В переводе с греческого имя возлюбленной мастера означает «жемчужина». Жемчуг скрыт в раковине, раковина – в море. Так и суть Маргариты таинственно упрятана от окружающих за ее внешним благополучием. Кроме мужа и домработницы Наташи, в ее жизни, похоже, никого нет. Одиночество, которое сразу же разглядел мастер, сиянием окружает ее. Жемчуг связывают с луной, луну – с магией. Внешность Маргариты необычна не только красотой: она видится автору «чуть косящей на один глаз ведьмой», «в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек» (с. 633).
      Маргарита скрывается в пятикомнатной квартире готического особняка на Арбате, как жемчужина в раковине, которую предстоит найти мастеру. Надо полагать, встреча их была предрешена – не зря мастер снял свой подвальчик неподалеку от особняка Маргариты. Их вели друг к другу силы, лишь впоследствии себя обозначившие.
      Отсутствие детей, редкий по тем временам комфорт, незанятость работой и не слишком горячая привязанность к мужу делают Маргариту беззащитной и открытой тонким соблазнам: она ждет от жизни чего-то особого и жить без любви попросту не может.
      Но опять-таки любовь ее необычна: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земливыскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!» (с. 556). Такая любовь не приносит ни света, ни гармонии – она убивает. Знакомство произошло по инициативе Маргариты, и в дальнейшем активность проявляла она: сама приходила к мастеру, сама решала, как долго ей вести двойную жизнь, сама определила свое будущее с любимым: «Я погибаю вместе с тобою» (с. 564). Она уже не страшилась этой гибели и отбросила последние этические соображения, ранее мешавшие оставить замечательного, но нелюбимого мужа, которому она устала лгать. Сожжение рукописи и болезненный страх мастера она воспринимает как наказание: «Вот как приходится платить за ложь... и больше я не хочу лгать» (с. 564).
      Расплата последовала буквально вслед за произнесенным вслух решением: «Я погибаю вместе с тобою» – мастер тотчас исчез из ее жизни. Существование в безвестности и застывшей неизменности – тяжкое испытание для Маргариты Николаевны. Две вины перед мастером преследуют ее: она посоветовала ему опубликовать роман и оттягивала свой развод. К тому моменту, когда в Москве появилась нечистая сила, Маргарита прошла разные стадии отчаяния, покуда ее не настигло вдруг почти религиозное ощущение перемены. «Я верую! – шептала Маргарита торжественно, – я верую! Что-то произойдет!» (с. 633). Следом за этим озарением она произносит в пространство что-то вроде краткого покаяния. Конкретно она ни к кому не обращается, ее мистическое состояние возникло после «вещего» сна, оно же заставило ее выйти на улицу и привело на скамейку, на которой она жестко осудила себя и поняла окончательно, что для обыденной жизни она не годится. И тут появился Азазелло.
      Нигде в романе Маргарита не обращается к Богу, хотя она наверняка крещена и в святцах у нее есть покровительница: великомученица Маргарита (Марина во крещении) Антиохийская. За твердое следование христианской вере во времена Диоклетиана Маргариту, как и многих мучеников той поры, подвергли жестоким истязаниям. Есть в ее житии один уникальный эпизод. Брошенная в темницу, Маргарита взмолилась Христу о даровании ей окончательного испытания веры и просила впустить в темницу самого сатану, дабы побороть его. Тот незамедлительно явился в виде гигантского змея-дракона и проглотил девушку. Но крест, которым осенила себя Маргарита при виде сатаны, обладал таким могуществом, что расширился в чреве сатаны во все стороны и разорвал его, явив Маргариту на свет живой и невредимой. На греческих иконах Маргариту Антиохийскую нередко изображают касающейся рукой рога сатаны, который пресмыкается у ее ног.
      Такова была святая покровительница Маргариты Николаевны, которая в годовщину своего знакомства с возлюбленным, ведомая мистическим чувством и верой в перемену, воскликнула: «Ах, право, дьяволу бы я заложила душу, чтобы только узнать, жив он или нет!» (с. 639). Маргарита Николаевна вызвала сатану.
      Человек связан со своим именем, связан и со святым покровителем, носившим некогда это имя. Как и во всем романе, мы видим здесь негатив молитвы Маргариты Антиохийской. О случайности выбора имени для героини романа не может быть и речи. Уникальность просьбы Маргариты Антиохийской послать к ней сатану в темницу подтверждается и редкой иконографией, о которой уже упоминалось. Естественно, зловещий подтекст вполне обычного в романтической литературе обещания продать свою душу дьяволу становится только общим фоном взаимоотношений Маргариты с дьяволом.
      Маргарита с готовностью принимает «всесильность» Воланда, ей доставляет искреннюю радость его забота об устройстве их с мастером судеб. Она не собирается рассуждать, хорошо или плохо вступать в сделку с сатаной, поскольку чувствует себя счастливой. Вспоминаются слова карамазовского черта: «Это в Бога, говорю, в наш век ретроградно верить, а ведь я черт, в меня можно».
