Это повесть о том, что было. А вот что было до того, как все случилось…
      …Однажды Смерть Плоского мира – по понятным ему одному причинам – спас жизнь маленькой девочке. Ту девочку он привел в свой дом между измерениями, где позволил ей вырасти до шестнадцати лет – поскольку считал, что подростки доставляют меньше хлопот, чем малыши, из чего мы делаем следующий вывод: можно быть бессмертной антропоморфической сущностью и тем не менее ошибаться в простейших, так сказать, смертных вопросах…
      …Позднее он взял себе ученика по имени Мортимер, или, сокращенно, Мор. Между Изабель и новым учеником Смерти мгновенно возникла взаимная неприязнь, но все мы прекрасно знаем, чем заканчиваются подобные отношения. В качестве заместителя Мрачного Жнеца Мор потерпел сокрушительное поражение, приведшее к некоторому искажению Реальности и поединку между Смертью и его бывшим учеником. И в поединке этом Мор опять-таки потерпел поражение…
      …Однако Смерть – все по тем же, понятным лишь ему одному, причинам – сохранил Мору жизнь, вернув его и Изабель обратно в реальный мир.
      Никому не известно, с чего вдруг Смерть заинтересовался человеческими существами, с которыми работал на протяжении долгих лет. Вероятно, причиной тому обычное любопытство. Даже самый опытный крысолов рано или поздно начинает искренне интересоваться крысами, которых прежде беспощадно уничтожал. Впрочем, можно сколь угодно долго наблюдать за крысами, записывать каждую подробность их жизней, но так и не понять, каково это на самом деле – бегать по лабиринту.
      Впрочем, если верно утверждение о том, что простое наблюдение изменяет объект наблюдения , значит, наблюдатель тем более должен измениться.
      Мор и Изабель поженились.
      И у них родился ребенок.
 
      А еще это повесть о сексе, наркотиках и Музыке, В Которой Слышится Глас Рока.
      Э-э…
      …Ну, одно из трех – не так уж и плохо, правда?
      Конечно, это каких-то жалких тридцать три процента, но все ведь могло быть куда хуже.

      А закончилось все одной темной дождливой ночью. Карета, проломив хлипкую, по сути дела бесполезную, ограду, падает с обрыва. Кувыркаясь в воздухе, она достигает далекого дна ущелья – пересохшего русла реки, – где и рассыпается на части.
 
      Госпожа Ноно нервно перебирала бумаги. Вот сочинение. Шестилетней девочки.
       «Што мы делали на каникулах: На каникулах я костила у дедушки, у нево есть балъшая белая лошатъ и сад, чорный-причорный. Мы ели яйца и чипсы».
 
      Вспыхивает вытекшее из каретных фонарей масло, раздается взрыв, и из клубов едкого дыма – трагедия тоже подчиняется законам жанра – выкатывается горящее колесо.
 
      А вот картинка. Которую нарисовала девочка в возрасте семи лет. Сплошные черные тона. Госпожа Ноно недовольно фыркнула. Щеботанский колледж для молодых барышень закупал самые дорогие карандаши. Разумеется, всех цветов и оттенков. Но девчонка словно назло выбрала черный.
 
      Последний из угольков с тихим треском щелкает, затухает, и воцаряется тишина.
      И тут появляется наблюдатель.
      – ДА. Я МОГ ЧТО-НИБУДЬ СДЕЛАТЬ, – бросает он кому-то, скрывающемуся во тьме.
      После чего уезжает на лошади прочь.
 
