала меня, заявив, что теперь она сможет без труда разыскать меня где угодно, будь это «Сринагар» или лос-анджелесский «Колизей».

Кроме того факта, что я довольно крупный мужчина, волосы на моей голове подстрижены «ежиком» и торчат вверх, словно изо всех сил стараются выскочить из своих волосяных луковиц, и хотя я льщу себя мыслью, что в свои тридцать лет я все еще молод, здоров и достаточно мужествен, они абсолютно белые.

Брови у меня тоже белые, изогнутые так, как будто их кто-то переломил посередине, но их никто не ломал, просто они так растут, словно пытаясь допрыгнуть до линии волос надо лбом. Я даже не успел сообщить мисс Эллен Эмерсон о своем слегка сломанном носе (уверяю вас, это совершенно незаметно!), серых глазах, левом ухе, задетом пулей, тоненьком шраме под левой бровью. Я едва только начал свое описание, как она заявила, что и так найдет меня. До сих пор, однако, этого не произошло.

Я сделал последнюю затяжку и щелчком отшвырнул сигарету в воду, черневшую внизу. Окурок прочертил в темноте изогнутую траекторию и погас. Рядом с местом его падения в воде мелькнуло что-то белое. Возможно, фокусировка моих глаз все еще была расстроена продолжительным созерцанием стройных загорелых бедер, извивающихся в танце там, внизу, у спардека, и они почудились мне теперь в волнах. У меня было такое впечатление, будто я и раньше замечал это белое пятно, только не обращал на него внимания. Впрочем, теперь его нигде не было видно, и я снова обернулся к танцующим.

Отсюда мне был виден лишь небольшой квадратный кусочек палубы, используемой в качестве танцевальной площадки, но это был, несомненно, наиболее интересный кусочек. Джаз «Комбо» с плавной непринужденностью играл «Сибоней», и те же самке бедра неистово атаковали пространство и вообще все, находившееся в пределах их досягаемости, что практически составляло все остальное. Красное платье вздымалось, как пламя, в свете развешенных всюду лампионов. Затем, словно выстреленная из катапульты, она исчезла из поля зрения, и это произвело такое впечатление, будто внезапно остановился мотор, приводящий в движение весь этот фейерверк веселья. В поле зрения появились пары, плотно прижавшиеся друг к другу в своей собственной современной интерпретации полинезийского брачного танца, потом они тоже исчезли с этого кусочка палубы. Я оторвался от поручней и направился по узкому проходу к танцевальной площадке.

Справа от меня, за темным пространством залива, усеянным мелкими лодчонками и катерами, стоящими на якоре или снующими от одного берега к другому, россыпями бриллиантов сверкали огни полуострова Бальбоа.

Не более чем в сотне ярдов от меня простирался небольшой песчаный пляж, а за ним, в нескольких футах — пестрота и сутолока знаменитой Зоны отдыха и развлечений Бальбоа. Время от времени оттуда долетали звуки музыки от карусели, резким диссонансом вплетавшиеся в более гармоничные мелодии нашего «Комбо», и яркие огоньки от колеса обозрения медленно пробегали по павильонам с аттракционами, расположенными внизу под ним.

Когда я проходил мимо танцплощадки, музыка прекратилась. Я проследовал дальше, на корму, к переносному бару и попросил у одетого в униформу бармена очередной хайболл с «бурбоном». Получив его, я вернулся к танцующим и облокотился о поручни, осматривая их. «Комбо» заиграл «Манхэттен», и с полдюжины пар принялись танцевать.

Девушка в красном платье сидела в палубном кресле, потягивая мартини из высокого стакана; светлые волосы ее были слегка растрепаны. Несколько минут назад, проходя на нос, я остановился здесь же, где стоял сейчас, и мы практически почти познакомились, обменявшись взглядами. Но сейчас она беседовала с коренастым парнем с торчащей в углу рта сигарой, и я никак не мог встретиться с ней взглядом. Позади нее, прислонившись к металлической стойке, поддерживающей тент, стояла другая высокая девушка. Это была брюнетка, одетая в белое платье, и я ее тоже узнал по моему предшествовавшему инспекторскому осмотру. Ее бы я узнал в любое время, в любом месте и в любом виде, начиная с данной минуты.

