Роман поднялся, кашлянул.
      - Это я, Виктор Николаевич... Виноват...
      Пожилой человек посмотрел на обоих исподлобья, как-то смешно шевельнул щекой.
      - А хоть бы и так. Недоструганная какая-то молодёжь нынче. У вас по три стружки в голове на брата... Сапоги какие-то напялил, ботфорты... Мушкетёр. - Он кивнул на Павлухины сапоги, вытащил из кармана серебристую коробочку, положил под язык большую белую таблетку, сказал, причмокнув:
      - Ладно, камень далеко упал. Это я так, для острастки... О чём говорили?..
      - Так, - смущённо сказал Роман. - Биографию Павлухе рассказывал.
      Виктор Николаевич окинул мальчишку быстрым ухватистым взглядом.
      - Это и есть знаменитый землепроходец? Мне ваша девушка про него рассказывала, Зина-секретарь...
      А на другой день в квартиру Романа пришли: секретарь комсомольцев Зина, председатель постройкома - Игорь и пожилой человек инженер-геодезист Виктор Николаевич. Шея у геодезиста была замотана шарфом, кожа на лице тёмная и твёрдая.
      - Вот, - сказала Зина, - Виктор Николаевич.
      Геодезист кивнул, сказав вместо приветствия:
      - Вот так Павлуха. Сапоги-то, глядите, какие. Мне бы такие. Крепкие сапоги. Мужская обувь.
      - Виктор Николаевич имеет право школьников к работе привлекать во время летних каникул, - объяснил Игорь. Он глядел на Павлуху с победной гордостью. А Зина, посмеиваясь, грызла сухарь, словно это и не она привела сюда Виктора Николаевича. - Жить станешь в общежитии, аванс на первое время тебе выдадут, а уж дальше всё с Виктором Николаевичем. Он теперь твой начальник. Собирай барахлишко, мы тебе койку покажем в общежитии, распоряжался Игорь. - Давай, Павлуха.
      Павлуха посмотрел на Зину. Глаза у неё уже не были шершавыми, как в первый раз.
      - Ну, ты, главный шкет, - сказала она.
      Павлуха долго тянул букву "с", а когда Роман сказал за него спасибо, отвернулся.
      Ночью Павлуха проснулся, посмотрел на часы. Из щелей в занавесках глядело солнце. Оно падало на циферблат красным пятном. Чёрные стрелки будто висели в воздухе, окружённые закорючками цифр.
      Павлухе было неуютно под чистой простыней. Кровать не по росту. Комната большая и голая. Мутная лампочка у потолка. Дыхание спящих людей. И насмешливый храп из дальнего угла.
      Павлуха забрался под одеяло с головой, стараясь дышать тихо, боясь ворочаться. Ночное солнце скользило за окном. Где-то далеко лязгал ковш экскаватора.
      Под утро Павлуха крепко уснул. Какой-то сон промелькнул у него в мозгу, оставив ощущение тревоги. Павлуха сжался в комочек, заполз под подушку и зачмокал губами.
      - Вставай! - расталкивал его Роман.
      Роман пришёл в общежитие прямо со смены. Он хотел проводить Павлуху в новую жизнь,
      - Пора, - сказал Роман.
      Павлуха вскочил с постели.
      В утренние часы комната становилась тесной. Она заполнялась спинами, крепкими лодыжками, горячими мускулами и хрипловатым гоготом. Жильцов было четверо, но по утрам они двигались шире, говорили громче.
      С кровати напротив спрыгнул лохматый парень и, не открывая глаз, принялся делать зарядку. Потом он снова юркнул под одеяло, сказал:
      - Я шикарный сон видел. Мне только конец доглядеть осталось.
      Роман стащил с лохматого одеяло. Тот сел на кровати, помигал глазами и сказал, глядя на Павлуху:
      - Неправильно, парень. У тебя ведь перёд сзади.