      Госпожа Ноно снова зашуршала бумагами. Она чувствовала себя абсолютно сбитой с толку, она нервничала – впрочем, подобным образом вел бы себя любой нормальный человек, столкнувшийся с этой девчонкой. Обычно бумаги успокаивали ее. Они – сама надежность, на них всегда можно положиться.
      Но этот несчастный случай…
      Госпожа Ноно не в первый раз оказывалась в такой ситуации. Когда руководишь большим пансионом, время от времени приходится сталкиваться со всякого рода неприятными известиями. Родители многих девочек частенько уезжают за границу, дела могут быть самыми разными, но зачастую большие деньги чреваты встречами со всякими неприятными людьми.
      И госпожа Ноно знала, как вести себя в подобных случаях. Это больно, но не смертельно. Сначала – потрясение, слезы, а затем все постепенно рассасывается. Люди умеют справляться с такого рода новостями. В человеческий мозг заложен специальный сценарий, предусматривающий подобные случаи. И жизнь продолжается.
      Но эта девочка была абсолютно спокойна. И подчеркнуто ВЕЖЛИВА.Кошмарный ребенок! О нет, госпожа Ноно не была лишена сочувствия – несмотря на то что всю свою жизнь посвятила делу образования, – однако ж есть приличия, которые нужно блюсти… Госпожа Ноно точно знала, как следует вести себя в подобных ситуациях, но эта девчонка никак себя не вела, поэтому управительница слегкаволновалась.
      – Э… наверное, тебе хочется побыть одной, поплакать? – подсказала госпожа Ноно, пытаясь направить ход событий в нужное русло.
      – А это поможет? – спросила Сьюзен.
      Госпоже Ноно это помогло бы. Определенно помогло бы.
      – Кажется, ты не до конца поняла то, что я тебе сказала?… – только и смогла вымолвить она.
      Девочка долго смотрела на потолок, словно пытаясь решить в уме сложную алгебраическую задачу.
      – Я работаю над этим, – наконец отозвалась она.
      Она как будто все знала заранее – и заранее все для себя решила. Потом госпожа Ноно попросила учителей присмотреть за Сьюзен, но услышала в ответ, что сделать это будет довольно трудно, поскольку…
      В дверь кабинета госпожи Ноно кто-то постучал – нерешительно, словно не хотел, чтобы стук был услышан. Управительница отвлеклась от воспоминаний и усилием воли вернулась в настоящее.
      – Войдите.
      Дверь распахнулась.
      Сьюзен всегда приближалась бесшумно. Это отмечали все учителя. «Жуть какая-то, – говорили они. – Она возникает перед тобой, когда ты меньше всего ожидаешь этого».
      – А, Сьюзен, – кивнула госпожа Ноно, и по ее лицу, как нервный тик по пугливой овце, пробежала улыбка. – Присаживайся, прошу тебя.
      – Конечно, госпожа Ноно.
      Госпожа Ноно переложила пару бумажек с места на место.
      – Сьюзен…
      – Да, госпожа Ноно?
      – С сожалением вынуждена отметить, что тебя снова не было на уроках.
      – Я вас не понимаю, госпожа Ноно.
      Управительница наклонилась вперед. Конечно, ребенок пережил такое потрясение, однако… в этой девочке было что-то откровенно неприятное. Сьюзен блестяще успевала, но только по предметам, которые ей нравились. Настоящий алмаз – сплошные острые грани и холод внутри.
      – Ты опять… за свое? – спросила она. – Ты же обещала, что прекратишь эти глупости.
      – Госпожа Ноно?
      – Ты снова становилась невидимой?
      Сьюзен покраснела. Как и госпожа Ноно, правда та – в меньшей степени. «Совершенно нелепая ситуация, – возмущенно подумала управительница. – Мне-то что краснеть? И… О нет…»
      Она несколько раз недоуменно моргнула.
      – Да, госпожа Ноно? – сказала Сьюзен буквально за мгновение до того, как госпожа Ноно окликнула:
      – Сьюзен?
      Госпожа Ноно содрогнулась. Про это учителя тоже рассказывали. Иногда Сьюзен отвечала на вопросы прежде, чем их задавали…
      Управительница попыталась взять себя в руки.
      – Ты ведь все еще здесь?
      – Конечно, госпожа Ноно.
       Совершенно нелепая ситуация…
      «Невидимость здесь ни при чем, – твердо сказала себе госпожа Ноно. – Просто… она умеет становиться незаметной. Эта девчонка… Она… Но с кем я…»
      Управительница перевела дыхание и сосредоточилась. Именно на такой случай она составила памятную записку, которую прикрепила к личному делу девочки.
       «Ты разговариваешь со Сьюзен Сто Гелитской,– прочитала госпожа Ноно. – Постарайся не забыть об этом».
      – Сьюзен? – наконец отважилась позвать она.
      – Да, госпожа Ноно?
      Сосредоточившись, госпожа Ноно снова увидела сидящую перед ней Сьюзен. А приложив еще немножко усилий, она даже услышала голос девочки. Тут главное было избавиться от навязчивого впечатления, что она, госпожа Ноно, в кабинете одна.
      – Боюсь, у госпожи Гурец и госпожи Греггс есть к тебе ряд претензий, – с трудом выдавила она.
      – Я посещаю все занятия, госпожа Ноно.
      – Наверное, так. Госпожа Изменна и госпожа Штамп говорят, что ты не пропускаешь ни одного их урока.
      По этому поводу в учительской не раз вспыхивали споры.
      – А все потому, что тебе нравятся логика и математика и не нравятся уроки по языку и истории?
      Госпожа Ноно снова попыталась взять себя в руки. Девочка никак не могла покинуть кабинет. Чуточку воображения, и…
      – Не знаю, госпожа Ноно, – раздался едва слышный голос.
      – Сьюзен, ты меня крайне огорчаешь. Ведь…
      Госпожа Ноно замолчала, потом оглядела кабинет, бросила взгляд на записку, прикрепленную к пачке бумаг, вроде бы даже прочла ее, после чего, мгновение поколебавшись, скомкала листок бумаги и бросила в корзину для мусора. Взяв со стола ручку, госпожа Ноно некоторое время смотрела в пустоту, а затем занялась проверкой школьных счетов.
      Вежливо выждав некоторое время, Сьюзен тихонько выскользнула из кабинета.
 
