- Наверное, провожу вас, мои боевые соратники, и к началу 1939 года сам уеду на Родину. Пока же будем формировать новые эскадрильи из патриотов Испании. Командовать ими поручается республиканским пилотам. Инженерно-технический состав тоже уже приобрел богатый опыт. Жаль только, что республиканцам не будет больше поставляться техника, самолеты.
      Внимательно слушал Александра Петровича Лопес-Смит, изредка бросая печальные взгляды на боевых друзей. Притих и неунывающий Грицевец, что-то ранее незнакомое я заметил в его лице. Так бывает, когда расстаются, зная, что это - навсегда.
      Боевые вылеты наших летчиков, однако, продолжались, несмотря на просьбу республиканского руководства не участвовать в схватках с фашистами.
      - Вы очень помогли. Рисковать жизнью в последние дни вашего пребывания в Испании не стоит, - говорили нам.
      Грицевец был иного мнения:
      - Мои товарищи решили сражаться с врагом до последнего дня!
      И вот этот последний день наступил. Ярко светило солнце. Как по заказу, стоял полный штиль. В небе над Эбро сошлись истребители добровольцев с франкистами. Наши летчики в жестоком бою уничтожили три немецких "мессершмитта", пять итальянских "фиатов". Но потеряли республиканцы и три своих самолета. Пилоты этих машин остались живы, благополучно приземлились на израненных "ишачках".
      В этом бою на высоте семь тысяч метров наши летчики дрались без кислородного оборудования. Бой складывался трудно, изнурительно: большие перегрузки, огонь "мессершмиттов", превосходивший пулеметный огонь И-16. Да и скорость вражеских истребителей была выше, чем у наших. Но ребята выдюжили - помогла тренировка обходиться на огромной высоте без кислородных баллонов. Я, как сейчас, вижу вернувшихся с задания летчиков: их покачивало, они шли, словно по палубе корабля в штормящем море...
      А еще запомнилось прощание с Барселоной. Не по себе было расставаться с испанскими друзьями. Но наступили последние незабываемые минуты: рукопожатия, слезы на глазах, не по-испански сдержанные пожелания и напутствия Лопес-Смита, Андреса, Ортеги, Кармен, десятков других моих друзей: "Камарадо Антонио, мы увидимся! Вива Русия!.."
      Через несколько часов - Порт-Боу. Полтора года назад, когда я впервые увидел этот город, он сверкал на солнце белизной, опрятностью своих домов, купался в зелени садов и скверов. Порт-Бoy сказочными уступами спускался от предгорья Пиренеев к самому побережью Средиземного моря. И вот одни развалины, груды кирпичей, щебенки, битого стекла. За околицей города обуглившиеся маслиновые рощи, мертвые виноградные лозы. Даже море пустынно ни паруса, ни рыбацкой лодки. Только небо по-прежнему ослепительно лазурное.
      Я ехал с группой советских добровольцев. До Парижа мы добирались автобусом. И очень обрадовались, когда увидели здание советской колонии, военное представительство, где нас уже ждали. После радушного приема и отдыха нам объявили, что в нашем распоряжении несколько дней для знакомства со столицей Франции.
      А затем путь на Родину - морем. У причала порта Гавр мы сели на теплоход "Феликс Дзержинский". Уже подана команда - на родном языке:
      - Стоять всем по местам: с якоря и швартовых снимаемся!..
      Загремели лебедки, выбирая якоря, и вот судно медленно отошло от стенки причала. Подав прощальный гудок, теплоход направился на северо-запад, к Ла-Маншу. Море в это время всегда неспокойно и бурно, но мы его не замечали, мы жили одним желанием - поскорее добраться к родным берегам.
      При входе в Кильский канал наш теплоход был задержан сторожевым катером, на мачте которого развевался германский флаг. На борту катера я увидел несколько человек в фашистской форме. Они быстро поднялись на нашу палубу, и капитан судна пригласил немцев в свою каюту, заставив всех нас изрядно поволноваться: кто-кто, а уже мы-то знали повадки немецких фашистов.
