Походка пьяницы

Глава 6

В это время за десять тысяч миль от Карла и Конута Лусилла вовсе не была близка с Эгертом.

– Извини, но мне нужно подумать, – говорила она. Эгерт с обиженным видом стоял рядом.

– Не слишком ли много ты просишь на раздумье? – раздраженно спросил он. – Десять недель? Неплохо. Знай, я буду рядом, чтобы спросить тебя сразу же, как только истечет срок.

И он гордо вышел из гостиной на женской половине общежития.

Лусилла вздохнула, но так как она не знала, что делать с ревностью Эгерта, то решила ничего не предпринимать. Иногда быть девушкой очень сложно.

А Лусилла была девушкой довольно привлекательной, с множеством девичьих проблем. Но дело девушки – держать свои проблемы при себе. Девушка должна выглядеть уравновешенной и милой. И свободной.

Неправда, что девушки сделаны из сахара и перца. Эти таинственные создания с подкрашенными личиками, от которых веет легким ароматом далеких цветочных полей и мускуса, сужающиеся здесь и расширяющиеся там – они, как и мужчины, животные, составляющая того же грязного потока органической материи. У них много земных проблем, неизвестных мужчинам – ежемесячные кровотечения, рождение новых клеток, благодаря которым пополняется человечество. Женское племя всегда было вершиной хитрости среди любых зверей.

Но сейчас речь идет о Лусилле. Двадцатилетняя студентка, дочь отставного инженера метро и его жены, бывшего социального работника. Она молода, но уже достигла брачного возраста. Здоровье – как у крестьянской лошади. Что эта юная девушка могла знать о чуде, именуемом любовью?

Но она знала.

В день, когда ожидалось возвращение Полевой Экспедиции, Лусилла отпросилась со всех вечерних занятий. Час свободного времени она потратила на то, чтобы позвонить родителям, живущим в пригороде. И в сотый раз обнаружила, что разговаривать им не о чем. А потом отправилась на кухню при факультетской столовой, как раз вовремя, чтобы приступить к вечернему дежурству.

Поводом было возвращение экспедиции. Готовился грандиозный банкет. Было приглашено более двухсот светил, не считая большинства ученых факультета. Работа на кухне кипела. Все шесть инженеров-кулинаров просто сбились с ног. Та из них, которая отвечала за соусы и подливы, первой увидела Лусиллу и позвала девушку себе в помощь, но инженер-кондитер тоже знала Лусиллу и хотела заполучить себе. Разыгралась настоящая битва, в которой победили соусы, и Лусилла оказалась у огромного металлического чана. В нем взбивалась спекшаяся бычья кровь с молотыми специями. Звучный вой взбивалки и свистящее стаккато горячего пара, который девушка по мере надобности выпускала через клапан в смесь, заглушили шум реактивного двигателя. Экспедиция вернулась, а Лусилла не знала об этом.

Первой весточкой было оживление в отдаленной части кухни. Девушка обернулась и увидела Эгерта, сурово опекающего троих незнакомых ей маленьких, болезненного вида людей. Эгерт заметил ее.

– Лусилла! Подойди, познакомься с дикарями!

Лусилла в нерешительности взглянула на свою начальницу, которая жестами показала ей: отойди-если-это-не-повредит-подливе.

Лусилла установила таймеры и термостаты и ускользнула от ее бдительного взгляда, прошмыгнув мимо тестомесильных, кипятящих, готовящих под давлением машин. Она подошла к Эгерту и его трофеям.

– Они японцы, – сказал юноша гордо. – Ты слышала о Второй мировой войне? Их тогда оставили на острове, и теперь там живут их потомки. Послушай, Лусилла, – девушка перевела взгляд с дикарей на Эгерта; казалось, его распирают злость и гордость одновременно, – я должен ехать в Вальпараисо. Здесь еще шесть туземцев, которых надо переправить в Южную Америку, и Мастер Карл выбрал меня в качестве сопровождающего.