Светловолосая куколка была очень привлекательная, гладкая и стройная, может быть, немного подвыпившая, слегка чересчур оживленная и чуть-чуть слишком громко и много хохочущая и болтающая. Но присутствие этой темноволосой красавицы превращало все эти «немного» и «чуть-чуть» в «чересчур». Просто потому, что она находилась в той же группе людей, она заставляла блондинку и всех остальных женщин выглядеть мизернее, чем они были в действительности, словно она каким-то образом приглушала их блеск избытком своего собственного света.

Но это было не яркое ослепляющее пламя, скорее, это было прекрасное холодное сияние огня, заключенного в тонкую прозрачную оболочку из льда. Она не танцевала ни с кем в течение тех минут, когда я смотрел на нее, она стояла в одиночестве почти все это время. И сколько я ни ловил взгляд ее черных бархатных глаз, она все время смотрела куда-то в сторону. Плотно облегая стройное тело, белое платье подчеркивало совершенство линий ее фигуры. Мягкая лавина волос, не совсем черных, а, скорее, темно-каштановых, густой сверкающей массой обрамляла ее овальное лицо. Она была отлично сложена для своего роста, с высокой и пышной грудью, полными, слегка покатыми плечами и резко очерченной гибкой талией над плавными изгибами бедер.

Она слегка обернулась и поймала мой взгляд, устремленный на нее. Некоторое время она глядела на меня, затем выпрямилась и мне показалось, что она решила подойти ко мне. Но она отвернулась, открыла сумочку, которую держала в руках, достала сигарету и закурила.

Больше она не смотрела на меня.

Ситуация складывалась довольно глупая. Девушка, с которой я беседовал по телефону, настаивала на том, чтобы никто не знал, что она наняла детектива. Это было главной причиной, почему мне пришлось описывать ей себя. Она сказала, что обнаружит меня на яхте и подойдет ко мне, когда я буду один, так, чтобы никто не мог наблюдать за нами. Поэтому я и дефилировал время от времени мимо танцующих, строя глазки всем девицам, попадавшимся мне навстречу, а затем выискивал темные уединенные местечки, где ожидал результатов моих маневров.

Я уже собирался снова удалиться в укромный уголок, когда заметил светловолосую куколку в красном, направлявшуюся через площадку для танцев прямо ко мне. Она поймала мой взгляд и улыбнулась, а я выдал ей в ответ самую ободряющую улыбку из моего арсенала, что уже само по себе говорит о многом.

Красотка в красном была не только прехорошенькая, но она еще и умела танцевать и обладала потрясающими формами.

Она подошла ко мне, положила руку на поручень и уставила на меня свои огромные глаза.

— Вы смотрели, как я танцую, да? — спросила она.

— Конечно, я же не дубовый пень!

Она улыбнулась.

— Я заметила вас несколько минут назад, но вы ни с кем не танцевали. Или вы вообще не танцуете?

— Танцую, но, конечно, не так, как вы. Но я люблю танцы. Любые. И я стараюсь научиться танцевать их все.

— Это хорошо. Я тоже танцую все танцы.

— Угу! Все сразу! — ухмыльнулся я ей, надеясь, что она не рассердится. Она не рассердилась.

— Наконец-то вы развеселились, — сказала она. — Держу пари, что мы с вами смогли бы отлично провести вечер!

— Правильно, — согласился я. — Конечно, смогли бы. А пока мы еще даже не станцевали ни одного танца.

— Станцуем! Держу пари, станцуем! Как вас зовут?

— Я... — начал я и осекся. Несомненно, среди пассажиров яхты могли найтись люди, которые знали меня в лицо, но еще большему количеству граждан Южной Калифорнии было знакомо мое имя. И до тех пор, пока я не знал точно, кто мой клиент и что он от меня хочет, лучше, пожалуй, быть просто нейтральным парнем по имени Скотт.

— Скотт, — сказал я.

— Я буду вас называть Скотта.

— Отлично. А как мне вас звать?

— Эрлэйн.

