5. Джанин

Разница между десятью и четырнадцатью годами огромна. За три с половиной года, в течение которых корабль под давлением фотонов летел к облаку Оорта, Джанин перестала быть тем беспечным ребенком, каким была до начала экспедиции. Она достигла того состояния взросления, когда молодой человек начинает понимать, что ему еще только предстоит вырасти. Но Джанин не торопилась становиться взрослой. Она просто делала это. Ежедневно. Постоянно. При помощи средств, которые у нее были.

В тот день, когда Джанин встретила Вэна, она ничего особенного не искала. Просто хотела побыть одной. Не только из-за личных причин. И не потому, вернее, не только потому, что устала от своей семьи. Она хотела чего-то своего, собственного, опыта, который бы она ни с кем не делила, чтобы в ее оценки не вмешивались постоянно присутствующие взрослые. Джанин желала посмотреть, потрогать, вдохнуть необычность фабрики, и собиралась сделать это в одиночестве.

Поэтому она наобум шла по коридорам, время от времени отпивая из бутылки кофе. Вернее, тот загадочный напиток, который Джанин считала кофе. Эту привычку Джанин переняла у отца, хотя если бы ее спросили, она бы заявила, что никому не подражает.

Все ее чувства были предельно обострены. Пищевая Фабрика была самым удивительным, самым возбуждающим и самым пугающим происшествием в ее короткой жизни. Появление фабрики в жизни Джанин казалось ей событием куда более значительным, чем отлет с Земли – тогда она была еще ребенком. Более многообещающим, чем испачканные простыни, которые свидетельствовали о том, что она стала женщиной. Фабрика заслонила собой всю ее предыдущую жизнь и теперь путано и непонятно рисовала контуры будущего. Даже голые стены коридоров действовали на Джанин возбуждающе – ведь они были из металла хичи, им миллион лет, но они по-прежнему светились неярким голубым светом. «Какими были те люди, которые построили это чудо техники?»

Джанин перепархивала из помещения в помещение, касаясь пола только кончиками пальцев. В этом большом зале стены покрыты полками из материала, похожего на резину. «Что на них когда-то лежало?» А в этом – большая усеченная сфера, верх и низ ее срезаны, внешне похоже на зеркальный хром. Она странно шероховата на ощупь, и для чего сфера предназначалась – непонятно.

О назначении некоторых предметов Джанин догадывалась. Штука, напоминающая стол, несомненно, столом и была. Высокий ободок по краю препятствует падению предметов со стола в слабом тяготении фабрики. Еще несколько загадочных предметов опознала Вера. Она сравнивала их с информацией об артефактах хичи, накопленной большими компьютерными банками данных на Земле. Небольшие углубления в стенах, заплетенные зеленой паутиной, считались приспособлениями для сна. Но кто знает, права ли туповатая Вера? Да это и не важно. Сами по себе неимоверно древние предметы вызывают священный трепет. И пространство вокруг них – тоже. Даже возможность заблудиться в лабиринте коридоров казалась чем-то вроде подарка судьбы. Потому что до прибытия на Пищевую фабрику у Джанин никогда в жизни не было возможности заблудиться. Мысль об этом доставляла ей страшноватое удовольствие. Особенно потому, что взрослая часть ее четырнадцатилетнего мозга все время сознавала, что Пищевая фабрика просто недостаточно велика, чтобы заблудиться в ней основательно.

Так что страх был вполне безопасным. Или казался таким. Пока Джанин не попала в ловушку, где ее поджидало нечто неизвестное: хичи? кровожадное чудовище? спятивший космический робинзон с ножом? Это что-то двигалось к ней.

