— А что он может сделать? — пожал плечами гонец. — Сначала, конечно, взбесился, хотел снарядить погоню, но сын отговорил его.

— Почему?

— Сказал, что новый король благоволит к Сазерлендам. И еще: Карл в самом деле пальцем не пошевелит, чтобы расстроить свадьбу, которая может прекратить войну между Ганнами и Сазерлендами. Король хочет мира, что верно, то верно.

— И Эберни согласился? — взвился Эдвард.

— Его пришлось уговаривать, а потом — да, согласился. Одному-то идти на Сазерлендов у него сил не хватит. Так что вместо этого он направил протест в парламент Шотландии. И королю тоже. Так подсказал ему молодой лорд.

Эдвард едва сдерживал ярость. Мало того, что невеста сбежала от него у самого алтаря, так теперь еще ославят перед парламентом!.. Подумать только!

— Карл будет на стороне Сазерленда, — пробормотал он.

Взгляд Эдварда выхватил из полумрака в дальнем углу комнаты темную фигуру. Наемник, полушотландец-полуангличанин, что появился у его ворот года два тому назад; редкостный урод с голосом, напоминающим скрежет железа по камню, и странным, почти маниакальным огнем в желтых, как у рыси, глазах. При этом в нем было нечто притягательное, какая-то непонятная сила: женщины сходили по нему с ума.

Фостер ненавидел Патрика Сазерленда; почему — Эдвард не знал, да это его и не волновало. Важно, что сам он испытывал к наследнику Бринэйра сходное чувство. Вместе с Фостером они придумали подробный план, как рассорить Ганнов с Сазерлендами, и вот уже два года план успешно работал, но потом вернулся из Европы Патрик Сазерленд, и с тех пор все пошло наперекосяк.

Медленно пройдя мимо Горди и точно не заметив его, Фостер оказался посреди комнаты.

— Гэвин Ганн прав. Король не обидит Сазерленда. Сазерленды воевали за его отца, а такое Карл не забывает. Придется тебе брать дело в свои руки.

— Как это? — огрызнулся Синклер. Признавать собственную беспомощность он терпеть не мог, а Фостер был из тех, кто вечно норовит напомнить о чужой слабости.

— Еще пара набегов, — продолжал Фостер, — и Эберни будет вынужден что-нибудь предпринять, чтобы не лишиться уважения своего клана. А мы пока что должны разведать, где прячут младшую сестру. Судя по твоим словам, Марсали пойдет на все, чтобы защитить ее. Эдвард круто обернулся к гонцу:

— Ты точно что-то разнюхал. Они нашли Сесили?

— И следа ее не нашли, — покачал головою тот. — Брат сам рыскал повсюду, и тоже без толку.

Эдвард снова выругался. Если девчонку держат в Бринэйре, нет ни малейших шансов выкрасть ее: замок хорошо укреплен, без пушек его не взять.

— А Гэвин? — спросил Фостер. — Он ведь, кажется, когда-то дружил с молодым Сазерлендом? Разве не может быть, что он сейчас останавливает отца, потому что до сих пор сохраняет к нему дружеские чувства?

Эдвард остановился как вкопанный.

— И разве не может быть, — продолжал Фостер, — что на след младшей сестры он не напал только потому, что не хочет ее искать?

Мысли Эдварда закружились бешеным вихрем. Гэвин? Насколько он знал Гэвина, этот сопляк вряд ли решился бы предать отца. Нет, это невозможно. А впрочем…

— Да, так Сазерленду было бы намного проще, — признал он. — Пробраться в Эберни и выкрасть Марсали, если кто-то согласился помочь…

— Вот-вот, — кивнул Фостер.

Эдвард снова впился взглядом в лицо гонца.

— Возвращайся в Эберни и не спускай глаз с Гэвина Ганна. Если он выйдет из замка, следуй за ним как тень.

— Понял, — сказал тот.

— Ступай.

Гонец почтительно склонил голову и вышел. Синклер обернулся к Горди, не сказавшему ни слова за весь разговор.

— Тот новый человек, которого ты нанял, — спросил он, меняя тему, — что ты о нем знаешь?

