Отряд коррекции реальности - Они сражались за реальности

      Штурмовой группе под командованием боцмана удалось нащупать слабое место в обороне защитников побережья на левом фланге. Короткими перебежками моряки стали обходить позицию пулеметчика. Залегшие на берегу, у кромки прибоя, автоматным огнем прикрывали отчаянный бросок моряков, рванувших на прорыв обороны. Нескольким матросам, ведомым битым морским волком, удалось добраться до дальней дюны. Теперь они были под прикрытием пологого песчаного бархана, в мертвой зоне пулемета. Неизвестно, что именно послужило причиной решения прорываться в глубь вражеской территории: стремление выполнить поставленную задачу либо просто желание вырваться из-под шквального огня. Факт остается фактом: нескольким десантникам удалось добраться до песчаной горы. Их путь до укрытия можно было проследить по черным бушлатам менее удачливых моряков. Пятна попаданий красными язвами выделялись на черной форме…
      Защитников дота внутри «Избушки рыбака» было мало. Строго говоря, он был один. Внутри бетонной коробки форта сидел на ящике с патронами красноармеец Филиппов – стажер отряда, кандидат в сотрудники отдела спецопераций. За ночь Петруха не сомкнул глаз ни на секунду. В предрассветной мгле он видел в квадратик амбразуры, как в залив бесшумно скользнул хищный силуэт вражеской субмарины, но ничего сделать не мог. Немецкий капитан рассчитал все точно. Стволы двух станковых пулеметов бесполезно торчали из бойниц. Враг находился в мертвой зоне дота, надежно укрытый высокими прибрежными дюнами.
      Наступил рассвет. Громыхнул взрыв, за ним другой, третий… Петруха замер у амбразуры, напряженно вслушиваясь. Глухие хлопки разрывов потревожили безмолвие раннего утра. «На минное поле наскочили,– обрадовался Петруха. В отряде орудий отродясь не было, кроме карманной артиллерии – гранат.– Не зря мы весь берег накануне перекопали. А потом еще граблями разравнивали, чтобы незаметно было».
      Застучали автоматы. Противник надолго замолчал: минное поле серьезно проредило боевые порядки. Но десантники не оставляли надежды пробиться из огненного мешка засады в глубь острова.
      Стажер мерил шагами помещение маленькой крепости. От турели центрального пулемета до бронедвери ровно семь шагов. У него был строгий приказ командира: сидеть в доте и не покидать его ни под каким предлогом.
      За дюнами грохотал бой. Товарищи там, а он отсиживается за метровыми бетонными стенами. Внутреннее противоречие раздирало Филиппова: с одной стороны – приказ, а с другой – душевные терзания. Дисциплина в очередной раз не устояла перед натиском совести.
      Петруха прикрутил на винтовку черный цилиндрический набалдашник. На инструктаже всех предупредили: если кто-то будет стрелять без насадки, то до трибунала не доживет. Это стажер усвоил крепко. Приказ, подкрепленный обещанием немедленной кары, быстро добирается до подкорки мозга, минуя сознание.
      Он с трудом открыл, а потом закрыл бронированную дверь дота, навалившись на нее всем телом. Сухо щелкнул ключ в замке. Петруха быстро написал записку: «Ушел за патронами. Скоро буду» и повесил замусоленный клочок бумаги на гвоздик, торчащий из двери избушки. Деревянную дверь он закрывать не стал, а ключ от бронедвери дота спрятал под первую ступеньку крыльца. Стажер рассудил здраво: свои знают, где тайник, а чужому никогда в голову не придет искать ключ от секретного объекта.
      Посчитав, что теперь его совесть чиста, Петруха с трехлинейкой наперевес помчался туда, где стрелял «максим» и коротко огрызались автоматы.
      Филиппов с трудом поднимался на высокую дюну. Худые ноги в ботинках и обмотках почти до колен вязли в сыпучем песке. Вот и верхушка гребня. Ах, как вовремя! Правильно говорил товарищ Задов: «Плюнь, Петро, на эти приказы. Отцы-командиры все равно ничего путного не придумают».
      Внизу короткой цепью шла группа автоматчиков в черной форме. Враги были как на ладони. Цель – лучше не придумать. «Сейчас я вас расщелкаю, как в тире»,– подумал Петруха, вскидывая приклад тяжелой винтовки к плечу.
