Андрей Посняков

Легат

Глава 1

Май 236 г. Южное Приладожье

Зарко

Не постыдился бы я приняться порой за мотыгу Или бичом подогнать тихо бредущих волов.

Альбий Тибулл

Хороша корова Ласта – молока дает много и телится, не какая-нибудь там яловка, да только вот беда – норовиста. Чуть зазеваешься – запросто рогами подденет, не забодает, конечно, не те рога, но все ж приятного мало. Да и вообще, все коровы как коровы – телки, яловки, нетели? – а эта сама себе на уме, так и норовит нос свой куда не надо сунуть, вон как сейчас, едва не ушла с поскотины! А ну как волк? Или заплутает в лесах, потом наищешься. Светозар за все свои тринадцать лет такой непотребной телушки не видел. Едва прилег под ивою, глаза смежил, задремал чуток – куда стадо с огороженной поскотины денется? А вот, поди ж ты, Ласта словно бы нарочно выжидала, когда пастушонок заснет, сунулась в дырку заборную – будто там трава гуще – и вот, едва не ушла! Хорошо, Светозар вовремя спохватился – встрепенулся, замахал кнутом, побежал с посвистом:

– Фью, фью. Ласта! Куда поперла?

Ожег кнутом травищу перед самой коровьей мордой. Ласта вздрогнула, повела глазом недобро, рога выставила и замычала.

– Еще помычи мне, – пригрозил Светозар. – Ужо кнутовищем огрею! А ну, пошла! Пошла, кому говорю?

Пастушонок щелкнул кнутом, и корова, недовольно мотнув головой, ушла к стаду, смирно щипавшему траву на поскотине.

– Гляди у меня, – добавил отрок. – В cледующий раз не посмотрю, что дойная, – так огрею!

Вытащив из-за пояса нож, Светозар заковылял к ближней рощице – вырубить лозины да подлатать ограду. Правая нога отрока была босой, левая же, чуть распухшая, обернута березовой корой да замотана сверху тряпицей – третьего дня, в бабки играючи, не заметил, наступил на острый корень, распорол ступню. И теперь вот, вместо того чтобы вместе со всеми пахать, да бороновать, да сеять, пришлось Светозару с коровами на дальнем пастбище управляться. Не для взрослого отрока дело – для дитяти! Эвон как ребята смеялись:

– Иди, иди, Светозарушко, с коровушками посиди, может, чего и высидишь? А мы уж за тебя на поле поработаем.

Вот как! Издевались. Как будто он, Светозар, по своей воле ногу поранил. Ну, да чего уж теперь…

Быстро залатав дыру – ограда, хоть и прошлогодняя, да еще крепкая, стоять и стоять, – отрок с чувством исполненного долга вновь завалился на пригорке, в тени старой березы. Только на этот раз уже больше не спал – вырезал из ольховой ветки свирельку, засвистел:

– Фью-и, фью-и, фьють!

Коровушки, как по команде, оторвали от травы морды, замычали – видать, понравилась музыка. Кудрявился цветочным разноцветьем, пах духмяными травами последний весенний месяц – цветень, – выдавшийся на редкость погожим. Все дни, за небольшим исключением, стояло ведро, солнышко ласково светило в голубом безоблачном небе, дул теплый ветер, приносящий с великого озера стойкий запах рыбы. Озеро было рядом, огромное, словно море, о котором частенько рассказывал старейшина рода Тарх. А в него, в озеро, впадала могучая река, широкая и порожистая, несущая свои серебристые волны среди холмов, поросших высокими соснами и мохнатой сумрачной елью. Берега покрывали густые ольховые заросли, и в роде Светозара, не слишком давно пришедшего в эти места, реку так и прозвали – Ольховой. Хорошая была река – широкая и многорыбная. Во-он она, если чуть привстать и повернуть голову, виднеется, синеет за кустами. Сбегать, что ль, искупаться? Светозар задумчиво почесал затылок, взъерошив целую копну соломенного цвета волос. Смешно наморщил усыпанный веснушками нос, покривил губы – ну его, это купание. И нога еще не совсем зажила, и за стадом присмотр нужен, да и – самое главное – в реке-то кто только не живет! И Морена – красавица дева, дающая как жизнь, так и смерть, и берегини, и девоньи, и русалки, что водят игрища-хороводы на прибрежных лугах да завлекают, утягивают в воду путников. Прежде чем купаться, надо обязательно задобрить всех речных жителей, и дев, и старика водяного, принести им жертву – хотя бы венок, сплетенный из первых весенних цветов. Одуванчики как раз для такого венка подойдут, вон их тут сколько – рассыпались по всему лугу желтыми пушистыми шариками…

