Шелл Скотт (№14) - Четверо со "Сринагара"

Мне потребовалось больше часа, чтобы добраться до Голливуда. И в течение этого часа тяжелые мысли одолевали меня.

Вместо того чтобы успокоиться во время езды, пламя гнева разгоралось во мне еще жарче, грозя вырваться из-под контроля. С меня было достаточно, более чем достаточно! Наварро, двое бандитов в моей комнате прошлой ночью, а теперь Госс и этот жалкий заплыв в виде мокрой крысы с коричневым галстуком... Впрочем, эту часть я постарался выбросить из памяти. Но во время езды у меня также было время обдумать все, что произошло.

Действия Госса исключали всякую возможность того, что он был в этом деле лишь посторонним наблюдателем. Наварро тоже играл здесь какую-то роль. Короче говоря, из трех мужчин, находившихся в той каюте вместе с Крейгом Велденом незадолго до его убийства, оставался только седовласый высокий джентльмен, о котором я ничего не знал. Очевидно, мне следовало узнать о нем побольше, особенно кем и чем он был. И, если можно, все, естественно, что можно разузнать о Госсе и Наварро.

Возможно, дело было серьезнее, чем я предполагал, и значительно большее число людей было замешано в то, что происходило, но я чувствовал уверенность, что основное звено было сконцентрировано именно в этой маленькой группе. Конечно, кое-кто еще постоянно присутствовал в моих мыслях наряду со всем прочим. Даже, в сущности, больше, чем все прочее. Эллен, милая Эллен...

Я остановил машину прямо напротив входа в Спартанский отель и некоторое время сидел за баранкой. К этому времени я совершенно высох, но по-прежнему был без штанов, так что мне предстояло сделать молниеносный бросок из машины в отель. Если соберется новая толпа идиотов, которые начнут указывать на меня пальцами, я могу выйти из себя и наделать черт знает каких глупостей. Нет, я намерен был побить все рекорды по спринту на участке тротуара, отделяющем меня от спасительных дверей отеля, и молил всевышнего, чтобы никто не встретился мне на пути.

Я распахнул дверцу машины и выскочил, как пробка из бутылки с сидром, бросившись со всех ног бежать к отелю.

И тут, когда я ничего не желал так страстно, как только спокойствия и полного отсутствия людей, мне показалось, будто с треском распахнулись ворота ада и целая лавина звуков понеслась на меня из первых рядов партера.

Сначала я услышал крик и пронзительный визг, начавшийся где-то в области верхнего «си» и прошедший всю музыкальную гамму до самого нижнего «до» в том регистре, при котором замерзает кровь в жилах.

Первой моей мыслью было, что я налетел на какую-нибудь старую перечницу, которая выражает таким образом свое возмущение и протест против моего шокирующего вида. Но тут раздался выстрел. Пуля не попала в меня, но я явственно слышал, как она засвистела в нескольких миллиметрах от моего затылка, тяжело чмокнула во что-то и унеслась дальше по улице, сердито гудя, словно кто-то дернул басовую струну рояля. Почти в тот же момент я увидел женщину, которая кричала. Увидел ее лицо и вытянутую руку с указательным пальцем. Она показывала на что-то слева от меня, но не это ошеломило меня.

Женщиной была Эллен.

Все вместе мгновенно отразилось в моем мозгу, заставив автоматически сработать нужные рефлексы. Это не было просто сенсацией. И я не тратил времени на раздумывание. Когда я слышу выстрел, к моим нервным окончаниям словно подключается переменный ток, и я начинаю двигаться с удесятеренной быстротой. Я и так двигался достаточно быстро, поэтому я просто упал на тротуар. Во время падения я повернул голову влево, куда указывала Эллен, и увидел машину ярдах в двадцати от меня. Если бы не из ряда вон выходящие события этого дня, я бы, наверняка, заметил ее раньше. Но, с другой стороны, если бы я не выскочил из «кадиллака», как ошпаренный, эта первая пуля сделала бы свое дело.