      Определенные события должны происходить раньше других. Боги играют судьбами людей, но сначала нужно расставить на доске все фигуры и найти кости.
      В маленьком гористом государстве Лламедос шел дождь. В Лламедосе всегда шел дождь. Дождь был основной статьей экспорта Лламедоса. Тут даже располагались знаменитые дождевые рудники.
      Дион сидел под вечнозеленым деревом скорее по привычке, нежели в надежде укрыться от дождя. Вода капала с иголок, ручейками стекала по ветвям – дерево служило своего рода концентратором влаги. Иногда на голову начинающего барда шлепались целые комьядождя.
      Ему было восемнадцать, он был исключительно талантлив и совершенно не знал, что делать со своей жизнью.
      Он настроил арфу, свою новую прекрасную арфу, и сейчас смотрел на дождь, капли которого стекали по его щекам, смешиваясь со слезами.
      Боги обожаюттаких персонажей.
      Говорят, боги, желая уничтожить человека, сначала лишают его разума. На самом же деле боги вручают такому человеку некое подобие шашки с дымящимся фитилем и надписью «Динамитная компания Акме». Так гораздо интереснее и значительно быстрее.
 
      Сьюзен слонялась по воняющим хлоркой коридорам. Ее не особо беспокоило, что подумает госпожа Ноно. Ее никогда не беспокоило, что думают другие. Сьюзен сама не знала, как так выходит, что люди забывают о ней, стоит ей того пожелать. А на ее вопросы никто не отвечал, почему-то все очень смущались, когда она затрагивала эту тему.
      Некоторые учителя словно не видели ее. И Сьюзен это вполне устраивало. Обычно она брала с собой в класс книгу и спокойно читала, пока другие ученики изучали основные статьи клатчско-го экспорта.
 
      Арфа была поистине прекрасной. Таким инструментом мог бы гордиться любой мастер: ничего не отнимешь, ничего не прибавишь – в общем, настоящий шедевр. Человек, создавший его, не утруждал себя всякими завитушками и позолотой, и правильно: на этой арфе любые украшения выглядели бы кощунственными.
      А еще арфа была новой – достаточно необычный факт, ведь в основном арфы были старыми. Старыми не в том смысле, что с инструментами плохо обращались, нет, просто… Иногда нужно заменить корпус или гриф, натянуть новые струны, ничего страшного, но сама арфа от этого не молодеет. Опытные барды утверждают, что чем старше арфа, тем лучше, однако старики вечно говорят что-нибудь подобное.
      Дион щипнул струну. Нота повисла в воздухе и медленно стихла. Арфа была новенькой, блестящей, но звенела как колокольчик. А как она будет звучать, скажем, лет этак через сто?!
      Чепуха все это, сказал отец. В земле наше будущее, а не в каких-то там нотах.
      И это было лишь началом…
      Потом он сказал еще что-то, а потом Дион что-то сказал, и мир вдруг изменился, стал новым, неприятным, потому что сказанные слова обратно не воротишь.
      «Ты ничего не понимаешь! – сказал Дион. – Старый дурак! Я посвящу свою жизнь музыке! И очень скоро люди заговорят обо мне как о величайшем музыканте всех времен!»
      Глупые слова… Как будто настоящего барда заботит мнение других людей. Нет, судить его могут только те, кто всю жизнь слушает музыку, живет ею, то есть другие барды.
      Но тем не менее слова были произнесены. А если слова произнести с нужным чувством и богам в этот самый момент нечем больше заняться, то вселенная может вдруг измениться соответственно твоей воле. Слова имеют власть над миром.
      Будь осторожен в своих желаниях, ведь неизвестно, кто может их услышать.
      Или что.
      А вдруг нечто, плывущее по вселенной, услышит слова, сказанные в нужный момент не тем человеком, и решит сменить свой курс?…
      Далеко-далеко, в суматошном Анк-Морпорке, по голой стене пробежали искры, и…
      … Возникла лавка. Лавка старых музыкальных инструментов. И никто не заметил ее появления. Всем казалось, что она была тут всегда.
 
