Вся команда набиралась из колонистов, то есть людей, так или иначе знакомых с индейцами Новой Англии. Правда, этот высокий, могучий сенека со светлыми волосами и голубыми глазами, говоривший и понимавший по-английски, озадачил их всех. Этот индеец был другом сына полковника Эндрю Уилсона, и потому матросы предпочитали зря не судачить. По опыту они знали, что за шесть недель плавания через океан неизбежно проявляется истинная сущность человека. Ренно и не подозревал, что ожидает его в самом скором будущем.

В полдень на третий день пути, незадолго до обеда, впередсмотрящий закричал из своей бочки:

– Слева по борту вижу корабль, он идет на нас! – Капитан сложил руки рупором и крикнул:

– Они вывесили опознавательные сигналы?

– Нет еще, сэр. Это шлюп, и, судя по всему, очень быстроходный.

– Мистер Уотте, – продолжал капитан, – поднимите, пожалуйста, наши флаги.

На нок-рее тут же подняли британский «Юнион Джек»[8] и флаг колонии Массачусетс.

Шлюп продолжал приближаться, не снижая скорости. Ренно глазам своим не верил – казалось, корабль летит по волнам.

Внезапно громыхнула пушка, и шестифунтовое железное ядро перелетело нос «Элизабет Луизы» и преспокойно упало в воды океана. В этот момент чужое судно вывесило свой флаг – золотые лилии на белом фоне.

– Это французский капер! – закричал капитан Уинслоу. – Все в ружье!

Джефри и Ренно поспешили в свою каюту за оружием.

– Значит, французы уже обосновались в Луисберге и орудуют оттуда, – заметил Джефри. – Официально капер, конечно, не имеет никакого отношения к французскому правительству. Они всегда могут заявить, что не несут ответственности за разбойные действия неизвестных им судов. Похоже, сейчас начнется. – Джефри зарядил пистолеты, набил в карманы пуль, пристегнул к поясу шпагу и нацепил на шею рожок с порохом.

Ренно никогда не расставался с томагавком и ножом. Теперь он выбрал еще самый крепкий лук, взял колчан со стрелами. Ему не хотелось признаваться даже самому себе, что перспектива предстоящего сражения радовала его. Он уже начинал изнывать от скуки.

Когда они снова поднялись на капитанский мостик, шлюп был уже совсем близко. На палубе шлюпа толпились мужчины, вооруженные пистолетами, ножами и абордажными крюками.

Капитан Уинслоу быстро обрисовал им положение:

– Они превосходят нас по численности почти в два раза, по моим подсчетам. Они могут преспокойно прикончить нас всех и отправить корабль в Луисберг со своим экипажем.

Со стороны шлюпа раздалось несколько выстрелов, но стреляли без прицела.

– Пустая трата пороха и пуль, – заметил Джефри. – Пистолеты не годятся для стрельбы на такое расстояние.

Ренно задумчиво кивнул, послюнявил палец и поднял его вверх, потом спокойно вложил стрелу в лук. Все остальные с любопытством наблюдали за ним.

Ренно подождал, когда бриг опустился с гребня волны, хорошенько прицелился и пустил стрелу. Боцман Скиннер с триумфом закричал:

– Ты прикончил одного из негодяев, индеец!

Ренно слегка улыбнулся уголками рта; он видел, как человек на палубе шлюпа покачнулся, схватился за поручень и упал. Стрела прошла насквозь. Сражение на море почти ничем не отличалось от битвы в лесу, только прятаться тут было негде.

Ну что ж, значит, надо действовать, и Ренно достал из колчана еще одну стрелу. Французы принялись стрелять в него, но пули не долетали до корабля.

Ренно быстро осмотрел противников и выбрал мужчину, возвышавшегося над всеми остальными. На голове мужчины красовалась красная шелковая бандана. Ренно снова проверил ветер и выпустил вторую стрелу.

На секунду люди на обоих кораблях замерли. Гигант упал – стрела попала ему между глаз. Англичане издали победный крик.