Оказалось, ничего подобного, это был Вэн. Конечно, в тот момент она не знала его имени. «Не подходи ближе!» – завопила Джанин. Сердце билось чуть ли не во рту, радио она держала в руке, руки прижимала к только что сформировавшейся груди. Но он не стал подходить. Вэн остановился. Он смотрел на нее, выпучив глаза, раскрыв рот, чуть не высунув язык. Высокий, тощий. Лицо треугольное, с длинным крючковатым носом. Одет он был во что-то похожее на короткую юбку и рубашку, и то и другое ужасно грязное. Пахло от него мужчиной. Вэн по-звериному принюхивался и почему-то дрожал. Но самое главное, он был молод. Ненамного старше самой Джанин. Это был единственный человек примерно ее возраста, какого она встретила впервые за долгие годы.

И тут он опустился на колени и начал проделывать то, чего Джанин никогда не видела. Она смотрела во все глаза: постанывая, хихикая, испытывая одновременно шок, облегчение, интерес и истерию. Но шок не от того, что он делал, а от самой встречи с мальчиком. В своих снах Джанин видела многое, но никогда такое.

В следующие несколько дней Джанин с трудом переносила, если Вэн исчезал из ее поля зрения. Она вдруг почувствовала себя его матерью, товарищем по играм, учителем, женой. «Нет, Вэн! Пей помедленнее – горячо!» «Вэн, неужели ты был здесь совсем один с трех лет?» «У тебя очень красивые глаза, Вэн».

Джанин не обращала внимания на то, что он недостаточно воспитан, чтобы ответить ей таким же комплиментом – мол, у нее тоже прекрасные глаза. Она точно знала, что все части ее тела восхищают его.

Остальные, конечно, видели это, но Джанин было все равно. Его остроглазого обостренного восхищения хватало на всех.

Вэн спал даже меньше ее. Вначале это радовало Джанин, потому что так ей можно было проводить с ним больше времени. Но потом она заметила, что он стал выдыхаться. И даже заболел. Когда Вэн начал сильно потеть и дрожать в комнате, где стояла кушетка с голубоватым металлическим покровом, она первая закричала: «Ларви! Мне кажется, он болен!» Когда же он направился к этому странному ложу и едва не упал, она подхватила его, протянула руку, чтобы коснуться лба и проверить температуру. Закрывающийся кокон кушетки чуть не отхватил ей руку и нанес глубокий порез от пальцев до запястья. «Пол, – отскакивая от кушетки, крикнула Джанин, – мы должны...»

И тут их всех настигло стотридцатидневное безумие. Самый тяжелый приступ за все время. Отличный от всех предыдущих. В промежутке между двумя ударами сердца Джанин заболела.

Она никогда раньше не болела. Изредка сажала синяк или ногу сводило судорога, еще реже – подхватывала легкий насморк. В общем, ничего серьезного. Почти всю жизнь Джанин находилась под Полным медицинским контролем, и заболеть она просто не могла. Поэтому Джанин не понимала, что с ней происходит. Все тело ее терзала боль и била лихорадка. Она бредила, ей виделись какие-то чудовищные обнаженные фигуры. В некоторых Джанин узнавала окарикатуренные изображения членов своей семьи. Остальные были ей незнакомы и просто приводили девочку в ужас. Джанин даже наблюдала себя, с огромными грудями и необыкновенно толстенными бедрами. Вид был отвратительным, но это была она. Ко всему прочему, в животе Джанин как будто что-то горело, и она постоянно испытывала непреодолимое желание толкать и толкать во все эти воображаемые и невоображаемые углубления своих фантазий то, чего у нее нет. Но в то же время девочка ничего не понимала. Все было предельно неясно.

Боль и приступы безумия накатывались волнами. Между ними, на секунду или две, перед Джанин вдруг открывалась картина реальности. Она снова видела ровный голубой свет стен. Рядом с ней скорчилась на полу Ларви. Она смотрит перед собой невидящими безумными глазами и всхлипывает. Отец лежит рядом в коридоре – его рвет. Под хромовым голубым покрытием кушетки, в этом коконе бьется и что-то бормочет Вэн. Не разум и не воля заставляли Джанин все время пытаться открыть кокон, и на сотый или тысячный раз ей это удалось – она наконец стащила с кушетки хнычущего и дрожащего Вэна.