      Павлуха конфузливо проверил одежду.
      Соседи смеялись. Роман тоже смеялся. Павлуха посмущался минутку и засмеялся вместе со всеми.
      - Умой лицо, - сказал лохматый. - Торопится, будто получку дают.
      Когда Павлуха умылся, сосед накормил его хлебом с селёдкой, напоил чаем из алюминиевой кружки. Потом каждый шлёпнул его по спине.
      - Ну, Павлуха, будь!
      - Известно, - пробормотал своё непременное слово Павлуха.
      Роман проводил Павлуху до конторы геодезистов. Сдал его с рук на руки Виктору Николаевичу. Тоже шлёпнул по спине и тоже сказал:
      - Будь, Павлуха...
      Начинает человек новую жизнь и сам себе кажется иным. И всё, к чему привык, что уже перестал замечать, тоже становится не таким обычным. Как будто принарядилась земля, стряхнула с себя серую скучную пыль. Обнажились другие, яркие краски. Каждый человек, если он не безнадёжно солиден, совершает это весёлое открытие много раз в своей жизни и всегда с удовольствием.
      Виктор Николаевич и Павлуха отмечали места для шурфов, проводили сложные съёмки, в которых Павлуха ничего не понимал. Он ставил на отметках полосатые рейки, бегал с рулеткой и мерной проволокой. Неделями не приходили они с Виктором Николаевичем в посёлок, лазали по скалистым вершинам, по заросшим брусникой и мхами распадкам.
      С сопок, куда они кряхтя, а иногда и ползком затаскивали ящик с теодолитом* и тяжёлую треногу, открывалась красивая панорама металлургического комбината: обогатительные фабрики, построенные на склонах белыми уступами, плавильный завод с такой высоченной трубой, что даже издали казалось, будто она проткнула небо и прячет там свою закопчённую маковку. По дорогам бежали машины, везли из карьеров руду. Красные автобусы. Синие автобусы. Улицы посёлка, прорубленные в сосняке. Флаг над поселковым Советом. Скоро посёлок станет городом.
      _______________
      * Т е о д о л и т - инструмент, применяемый при землемерных
      работах.
      Ещё была видна узкая чёрная речушка, по которой проходила государственная граница Союза Советских Социалистических Республик и Норвегии.
      Чужая страна за рекой ничем не отличалась от нашей: те же сопки, редколесье, замшелые валуны, голубые озёра. И было странно думать, что там другая жизнь, что люди там говорят на другом языке. А в домиках с низкими крышами тревожат людей по ночам не понятные для нас думы.
      Работать с Виктором Николаевичем было интересно. Он знал, откуда взялись разные камни, зачем растут на камнях деревья, куда плывут облака, о чём кричат птицы. Он всё знал. Иногда он говорил Павлухе:
      - Мы с тобой сухопутные моряки. Ходим по свету, открываем новые земли, новые дороги.
      - Ну уж, - возражал Павлуха. - Сейчас ни одной новой земли нипочём не открыть.
      - А уж это ты брось. Вот здесь, например, пять лет назад были голые камни. Даже волки околевали здесь от тоски. А сейчас посмотри, какое веселье. Пейзаж без жилья только в золочёной раме хорош. Я, Павлуха, по этаким пейзажам ноги до колен истоптал.
      Вечером они разводили костёр, вываливали на сковородку консервы. Виктор Николаевич говорил:
      - По всему свету наш брат геодезист ходит, землю столбит. Мы с тобой спать ложимся, а на другой стороне земли, может, двое проснулись, завтрак себе готовят. Ты знаешь, что они на завтрак едят?
      - Не...
      - И я не знаю. На той стороне земли всё иначе. Там ни берёзок, ни сосен - сплошные пальмы.
      Павлуха ложился возле костра на сосновые лапы, глядел в розовое небо.