Лусилла хотела что-то ответить, но в этот момент в дверь с отсутствующим видом заглянул Конут. Эгерт задумчиво поглядел ему вслед.

– Хотелось бы знать, почему Карл выбрал именно меня, – сказал он не столько с досадой, сколько с недоумением. И направился в другую дверь, бормоча себе под нос: – У него (он подразумевал Конута) есть шанс добиться своего за эти шестнадцать дней.

Конут был погружен в глубокое раздумье. Никогда раньше он не помышлял о свадьбе.

– Привет, Лусилла, – словно между прочим поприветствовал он девушку.

Она с готовностью отозвалась:

– Здравствуйте, Мастер Конут.

– Я, гм, хотел бы кое о чем с тобой поговорить. Она ничего не ответила. Конут оглядел кухню, как будто никогда не был здесь раньше, что, возможно, и соответствовало истине.

– Послушай, не хотела бы ты, гм, не хотела бы ты встретиться со мной завтра на Обзорной башне?

– Конечно, Мастер Конут.

– Замечательно, – он вежливо кивнул головой и был уже на полпути в обеденный зал, когда сообразил, что не назначил время. Так Лусилла еще подумает, что он хочет заставить ее простоять там в ожидании целый день!

Он поспешил вернуться.

– В полдень, ладно?

– Хорошо.

– И не строй никаких планов на вечер, – скомандовал он, в смущении спеша прочь. Конут никогда не делал предложения, и ему казалось, что попытка провалится, не удастся. Но он ошибался. Его ждал успех. Он не знал об этом, но Лусилла знала.

Остаток вечера пролетел для Конута очень быстро. Обед удался на славу. Туземцы были сенсацией. Они расхаживали среди гостей, курили трубку мира с любым, кто хотел попробовать, а хотели все. Гости вовсю спаивали дикарей, и каждый тост сопровождался криками «Банзай!» – сперва громкими, затем хриплыми и, наконец, дурашливыми. Аборигены напились.

Конут был в ударе. Поначалу он ловил на себе беглые взгляды Лусиллы, потом это прекратилось. Он спрашивал о ней: у официанток, у туземцев, потом обнаружил, что расспрашивает о Лусилле Мастера Уола (или рассказывает ему о ней), обнимая его рукой за расслабленные плечи. Конут рано опьянел и продолжал пить дальше. Мастер Карл невозмутимо наблюдал, как Конут пытается продемонстрировать броуновское движение в имбирном желе.

Случались и моменты просветления. В один такой момент Конут поймал себя на том, что шатается по пустой кухне, выкрикивая имя Лусиллы холодным медным котлам.

В конце концов, глубокой ночью, Бог знает как, он все же оказался в лифте Башни, и Эгерт в кремовой робе пытался помочь ему войти в комнату. Конут сознавал, что чем-то обидел Эгерта, так как юноша оставил его и не возражал, когда Конут защелкнул замок, но не мог сообразить, что именно он сказал своему помощнику. Что-нибудь о Лусилле? Вполне возможно! Конут неуклюже упал на кровать, глупо хихикая. Да, сегодня он упоминал Лусиллу тысячу раз и сейчас продолжал думать о ней, поглаживая лежащую рядом подушку.

Сон медленно уносил его. Конут плыл по течению сна, временами трезвея и пугаясь того, что он на грани сна и вновь один. Но не мог остановиться.

Не мог, потому что был молекулой в мыльном растворе, и Мастер Карл толкнул его в объятия Лусиллы.

Мастер Карл оттолкнул Эгерта в сторону, так как его самого толкнул Эгерт; Лусилла пихнула его на Эста Кира, а тот, безголосо радуясь, выкинул его вон из банки, так что Конут не мог остановиться.

Он не мог остановиться, потому что Эст Кир сказал: «Ты молекула, пьяная и случайная, без своего пути, ты пьяная молекула и не можешь остановиться».