      Мало того, что грань между жизнью и смертью тонка, так она еще зачастую проходит совсем близко. Елки-палки!.. Песок предательски оплыл под ногой. Ботинок зацепился за ботинок, и стажер кубарем полетел вниз, чудом не пропоров себе бок длинным четырехгранным штыком. Он скатился прямо под ноги коренастому моряку, похожему на огромного краба, напялившего на панцирь черный бушлат с золотыми боцманскими нашивками на рукаве и повесившего на грудь серебряную дудку.
      На Петруху сверху вниз угрюмо смотрел моряк. У него было скуластое квадратное лицо с острым подбородком. Козырек каски с нарисованным морским коньком нависал над глубоко сидящими глазами. Вот только глаза у него были не крабьи, а акульи, такие же холодные и ничего не выражающие. Стажер попытался подняться с песка, опираясь на винтовку.
      Подводник резко выбросил вперед руку и ухватил винтовку за цевье. Петька дернул трехлинейку к себе обеими руками. Безрезультатно. Винтовка не поддалась ни на сантиметр. Хватка у немца с акульими глазами была железная. Остальные подводники обидно заржали. Их откровенно забавляла необычная ситуация, в которую угодил стажер.
      Немец легко вырвал винтовку у Филиппова и одним движением вытащил из нее затвор. Он взял оружие за ствол и легко перебросил через соседнюю дюну. Затвор полетел в противоположную сторону. Из-за дюны, куда улетела винтовка, раздался вскрик.
      Немцы перестали смеяться и схватились за автоматы с такими же цилиндрическими насадками, как у красноармейца.
      Боцман вытянул в сторону стажера указательный палец и издевательски согнул его несколько раз, словно нажал на спусковой крючок. Чтобы развеять сомнения, сказал вслух: «Пух-пух!» Напоследок он хлопнул Петьку по плечу. После этого группа подводников с автоматами на изготовку стала подниматься на дюну, вслед за улетевшей винтовкой.
      Петька сел на песок. От обиды на самого себя и на весь белый свет на глаза навернулись злые слезы. Стажер глядел морякам в спины, обтянутые черными бушлатами. Но, когда он увидел, куда идут десантники, настроение у него сразу улучшилось. Филиппов бормотнул себе под нос:
      – Сейчас, гады, будет вам «пух-пух» вместе с «бабахом»! Как я всех подвел! Нет мне прощения. Никогда не стать мне настоящим разведчиком, как Кузнецов. Жаль, что он не с нами.
      С гребня дюны боцман увидел позицию пулеметчика, доставившего им столько неприятностей. Он лежал рядом с «максимом», уткнувшись лицом в песок, так и не выпустив гашетку пулемета из рук. Винтовка, переброшенная через дюну, попала ему точно по голове. Осталось надеяться, что каска на голове смягчила удар трехлинейки.
      Боцман увиденной картине не успел ни обрадоваться, ни удивиться, потому что сзади него закричали:
      – Мины!
      Он успел обернуться, чтобы увидеть столб песка, поднятый взрывом. Упругая волна воздуха толкнула его вперед, и он покатился вниз, загребая руками песок.
      …Матросы под командованием боцмана скрылись из глаз за дюной. Прорвались? Заходят в тыл обороняющимся или ударят им с фланга? Николай не отрываясь смотрел на гребень песчаного горба: не прозевать атаку моряков, поддержать их огнем из всех стволов. Рядом несколько подводников усердно работали саперными лопатками. Пусть окопы будут с водой, но хоть какое-то укрытие от огня. Кузнецов осторожно, стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь внимание пулеметчика, раскрыл планшетку. Под зеленоватым пластиком просвечивала карта.
      – Как же мы так попались? – спросил сам себя вслух Кузнецов. Топографические знаки показывали: рельеф местности идеален для обороны и губителен для наступающих.
      – Что, господин обер-лейтенант? – Лежащий рядом моряк перестал вычерпывать каской воду из окопчика. Океан упрямо заливал неглубокие канавки, соединяя их ходами, в которых хотели спрятаться люди.
      – Копайте глубже, так будет лучше для всех.– Николай продолжал изучать карту.
      – Ясен пень! – грустно отозвался подводник.– А на кой? – добавил он совсем тихо.
      – Пень-ясень! Это уже почти генная инженерия.– Как всегда, в минуты затишья Кузнецову в голову приходили мысли совсем о другом.