Но битва только начиналась. Несколько французов, вооружившись крючьями, приготовились к абордажу; суда сближались.

Даже Ренно понял, что они хотят связать корабли бок о бок.

– Приготовьтесь дать отпор! – прокричал капитан Уинслоу.

Помощник Уотте помчался на основную палубу, за ним последовал и Джефри. По дороге он выхватил из ножен шпагу.

Ренно остался на капитанском мостике с капитаном и рулевым. Он смотрел на то, что происходило на главной палубе, с высоты примерно пять футов. Это давало определенное превосходство.

Корабли сошлись, раздался скрежет. Французы быстро зацепили корабль противника кошками, и через секунду уже были на палубе «Элизабет Луизы».

Ренно пускал стрелы вниз одну за другой. Там все смешалось. Скрещивались со звоном стальные клинки, раздавались выстрелы, все кричали и шумели.

Ренно оставался невозмутимым, как и подобает воину-сенека. Он выпускал одну стрелу и доставал из колчана следующую. С удовлетворением он отметил, что убил еще двоих нападавших и ранил третьего.

Джефри прекрасно владел шпагой и сейчас схватился с одним из французских офицеров. Ренно не удержался и на какое-то время залюбовался отточенными движениями Джефри. Вдруг француз покачнулся и отступил – он был ранен. Его оттащили назад на капер.

Внизу на палубе была такая толпа, что Ренно с трудом отличал своих от чужих. Настало время и ему вступить в рукопашный бой. Он отложил в сторону лук со стрелами, глубоко вдохнул и взял томагавк и нож.

Внезапно раздался оглушительный боевой клич сенека, и индеец ворвался в гущу сражения.

Потрясенные нападающие так и не пришли в себя. Этот полуголый демон совершенно выбил их из колеи. Они отступили, оставляя позади убитых и раненых.

Вскоре все было кончено. Французы обрубили канаты, удерживавшие корабли вместе, и шлюп стал стремительно удаляться.

Боцман Скиннер с гордостью доложил капитану, что все члены экипажа живы. Двое оказались ранены, но не сильно.

Не обращая внимания на стоявший вокруг шум, Ренно спокойно снял скальпы с двух французов, которых убил сам, потом сбросил их тела за борт. Никто ему не мешал.

Капитан Уинслоу приказал идти прежним курсом, а сам подошел к Ренно и сказал:

– Индеец, мы победили благодаря тебе. В жизни ничего подобного я не видел.

Ренно пожал плечами. Он исполнил свой долг, ничего более, но на душе у него было неспокойно. Он промолчал.

Осмотрели раненых, убрали грязь, все поздравляли и благодарили Ренно. Наконец и офицеры, и матросы сели за запоздалый обед.

Ренно высказал то, что беспокоило его, лишь спустя несколько часов, когда они с Джефри вместе стояли на палубе.

– Ты прекрасный воин, – сказал Ренно. – Я видел, как ты проткнул врага шпагой. Тебе нет равных.

Джефри расхохотался:

– Ну, он мне немного надоел, признаюсь. Но мне бы хотелось так же ловко пользоваться луком и стрелами, как ты. Ты всех поразил.

Ренно не слушал похвалы.

– Я научился стрелять из огненных дубинок англичан, – продолжал он. – Мне больше нравятся томагавк и стрелы, но я могу стрелять и из огненной дубинки. – Он уставился в палубу и сказал совсем тихо: – Но я совершенно не умею пользоваться длинным ножом, которым так прекрасно владеешь ты.

– Забудь об этом, – успокоил его Джефри. – Ты столько всего умеешь, зачем тебе шпага?

– Настоящий старший воин, – упрямо ответил Ренно, – должен уметь пользоваться всеми видами оружия. Ты научишь меня владеть длинным ножом.

– Хорошо, – согласился Джефри. – Когда приедем в Лондон, либо я буду учить тебя сам, либо найму учителя фехтования.