Он не мог остановиться, ибо голос, которому повинуется, казалось, весь мир, кричал:

– Ты можешь только умереть, пьяная молекула, можешь умереть, но не можешь остановиться.

Он не мог остановиться, и мир катился, катился без конца. Он пытался открыть глаза и прекратить этот кошмар, но ничего не выходило.

Он был молекулой.

Он понимал это и сознавал, что не может остановиться.

Потом все кончилось – молекула остановилась.

Глава 7

Минут пять Эгерт пытался достучаться в запертую дверь, а потом ушел. Он мог бы остаться еще, но не захотел. Он все тщательно обдумал и решил, что, во-первых, выполнил свой долг – несмотря на то, что Конут собирается, не считаясь с ним, жениться на Лусилле, а во-вторых, прошло столько времени, что он все равно опоздал.

Примерно через час Конут проснулся.

Он с интересом отметил, что еще жив. Вспомнил свой странный сон. Это казалось вполне реальным. Его дневная лекция, где опоссум разворачивал на экране покрытые ореховой скорлупой правила умножения больших чисел, представлялась ему сейчас более фантастичной, чем сон, в котором он занимался самосозерцанием, пьяный, с бутылкой в руке, шатаясь в бесконечных броуновских зигзагах. Он знал, что единственная возможность для молекулы остановиться – смерть, но, к своему удивлению, не умер.

Конут встал, оделся и вышел из комнаты.

Он не вполне протрезвел, но на улице почувствовал себя намного лучше. Было ясное утром, и он хорошо помнил, что договорился в полдень встретиться с Лусиллой.

Его дневная лекция была записана на пленку – это давало возможность не ходить на занятия. Он бесцельно пошел по аллее, мимо зеленого стадиона из стали и стекла, мимо широких лужаек нижнего двора, по направлению к Мосту. Здесь, у самого основания Моста, находилась медицинская школа. Конут любил Мост, ему нравилось, как он вздымается над бухтой, нравилась дорога, которую он бережно опускает на остров, где раскинулись здания Университета. В месте спуска дорога опиралась на один высокий пилон. Конуту очень нравился этот пилон – это и была Обзорная башня.

Под действием импульса, полагая, что сейчас нужно иметь ясную голову, Конут остановился у клиники, чтобы пополнить свой запас взбадривающих пилюль. В этот час здесь было мало народу, только дежурные врачи, но поскольку Конут принадлежал к числу участников экспедиции, его допустили к автоматам диагностики. Все в точности повторяло обследование три дня назад, за исключением того, что теперь врача не было вообще. Механический палец ввел Конуту в руку усик толщиной с волос и взял кровь, затем автомат сравнил анализ с предыдущей хроматограммой и задумчиво зажужжал. На мгновение индикатор «Раствор» мигнул розовым, потому что-то щелкнуло, стукнуло, и на поддоне возле руки Конута оказалась пластиковая коробочка с таблетками.

Конут положил одну в рот. Хорошо! Они действовали. Это было необычное и отрадное чувство. Что бы ни содержали пилюли, они побеждали усталость. Конут мог мысленно проследить путь первой пилюли – через горло в желудок. Там разлилось приятное тепло. Он чувствовал себя достаточно хорошо. Нет, просто превосходно.

И Конут снова вышел на свежий воздух, что-то напевая себе под нос.

Предстоял долгий подъем на смотровую площадку Башни, но Конут проделал его пешком, не испытывая ни малейшего неудобства. Он бросил в рот еще одну таблетку и с мягкой насмешливой улыбкой стал ждать Лусиллу.

Она пришла прямо с занятий.

Стоя внизу, она взглянула вверх на площадку, расположенную на двухсотфутовой высоте. Если Конут и был там, она не могла его увидеть. Она поднялась по внешним эскалаторам, опоясывающим огромную восьмигранную башню, чтобы насладиться воздухом и видом. Вид, действительно, был чудесный: чистый белый прямоугольник биологической фабрики, под самой башней – клиника, имеющая архитектуру собора, яркие здания факультетов, зелень лужаек, два оттенка голубизны – воды и неба. Прекрасно!