Галлюцинации мгновенно прекратились. Но боль, тошнота и ужас еще какое-то время давали о себе знать, а затем тоже исчезли. Все дрожали и шатались, все, кроме мальчика, который был без сознания и дышал тяжело и хрипло. Это привело Джанин в ужас.

– Помоги, Ларви! – закричала она. – Он умирает! Старшая сестра Джанин быстро подскочила к Вэну и прощупала у него пульс. Периодически она трясла головой, чтобы прояснить ее, и всматривалась в глаза мальчика.

– Обезвоживание, – проговорила она. – Высокая температура. Пошли. – Ларви попыталась поднять Вэна. – Нужно отнести его на корабль. Ему нужна соль, антибиотики, жаропонижающее, может быть, гамма-глобулин...

Им потребовалось почти двадцать минут, чтобы дотащить Вэна до корабля, и Джанин с ужасом подумала, что он в любую минуту может умереть. Последние сто метров мальчика несли втроем. Ларви убежала вперед, и к тому времени, как Пол и Джанин втащили Вэна в люк, она раскрыла медицинскую сумку и принялась отдавать приказы:

– Положите его. Пусть проглотит это. Возьмите образец крови и проверьте на вирусы и антитела. Срочное сообщение на базу, нам нужно медицинское руководство... если, конечно, он доживет до ответа!

Пол помог раздеть мальчика, и Вэна завернули в одно из одеял Пейтера. Потом на Землю отправили депешу. Но и Пол, и все остальные знали, что вопрос о жизни и смерти Вэна будет решаться не на Земле. Поскольку до получения ответа пройдет семь недель.

Пейтер бранил свой подвижный биоанализатор. Пол, ни слова не говоря, поспешно облачился в скафандр и вышел в открытый космос. Там он целый час перенастраивал тарелки передатчика: главную – на яркую двойную звезду Нептун со спутником, вспомогательную – на корабль Гарфилда. Потом, судорожно цепляясь за корпус, Пол велел Вере повторить информацию на полную мощность. Возможно, там прослушивают сообщения с Пищевой фабрики, но не исключено, что и нет.

Когда Вера отрапортовала, что послание отправлено, Пол снова сориентировал главную антенну на Землю. От начала до конца вся операция заняла три часа, и было сомнительно, чтобы какое-нибудь из сообщений услышали. И еще более сомнительным казалось, что кто-то сможет помочь. Корабль Гарфилда имел куда меньшие размеры и был хуже оборудован, а на временную базу на Тритоне рассчитывать было сложно именно из-за их временности. Но по крайней мере они могли ответить, что-нибудь посоветовать или просто посочувствовать гораздо быстрее, чем Земля.

Через час температура начала спадать. Через двенадцать – Вэн перестал дергаться и бредить, а затем нормально уснул. Но он все еще был очень болен.

Мать и товарищ по играм, учитель и воображаемая жена, теперь Джанин стала медсестрой и нянькой. Она даже Ларви не позволяла делать Вэну уколы. Джанин без устали смачивала губкой его лоб. Когда Вэн в беспамятстве выпачкал постель, она все аккуратно вычистила. Ни на что другое ее больше не хватало.

Озабоченные, заинтересованные взгляды и реплики членов ее семьи Джанин не трогали. Наконец, она как-то слишком уж заботливо отвела влажные волосы со лба Вэна, и Пол сделал язвительное замечание, в котором явно ощущалась ревность.

– Пол, меня от тебя тошнит! – вскипела Джанин. – Я нужна Вэну и должна о нем заботиться!

