Правила запрещали все. Разговоры между заключенными. Взгляд, который мог быть расценен как неуважительный, минутную задержку в работе на лесоповале. У британцев были весьма изощренные наказания, включавшие яму с водой. Туда погружали провинившегося и оставляли на несколько дней. Если человек засыпал, то он тонул. После такого наказания, я очень ослабевал и спотыкался, когда мы таскали бревна. Охранник начал избивать меня дубинкой, а Терренс набросился на него. Получилось так, что он убил охранника.
Не имело значения, что это произошло случайно. Терренс был обвинен в убийстве и приговорен к смерти. Они забили его плетьми до смерти. Каждое утро в течение трех дней они тащили его к позорному столбу, а всех нас заставляли смотреть. Каждое утро он получал сотню ударов, а потом его тащили в темный подвал, где его раны загнаивались, а на следующее утро они опять вскрывались. Он умер на третий день.
— Боже мой, — прошептала Мередит.
— Тогда, милая Мередит, — жестко сказал он, — я решил, что нет никакого “Боже”.
— Квинн… — больше она ничего не могла произнести. Ужас был слишком велик, а в глазах Квинна стоял ад.
— Но это еще не все, Мередит, — продолжал он ровным невыразительным голосом. — Тогда мне хотелось умереть, но что-то, — может быть, последние слова Терренса, — остановили меня. Я жил ради него, чтобы убежать, так как я мечтал об этом все эти годы. И у меня получилось, с помощью моей семьи и детектива, которого они наняли. Он отправил отцу письмо, в котором сообщал, что разыскал меня и скоро сможет помочь мне бежать. Отец и старший брат оставались в Новом Орлеане, и, даже когда разразилась эпидемия оспы, они не уехали. Бретта они отправили вверх по реке. Но сами хотели остаться, чтобы встретить меня, когда я вернусь домой, и оба заразились оспой. Они оба умерли за неделю до того, как я прибыл в Новый Орлеан. Как и Терренс, они умерли из-за меня. Почти как Кэм. — Его голос проникал в самое сердце Мередит, в каждый уголок ее души.
Он взглянул на ее потрясенное лицо, и ему страстно хотелось обнять ее, но рассказ, казалось, заморозил его. Один уголок его губ приподнялся.
— Я не допущу, чтобы ты оказалась следующей жертвой, Мередит.
— А разве я еще не жертва? — тихо спросила она. — Тебе уже принадлежит мое сердце. А без него в этом теле мало что остается.
Ее слова проникли в сердце Квинна, как кинжал. Он поднял руку и беспомощно уронил ее.
— Я не буду рисковать, — сказал он просто.
— Черт тебя возьми, — вдруг сказала Мередит, и выразительность ее тона заставила Квинна снова посмотреть на нее. — У тебя нет никакого права решать за других, — сказала она.
— У меня есть это право, — закричал он в ответ с гневом и отчаянием.
— Глупый осел, — сказала Мередит. Она отвернулась к потайной двери в стене, не желая, чтобы он видел ее слезы, перешагнула через порог и захлопнула дверь за собой, оставив его в изумлении глядеть на стену.
— Ты действительно осел, — раздался хриплый голос с кровати, где лежал Кэм. Квинн резко обернулся и увидел, что Кэм пытается подняться, а его тело, впервые за несколько дней, не покрыто капельками пота.
— Не вмешивайся, Кэм, — предупредил Квинн, но его голос звучал не так холодно, как ему бы хотелось. На самом деле он был очень рад видеть дерзкое выражение в глазах Кэма.
— Кэп, она имеет право знать, — и Кэм тяжело вздохнул. — Вы не можете защитить всех, особенно если они не хотят, чтобы их защищали.
— Достаточно. Я сам принял решение, кэп, поехать за вами. Вы за меня не решали. Вы ведь даже приказывали мне не ездить.
Взгляд Квинна стал тяжелым.
— Не очень-то старательно ты выполняешь приказы, да? — Да. И не надейтесь, что когда-нибудь буду. Это тоже часть свободы, которую вы мне дали. Так что теперь не жалуйтесь.