На одно мгновение мне показалось, что она сказала «Эллен», и я даже издал короткий возглас удивления.

— Что вы сказали? — переспросила она.

— Ничего. Просто выразил восторг вашему имени. Как вы сказали? Эллен?

— Нет. Эрлэйн, как... ну, просто Эрлэйн.

— Не приходилось ли нам беседовать прежде? Недавно? Ни о чем? Мне ваш голос кажется странно знакомым.

— Нет, — она покачала головой, встряхнув своими кудряшками. — Я бы вспомнила... — У нее в руках все еще был высокий стакан с мартини, впрочем, теперь уже пустой. Она протянула мне его со словами:

— Не принесешь ли ты мне еще один мартини, Скотти?

— В два счета! Или просто захватить пару стопок джина, вермута и маслину, и пусть это все само перемешается у тебя внутри? Скажем, во время румбы, а?

— Я бы предпочла, чтобы это сделал бармен. У него это получается бесподобно, буквально бьет человека наповал. По-моему, он мешает джин и вермут с нокаутом. Не хочешь ли попробовать?

— Хм... Я неравнодушен к «бурбону», Эрлэйн. Одну минуточку.

В ожидании напитков я внимательно осмотрелся вокруг. Я чувствовал себя несколько возбужденным блеском иллюминации, музыкой и оживлением, царившими здесь, пожалуй, даже немного чересчур возбужденным за счет «бурбона», находившегося во мне. И я решил, что если моя клиентка не появится немедленно, я перестану о ней беспокоиться и начну развлекаться по собственному усмотрению. Каждые десять минут буду бегать на нос, а затем возвращаться назад, к жизни.

На одном из табуретов бара восседала прехорошенькая блондинка с точеными ножками, потягивавшая из высокого стакана какой-то напиток с плавающими сверху ягодами, и время от времени уделявшая внимание джазу «Комбо», разместившемуся у стойки. На борту сегодня вообще было изобилие сочных блондинок, и она была одной из них.

— Ха, — сказала блондинка. — Вы кто?

— Я?.. Скотти.

— Ха, Скотти! А я — Ио. И я — ух... какая пьяная!

Это замечание меня развеселило и одновременно заставило загрустить. Вот это куколка, Ио! Что же, нельзя иметь все сразу. Я подхватил свои свежеизготовленные напитки и сказал: «Увидимся, Ио!» И ушел, слыша, как она крикнула мне вдогонку: «Смотри, это обещание!»

Эрлэйн поблагодарила меня за мартини, отхлебнула около трети своего стакана и затрясла своими кудряшками.

— Ух!.. Порядок... Теперь я радиоактивная!

Она взглянула на меня своими огромными зелеными глазами и улыбнулась:

— Весело, да?

— Конечно!

— Я имею в виду яхту и все прочее...

— Ну да! Каждый должен иметь яхту!

Она слегка нахмурилась, снова отхлебнула глоток мартини и медленно произнесла, с трудом справляясь с мыслями:

— Но... это что-то философское, не так ли?

Я усмехнулся.

— Не совсем, крошка...

— Ну и черт с ним! — сказала она. — Почему мы не танцуем?

— В самом деле, почему?

Мы пошли танцевать. Мы поставили наши стаканы на палубу, вошли на отполированную площадку перед «Комбо» и начали танец. Но это было значительно больше, чем просто танец. Это было похоже на то, как если бы вы танцевали фокстрот и одновременно решили отутюжить брюки или то, что их заменяет у партнерши. Что-то вроде предметной лекции по анатомии в четырехтактном ритме: обещание в три такта и сумасшествие на четвертом. В общем, голова кружилась у меня не только от «бурбона».

Посреди танца я остановился, отдуваясь.

— Ух... Мне надо освежиться!

— Но мы же не закончили танец!

— Ты, может быть, и нет, бэби, но я уже выдохся!

— Ну, Скотти!.. Еще одну минутку, последнюю.

— Следующая минута будет последняя, о'кей? Нет. Спасибо, не могу...

Я говорил твердо и решительно. Если можно вообще говорить решительно, задыхаясь и дыша открытым ртом, как рыба на солнцепеке.