Но девушка нервничала. Сошла с эскалатора, обошла громаду башни и поклонилась.

– Мастер Конут?

Ветер трепал ее блузку и волосы. Конут с мечтательным видом стоял у перил, короткие волосы в беспорядке развевались вокруг лба. Он медленно повернулся и улыбнулся сонными глазами.

– А, Лусилла.

Затем кивнул, как будто бы она ему ответила, но девушка молчала.

– Лусилла, – сказал он. – Я хочу жениться. Ты мне подходишь.

– Спасибо, Мастер Конут. Он мягко взмахнул рукой.

– Как я понял, ты свободна?

– Да.

(Если не брать в расчет Эгерта, а она не брала его в расчет.)

– И ты не беременна?

– Нет, я никогда не была беременна.

– Впрочем, это не имеет значения, – поспешно проговорил он. – Я не это имел в виду. Я хотел знать, нет ли у тебя каких-нибудь препятствий по здоровью?

– Нет, – сказала она, хотя и отвела глаза. Ибо некоторое препятствие все же существовало. Беременность невозможна без мужчины. Лусилле неловко было говорить об этом.

Девушка стояла и ждала, не скажет ли Конут еще что-нибудь, но он долгое время не решался заговорить. Уголком глаза Лусилла заметила, как он достает из маленькой коробочки таблетки и отправляет их в рот, будто леденцы. Казалось, он не отдает себе в этом отчета. Лусилла вспомнила острие ножа у его горла на лекции, припомнила намеки, которые слышала в адрес Конута. Идиотская затея – зачем люди пытаются убить себя?

Наконец Конут собрался с мыслями и прочистил горло, проглотив очередную пилюлю.

– Итак, – начал размышлять он вслух, – никаких письменных обязательств женитьбы, никаких физических препятствий и, безусловно, отсутствует кровное родство – я, знаешь ли, единственный ребенок в семье. Думаю, все в порядке, Лусилла. Договоримся окончательно сегодня вечером после занятий.

Тут он спохватился:

– О, то есть если ты не возражаешь.

– Я не возражаю.

– Хорошо, – он кивнул, но лицо его оставалось озабоченным. – Лусилла, возможно, ты слышала сплетни про меня. Я… я до этого совершил ряд попыток самоубийства. И одна из причин, по которой я хочу жениться, – чтобы жена следила за мной, не допуская этого впредь. Понимаешь?

– Да, Мастер Конут.

– Хорошо. Очень хорошо.

Он достал из коробочки еще одну таблетку, смутился, взглянул на девушку.

Глаза его расширились.

Лусилла стояла без движения, ничего не понимая; она не знала, что на Конута нашло внезапное просветление.

Последняя пилюля. Но ведь недавно их было двадцать! Двадцать – менее, чем три четверти часа назад!

– Еще одна попытка, – хрипло выдохнул он.

Это просветление, казалось, резко ускорило действие таблеток. Сердце заколотилось. Часто и сильно застучало в висках. Глаза застлала алая пелена. К горлу подступил комок желчи.

– Мастер Конут!

Но кричать было слишком поздно – он уже взял себя в руки и действовал. Отшвырнул пустую коробочку и, покраснев, бросил взгляд на Лусиллу. Затем без всяких церемоний перевесился через перила.

Лусилла завизжала.

Она подбежала к нему и вцепилась в него сзади, но Конут нетерпеливо отталкивал ее, пока девушка не увидела, что он не собирается броситься вниз, а засунул пальцы в рот и, невзирая на манеры и приличия, быстро и эффективно пытается выплеснуть отраву наружу.

И все сам.

Лусилла молча стояла и ждала.