— Не отпускайте ее, кэп.
Эта мысль удивила Квинна. Они никогда не вмешивались в частную жизнь друг друга. Он взглянул на Кэма, и что-то в его душе просветлело. Кэм будет жить. Может быть проклятие оставило его. Но тут же он опять вспомнил изувеченное тело Терренса. Если что-нибудь случится с Мередит…
Кэм видел, как в глазах Квинна мелькнула и погасла надежда. Он повернулся к стене и закрыл глаза, но сначала сказал свое последнее слово.
Днем пришла Дафна.
Мередит открыла дверь, Дафна вышла из тоннеля и сразу подошла к Кэму. Квинн, сидевший за столиком с книгой в руках, отвернулся от встретившихся влюбленных. Его подбородок напрягся, а на щеке заиграл мускул.
А Мередит с неприкрытой завистью смотрела на Кэма и Дафну.
Дафна встала на колени у кровати Кэма, она казалась такой маленькой и тоненькой рядом с ним, и, когда их руки встретились, Мередит подумала, что никогда не видела такой нежной встречи. Она удивленно раздумывала над тем, как много любви может выразить один взгляд, одно прикосновение.
Сердце Мередит заныло, но еще больший укол боли она испытала, когда взглянула на Квинна, который с непроницаемым лицом следил за пауком, плетущим паутину в углу комнаты.
Мередит подошла к Квинну и положила руку на рукав белой рубашки, которую нашла для него Софи.
— Давай выйдем в тоннель, — сказала она. Он начал отказываться.
— Ну пожалуйста, Квинн. Им надо побыть вдвоем. Квинн обернулся и посмотрел на тех двоих. Они ни на что не обращали внимания, но он понял, что ему надо выйти, если не для них, так для своего успокоения. Быть рядом с парочкой влюбленных было слишком мучительно. Он кивнул, вышел вслед за Мередит и осторожно закрыл за собой дверь, оставив немного света, чтобы не стоять в полной темноте.
— Квинн… — это слово прозвучало как мольба, как признание в любви.
Это оказалось последней каплей. Со стоном Квинн склонил голову, и впился с безнадежной страстью в губы Мередит.
И ее губы ответили ему, такие же ненасытные, как его собственные. Она подалась к нему всем телом, пытаясь убедить его, что они — одно целое. Как Кэм и Дафна. Вместе они были сильны.
Сердце Мередит громко стучало, ее язык проник в рот Квинна, словно успокаивая его, пока она не услышала сладостный стон, который он с трудом сдерживал в своей груди, и не почувствовала жар его мужского естества, когда их тела крепко прижались друг к другу.
Его губы, голодные страстные губы двигались от ее губ к шее, а потом вверх по щеке. Как горячие угли, они оставляли огненные дорожки на своем пути, и Мередит стало казаться, что пламя поглотит ее всю.
Потом его руки обхватили ее и крепко прижали, словно жизнь обоих зависела от силы объятия.
— Боже мой, Мередит, — прошептал он.
И губы его, раньше грубые и жестокие, опять стали теперь мягкими, печальными, исследуя каждый изгиб ее лица и шеи. Мередит чувствовала, как он дрожит, и все ее тело затрепетало, отвечая на борьбу, происходящую в его теле.
Она взглянула в полубезумные от яростного желания глаза.
— Я не отпущу тебя, — прошептала она, — никогда не отпущу.
Его глаза закрылись, и раздался еще один стон, но это был стон не плотского желания, но резкой животной боли, он оттолкнул ее из своих объятий и, отвернувшись, вбежал потайную комнату, оставив ее стоять в коридоре, одинокую и испуганную.
ГЛАВА 28
Следующие два дня Дафна провела рядом с Кэмом. Для Квинна и без того маленькая комнатка превратилась в сущий ад. Любовь и нежность стали ощутимы и наполняли комнату, так что Квинн не знал, куда деваться. Тихо произносились слова любви и ласки, а он слышал каждое из них и каждое, словно гвоздь, впивалось ему в сердце.