      Но все обошлось: патруль покинул теплоход, Кильский канал остался за кормой. Еще немного покачавшись на волнах Балтийского моря, мы пришвартовались в Ленинградском порту.
      ...Почти полвека минуло с той печальной осени, как я расстался с Испанией. Многое, конечно, стерлось в памяти. Но вот все видится мне согбенный крестьянин, вышедший на дорогу, чтобы молча поклониться отъезжающим - поклониться за бескорыстную помощь, за тех, кто навсегда остался лежать в земле за Пиренеями. И еще за то, что где-то далеко на востоке есть холодная страна Россия, населенная людьми с пламенными сердцами.
      В небе Монголии
      Комкор Я, В. Смушкевич. Полевой аэродром Тамцак-Булак. Маршал Чойбалсан. Командующий 1-й армейской группой Г. К. Жуков. Модернизация истребителя И-16 в полевых условиях. "Идут самураи!" Герои Халхин-Гола
      Прошло совсем немного времени после возвращения на Родину, и меня вызвали к заместителю начальника Главного управления ВВС. В приемной собралось много знакомых мне боевых пилотов, участвовавших в революционной войне в Испании, а вскоре комкор Я. В. Смушкевич коротко и ясно сообщил, по какому поводу вызвал нас всех:
      - Одиннадцатого мая японские самураи нарушили государственную границу братской Монголии и развернули боевые действия на ее территории. Верные союзническим обязательствам, мы окажем монгольскому народу военную помощь. Для усиления авиации в Монголию будет переброшено несколько полков бомбардировщиков и истребителей...
      Припомнилась беседа Сталина с председателем американского газетного объединения "Скрипс Говард ньюспейперс" Роем Говардом. Американец интересовался позицией Советского Союза в случае, если Япония решится на серьезное нападение против Монгольской Народной Республики. На что Сталин ответил: "В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую Народную Республику, покушаясь на ее независимость, нам придется помочь Монгольской Народной Республике... Мы поможем МНР так же, как помогали ей в 1921 году".
      Эта беседа состоялась 1 марта 1936 года - и вот мы у комкора Смушкевича. Яков Владимирович, как всегда, бодр, подтянут, энергичен. Говорит о предстоящей боевой работе.
      - Командовать авиацией в Монголии приказано мне. Главным инженером по ремонту и эксплуатации самолетов назначается товарищ Прачик... - доносятся до меня слова комкора, и я готов хоть сию минуту приступить к боевой работе.
      После совещания Смушкевич предложил мне задержаться для выяснения ряда вопросов по инженерной службе. Речь шла о поточном методе ремонта боевых самолетов, хорошо зарекомендовавшем себя еще в 142-й бригаде, о ПАРМах, созданных нами в трудных условиях испанской войны. По единодушному мнению, опыт этот предстояло использовать и в Монголии.
      * * *
      29 мая к назначенному часу сорок восемь человек - летчиков и инженеров - прибыли на Центральный аэродром. Следом появился Смушкевич. На старте уже стояли три транспортных самолета, удачно закамуфлированные под цвет выжженной солнцем монгольской земли. И вид этих машин был странным, каким-то чужеродным на фоне зеленого летного поля.
      Первыми вылетели инженеры и техники: нам предстояло заранее подготовиться к приему прибывающих после перегона машин. За нами на двух других транспортных самолетах следовали летчики во главе с комкором Смушкевичом.
      Проплыла под крылом извилистая лента Волги, показались отроги древнего Урала.
      Посадки для заправки самолетов и короткого отдыха делаем в Свердловске, затем в Омске. Путь до Красноярска был уже труднее: началась болтанка, сказывалась и усталость. Только на третьи сутки мы добрались до Читы.
      В читинском аэропорту стояли истребители И-15, И-16, И-153 "Чайка", рядом с ними - бомбардировщики ТБ-3, СБ.