Где-то совсем рядом, в березовой рощице, вдруг закуковала кукушка. Светозар вздрогнул – ну вот, всем известно, в кукушку-то русалки больше всего любят обращаться, а иногда и в лебедя, и в коня. Нет, все ж таки надо венок сплести, принести требу! Им, а заодно и вилам – холодным красавицам, что живут в поле и на холмах и так же, как и русалки, губят зазевавшихся путников. Да, еще не забыть про упырей-кровопивцев, им-то не требы приносить нужно, а так, на всякий случай, задобрить, отвести зло.

А солнце уже палило, припекало вовсю, не спасала и тень. Коровушки, жалобно мыча, жались к березняку, росшему у самой поскотины. Светозар скинул рубаху, старую, грубого беленного на солнце холста, однако с вышивкой-оберегом – и по подолу, и по запястьям, и по вороту. Крупные капли пота прокатились со лба по щекам к шее. Отрок пошарил в лежащей рядом котомке, вытащил плетенную из бересты флягу, приложил к губам…

И недовольно нахмурился. Ну, вот – и вода закончилась. Что ж, тогда можно будет и искупаться, все одно так и так идти на реку – и себе водицы набрать, и коровушкам, стадо-то напоить пора. Нелегкое дело. Но сперва – венок.

Пастушонок проковылял к лугу, нарвал одуванчиков и сноровисто сплел венок – спасибо, научила старшая сестрица Невда. Надев венок на голову, отрок прихватил кадки и спустился вниз, к реке, где напротив поскотины были устроены узенькие мосточки. Поставив кадки, Светозар поклонился на все четыре стороны и, сняв с головы венок, осторожно опустил его в воду:

– Нате, берегини, нате, русалки, все вам, вам, качайтеся, ублажайтеся да зла не делайте.

Подождав, когда венок унесет течением, отрок скинул порты и, подняв тучи брызг, бросился с мостков в воду:

– Ай!

Ох и студеной же была водица! Правда вот, как немного привык, так вроде и ничего, приятно даже. Немного поплескавшись у берега – на середину плыть не решился, мало ли, там какие-нибудь другие русалки, которым венка не хватило, – Светозар выбрался на мостки, растянулся блаженно. Чуть обсохнув, натянул порты, зачерпнул в кадки водицы да заковылял вверх по холму обратно. А уже и не так прихрамывал, видать, скоро совсем заживет нога-то. Уж тогда пусть старейшина кого другого на выпас ставит, чай для него, Светозара, и получше дело найдется. Сев-то в разгаре! Еще прошлым летом родичи выбрали в лесу подходящий участок, подсекли деревья, оставив медленно превращаться в сушины, а не так давно подожгли, пустили пал, теперь вот запахивали-распахивали теплую еще землицу вместе с золою. Сеяли рожь, да чуть ячменя, да пшеницы. Насчет пшеницы старейшина Тарх хмурился – здешние земли не особо-то урожайны, холодны, да и дожди, бывает, зарядят на несколько недель кряду. Не то что там, на старом месте, далеко на юге, где когда-то жил род. Однако пришли откуда-то неведомые «волчьи» люди – стали нападать. Старики рассказывали: когда-то давно племя Птицы, к которому принадлежал и род Тарха, убили у «волчьих людей» – так они себя называли – особо почитаемую прорицательницу и разрушили святилище, вот «волки» и поклялись мстить. Сожгли селения, вытоптали лошадьми поля, кого поубивали, а кого и взяли в полон. Племя Волка были народом многолюдным и злобным, за доблесть почитали не хлебопашество, а войну. Пришлось уйти далеко на север. Что ж, и здесь, в дремучих лесах, вполне можно было жить. Многочисленные озера и реки в изобилии давали рыбу, в лесах водилась дичь, а болотах – руда, из которой кузнецы выковывали серпы и косы.