Ему было грустно. Хотя он был рад за Кэма и испытывал большое облегчение оттого, что он поправляется, все же, когда он видел нежные поцелуи, ему хотелось крушить все вокруг. Он постоянно обнаруживал, что его кулаки крепко стиснуты, — он с трудом сдерживал это желание.
Уйдя из комнаты два дня назад, Мередит больше не появлялась, и он жалел, что не может хоть на секунду увидеть ее. Он видел, как Дафна и Кэм крепко держатся за руки, и его душа изнывала от невозможности коснуться золотистого локона, мягкой щеки, приоткрытого для поцелуя рта.
Он начинал ходить по маленькой комнате, жалея, что не может ее покинуть, но ведь он и так поставил Софи в слишком опасное положение. Согласно ее словам, за его поимку объявлено крупное вознаграждение, а ведь в Каире его хорошо знали в лицо.
Квинн думал, что в тюрьме хорошо научился скрывать свое нетерпение и беспокойство. Но сейчас он осознал, что дисциплина и выдержка, которым он научился в последние годы, проведенные в Австралии, пришли не сами по себе, а в результате крайнего напряжения всех сил. Тогда ему приходилось встречаться со смертью. Сейчас он даже пожалел, что у него нет мотыги, которую он так ненавидел. Он искал что-нибудь, помимо образа Мередит, за что можно было бы ухватиться. Прелестная Мередит…
Софи принесла ему книги, но его глаза не могли, не хотели сосредоточиться на буквах. Да и как они могли, если он каждую секунду ждал, что откроется часть стены, он поднимет глаза и увидит ее?
Как он сможет теперь жить без нее? Только встретив Мередит, он понял, как пуста была его жизнь, как мертвы были все его чувства, каким бесцветным, черно-белым было все вокруг него. Она оживила весь мир, наполнила его жизнью, дыханием, красотой, а сейчас, в этой комнате, краски этого мира опять начали вянуть.
Через день доктор сказал, что Кэм достаточно окреп и может двигаться, и они начали строить планы. По словам Софи, Каир был крепко заперт. На каждой дороге были патрули из полицейских и добровольцев. Каждая лодка, даже самая маленькая, тщательно обыскивалась.
Награда в пять тысяч долларов, объявленная Ивансом за Лизу и Квинна, и чуть меньшая сумма за Кэма были очень привлекательны, и охотники за сокровищами из нескольких штатов съехались в маленький речной городок.
Квинн, прежде чем отправиться на Запад, хотел проводить Мередит и Лизу в Канаду. Он понимал, что его присутствие будет подвергать их опасности, но скорее согласился бы отрезать себе ногу, чем ехать, не удостоверившись, что у них все в порядке. Он хотел сам отвезти женщин. Он не хотел признаваться себе, что ему требуется больше, чем уверенность в их безопасности, что ему невыносима мысль расстаться с Мередит. Вместо этого он говорил себе, что это его обязанность перед Мередит — убедиться в том, что Лиза, наконец, обрела истинную свободу. Он же дал ей слово!
Постепенно у него составился план. Он рассказал Софи о другом участнике Подпольной железной дороги в Каире — антикваре Девисе, который продавал ему картины Мередит. Квинн особо подчеркнул, что от него требовалось, и передал с ней особый чертеж для Девиса. Он предполагал, что его затея была единственным возможным способом покинуть Каир.
И он все время спрашивал про Мередит. Он, не задумываясь, задавал этот вопрос. Честно говоря, если бы он подумал, то ни за что бы не спросил.
Софи неодобрительно посмотрела на него.
— Она выглядит так же плохо, как и вы, — сказала она укоризненно, не добавляя, что именно она посоветовала Мередит некоторое время не появляться. “Разлука, — сказала она Мередит, — иногда делает удивительные вещи, например, заставляет мужчину почувствовать, как сильно ему недостает женщины, которую он любит”. Увидев изумленное лицо Квинна, Софи решила, что ее уловка сработала. Она почувствовала даже симпатию к этому упрямому игроку, чье неприступное высокомерие сейчас в осколках лежало на грязном полу.