– И тебе это нравится, верно? – насмешливо ответил он. Пол на самом деле рассердился. Конечно, это разожгло в Джанин еще больший гнев, но отец мягко сказал:

– Оставь ее, Пол. Пусть девочка остается девочкой. Разве сам ты не был молодым? Пойдем осмотрим еще раз это Traumeplatz .

Джанин сама удивилась тому, что позволила установиться миру – у нее была такая прекрасная возможность для яростной схватки, но ее это перестало интересовать. Она удовлетворенно улыбнулась ревности Пола, подумала, что можно делать новую боевую нашивку на мундир, и вернулась к Вэну.

Выздоравливая, он становился все более интересным. Время от времени Вэн просыпался и разговаривал с ней. А когда он спал, Джанин с интересом рассматривала его. Кожа у Вэна была оливкового цвета, но от талии до бедер – бледная, цвета хлебных дрожжей. Она туго обтягивала его кости. На теле росли редкие волосы. Но на лице волос совсем не было, кроме двух тонких ниточек – скорее глазных ресниц, чем усов.

Джанин знала, что Ларви и отец посмеиваются над ней, что Пол и в самом деле ревнует, лишенный привычного внимания. Это изменение было приятным. У нее появился статус полноправного члена экспедиции. Впервые в жизни то, что она делала, было самой важной деятельностью группы.

Остальные спрашивали у нее разрешения поговорить с Вэном, а когда ей казалось, что он устал, они с готовностью подчинялись ее запрету.

Ко всему прочему, Вэн очаровал ее. Она сравнивала его со всеми мужчинами, с которыми ей приходилось общаться в жизни, и преимущество всегда было на стороне Вэна. Он выигрывал даже в сравнении с ее прежними кумирами. Вэн выглядел красивее фигуриста, был значительно умнее актера, имел почти такой же рост, как баскетболист. И в отличие от них всех, особенно от двух единственных мужчин, с которыми она провела несколько последних лет, он удивительно, замечательно молод. А Пол и ее отец – нет. На обратной стороне ладоней Пейтера было множество пигментных пятен. Но он по крайней мере аккуратен. Даже изыскан – по-европейски. Пейтер регулярно выщипывает волосы в ушах крошечными щипчиками – Джанин однажды засекла его за этим интимным занятием. В то время как Пол... В одной из стычек с сестрой Джанин в сердцах воскликнула: «Так вот с кем ты спишь! С обезьяной, с волосатыми ушами! Меня от него блевать тянет!»

Теперь она кормила Вэна, читала ему книги и дремала рядом, когда он спал. Джанин вымыла ему волосы шампунем, затем с помощью Ларви подстригла их и высушила. Она выстирала его одежду, заштопала ее и даже подогнала кое-что из одежды Пола под его фигуру. Вэн все принимал с благодарностью и наслаждался своим положением не меньше ее.

Вэн выздоравливал, все меньше нуждался в своей сиделке, и Джанин больше не могла защищать его от расспросов. Но они тоже старались не утомлять его. Даже старый Пейтер. Вера подготовила длинный список тестов, которым следовало подвергнуть мальчика.

«Убийца! – негодовал Пейтер. – Неужели она не понимает, что молодой человек только что был на краю смерти. Эта бесчувственная машина хочет его прикончить!»

Правда, выглядело это не очень искренне. У Пейтера были свои вопросы, и он задавал их Вэну, когда Джанин разрешала, сердился и дулся, когда запрещала.

«Я по поводу твоей кушетки, Вэн, расскажи еще раз» что ты чувствуешь, когда ложишься на нее. Как будто ты становишься частью миллиона людей? А они как бы являются частью тебя, верно?»

Но когда Джанин заявила, что Пейтер не дает Вэну оправиться от болезни, старик прекращал расспросы. Однако ненадолго.