– Нет, – ответил Ренно и упрямо стиснул челюсти. – На корабле совершенно нечего делать. Начнем сейчас!

Так начался первый урок. Они занимались несколько часов, у Джефри даже заболела рука.

С тех пор в любую погоду они каждый день по нескольку часов проводили на кормовой палубе. Члены экипажа заинтересованно следили за обучением Ренно. Им казалось, что он быстро овладевает искусством фехтования, но сам Ренно оставался недоволен. Он был прирожденным атлетом, зрение у него было превосходное, а чувство равновесия лучше, чем у многих других, но он прекрасно понимал, что для того, чтобы сжиться со шпагой, чтобы инстинктивно реагировать на любое движение партнера, нужны тренировки и тренировки.

– Я еду в страну англичан, – постоянно говорил он. – Значит, я должен научиться пользоваться длинным ножом не хуже англичан.

Джефри был уверен, что из Ренно в результате выйдет незаурядный фехтовальщик. К тому же ему самому лишние тренировки тоже не помешают.

Алан де Грамон выбрил голову, оставив лишь прядь посредине. Он стоял у окна своей квартиры в Цитадели Квебека. Нехотя надел он униформу полковника легкой пехоты армии Его Христианнейшего Величества Людовика XIV. Сам он предпочел бы гуронский набедренник.

Прошло двадцать лет с тех пор, как индейцы сенеки во время набега на деревню неподалеку от Монреаля убили его жену и ребенка. Алан де Грамон вел двойную жизнь. Он командовал самым образцовым, самым дисциплинированным полком в Новой Франции. За образцово-показательную службу полка он дважды получал официальную благодарность в приказе. Но в то же время он был предводителем гуронов, иногда жил с индейцами на протяжении нескольких месяцев подряд, водил их в бой и набеги против общих врагов.

Сегодня Алан де Грамон был французом. Вчера вечером из Форта Луисберг на острове Кейп-Бретон прибыл новый главнокомандующий всеми французскими вооруженными силами в Новом Свете, генерал-лейтенант Этьен де Мартен. Он хотел что-то обсудить с Аланом. Алан не очень-то уважал французских генералов, но де Мартен дело другое. Генерал привез с собой в Луисберг четыре тысячи ветеранов, служивших под его командованием, да и сам он имел отличный послужной список. Наконец-то Париж прислал на высший военный пост в Америке человека, который умеет воевать.

Алан надеялся, что генерал де Мартен даст ему увольнительную, чтобы завершить кое-какие незаконченные дела, хотя вряд ли. Ничего, если понадобится, он может отложить свой поединок с молодым воином-сенека, известным под именем Ренно. Странно, что их дороги так часто пересекаются, наверное, это судьба, ведь и тот и другой белые индейцы.

Когда Ренно был еще совсем юношей, Алан даровал ему жизнь и сказал, что подождет, пока тот подрастет и окрепнет. Когда английские колонисты и ирокезы напали на Квебек, жизнь ему даровал Ренно (Алана подвел пистолет). Алану пришлось отступить, и он до сих пор чувствует стыд и унижение.

В следующий раз Ренно не уйти. Он стал символом всего того, что Алан больше всего ненавидел. Он не сможет считать, что отомстил за смерть жены и дочери, пока не привяжет к поясу скальп Ренно. К черту генерала, который не вовремя приехал и помешал ему привести в исполнение то, что он так давно мечтал сделать.

Полковник Алан де Грамон надел на голову шлем с перьями, пристегнул шпагу и прошел через плац к зданию, которое до возведения форта Луисберг считалось постоянным штабом главнокомандующего.

Седовласый Этьен де Мартен с морщинистым и потемневшим, словно кожа на старом сапоге, лицом сидел перед камином и читал стопку полковых отчетов. Алан вытянулся по стойке смирно, отдал честь и ждал, что скажет генерал.

– Доброе утро, Грамон. – Генерал даже не поднял головы от бумаг. – Присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее. Сейчас я дочитаю.