К тому ж, что немаловажно, пустые были земли. Нет, люди, конечно, жили здесь и до прихода «птиц», но их немногочисленные поселки располагались в той стороне, где всходило солнце. Странный был народ, эти лесовики, говорили на каком-то непонятном наречии, сами себя называли «вепси», ну а уж Тарховы переделали – весь, весяне. Впрочем, и вепси издавна здесь не жили, а раньше этими краями владела лопь, или саами, про которых те же весяне рассказывали, что те – все до одного злые черные колдуны. Вот и ушли постепенно к своим страшным богам далеко на север, в полнощные земли, где летом – вечный день, а зимой – вечная ночь, когда совсем не восходит солнце. По крайней мере, так говорил весянин Вялиш, охотник, частенько заходивший в селенье, где жили родичи Светозара. Вялиш, правда, производил впечатление вруна – уж больно красноречиво хвастал своими охотничьими победами. Сохатых, дескать, валил за лето десятками, уж не говоря о белках, соболях и прочей мелочи. Ну-ну, верим, как же… С такой-то добычей так в посконной-то рубахе не ходил бы! Уж выменял бы чего покрасивей да побогаче. Вообще, интересно было – Вялишь говорил вполне понятно, на том же самом языке, что и племя Птицы.

– А это потому, – охотно объяснял весянин, – что до вас в этих самых местах было селенье Доброя, и жили там люди вашего племени. Правда, их потом всех перебили приплывшие из заморья неведомые люди, а селенье разграбили и сожгли. Жаль, большое было селенье, куда больше вашего.

Не вполне веря Вялишу, однако неведомых разбойных людей опасались, потому и не переселялись ближе к Ольховой реке, хоть и была такая возможность. Предпочитали жить в чаще: хоть и не очень удобно, да зато неприметно чужим завистливым взглядам. От одних лиходеев ушли, не хватало еще других на свою шею!

Напоив коров, Светозар вновь улегся в тень. Интересно как получается. Оказывается, до них здесь уже проживало какое-то родственное племя. Наверное, тоже «ведающие слово» – «сло-вене» или просто «вене», как их называли весяне. Интересно…

Отрок и сам не заметил, как уснул, прижавшись щекой к вытянутой в траве руке. Ему снилось какое-то праздничное гулянье, вкусные кушанья и Зарина, дочь Ведогаста, старосты соседнего рода. Девушка с глазами как звезды… Они с Зариной, взявшись за руки, бежали куда-то по широкому полю, а потом вдруг девушка пропала, словно бы сгинула, и лишь только тоненький голос ее звал: «Зарко, Зарко!»

Зарко – Светозар, – проснувшись, очумело помотал головою. Ну, надо же, и приснится такое! Оглянулся на поскотину… Вечерело, полуденный зной спадал, и вышедшие из тени коровушки лениво жевали траву. Отрок привычно пересчитал – одна, две… десять и еще шесть… А должно быть – десять и семь! Где еще одна?

Пастушонок резко вскочил на ноги – ну, так и есть! Одной коровы не хватает! Ласты, конечно же, кого ж еще-то? Ну, вредина, не корова, а змеюка ядовитая, чтоб ее Родимец прибил. И как же она вырвалась-то?

Быстро обогнув поскотину, Зарко нашел – как. На этот раз дырка – целая дырища – образовалась в дальней стороне ограды, той, что у самой рощицы. Ага, вон и прядки рыжей коровьей шерсти на лозинах – и понесло же! Ну, погоди…

– Ласта, Ласта! – на скорую руку заделав прореху, закричал пастушонок.

Прислушался – нет, в ответ никакого мычанья. Да и не та корова эта Ласта, чтоб отзываться. Одно слово – вредень. На мясо бы ее забить – самое милое дело. Ну а сейчас, что ж, делать нечего…

Прихватив кнут, Светозар углубился в рощу. Ну, не могла Ласта далеко уйти. Да и шла наверняка только по тропинке, уж не по зарослям же. Хотя с такой гнусной коровенки все станется…

– Ласта, Ластушка! Эй!

