Вообще это был спорный вопрос, являлась ли программа «Альберт Эйнштейн» чем-то более определенным, кроме как набором математических символов. У него не было непрерывности существования. Когда Робин Броудхед заканчивал разговаривать с ним и давал отбой, Альберт тут же прекращал существовать, и его цепи включались в выполнение других задач. Когда его снова вызывали, он воссоздавал себя из свободных цепей в соответствии с написанной Эсси программой. Он был не более реален, чем уравнение, и не менее – чем Бог.

– Мне нужна... – начала С.Я. Лаврова-Броудхед. Прежде чем она успела произнести следующее слово, рецептор, распознающий ее голос, вызвал секретарскую программу. Секретарша, однако, не появилась. Она среагировала на звуки произнесенного далее имени:

– ...программа Альберт...

Секретарь сопоставила название с теми именами, что были записаны в ее памяти, сделала вероятностный анализ и приняла решение. Но это не все, что сделала секретарская программа. Перед этом она опознала голос Эсси и подтвердила, что этот человек имеет доступ к Альберту и что он, в сущности, и есть автор, написавший эту программу.

Секретарь проверила, нет ли недоставленных сообщений, обнаружила несколько и оценила их важность. Затем она быстро сняла телеметрию жизненных систем Эсси, чтобы оценить ее физическое состояние, возобновила в памяти сведения о предстоящей хирургической операции, сопоставила с ними содержание недоставленных сообщений и все имеющиеся на этот счет инструкции. После этого секретарь решила, что в Данный момент сообщения не следует доставлять, что ими может заняться заменитель Эсси. Все это заняло у нее ничтожно малое время и только крайне незначительную часть цепей секретарской программы. Ей не нужно было, например, вспоминать, как она выглядит или как должен звучать ее голос.

– ...Эйнштейн, – закончила Эсси. Секретарь разбудила Альберта Эйнштейна.

Вначале программа не знала, в каком смысле является Альбертом Эйнштейном. Читая свое внутреннее наполнение, он кое-что узнавал о себе. Во-первых, что он информационно-поисковая программа, и Альберт тут же занялся разыскиванием адресов главных категорий информации, которой должен располагать. Во-вторых, Альберт выяснил, что является программой эвристической и нормативной, что обязывало его соблюдать определенные правила в форме проходимых и непроходимых ворот, которые определяли принятие им решений. В-третьих, Альберт обнаружил, что он собственность Робина – он же Робинетт, Роб, Робби, Боб или Бобби – Стейтли Броудхеда и должен общаться с ним на основании их знакомства. Это заставило Альберта получить доступ к файлам Робина Броудхеда и заново ознакомиться с ними: до сих пор именно эта операция была наиболее длительной.

Когда это было проделано, Альберт вспомнил свое имя и особенности внешности. Он сделал выбор одежды из имеющихся вариантов: пуловер или серая рубашка в пятнах, шлепанцы или теннисные туфли с развязанным шнурком, носки или без них. Еще не успело замереть эхо от приказа Эсси, как он появился на экране монитора в обличье подлинного Альберта Эйнштейна – с трубкой в руке, его спокойные глаза смотрели вопросительно, а весь вид говорил о готовности ответить на любой вопрос.

У Альберта было достаточно времени. Эсси потребовалось почти четыре десятых секунды, чтобы произнести его имя.

Так как она говорила по-английски, он приветствовал ее на том же самом языке.

– Доброе... – последовала быстрая оценка местного времени, – ...утро, – затем мгновенное определение состояния и настроения Эсси, – миссис Броудхед. – Если бы она была одета для работы, он назвал бы ее «Лаврова».

Эсси оценивающе смотрела на него несколько секунд – целая бесконечность для Альберта. Но он не терял времени зря. Программа была составлена экономно, и те его части, которые не были заняты в разговоре с Эсси, занялись параллельными задачами. Так, отдельные его цепи помогали другой программе сделать прогноз погоды для спортивного рыболовного судна, которое покидало Лонг-Айленд. Попутно Альберт учил маленькую девочку спрягать французские глаголы. Какая-то его часть оживила сексуальную куклу для старой затворницы с причудами, а заодно Альберт подсчитал золотые монеты, полученные с Пекинской фондовой биржи.

Почти всегда существовали и другие задачи. Когда их не было, все же оставались менее важные проблемы, также ожидающие решения: анализ движения ядерных частиц, вычисление орбит астероидов, баланс миллионов чековых книжек – все, чем шестьдесят миллиардов гигабит могут заняться в свободное время.