Алан сел напротив, вытянул ноги и принялся изучать своего нового начальника. Слава богу, Военное министерство выбрало на этот раз настоящего командующего, а не очередного самодовольного фата, которому удалось втереться в доверие к королю Людовику. Единственная награда на груди генерала де Мартена – широкая бледно-голубая лента ордена Золотого Руна, самая высшая награда Франции. Сапоги у генерала начищены до блеска, но отнюдь не новые, пуговицы кителя из латуни, а не из золота, как бывало, украшали себя его предшественники. Шпага, которая сейчас лежала рядом на столе, немало повидала на своем веку, ее использовали по назначению не в одном бою.

Наконец генерал-лейтенант де Мартен отложил бумаги и пристально посмотрел на полковника, потом отрывисто сказал:

– Ну, вот мы и встретились.

– Я польщен, сэр, что вам известно обо мне.

– Ерунда. Я читал все отчеты, которые вы писали в течение последних пяти лет, в том числе и ваши угрозы подать в отставку. Почему вам не нравились предыдущие главнокомандующие?

– Потому что ни один из них не был солдатом, генерал. Это все версальские придворные, нарядившиеся генералами.

В глазах де Мартена загорелся лукавый огонек:

– А почему вы думаете, что я лучше?

– Я следил за вашей карьерой, с тех пор как получил чин лейтенанта, – отвечал Алан так же прямо и коротко.

– И все же вы просите остаться на время в Квебеке вместо перевода в Луисберг.

– Здесь я ближе к врагу, генерал. И к своим гуронам.

– Ах да, гуронам. Пожалуйста, снимите шлем. – Алану ничего не оставалось как повиноваться.

– Значит, это правда. Вы переодеваетесь индейцем. – Генерал уставился на голову Алана.

– Разрешите поправить вас, сэр, – сухо ответил Алан. – Я не переодеваюсь. Когда я ухожу к своим воинам, я становлюсь гуроном. Я один из них.

– Поправка принята, – мрачно заметил генерал.– А пока, Грамон, я даю вам отсрочку и не буду требовать, чтобы вы следовали за мной в Луисберг.

Алан склонил голову в знак благодарности.

– Но когда я начну основную кампанию против английских колонистов и их союзников-индейцев, я пришлю за вами. Вы лучше других понимаете этих дикарей и умеете с ними договориться.

– Значит, какое-то время я могу быть свободен, сэр? – радостно спросил Алан.

– Не так быстро. Нет. Я послал за вами, потому что у меня есть для вас задание.

Алан еле сдержал вздох разочарования:

– Да, сэр?

– В течение последних двух месяцев я вел переговоры с алгонкинами. Насколько я понимаю, это самое крупное индейское племя на Атлантическом побережье Северной Америки.

– Да, генерал, но они долго воздерживались от участия в войне, столько лет жизни в мире сделали их мягкотелыми. Если вы хотите использовать их в качестве союзников, надо придумать, как разогреть их пыл.

– Вот я вам и поручаю придумать, как именно это сделать. Но сначала нужно связать их договором. Они согласились на крайне щедрые условия, которые предложил им я, в том числе я обещал кое-какое количество оружия и других товаров. Но они настаивают, что обмен вампумом будут производить только с вами. Почему – не знаю.

Алан рассмеялся:

– Только не обижайтесь, сэр, но ваши предшественники слишком часто нарушали данные ими обещания. А алгонкинам, как и другим индейцам, хорошо известно, что если я что-то обещаю, то слово всегда держу.

– Замечательно. Я поручаю вам отправиться к алгонкинам и заключить с ними договор. Мой адъютант сообщит вам все подробности и даст необходимые бумаги.

– Да, сэр. – Алан хотел, было попросить отпустить его на какое-то время в земли сенеков, чтобы наконец-то положить конец кровавой вражде с Ренно, но передумал. Ему придется ехать через земли могауков и кайюга, потом возвращаться по враждебной ирокезской территории. На все уйдет не меньше месяца. Встречу с Ренно придется отложить.