Пустые хлопоты. Добежав до развилки, Зарко остановился, выискивая на тропе отпечатки коровьих копыт… Ага! Вот они… Отрок нахмурился. Так и знал, что это гнусное отродье повернет налево, к озеру. А там земли хоть и малонаселенные, да чужие, не наши. Охотничьи угодья весян. Еще Вялиш предупреждал старейшину, чтоб не совались. Тарх тогда ухмыльнулся – зачем они нужны, чужие угодья, когда и своих достаточно, ходить не переходить? Ну, в общем, в те места не принято было наведываться, и если б вдруг охотники-весяне встретили там случайно забредшую телку, то вполне справедливо могли забрать ее себе. Если так, то Зарко, конечно, накажут – ужо постегают ольховым прутом, приятного мало. Да и не так страшно наказание, как позор. Вот, скажут, этому Светозару, сыну покойного охотника Заровита, даже и простейшего дела нельзя доверить! Стыдоба! Малыши – и те смеяться будут, не говоря уже о Зарине, дочке Ведогаста. Уж та девчонка вообще по жизни смешливая, палец покажи – заливается.

– Эй, Ласта! Ластушка, Ласта… – Едва прокричав, Светозар замер, услыхав в отдалении глухое мычание. Ну, наконец-то!

Бросившись прямиком через кусты, пастушонок и думать забыл про больную ногу – видать и впрямь подживала. Вот, кажется, где-то здесь…

– Ласта!

На этот раз мычание раздалось где-то совсем рядом. Ну да, во-он за теми кустами. Ага – вот и виднеется рыжий коровий бок!

– Ласта, Ластушка… Ах ты ж, змеюка!

Выскочив на небольшую полянку, Зарко увидал как ни в чем не бывало пасущуюся Ласту и рассерженно взмахнул кнутом… Правда, не ударил – повалился в траву от резкой боли в ноге. Эх, как не вовремя…

Корова повела глазом да так и продолжала лениво жевать траву – здесь и в самом деле сочную, куда лучше, нежели на поскотине. Ну, вредина… Немного полежав, отрок подождал, пока боль не унялась, и попытался подняться. Встал на правое колено, осторожно подтянул ногу… И вдруг почувствовал, как ему в спину уперлось что-то острое и холодное… Нет, на рога не похоже…

А из кустов впереди вдруг выскочили, что-то крича, двое вооруженных короткими копьями воинов – чудных, голоногих, в длинных, сверкающих железными полосами рубахах! Третий их товарищ, как выяснилось, стоял сзади, уперев в спину Светозара длинный наконечник копья. У всех троих справа, на поясах, болтались короткие мечи в ножнах, на головах – блестящие (больно глазам) шлемы, украшенные петушиными перьями. Все трое воинов выглядели устрашающе и непривычно. Весяне? Нет, не похожи. Тогда кто? Неужели злобные, приплывшие из-за моря, чужаки, про которых рассказывал весянин Вялиш?! Тогда надо скорее бежать, предупредить всех…

Зарко дернулся – ловкостью был не обижен – и, разрывая рубаху об острие копья, кинулся в чащу. И ведь убежал бы – чужие явно не ожидали такой прыти – убежал бы, ежели б не нога…

Без труда нагнав парня, воины повалили его на землю и, сильно пнув для острастки, проворно связали веревками. Светозар застонал и скосил глаза, пристально рассматривая врагов. Двое – совсем молодые парни, не намного старше самого Зарко, а вот третий пожилой, видимо, старший – горбоносый, полный. Ну и старичина! Впрочем, для Зарко все люди старше тридцати казались если и не глубокими стариками, то уж, по крайней мере, людьми уже пожилыми. Да и редко кто доживал до сорока – время такое было.

Что-то скомандовав – Светозар не понимал языка, – толстяк важно зашагал впереди. Один из молодых, подтолкнув в спину пленника, неспешно двинулся сзади, а третий… Третий, привязав веревкой за шею, потащил за собой коровушку. А та и пошла, дура. Эх, Ласта, Ласта…

– Целер! – вдруг обернувшись, грозно произнес толстяк, обращаясь к медленно ковыляющему отроку. – Целер!