      - Эти боевые машины придется обслуживать вашим подчиненным, товарищ Прачик, - заметил Смушкевич, и я подумал, какие немалые силы собираются у нас. Но я и предположить не мог, что пройдет каких-то месяца два-три и авиационная группировка советско-монгольских войск составит 515 самолетов! Из них 311 истребителей, 204 бомбардировщика.
      Летчики - "испанцы" и "китайцы", как мы попросту называли пилотов, имевших опыт борьбы в Испании и Китае, после изнурительного трехдневного перелета устроились на простенькие солдатские койки с соломенными тюфяками, чтобы на рассвете подняться для облета боевых машин. Мы же принялись осматривать материальную часть самолетов.
      Ночь еще окутывала землю, в небе еще мерцали звезды, когда послышался знакомый голос:
      - А вот и мы. Пожаловали на помощь! Примете?
      - В такой просьбе отказать трудно, - ответил я, вглядываясь в группу людей, которая приближалась к стоянке.
      Совсем рядом показался командир полка Григорий Кравченко и требовательно попросил:
      - Командуйте, инженер, рабочей силой. На земле вы наши властелины!
      - Спасибо, братцы, - растроганно поблагодарил я летчиков и не удержался, чтобы не спросить: - Но кто, по какому праву поднял вас в такую рань? Вы же обязаны отдыхать.
      - Кто, по какому праву, обязаны... - беззаботно повторил Кравченко мои слова. - А никто. Сами! Понимаете, товарищ Прачик?..
      Оказалось, Григорий прослышал, что инженерно-технический состав после перелета, ни минуты не отдохнув, сразу же направился на стоянку самолетов и принялся за работу. Он тогда попросил дежурного, чтобы тот разбудил его в полночь, и как можно громче: "чтоб мертвый услышал".
      Дежурный было запротестовал:
      - Да вы знаете, что из меня комкор сделает? Летчиков разбудить!..
      Григорий стоял на своем:
      - Он так же, как и я, летает на технике, которую обслуживают люди. А они, как известно, иногда устают.
      Кравченко любил говорить таким вот насмешливым и добродушным тоном. Как я после убедился, на пилота никто из товарищей не имея сердца.
      Родом, как и я, с Украины, Григорий был на девять лет моложе меня. Нужда, беспросветная бедность погнала его родителей в Сибирь, и в школу он пошел поздно - двенадцати лет. Пятнадцатилетним вступил в комсомол, в девятнадцать был принят в знаменитую Качу - школу военных пилотов. Там же, курсантом, вступил в партию.
      В двадцать два года талантливый летчик назначается в отдельную эскадрилью особого назначения, где испытывались авиационные двигатели, приборы, вооружение. Он работал вместе с Валерием Чкаловым, Анатолием Серовым, Владимиром Коккинаки, Степаном Супруном, Петром Стефановским. Там же он, Григорий, подружился с Алексеем Благовещенским.
      Холодной зимой тридцать восьмого года в качестве летчиков-истребителей Кравченко с Благовещенским отправились добровольцами в Китай. Военный атташе полковник Жигарев на следующий же день дал им разрешение включиться в боевую работу. И, как нередко бывает с новичками, храбрыми, горячими сердцами, Григорий был сбит. Только прежде советский пилот почти в упор сразил самурая.
      Через сутки Кравченко вернулся к своим.
      - Мы еще посчитаемся с япошками! - возбужденно говорил он. - Они еще узнают кузькину мать!..
      После боев в Китае Кравченко вернулся известным на всю страну летчиком. И вот опытный истребитель с боевыми друзьями снова на востоке - снова тот же противник...
      Как скажет потом поэт Е. Евтушенко:
      Я пришел к тебе с миром, пустыня Гоби,
      и не мог я не с миром прийти, а по злобе.
      Общей правды и в русском ища, и в монголе,
      я пришел как посол Куликова поля.
      Пограничник монгольский,
      как грек за богиню, поднял тост:
      "За прекрасную нашу пустыню!"