Первый выстрел меня миновал, но когда я упал на твердый шершавый асфальт тротуара, раздался второй. На этот раз я разглядел подробности. Машина стояла в кустах на противоположной стороне Россмор-стрит, как раз напротив того места, где я остановил свой «кадиллак». Из заднего открытого окна черного «седана» высовывалось дуло винтовки, направленное прямо на меня. Вторая пуля врезалась в асфальт в нескольких дюймах от моего лица.

Но кольт был уже у меня в руках, я выстрелил почти на лету, все еще сохраняя инерцию падения, скользя юзом по жесткому асфальту и срывая себе кожу на локтях и коленях. У меня не было времени как следует прицелиться, но я все же услышал, как моя пуля ударила в черный бок «седана». Затем я обрел более точный огонь. Я выпустил в «седан» еще три пули, нажимая на спусковой крючок с интервалами в одну секунду.

Я едва видел того, кто в меня стрелял, но целился в то, что видел, и знал, что мои пули попадают в заднее открытое окно машины. Винтовка дернулась еще раз, но пуля ушла куда-то в сторону, и тут я увидел, как дуло качнулось и винтовка свесилась из окна стволом вниз. Я выстрелил еще раз, но в этот момент «седан» заревел мотором и вырвался из-за кустов. Ствол винтовки свисал из окна почти перпендикулярно дороге. Я подумал, что она сейчас упадет на мостовую, но в последний момент кто-то втащил ее в машину.

Итак, я все-таки попал в него! Я не знал, насколько были серьезны неприятности, которые я ему доставил, но искренне надеялся, что мне удалось его прикончить.

Во время нашей перестрелки Эллен вскрикивала не один раз, но теперь она молчала. Я слышал, как ее каблучки простучали по тротуару, потом по проезжей части, приближаясь ко мне. И это было как раз в тот момент, когда я почувствовал боль. Я сорвал кожу на колене, локте и бедре, упав с размаху на тротуар. Ссадины горели огнем, а кровь болезненными молоточками стучала в висках. Но во мне не было ни одной пули.

Мне удалось подняться, когда Эллен подбежала ко мне. На ней была темная юбка и белая блузка; лицо ее было бледным и испуганным, а огромные черные глаза выражали тревогу... и кое-что еще.

Она бросилась ко мне, протянув руки, словно собираясь схватить меня в объятия, и я сначала не мог разобрать ни слова из того потока восклицаний и междометий, которыми она забросала меня.

— Они не... Шелл, с вами все в порядке? Вы не...? — с трудом разобрал я.

Я сильнее прижал ее к себе.

— Успокойтесь, все в порядке! Что бы это ни было, все уже прошло. — Я положил ей руки на плечи, оттолкнул от себя и посмотрел ей в лицо. — Как вы очутились здесь? Что с вами случилось? Куда вы пропали?

— Я... — она запнулась и провела языком по губам. Румянец постепенно возвращался на ее лицо.

Но тут за ее спиной я заметил еще несколько лиц, с любопытством выглядывающих из окон, увидел какую-то старую деву в дверях отеля и вспомнил о некоторых дополнительных деталях.

— Зайдем ко мне, — сказал я Эллен. — Не можем же мы стоять здесь и...

Я запнулся. Она окинула меня взглядом с ног до головы, и лицо ее снова вытянулось, но на сей раз от удивления, сменившего страх.

— Как... как это произошло? — спросила она странным голосом.

Она не сводила глаз с моих нижних конечностей, которые показались мне вдруг чертовски неуклюжими.

— Сейчас это неважно.

Я взял ее за руку и потянул за собой в отель.

В вестибюле старая дева, только что пялившая на меня глаза с порога отеля, сидела на кушетке у стены, возбужденно толкуя о чем-то с другой девой примерно ее же возраста, который, по моим подсчетам, составлял никак не менее ста десяти лет. У нас тут целая коллекция всевозможных типов в Спартанском.

Больше никого не было видно, кроме дежурного клерка Джимми.