Смешной был язык, какой-то лающий, да и вообще этот толстяк чем-то походил на старого пса. Зарко не выдержал, улыбнулся…

И тут же, получив от толстяка кулаком в скулу, улетел в кусты под смех вражеских воинов. Выбрался, сплевывая кровь. Не так и больно было – обидно. Сзади замычала Ласта.

Глава 2

Май 236 г. Южное Приладожье

Легат и его думы

Петь начинаю

Я о войне, о царях, на гибель гневом гонимых…

Величавей прежних событья

Ныне пойдут чередой – величавей будет и труд мой.

Вергилий

Молодой красивый мужчина со странным именем Ант Юний Рысь внимательно выслушал тессария Гая Каллиста – горбоносого толстяка, только вернувшегося с патрулирования вместе со своими людьми.

– Это точно соглядатай, господин легат! – убежденно кивал тессарий. – Ловок, пронырлив, хитер – ишь, прикинулся, будто корова от него убежала.

Рысь вдруг улыбнулся:

– Ну, так корову-то вы нашли?

– Нашли, господин. То-то и оно, что нашли. Я же говорю – лазутчик чрезвычайно хитер!

– Гм…

Юний задумался. Честно говоря, он давно ожидал подобного визита – земли-то вокруг были чужими. Еще по осени, едва только римляне разбили лагерь, крутились невдалеке какие-то люди, как позже выяснилось – охотники-вепси, или весь, как их еще называли. Сами-то себя они звали кайваны или людиникад, их тут было мало, но тем не менее всю зиму Рысь ощущал с их стороны стойкий интерес к новым поселенцам. Правда, вредить – не вредили, однако наблюдателей высылали исправно. Центурионы предлагали кого-нибудь из них захватить, но Юний высказался резко против – зачем с самого начала подходить к местным племенам с позиции силы? За зиму весяне осмелели настолько, что уже приближались к воротам. Началась мена: рыба и дичь на монеты и фибулы, а там уже римляне и порасспросили охотничков обо всем, что тут творилось. Да ничего особенного не творилось, их послушать – так тишь да скука. И это было хорошо.

– Ты говоришь, лазутчик молод? – Юний взглянул на тессария.

– Да, совсем мальчишка, – подтвердил тот. – И он – не из веси.

Рысь удивленно вскинул глаза:

– Вот как?

– Потому-то он и показался мне подозрительным, – усмехнулся тессарий. – Вот я и приказал на всякий случай поймать его.

– Что ж, – согласно кивнул легат. – Поступил правильно.

Конечно же, правильно. Тессарий Гай Каллист был из старых служак, причем из невезучих, из тех, кого обходят награды и слава. Да и вид он имел тот еще – толст, гнилозуб, с круглым лицом и большим носом, выступающим вперед, словно клюв хищной птицы. Неприятен. Зато осторожен, исполнителен, предан. Честный воин, несправедливо обойденный командованием. Впрочем, может быть, что и справедливо. Рысь не мог похвастаться, что знает все обо всех воинах своего легиона.

Легиона… Громко сказано! Слишком громко для трех разношерстных когорт, которые Ант Юний Рысь увел из Колонии Агриппина с согласия и благословения Гая Феликса, которого император Максимин недавно назначил наместником Нижней Германии. Хитер был наместник, хитер и честолюбив. Юний знал его давно, еще с римских времен, с тех пор как, будучи гладиатором, получил из рук императора Александра Севера символ свободы, деревянный меч – рудис. Так вышло, что волею принцепса Рысь стал помощником префекта Гая Феликса, человека умного, начитанного, коварного. Префект замыслил переворот, попытался сам стать властелином Рима. Неудачно… Однако незадачливому узурпатору удалось ловко скрыться – и вот новый цезарь назначил его наместником. Уж конечно же, Феликс не преминул воспользоваться сложившейся ситуацией – стремился укрепить свое положение, насколько можно, и отделиться от империи. Принцепс Германий – чем не титул? Все могло получиться, тем более что император Максимин отправился в Паннонию подавлять мятеж, спровоцированный людьми Феликса. Одним, вернее, одной из этих людей была Вента – красавица с пепельно-русыми волосами.