— Только то, что с мечом он управляться умеет. Говорит, что воевал против Монтроза. Я расспросил его: действительно, назвал по именам командиров, перечислил полки. Я ему поверил, я знаю, чего ему надо. Кроме денег, его ничто не заботит.

— Значит, с Сазерлендами он дела не имел?

— Нет, вряд ли, — отвечал Горди. — Я спрашивал всех тамошних наших: никто его не знает. Один, правда, говорит, что видел его в Эберни, но Руфус уже объяснил мне сам, что забрел туда в поисках работы, а там ему сказали, что в Эберни наемники не нужны.

— Так мы можем доверять ему?

— Пока платим как следует, — пожал плечами Горди.

— Все вы одним миром мазаны, — кисло усмехнулся Эдвард.

— Все, кроме Фостера, — возразил Горди. — У него свой интерес. — И с недоверием покосился на напарника.

Эдвард посмотрел на одного, на другого, снова на Горди. Ясно, они недолюбливают друг друга. Фостер откровенно презирал Горди; тот отвечал подозрением.

— Пожалуй, мы нанесем Ганнам еще один визит, — решил он наконец. — Возьмете с собою новичка. Хочу поглядеть, каков он в деле: он может нам пригодиться.

Фостер и Горди вышли. Эдвард рухнул на стул и залпом осушил кружку вина. Нет, не могут, не должны рухнуть все его столь тщательно выпестованные планы. Сто лет его клан воюет с кланом Сазерлендов; век длится вражда. Но ненависть, которую он сам питал к Патрику Сазерленду, превыше интересов даже собственного клана.

Патрик Сазерленд видел, как он бежал с поля боя, и до сих пор Эдвард помнил, с каким презрением он смотрел на него. Даже теперь, спустя много лет, его все еще жег взгляд этих беспощадных, все понимающих глаз, и, пока эти глаза не закроются навсегда, не знать ему покоя. Смерти Сазерленда он желал так же неистово, как желал заполучить Марсали в свою постель. И он добьется своего во что бы то ни стало.

* * *

Меняя повязки Быстрому Гарри, Марсали тихо ворчала. Она скучала по сестре. Она скучала по Джинни. Она скучала по отцу и брату, по своим зверькам, а больше всего, да поможет ей господь, она скучала по Патрику.

Но ведь он сказал, что вернется? И обещал привезти Тристана с Изольдой. Или они порешили на том, что все-таки о них позаботится Элизабет? Этого Марсали не могла вспомнить, но, во всяком случае, помнила точно, что Патрик обещал вернуться. А прошло уже целых три дня…

Быстрый Гарри глубоко вздохнул. Марсали поняла, что нечаянно дернула бинт, и стала действовать осторожнее.

— Прости, Гарри. Я что-то задумалась.

— Ничего, девушка. Я заметил.

Марсали почувствовала, что неудержимо краснеет. Она не могла избежать вопрошающего взгляда Гарри, не могла не заметить, как он беспокоится. Припарки действовали в полную силу: жар мало-помалу спадал, и боль уже не так мучила Гарри. Недавно он даже попытался встать, и хотя почти сразу же снова рухнул наземь, но сколько-то все же продержался на ногах. Она понимала, что Гарри не находит себе места, что он, так же как и она сама, гадает о том, какую роль отвел ему Патрик в своем замысле.

Ах, как хотелось бы ей рассеять его сомнения, прогнать тревогу — но она и с собственной тревогой справиться не могла! Все в ее душе восставало против данного Патрику обещания. Унизительно было сознавать, что он заставил ее стеречь самое себя.

Хирам ничем помогать ей не старался. Он спал снаружи, у порога, как огромный сторожевой пес, и в хижину заходил, только чтобы принести воды, или дров, или дичи, что подстрелил в лесу, и Марсали никак не могла решить, как к нему относиться: как к ангелу-хранителю или как к тюремщику.

Видимо, как к тюремщику, подумала она, раздражаясь все сильнее. Как устала она от просьб Патрика верить ему, — ведь сам он не верит ей ни на грош; и еще от того, что не знает, чего хочет от него. Порой казалось, она могла бы успокоиться, только растаяв от любви в его объятиях, а через минуту хотела драться с ним, колотить его, пока он не поймет, что с нею надо обращаться как с живым человеком, а не как с вещью, которую можно использовать для своих нужд. Что бы сделала она, войди он сейчас в хижину: поцеловала бы его или ударила? Вероятно, и то, и другое.