      Смерть сидел и смотрел в пустоту, подперев костлявый подбородок руками.
      Альберт на цыпочках, стараясь не шуметь, приблизился к хозяину.
      В особо созерцательные моменты, а сейчас был именно такой момент, Смерть не переставал удивляться поведению своего слуги.
      «ОСОБЕННО УЧИТЫВАЯ РАЗМЕРЫ КОМНАТЫ…» – добавил он про себя.
      …Которая была бесконечной – ну, или настолько бесконечной, что ее размеры теряли значение. На самом деле кабинет был площадью в милю. Честно говоря, неплохие результаты для комнаты. Обычные люди называют такое бесконечностью.
      Создавая свой дом, Смерть кое-что напутал. Временем и пространством нужно управлять, а не подчиняться им. Так что внутренние размеры были заданы с размахом. Он забыл сделать дом больше снаружи, чем внутри. То же самое с садом. Изучив данные вопросы несколько внимательнее, Смерть отчасти начал понимать роль, которую люди придавали цветам в отношении таких концепций, как, допустим, розы. Тем не менее он создал их черными. Ему вообще нравился черный цвет. Прекрасно гармонирует со всеми цветами. Рано или поздно он идет всем.
      Но все известные ему люди, а таковых было немного, как-то странно реагировали на невообразимые размеры комнат – они их просто не замечали.
      Взять, к примеру, Альберта. Открылась огромная дверь, вошел Альберт, осторожно неся чашку на блюдце…
      …И в следующее мгновение оказался у края относительнонебольшого ковра, окружавшего письменный стол Смерти. Смерть уже отчаялся понять, каким образом Альберт так быстро пересекает разделяющее их пространство, как вдруг до него дошло, что для его слуги этого пространства просто не существует…
      – Я принес настой ромашки, хозяин, – сказал Альберт.
      – ГМ-М?
      – Хозяин?
      – ИЗВИНИ. ЗАДУМАЛСЯ. ЧТО ТЫ СКАЗАЛ?
      – Настой ромашки.
      – Я ДУМАЛ, РОМАШКУ ДОБАВЛЯЮТ В МЫЛО.
      – Можно добавить в мыло, можно в чай, хозяин, – сказал Альберт.
      Он встревоженно посмотрел на своего господина. Альберт неодобрительно относился ко всяким созерцательным настроениям. Размышления вообще ни к чему хорошему не приводят, а размышления Смерти – тем более.
      – КАКОЙ ПОЛЕЗНЫЙ ЦВЕТОК. ОЧИЩАЕТ СНАРУЖИ, ОЧИЩАЕТ ИЗНУТРИ.
      Смерть снова опустил подбородок на ладони.
      – Хозяин? – немного погодя окликнул Альберт.
      – ГМ?
      – Он остынет, хозяин.
      – АЛЬБЕРТ…
      – Да, хозяин?
      – Я ТУТ ПОРАЗМЫСЛИЛ…
      – Хозяин?
      – ВОТ ЕСЛИ ЧЕСТНО, ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО? Я СЕРЬЕЗНО – ЗАЧЕМ?
      – О-о… Э-э… Не могу знать, хозяин.
      – Я НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО, АЛЬБЕРТ. И ТЕБЕ ЭТО ПРЕКРАСНО ИЗВЕСТНО. ТЕПЕРЬ Я ПОНИМАЮ, ЧТО ОНА ИМЕЛА В ВИДУ. И ВИНОВАТЫ ТУТ НЕ ТОЛЬКО КОЛЕНИ.
      – О ком ты говоришь, хозяин? Никакого ответа.
      На пороге кабинета Альберт оглянулся. Смерть пристально смотрел в пространство. Никто не умеет смотреть так, как он.
 