Через несколько минут локти Конута перестали ходить ходуном, но он все еще лежал на перилах, пристально глядя вниз. Когда он обернулся, у него было измученное лицо человека, на котором лежит проклятье.

– Извини, спасибо.

– Но я ничего не делала, – кротко возразила Лусилла.

– Конечно, сделала. Ты разбудила меня. Она покачала головой.

– Ты знаешь, что сделал это сам. Сам. Без моей помощи.

Он взглянул на нее сначала с раздражением, потом с сомнением. И, наконец, с оттенком зарождающейся надежды.

Глава 8

Церемония была очень простой. Ее проводил Мастер Карл. Был дружеский ужин, а потом они остались одни, с этого момента – муж и жена, соединенные властью, данной главам факультетов. Они ушли к себе.

– Тебе лучше отдохнуть, – сказала Лусилла.

– Хорошо.

Он растянулся на кровати так, чтобы видеть ее. Он очень мало знал о ней, теперь изучающей свое новое жилище, строящей свои женские планы по поводу обустройства его – нет, их комнаты. Она была так незаметна, как только может быть незаметно живое существо, а двигалась бесшумно и быстро. Но с таким же успехом она могла бы предстать перед ним в сиянии вспышек неоне и под вой сирен – все равно она смущала его.

Конут встал и оделся, не глядя на Лусиллу. Она удивилась:

– А я думала, пора спать…

Он замялся.

– Неужели?

Время было действительно позднее, но накануне Конут проспал целый день.

– Ну да, – проговорил он беспечно, как человек, у которого со сном не связано решительно никаких проблем. – Да, пора. Но я думаю прогуляться во дворе, Лусилла. Мне это просто необходимо.

– Конечно, – она кивнула и вежливо замолчала.

– Наверное, я вернусь прежде, чем ты уснешь, а может, и нет. Или да…

Сбившись, он кивнул Лусилле, прокашлялся, накинул мантию и вышел.

Ни в коридоре, ни в холле не было ни души.

Не дремал только тонкий луч электронного глаза робота-дежурного, но он не обратил на Конута внимания. Ведь Конут не был студентом и ему не приходилось, извиваясь, проползать на животе под сканирующими лучами. Привилегия Мастера – приходить и уходить, когда захочется.

Конут хотел выйти.

Конут прогуливался по безмолвному двору, освещенному желтой луной, над его головой возвышался призрачный серебряный мост. С чего это он так разнервничался? Лусилла всего лишь студентка.

Но как он ни уговаривал себя, нервы были напряжены до предела.

Почему? Студенческий брак хорош и для студента, и для Мастера; традиции его разрешают, и Мастер Карл сам советовал Конуту жениться…

Конут не мог забыть Эгерта.

На юном лице Эгерта было такое выражение… Возможно, как раз это и не давало Конуту покоя. Он не так уж давно сам защитил диплом и еще не позабыл, что у студентов есть чувства. Так как традиции, положение и закон благоволили к одной стороне, часто случалось, что студенты ревновали к исключительным правам Мастеров. Сам Конут, будучи студентом, не завязывал любовных отношений, поэтому никогда не попадал в положение Эгерта. Но У других такое случалось. Нет сомнения, Эгерта, этого неоперившегося юнца, сейчас мучает ревность.

Но что это значит?

Ревность Эгерта может повредить лишь ему самому. Ни один раб, в душе разъяренный правом первой ночи господина, не мог бы сделать свой гнев менее заметным, чем Эгерт. Но Конут почему-то почувствовал его состояние и ощущал себя почти виноватым.

Он не логик, а математик. Стройная концепция права, размышлял он, идя по берегу реки, нуждается в переоценке. Всеобщий закон ясен: права высшего превосходят права низшего подобно тому, как атом фтора вытесняет из вещества атомы кислорода. Но справедливо ли это?

Во всяком случае, так происходит давно – если, конечно, можно считать это ответом.