— Я действительно должен выпить чего-нибудь.

Пока она говорила со мной, фокстрот закончился, и парни из джаза сделали короткий перерыв. Эрлэйн и я допили свои стаканы, затем она сказала:

— Ты смешной, Скотти... Ты хороший парень, но я хочу танцевать. Я с ума схожу от танцев!

— Я это почувствовал...

— Так что я пойду и поищу кого-нибудь другого с родственной болезнью и более живого...

— Может, если бы это был не фокстрот... — слабо начал я, затем переменил тон и бросился в нападение: — Я достаточно живой! У меня столько жизненных сил, что... — я запнулся. — Кстати, что вы имеете в виду под «родственной болезнью»? И в каком смысле «более живой»?

— О, Скотти! Ты опять споришь!

— Опять? Кто из нас...

— О, вот Зимми! — воскликнула она.

— Зимми? Какой еще Зимми?

— Гуд бай, Скотти! Как-нибудь еще увидимся! Я пошла танцевать шифли с Зимми!

— Что это еще за...

Но она уже убежала. Может быть, это было и к лучшему. Наш разговор становился слишком уж отвлеченным. Я чувствовал себя так, словно во время горячего душа кто-то открыл холодный кран. Я осмотрелся и отправился на нос, подкрепившись очередным живительным глотком из стакана. Впрочем, если бы эти глотки были в самом деле живительными, я бы чувствовал себя значительно лучше, чем сейчас. Я не обедал сегодня, и с момента моего появления на яхте усердно закачивал в себя «бурбон» с содовой. А обед из одного «бурбона» — не обед. Короче говоря, настало время сделать остановку. Я допил последний глоток, поставил стакан на палубу у края прохода и отправился на то же место, где я был до этого.

Ничего похожего на клиента не появилось в течение двух или трех минут, поэтому я закурил и стал смотреть через залив на огни Зоны отдыха Бальбоа. Колесо обозрения медленно вращалось, поднимая кабинки на высоту, и время от времени останавливалось, чтобы взять очередную пару желающих. Надо всем этим — звезды, далекие и яркие в иссиня-черном безоблачном небе, казались просто тусклым отражением огней внизу. Где-то у штирборта девушка пела гавайскую прощальную песню, но это было веселое, радостное прощание.

Затем в каюте внизу, подо мной, зажегся свет, и яркий луч из иллюминатора упал на воду. И во второй или в третий раз за сегодняшний вечер я снова увидел в волнах это белое пятно.

Оно выглядело так, будто кто-то плавал там, у борта яхты. Я потряс головой. Это было неправдоподобно. Возможно, просто галлюцинация, какие бывают у альбиносов, страдающих недостатком пигмента в радужной оболочке. Да так оно, очевидно, и было. Я напряг зрение, перегнулся через поручни, и на этот раз не только мои глаза поймали нужный фокус, но белое пятно, попав в полосу света из иллюминатора, снова обрело вполне четкие и реальные очертания.

Это была не галлюцинация. Или, если и была, то она имела форму хорошенькой и молоденькой голышки. Неожиданно я почувствовал, что не так уж опечален тем, что Эрлэйн меня бросила. Может быть, наиболее приятное знакомство находилось не на борту яхты, а плавало здесь, внизу, вместе с рыбами.

Я снова потряс головой, отгоняя наваждение. «Ничего хорошего тут нет», — подумал я. Очевидно, я в стельку пьян, и это все мне чудится. Впрочем, это не могло быть галлюцинацией: у галлюцинации не бывает таких пикантных форм.

И, во имя всех святых, то, чего не могло быть, не исчезало из моих глаз.

Когда она повернулась, очертания стройной обнаженной девичьей фигурки стали отчетливо видны под самой поверхностью воды.

Изогнувшись, она легкими и уверенными движениями поплыла к борту «Сринагара».

И я разглядел ее как следует, могу за это поручиться!

Глава 2

Да, это было именно так, без всякого сомнения. Может быть, я не так уж сведущ в вопросах галлюцинаций, но о голых девицах мне кое-что известно. Тут уж меня трудно провести.