      То, что ее не видели, большой проблемы не представляло. Сьюзен куда больше волновало то, что видела она.
      Во-первых, сны. Конечно, сны – это не более чем… сны. Сьюзен знала, что современная наука считает сны изображениями, которые были отброшены за ненадобностью, пока мозг сортировал события прошедшего дня. Но ей было бы куда спокойнее, если бы эти самые события хоть раз включали в себя парящих белых лошадей, огромные мрачные комнаты и безумное количество черепов.
      Это что касается снов. Но она видела не только сны. Например, она так никому и не рассказала о странной девушке, появившейся в спальне в ту ночь, когда Ребекка Шнелль положила под подушку выпавший зуб. Девушка смахивала на молочницу и была совсем не страшной, несмотря на то что с легкостью проходила сквозьмебель. Что-то звякнуло. На следующее утро зуб исчез, а Ребекка разбогатела на пятидесятипенсовую монету.
      Такие штуки Сьюзен терпеть не могла. Она, разумеется, слышала всякие глупые сказки о зубной фее, которые рассказывают умственно отсталые родители своим детишкам. Но из этих сказок вовсе не следует, что зубная фея действительно существует! Что Сьюзен действительно презирала, так это подобные глупости. За что подвергалась гонениям со стороны режима госпожи Ноно.
      Впрочем, нельзя сказать, что режим этот был таким уж строгим. Госпожа Эвлалия Ноно и ее коллега госпожа Перекрест основали колледж, когда им в головы пришла поразительная идея, состоявшая в следующем: в связи с тем, что девочкам до замужества все равно делать нечего, они вполне могут заняться образованием.
      В мире было великое множество школ, но всеми руководили либо различные церкви, либо Гильдии. Церковное образование госпожа Ноно не одобряла по вполне логичным причинам, а единственными Гильдиями, считавшими обучение девочек стоящим делом, были Гильдия Воров и Гильдия Белошвеек. Тогда как мир – это огромное и крайне опасное место, и девочкам не помешает выйти в него с надежными знаниями геометрии и астрономии под корсетом. Госпожа Ноно искренне верила, что между девочками и мальчиками особой разницы нет.
      По крайней мере, разницы, заслуживающей внимания.
      Или той, о которой, по мнению госпожи Ноно, стоило бы упоминать.
      Таким образом, она верила в поощрение логического мышления и развитие пытливого ума у вверенных ее заботам девушек, что, с точки зрения житейской мудрости, можно было сравнить с охотой на аллигаторов в картонной лодке в богатый на утопленников сезон.
      Например, когда она с дрожащим от возбуждения острым подбородком читала лекцию о подстерегающих в городе опасностях, в трехстах пытливых, логично настроенных умах сразу же возникали следующие мысли: 1) что данные опасности следует испытать при первой же возможности, 2) а откуда, собственно, об этих опасностях знает сама госпожа Ноно? Высокая ограда с острыми шипами не представляла собой особого препятствия для юного ума, наполненного знаниями тригонометрии, и здорового тела, натренированного занятиями фехтованием, художественной гимнастикой и закаленного холодными ваннами. Госпожа Ноно умела выразить свои мысли так, что любая опасность казалась крайне ИНТЕРЕСНОЙ.
      Ну а что касается той загадочной полуночной посетительницы… Через некоторое время Сьюзен решила, что все случившееся ей просто пригрезилось. Это было наиболее логичным объяснением. По части логики со Сьюзен мало кто мог сравниться.
 