– Смею надеяться, – промолвил генерал, – что вы представляете, как можно вдохновить алгонкинов.

Глаза Алана заблестели:

– Да, сэр, весьма отчетливо. Но, боюсь, вы предпочтете не вдаваться в подробности.

Генерал де Мартен знал, что Грамон бывает крайне неразборчив в средствах. Король Людовик, напротив, проявлял иногда излишнюю чувствительность и умел заразить этим чувством все Военное министерство, особенно когда мучился угрызениями совести. Следовательно, лучше не вникать в подробности неэтичных поступков своих подчиненных.

– Делайте все, что сочтете нужным, Грамон, – напутствовал его генерал. – Когда я доверяю офицеру, я доверяю ему всецело.

– Большое спасибо, сэр.

Генерал махнул рукой, давая понять, что Грамон может идти.

– Увидимся в конце весны или в начале лета, – сказал он. – Тогда и присоединитесь к моему штабу в Луисберге.

Алан взял у адъютанта копию договора с алгонкинами, переоделся на индейский манер и тут же отправился в главное селение гуронов.

Спустя полтора дня он уже был в селении. Сахем и старейшины племени тепло встретили его. Алан быстро собрал группу воинов. Он выбирал только тех, кто уже не раз воевал с ним и слушался его с полуслова.

Несмотря на снег и стужу, они направились на юг – к главному селению алгонкинов, расположенному в округе Мэн колонии Массачусетс.

Шли быстро и почти без остановок, но гуроны, выносливые воины, прекрасно себя чувствовали. Ели в дороге вяленое мясо и сушеную кукурузу. Считалось, что в такое время года только сенеки способны на дальние марш-броски, но и гуроны могли потягаться в силе и выносливости с народом, который в далеком прошлом считали своими братьями.

Однажды утром им навстречу из-за елей вышел часовой-алгонкин. Разведчики-гуроны приветствовали его, жестом показав, что пришли с миром. Вперед тут же вышел Грамон.

– Золотой Орел гуронов, – сказал он, – пришел с миром, чтобы приветствовать Ло-Ронга, сахема алгонкинов.

Вскоре оказалось, что поблизости много других часовых. О приближении гуронов возвещал бой барабанов. Наконец они преодолели последние мили, и подошли к частоколу, которым было обнесено селение алгонкинов. Несмотря на холод, люди вышли посмотреть на гостей.

Их развели по длинным домам. Алана пригласили в небольшой, отдельно стоящий домик сахема Ло-Ронга. По индейской традиции они не стали сразу говорить о причине визита. Сначала женщины приготовили специальное угощение, потом пригласили свояченицу Ло-Ронга, она должна была разделить с Аланом ложе.

Только на следующее утро, после завтрака, они перешли к обсуждению договора. Алгонкинский сахем внимательно изучил каждый пункт, и Алан поразился, насколько тот все правильно понял. В то же утро договор скрепили, обменявшись вампумами из ракушек.

Гуроны гостили в селении алгонкинов еще день и ночь, потом на рассвете ушли на север. Они шли быстро и уверенно, но после полудня, когда они миновали последних часовых, Алан приказал сменить направление.

Воины удивились, но беспрекословно повернули на юго-запад. Так они прошли трое суток. Утром Алан приказал своим воинам снегом смыть с лица военную раскраску.

Просьба была необычной, воины неловко переглядывались, но повиновались.

Алан быстро раскрасил лицо красной краской, которую привез с собой из Квебека, и пустил мешочек по рукам.

Воины снова повиновались, запротестовал только один, самый старший.

– Это цвет алгонкинов!

– Верно, – спокойно ответил Алан, продолжая наводить линии на лбу и щеках.

– Золотой Орел хочет, чтобы нас приняли за алгонкинов?