      И она засмущалась, в ответ зашуршала
      и песчинками к нам прикоснулась шершаво
      ...Полевой аэродром, куда мы перелетели, располагался неподалеку от селения Тамцак-Булака. В хаотическом беспорядке разбросаны повсюду здесь были круглые юрты, огромных размеров загоны для скота. Быт местного монгольского населения чисто кочевой. В юрте на полу циновка, на тумбочке стопка чистого белья, а под куполом, в центре шатра, подвешен обыкновенный фонарь "летучая мышь". Не прихорашивая этот скромный уют, скажу, что в полевых условиях юрты весьма удобны и практичны - они сразу же нам понравились своей экономной простотой.
      Но меня как главного инженера советско-монгольских ВВС сразу же окружили и увлекли другие заботы: самолетный парк, ремонтные силы и средства, технические кадры на местах. Боевых машин здесь было незначительно - в основном устаревшие конструкции, много лет отработавшие и в сложных условиях, и в воздушных боях в Китае. Однако радовало, что на смену этим, добросовестно послужившим труженикам скоро прибудут новейшие самолеты-истребители И-153 "Чайка", созданные в конструкторском бюро Поликарпова в 1938 году. Это были бипланы с убирающимися в полете шасси, и скорость нового истребителя превышала 440 километров в час. Присылали к нам и новых серий, только что вышедшие с заводских конвейеров И-16, скорость которых была больше, чем у "Чаек", а вооружение состояло из двух пушек и двух пулеметов.
      Сборка этих машин производилась на пограничном с Монголией железнодорожном разъезде, причем в рекордно короткий срок. За двое суток, например, собрали и привели в полную боевую готовность свыше тридцати истребителей И-16. Затем они перелетали на полевые аэродромы.
      Немало самоотверженного труда и личной инициативы вложил в дело подготовки и отправки самолетов коллектив, руководимый инженером Гирусовым. Сборка боевой техники проводилась комплексно, с применением поточного метода. Каждая операция оканчивалась пристрелкой бортового вооружения и облетом собранной машины. Хватало забот и нам, эксплуатационникам. Даже совершенно новые самолеты, прошедшие во время перегона на монгольские аэродромы но 400-500 километров, требовали проверок и устранения неполадок, замеченных пилотами.
      В период подготовки к активным боевым действиям против японских агрессоров нас нередко посещали маршал МНР Хорлогийн Чойбалсан и комкор Смушкевич. Они вникали во все детали инженерно-технической службы, организации работы, быта. Доступность и простота комкора мне были известны, а вот с маршалом я встретился впервые, и он приятно удивил не одного автора этих воспоминаний.
      Так в один из многих трудных дней мы колдовали над сложной доводкой к боевой работе нового И-16. Никто из моих коллег не заметил, как подъехала легковая автомашина, как из нее вышло двое военных. Один - известный каждому комкор Смушкевич, другой - смуглый, невысокого роста, плотный - маршал Чойбалсан. И вот неожиданно я слышу твердый голос Якова Владимировича:
      - Товарищ Прачик! Предоставь нам возможность поздороваться с подчиненными, если сам не хочешь замечать начальство...
      Комкор улыбался. Я понимал, что он шутит, но с докладом поспешил:
      - Товарищ комкор...
      Смушкевич показал глазами: "Докладывай ему..." - это стоящему рядом со мной темноволосому скуластому человеку. Ища поддержки, я коротко взглянул на переводчика! "Кто?.." Тот негромко ответил:
      - Маршал Чойбалсан.
      Лихо доложив, я с нескрываемым интересом и любопытством глядел на человека одинакового со мной роста, с восточным разрезом глаз. А маршал, что-то говоря по-монгольски, крепко пожал мою руку.
      Переводчик почти синхронно повторил:
      - Руководитель инженерной службы работает наравне со всеми. Это похвально. Можно надеяться, что летчиков машины не подведут.