      Как говорится, каждый человек что-то ищет.
      Как раз сейчас Дион искал, куда бы ему податься.
      Деревенская телега, подвезшая его на последнем отрезке пути, грохоча, удалялась по полю.
      Он посмотрел на дорожный столб. Одна стрелка указывала на Щеботан, вторая – на Анк-Морпорк. Он знал только то, что Анк-Морпорк – большой город, правда, построенный на известняке и потому не представлявший интереса для друидов, которые встречались среди родственников Диона. При себе у юноши было три анк-морпоркских доллара с мелочью. Не слишком крупная сумма для Анк-Морпорка.
      О Щеботане ему было известно лишь то, что город этот находится на побережье. Тракт на Щеботан выглядел не слишком наезженным, в то время как дорога на Анк-Морпорк была вся изрыта глубокими колеями.
      Конечно, разумнее всего было бы отправиться в Щеботан, чтобы, так сказать, прочувствовать жизнь города. Сначала стоило бы познакомиться с тем, как мыслят типичные городские жители, – прежде чем отправиться в Анк-Морпорк, который, по слухам, был самым большим городом на Плоском мире. Разумнее было бы найти в Щеботане работу, скопить немного деньжат. И вообще, стоит научиться ходить, прежде чем начать бегать.
      Вот что подсказывал Диону здравый смысл. Внимательно его выслушав и взвесив все «за» и «против», начинающий бард уверенно зашагал по дороге, ведущей в Анк-Морпорк.
 
      Внешним видом Сьюзен очень напоминала одуванчик, который вот-вот разлетится. Колледж одевал учениц в свободные шерстяные платья-халаты темно-синего цвета, скрывавшие тело от шеи до щиколотки, то есть в практичную, здоровую одежду, привлекательную, как обои. Линия талии проходила где-то на уровне колен. Тело Сьюзен начинало заполнять платье в соответствии с древними правилами, о которых неохотно и вскользь упоминала госпожа Перекрест на уроках по биологии и гигиене. Девочки уходили с ее занятий со смутным ощущением, что в мужья им придется брать кролика. (Сьюзен уходила с ее занятий со смутным ощущением, что висевший в углу картонный скелет напоминает ей какого-то очень близкого родственника…)
      Волосы девочки заставляли людей оборачиваться и смотреть ей вслед – они были чисто белыми, за исключением одной черной прядки. По школьным правилам все ученицы должны были носить две аккуратные косички, но упрямые волосы Сьюзен так и норовили вырваться из ленточек и уложиться в прическу произвольной формы, похожую на ту, что носила знаменитая Медуза .
      Кроме того, у Сьюзен было родимое пятно – если его можно так назвать. Оно появлялось, только когда девочка краснела, и прочерчивало щеку тремя бледными линиями, как будто после пощечины. Когда же Сьюзен злилась, а злилась она достаточно часто, учитывая полнейшую тупость окружающего ее мира, эти полосы просто пылали.
      Теоретически сейчас шел урок литературы. Сьюзен ненавидела литературу, поэтому, подперев голову ладонями, читала «Логику и Парадокс» Вольда.
      Вполуха она слушала, чем занимается класс.
      Вовсю обсуждалась какая-то поэма о бледно-желтых нарциссах.
      Очевидно, поэт очень сильно любил эти цветы.
      Сьюзен относилась к подобным вещам достаточно равнодушно. В конце концов, они живут в свободной стране, и человек, если ему так хочется, может сколько угодно любить бледно-желтые нарциссы. Но тратить на подобные любовные излияния больше страницы – это настоящее преступление, которое следует жестоко пресекать.
      Она снова опустила голову и продолжила свое образование, которому, по ее мнению, школа только мешала.
      А неокрепшие умы продолжили препарировать воображение поэта.
 