Тогда, еще при прежнем императоре Александре, Юний оказался в Германиях, можно сказать, случайно. Получив статус юриста – знатока права, – он покинул Рим, вначале ненадолго осел в Августе Треверов, а затем в столице Верхней Германии Могонциаке. Там он с ходу начал раскручивать одно запутанное дело, связанное и с должностными злоупотреблениями, и с прямым предательством высших лиц империи. На этом деле Рысь едва не сгорел, обвиненный неким подонком, легатом Домицием Верулой, в оскорблении величия нового цезаря – Максимина Фракийца, взявшего власть предательством и обманом. Император Александр и его мать, Юлия, были убиты недалеко от Могонциака взбунтовавшимися легионерами из тех молодых, что привел с собой пользовавшийся особым доверием принцепса Фракиец, тогда еще – трибун.

Из тогдашних неприятностей Юний выбрался с большим трудом и вынужден был бежать в Колонию Агриппина, где, к своему несказанному удивлению, встретил Гая Феликса. На пути к независимости и неограниченной власти трудности новоиспеченному наместнику создавали две вещи – император с его легионами и несколько когорт, присланных Максимином в столицу Нижней Германии. Легионы вместе с императором удалось убрать в Паннонию. Оставались когорты.

Вот здесь-то и предложил свою помощь Рысь, давно уже лелеявший мечту основать город на своей далекой родине – на берегах Нево, великого озера-моря. Именно там он жил когда-то с отцом и родичами, именно там попал в плен к врагам и оказался в дальней стороне, в рабстве. Лугдунская Галлия – так называлось то место, где очутился Рысь. Сначала рабом на вилле, затем учеником гладиаторской школы в небольшом галльском городке Ротомагусе, ну а потом… потом дошла очередь и до Рима. В том имени, которое он сейчас носил, отразились все превратности его судьбы. Рысью его прозвали дома, так как отрок рос хорошим охотником; имя Юний ему дали на вилле, поскольку юного раба купили на рынке в июне месяце, а прозвище Ант он получил в гладиаторской школе, где его считали выходцем из племени антов. Хотя вернее было бы звать его венедом, ведь анты жили южнее. Впрочем, и то и другое название употребляли римляне, плохо разбиравшиеся в варварских племенах. Сами же себя соплеменники Рыси называли «ведающие слово» – сло-ве-не. Из тех же племен оказалась и Вента…

Итак, Юний увел из Колонии Агриппина мешавшие мятежному наместнику когорты, взяв за это немало денег – впрочем, их все равно не хватило, – и, посадив людей на корабли, вышел в Германское море…

Центурионы беспрекословно подчинялись новому легату – именно так и представил его Гай Феликс. Ничтоже сумняшеся легионеры верили, что новый легат назначен самим императором и теперь исполняет его поручение – основать новую колонию в далеких северных землях, где еще никогда не ступала нога цивилизованного человека.

– Мы будем первыми, – патетически восклицал Юний, – кто понесет в тот далекий край власть и покровительство великого Рима.

Сразу же разбили лагерь – прообраз будущего города. Вместо палаток по возможности выстроили дома, пока из дерева, до камня очередь должна была дойти лишь этим летом. Тогда же, осенью, отослали несколько судов в Колонию Агриппина, загрузив их шкурками пушных зверей и медом. Рысь знал, конечно, что вовсе не этого ждут от него, вернее, не только этого. Хлеб! Вот что было нужно. Однако с зерном пока имелись трудности – здешние северные земли родили плохо, а значит, требовалось искать связи на юге. Зимой, правда, было не до того – слишком уж суровой она оказалась для привыкших к теплу римлян. Но вот теперь… Теперь можно было послать отряд вверх по широкой реке с ольховыми берегами. Оставалось только дождаться возвращения отправленных в Колонию Агриппина судов, которыми командовал приятель Рыси – германец Илмар Два Меча, бывший гладиатор и разбойник. Что же касается центурионов, то те, надо отдать должное, подчинялись легату беспрекословно. Хотя, конечно, в связи с суровой зимой были в когортах неприятные случаи – кое-кто из молодых призывал бросить все и отправляться назад, пока совсем не вымерзли. Подобные настроения центурионы пресекали в зародыше. Знали б они, что их легат – бывший гладиатор, представитель всеми презираемой касты!