– В ближайшие пол-луны, – ответил Алан, – пусть мы будем алгонкинами для всего мира, в особенности же для английских колонистов. Мы спустимся вниз по реке Коннектикут, пройдем через территории, которые англичане называют Нью-Гэмпшир, Массачусетс и Коннектикут. Мы будем нападать на все селения, расположенные по берегу реки, сжигать дома, грабить. Если кто-то будет пытаться вас остановить, убивайте. Если заметите женщину, которая вам понравится, делайте все, что пожелаете.

Воины с радостью откликнулись на предложение Алана и быстро раскрасили лица красной краской.

Только самый старый воин все еще сомневался:

– Но почему мы смыли нашу боевую раскраску? Зачем выдавать себя за алгонкинов?

– Алгонкины, – медленно ответил Алан, – слишком много лет прожили в мире. Теперь они стали союзниками гуронов, оттава и французов. Но в их сердцах нет ненависти к колонистам, прибывшим сюда из Англии.

– Колонисты, – повторил старый воин, – примут нас за алгонкинов. Они будут в ярости и пошлют своих солдат с огненными дубинками наказать алгонкинов. Тогда погибнет много алгонкинов!

Алан кивнул:

– Именно так. И алгонкины будут считать, что английские колонисты напали на них без причины. В сердце алгонкинов проснется ненависть, тогда они будут сражаться доблестно и отважно – вместе со своими новыми братьями – гуронами.

Воины громко рассмеялись, они были довольны военной хитростью своего лидера.

Алан убеждал себя, что все должно получиться, как он рассчитал. Он нашел способ, как заручиться поддержкой самого крупного племени Атлантического побережья. С его помощью они выиграют в новой войне.

Всем обитателям форта Спрингфилд хотелось побольше узнать о вновь прибывших поселенцах. Рене Готье был плотником. Его жена, Луиза, прекрасно шила. Невооруженным глазом было видно, что они обожают своих двоих детишек. Они изъявили желание взять участок по соседству с Идой Элвин, и, несмотря на плохую погоду, Рене тут же начал рубить деревья для постройки дома. Ему помогали Том Хиббард и еще полдюжины колонистов. А пока Уилсоны настояли, чтобы семейство Готье поселилось у них в доме.

Переполох по поводу приезда нового семейства в первую очередь был вызван тем, что в отличие от большинства других колонистов они были французами. Перед переездом в Новый Свет они всего лишь год прожили на юге Англии, поэтому и языком владели еще слабо. Люди сочувствовали им, так как они были гугенотами – живым доказательством антипротестантской политики короля Франции Людовика.

– Вначале, – рассказывал новым знакомым Рене, – мы хотели остаться в Реймсе. Там у нас много друзей, много хороших соседей. Но король против того, чтобы люди с нами дружили. Он прислал солдат, которые говорили людям, что если они осмелятся даже разговаривать с нами, то тут же отправятся в тюрьму. И все же мы не решались уехать. Потом один хороший друг сказал мне, что если мы и дальше будем оставаться там, то нас посадят в тюрьму.

Король собирался отнять у нас наших детей. Что нам оставалось делать? Мы продали все и подались в Саутгемптон. Там мы работали целый год и накопили денег на переезд в Америку. Здесь мы начнем новую жизнь.

Все поселенцы хотели хоть чем-то помочь новичкам. Рене тут же включили в состав местной милиции, полковник выписал ему мушкет – вещь, на границе необходимую. Леверет Карзуэлл без лишнего шума сделал Луизе подарок – отрез хорошей материи, из которой она могла сшить новые платья. Ида Элвин подарила чайник и сковороду. Дебора и Авдий Дженкинс постоянно приглашали семейство Готье к себе на обеды и ломали голову, как найти им постоянный заработок, пока они не обустроят ферму. Нетти тоже заразилась общим духом взаимопомощи и, узнав, что у них с Луизой одинаковый размер обуви, отдала ей свои лучшие туфли, сказав, что ей самой они жмут.

Только Джек Девис и несколько его закадычных дружков оставались в стороне. Они не помогали ни в постройке дома, ни в расчистке участка, объясняя это тем, что терпеть, не могут иностранцев. Том Хиббард, напротив, два дня в неделю после обеда помогал Рене, как, впрочем, и многие другие.