— Было похоже на конец света! — сказал он.

— Так оно почти и было. Давай ключ! Быстро!

Он не оборачиваясь протянул руку к доске с ключами.

— А что там произошло?

— Кто-то стрелял в меня.

— Опять?

— Да, опять.

Это случалось и прежде.

Он посмотрел на меня из-за конторки и начал было ухмыляться, но быстро проглотил улыбку. Я помчался с Эллен вверх по лестнице в мою квартиру. На сей раз никто не поджидал меня здесь. Мы влетели в комнату, я захлопнул дверь, запер ее на ключ и прислонился к ней спиной, на секунду закрыв глаза и чувствуя, как трепещет во мне каждая жилка. Кожа дрожала мелкой дрожью, как будто все ее клеточки внезапно почувствовали зуд и принялись чесать друг друга. Я сделал глубокий вздох и открыл глаза.

И все снова стало на свои места. Эллен стояла передо мной, грустно глядя на меня своими огромными черными глазами. Она выглядела так, как тогда, на «Сринагаре», и в то раннее утро у меня в комнате. Но она никогда еще не была так прекрасна, как сейчас, в эту минуту. Никто никогда еще не был так прекрасен!

Она заговорила медленно, и ее голос был тем трепещущим, нежным, теплым полушепотом, как и тогда, когда я услышал его впервые.

— Со мной что-то случилось, Шелл... Когда они... стреляли в тебя... на мгновение мне показалось, что они тебя убьют... и я...

Она замолчала, подняв на меня большие грустные глаза индианки, проникнув взглядом в самую глубину моих собственных глаз, затем перевела его на мои губы.

— Я думала, что мое сердце остановится...

— Эллен...

Она подняла руку и прижала палец к моим губам. Очевидно, она собиралась еще что-нибудь сказать, но передумала. Не знаю. Я знаю только, что ее палец соскользнул с моих губ и рука ее нежно погладила меня по щеке. Затем мои руки обвились вокруг нее, и она тесно прижалась ко мне. Она подняла лицо, закрыв глаза и полуоткрыв губы, когда я охватил их своими губами...

Мы стояли, прижавшись друг к другу, словно наши тела слились воедино, не чувствуя ничего, кроме горячих губ. Это мгновение было повторением тех волшебных минут, когда я держал в объятиях ее трепещущее тело, ощущая его тепло и мягкую податливость, чувствуя, как ее волосы касаются моего лица, и вдыхая знакомый аромат ее духов. Но это было не просто повторением — это было повторение, увеличенное во сто крат!

Когда наши губы разъединились, она потерлась лицом о мою щеку, шепча на ухо с закрытыми глазами какие-то милые пустые слова, которые казались мне слаще меда и пьянее вина. Более чем близость наших тел, более чем нежность наших губ, нас объединяло общее возбуждение, которое было частью того, что произошло на улице несколько минут назад: стрельба, насилие и близость смерти. Возможно, в другое время мы не устремились бы друг к другу с такой бешеной страстью, с таким взрывом чувств, доходившим до неистовства. Но, как бы там ни было, это было именно так.

Когда наши губы разъединились, я поднял ее на руки и понес через все комнаты в спальню. Я осторожно опустил ее на кровать, и ее губы отыскали мои до того, как я отпустил ее. Когда она оттолкнула меня, веки ее отяжелели и глаза казались сонными и усталыми, только светились изнутри каким-то глубоким теплым огнем. Ее пальцы медленно расстегнули верхнюю пуговицу блузки и перешли к следующим. Ленивым движением плеч она сбросила с себя блузку, слегка приподнялась на кровати и, заложив руки за спину, принялась расстегивать лямочки бюстгальтера.

— Эллен, — проговорил я сдавленным голосом, — я...

— Не надо, Шелл... — остановила она меня голосом спокойным, но дрожащим от нетерпения. — Не надо клятв, обещаний, уверений... Не надо слов...