      Николай вспомнил о друге Косте, с которым подружился, когда они вместе участвовали в операции по перехвату германской дипломатической почты. Потом встретились в 41-м на курсах повышения квалификации в разведывательно-диверсионной школе. Попросились, чтобы вместе. Но начальству виднее. Опять разошлись пути-дорожки…
      Звук взрыва прервал воспоминания. За дюной, куда прорвалась группа боцмана, взлетел вверх фонтан песка. Мина!
      Короткие очереди из автоматов по лежащим. Еще! Последняя надежда на прорыв растаяла вместе с облаком взрыва. Со стороны океана еле слышно рокотнул двигатель. Его заглушил скрипучий визг раздираемого металла. Кузнецов оглянулся. Ах, как неудачно все складывается! Стальная туша субмарины медленно заваливалась набок. Надо было спасать остатки десанта.
      – За мной! Все на лодку! – громко скомандовал обер-лейтенант и, взяв автомат, бросился в воду.
      Последние слова офицера потонули в грохоте выстрелов. До команды «Рубай их, братцы!» дело так и не дошло. Минные поля и автоматический огонь сжевали и перемололи почти весь личный состав морского десанта. Арьергард, жалкие остатки штурмовых групп, не принял бой. Он возвращался, откуда пришел,– обратно в океан.
      Команду передали по редкой цепи. Пригнувшись, моряки последовали за офицером. Ноги скользили по мокрым камням, покрытым водорослями. Веточки кораллов цеплялись за сапоги. Все было против них, даже природа. Рядом и сзади раздавалась ругань не отстававших от офицера подводников. Винтовочные выстрелы, автоматные очереди с берега подстегивали: «Скорей, скорей!»
      «Пулемет не стреляет»,– автоматически отметил Кузнецов. В первый миг вода даже не показалась прохладной, но по затылку пробежали мурашки, когда он зашел по грудь. Разведчик поднял шмайссер над головой, боясь провалиться в какую-нибудь подводную яму. Едва удерживаясь на ногах под напором течения, увязая ногами в илистом дне, старался добраться до штормботов. Лодки отнесло ветром от берега. Они лениво дрейфовали в глубь залива. Громада субмарины в пятнах маскировочной окраски все больше кренилась набок.
      Кузнецов размахнулся и выбросил автомат на берег. Следом полетела фуражка с вышитым орлом на высокой тулье. Вплавь до подлодки не добраться: перестреляют, как котят. Николай несколько раз глубоко вздохнул, насыщая кровь кислородом. Последний вдох – и разведчик нырнул в набежавшую волну. Он плыл под водой брассом, самым выгодным для дальнего нырка стилем. Плыл размеренно, экономя силы. Раз, два-а, гребок – пауза. Раз, два-а, гребок – пауза. Форма, облепившая тело, сковывала движения. Набухшие сапоги тянули вниз, на дно. Перед глазами поплыли круги, течение сносило в океан.
      Николай плыл вдоль берега. На поверхность он выныривал, только чтобы сделать глоток воздуха, и тут же снова уходил под воду. Он с усилием двигал руками и ногами, чувствуя, что выдыхается. Кузнецов вряд ли смог бы ответить на вопрос: сколько он плывет? Упорно, на одной лишь силе воли офицер выгребал в заданном себе темпе.
      Вынырнув в очередной раз, он отметил, что почти доплыл до гряды скал, спускавшихся с берега в воду. Место высадки осталось далеко позади.
      Николай рывком выбросил плечи из воды, стараясь нащупать ногами дно. Есть! Под прикрытием камней он выбирался на берег. Набежавшая волна протащила его грудью по песку вперемешку с ракушечником.
      Обер-лейтенант шел вдоль берега, все больше удаляясь от места высадки. Под ногами хрустела галька, отмечая каждый шаг. Иногда она сменялась песком, плотно накатанным волнами. Тогда идти становилось легче, ноги отталкивались от него, но затем снова вязли в сыпучей гальке. Несколько раз попались огромные камни, больше похожие на скалы. Их пришлось обойти, чтобы снова не лезть в воду. Потом берег стал обрывистым. Кузнецов остановился. Считай, километра четыре с гаком отмахал. По его прикидкам, переход вдоль берега пора заканчивать. Разведчик, пробравшийся в глубь суши по большой дуге, возвращался, заходя в тыл тем, кто устроил им такую горячую встречу.