И вот наконец настал день, когда Вэн почувствовал себя настолько здоровым, что Джанин позволила себе всю ночь проспать за своей загородкой. Проснувшись, она увидела, что сестра сидит за пультом Веры. Вэн держался за ручку ее стула, улыбался, а иногда и хмурился при виде незнакомой машины. Ларви читала ему отчет о его состоянии:

– Жизненные показатели удовлетворительные, ты набираешь вес, уровень антител – нормальный. Я думаю, все будет в порядке, Вэн.

– Значит, наконец можно поговорить! – воскликнул ее отец. – О радио-быстрее-света, о механизмах, о месте, откуда он прилетел, о сонной комнате!

Джанин бросилась Вэну на помощь.

– Оставьте его в покое! – закричала она. Но Вэн покачал головой.

– Пусть спрашивают, Джанин, – сказал он своим высоким пронзительным голосом.

– Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас! – бушевал ее отец. – Теперь, сию же минуту! Пол, иди сюда и скажи мальчику, что мы хотим узнать.

Они это спланировали заранее, поняла Джанин, все трое, но Вэн не возражает, и она больше не может делать вид, что он недостаточно здоров для вопросов.

Джанин подошла и села рядом со своим подопечным. Вопросам помешать она не могла, зато будет защищать его. Она холодно дала разрешение:

– Ладно, Пол. Говори, что вы хотите знать, только не Утомляй его.

Пол иронически взглянул на нее, а затем обратился к Вэну.

– Уже более десяти лет, примерно каждые сто тридцать дней вся Земля сходит с ума, – проговорил он. – Похоже, это твоя вина, Вэн.

Мальчик нахмурился, но ничего не ответил. Вместо него заговорил его общественный защитник.

– В чем ты его обвиняешь? – возмутилась она.

– Никто его ни в чем не обвиняет, Джанин, – ответил Пол. – Но мы все недавно испытали приступ лихорадки, и это не может быть случайным совпадением. Когда Вэн ложится спать в это устройство, он всему миру навязывает свои сны. – Пол покачал головой. – Дорогой парнишка, ты хотя бы понимаешь, сколько неприятностей причинил населению целой планеты? С тех пор как ты здесь появился, твои сны делят с тобой миллиарды людей. Миллиарды! Иногда ты спокоен, и сны у тебя мирные. Это не так плохо. А иногда тебе снятся жуткие вещи. Не хочу, чтобы ты винил себя, – поспешно добавил Пол, предупреждая Джанин, – но погибли тысячи и тысячи людей. А финансовый ущерб... Вэн, ты не можешь себе этого представить.

– Я никогда никому не причинял вреда! – оправдываясь, высоким голосом возразил Вэн. Он не понимал, что сделал плохого, но знал, что Пол обвиняет его.

Ларви положила свою руку ему на плечо.

– Хотела бы я, чтобы это было так, Вэн, – задушевно сказала она. – Самое главное, чтобы ты больше этого не делал.

– Нельзя больше спать на кушетке?

– Да, Вэн. – Он взглянул на Джанин, и та пожала плечами.

– Но это еще не все, – продолжил Пол. – Ты должен нам помочь. Расскажи все, что знаешь. Об этой кушетке. О Мертвецах. О радио-быстрее-света, о пище...

– Почему я должен рассказывать? – спросил Вэн. Пол терпеливо объяснил:

– Потому что так ты расплатишься за лихорадку. Ты не понимаешь, насколько это важно для людей. Знания в твоей голове могут спасти людей от голодной смерти. Миллиарды жизней, Вэн.

Задумавшись, Вэн нахмурился. Миллиарды применительно к людям для него являлись бессмыслицей, он еще не привык к пяти.

– Ты меня сердишь, – наконец произнес он.

– Я не хотел, Вэн.

– Важно не то, что ты хотел, а то, что делаешь. Ты сам мне только что сказал, – презрительно проворчал мальчик. – Ну ладно, чего ты хочешь?