Бесспорно только одно: вся система классов, привилегий, законов преследует определенную цель, и цель эта – производство некоего товара, уникального по своим свойствам. Нельзя получить его в короткий срок, нельзя совершенно удовлетворить потребность в нем и нельзя остаться без рынка сбыта. Этот товар – дети.

Они везде, куда ни бросишь взгляд. В яслях на женской половине, в игровых, примыкающих к покоям Мастеров. Все будто предусмотрено заранее, традиции и законы поощряют людей заводить как можно больше детей. Почему? Кому нужно так много детей?

Причина не только в сексе – конечная цель именно дети. Секс был бы возможен и приятен в условиях, полностью исключающих появление детей; наука решила этот вопрос десятки, нет, сотни лет назад. Но применение противозачаточных средств не одобрялось. И в результате проводимая во всем мире политика несложного и бесцельного детопроизводства давала в год чистую двухпроцентную прибавку к народонаселению.

Два процента в год!

Чем вызвана такая любовь к детям?

Тут Конута осенило сумасшедшее решение: так запланировано!

«Кем?» – удивился он, настраиваясь на задумчивую длинную ночную прогулку и уже предчувствуя, что сейчас его осенит блестящая мысль – окончательное разрешение мучающей его проблемы.

Нет, не сейчас, не сегодня, Конут взглянул вверх, на горящее окно своей спальни. Его ноги гораздо лучше его самого знали ответ на вопрос о детях.

Конут торопливыми шагами направился к Башне Математиков, в свою комнату, где его ждала Лусилла.

Был один вопрос – кровать.

Лусилла перенесла собственную кровать в его комнату – так делалось всегда; но, конечно, и его кровать по-прежнему стояла там, более широкая и удобная, так что…

Интересно, какую она выбрала кровать?

Конут сделал глубокий вдох, машинально кивнул электронному ночному дежурному и открыл дверь в комнату.

Тишину потряс громкий сигнальный звонок.

Мастер Конут застыл, тупо глядя на дверь, в то время как на шум из-за угла изумленно выглянул дежурный студент, обходивший коридоры. Звонок продолжал греметь.

Конут понял, что сигнал соединен с дверью, это была им самим установленная система защиты. Но он помнил, что, уходя, не включал ее.

Конут бросил сердитый взгляд на студента-дежурного, быстро вошел внутрь и захлопнул дверь. Звон стих.

Лусилла села в кровати – его кровати. Ее волосы разметались, а глаза были потупленными, но ясными. Она не спала.

– Ты, наверно, устал, – проговорила она. – Хочешь, я сделаю что-нибудь поесть?

Конут дрожащим от суровости голосом произнес:

– Лусилла, зачем ты включила сигнализацию?

Она подняла глаза.

– Я хотела проснуться к твоему приходу. Звонок там был, я просто подключила его.

– Но зачем?

– Зачем? Мне так хотелось.

Она зевнула, став еще милее, и извинилась за свой поступок улыбкой, а потом повернулась расправить покрывало на постели.

Конут, глядя на нее со спины, как будто бы никогда не видел в лицо, отметил два неправдоподобных факта.

Первый тот, что эта девушка красива. На ней было надето очень мало – только ночная рубашка и пеньюар, так что не оставалось сомнений в совершенстве фигуры; она также не была накрашена, что позволяло оценить лицо. «Хороша. Поразительно, – сказал себе Конут, ощущая внутреннее волнение, – поразительно, но я очень хочу быть с ней».

И это привело его к осознанию второго, еще более неправдоподобного факта.

Он выбрал Лусиллу, как покупатель выбирает кусок мяса для жаркого. Он диктовал ей, что делать; как только мог, методично и планомерно разрушал всякую возможность возникновения пылких и неожиданных удовольствий. Однако это ему не удалось – какое счастье!

Конут смотрел на Лусиллу и сознавал: существует нечто, не входившее в его расчеты. Он не мог и предположить, что девушка страстно любит его.

Тук-тук…

Лусилла потормошила Конута, и он проснулся окончательно.