      Солнце здесь не садится в июне - ходит по небу кругами, ночью задевает за верхушки сопок калёным боком. Деревья тогда похожи на зажжённые свечи, а в распадках стынет горячий солнечный шлак, играя сизыми и пунцовыми красками.
      "Эта земля не хуже, хоть тут и нету пальм, - думал Павлуха. - Виктор Николаевич весёлый человек. Роман тоже весёлый. И все здесь весёлые. И погода стоит отличная, как будто север отступил к самому полюсу, но и там его тревожат весёлые люди".
      Много на земле весёлых людей. Они не смеются беспрестанно, не пляшут без конца, не горланят песен без передышки. Они просто идут на шаг впереди других. С ними не устанешь и не замёрзнешь. Давно уже стало известно, больше всех устают последние. А что касается погоды, она всегда хороша, когда весело у человека на сердце, когда ему некого бояться, нечего стыдиться и незачем врать.
      Павлуха думал, засыпая у костра: "С получки денег мамке направлю. Роману отдам за кормёжку. Я ему должен. Если останется, куплю себе рубаху в красную клетку. Может, Виктору Николаевичу мои сапоги подарить?.."
      Взбираясь на сопки, ночуя в распадках, Виктор Николаевич сосал иногда большие белые лепёшки из серебристой коробочки. Таких коробочек у него было несколько.
      Павлуха полюбопытствовал:
      - Что это вы под язык кладёте, - может, витамин какой?
      - Точно, Павлуха, витамин "Ю", специально для стариков, которые не хотят дома сидеть.
      В тот день установили они на невысокой горушке теодолит и хотели было начать съёмку. Но после полудня из расщелины наполз туман. Он набился в лощину, осел на волосах серым бисером, прилип к щекам и ладошкам.
      - Ты не верти ничего, - предупредил Павлуху Виктор Николаевич. Собьёшь прибор - опять полдня на ориентировку уйдёт.
      - Что я, малолетка? Я небось понимаю, - сказал Павлуха.
      Павлуха посмотрел на его истрёпанные ботинки. Спросил, опустив голову:
      - Виктор Николаевич, почему вы меня на работу взяли?
      - Крючок ты, Павлуха. И чего у тебя в носу свербит?
      Он поднял Павлухину голову, глянул ему в глаза и сказал:
      - Я, Павлуха, одному человеку задолжал... Младшему моему сыну.
      - Он умер? - Павлуха спросил и тут же пожалел об этом.
      - Нет, почему. Он живой... У меня их трое, сынов. Старший в Москве, в авиации. Средний в Калининграде - моряк. Младший... - Виктор Николаевич помолчал, словно раздумывая, говорить или нет. Потом сказал: - Младший в тюрьме.
      Павлухе показалось, что туман сгустился, стало трудно дышать.
      - До шестого был отличник, - продолжал Виктор Николаевич - танцор... А позднее... Я тогда на Камчатке работал. Старшие поразъехались. Старуха-то от меня скрывала...
      "Вы моего батьку на Камчатке не встречали?" - хотел спросить Павлуха. Промолчал и подумал: "Почему же всё-таки он меня на работу принял?"
      Павлуха посмотрел на геодезиста. Тот сидел на пеньке, запрокинув голову. Он широко открывал рот, словно старался откусить кусочек тумана, потом вдруг повалился с пенька на землю. Подбородок и грудь у него вздрагивали, как от редких ударов.
      - Елки! - вскрикнул Павлуха, бросился к старому геодезисту, чтобы помочь ему сесть.
      Но Виктор Николаевич поднял руку и потряс головой: мол, не трогай, я сейчас сам...
      Павлуха ползал вокруг него на коленях.
      - Виктор Николаевич, чего же вы?.. Виктор Николаевич, негоже ведь так... - И вдруг крикнул: - Дядя Витя!