Мне приходилось видеть их и прежде. Собственно говоря, будучи инспектором по контролю за нравственностью в лагере нудистов «Файрвью», я видел больше голых девиц, чем по вашему представлению может выдержать человек. Некоторые были восхитительны, другие просто хорошенькие, но попадались и такие, которых я бы отнес к разряду «общая смесь». В то время я иногда думал, что никогда больше не захочу смотреть ни на одну из них.

Но это чувство прошло. И еще как прошло! По правде сказать, это всего лишь обострило мой аппетит. И здесь, внизу, было нечто, выглядевшее как роскошный банкет! Даже после «Файрвью» это было больше, чем просто... э... пара голых женских бедер с двумя гладкими полушариями пухленьких ягодиц. Это была вершина, идеал всех женских бедер в мире, которые когда-либо вот так нежно целовала ласковая волна — чистая поэзия, очаровательный сонет! Впрочем, их трудно было сравнить с чем-нибудь: они были тем, чем они были, лучшего уж не скажешь!

Она подплыла к самому борту и остановилась, лежа в воде почти неподвижно у самого носового обвода. Она подняла руку и помахала мне.

Я помахал ей в ответ. Вслед за этим удивительно приятный и веселый женский голос тихо окликнул:

— Эй, там, наверху!

— Да, да! — крикнул я ей вниз. — Хелло! Что за... — я осекся, не в состоянии придумать какого-нибудь более или менее подходящего и не слишком глупого вопроса.

— Пожалуйста, помогите мне!

— О'кей! Сейчас я спущусь! Только без паники!

— Нет! — испуганно воскликнула она. — Оставайтесь на месте. Я хочу подняться обратно на борт!

— Обратно на борт? Сюда? Там, где... я?

— Ну да, там, где вы! Кто-то убрал мой веревочный трап, впрочем, это неважно! Я объясню вам, когда поднимусь наверх.

Я все еще стоял, перегнувшись через поручни, так что свет, лившийся из иллюминаторов внизу, падал также и на мое лицо. Она продолжала:

— Я увидела огонек вашей сигареты, но не могла рассмотреть вас, пока здесь только что не зажгли свет. Я решила попытать счастья и обратиться к вам...

— Вы выбрали удачный шанс!

Она рассмеялась.

— Только никому не говорите, что я здесь.

— Не беспокойтесь!

— Ну да, а то мне будет стыдно... Послушайте, не принесете ли вы мне мой бикини? Пожалуй, лучше будет начать с этого!

— Бикини?

— Мой купальный бикини в красную и белую полоску. Он лежит в самом дальнем углу на корме, где сейчас собрался весь народ, только еще немного дальше. Прямо на палубе, за большим ящиком...

— Ладно, я найду.

Я решил, что объяснения могут подождать, когда наступило время действовать.

— Не могу же я явиться на борт в таком виде, — засмеялась она. — Так что сбегайте и принесите мне его, ладно?

— Доверьтесь мне! Я это сделаю, — сказал я. — Держитесь крепче. Никуда не уходите, не... уплывайте! И не вздумайте просить кого-нибудь другого!

До меня снова донесся ее смех, но я уже со всех ног мчался на корму. Возле группы танцующих я замедлил шаг и прошел мимо бара. Отыскать бикини не составляло никаких трудов. Крошечный клочок материи в красную и белую полоску лежал в глубокой тени за большим ящиком, прикантованным к палубе справа от меня у самого борта. Я подобрал эту вещь, зажал ее в кулаке и поспешил обратно на нос.

И как раз теперь, когда самая ничтожная задержка была для меня более чем некстати, на моем пути она и возникла.

Даже две, и одна из них довольно серьезная.

Все это произошло в течение какой-нибудь минуты. Когда я повернулся, чтобы проделать обратный путь на нос, я заметил черноволосую красавицу в белом, которой я недавно любовался. Она сошла с площадки для танцев и направилась к корме по тускло освещенному проходу, по которому я только что так поспешно промчался. Пройдя футов двадцать, она остановилась. Ее белое платье отчетливо выделялось в темноте.