— Если Девис управится вовремя, — сказал он, помолчав немного, чтобы переварить услышанное, — послезавтра мы сможем уехать. Можете вы все подготовить к этому времени?
— Конечно, — ответила она, вздрогнув. — Но вы уверены, что хотите этого? Там будет еще хуже, чем в кабриолете.
Он неожиданно улыбнулся улыбкой прежнего Квинна Девро, улыбкой, полной насмешки и дьявольского шарма.
— Судя по вашему лицу, вы уверены, что я заслуживаю подобного наказания.
— Да, вы хорошо меня понимаете, Квинн, — сказала она с любовью в голосе. — Но я никогда не считала вас глупцом. — Она помолчала и добавила: — И трусом тоже не считала.
Он замер, улыбка медленно угасла на его лице.
— Не вмешивайтесь, Софи, — сказал он резко, — вы ничего об этом не знаете.
— Нет, знаю, — сказала она и увидела, как на его щеке задергался мускул. — Она ничего не говорила мне, — сказала Софи, — да ей и не нужно было.
— Тогда…
— Мы немного похожи, вы и я, — сказала Софи, — мы стремимся держаться подальше от людей, от привязанностей. Я знаю, почему я это делаю, и, думаю, что знаю, почему это делаете вы. По крайней мере, некоторые причины. — Софи снова помолчала. — Вы говорите, что это ради ее же блага, но похоже, что это не так. Это ради вашего блага. Иначе вы предоставили бы ей самой решать. Софи пошла прочь, но обернулась.
— Я привыкла к одиночеству, Квинн, но вам не надо привыкать. Мередит любит вас. А вы любите ее. Не губите ее жизнь во имя благородной идеи, что вы якобы спасаете ее от себя. Потому что это не благородно, а эгоистично и трусливо.
Она вышла из комнаты, оставив изумленного Квинна в молчании.
— Она права, — признал Кэм. Его голос звучал глухо. Квинн резко повернулся к нему.
— Ты чуть не умер из-за меня!
— Ты же видишь, что я жив, — спокойно сказал Кэм. — Не так-то легко было удержать меня в той реке.
— Еще не все окончилось! — ответ Квинна был полон гнева, о чем Квинн немедленно пожалел, увидев, как побледнела Дафна.
— А когда кончится? — тихо спросил Кэм. — Вы не можете брать ответственность за всех и всегда.
Квинн сжал губы.
— Я этого и не делаю, черт возьми!
— Неужели? — прошептал Кэм. — Я пошел за вами не из-за вас, а из-за себя. Я слышал, о чем вы рассказывали Мередит. Я думаю, ваш друг тоже действовал для себя. Вы не можете повелевать другими людьми. И вы, черт вас возьми, не можете им указывать, что для них хорошо!
Квинн смотрел на него, не отрываясь. Каждый из его друзей, включая эту мадам и человека, которого он считал таким же суровым, как и он сам, превратились в проповедников.
Озадаченный, он вернулся к своей книге. Он читал ее два дня и не продвинулся дальше первого абзаца. Он сомневался, что сегодня ему удастся продвинуться дальше.
На следующий день прибыли гробы. Повозка, которая привезла их, заехала в конюшню, и ворота за ней закрылись. После того, как лошадь вывели из стойла, где был люк, Квинн вылез из комнаты, чтобы осмотреть эти ящики.
Искусная работа мистера Девиса была хорошо видна. В дереве были сделаны прорези, позволявшие воздуху проникать внутрь. Но только при внимательном осмотре можно понять, что эти щели не есть результат неумелой работы.
Кроме того, гробы были немного больше обычных размеров, но немногие это заметят. Дополнительное пространство предназначалось для мехов с водой и сухарей. Для движения оставалось совсем мало места.
Вспоминая панику, которая охватила его в тайнике кабриолета у Батлера, Квинн с ненавистью смотрел на гробы. Это путешествие будет хуже, намного хуже, потому что он будет один. Но другого пути не было.