Как зарабатывать деньги, придумала Дебора; она же и запустила все в действие. Узнав, что Нетти неплохо шьет, она прямиком отправилась к мужу.

– Ты знаешь, что Нетти в безвыходном положении, – сказала она ему. – Она не может сменить профессию, пока не начнет зарабатывать на жизнь чем-либо другим. Я уверена, что ей самой хочется порвать с прошлым, и вот что я придумала. Столько женщин, которые заняты на фермах, помогая мужьям, просто не имеют времени на то, чтобы шить одежду, занавески, покрывала, простыни. Кроме того, некоторые просто и не умеют этого делать. Мы с тетушкой Идой не можем всем помочь. И я подумала, почему бы Луизе Готье и Нетти не основать швейную мастерскую.

Пока дом Готье не построен, они бы работали вместе у Нетти.

Священник горячо одобрил план жены.

– Проблема лишь в том, что мне бы не хотелось сильно вмешиваться в их жизнь и давить на них. Многие считают, что жене священника нравится ходить с нимбом вокруг головы.

Авдий рассмеялся:

– Организовать все просто. Поговори отдельно с Нетти и Луизой. Просто подкинь им такую идею. Если она им понравится, они дальше сделают все сами.

Дебора последовала совету мужа. Молодые женщины тут же откликнулись на ее предложение. Инициативу взяла на себя Нетти. Она знала, что Луиза приносит Рене обед на стройку, и решила встретиться прямо там.

Погода была плохая, со стороны бескрайних лесов на западном берегу реки Коннектикут дул сильный ветер, но у Нетти была теплая шубка из меха рыси – один траппер расплатился с ней, таким образом, за услуги. С ботинками было хуже, у нее не нашлось ни одной удобной пары на низком каблуке, но она все равно старалась идти как можно быстрее.

Она поднялась на вершину холма. Оттуда открывался прекрасный вид на еще не построенный, но уже готовый наполовину дом Готье. Рене был весь в работе, распиливая доски с такой ловкостью, с какой может работать только настоящий плотник. После обеда, когда придут помощники, они продолжат возводить каркас дома из этих самых досок. Кому-то, может, по душе и бревенчатый дом без обшивки, но профессиональная гордость Рене не позволяла ему строить себе простой сруб. Они с Луизой собирались жить здесь всю оставшуюся жизнь, значит, надо строить на славу.

Он был так занят, что не заметил, как сзади к стройке подскакал всадник. Он спешился, и у Нетти кровь застыла в жилах – она узнала Джека Девиса. Меньше всего на свете ей хотелось встречаться с этим человеком, и она не понимала, что ему могло здесь понадобиться.

– Кто дал тебе право думать, француз, что ты можешь строить дом лучше моего? – громким голосом спросил Девис.

Пораженный Рене перестал пилить и обернулся.

– Француз, – Девис возвышался над хрупким Рене, – с моего участка мне хорошо видна твоя стройка, и она мне совсем не нравится. Честные, работящие люди вполне довольствуются простыми бревенчатыми домами, а тебе, видишь ли, подавай получше. Все вы иностранцы такие – приезжаете сюда, а потом начинаете качать права. Но есть люди, которые не потерпят этого!

Нетти была в ужасе. Даже на расстоянии она чувствовала, что Девис угрожает Рене.

Но Рене Готье не был трусом. Он стоял, подбоченясь, и смотрел на обидчика, потом сказал:

– Девис, ты живешь так, как нравится тебе. Я живу так, как нравится мне. Поэтому-то я и приехал в Массачусетс. Здесь люди свободны.

– То есть ты хочешь сказать, чтобы я не совал нос в твои дела?

Рене кивнул.

– Что ж, пусть это будут мои дела! – зарычал Девис и ударил коленом в пах Рене.

Удар был совершенно неожиданным, Рене согнулся от боли. Нетти зажала рот рукой, чтобы не закричать. Девис смерил взглядом Рене, который был много меньше его самого, и безжалостно ударил противника в скулу.