      Затем Чойбалсан все так же просто и сердечно поздоровался со всеми моими товарищами, не обращая внимания на их измазанные в мазуте и масле руки. А Яков Владимирович, не обращаясь ни к одному из нас в отдельности, спросил:
      - Если мы оторвем вас на десять - пятнадцать минут, дело не пострадает?
      Все дружно ответили:
      - Наверстаем... Потолковать необходимо...
      - Знаю, - шутливо начал Смушкевич, - технические специалисты предпочитают изъясняться руками. Но возможно, ко мне будут вопросы личного или служебного характера? Для почина первое слово дадим моему заместителю инженеру Прачику.
      Я не стал колесить вокруг да около и откровенно поделился своими заботами: по опыту боев в Испании говорил об особенностях нашей эксплуатационно-ремонтной службы, недостатке запасных частей, деталей самолетов.
      - Предлагаю запросить в Москве обеспечение нас всем необходимым. От этого будет зависеть своевременный ремонт вышедших из строя машин. - И закончил: - Главное - ПАРМы, Яков Владимирович, ПАРМы!..
      - Обещаю выполнить твою просьбу, Иван Андреевич, - ответил комкор и обратился к Чойбалсану: - Товарищ маршал, возможно, у вас есть вопросы ко мне или к главному инженеру?
      Добродушно улыбаясь, Чойбалсан заметил:
      - Я верю, аэродромные службы выполнят любую трудную задачу, поставленную командованием. Вы пришли, чтобы помочь нам в столь трудный час. - Он говорил медленно, видимо обдумывая каждое слово. - Ленинская политика мира и дружбы между народами СССР и Монголии нерушима и вечна. Пользуясь случаем, я выражаю надежду, что разгром самураев неминуем как на земле, так и в воздухе...
      Забегая вперед, скажу, что нам еще будет суждено встретиться с маршалом Чойбалсаном. Делегация Монгольской Народной Республики во главе с маршалом прибудет в нашу воздушную армию на Волховский фронт. Это будет поистине братская встреча. Маршал Чойбалсан вручит некоторым героям-летчикам ордена и медали Монгольской Народной Республики. Многие воины-авиаторы получат ценные подарки от монгольского народа.
      На средства, собранные трудящимися Монгольской Народной Республики, будет построено 53 танка, на бортах которых будут стоять славные имена Сухэ-Батора, других героев монгольского народа. На аэродромах появятся самолеты - целая авиационная эскадрилья "Монгольский арат".
      Все это уже не за горами, всему этому предстоит быть. Но пока что шла наша беседа с маршалом в степях Монголии. Когда она окончилась, Смушкевич предложил мне сесть в машину комбрига Гусева, и мы отправились в дорогу, в полк В. М. Забалуева.
      Ориентироваться в степной местности чрезвычайно трудно, а новичку просто невозможно. Глазу не за что зацепиться - ни деревца, ни речушки, ни холмика. Но машина маршала Чойбалсана уверенно шла по идеальной прямой, порой казалось, что это и не автомобиль вовсе, а суденышко, плывущее по застывшему морю. И вдруг оно плавно поднимается над линией горизонта, с крутым углом, словно самолет, скрывается в раскаленном небе, а внизу разливается огромное озеро - без конца и без края. По его берегам вырастают невиданные ранее мною деревья, их сменяют белые города. По застывшей воде плывут пароходы. Плывут ли?..
      Я знаю, это явление - мираж степей. Спрашиваю у Гусева:
      - Видите, как быстро мы домчались к Средиземному морю?
      - С этими миражами и смех и грех, - говорит Александр Иванович. Как-то Николай Герасимов вылетел со своим напарником на отработку воздушного боя. И вдруг на крутом вираже в перекрестии прицела... минарет! Так неотступно он и маячил перед глазами - пока бой не прекратили...
      Я слушал комбрига и думал, как иногда жизнь, военная судьба сводит людей. Служили мы с Сашей Гусевым еще в 142-й бригаде, потом были вместе в Испании, и вот оба, независимо один от другого, прилетели в монгольские края, чтобы защищать дружественную нам страну. Забегая вперед, скажу, что после Халхин-Гола Гусев будет командующим ВВС Дальневосточного фронта, а я возглавлять там инженерную службу.