Альберт существенно отличался от основных программ Робина: юридической, секретарской, психоаналитической, от тех заменителей Робина Броудхеда, которые выполняли его функции, когда Робин был занят или просто не хотел тратить силы и время. У Альберта с этими программами во многом была общая память. Все они имели свободный доступ к файлам друг друга. Но, каждая программа представляла собой особую вселенную действий, занятую индивидуальными целями. Они не могли выполнять свои обязанности, не зная, что делают другие программы.

Кроме того, это были персональные программы Робина Броудхеда, покорные его воле. Тогда как Альберт был настолько сложен, что свободно понимал подтекст и все ню-ансы контекстов, и благодаря этой своей способности он мог принимать решения. В своих реакциях Альберт не был ограничен только приказами Робина. Он мог ставить проблемы на основании всего, что думал Робин, всего, что знали другие программы. Альберт лишь не имел права выдавать тайны Робина или не распознавать конфиденциальные проблемы. Принципиально не мог.

Но были и редкие исключения. Человек, который напи-сал программу Альберта, легко мог добавить любую команду. И сделал это.

– Робин приказал тебе подготовить для меня резюме происшедшего, – сказала Эсси своему созданию. – Давай выкладывай. – Она критично и вместе с тем восхищенно смотрела, как написанная ею самой программа согласно кивнула, почесала за ухом черенком трубки и заговорила. «Все-таки Альберт прекрасная программа, – с гордостью подумала она. – Для собрания электронных импульсов, живущих в хрупких кристаллических дихалкогенидах со структурой влажной половой тряпки, он очень привлекательная личность».

Эсси поудобнее устроила свои трубки и катетеры и облокотилась на подушку, внимательно слушая Альберта. Все, что он рассказывал, было чрезвычайно интересно. Даже для нее, даже в такое время, когда через... меньше чем через час и десять минут ее протрут влажной губкой, разденут догола, выбреют и подготовят к новому вторжению в ее несчастное тело. Она требовала от Альберта только пересказа бесед, которые у него происходили раньше, и знала, что большая его часть одновременно занята совсем другими задачами. Но и то, что сейчас посвящало ее в тайны мужа, как критично заметила Эсси, выглядело неплохо.

Переход от пассивного Альберта, терпеливо ожидающего ее вопросов, к Альберту, разговаривающему с ее мужем, происходил гладко и без перерывов – если не обращать внимания на такие мелочи, как внезапно задымившаяся трубка или носок, натянутый на ногу, когда только что его не было.

Удовлетворенная, Эсси сосредоточилась на содержании диалога и вскоре поняла, что перед ней не один разговор. По крайней мере три или четыре. Робин, должно быть, массу времени потратил в Бразилиа на беседы со своей научной программой, и, слушая возбуждающие новости о Небе хичи, она внутренне улыбалась.

«Как забавно! – подумала Эсси. – Приятно, что он не использовал свой гостиничный номер для других целей. Или по крайней мере не исключительно для других целей», – поправилась она.

Эсси искренне считала, что не имела бы права осуждать Робина, если бы он избрал себе живого компаньона. Даже молодую красивую женщину. В данных условиях, если бы ее основной любовник не мог выполнять свои функции, она считала бы себя свободной.

«Ну, не совсем, конечно», – решила она.

В Эсси было достаточно советского ханжества, чтобы по крайней мере усомниться в моральности подобного поступка. Но она призналась себе, что довольна поведением Робина, и заставила себя вслушаться в поразительные новости, которые ей рассказывал Альберт.

Оказалось, что за это время так много произошло важного и так много следовало усвоить.

Прежде всего это были хичи. Выяснилось, что хичи на Небе хичи – вовсе и не хичи! Во всяком случае, Древние – точно не являлись хичи.

– Это доказали биоанализы, – пояснил Альберт ее мужу, подкрепляя свои слова движениями трубки. – Биоанализатор дал не ответ, а новую загадку. Он показал химизм отнюдь не человеческий, но в то же время недостаточно Далекий от человеческого, чтобы развиться под другой звездой. К тому же, – обстоятельно продолжал Альберт, попыхивая трубкой, – остается вопрос о так называемых сиденьях хичи. Они не подходят для человеческого седалища. Но не подходят и для Древних. В таком случае для кого же они предназначались? Увы, Робин, этого мы не знаем.

Изображение замерцало, и Альберт вдруг оказался без одного носка. Он по новой набил трубку табаком и заговорил о молитвенных веерах. Альберт извинился, что не сумел разгадать их тайну, и пояснил, что литература по этому вопросу обширна, но он изучил ее всю. Затем он посетовал на то, что не существует ни одного возможного вида энергии или приборов, которыми не пытались бы их заставить говорить: И все же веера остались для землян немыми.

– Можно подумать, – продолжил Альберт, поднося спичку к трубке, – что все эти веера были сознательно испорчены хичи, чтобы озадачить нас. Но я в это не верю Raffiniert ist der Herr Heitschie, aber Boshaft est nicht .