Софи договорилась с владельцем катера, активным членом Подпольной дороги, о перевозке гробов, семьи в трауре и служанки. Миновав все посты, они смогут выбраться и прекратить маскарад в маленькой сельскохозяйственной общине, священник которой тоже помогал Дороге… Оттуда их будут переправлять от станции к станции через Индиану в Орбелин, штат Огайо, и через озеро Эри в Канаду.
Довольный тем, что все в порядке, Квинн спустился обратно в потайную комнату и закрыл за собой дверь. Он знал, что на пол под ним настелят солому и опять поставят лошадь. И опять ничто не будет указывать на то, что внизу есть комната.
Теперь Квинн поделился с Кэмом своими планами, он не хотел делать этого раньше, пока не будут сделаны все приготовления. Он прибавил, что Кэм с Дафной, если хотят, могут поехать своим путем. Хотя за Кэма и было объявлено небольшое вознаграждение, все же оно было недостаточным, чтобы охотники за наградой долго за ним гонялись. Власти, очевидно, были уверены, что Кэм лишь исполнял приказы Квинна, а Квинн был единственным, кого они хотели арестовать.
— Нет, — ответил Кэм, — мы поедем с вами.
Квинн повернулся к Дафне — ее пальцы были тесно сплетены с пальцами Кэма; она кивнула.
Квинн коротко кивнул им в ответ. Он все еще не мог отделаться от мысли, что приносит несчастье. Но он понимал, что Кэма ему переубедить не удастся, Кэм был настроен очень решительно.
Когда ночью открылась дверь в секретную комнату, то появилась Мередит, нагруженная продуктами. За ней вошла Лиза, настороженно переводя взгляд с Мередит на Квинна и обратно. Квинн, не отрываясь, смотрел на Мередит. Ее глаза сияли чуть ярче, губы были озабоченно сжаты, и у Квинна замерло сердце. Путь к свободе будет очень опасным, и ему хотелось успокоить ее, заключить в объятия и крепко сжать. Когда он заметил, что она чувствует себя не очень уверенно, то подошел к ней, взял поднос из ее рук и поставил его на стол. Потом он раскрыл объятия, и она шагнула в них.
“Как домой”, — подумала Мередит, закрывая глаза и отдаваясь чувству принадлежности, защищенности, любви. Дом был там, где был Квинн, где он раскрывал для нее объятия и сердце. Она не стала беспокоиться о завтрашнем дне. Завтрашний день сам о себе позаботится.
Когда они ели, за столом было тихо. Лиза чувствовала себя немного лишней, но Мередит настояла, чтобы она ела с ними. Следующие несколько недель они проведут вместе, и этот ужин был началом, первым шагом к череде многих шагов. Но сразу после еды сестра Мередит извинилась и ушла, сославшись на усталость.
Квинн посмотрел ей вслед. Софи перекрасила волосы Лизы в рыжеватый цвет, и Лиза с Мередит стали, как никогда, похожими. Лиза была красивой женщиной, уравновешенной, но в то же время выделяющейся какой-то заметной печалью, вызывавшей в мужчинах желание защитить ее. С другой стороны, Мередит была упрямой, уверенной, непреклонной, отчаянной, безрассудной, в ее золотистых глазах часто светился вызов, прямота, а рот был иногда дразнящим, иногда зовущим.
Но он не отклонился, когда она прислонилась к нему и стала гладить его руку, спуская курок всех потребностей и изысканных чувств, от которых он так долго пытался удержаться. Он подумал о гробе над головой, который ждал его завтра, но от этого его желание только усилилось.
Конечно, какое могло быть уединение, когда Кэм и Дафна находились в той же комнате, чему Квинн был отчасти рад, и от чего в то же время очень страдал. Квинн не знал, как долго обнимал Мередит, прежде чем ее дыхание стало ровным; он понял, что она уснула. Он положил Мередит на кровать, а сам лег рядом. На соседней кровати спали Дафна и Кэм.
Вот и все, что они могли позволить себе этой ночью.