Это выглядело чем-то большим, чем простое совпадение, и я подумал, что она меня поджидает. В любой другой момент я был бы в восторге от этого предположения, но именно в этот момент я почувствовал только легкую досаду. Впрочем, возможно, она вышла подышать свежим воздухом и полюбоваться огоньками побережья: я не собирался спрашивать ее об этом.

Когда я миновал танцевальную площадку и ступил в проход, ведущий на нос, какой-то мужчина за моей спиной произнес:

— Эй, вы!

Я не был уверен, что он имеет в виду меня, поэтому продолжал идти. Он окликнул более резко:

— Эй вы, Скотт!

Я был вне поля зрения танцующих, углубившись на несколько футов в относительную темноту крытого перехода. Я остановился и обернулся. Прямо на меня шагал высокий худощавый тип с хищной ястребиной физиономией. Я никогда прежде его не видел. Но ему было известно мое имя, и произносил он его так, как если бы оно ему не нравилось.

— Вы — Шелл Скотт, не так ли? — сказал он, подходя ко мне.

— А если да?

— А если да, то какого черта вам здесь нужно?

Голос у него был неприятный. Собственно говоря, многое в этом типе было мне не приятно. Он был примерно на дюйм выше меня, но очень худой, щеки глубоко ввалились по обе стороны рта, на голове высокие залысины, тонкий нос свисал над изогнутыми черными усиками. Некоторым женщинам он мог бы показаться привлекательным какой-то своеобразной мрачноватой красотой, но для меня он выглядел изнуренным и нездоровым. Физиономия ястребиная, но ястреб-то сам вроде как бы ощипанный.

Я сказал спокойно:

— Я мог бы долго ломать голову над вопросом, почему я должен вам отвечать...

— Ловкач... — процедил он. — Я слышал, ты ловкий парень, тертая бестия! — Он явно напрашивался на неприятности. — На «Сринагаре» нет места для частного шпиона, — продолжал он. — Слышишь, ты? Особенно для тебя!

— Что же, если места нет, придется, видно, мне самому его расчистить, — я сделал глубокий вздох, стараясь говорить спокойно и не повышать голоса. — Так что пока!

— Да, вот именно, пока! Ты уберешься отсюда, ищейка, понял? — Он зло сощурил глаза, так что его прямые черные брови сошлись на переносице и нависли над щелочками глаз. — Но прежде ты расскажешь мне, что тебя привело сюда именно сегодня.

— А что такого особенного в сегодняшнем вечере?

Он прикусил губу.

— Не твое дело. Ты как, уберешься отсюда спокойно, на катере, или предпочитаешь просто отправиться за борт?

— Что-то ты не очень похож на шкипера этой посудины. Или на хозяина яхты. Или на того, кто может выбросить меня за борт, если уж речь зашла об этом. Так что я, пожалуй, лучше подожду, пока кто-нибудь другой предложит мне убраться.

Я полагался на интуицию. Он вполне мог оказаться владельцем яхты или обладать определенным авторитетом на борту. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что он просто надутый пижон, выставляющий свое "я". Почему — не знаю.

Он медленно выругался и сказал:

— Предположим, что я знакомый моего знакомого. И я говорю тебе: «убирайся!»

Мне он уже начал надоедать. Такие типы надоедают мне очень быстро. Я сжал пальцы в кулак и почувствовал, что держу в руках купальник. Я совсем забыл об этом. Я машинально взглянул на него, и мой собеседник сделал то же самое.

— Это еще что... — вырвалось у него.

Он быстро нагнулся и дернул за кусочек материи, высовывающийся у меня из кулака. Красные и белые полоски выскользнули у меня из пальцев. Он изумленно уставился на них, затем обернулся ко мне:

— Что это значит, ты, ублюдок? Это бикини Банни! Какого черта ты делаешь с ее купальником?

Он еще не знал, что это был последний раз, когда он повысил голос на меня. Я мягко произнес:

— Следи за своими выражениями, приятель, не то я прополощу тебе рот твоими собственными зубами. И кто такая Банни?