      Кухня была тех же колоссальных размеров, что и прочие помещения. В ней могла заблудиться и сгинуть целая армия поваров. Далекие стены терялись в тенях, а печная труба, поддерживаемая покрытыми сажей цепями и обрывками сальных канатов, исчезала во мраке на высоте примерно четверти мили от пола. Свое свободное время Альберт проводил на выложенном плиткой клочке, на котором размещались кухонный шкаф, стол и плита. И кресло-качалка.
      – Когда человек спрашивает: «Зачем все это?», с ним явно не все в порядке, – сказал Альберт, скручивая сигаретку. – А когда ОНэто говорит, я не знаю, что и думать. Опять на него нашло…
      Единственный, кроме Альберта, обитатель кухни согласно кивнул. Рот его был полон.
      – Сначала у него появилась дочка, – продолжал Альберт. – Не в том смысле, что появилась, а… ну, ты понимаешь. Потом ему в череп пришла идея взять себе подмастерье. Вынь да положь ему ученика, чем он других хуже?! Ха! И что из этого вышло? Ничего, кроме неприятностей. Кстати, ты, если вдуматься… тоже одна из его причуд. Не хотел тебя обидеть, – быстро добавил он, вспомнив, с кем разговаривает. – У тебя все прекрасно получается. Ты отлично справляешься.
      Очередной кивок.
      – Он все понимает как-то не так, вот в чем беда. Помнишь, что было, когда он узнал про Ночь Всех Пустых и этого, Санта Хрякуса? Мы же все расхлебывали. Запихивали дуб в котел, делали колбаски из бумаги, обед из свинины и все такое прочее. А он сидел в бумажной шляпе и все спрашивал: «ВЕСЕЛО, ПРАВДА?» Я сделал ему маленькое пресс-папье, а он подарил мне кирпич.
      Альберт поднес сигаретку к губам. Она была мастерски скручена. Только истинный мастер способен скрутить настолько тонкую самокрутку, что табака в ней практически нет.
      – Кстати, очень хороший кирпич. Я до сих пор его храню.
      – ПИСК, – отозвался Смерть Крыс.
      – Вот тут ты попал в яблочко, – согласился Альберт. – Вернее, попал бы, если бы у нас на кухне яблоки были. Самое важное он всегда упускает из виду. И чего он не умеет, так это забывать.
      Он с такой силой всосал самокрутку, что на глаза его навернулись слезы.
      – Если честно, зачем все это?… Да уж!
      Чисто по человеческой привычке он взглянул на кухонные часы, хотя они не ходили с того самого момента, как Альберт принес их сюда.
      – Обычно в это время он уже дома, – нахмурился он. – Приготовлю-ка поднос. Интересно, где это он задерживается?
 