      Но если Иван Карамазов не желает воспринимать черта как реальный объект, считает его галлюцинацией и тем самым внутренне сопротивляется его появлению, то Маргарита, равно как и мастер, убеждена в его реальности. Потому и разнится внешний облик нечисти у Достоевского и у Булгакова: Иван Карамазов так и не удостоился величественного виде'ния. «Воистину ты злишься на меня за то, что я не явился к тебе как-нибудь в красном сиянии, „гремя и блистая”, с опаленными крыльями, а предстал в таком скромном виде. Ты оскорблен, во-первых, в эстетических чувствах твоих, а во-вторых, в гордости: как, дескать, к такому великому человеку мог войти такой пошлый черт?»
      Маргариту же ничуть не смутила первоначальная «московская» внешность Азазелло, Коровьева, Бегемота и неглиже Воланда. Своеобразной наградой за такое доверие стало впоследствии «преображение» улетающей в ночь кавалькады, снявшей маскарадные московские костюмы и надевшей новые – романтические.
      Маргарита уже на балу увидела своего повелителя в «культовой одежде», мастер удостоился этого только после своей физической смерти.
      Казалось бы, именно мастеру сатана должен был предстать со всеми атрибутами своей силы и величия. Но здесь, вероятно, дело в особо сложном восприятии Воланда мастером. Безумие и галлюцинации – его спутники. Увидев свиту Воланда за столом, уже зная от Ивана Бездомного о появлении сатаны в Москве, он все же склонен считать их галлюцинацией: так некогда Иван Карамазов видел в черте только порождение собственной фантазии и бред. «Допустим, что явление черта психическому больному Ивану Карамазову есть галлюцинация этого последнего. Но такое заключение, очень интересное для врачей и психиатров, ровно ничего не говорит нам по существу. Внутриатомные процессы не являются даже и здоровым, и никакой микроскоп о них ничего не сообщает. Тем не менее, отрицать реальность атомного распадения было бы той ошибкой, которая в логике называется – addicto secundum quid addictum simpliciter, т. е. переносом частной ситуации появления предмета на общее состояние этого предмета самого по себе. И действительно, если явление черта Ивану Карамазову – галлюцинация, то это глубоко насыщенная галлюцинация, свидетельствующая, по мнению самого же Ивана Карамазова, о самом скверном и злом, что таится в его душе».
      Мастер, как и Иван, еще сопротивляется натиску демонов и хотя бы склонен считать их порождением болезни. У Маргариты подобных сложностей в отношении к нечистой силе нет. Она психически здорова, и встреча с Азазелло вовсе не была воспринята ею как наваждение. Более того, если у мастера и Ивана от соприкосновения с нечистой силой возникли симптомы психического расстройства, то Маргарита от этого далека. Она бесстрашно приветствует Воланда, он нужен ей, равно как и она нужна ему. У Маргариты нет смущения перед силами, написавшими сценарий ее с мастером судеб, важно одно: вернуть себе мастера навсегда. Поэтому Маргарита не ведает сомнения, она открыта и отважна последней отвагой отчаяния.
      Как уже говорилось, возлюбленную мастера отмечает печать инфернальности. И легкая косоглазость, и пристрастие к черным одеждам, и бездетность, которую обычно расценивают как проклятие. Вряд ли что-либо, кроме бесплодности, мешало Маргарите иметь детей за десять лет удачного замужества. Ее истинным детищем стал даже не мастер, а его роман. Маргарита – сгусток энергии, направляющий руку мастера и питающий его талант. Воланд выбрал ее как главную помощницу, чтобы овладеть мастером, ее любовь оказалась тем барьером, которого мастер не смог преодолеть.
      Тревога возникла в душе мастера с первого взгляда на Маргариту. Желтые цветы на фоне черного пальто (впоследствии шапочка с вышитой буквой «М» будет напоминать об этом первом тревожном предчувствии), а главное – взгляд. На мастера она «поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно» (с. 555). Но эта тревога сменилась вдруг осознанием того, что он «всю жизнь любил именно эту женщину!».
      В период работы над романом активность Маргариты постоянно возрастает. «Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером»(с. 558), т. е. инициировала безымянного историка.
      Вообще ее любовь к роману не уступает силе чувств к его создателю. Маргарита утверждала, что «в этом романе – ее жизнь». Увидев горящую рукопись, она судорожно и неудержимо заплакала, а заметив в мастере признаки безумия, постаралась в первую очередь оградить рукопись от уничтожения. Ее признание могущества Воланда («Всесилен, всесилен!») вызвано вовсе не возвращением мастера из клиники, не всеми увиденными ранее чудесами, а тем, что рукопись доставлена из ниоткуда целой и невредимой.
      При этом ее страсть к произведению любимого возрастает одновременно с утратой интереса к нему самого мастера. Уже после того, как роман был обретен, а мастер и Маргарита стояли на пороге квартиры № 50, намереваясь отбыть в подвальчик, мастер в ответ на Воландовы вопросы категорично заявляет: «Он мне ненавистен, этот роман». И сразу же вступает в разговор Маргарита. «Я умоляю тебя, – жалобно попросила Маргарита, – не говори так. За что же ты меня терзаешь? Ведь ты знаешь, что я всю жизнь вложила в эту твою работу» (с. 708).