Пока я молча стоял у кровати, глядя на нее, она разделась. Она сняла бюстгальтер с молочно-белых полушарий своих грудей, сдернула юбку и отбросила ее нетерпеливым движением нога. Маленькие черные трусики последовали за нею, увенчав собою небольшую кучку одежды, в беспорядке валявшуюся на полу.

Несколько секунд она лежала молча, откинувшись на подушки, сверкая белизной и прелестью обольстительно-роскошного тела, тяжело дыша полуоткрытым ртом и прикрыв веками огромные черные глаза. Она была совершенно неподвижна, только пышная обнаженная грудь ее вздымалась и опускалась от учащенного дыхания.

Потом я держал ее в своих объятиях, и снова наши тела и губы слились воедино, а сердца, прижавшись друг к другу, стучали и стучали, словно одно большое сердце.

Я протянул Эллен зажженную сигарету; она глубоко затянулась, выпустила дым и снова затянулась, не говоря ни слова.

— Я, кажется, это уже говорила однажды, — тихо сказала она, улыбаясь. — Я думала, мое сердце остановится...

Я усмехнулся и отбросил прядь волос у нее со лба, но не сказал ни слова. Эллен уже рассказала мне, где она была всю ночь и утро после того, как отвезла Банни. Она, оказывается, включила радио в машине и поймала передачу последних известий, где говорилось о смерти Велдена. И, как я и предполагал, «женщина в белом», которую видел один из свидетелей, была «гвоздем» этой сенсации.

После моего замечания о естественной реакции бандитов на известие о том, что они были не одни во время убийства, Эллен побоялась оставаться в своей квартире. Захватив с собою маленький чемоданчик, она перебралась в отель «Стьювезент» и пыталась оттуда дозвониться до меня.

Я как раз размышлял об этом и спросил:

— Когда ты пришла сюда, в Спартанский?

— Вскоре после полудня. Я больше не могла сидеть и ждать и все время звонить тебе безрезультатно. Поэтому я и приехала сюда. Я знала, что ты иногда периодически появляешься дома.

Несколько часов я просидела в машине, потом прошла в вестибюль и стала ждать здесь... — она лениво потянулась и продолжала: — Потом я увидела, как приехала эта машина. В ней были двое, но я не обратила на них внимания, хотя они просто сидели в машине и ждали. Когда я увидела, как ты приехал, я сбежала вниз по ступенькам и — не знаю почему — посмотрела в сторону другой машины и увидела винтовку. Вот я и... закричала.

— Угу, разбудив, очевидно, всех птиц на холмах Беверли-Хиллз. Впрочем, это меня наверняка и спасло. Иначе я посмотрел бы в другую сторону или посмотрел бы слишком поздно.

— Шелл...

— А?

— Что случилось с твоими брюками?

Этот вопрос застал меня врасплох. Каким-то образом я до сих пор не удосужился рассказать ей об этом.

— Э... э... видишь ли, дорогая, ты можешь мне не поверить, но... — начал я, собираясь с мыслями и стараясь облечь мой рассказ в наиболее выгодную для меня форму. — Мне... э... пришлось немного поплавать, видишь ли, в...

— Поплавать в одежде?

— Угу. Но не так просто, ради шутки... Честно говоря, мне не хотелось бы вспоминать об этом...

Но она настаивала, так что мне пришлось рассказать ей кое-что об этой истории, избегая кульминационных пунктов. Когда я закончил, она спокойно сказала:

— Ладно, если это так, тогда все в порядке! — и немного неожиданно для меня сразу потеряла всякий интерес к этой теме.

В восемь тридцать вечера, одевшись и приведя себя в порядок, мы сидели за столом в моей гостиной: я — с высоким бокалом «бурбона», Эллен — с таким же бокалом шотландского виски. Она рассказала мне все, что могла вспомнить о своем брате, но ничего из этого, казалось, не могло помочь мне. В чем бы он ни был замешан, он ей не говорил об этом ни слова.

— Что ж, дорогая, — сказал я ей немного погодя. — Мне пора уходить...

— И куда же это, разрешите узнать?