      Святой человек, скрестив ноги и положив руки на колени, сидел под священным деревом. Глаза его были закрыты – с закрытыми глазами проще сосредоточиться на Бесконечности, – а из одежды на нем была только набедренная повязка – таким образом он демонстрировал свое пренебрежение мирскими вещами.
      Перед ним стояла деревянная чаша.
      Спустя какое-то время он вдруг понял, что за ним наблюдают, и приоткрыл один глаз.
      В нескольких футах от него сидела странная, размытая фигура. И эта фигура… кому-то она явно принадлежала – а как иначе? И еще, у фигуры совершенно точно был внешний вид – всякий человек как-то да выглядит. Фигура была приблизительно… вот такого роста, в общем, она определенно…
      – ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ.
      – Да, сын мой? – откликнулся святой человек, наморщив лоб. – Э-э, ты ведь мужеского пола?
      – ТЕБЕ МНОГОЕ ОТКРЫТО, ОДНАКО И Я В ЭТОМ ПРЕУСПЕЛ.
      – Неужели?
      – МНЕ СКАЗАЛИ, ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ВСЕ.
      Святой человек открыл второй глаз.
      – Таинство существования заключается в пренебрежении земными связями, отвергании химеры материальных благ и поиске единения с Бесконечностью, – изрек он. – И убери свои поганые лапы от моей чаши для пожертвований.
      Внешний вид просителя вызывал у святого человека какую-то неясную тревогу.
      – Я ВИДЕЛ БЕСКОНЕЧНОСТЬ, – сказал незнакомец. – НИЧЕГО ОСОБЕННОГО.
      Святой человек опасливо оглянулся.
      – Не говори ерунды, – сказал он. – Ты не мог видеть Бесконечность, потому что она БЕСКОНЕЧНА.
       –И ВСЕ-ТАКИ Я ЕЕ ВИДЕЛ.
      – Хорошо… И как же она выглядит?
      – ОНА СИНЯЯ.
      Святой человек неловко поежился. Все шло не так, как надо. Обычно следовал быстрый экскурс в Бесконечность, затем – многозначительный кивок в сторону чаши для пожертвований, и проситель уходил довольный.
      – Она черная, – пробормотал он.
      – НЕТ, – возразил незнакомец. – ЭТО ЕСЛИ СМОТРЕТЬ СНАРУЖИ. НОЧНОЕ НЕБО – ДА, ОНО ЧЕРНОЕ. НО ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ПРОСТРАНСТВО, КОСМОС. А БЕСКОНЕЧНОСТЬ – СИНЯЯ.
      – Ты, гляжу, все знаешь. Просвети меня тогда, какой звук получится, если хлопнуть одной ладонью? – язвительно осведомился святой человек.
      – ЗВУК «ХЛ».А ВТОРАЯ ЛАДОНЬ ДОБАВЛЯЕТ «ОП».
      – Ага! Вот здесь ты ошибаешься! – радостно воскликнул святой человек, наконец почувствовав под ногами твердую землю. Он торжествующе взмахнул костлявой рукой. – Никакого звука, видишь?
      – ТЫ НЕ ХЛОПАЕШЬ, А ПРОСТО МАШЕШЬ РУКОЙ.
      – Напротив, я именно что хлопаю. Но использую не обе ладони, а всего одну. Ладно, допустим, бесконечность – синяя, но какого именно оттенка?
      – ТЫ ПРОСТО ПОМАХАЛ РУКОЙ, – упорствовал незнакомец. – НЕ СЛИШКОМ-ТО ФИЛОСОФСКИЙ ПОДХОД. ОТТЕНКА УТИНОГО ЯЙЦА.
      Святой человек бросил взгляд на гору. Приближалась группа людей. Несли они нечто очень похожее на миску с рисом, и в их волосы были вплетены цветы.
      – Послушай, сын мой, – торопливо произнес святой человек. – Что тебе нужно? У меня мало времени.
      – ТЫ МОЖЕШЬ ОДОЛЖИТЬ ЕГО У МЕНЯ.
      – Чего ты от меня хочешь?
      – ОТВЕТЬ, ПОЧЕМУ ВСЕ ПРОИСХОДИТ ТАК, КАК ПРОИСХОДИТ.
      – Ну…
      – ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ?
      – Э-э… знаю. Но это великая тайна, которую нельзя разглашать. Таков порядок вещей.
      Некоторое время незнакомец пристально смотрел на святого человека. Тот даже поежился – ему показалось, что его голова вдруг стала прозрачной.
      – ТОГДА Я ЗАДАМ ТЕБЕ БОЛЕЕ ПРОСТОЙ ВОПРОС: КАК ЛЮДИ ЗАБЫВАЮТ?
      – Забывают что?
      – ЧТО УГОДНО. ВСЕ.
      – Это… э-э… происходит автоматически.
      Предполагаемые последователи уже показались из-за поворота. Святой человек торопливо схватил свою чашу.
      – Предположим, – сказал он, – это твоя память. – Он помахал чашей. – В нее помещается ровно столько, видишь? Если добавляется что-то новое, старое переливается через край и…
      – ЭТО НЕПРАВДА. Я ПОМНЮ ВСЕ. АБСОЛЮТНО ВСЕ. ДВЕРНЫЕ РУЧКИ. ИГРУ СОЛНЕЧНОГО СВЕТА НА ВОЛОСАХ. ЗВУК СМЕХА. ШАГИ. ВСЕ ДО МЕЛЬЧАЙШИХ ПОДРОБНОСТЕЙ. СЛОВНО ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ВЧЕРА. СЛОВНО ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ЗАВТРА. ВСЕ.ПОНИМАЕШЬ?
      Святой человек озадаченно почесал блестящую лысую голову.
      – Вообще-то, – наконец сказал он, – насколько мне известно, существует несколько способов забыть абсолютно все. Можно вступить в Клатчский иностранный легион, можно выпить воды из какой-то там речки, которая неизвестно где протекает, а можно прибегнуть к помощи алкоголя.
      – АГА.
      – Но алкоголь истощает тело и отравляет душу.
      – ЗВУЧИТ НЕПЛОХО.
      – Учитель?
      Святой человек раздраженно повернулся. Последователи прибыли.
      – Одну минуту, я разговариваю с…
      Незнакомец исчез.
      – О учитель, мы прошли много миль, дабы… – начал было последователь.
      – Заткнись, а?
      Святой человек вытянул руку, держа ладонь вертикально, и несколько раз взмахнул ею, что-то бормоча про себя.