– Мы просим, чтобы ты рассказал нам все, что знаешь, – быстро ответил Пол. – О, не все сразу. Но по мере того, как вспомнишь. И мы хотим, чтобы ты провел нас по фабрике и все объяснил... что сможешь, конечно.

– Это место? Но тут ничего нет, кроме комнаты для снов, а туда вы мне не разрешаете идти.

– Для нас тут все ново, Вэн.

– Да тут ничего нет. Вода не течет, библиотеки нет, с Мертвецами разговаривать трудно, здесь ничего не растет! А дома у меня есть все, почти все работает, сами сможете посмотреть.

– Похоже на небеса, Вэн.

– Ну, сами посмотрите. Если видеть сны мне больше нельзя, то и нечего тут оставаться!

Пол в замешательстве посмотрел на остальных.

– Ты приглашаешь нас к себе домой?

– Конечно. Мой корабль отнесет нас туда. Не всех, – поправился он, – только некоторых. Старика можно оставить тут. У него все равно нет женщины, так что и расставаться не придется. Или даже, – хитро добавил он, – мы можем отправиться с Джанин. Тогда на корабле будет больше места. Мы вам привезем машины, книги, сокровища...

– Забудь об этом, Вэн, – мудро сказала Джанин. – Нам никогда не позволят полететь одним.

– Не так быстро, девочка, – перебил ее отец. – Не тебе решать. Парень сделал интересное предложение. Если он может открыть для нас врата небес, зачем нам оставаться на холоде?

Джанин посмотрела на отца, но ничего не смогла прочесть на его лице.

– Ты хочешь сказать, что готов отпустить нас с Вэном одних?

– Вопрос не в этом, – ответил он. – Вопрос в том, как побыстрее закончить этот проклятый Богом полет и забрать свои деньги. Других вопросов нет.

– Что ж, – немного погодя сказала Ларви, – мы можем пока не принимать решения. Небеса и так всю нашу жизнь ждут нас.

– Это правда, – печально кивнул головой Пейтер. – Но, выражаясь конкретнее, некоторым из нас осталось ждать меньше остальных.

Каждый день с Земли поступали новые указания и сообщения. Но, к всеобщей досаде, они относились к событиям далекого прошлого, до появления Вэна, и не имели отношения к нынешним делам и планам. Предлагали провести такие-то химические анализы. Просветить то-то и то-то рентгеновскими лучами. Исследовать, измерить, рассчитать и прочее, и прочее. Сейчас, конечно, сообщение о том, что они прибыли на фабрику, достигло земной Веры, и, наверное, ответ уже в пути. Но его не будет еще несколько недель. У базы на Тритоне компьютер немного мощнее, чем Вера, и Пол с Ларви вторые сутки горячо обсуждали вопрос о передаче туда всей информации и обращений с просьбами о помощи и консультациях. Старый Пейтер с яростью возражал.

– Этим бродягам, цыганам? Зачем отдавать им то, что нам так дорого досталось?

– Никто не сомневается в наших правах, папа, – успокаивала его Ларви. – Это все наше. В контракте все подробно оговорено.

– Нет!

И вот все рассказанное Вэном они ввели для обработки в бортовую Веру, и маломощный медлительный мозг Веры принялся разбираться и искать смысл. Она даже составляла графики и схемы. Смоделировала внешний вид того места, откуда прилетел мальчик. Видимо, получалось не очень похоже, потому что Вэн не проявил никакого интереса к ее изобразительному творчеству.

Коридоры. Машины. Сам хичи. И всякий раз Вэн вносил поправки:

– Нет. У них у всех длинные бороды, и у самцов, и у самок. И даже у совсем молодых. А груди у самок... – Он прижимал руки под грудной клеткой, показывая, как низко они свисают. – И запах у них не тот.

– Голограммы совсем не пахнут, Вэн, – сказал Пол.

– Вот именно! А они пахнут. А в течке, так даже очень сильно.

И Вера гудела, пережевывая новые данные, и вносила поправки.