– Кто это? – сердито воскликнул Конут. Лусилла за его спиной состроила гримасу – милую, забавно-высокомерную карикатуру на него самого, так что, когда утренний дежурный заглянул в дверь, Конут вовсю улыбался ему.

«Ну и чудеса», – подумал дежурный и робко сказал:

– Уже восемь часов, Мастер Конут.

Конут натянул одеяло на голое плечо Лусиллы и сказал дежурному:

– Выйди.

Дверь захлопнулась, и прямо против нее шлепнулась одна из розовых тапочек Лусиллы. Она подняла и вторую, чтобы отправить вслед за первой. Конут, посмеиваясь, мягко поймал ее за руку, а она повернулась к нему, сдерживая смех, поцеловала и отскочила.

– И больше не засыпай, – предупредила она. – Я ухожу на занятия.

Конут откинулся на подушку.

«Прекрасное утро, – подумал он, – возможно, мир прекрасен на самом деле». Просто удивительно, сколько в нем оказалось оттенков и ярких красок, которых он не замечал прежде или о которых давно забыл. Он видел перед собой девушку, непостижимо ставшую частью его жизни, частью, присоединившейся к нему без следа швов и рубцов в том месте, где он никогда не предполагал утрату. Она легко двигалась по комнате, время от времени бросая на него взгляд; и если она в этот момент не улыбалась, как обезьянка, то только потому, конечно, что именно сейчас в улыбках не было никакой нужды.

Да, сегодняшним утром Конут был очень доволен жизнью.

Лусилла одевалась быстро-быстро, даже слишком.

– Мне кажется, ты слишком торопишься уйти, – сказал Конут.

Лусилла подошла и села на край кровати. Даже в студенческой форме она выглядела прекрасно. Была еще одна удивительная вещь.

Как если бы чаша под покрывающей ее эмалью оказалась из чистого золота – те же цвета, та же форма, но внезапно то, что казалось фабричной работой, стало произведением искусства.

– Это потому, что я тороплюсь вернуться, – ответила Лусилла.

Она взглянула на него с нежностью и спросила еще раз:

– Ты ведь не будешь больше ложиться?

– Конечно, нет.

Она слегка сдвинула брови, он ответил ей ласковым взглядом; оба вспомнили причину, по которой он в первую очередь нуждался в партнере, ту, старую причину.

– Ну, ладно.

Лусилла поцеловала его, поднялась, взяла со стула брошенную там сумку и книги. Она тихонько напевала строчки из мнемонической песенки: «Двойки столкните и тройки столкните: вот Сито Эратосфена. Когда улетучатся кратные…»

– Конут, ты уверен, что больше не заснешь?

– Уверен.

Она кивнула и, колеблясь, оперлась рукой на дверь. Затем сказала с сомнением:

– Может, все-таки примешь взбадривающую таблетку?

– Хорошо, – ответил он, радуясь, что к нему придираются.

– И лучше бы тебе начать одеваться. До твоей первой лекции осталось полчаса.

– Знаю.

– Хорошо, – она послала ему воздушный поцелуй и улыбку и вышла.

В комнате стало очень пусто. Но все же не так пусто, как было много дней и ночей до этого.

Конут послушно встал, нашел коробочку с таблетками – регуляторами сна – двух цветов, красного и зеленого, принял одну и вернулся в постель. Он чувствовал себя прекрасно, как никогда.

Конут расслабленно откинулся на подушку, наслаждаясь покоем. Он пользовался будильником, а теперь будильник заменила жена. Потягиваясь и зевая, он улыбнулся низкому кремовому потолку. Какая замечательная выгодная сделка! Какой у него теперь великолепный будильник!

Это напомнило ему о времени – он взглянул на часы, но затем снял их с руки, а настенные часы не попадали в поле его зрения. Не имеет значения – возбуждающая пилюля не даст ему больше уснуть. Общеизвестно, что под действием таких пилюль время течет быстро. Кажется, он лежит так уже полчаса, а на самом деле это все действие таблетки, прошло не более пяти минут.