Тессарий Гай Каллист тихонько кашлянул, тактично отвлекая задумавшегося легата.

Юний тряхнул головой, прогоняя охватившие его мысли:

– Вы уже допросили пленника? Ну, того мальчишку.

– Осмелюсь сказать – нет, мой легат, – тессарий виновато развел руками, – он не знает ни латыни, ни того дурацкого языка, на котором говорит весь.

– Интересно, – поднялся с кресла Рысь. – Идем, верный Каллист. Я сам поговорю с лазутчиком.

Покинув деревянное здание с колоннами из тщательно ошкуренных бревен, оба вышли на широкую площадь – форум. Двое молодых воинов – часовые – отдали честь, приложив сжатые кулаки к сердцу. Стройными рядами вдоль широких улиц тянулись бревенчатые дома и палатки. У частокола слышался звон топоров и веселые голоса – плотники рубили очередной дом. Это было целое искусство – ставить деревянные здания. Абы какое дерево для этой цели не годилось – гнило, да и тепло не держало. Сосны – вот подходящие, но и с ними все не так просто. Срубить деревья надо заранее, по ранней весне, когда еще не проснулись, не растеклись соки, именно срубить, а не спилить – сминая волокна на комле, топор закрывал поры и уберегал будущее бревно от гниения. Всему этому научили римлян весяне. Впрочем, и римские, вернее, германские плотники оказались довольно умелыми. Узнав (слухи распространились быстро) о том, что когорты отправляются на основание новой колонии, многие жители Колонии Агриппины, особенно из числа неустроенных, решили и сами поискать счастья в далеких землях. Юний никому не препятствовал – чем больше народу, тем лучше. Вот только жаль, кораблей было мало. Сейчас на реке, у причала, покачивалась на серебряных волнах одна потрепанная либурна – быстроходное военное судно с одинаковыми кормою и носом. Невелика была либурна, потому, по здравом размышлении, Рысь не отправил ее в Германию вместе с остальными судами, а решил оставить здесь на всякий случай. Хорошо бы, конечно, построить новые суда – леса здесь много – однако не так-то это просто. Дом-то выстроить – и то много всяких хитростей знать нужно, а уж судно… Через неделю-другую – а может, уже и на днях – должны бы вернуться суда из Германии. Те, что были отправлены с мехами и медом под командованием Илмара Два Меча. Вот тогда можно будет отправить давно задуманную экспедицию на юг, вверх по Ольховой реке. Разведать, кто там проживает, да выращивают ли хлеб, да и вообще – каков путь? Весяне говорили – не так далеко пороги. Посмотреть, что за пороги да как их пройти…

– Ну? – Войдя в амбар, Рысь с любопытством оглядел пленника. И в самом деле, тот был очень похож на обыкновенного пастуха – на вид простоват, одет не очень-то, босоног, левая нога подвязана корой и тряпицей. – Так, значит, корову искал?

– Да, Ласту, – с заметным удивлением откликнулся парень, видимо, не ожидал, что изысканно и чудно одетый чужак заговорит с ним на родном языке. – Хорошая корова, дойная, только вот вредничает иногда, убегает.

Юний усмехнулся. Ну да, Каллист упоминал о какой-то телке. Может, парень и вправду пастух. А может, и нет, а якобы сбежавшая корова – всего лишь хитрая маскировка. Легат хорошо понимал, что они явились на чужие земли. По крайней мере, именно так все выглядело в глазах местных: не будешь же повсюду кричать, что ты сам – сын вождя Доброя и именно твой род когда-то здесь жил. А чужаков нигде не жалуют, тем более тех, что обустраиваются надолго, пусть свободной земли и хватает. Эти места считались охотничьими угодьями какого-то весянского рода, хотя на самом деле никто здесь не охотился. Один из весян как-то пояснил – это оттого, что боялись. Говорят, когда-то давным-давно где-то здесь поклонялись своим жутким богами злые колдуны лопи, ушедшие затем далеко-далеко на север. Весяне знали: здесь нельзя селиться, лопьские боги обязательно сгубят всех поселенцев, что и произошло не так и давно с родом Доброя. А ведь старейшины веси предупреждали его! Не внял… Не вняли и римляне.