— В «Красный петух». Мне надо поговорить с Банни... и ее партнером. Очень любопытно, как он будет реагировать при виде меня.

— Я сейчас буду готова!

— Нет, мэм, вы не идете, иду только я. Там могут произойти всякие неожиданности.

— Не будем спорить об этом. Я буду готова через минуту, и мы поедем!

— А я говорю нет! Там может быть опасно...

— Шелл, мы уже обсуждали с тобой последствия публикации сообщения о «женщине в белом»! У нас нет никаких причин подозревать, что кому-нибудь известно о том, что эта женщина — я. Так что не надо беспокоиться об этом.

— Но Джо Наварро может...

— У него нет никаких оснований желать мне зла!

— У него может появиться желание, когда он увидит тебя со мной! И не...

— Почему? Ничего особенного нет в том, что я поручила тебе расследовать дело об убийстве моего брата. Я просто твоя клиентка. Самая естественная вещь в мире! Кроме того, не могу же я оставаться здесь, у тебя. Кто знает, какие незваные визитеры могут явиться к тебе сюда!

— Это верно. Но я не хочу, чтобы ты была со мной, когда я сцеплюсь с Наварро. Он сам по себе гнусный тип и...

— Я буду в большей безопасности с тобой, чем где-либо в другом месте! Так что я сейчас попудрю нос, и мы поедем в «Красный петух»!

— Эллен, это чистейший абсурд! Это совершенно немыслимо!

— И можешь не помышлять о том, что тебе удастся улизнуть на свидание с Банни без меня! Я еду с тобой! И перестань спорить!

— Кто спорит? Никто не спорит! Я просто...

— О, я попудрю нос в машине! Пошли!

И мы пошли.

Глава 10

«Красный петух» представлял собой длинное низкое здание на Ла-Сьенга сразу же за Вестмоунт Драйв неподалеку от Ре-строй Роу. Здание было построено из пятнистого красного дуба, и над входом в него красовался сверкающий медный барельеф петуха, выглядевшего таким сильным, мужественным и неотразимым, что все местные куры дико кудахтали, выстраиваясь к нему в очередь за несколько кварталов.

Прежде чем покинуть Спартанский, я позвонил сюда и переговорил с управляющим, так что мы быстро получили место за столиком в партере, где нас едва ли могли увидеть со сцены выступающие в шоу. Зато нам было все видно превосходно. Мы с Эллен заказали напитки за минуту или за две до начала представления и приготовились ждать.

Эллен потянулась через стол и похлопала меня ладонью по руке.

— Приятное местечко здесь, верно?

— Еще бы...

Боюсь, что мой ответ прозвучал без особого энтузиазма, но она все же улыбнулась, когда свет начал медленно гаснуть. Оркестр рявкнул медными голосами фанфар, и слева из-за кулис на сцену выбежал конферансье в черном смокинге и с такой ослепительной улыбкой, что казалось, будто вместо положенных ему тридцати зубов, во рту у него их было по меньшей мере полсотни. Он ухватился обеими руками за микрофон, установленный в центре, и начал кланяться вместе с ним публике с таким видом, будто собирался расцеловать всех, сидевших за первыми столиками мужчин и женщин попеременно.

Я не слушал ни тягучего и сладкого, как патока, приветствия, ни представления артистов, выступающих в первом акте, но зато с любопытством осматривал зал. Это было довольно уютное местечко, выдержанное в спокойных розовых и бежевых тонах, с низким потолком; создававшим в зале ощущение теплой интимности. Я был немного сердит на себя за то, что поддался на уговоры Эллен взять ее сюда. Но я не мог не согласиться, что даже при существующих обстоятельствах было чертовски приятно сидеть здесь, в «Красном петухе», за высоким бокалом, разделяя столик с очаровательной мисс Эмерсон.