Хотя…

Он заглянул в маленькую коробочку с отделениями. Хорошо, что она под рукой – вторая таблетка удвоит гарантии.

Конут проглотил пилюлю, снова улегся и зевнул. Его беспокоила какая-то мысль, что-то о пилюлях…

Он повернул голову, вздохнул, глубоко задышал. Да, Лусилла лежала на этой подушке. Именно так и было. Лусилла, оставившая здесь свой аромат. Прекрасный запах, прекрасное имя. Чудесная девушка. Он поймал себя на том, что снова зевает.

Зевает?

Он снова зевает!

Конут раскрыл глаза, что было довольно трудно, и попытался повернуть отяжелевшую голову. Зевота! И это после двух взбадривающих пилюль – а может, трех или шести?

История повторяется!

Красные пилюли для бодрствования, зеленые для сна. Зеленые, Конут мысленно всхлипнул, он принимал зеленые!

Он попался.

О Боже, беззвучно хныкал Конут, о Боже, почему именно сейчас? Почему это продолжается, хотя теперь обо мне есть кому позаботиться?

Глава 9

Помощник инженера-звукотехника проверял перед лекцией аппаратуру, время от времени поглядывая сквозь стекло на полную аудиторию и напевая себе под нос. Это раздражало Мастера Карла. Пение сбивало его с мысли. Двойки столкните и тройки столкните: Вот Сито Эратосфена. Когда улетучатся кратные числа. Простые останутся там непременно. Раздражение не смягчало и то, что это была одна из мнемонических песен, написанных им самим. Темой утренних занятий была не Классическая Теория простых чисел, а Теория Рядов. Карл резко произнес:

– Успокойтесь! Вам что, не нравится здесь работать?

Инженер покраснел. Он был родом из поселений и никогда не забывал, что его могут отослать назад.

На самом деле пение не так уж и отвлекало Мастера Карла. В его возрасте человек или знает, что делает, или нет, а он знал. Он вошел в класс точно в тот момент, когда зазвучала его музыкальная тема, и произнес те же слова, что и всегда, в то время как голова его была занята мыслями о Конуте, о распределении Вольграна, о его собственных исследованиях в области паранормальных явлений и в особенности о качествах и поведении каждого из сидящих в аудитории студентов. Он замечал каждый зевок сонного главы ядерной физики в дальнем углу, с особенной заботой пронаблюдал за тайным обменом замечаниями между Эгертом и новой женой Конута Лусиллой. Он ничего не хотел предпринимать. Ему нравилась Лусилла. Она, словно хороший сторожевой пес, могла охранять жизнь единственного человека на факультете, которого Карл рассматривал как своего возможного преемника.

В пять минут он изложил ту часть лекции, которая давалась «живьем», и, потакая своим безобидным желаниям, покинул аудиторию. На экране видеозаписи танцующие фигурки продолжали распевать «Балладу Рядов»:

Пусть S – числовой прогрессирующий ряд,

Тогда если числа а и b стоят,

Значит, сумма их тоже есть

В этом замкнутом ряде 5.

И вот репродуктивный ряд с таким определением:

«Числовой ряд S замкнут по сложению».

Карл выкинул лекцию из головы и нетерпеливо вытащил из портфеля пачку снимков. Он беспокойно спал прошлой ночью и рано поднялся, чтобы выкроить время для своего нового хобби. Хобби у Карла было множество. Видимо, это объяснялось свойством характера. С годами Карл не разочаровался в своей работе, напротив, он не мог себе представить, что стал бы в этом мире не математиком, а кем-то другим, однако он старел, на арену выходили более молодые. А, как известно, в истории математики существует такой странный факт, что почти все выдающиеся ученые создали свои лучшие труды до тридцати лет. И затем большинство из них, подобно Карлу, увлеклось исследованиями в других областях.