      Первое, что она делает по возвращении в подвал, – читает роман до утра. И по мере чтения меняется ее душевное состояние. Если она встретила рукопись со страшным волнением, «задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез» (с. 703), если перед чтением «на нее накатила вдруг ужасная мысль, что это все колдовство, что сейчас тетради исчезнут из глаз» (с. 714), то утром Маргарита полностью успокаивается. «Ее не волновали воспоминания о том, что она была на балу у сатаны, что каким-то чудом мастер был возвращен к ней, что из пепла возник роман... Все было так, как будто так и должно быть» (с. 747). Чтение возвращенной рукописи укрепляет в Маргарите веру в сатану, а последующий сон без сновидений, окончательно изменивший психику обоих, позволяет ей сказать: «Как я счастлива, как я счастлива, как я счастлива, что вступила с ним в сделку! О, дьявол, дьявол!» (с. 781). Сетуя на пассивность мастера, она пытается вызвать сочувствие к своим терзаниям: «... я потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно – про грозу над Ершалаимом, я выплакала все глаза...» (с. 782). Опять о романе. И, даже улетая за земные пределы, она все еще беспокоится. «Но только роман, роман, – кричала она мастеру, – роман возьми с собою, куда бы ты ни летел» (с. 787).
      Самоотверженность? Конечно. Но дьявольский импульс здесь изначален. В общем-то трудно представить себе эту любовь без связующего – романа мастера. То, что мастер и Маргарита созданы друг для друга, они поняли сразу: оба знали, что их встреча – неизбежность, но мастер не торопил свою «тайную жену» оставить особняк, он чувствовал если не трагизм, то драматичность ситуации, он понимал истоки своей болезни и ощущал полное бессилие перед властно вторгшимися в его жизнь силами. Но и Маргарита понимала, что сверхъестественное, пусть и неназванное, стоит за ее спиной. Мастер молчал об истоках своего решения написать роман о Понтии Пилате, Маргарита не расспрашивала его, все само собой разумелось. Когда же роман был закончен, их отношения утратили вдруг прежний накал: «...и мы оба жили тем, что сидели на коврике на полу у печки и смотрели в огонь... Она стала уходить гулять» (с. 560). Пристальное вглядывание в огонь словно обещает новую вспышку, и любовь вспыхнула вновь вместе с горящей рукописью, а вместе с тем к Маргарите пришло окончательное решение порвать с прошлым и спасти мастера либо погибнуть вместе с ним. Решение пришло от нее, мастер знал, что ничего хорошего предложить ей не в состоянии.
      Главное, что привлекло в Маргарите мастера, – даже не ее красота, а «никем не виданное одиночество в глазах» (с. 555). Он нашел родственную душу (родство в одиночестве!), потому что степень увиденного в Маргаритиных глазах одиночества была непомерна.
      Исследователи много писали о Маргарите: о ее жертвенности, преданности, верности. И. Галинская проанализировала философскую модель образа Маргариты, которую она понимает как художественное воплощение теологемы Софии – вечной женственности, восходящей к Григорию Сковороде и В. С. Соловьеву. Здесь интересна попытка абстрагироваться от обычной для исследователей конкретизации Маргариты, от ее сравнений и чуть ли не отождествления с третьей женой Булгакова, Еленой Сергеевной. Однако правомерность «софийности» представляется более чем сомнительной.
      Во-первых, понятие софийности неотделимо от понятия божественности, ибо София есть Премудрость Божия. Вечная Женственность, о которой так много и спорно писал В. Соловьев, все же находится с этим в прямой связи: София для него – душа мира, обнимающая его с момента творения. О какой же «софийности» Маргариты можно говорить, если перед нами явление прямо противоположное? Маргарита связана с сатаной, она вызывает его, принадлежит ему, повинуется и соблазняет мастера, толкает на последний, крайний шаг. Да, ее чувство неземное, но явно демоническое. Само появление Маргариты связано с тревогой в душе мастера; ему неприятны желтые цветы, которые «очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто» (с. 554). И сравнение любви с убийцей, молнией и ножом, и тревожность желто-черного контраста, и пассивность мастера, не предлагающего себя Маргарите в качестве законного мужа, ничего от нее не требующего, а только благоговейно принимающего ее волю, оправданны. Цена, которую пришлось заплатить за эту любовь, – высока: Воланд и его царство. Самостоятельно мастер не принимает никаких решений, все решает Маргарита. Он полностью во власти охватившего ее восторга от всесильности дьявола.
      В противовес концепции И. Галинской в образе Маргариты можно скорее усмотреть черты ветхозаветной Лилит – первой жены Адама, настаивавшей на своем главенстве и покинувшей Адама для разрушения и погибели. Вероятно, именно поэтому на балу у Воланда Маргарита пожалела детоубийцу Фриду: ведь Лилит – губительница младенцев, ею пугали непослушных детей. В общем, Маргарита разрушает жизнь мастера, посредством своей воли подчиняя его воле Воланда, в царстве которого они оказываются навсегда связаны.