      Николай издалека заметил командно-наблюдательный пункт, закрытый по старинке маскировочными сетями. Блиндаж был вырыт на скорую руку в склоне холма. Раструбы стереоскопических труб торчали из пропилов в крыше. Широкие окна-амбразуры смотрели в сторону океана. На ячейки сетей были нашиты лоскутки ткани. Они так выгорели на солнце, что делали КНП неразличимым на местности. Обнаружить его мог только наметанный взгляд опытного военного. Возбужденный гул голосов в блиндаже свидетельствовал о том, что защитники побережья собирались праздновать победу. Одинокий часовой в профессорской блузе ловил в выгоревшей траве кузнечиков. Винтовка с примкнутым штыком одиноко стояла, прислоненная у входного проема, затянутого противомоскитной сеткой.
      Кузнечики прыгали далеко, пролетая несколько метров на куцых крылышках. Гоняясь за ними, часовой все дальше удалялся от поста и оружия. Кузнецов достал из нагрудного кармана расческу и аккуратно расчесал волосы на прямой пробор. Сдув волоски, застрявшие между зубьев, он не скрываясь зашагал к командно-наблюдательному пункту.
      Дрессировщик Дуров стоял на четвереньках и подслеповато щурился сквозь стекла пенсне, стараясь отыскать кузнечика, за которым так долго и безуспешно охотился. Энтомология стала его страстью, которой он отдался со всем пылом старости. Шутка сказать, его новое увлечение стояло на втором месте после любимых зверюшек.
      Дурова отрядили охранять вход, потому что всё, кроме дрессировки хвостатых, зубастых, парнокопытных и чешуйчатых, у него получалось из рук вон плохо. Он осторожно отвел в сторону траву, в которой скрылся попрыгунчик. Кузнечик необычной клетчатой окраски мог стать настоящим украшением его коллекции.
      Раздвинув траву, Леонид Владимирович вместо членистоногого создания уткнулся носом в два черных сапога. Он медленно поднял голову. Над ним склонился офицер в мокрой зеленой полевой форме. С рукава кителя срывались капельки воды.
      – Вы случайно не его ловите? – Николай протянул начинающему коллекционеру руку. Между двух пальцев он аккуратно держал за крылышки стрекочущее насекомое.
      – Э-э-э… спасибо, голубчик. Даже не знаю, как вас благодарить,– расплылся в счастливой улыбке Дуров, осторожно пряча добычу в спичечный коробок.– Так мило с вашей стороны. Что значит молодые глаза!
      – Не стоит! – улыбнулся Николай и зашагал к штабному блиндажу. Кузнецов собрался откозырять на прощание, но, вспомнив, что он без фуражки, просто вежливо откланялся. Дальше к командно-наблюдательному пункту он шел беспрепятственно…
      Внутри блиндажа в полном составе находилось все командование спецотряда Звездной Руси. Командир и его заместители сгрудились вокруг стола, на котором была расстелена крупномасштабная карта, испещренная синими и красными отметками рубежей и позиций. На ней даже стоял крошечный макет подводной лодки с бортовым номером «U-1277». Защитники Лукоморья заранее подготовились к обороне. Судя по нанесенной на карту тактической обстановке, они зря времени не теряли. Все было готово для контратаки и победы над десантниками, попавшими в огневой мешок.
      – Скоро отлив. Подлодка застряла намертво. Полноценный ремонт возможен только в сухом доте. Десант разгромлен и отступает. Оставшихся в живых возьмем «тепленькими»,– начальник контрразведки Скуратов достал из кармана красного кафтана карманные песочные часы.– Через сорок минут после отлива доберемся до морячков, аки посуху. Возьмем в штыки. Никуда от нас не денутся!
      – Уничтожим морскую гидру в своем логове! – внештатный консультант отдела контрразведки Дзержинский почти приплясывал от возбуждения.– В плен никого не брать.
      Командир отряда неодобрительно покосился на Феликса:
      – Мы с минами не переборщили? Богатырям ничего не будет, они в доспехах, но у остальных только форма.
      – Заметьте, казенная! – встрял в разговор Хохел.