Эсси невольно громко рассмеялась. «Надо же, „der Herr Heitschie!“ – удивилась она. – Неужели я снабдила свою программу чувством юмора?»

Эсси подумала, не остановить ли Альберта и не приказать ли ему продемонстрировать эту часть команд, но данный отрывок записи уже кончился, и чуть менее взъерошенный Альберт завел разговор об астрофизике.

Тут Эсси почти закрыла глаза. Она устала от космологии. Замкнута вселенная или открыта, сейчас этот вопрос ее не волновал. Ей было наплевать на то, что во вселенной недостает большого количества массы вещества, в том смысле, что имеющаяся не в состоянии объяснить существующие гравитационные эффекты. «Недостает, ну и черт с ней. У меня нет никакого желания отыскивать ее», – вздохнула она. А Альберт продолжал пересказывать общеизвестные вымыслы о бурях неуловимых пионов и чье-то предположение – какого-то Клюбе – о том, что материя может рождаться из ничего. Ее не интересовало это. Но когда разговор перешел к черным дырам, Эсси снова начала слушать. Хотя и эта тема ее, в сущности, тоже не интересовала. Эсси беспокоило лишь то, что она занимает Робина.

«Это мелочность с моей стороны, – мысленно упрекнула она себя. – У Робина нет постыдных тайн. Он рассказывал мне о своей любви, о женщине по имени Джель-Клара Мойнлин, которую он оставил в черной дыре. Он рассказывал гораздо больше, чем я хотела знать».

– Остановись, – неожиданно приказала она Альберту, и тот оборвал свою лекцию на полуслове. Он лишь вежлив0 смотрел на Эсси и ждал дальнейших указаний.

– Альберт, – осторожно спросила она, – почему ты рассказываешь мне, что Робина интересуют черные дыры?

– Миссис Броудхед, – откашлявшись, начал Альберт, – я всего лишь показывал специально подготовленную для вас запись.

– Я говорю не про сегодня. Почему ты предоставил эту информацию в другое время?

Лицо Альберта прояснилось, и он не без удовольствия ответил:

– Это распоряжение поступило не из моей программы, госпожа.

– Я так и думала! – с досадой проговорила Эсси. – Тебе приказала психоаналитическая программа.

– Да, госпожа. Это соответствует вашим распоряжениям.

– И какова же цель вмешательства Зигфрида фон Психоаналитика?

– Не могу сказать точно, но, – торопливо добавил Альберт, – могу высказать догадку. По-видимому, Зигфрид считает, что ваш супруг должен быть откровеннее с вами.

– Эта программа не имеет отношения к моему психическому здоровью!

– Конечно, госпожа, Зигфрид беспокоится о здоровье вашего супруга. Госпожа, если вам нужна дополнительная информация, позвольте посоветовать проконсультироваться с этой программой, а не со мной. Подобные вопросы находятся в его компетенции.

– Я могу сделать больше! – раздраженно воскликнула Эсси. И она действительно могла это сделать. Достаточно ей было произнести три слова: «Дайте город Полимат», и Альберт, Харриет, Зигфрид – в общем, все программы Робина переподчинились бы ее собственной мощной программе «Полимат», которую она использовала, когда создавала всех этих виртуальных помощников. Высшей программе, в которой содержатся команды всех остальных.

«Пусть тогда попробуют что-то утаить от меня! – со злорадством подумала она. – Посмотрим, смогут ли они сохранить в тайне свои сведения! Тогда...»

– Боже, – сказала Эсси вслух, – неужели я действительно собираюсь преподнести урок собственной программе?

– Госпожа?

Эсси затаила дыхание. Ее распирало что-то среднее между смехом и рыданием.

– Нет, – наконец выговорила она, – сотри все предыдущее. Ни в твоем программировании, Альберт, ни в программе Зигфрида нет ошибок. Если психоаналитическая программа считает, что Робин таким способом избавится от внутреннего напряжения, я не могу запретить это и не собираюсь подсматривать. В дальнейшем, – честно поправилась она.

Любопытно, что для С.Я. Лавровой-Броудхед слово «честность» имело смысл даже в общении с ее собственными созданиями. Программа типа «Альберта Эйнштейна» – структура огромная, сложная, тонкая и мощная. Даже С.Я. Лаврова не смогла бы написать ее в одиночку. Для этого ей понадобился «Полимат». Программа типа «Альберта Эйнштейна» училась, росла, приспосабливалась к новым задачам. И ее создатель не мог с уверенностью сказать, почему она выдала именно эту информацию, а не другую. Можно было только наблюдать, как она работает, и судить о правильном или неправильном выполнении приказов. «Нечестно» было бы винить программу, и Эсси не могла быть нечестной.