После многих часов кропотливой работы то, что поначалу казалось Вэну игрой, превратилось в скучное, утомительное занятие. И тогда он начал жульничать:

– Правильно! – устало говорил Вэн. – Именно так выглядит комната Мертвецов.

Правда, Пол с Ларви быстро поняли, что он так отвечает, чтобы избавиться от надоевшего занятия, и стали давать ему передышки. Тогда Джанин отправлялась с ним побродить по коридорам, пристегнув к плечу камеру и микрофон – вдруг Вэн скажет что-нибудь важное или покажет сокровище. Во время прогулок с Джанин Вэн расслаблялся и становился разговорчивым. Знания его были так же поразительны, как и невежество. И то и другое совершенно непредсказуемо.

Но не только Вэн нуждался в изучении. Каждый час Ларви или Пейтер предлагали обсудить новый способ, как заставить Пищевую фабрику отказаться от запрограммированного курса, чтобы они могли выполнить свою основную задачу. Ничего не получалось. С Земли приходили все новые послания и рекомендации. Но они по-прежнему не имели отношения к важным событиям на корабле. Сообщения даже не были интересны.

Джанин оставила в памяти Веры целую пачку писем от своих кумиров, не побеспокоившись их прочесть – долгие уединенные разговоры с Вэном удовлетворяли все ее нужды.

Иногда поступали странные новости. Ларви сообщили, что коллеги объявили ее женщиной года. Старый Пейтер получил официальное письмо из города, где родился. Прочитав его, он разразился гомерическим хохотом.

– Дортмунд просит меня стать бургомистром! Что за вздор!

– Ну, это же прекрасно, – откликнулась Ларви. – Это такая честь.

– Ничего подобного, – свирепо возразил он. – Бургомистр! С теми деньгами, что мы получим, я могу быть избран президентом Федеральной республики или даже... – Он ненадолго смолк, а потом мрачно сказал: – Если, конечно, я еще увижу Федеральную республику. – Затем, глядя поверх голов, он некоторое время беззвучно шевелил губами и наконец вымолвил: – Наверное, пора возвращаться.

– Ах, папа, – начала Джанин и испуганно замолчала: старик бросил на нее взгляд вожака волчьей стаи, каким тот смотрит на зарвавшегося щенка. Между ними неожиданно возникло напряжение, но тут Пол принял огонь на себя. Он откашлялся и сказал:

– У нас, конечно, есть такая возможность. Остается, правда, обсудить вопрос о контракте...

Пейтер покачал головой.

– Я думал об этом. Нам и так уже очень много должны! Только за то, что мы прекратили лихорадку. Если нам заплатят хотя бы один процент от предотвращенного убытка, у нас будут миллионы. Миллиарды! А если они не станут платить... – Он осекся, но быстро справился с собой и уверенно продолжил: – Нет, заплатят. Просто надо послать на Землю обстоятельное письмо. Сообщить, что мы покончили с лихорадкой раз и навсегда, но не можем передвинуть Пищевую фабрику ни на дюйм. Поэтому решили вернуться домой. К тому времени, как придет ответ, мы уже много недель будем в пути.

– А как же Вэн? – с тревогой спросила Джанин.

– Полетит с нами, конечно. Снова будет среди людей, так для него даже лучше.

– Может, позволим самому Вэну решать, где ему жить? И как же наш полет на небо?

– Это была мечта, – холодно ответил Пейтер. – В действительности мы далеко не все можем. Пусть кто-нибудь другой исследует небеса, на всех хватит, а мы тем временем дома будем наслаждаться богатством и славой. Дело не только в контракте, – почти умоляюще проговорил он. – Мы спасители человечества! У нас будут лекционные туры, приглашения в рекламу! Мы станем очень влиятельными людьми!