      Показалась стоянка самолетов 70-го истребительного авиаполка. Встретили нас командир полка майор В. М. Забалуев и его заместитель майор С. И. Грицевец. Они только что вернулись с задания, были оба возбуждены, разгорячены полетом. Тут же, на стоянке, начался разговор о делах части, ее нуждах в боепитании, о пополнении эскадрилий новыми самолетами. Смушкевич и Чойбалсан внимательно выслушали просьбы и пожелания командира полка. Затем комкор сказал:
      - Главное преимущество противника в наличии у летного состава боевого опыта, приобретенного им в Китае. Это отрицательно сказалось для нас в первых воздушных столкновениях. Сейчас советское командование сделало немало. Усилена авиационная группировка. Среди прибывших летчиков 21 Герой Советского Союза. Обновляется устаревшая материальная часть самолетов, будет улучшена система наблюдения, оповещения и связи. Но нам предстоит продумать организацию взаимодействия и управления наличными силами авиации, изменить способы ее боевого применения...
      Комкор был прав. Мы не раз впоследствии вспоминали и предостережения маршала Чойбалсана. Наш монгольский друг так охарактеризовал противника: "Хитрость, коварство, жестокость - оружие самураев".
      Разрабатывая план уничтожения монгольских войск на правом берегу Халхин-Гола, стремительного форсирования реки и захвата плацдарма на ее левом берегу, японское командование подготовило специальный отряд. В него входило 1680 пехотинцев, 900 конников, 75 пулеметов, 18 орудий, 7 бронемашин и один танк.
      Уверенность самураев в победе была велика. Но попытка японцев стремительного захвата обоих берегов реки Халхин-Гола провалилась. Началась подготовка нового, более мощного удара.
      ...Июнь в пограничной полосе проходил относительно спокойно. Такая обстановка давала возможность советским танковым колоннам и транспортным средствам подтянуться к передней линии, преодолев почти тысячекилометровый путь от Борзи до Тамцак-Булака, а также со стороны Улан-Батора, через Баин-Тумен. В целях сохранения военной тайны продвижение осуществлялось только ночами.
      Спокойствие, конечно, было весьма условным. Японцы подтягивали к Халхин-Голу отборные полки истребителей и бомбардировщиков, имевших опыт войны в Китае и прошедших спецподготовку. По своим летно-тактическим данным японские истребители и бомбардировщики явно уступали нашим. Так истребитель И-96 имел небольшой вес, обладал хорошим вертикальным и горизонтальным маневром, на нем имелось кислородное оборудование, радиоустройство и два пулемета. Самолет представлял собой цельнометаллическую конструкцию с дюралюминиевым гофрированным покрытием. При полете на дальние расстояния И-96 мог взять два подвесных бака; израсходовав горючее, они сбрасывались в воздухе. Но японский И-96 уступал И-16 в скорости, мощи огня. Наш истребитель кроме четырех пулеметов ШКАС мог нести четыре реактивных снаряда сокрушительной силы. Мне рассказывали, как однажды летчик-испытатель старший лейтенант В. Рахов ударом эрэсов на мелкие куски развалил вражеский бомбардировщик.
      Тем не менее, сконцентрировав авиацию близ монгольской границы, японские генералы поставили перед ней задачу завоевания господства в воздухе. Самураи были воспитаны в духе бесчеловечной жестокости; они расстреливали наших пилотов в воздухе, если в схватке подбивали самолет и его экипаж выбрасывался с парашютом. Но очень скоро агрессор убедился, что таким образом ему не удастся сломить нас. Японцы, очевидно, забыли о стойкости и отваге русского воина. Так, например, 22 июня 95 наших самолетов столкнулись со 120 японскими самолетами. В результате воздушного боя был сбит 31 японский самолет. Наши потери составили 11 истребителей. 24 июня сошлись по 60 машин с обеих сторон, и японцы еще потеряли 25 самолетов. Через день в районе озера Буир-Нур снова появились 60 истребителей противника и в воздушном бою, в котором участвовало 50 наших машин, было уничтожено 25 японских самолетов.