Квинн подумал о том, может ли что-нибудь сравниться с тем чувством, которое испытываешь, слыша, как заколачивают над тобой крышку твоего собственного гроба.
Он пытался как-нибудь приготовиться к этому, но память продолжала возвращаться к другим тесным местам, где ему довелось побывать, — клетка на корабле, который вез их в Австралию, яма с водой и другие такие же мучительные тесные помещения.
Каждый удар молотка вызывал новое воспоминание, и ему пришлось сдерживать себя, чтобы не заколотить в крышку гроба и не потребовать, чтобы его освободили. Это единственный способ выбраться из Каира, повторял он себе. Выбора нет!
От соглядатаев Софи он знал, что при обысках по привычке открывали ящики, тюки и бочонки. Он рискнул понадеяться, что предрассудки и страх удержат обыскивающих от вскрытия гробов. Еще он надеялся, что никто не заподозрит двух сестер в трауре, одна из которых была блондинкой, а другая — рыжей. Лиза сказала, что Маршалл Иване и не подозревал, что у нее есть родственники, а Мередит никто не смог бы опознать на ферме Иванса.
Квинн, как мог, постарался застраховаться от глупых случайностей. Но все же держал под рукой пистолет, который дала ему Софи. Другой такой же был и у Кэма.
Но, черт возьми, следующие часы будут просто мучением!
Крышку прибили, и Квинн почувствовал себя полностью отрезанным от мира, хотя понимал, конечно, что сможет при необходимости вырваться. Большинство гвоздей, скреплявших гроб, были только шляпками, посаженными на клей. Только шесть из них держали крышку, чтобы вся конструкция не рассыпалась невзначай.
Он почувствовал, как гроб подняли и погрузили на повозку, которая доставит их к причалу. Всю бесконечную, как ему показалось, дорогу его трясло и подбрасывало в гробу. Наконец повозка остановилась, и Квинн напрягся, почувствовав, как гроб опять поднимают, на сей раз, похоже, люди, которые и не подозревают о живой начинке. Он попытался успокоиться, но, когда гроб поставили на палубу, чувствовал себя совершенно разбитым. И в то же время он был рад, что, в конце концов, оказался на катере. Он услышал голоса, грубые и злые, а затем наступила тишина.
Квинн старался успокоить бешено стучащее сердце. Закрой глаза, твердил он себе, потому что держать их открытыми, значило видеть тьму, над которой он был не властен. Странно, что только зажмурившись, он чувствовал, что может держать себя в руках. Он ждал, что его атакуют кошмары, но ничего такого не случилось. Вместо этого он увидел Мередит — маленькой девочкой она взмывала в небо на качелях, а потом — взрослой женщиной с нелепой прической на “Лаки Леди”. Была Мередит, обрамленная радугой, подозрительный, но и полный страсти взгляд Мередит, когда они впервые поцеловались. А потом появилась Мередит, какой она была на борту “Звезды Огайо”, — золотистые волосы разметаны по подушке, руки протянуты к нему.
Он опять почувствовал движение — катер отходил от причала. Получилось!
Квинн улыбнулся. Он знал, что Мередит убедит всех; их тщательно подготовленный обман — сама реальность. Она может сделать что угодно, быть кем угодно — глупышкой, дамой, лакеем, художником, вдовой. Возлюбленной.
Возлюбленная!
Как хорошо было чувствовать ее вчера в своих объятиях! Словно она всегда должна быть там. Образы Мередит проносились перед его внутренним взором, сменяя друг друга, вытесняя кошмары, которые так долго его не отпускали. С чем-то, близким к изумлению, он понял, что яркие, счастливые воспоминания смыли горечь из его памяти.
— Они, должно быть, проскользнули мимо вас, — бушевал Тэд Кэррол.
Шериф с явным недружелюбием смотрел на братьев Кэррол. Он был уже сыт ими по горло, сыт их проклятыми требованиями и угрозами.
— Я выполнил свой долг, черт побери, — сказал он, — я обыскал каждый тюк, который прошел мимо меня через Каир, и только зря потерял время. Я больше не собираюсь задерживать движение по реке ради вас.