С Нетти было довольно. Она повернула и со всех ног побежала вниз с холма.

К счастью, она пробежала совсем немного, когда ей навстречу попались два всадника. Один из них был Том Хиббард, он ехал помогать по строительству, вторым всадником оказалась Луиза Готье – она везла обед мужу.

Всадники еще не остановились, а Нетти уже сбивчиво принялась рассказывать все, что видела. Том после первых нескольких фраз быстро поднял Нетти, посадил ее перед собой на седло и пришпорил коня.

Девиса уже не было. Рене лежал на земле. Все трое бросились к нему.

Рене не потерял сознание, хотя был в состоянии шока. На лице кровоточила страшная рана. Луиза села на землю и положила голову мужа себе на колени. Нетти побежала к ручейку, чтобы намочить платок.

– Вы займитесь Рене, – коротко сказал им Том.– Я скоро вернусь.

Он вскочил в седло и поскакал к дому Девиса, который был неподалеку.

Девис набирал воду из колодца. Вид у него был очень довольный, и он ни капли не огорчился, заметив всадника.

– Вот уж не ожидал, что ты приедешь ко мне в гости, – сказал он.

Том соскочил на землю, подошел к Девису и сразу выложил ему все, что думал:

.– Девис, мы, конечно, живем в дикой стране, но сами мы, колонисты Массачусетса, люди цивилизованные. Есть законы, которые защищают человека от ничем не спровоцированного нападения.

– Не спровоцированного? Назови-ка мне закон, по которому человек не должен защищаться, когда его оскорбляют.

Том понял, что Рене не так-то легко будет доказать, что Девис первым напал на него. Единственной свидетельницей была Нетти, но ее показания могут счесть ненадежными.

Но нельзя же так просто все спустить Девису.

– Мы оба прекрасно знаем, что произошло у дома Готье, – сказал Том.– И тебе это с рук не сойдет.

– Кто ты такой, чтобы угрожать мне? – грозно спросил Девис.

Том схватил его за грудки.

– Слушай внимательно, – продолжал он. – Не трогай Рене Готье. Никогда. Однажды я уже задал тебе по первое число, но это ничто по сравнению тем, что тебя ждет, если ты еще хоть раз посмеешь тронуть его или кого-нибудь из его семьи. Запомни! – Том сильно оттолкнул Девиса.

Тот попятился назад и неожиданно сел на землю. Том даже не взглянул в его сторону. Он вскочил в седло и ускакал назад к дому Готье. Если бы он обернулся, то увидел бы в глазах Джека Девиса смертельную ненависть.

Рене был еще очень слаб, но уже мог есть. Ему совсем не хотелось, чтобы все вокруг него суетились, поэтому он попросил жену и Нетти сменить тему разговора.

Женщины уже пришли в себя. Никаких серьезных повреждений у Рене не было, и они стали обсуждать свою швейную мастерскую.

– Больше Девис тебя не потревожит, – сказал подъехавший Том. Но он еще не понял, в какое опасное положение поставил сам себя.

Дебора Дженкинс встретила тетушку у входа в дом священника и взяла у нее из рук тыквенный пирог.

– Тетушка Ида, зачем каждый раз, когда вы приходите на обед, вы приносите с собой еду? – сказала она.

Ида фыркнула:

– Мне бы не хотелось, чтобы Авдий совсем исхудал, пока ты научишься готовить.

Тут к ним вышел сам священник. Он поцеловал тетушку Иду.

– Похоже, все прихожане думают примерно так же, поэтому у нас дом просто ломится от еды. А я стараюсь никому не рассказывать, что Дебора одна из лучших хозяек в колонии.

Они прошли в гостиную, и Авдий налил всем клюквенного сока. Тут же разговор перешел на Уолтера.

– Мне так его не хватает, – призналась Ида, – но теперь я за него совершенно спокойна. Просто удивительно, что, живя с этими дикарями, он так изменился.