– Нет, папа, – с отчаянием в голосе сказала Джанин, – послушай меня. Вы все говорили о нашем долге помочь миру – накормить людей, принести им новые механизмы, чтобы их жизнь стала легче. Разве мы не выполним до конца свой долг?

Пейтер резко повернулся к ней и ответил с такой злобой, что Джанин в страхе отшатнулась от него:

– Дерзкая девчонка, что ты знаешь о долге?! Без меня ты бы сейчас валялась в какой-нибудь чикагской канаве и ждала благотворительности. Прежде всего надо думать о себе!

Джанин начала говорить, но ее вдруг остановил испуганный взгляд Вэна.

– Я ненавижу, когда ты так говоришь! – выпалила девочка. – Мы с Вэном отправляемся на прогулку. Только чтобы не видеть вас!

– На самом деле он не такой плохой, – пояснила она Вэну, как только они удалились на значительное расстояние, откуда их не могли слышать. Сзади еще долго доносились голоса спорящих, и Вэн, который не привык к ссорам, был явно расстроен.

Вэн не стал обсуждать виденную ссору. Наоборот, он попытался переменить тему. Он указал на выступ на голубой стене и пояснил:

– Это место воды, но оно мертвое. Их тут десятки, и почти все мертвые.

Скорее из чувства долга Джанин осмотрела выступ, нацеливая на него камеру. На вершине был укреплен небольшой кран, наподобие носика у чайника, а внизу располагалось что-то вроде раковины. Она была совершенно сухая и настолько широкая, что Джанин могла в ней поместиться почти целиком.

– Ты говорил, что один такой кран работает, но воду из него пить нельзя.

– Да, Джанин. – После ссоры Вэн выглядел удрученным и почти не разговаривал.

– Когда я была маленькой, папа рассказывал мне сказки, – начала Джанин. – В основном страшные, но не всегда. Он рассказывал о Черном Питере. Насколько я помню, это что-то вроде Санта Клауса. Он говорил, что, если я буду хорошей девочкой, Черный Питер на Рождество подарит мне куклу, а если плохой – кусок угля. Или что-нибудь похуже. И я называла папу Черный Питер. Но он мне никогда не приносил кусок угля. – Они шли по голубому коридору, Вэн внимательно слушал свою спутницу, но не отвечал. – Потом умерла мама, – продолжала Джанин, – а Пол и Ларви поженились, и я некоторое время жила с ними. Но папа не плохой. Он часто приходил ко мне повидаться. Вэн! Ты понимаешь, что я тебе рассказываю?

– Нет, – угрюмо ответил он. – Кто такой Санта Клаус?

– Ох, Вэн!

И Джанин объяснила, кто такой Санта Клаус и что такое Рождество, а потом рассказала о зиме, о снеге, о том, как и какие подарки делают родным и друзьям. И от этого рассказа лицо Вэна прояснилось, он начал улыбаться.

Странно, но с улучшением настроения у Вэна Джанин становилась все мрачнее. Рассказывая ему о мире, в котором она жила, Джанин все время думала, что их ждет впереди. «Наверное, отец прав, – нервно покусывая ногти, размышляла она. – Лучше упаковать вещи и улететь, вернуться к реальной жизни».

Все другие альтернативы сейчас пугали ее. Когда Джанин позволяла себе подумать, что их ждет, ее начинало пугать место, в котором они оказались, – какой-то странный артефакт, который упрямо прокладывает в космосе курс к неизвестной цели. А если они прибудут на место? – не в первый раз задавалась она вопросом. – Что они там найдут? Или, если отправятся с Вэном на его обещанные небеса, что или кто их там ждет? Хичи? Хичи! Вот где таилась причина страха! Всю жизнь Джанин прожила среди разговоров и самых разных домыслов о хичи. Они были ужасны, но нереальны, почти мифичны. Как Черный Питер или Санта Клаус. Как Бог. Мифы и божества легко переносить, когда в них веришь. Но что, если мифологические чудовища оживут и станут реальными?