Какая-то девица пела о давно ушедшем возлюбленном и, суда по голосу, она должна была быть довольно хорошенькой. Я посмотрел на сцену. Так оно и есть. Ее милый «ушел... ушел... уше-ел!» — стонала она, словно надеясь, что он услышит ее, куда бы он ни сбежал, и всем нам стало ясно, что именно заставило бедного парня с такой поспешностью покинуть насиженное место. Певица раскланялась, уступая место эстрадным комикам, которых сменил довольно неплохой жонглер-чечеточник и вокальная группа.

Затем зубастый конферансье снова выпорхнул на сцену и с неестественным восторгом объявил, что мы достигли кульминационного пункта в нашей программе, и сейчас Уэйд и Наварро исполнят знаменитый, непревзойденный «Танец Красного петуха». Сверкнув напоследок еще раз своей рекламой зубных протезов и взмахнув коротенькими ручками, он провозгласил: «Бернайс и Наварро!», затем убежал, прихватив с собой микрофон, под медленно гаснущий свет в зале.

Столик, за которым сидели мы с Эллен, находился справа от центра эстрады, в третьем или в четвертом ряду от края сцены, но нам отсюда было отлично видно все до мельчайших подробностей. Красный свет софитов залил сцену, и на площадке появились Банни и Наварро, выйдя одновременно одна слева, другой справа из-за кулис. Они оба подбежали к противоположным концам рампы и остановились, ожидая, пока смолкнут мгновенно вспыхнувшие и погасшие аплодисменты.

Костюмы были потрясающие! На каждом из танцоров было надето так мало, как только допускал закон, но достаточно, чтобы различить, какой пол они представляли. Красным петухом был Джо Наварро, и хотя петушиные бои происходят между двумя петухами, а не между петухом и курицей, Банни явно была женской противоположностью петуха. Никакой грим или костюм не могли сделать Банни похожей на петуха, особенно при том количестве существенных деталей, которые в данный момент были лишены всякого прикрытия и выставлены для всеобщего обозрения.

На голове у Наварро был прямой ярко-красный петушиный гребень, прикрепленный к тесной шапочке, скрывающей его черные волосы; на руках — рукавички с длинной бахромой из желтых, красных и синих перьев, и такие же перья, только короче, были привязаны к его коленям. На Банни были те же перья, но на голове у нее была шапочка из белых перышек, и шапочки такого же фасона, но значительно меньшего размера, прикрывали самые кончики ее упругих грудей. У обоих сзади был прикреплен большой петушиный хвост из разноцветных перьев, длинный и пестрый, развевающийся при каждом движении танцоров. На ногах у них были короткие красные сапожки с длинными изогнутыми шпорами, сверкавшими серебром.

В общем, они были больше похожи на больших попугаев, чем на петухов, но никто из зрителей, казалось, не собирался выражать протест по этому поводу.

Несмотря на обильное количество перьев, еще больше было обнаженного тела, поблескивавшего под красным светом лампионов. Постояв некоторое время на противоположных концах сцены, они подождали, пока аплодисменты уступят место напряженной тишине, и только тогда, казалось, заметили друг друга. Они принялись медленно кружить по сцене, пригнувшись и приподняв «крылья», все более сужавшимися кругами, пока не остановились в центре сцены, почти касаясь друг друга носами.

Оркестр, безмолвствовавший до сих пор, внезапно взорвался целым каскадом пронзительных звуков, и оба танцора взлетели в воздух, размахивая «крыльями» и сверкая серебряными шпорами на ногах. Пока оркестр исполнял эту дикую мелодию, оба они продолжали наскакивать друг на друга, разлетаться в стороны, кружиться друг возле друга и снова наскакивать.

Они были просто великолепны! Даже Наварро. Он был похож на текучую сталь, гибкий и грациозный, но сильный и уверенный в каждом движении своего тела. Оба танцора взлетали в воздух, едва не сталкиваясь друг с другом, с развевающимися хвостами, образующими позади них пеструю разноцветную радугу. Они могли бы уже прекратить танец, и все равно их номер был бы превосходным, но это было еще не все.