      Когда веки геодезиста крепко сомкнулись, выдавив две светлые крупные слезы, Павлуха вскочил и побежал к дороге. Шоссе проходило невдалеке от горушки. Ещё со склона Павлуха заметил пятнадцатитонный "МАЗ", груженный мешками.
      - Стой! - закричал Павлуха и, расставив руки, бросился наперерез зелёному самосвалу с быком на радиаторе.
      Он споткнулся в своих сапожищах, упал плашмя на дорогу. Его обдало горячим горьким дымом. Машина пронеслась над ним и, скрипнув тормозами, швырнув из-под шин острую щебёнку, остановилась.
      Из кабины выскочил перепуганный шофёр. Он схватил Павлуху за волосы. Руки у него тряслись.
      - Живой?
      - Живой.
      - Живой... Вот я тебе как смажу по ноздрям, - сказал шофёр, набирая воздуху в лёгкие, и закричал: - Чего ты под машину лезешь! Без глаз?! Дуракам везёт - между колёс упал...
      Павлуха узнал в шофёре своего лохматого соседа по общежитию. Он вцепился ему в рукав.
      - Чего ты... Т-ты не махайся... Дядя Витя же...
      - Племянник нашёлся. Драть тебя без передыха, чтобы глаза промигались. - Лохматый залез в кабину, погрозил Павлухе кулаком, дал газ, и тяжёлая машина, дрогнув зелёным кузовом, покатила дальше.
      - Стой!! - завопил Павлуха. - Стой!
      Он снова побежал к горушке. Виктор Николаевич лежал на спине, подсунув руки со сжатыми кулаками под лопатки. Лицо его было серым. На нём резко и холодно блестела седая щетина. Если цвет волос действительно зависит от соединения металлов, то в волосах Виктора Николаевича остался лишь чистый нержавеющий никель.
      Павлуха схватил теодолит вместе с треногой. Колени его подгибались от тяжести. Он больше не кричал: "Стой!" Он расставил треногу посреди шоссе.
      - Теперь станете... - бормотал он. - Натурально станете, бензинщики бесчувственные...
      Машина остановилась. В кузове на скамейках рядами сидели пограничники, а у самой кабины торчали уши серой овчарки.
      Из кабины на дорогу выскочил старший лейтенант с пистолетом в деревянной кобуре, прицепленным к поясу.
      - Ты чего здесь посреди дороги расставился? Колышкин! Трохимчук! Убрать треногу!
      Из кузова выпрыгнули двое солдат. Пограничники торопились. Наверное, у них было очень важное дело. Наверно, их нельзя задерживать. Но разве Павлуха думал об этом? Он закричал, ухватив офицера за пояс:
      - Виктор Николаевич умирает! Геодезист. Его в больницу нужно. Товарищ старший лейтенант!
      - Это ты специально треногу поставил, чтобы машину остановить?
      - Известно...
      - Сименихин! - подойдя к машине, сказал офицер. - Пойдёте с мальчишкой. Колышкин пойдёт с вами.
      Из кузова выпрыгнул сержант с санитарной сумкой через плечо.
      Машина рванулась с места, и тут же пропал её след, только запах бензина повис над дорогой.
      Павлуха бежал, оглядываясь. Рядом шагали два солдата в зелёных пограничных куртках с карабинами через плечо.
      Виктор Николаевич лежал в той же позе. А возле него на траве светлела коробочка со стариковским витамином "Ю".
      Сержант поднял её, покачал головой.
      - Валидол... - Он снял сумку, опустился на четвереньки и зашептал: Сейчас, отец, сейчас...
      Павлуха отвернулся, когда острая игла шприца воткнулась в руку Виктора Николаевича.
      - Теперь только осторожность, - сказал сержант. - Слушай, пацан, у вас найдётся палатка или одеяло? Что-нибудь такое.
      - Одеяло.
      - Треногу нужно разобрать, - сказал солдат, - из неё носилки удобно сделать. Пойдём, пацан, за треногой. - Солдат взвалил на плечи рюкзак, взял серый ящик из-под теодолита и направился к дороге.