Но, беспокойно меняя положения на постели, когда до операции оставалось каких-нибудь двадцать две минуты, она подумала, что мир несправедлив к ней. Совсем несправедлив. С его стороны было нечестно, что такие сказочные чудеса изливаются в мир в тот момент, когда ее жизнь находится в подвешенном состоянии. Нечестно, что возникают новые трудности и опасности, именно сейчас, когда она может не дожить до их разрешения. Возможно ли справиться с Питером Хертером? Можно ли спасти остальных членов группы? Можно ли с помощью вееров и рассказов Мертвецов проделать все те удивительные вещи, которые пообещал Робин: накормить мир, сделать всех людей здоровыми и счастливыми, позволить человечеству исследовать вселенную?

Сколько вопросов, а до конца дня она может умереть и не узнать ответов на них. Это было нечестно со стороны мира, несправедливо! Но по крайней мере Эсси утешало одно – если она умрет, то так и не узнает, кого бы выбрал Робин, если бы вернулась его утраченная любовь.

Эсси чувствовала, как проходит время. Альберт терпеливо сидел на своем месте, и только изредка затягивался трубкой или чесал шею под свитером, чтобы напомнить ей, что он еще здесь.

Бережливая душа кибернетика требовала, чтобы Эсси использовала программу или отключила ее – такая трата машинного времени была просто недопустима. Но она все не решалась. У Эсси еще были вопросы, которые она хотела бы задать.

В дверь заглянула сестра.

– Доброе утро, миссис Броудхед, – сказала она, увидев, что Эсси не спит.

– Пора? – спросила Эсси, и голос ее неожиданно дрогнул.

– О, у вас есть еще несколько минут. Можете продолжать разговор, если хотите.

Эсси обреченно покачала головой.

– Бессмысленно, – тихо проговорила она и отозвала программу. Ей легко далось это решение. Эсси даже не пришло в голову, что среди вопросов, на которые она не получила ответа, есть такие, которые могли бы иметь важные последствия. Поэтому, когда Альберта Эйнштейна отпустили, он не позволил себе сразу дезинтегрироваться.

«Все никогда не бывает сказано», – когда-то заметил Генри Джеймс. Для Альберта «Генри Джеймс» означало только ключевое слово, по которому находится определенная информация. Но смысл этого закона он понимал. Даже своему хозяину Альберт никогда не мог сказать всего. И если бы попытался, то изменил бы своей программе.

Альберту непонятно было, какую часть «всего» избрать? На нижнем структурном уровне программа должна была отцеживать и пропускать факты определенной «ценности» и задерживать все остальные. Все выглядело достаточно просто. Но программа «Альберт Эйнштейн» обладала избыточностью. Факты поступали к ней через множество ворот, иногда через сотни. И если некоторые ворота говорили одним и тем же фактам «да», а другие «нет», то что оставалось делать программе? У нее был алгоритм проверки «ценности», но для решения некоторых сложных вопросов просто не хватало шестидесяти миллиардов гигабит. И судя по всему, здесь не справился бы компьютер размерами со вселенную.

Мейер и Стокмайер давно показали, что, независимо от мощности электронного разума, существуют проблемы такой степени сложности, которые невозможно решить за все время существования вселенной. Проблемы Альберта не были такими грандиозными. Но он не мог найти алгоритм их решения. Например, он не знал, нужно ли применять поразительные последствия принципа Маха к истории хичи. Хуже того, программа «Альберт Эйнштейн» была частной собственностью. Конечно, было бы интересно заняться чистой наукой. Но принципы программы этого не допускали.

Альберт задержался всего на миллисекунду, рассматривая свои возможности. Должен ли он, когда его в следующий раз вызовет Робин, сообщить ему свои предположения, связанные с Небом хичи?

Долгую тысячную долю секунды он не мог прийти к определенному выводу, но тут большая часть его памяти потребовалась для других задач, и Альберт позволил себе распасться.

Эту проблему он поместил в долговременную память, а все остальное, все шесть на десять в девятнадцатой степени бит информации без следа ушли, как вода в песок. Часть их приняла участие в военной игре, в ходе которой Ки-Уэст подвергся нападению с Больших Каймановых островов. Часть включилась в решение транспортных проблем Далласа, так как самолет Робина Броудхеда уже приближался к аэропорту. Позже, гораздо позже, Альберт помогал поддерживать жизненные функции Эсси, когда доктор Вильма Лидерман начала операцию. Много часов спустя небольшая часть его занялась поисками разгадки молитвенных вееров. А самые примитивные, самые элементарные части программы присматривали за изготовлением кофе и печенья для прибывающего Робина и убирали дом к его приезду. Шестьдесят миллиардов гигабит могут очень многое. Даже мыть окна.