— Ваша работа — ловить беглых рабов и воров.
— Я сделал все, что мог! Они, наверное, тогда утонули. Вы же говорили, что один из них ранен.
— Тогда где же девчонка? Шериф пожал плечами.
— Разрази меня гром, если я еще буду помогать вам зарабатывать эти вонючие деньги.
Тэд Кэррол, одна рука которого была на перевязи, смотрел на одного из добровольцев.
— Вы уверены, что все обыскали?
Шериф повернулся к своим людям. Они кивнули. Один из них на всякий случай добавил.
— Каждую чертову коробку и сумку, кроме гробов, конечно.
— Гробов? — повторил шериф.
— Да, вдова сказала, что ее отец и муж умерли от лихорадки. Будь я проклят, я и не собирался их открывать. Ниже по Миссисипи началась холера…
— Вдова? А как она выглядела? — спросил Тэд Кэррол.
— Ничего похожего на ваше описание. Она была блондинкой. А ее сестра рыжая.
— Куда они поехали?
— Они назвали маленький порт в пятидесяти милях отсюда, а затем на похороны в Индианаполис.
— Дурак, — сказал Джон Кэррол, — ты когда-нибудь слышал, чтобы кого-нибудь везли хоронить так долго?
Шериф выпрямился. Доброволец выпрямился.
— Если бы это были мой папа и жена, я бы и сам повез. Шериф неодобрительно смотрел на него.
— А вдовушка — хорошенькая.
Смущенное лицо добровольца было ответом. Но он не сдавался.
— Она совсем не походит на ваше описание. Вы говорили — черные волосы.
— Вы знаете, что волосы можно покрасить? — спросил Джон Кэррол.
— Но они были сестрами, — защищался мужчина. — Про сестер вы ничего не говорили.
— Эти женщины могли принадлежать Подпольной дороге, — вслух размышлял Тэд Кэррол. — А в гробах — девчонка и Девро.
— Хватаетесь за соломинку, — сказал шериф. — А теперь убирайтесь отсюда.
Кэрролы посмотрели друг на друга. В выслеживании беглецов им не было равных. У обоих было на них шестое чувство, и сейчас они знали, как ускользнула их добыча. И куда. Джон молча кивнул Тэду, и они, выйдя из конторы шерифа, направились к конюшне.
— Ставлю последний доллар, что они поедут в Канаду, — сказал Тэд.
— Озеро Эри!
— И Оберлин, держу пари. В рассадник любителей вонючих рабов.
— Если мы сможем их выследить… Тэд посмотрел на свою руку.
— Награда за Девро, живого или мертвого.
— И еще эта женщина… Десять тысяч долларов, — ухмыльнулся Тэд, — и ни с кем не делиться.
— И утешение, — прибавил Джон. Они почти бежали к конюшне, чтобы забрать своих лошадей.
Квинн наполучал ушибов и синяков, пока гроб везли, перегружали и туда-сюда наклоняли. Он не знал, как долго был замурован в чертовом ящике, когда раздался скрип какого-то инструмента по дереву и крышку открыли. Он сел, глаза медленно привыкали к свету, а в соседнем гробу сидел и жмурился Кэм. Все три женщины — Мередит и Лиза по-прежнему в трауре, а Дафна в одежде горничной — озабоченно смотрели на них.
Над Квинном стоял человек в черном, и его морщинистое лицо освещалось улыбкой.
— Я почти тридцать лет служу Господу, но поднять мертвых мне удалось впервые, — сказал он с усмешкой.
Квинн пытался пошевелиться, но ноги у него затекли. Мередит наклонилась и стала их растирать, а Дафна стала растирать ноги Кэма. Через несколько минут ноги Квинна вполне ожили, и даже более того, — волны жара пробегали там, где Мередит проводила своими руками.
— Мне не хочется вас торопить, — сказал человек в черном, — но, думаю, будет лучше, если вы отправитесь как можно быстрее. Мы уже слышали о поисках в Каире, да и здесь уже расспрашивают. Мой сын отведет вас до следующей станции. Квинн кивнул.