      Павлуха, захватив котелок и чайник, побежал за ним.
      У дороги они разобрали треногу. Солдат Колышкин ушёл обратно. Павлуха сел прямо на пыльный щебень.
      "Люди живут, - думал он, - и всё время работают. А витамин "Ю" этот, наверное, ни шиша не помогает - придумали для отвода глаз. А если не работать человеку, тогда все витамины будут ни к чему. Вот положи сейчас Виктора Николаевича на пуховую перину, подавай ему по утрам какаву, ставь градусники, и будет он уже не человек, а бесполезный лежачий больной. И всё тогда будет ни к чему. Худо - лежит человек и слышит, как спотыкается его собственное сердце; и человек уговаривает его: постучи, дружок, ещё, ну что же ты меня предаёшь?"
      Павлуха принялся щупать свою грудь, искать сердце. Но не обнаружил его ни слева, ни справа. Тогда он стал искать пульс и тоже ничего не нашёл.
      Пришли солдаты-пограничники. Они принесли Виктора Николаевича на самодельных носилках. Глаза у геодезиста уже приоткрылись. Он смотрел прямо в небо, в вечную синеву, куда, по старым преданиям, улетают тихие души усопших. Но смотрел строго, словно делил небеса на треугольники и мысленно забивал колышки в тех местах, где удобно возводить мосты, строить воздушные города, прокладывать дороги и линии высоковольтных передач.
      По шоссе катил пятнадцатитонный "МАЗ". Он затормозил резко. Из него выпрыгнул лохматый Павлухин сосед, крикнул:
      - Говори, что у тебя стряслось... - Он увидел лежащего на носилках геодезиста и пробормотал: - Вот тебе на... Ты что же, Павлуха, не мог толком сказать?..
      Он открыл задний борт и всё говорил, словно хотел оправдаться:
      - Я уж возле обогатительной фабрики сообразил. Ну, думаю, у Павлухи что-то стряслось, раз он под машину полез. Вот ведь репа...
      Солдаты осторожно поставили носилки в кузов машины, потом погрузили туда инструменты и вещи. Павлуха хотел подсунуть под голову Виктора Николаевича рюкзак, но солдаты подняли носилки, чтобы Виктора Николаевича не трясло на промоинах. Они стояли, широко расставив ноги, а за плечами у них поблёскивали боевые карабины.
      В городе Виктора Николаевича сдали в больницу.
      - Я, Павлуха, того. Я побегу, - сказал лохматый Павлухин сосед. - На фабрике цемент ждут. Ты до посёлка на попутке доедешь...
      Солдаты помогли Павлухе погрузить прибор и вещи на попутную машину.
      - Спасибо вам, - сказал Павлуха.
      - Ладно, парень, шагай... - Солдаты закурили папиросы "Огонёк" и двинулись своей дорогой.
      "Если бы деньги, я бы им "Казбек" купил", - подумал Павлуха.
      * * *
      Красное солнце висело над трубой плавильного завода. Оно было похоже на факел. Учёные говорят, что в будущем повесят люди над севером искусственный электрический огонь, который станет освещать эту стылую землю зимой, даже будет играть по утрам красивые мелодии.
      Навстречу неслись машины с грузами. У шлагбаумов перекликались шофёры. Жизнь текла ровно, упруго.
      "А Виктору Николаевичу небось уже какаву подают на блюдце, - подумал Павлуха. - Только он её пить не захочет. Он любит крепкий чай из походного чайника..."
      В конторе геодезистов толкотня - давали получку. Павлуху пустили без очереди: он устал с дороги, он молодец, он геройский малый. Кассирша отбирала у всех по полтиннику на вкусные вещи для Виктора Николаевича. Все понимали, что незачем они старику, что раздаст он их соседям по палате. Но всем хотелось передать ему привет и много хороших слов. И лучше всего это смогут сделать пустяковые цветы, умытые яблоки и апельсины, которые растут на другой стороне земли и пахнут жаркими ветрами.