– Ага, дойная, говоришь, корова? – Рысь внимательно рассматривал пастушонка. Значит, не из весян парень, из того же народа, что и сам Юний, и Вента…

– Отпустили бы вы меня, правда, – жалобно попросил мальчишка. – Я ведь ничего у вас не выглядывал, клянусь, чтоб меня Родимец убил!

– Чьего ты рода?

– Тарховы мы… – парень неожиданно замолк, насупился.

Рыси стало ясно, что ничего больше о своем роде тот не скажет. А узнать это надо было обязательно – безопасности ради. Кто его знает, что за люди живут где-то поблизости – ведь не издалека же пришел этот пастух. Да и еще раньше, в апреле, как сошел снег, высланный патруль обнаружил чье-то заброшенное пастбище – огороженную поскотину. Юний тогда не придал этому значения – посчитал, что свое, рода Доброя, уцелело тогда, осталось неподожженным, да и что там было жечь-то – жердяную ограду? Значит, поскотиной вновь пользовались – опять же, если верить пастуху. Рысь задумчиво почесал тщательно подстриженную бородку:

– Как твое имя, парень?

– Све… Зарко, – начав было, мальчишка вдруг осекся, и Юний знал почему.

Назвать чужаку свое имя – чревато последствиями, ведь кто его знает, каким страшным колдовством могут владеть чужие люди? Лучше, конечно, настоящее имечко скрыть, назваться другим или тем же, но сокращенным. Зарко – это от Зоримира, Зорислава, Светлозара? И имя рода – Тарховы. Тарх – это, по всему, их старейшина или вождь. Тоже не настоящее имя, прозвище.

– А меня зовут Рысь, – неожиданно улыбнулся Юний. – Я – сын Доброя, может, слыхал? Мой род здесь когда-то жил.

– Доброй? – Зарко удивленно хлопнул ресницами. – Да, слыхал про него что-то. Вялиш-весянин рассказывал. Говорят, род Доброя уничтожили злые лопьские боги.

– Скорее алчные разбойники из-за моря.

– Не-ет, – пастушонок лукаво усмехнулся, – если б разбойным людям не помогли чужие боги – они б нипочем бы никого не извели!

– Что ж, – пожал плечами Юний. – Может, ты и прав. Я не спрашиваю тебя о том, где живет твой род…

Парнишка снова напрягся.

– Не спрашиваю, потому что знаю, – быстро соврал Рысь. Почему-то очень не хотелось ему подвергать парня пыткам, ох, не хотелось, а надо было… Ну, может, и так чего выйдет? Не пыткой, так хитростью.

Зарко вздрогнул – видно было, и в самом деле испугался, передернул плечами, опустив голову, зыркнул недоверчиво исподлобья – а не врешь, чужак?

Юний улыбнулся, заходил по амбару, искоса посматривая на пленника, сидевшего в углу со связанными за спиной руками. Ходил – тянул время, думал. Где же, интересно, затерялся род этого лазутчика-пастушонка, в каких болотах-лесах? Род не весянский, из сло-вен, значит, пришлые, впрочем, и весь не от веку тут. А сло-вене могли прийти только с юга, ну, с юго-запада, больше просто неоткуда. Значит, они и поселились где-то южнее, не близко – иначе б род Зарко давно уже обнаружили патрули, но и не очень далеко – ишь, решили воспользоваться старой поскотиной. Значит, рядом они, рядом! И скорее всего, их селение – или селения – расположены где-то вверх по реке. Максимум в двух-трех днях пути – иначе опять же, зачем им понадобилось бы использовать старое пастбище? И почему этот род не обнаружил лагерь – а уже и не лагерь, город! – римлян раньше, скажем, зимой или по осени? Ах да, сюда ведь никто не совался – ни весь, ни эти, сло-вене. Сло-вене считали здешние места угодьями веси, а весь опасалась козней лопьских богов. Странная легенда. Юний припомнил: что-то подобное он слыхал и раньше, в далеком детстве, правда, тогда не особо-то вникал, мало ли что болтали старухи.