      * * *
      В первых числах июня 1939 года в район боевых действий прибыл комдив Г. К. Жуков, заместитель командующего войсками Белорусского военного округа по кавалерии. Советское главное командование приняло решение об усилении 57-го особого корпуса в МНР - он был преобразован в 1-ю армейскую группу. Командующим ею и был назначен комдив (с 31 июля комкор) Г. К. Жуков.
      Дня за два, за три до Буир-Нурского сражения в небе, помню, приезжают в Тамцак-Булак Смушкевич, Гусев, а с ними какой-то плотный, с суровым взглядом командир. Он показался мне знакомым. "Где же я видел его?" - навязчиво сверлила голову мысль, и на всякий случай представился незнакомцу. Он осмотрел меня насупленным внимательным взглядом из-под опаленных знойным солнцем бровей, потом, через минуту, довольно пророкотал:
      - В Бобруйске - главный, здесь - тоже главный!..
      - И в Испании был главным, - добавил Гусев.
      Стоило гостю заговорить, я вспомнил комдива Жукова, вспомнил наши совместные учения еще в Белоруссии.
      - Любопытно посмотреть ваше хозяйство... - сказал он.
      И мы принялись неторопливо и обстоятельно знакомить Жукова с авиационной техникой.
      - Вы правы, маловато, старовато, - заметил комдив, когда осмотр закончился, и вдруг обратился ко мне: - Товарищ Прачик, это не те ли самолеты, что были в Бобруйске?
      - Те самые, товарищ Жуков. Точнее, тот же тип машин с незначительной модификацией, которая лишь утяжелила самолет-истребитель.
      - Не нынче завтра поступят "Чайки" из Читы, - глядя на комдива, обнадежил Смушкевич.
      - Воевать придется и на "ишачках", - сказал Гусев, - на слом им идти рановато. Летчики привыкли, полюбили...
      Комдив согласно кивнул:
      - Вы правы. Воевать придется и на старых. Не сразу Москва строилась. А вот обрисуйте мне особенности итальянского, немецкого и японского летчиков. Кто из них опаснее, по вашему мнению?
      - Когда мы собирались сюда, - улыбнулся Смушкевич, - то в один голос утверждали, что если немцев били, не говоря об итальянцах, то япошек разделаем в пух и прах. Я тоже так думал. Скрывать не стану. Но самураи оказались настырнее немцев. Словом, противник не менее сильный, чем в Испании.
      - Это хорошо! - неожиданно воскликнул комдив Жуков.
      Я удивился: такой сдержанный - и вдруг эмоции.
      - Что - хорошо?.. - насторожился Смушкевич.
      - Противника надо уважать, - ответил Жуков. - А уважать - значит тщательно готовиться к каждой схватке, ждать встречи с врагом упорным, подготовленным...
      Жуков вскоре простился: "Увидимся!" и направился к машине, а комкор Смушкевич дал мне задание побывать у монгольских бомбардировщиков:
      - Помогите, если они в чем-то нуждаются. С вами будет переводчик...
      Эпизод этот промелькнул в боевых буднях, работа на Халхин-Голе захватила, и, возможно, никогда не всплыли бы в моей памяти подробности встречи. Но пройдет совсем немного времени, и в суровых испытаниях, которые обрушатся на нашу страну, имя Жукова прозвучит снова, оно будет на устах каждого солдата. А мне тогда в деталях припомнятся и белорусские встречи, и встречи в полынных степях Монголии...
      * * *
      В мое распоряжение прибыл переводчик. Мы направились к автомобилю, где нас уже поджидал шофер. Машина фыркнула, развернулась и весело побежала в сторону захода солнца, глубоко в тыл, где базировались монгольские бомбардировщики.