— Спасибо вам.
— Это я должен благодарить вас. Вчера из Каира прибыло письмо, в котором меня просили ждать вас. До меня уже доходили слухи о человеке на реке… Сколько работы вы сделали!
Квинн покраснел.
— Не больше, чем другие, — ему было неловко выслушивать благодарности, которые были ему не нужны, потому что он думал, что не заслужил их.
Священник просто кивнул. Квинн оглянулся. Они находились позади маленькой церкви, среди деревьев, у небольшою кладбища. Он предположил, что гробы будут захоронены здесь. Как только он поднялся, священник провел всех в дом, примыкавший к церкви, и подвел их к столу с едой.
— Поешьте, пожалуйста, а я пока позову своего сына. Квинну не нужно было повторного приглашения. Хотя у него в гробу были и вода и еда, он не ел и не пил, опасаясь последующих физиологических реакций.
Через час священник появился с юношей лет шестнадцати-семнадцати. Каждому члену маленькой экспедиции был выдан сверток, содержащий два одеяла, сухари, сыр, копченое мясо и флягу. Квинн, занявший денег у Софи после того, как обнаружил, что его собственные деньги размокли в реке, спросил про лошадей. Священник покачал головой. Был только его собственный конь, в котором он нуждался, чтобы объезжать приход, и ни у кого из паствы не было лишних лошадей. Кроме того, покупка пяти лошадей может вызвать подозрения, добавил он. Может быть, при продвижении на Север им удастся покупать по одной лошади. Квинн поморщился. Давно он не путешествовал на долгие расстояния пешком. Но потом он посмотрел на Мередит и решил, что стоит отправиться в долгое путешествие. Потому что он будет с ней. До Канады.
К концу третьего дня у всех на ногах были мозоли. Они переходили от одного проводника к другому, от одного потайного места к следующему. Шериф Каира явно телеграфировал во все окрестные штаты описание внешности Квинна, Лизы и Кэма, и их проводники говорили, что их ищут полицейские и охотники за наградами. Они путешествовали в основном по ночам, а днем обычно спали. Один день им пришлось провести в лесу, зато два других они скоротали на станциях Подпольной железной дороги. В одном доме их проводили на чердак; в другом — в копну соломы, где было скрыто убежище со стенами из жердей. На четвертый день им удалось купить двух лошадей, и женщины дальше ехали верхом: Мередит с Лизой — на одной лошади, Дафна — на другой.
Путь в Оберлин был длиной почти в четыреста миль, и, когда они отдыхали, Мередит так уставала, что всех ее сил хватало лишь на то, чтобы упасть на руки Квинна. Квинн крепко обнимал ее, отводя от лица вьющиеся пряди, выбившиеся из длинной косы, которую Мередит стала заплетать. Она утверждала, что это — единственный способ убрать волосы с лица и предохранить их от колючих сучков.
С каждым днем она казалась Квинну все прекраснее, хотя ее черное платье и плащ были помяты и изорваны. Каждый день, когда они выезжали в путь, ее спина была прямой, подбородок — поднят, а глаза сияли и лучились теплом от любви; и Квинн удивлялся, как он мог считать ее когда-то простушкой. И как он может отпустить ее.
Мередит не хотела, чтобы их путешествие заканчивалось. Пусть ее тело болело от усталости, но она каждый день находила отдых в объятиях Квинна — даже хотя она и понимала, что он неохотно делает это, даже с горечью, потому что не может заставить себя этому противостоять.
Его глаза останавливались на ней с гордостью и одобрением, но она знала, что он не изменит своего мнения относительно их будущего.
После того, как Кэм был ранен, Квинн стал более сдержанным. Стена, которую Мередит всегда ощущала в нем и которая, казалось, рухнула в последнюю ночь на “Звезде Огайо”, была снова восстановлена и даже, похоже, укреплена. Всякий раз, когда он не знал, что она на него смотрит, она замечала ужасную грусть на его лице и понимала, что он все равно будет пытаться уйти от нее. Ради ее же блага.