Звучание и темп музыки изменились, стали более чувственными, и танец тоже. Оба танцора остановились после очередного прыжка и замерли в неподвижности, глядя друг на друга. Через довольно продолжительный промежуток времени танец возобновился. Он был таким же, как и прежде, и в то же время другим. Движения оставались почти прежними, но в этом «почти» и заключалось отличие. Оно было очень тонкое, почти незаметное, оно скорее угадывалось, подсказанное музыкой, чем явно выступало в движениях танцующих.

Они подпрыгивали друг перед другом, сталкиваясь в воздухе, скользя обнаженными телами, словно лаская друг друга, как рука мужчины ласкает женское бедро — нежно, мягко, настойчиво. Перья трепетали, влажно поблескивала розовая кожа. Движения замедлились, стали более осторожными, более эротическими. И тут темп музыки снова изменился, провозглашая кульминацию спектакля.

Танцоры отпрянули друг от друга и закружились по сцене, словно все эти перья впились в их тела, словно их символические костюмы мешали им дышать, и они в мучительных конвульсиях старались от них избавиться. На какой-то момент мне показалось, что эти две гигантские птицы собираются перепрыгнуть через зрителей и свалиться на нас, разрывая все вокруг своими серебряными шпорами.

Затем Банни и Наварро снова повернулись друг к другу. Он подался к ней всем телом, что могло быть воспринято только как угрюмое предложение. Все тело Банни задрожало и заколебалось, словно она собиралась снести яичко. Она взлетела в воздух, трепеща крыльями, и превратилась в сплошной взрыв ярких и пестрых красок; другой такой же взрыв метнулся ей навстречу, и в течение нескольких секунд на сцене не было видно ничего, кроме неистовства цветов и оттенков. Наконец победил Красный петух, и когда музыка смолкла, Банни лежала, откинувшись навзничь, а Красный петух склонился над ней...

Когда в зале вспыхнул свет, на сцене не было ничего, кроме нескольких разноцветных перьев. Разразилась неистовая буря аплодисментов. Банни и Наварро выбежали к рампе, держась за руки, сдернув с головы тесные шапочки.

— Впечатляющее зрелище, правда? — сказала Эллен.

— Угу. Они допрыгаются до того, что им придется жениться.

— О, Шелл! Как ты можешь говорить такие вещи!

Я хотел ей что-то ответить, но передумал.

Теперь, когда представление окончилось, я собирался отправиться за кулисы и побеседовать с Наварро.

Может быть, даже больше чем побеседовать — в зависимости от его поведения. Но мне помешало одно обстоятельство.

Танцоры продолжали кланяться рукоплещущей публике. Наварро, потный и довольный, улыбался широкой улыбкой, повернувшись влево... и увидел меня. Он не мог знать, что я здесь, за столиком, на который случайно упал его взгляд, но он посмотрел прямо на меня. И если бы я заподозрил, что кто-то информировал его о моем присутствии в зале, то теперь я отбросил бы эту мысль.

Зал был теперь полностью освещен, и хотя меня с Эллен не так-то легко было разглядеть среди других столиков, сочетание случайного взгляда Наварро и тот факт, что я не умею полностью растворяться в толпе благодаря некоторым моим характерным чертам, очевидно, выделило меня из всего окружения. Он окаменел, он даже не выпрямился до конца, а так и замер, все еще слегка наклонившись вперед. Полсекунды лицо его еще сохраняло счастливое выражение, улыбку и радостное возбуждение, а затем исказилось гримасой неожиданности и смятения, недоверия и крайнего удивления. Он медленно выпрямился и все с тем же перекошенным лицом сделал два коротких шага по направлению к моему столику, прежде чем вспомнил, где он находится.

И это сказало мне все, что я хотел узнать о Джо Наварро.

Такая бурная реакция при виде меня не могла быть вызвана нашей вчерашней стычкой, ничем, что происходило когда-либо между нами. Причиной такого неожиданного и жестокого потрясения могло быть только одно: он был абсолютно уверен в том, что я мертв.