Он не ответил. Он неожиданно развернулся и бросился на меня. Не просто примитивным ударом правой наотмашь, нет, удар был далеко не примитивным и вовсе не справа. Это был искусный хук левой, резко и уверенно направленный в мою челюсть, и все его сухощавое тело в грациозном развороте молниеносно устремилось за его руками.

Я не то чтобы полностью уклонился от удара. Я только быстро повернул голову влево, словно из-за моего плеча неожиданно вылетела птичка, и чуть-чуть отшатнулся назад так, что его кулак, нацеленный мне в подбородок, скользнул вхолостую ниже моей челюсти. И тут-то я до него добрался!

За мою короткую жизнь меня били всем, кроме фордовской полуоси, что помогло мне развить в себе определенное количество устойчивых автоматических рефлексов.

Когда его кулак пронесся мимо моего лица, я поднял обе руки, поймал его запястье в изгиб моего левого предплечья и резко дернул на себя, а правой рукой одновременно слегка подтолкнул его локоть. Я отчетливо слышал, как хрустнул сустав. Он не был сломан — пока не был, но кости и сухожилия, изгибаемые в неестественном направлении, ощутимо запротестовали. Он тоже.

Это не был громкий крик. Это был скорее сдавленный стон боли и неожиданности. Я продолжал нажимать на его локоть, следуя за его телом, изогнувшимся под прямым углом к палубе. Его правая рука была свободна и висела вдоль тела, как плеть. Он не мог ею воспользоваться, не сломав при этом левую руку. Впрочем, сейчас ему было не до этого.

Он медленно наклонился вперед, хрипло ругаясь сквозь стиснутые зубы. Ноги его подкосились, и он тяжело рухнул на правое колено. Но он все еще не сдавался и не просил пощады, хотя его ястребиное лицо было искажено гримасой боли. Яростные проклятия вместе со стонами и брызгами слюны срывались с его губ.

— Приятель, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно приветливее. — В течение каких-нибудь пяти секунд я могу переломать тебе все твои верхние и нижние конечности, так что, кроме тебя самого, у тебя ничего не останется. Поэтому закрой плевательницу и успокойся.

Я заставил его еще немного наклониться вперед, и он замолчал.

Я продержал его в таком положении достаточно долго, чтобы он запомнил все как следует, затем отпустил его и выпрямился. С минуту его рука висела в воздухе в том же положении, как он ее оставил, потом он медленно перевел ее на грудь и прижал к себе правой рукой. Тяжело дыша, он поднялся с колен и злобно взглянул мне в лицо.

— О'кей, Скотт, — сказал он, — о'кей...

Он проглотил комок, застрявший у него в горле.

— Запомни, ты сам захотел этого, Скотт. — Он прерывисто вздохнул, словно боль и ненависть мешали ему дышать, и добавил: — И ты это получишь!

Глава 3

Парень с ястребиным лицом повернулся и отправился прочь, прижимая к груди свою левую руку. Некоторое время я смотрел, как он шел, теряясь в догадках, что бы это все значило. Затем я наклонился и подобрал с палубы два клочка материи, которые привели его в такую ярость. Он уронил их в самом начале операции по перегибанию локтя в обратную сторону. Выпрямившись, я собрался было уже продолжить свой путь на нос, когда легкий шум за моей спиной заставил меня резко повернуться и остолбенеть от неожиданности.

Передо мной стояла девушка в белом платье. Я совсем забыл о том, что видел, как она сошла с площадки для танцев в этот полутемный проход. Она должна была стоять совсем недалеко во время моих атлетических упражнений с «ястребиным лицом».

— Здравствуйте, мистер Скотт, — проговорила она. — Я — Эллен Эмерсон.

Это был тот же поразительно приятный голос, который я слышал по телефону. Но теперь, не искаженный никакими механическими и электрическими помехами, мягко слетающий с ее губ, он был похож на нежную ласку, ленивый шепот неги между двумя поцелуями, голос, созданный для полуночи, коктейлей и тихой музыки.

— Вы можете мне поверить, — сказал я, — но я все время надеялся, что вы — это вы. Хелло!

— Хелло!

— Но мои надежды уже начали таять. Когда вы подошли ко мне раньше, я решил, что вы — хозяйка «Сринагара» или нечто в этом роде.