      По всей степи то там, то здесь виднелись замершие столбики сусликов; умиротворяющие трели повисших в воздухе жаворонков напоминали, что все это есть и на моей Родине: и эта степная тишина, и марево, и дороги без накатанной колеи - езжай, куда твоей душе угодно...
      Но вот показался монгольский аэродром. Узнав, кто мы такие, механики и техники, в широкополых шляпах и защитного цвета комбинезонах, с радостными улыбками на скуластых лицах, окружили нашу эмку. Многие из авиаспециалистов на диво хорошо говорили по-русски.
      - Сначала поесть, отдохнуть с дороги, потом - говорить о деле! предложил один из техников и представился: - Я здесь старший. Зовут меня по-вашему, по-русски, Борис. Учился у вас в авиационном училище.
      Я тоже представился монгольскому специалисту, а вскоре с Борисом мы уже осматривали стоянку тяжелых бомбардировщиков ТБ-3. Исполнительность, пунктуальность, высокая дисциплинированность монгольских товарищей позволили нам за один день выполнить огромный объем работ: в иное время на такое затрачивалось не менее недели. Когда вся техника была приведена в полную боевую готовность, я отправился на аэродромы, где базировалась наша авиация.
      В монгольских степях, чаще-то всего по своим делам, я пользовался штабным По-2, не раз вспоминая добрым словом моих бобруйских друзей Птухина, Родина, Денисова, давших мне возможность освоить летное искусство. Все ПАРМы наши работали четко, слаженно. Ремонтники освоились с полевыми условиями. И вот рано утром 22 июня 1939 года по приказанию Смушкевича я прилетел на своем По-2 в полк майора Н. Глазыкина.
      В командирской юрте кроме Глазыкина находился Григорий Кравченко. Запомнился телефонный звонок - он показался нам тогда особенно требовательным и властным. Лицо Глазыкина стало сосредоточенным, даже суровым.
      - Прикажу летчикам. Не подведем. До встречи! Комполка положил трубку на рычаг аппарата и по-мальчишески азартно крикнул, глядя на нас:
      - Гриша, в воздух! Вам, инженер, командовать здесь, пока не вернемся, приказ комкора Смушкевича!..
      Увидев бегущих к стоянке командиров, летчики и техники, не ожидая команды, построились и замерли в тревожном ожидании.
      - В районе Буир-Нура, - без предисловий, с ходу начал давать распоряжение командир полка, - наши эскадрильи ведут тяжелый бой с японскими истребителями. Пилотам приказываю идти в указанный район, наземному составу выполнять распоряжения старшего инженера Прачика. Вопросов нет? По самолетам!!!
      Истребители за несколько секунд построились в одну линию, и весь полк начал одновременный взлет.
      В этот день самолеты противника, нарушив границу МНР, пытались нанести удар по советско-монгольским войскам. Для его отражения были подняты наши истребители. Воздушный бой продолжался два с половиной часа.
      Наконец последний И-16 зарулил на стоянку.
      Григорий Кравченко заволновался: нет командира. Его тревога передалась и нам. По времени ожидать возвращения майора Глазыкина было уже поздно, оставалось предположить, что он сел в степи без горючего или подбит... В последнее поверить было трудно.
      Но вот прилетел Смушкевич и сообщил печальное известие: командир 22-го авиационного полка майор Николай Глазыкин погиб.
      Собрав совещание, на котором присутствовали почти все заместители, помощники комкора, командиры авиаполков, Смушкевич отметил слаженные, грамотные действия авиаторов в боевой обстановке, потом сказал:
      - Война без жертв не обходится. Но они должны быть оправданными и не столь тяжелыми. Можно возразить: противник потерял в два раза больше. Верш), больше. Техника пилотирования у японских летчиков слабее, чем у советских. Но по данным нашей разведки, на фронтовые аэродромы начинают прибывать японцы, окончившие школы высшего пилотажа. Напористость самураев вы уже знаете. Противник фанатичен. Это надо иметь в виду. А к нам в начале июля поступит первая группа "Чаек", наш долгожданный истребитель И-153.