Ведро для воды было пусто. Марсали закончила перевязывать Быстрого Гарри, взяла ведро и вышла из хижины. Глоток свежего воздуха был нужен ей не меньше воды. Несмотря на ее честное слово, Хирам все-таки увел куда-то лошадей: конечно, это Патрик велел ему — чтобы не оставлять ей никакой возможности сбежать. Еще, пожалуй, следует быть благодарной, что разрешают пройтись и подышать воздухом, а не сидеть все время в четырех стенах.

Марсали пошла к ручью, что тек в лесу неподалеку от хижины и на полпути встретила Хирама, возвращавшегося с охоты с парой кроликов.

Она тоскливо посмотрела на него:

— Когда вернется Патрик?

Хирам возвел очи горе, видимо, взывая к господу, чтобы Марсали прекратила изводить его одним и тем же вопросом.

— Ладно, — вздохнула она, — ответ я и так знаю. — И через несколько шагов:

— Может, проедемся верхом?

Хирам покосился на нее, колеблясь.

— Пожалуйста, — упрашивала Марсали. — Я ведь обещала Патрику, что не убегу.

Хирам нахмурился:

— А как же Быстрый Гарри?

— Ничего с ним не случится, — заверила Марсали. — Я его перевязала и накормила. Несколько часов я ему не понадоблюсь.

Хирам помолчал еще с минуту, пристально глядя на нее, потом улыбнулся:

— Ладно, если хотите.

— Одна? — с надеждой спросила она.

— Нет, миледи, — ответил великан, добавив поспешно:

— Но не потому, что я вам не верю. Просто Патрик зажарит меня живьем, если с вами что-нибудь стрясется. Места здесь дикие, опасные.

Марсали хотела возразить, что отлично ездит верхом, но вид у Хирама был непреклонный, и она решила не спорить понапрасну.

— Хорошо, будь по-вашему, — послушно кивнула она. — Мне вовсе не хотелось бы видеть, как вас зажарят.

Хирам улыбнулся в ответ, и, к изумлению Марсали, у него на щеке появилась ямочка. Ямочка — у Хирама? На его широкой; топорной физиономии с широким и бесформенным, не один раз переломанным носом? Марсали чуть не хихикнула вслух.

— Ну вот и ладно, девушка, — сказал он, обращаясь к ней, по горскому обыкновению, уже как к давней знакомой. — А то ты все злилась на меня.

— Я на Патрика злилась, — ответила Марсали, — но, как на грех, его здесь не было, а ты был.

— Так я постараюсь не попадаться тебе на глаза, когда он появится, — усмехнулся Хирам.

— Мудрое решение, — кивнула Марсали.

— Да уж. Но, знаешь, когда Патрик что-нибудь делает, то хорошо понимает зачем.

Господи, как она устала слышать это!

— Просто он никогда не трудится объяснить.

Хирам перестал улыбаться и нахмурился:

— Так уж он привык.

— Мне нет дела до его привычек.

— Да, он — человек тяжелый, — вздохнул Хирам. — Зато надежный. А надежность — редкая в людях добродетель. Как, впрочем, и жалость, хотя иногда проявлять жалость не слишком разумно.

Тем временем они дошли до ручья, и Марсали зачерпнула полное ведро воды. Она вполне могла бы донести его до дома, но Хирам не позволил.

На обратном пути к хижине она спросила:

— Как это — неразумно жалеть?

Хирам долго молчал, будто не зная, отвечать или нет, и наконец решился:

— Патрик не разрешал грабить деревни и насиловать женщин, хотя так поступали все. И никогда не убивал врага, если тот просил пощады.

Ни то ни другое не казалось Марсали верхом добродетели. Так следовало поступать любому честному человеку; однако она не стала возражать, потому что не хотела прерывать столь необычные для Хирама речи.

— Война меняет людей, — продолжал он, — а вот Патрика она не изменила.

— Правда? — усомнилась Марсали. — Он что, всегда был таким упрямым? Таким надменным? Странно, я помню его совсем другим. И не припомню, чтобы раньше он брал женщин в заложницы и удерживал против их воли.