Он, несомненно, думал, что в данный момент я лежу, изрешеченный пулями, где-нибудь в Россмор-стрит или в морге и поэтому, естественно, не могу присутствовать вот здесь, в «Красном петухе». Это означало, что в свою очередь он заранее знал о готовящемся покушении на мою жизнь, о пулях, которые должны были вылететь из винтовки в той машине. Если бы он увидел и узнал об этом после случившегося, он должен был бы знать также о том, что покушение не удалось.

Он неуклюже повернулся, автоматически кивнул толпе, схватил Банни за руку и скрылся за кулисами в дальней от меня стороне сцены. Через мгновение Банни снова вышла на сцену, уже одна. Она выглядела несколько озадаченной, но продолжала кланяться и улыбаться в ответ на несмолкающие аплодисменты.

Я быстро поднялся и начал торопливо пробираться между столиками к задрапированному проходу на сцену. Эллен что-то кричала мне вслед, но я не оборачивался. Пройдя через арку в короткий боковой коридорчик, я увидел Банни, которая стояла у кулис и оглянулась через плечо при моем появлении. Увидев меня, она удивилась, но не в такой степени, как Наварро. Это было приятное удивление.

— О, Шелл! — воскликнула она. — Как здорово! Ты успел захватить наш номер?

— Да, это было потрясающе! Но я тороплюсь, Банни. Куда делся Наварро?

— Он тоже спешил. Это было самое странное.

— Где он, Банни? Я должен видеть его немедленно!

— Он... он вел себя как-то странно! Схватил меня за руку, притащил сюда и бросил. Он даже не вышел со мной на поклон! Я думаю, он пошел в свою уборную.

— Где она? Которая из них его?

Она указала:

— Направо за углом, номер три.

— Еще одно. Как он вел себя, когда вы встретились с ним вечером? Или когда ты с ним впервые увиделась после того, как ушла со мной со «Сринагара»?

— Это было, когда я пришла вечером в клуб. Он был уже здесь, и казался таким же, как обычно. Он даже не намекнул на то, что я уехала с яхты без него, и я, конечно, не напомнила ему об этом после того, что ты мне сказал.

— Правильно сделала!

— Он даже казался... ну, вроде бы еще в лучшем расположении духа, чем обычно. Словно он был чем-то очень доволен.

— Да! Я знаю чем!

Я бросился за угол, подбежал по коридору к комнате номер три, схватился за дверную ручку и рванул на себя. Дверь распахнулась, ударившись с размаху о стену коридора, и я влетел в комнату. Она была пуста. Длинные пестрые перья петушиного хвоста кучей лежали на полу, шапочка с петушиным гребнем валялась рядом.

Я прыгнул обратно в коридор. В его конце справа была дверь, слегка приоткрытая. Я бросился к ней, распахнул ее и услышал, как взревел заведенный мотор автомобиля. Снаружи была клубная автомобильная стоянка, граничащая с Вестмоунт Драйв, и когда я ступил на ее асфальт, бежевый «С-Бэрд» выехал на улицу и свернул налево.

В центре площади стоял служитель, провожая взглядом уехавшую машину.

— Эй! — окликнул я его. — Это был Джо Наварро?

Он обернулся.

— Ага. Ну и торопился же он, скажу я тебе, парень! Выскочил отсюда полуодетый, натягивая на ходу рубашку, с ботинками в руке, можете мне поверить! Несся, как...

Но конца я уже не дослушал. Стоянку окаймляла проволочная ограда, и быстрейший путь к моему «кадиллаку» лежал обратно через клуб. Я промчался по коридору, пересек площадку для танцев и бросился к выходным дверям.

Уголком глаза я заметил Эллен, стоявшую у столика и затем бросившуюся навстречу. Я, не останавливаясь, подбежал к выходу из клуба и выскочил на Ла-Сьенга. Эллен неотступно следовала за мной.

Я помчался к «кадиллаку», вскочил в него и вставил ключ в замок зажигания. Эллен распахнула правую дверцу и забралась внутрь.

— Убирайся отсюда! — рявкнул я на нее.