      Павлуха стащил свой сапоги.
      - Вот, - сказал он. - От меня это Виктору Николаевичу. Они ему впору будут.
      Кассирша вылезла из-за стола, даже не задвинув ящик с деньгами.
      - Соскочило у парня, - сказала она. - Ты бы ему ещё портянки завернул для комплекта.
      Геодезисты засмеялись.
      - Он их в больнице на тумбочку поставит...
      Павлуха растерялся.
      - Он ведь в больнице временно. Он не захочет там долго лежать. Чего вы смеётесь?..
      Геодезисты взяли его под мышки, вставили в сапоги и подтолкнули к столу. Павлуха получил деньги: и полевые, и суточные, и зарплату. Как и со всех, кассирша высчитала с него на подарок Виктору Николаевичу.
      Павлуха не пошёл к себе в общежитие. Он направился к Роману. Ему казалось, что люди не принимают его всерьёз. Им бы только шутить и смеяться. Им не понять. Павлуха отдаёт долги! Вон у него сколько денег: "Мамке пошлю, Роману за питание отдам... Кому ещё?.."
      Роман встретил Павлуху шумно. В комнате было много народа. Все сидели за столом и громко разговаривали. Здесь были Зина, Игорь и другие ребята.
      - Здорово, Павлуха! - Роман стиснул его за плечи и подтащил к дивану. - Ты посмотри...
      На диване в пелёнках лежал человек, крошечный, с наморщенным лбом и туманными синими глазками. Человек месил воздух красными пятками, красными кулачками и показывал мягкие дёсны.
      - Мальчишка небось?
      - Парень по всем категориям. Посмотри.
      Павлуха сконфузился. Аня засмеялась. Она была худенькая и очень лёгкая. Казалось, что Анино платье надето на невесомое существо, которое бьётся и вздрагивает от радости и движется, движется...
      - Поздравляю, - сказал Павлуха, стыдясь этого звучного слова. - Я тогда после зайду... Я неумытый.
      - Ты что, штрейкбрехер? - сказал Роман. - Садись, выпьем за сына. Роман подтащил Павлуху к столу, налил ему в стакан жёлтенького сладкого вина. - Давай... Ап!
      Павлуха выпил, облизал губы. Парни и девчата за столом хвалили малыша, смеялись над Романом. А тот, не зная, куда себя деть, ухмылялся и хвастал:
      - Телом весь в меня, а характером в Аню. Спокойный, порядок понимает, кричит только по заказу, когда есть захочет и когда мокрый.
      Зина жевала конфеты и смеялась. Игорь разглаживал ногтем серебристые обёртки, которые она бросала в блюдце, и складывал их одну на другую, ровно-ровно, край в край.
      - Мне из больницы звонили, - сказал он шёпотом. - Ты, Павлуха, молодец.
      В углу стоял трёхколёсный велосипед, обвешанный пакетами и погремушками.
      "Подарки, - сообразил Павлуха. - Смехота: только родился - и уже подарки. За что?"
      Павлуха сунул руку в карман, нащупал там пачку денег и снова принялся считать: "Мамке тридцать рублей, себе на полмесяца. Роману за пропитание..." Он посмотрел на Романа.
      Роман был громадным, весёлым, счастливым.
      - Ешь, Павлуха, - говорил он. - Рубай колбасу, сыр голландский, шпроты. Закусывай. У меня сын...
      "Не возьмёт, - тоскливо подумал Павлуха. - Ещё даст по шее, пожалуй".
      Павлуха вытащил руку из кармана, слез со стула на пол. Он снял свой сапоги, потом прошёл босиком к велосипеду и поставил их там.
      - Это хорошие сапоги, - сказал он. - Рыбацкие. Это от меня... Пускай носит...