Хирам поморщился, как от боли, и уставился на свои ноги, не желая отвечать. К своему стыду, Марсали злорадствовала — правда, всего минуту.

— Он не привык объяснять свои поступки, — промямлил Хирам.

— Разумеется, — язвительно отозвалась Марсали.

— Но ничего плохого он не хочет.

Как видно, Хирам не уступал в упрямстве Патрику — особенно когда она посмела усомниться в добродетелях человека, которого он ставил на второе место после господа бога, подумала Марсали. Другой раз надо попробовать быть милой и кроткой; так можно узнать еще что-нибудь полезное.

Они занесли в хижину воду и кроликов, и Хирам повел ее сквозь подлесок к маленькой сухой пещере. Там было устроено подобие стойла и жевали овес два коня. Марсали удивилась, что ее сюда привели, и это не укрылось от Хирама.

Он понимающе улыбнулся:

— Я не прятал их от тебя, девушка. Патрик сказал, ты дала ему слово.

— А зачем вообще прятать коней? — продолжала недоумевать Марсали.

— Быстрый Гарри сам нашел это место. Может статься, и кто другой набредет, и я не хочу, чтобы этот кто-то нашел наших коней. Потому я и огня днем не разводил.

Марсали стало стыдно, но на душе у нее полегчало. Патрик поверил ее слову. Патрик ей верит, пусть хоть самую малость. Почему же Хирам раньше ничего не сказал? Верно, как и его хозяин, полагает, что чем меньше говорить, тем лучше…

Молча она смотрела, как Хирам седлает коней, потом позволила ему помочь ей сесть в седло, и они выехали из пещеры. Хирам намеренно ехал следом за ней, не показываясь ей на глаза, и она оценила эту малую толику свободы. Или просто он не хотел больше отвечать на вопросы? Марсали придержала своего коня, подождала, пока Хирам окажется рядом с ней.

— Патрик рассказывал, ты спас ему жизнь.

— Скорее, он спас мою, — твердо ответил великан.

— Где вы воевали вместе?

— В Шотландии, Ирландии, Франции, Пруссии.

— Откуда у Патрика на лице шрам?

— Подарок одного ублюдка-англичанина. Но Патрик в долгу не остался, — с видимым удовольствием сказал Хирам, пробурчав себе под нос что-то вроде: «Убить его, недоноска, мало».

— Как это было? — спросила Марсали.

— Не стоит вспоминать. Прибавим ходу, миледи? — Хирам нечасто называл ее «миледи», и она уже усвоила, что после этого слова разговор вскоре заканчивается.

Оставалось лишь усмехнуться:

— Да, можно.

Марсали ударила пятками в бока застоявшемуся коню, и тот послушно перешел с шага сначала на рысь, а затем, набирая скорость, — на галоп. Она чувствовала, как мощно сокращаются под атласной шкурой мышцы животного, слышала собственный смех: ее заносило на поворотах, когда конь лавировал между деревьями. Хирам держался слева от нее, не догоняя, но и не отставая, готовый удержать ее от любого безрассудства.

А она скакала очертя голову, и это было чудесно, и она знала, что ей так хорошо, потому что Патрик принял всерьез ее обещание, потому что все сказанное Хирамом означало, что Патрик по-прежнему достойнейший из людей, пусть даже он скуп на слова и не способен к безоглядной откровенности. Быть может, потом, когда поймет, что может всецело доверять ей, когда бремя стольких жизней перестанет давить ему на плечи, он переменится?

Она еще раз пришпорила коня, и тот полетел стрелой, вырвавшись из-за деревьев на простор открытой долины, ведущей к дальним горам. За спиной что-то крикнул Хирам; Марсали оглянулась и через плечо увидела, как он указывает куда-то, а потом заметила впереди двух всадников, спускавшихся с перевала им навстречу.

Тут ее конь чего-то испугался, попятился, прянул в сторону, и Марсали, не успев отвести взгляда от всадников, потеряла равновесие и вылетела из неудобного дамского седла.

Она понимала, что падает, и пыталась удержаться, но тщетно; ударилась оземь, и перед глазами все стало черно.