      Заместитель по тыловому обеспечению очень переживал, что во время боя будет безнадежно испорчена форменная одежда. Без разницы, своя или чужая. За любым имуществом нужны пригляд и учет. Прапорщик всегда радел за казенное добро, как за личное, считая все вокруг своей собственностью.
      – В минах заложен минимальный пороховой заряд,– доложил начальник штаба барон Маннергейм. Маршал поправил широкую белую повязку на рукаве с черной буквой «П».– Тютелька в тютельку. Отмеряли на аптекарских весах. Хватает ровно настолько, чтобы поражающе-убойные элементы разлетались на два десятка метров. Больше нельзя по конвенции.– Старый финн откашлялся.– Может, вы им предложите сдаться? Если они капитулируют, будем считать все законченным.
      – Да чего их жалеть! Они и так утопленники. Никаких парламентеров,– взвился Железный Феликс.– Хватит о людях думать. Главное – победа. Любой ценой!
      Со стороны берега донесся грохот длинной пулеметной очереди. «Максим» захлебнулся и умолк. Командира отряда потихоньку стала раздражать перепалка в блиндаже. Она мешала ему любоваться картой, с таким старанием расчерченной им накануне сражения. Оперативная обстановка была нанесена с любовью, без единой помарочки. Разноцветные линии сплетались и расходились, образуя замысловатые узоры, смысл которых понятен только взгляду посвященных. Владимиров зло поинтересовался у контрразведчиков:
      – А почему, собственно, вы не в боевых порядках?
      – Мы готовились к приему пленных,– ответил, подбоченившись, Дзержинский.– К допросам надо готовиться тщательно.
      Связной Садко, недавно вернувшийся с передовой, негромко заметил:
      – Пленных нет и не предвидится. Дерутся, как черти! Упорные, гады, хоть и моряки!
      – Плохо! Очень плохо работаете! – разволновался Феликс.
      – Мы не работаем, а служим родине,– огрызнулся новгородец.– Работают половые в трактире.
      – По нашим данным, Нестеров попал в плен к немцам,– вкрадчиво уточнил Скуратов.
      – Господин штабс-капитан считается условно пропавшим без вести,– бесцветным голосом заметил барон.
      Маннергейм предпочитал не принимать участия в перепалках. Он считал это ниже своего достоинства, но тут счел нужным внести ясность. Героический полет летчика он наблюдал до самой последней секунды.
      – Господа кормят рыбу в Черном море,– оживился комиссар отряда, вспомнив Крымский поход.
      – Хватит! – окоротил всех Владимиров.– Мне здесь еще здесь классовой борьбы не хватает, да…
      Чего еще не хватает командиру отряда, он не успел сообщить присутствующим. Наверное, как и всем людям, ему хотелось покоя, тихого счастья и возможности поспать лишний часок в выходной день.
      У входа в блиндаж раздалось деликатное покашливание.
      Позабыв о распрях, все повернулись к вошедшему без доклада часового.
      Перед ними стоял обер-лейтенант в раскисших сапогах. Предплечья кителя успели просохнуть. На зеленой ткани проступили белые соляные разводы от морской воды. Несмотря на неприглядный вид, молодой офицер был аккуратно причесан. Обе руки он непочтительно держал в карманах галифе и, похоже, доставать не собирался, демонстративно игнорируя все правила армейской субординации.
      – Что вас сюда привело? – без удивления поинтересовался маршал Маннергейм.
      Остальные в гробовом молчании разглядывали Кузнецова.
      – Наверное, как и всех,– дело государственной важности.
      Николай неуловимо переместился, сразу оказавшись у стола. Он взглядом профессионально пробежался по карте и, хмыкнув, громко произнес:
      – Я так и знал, нас ждали! Интересный замысел… Грязная игра!
      Командир торопливо попытался перевернуть карту лицевой стороной вниз, но только рассыпал стаканчик с разноцветными карандашами по столу.
      – Сам пришел! Один есть! – радостно потер ладони Дзержинский. Контрразведчику не терпелось заняться любимым делом – приступить к допросам. (Осторожный и дальновидный Скуратов радости коллеги пока не разделял.) – Вот и славненько. Руки вверх! Настала пора!
      – Пора! – легко согласился разведчик.
      Кузнецов достал одну руку из кармана. В кулаке он сжимал зеленый шар гранаты с заранее выдернутой чекой. Взрыва не было, пока он прижимал пальцами скобу взрывателя к корпусу. Офицер положил руку на карту, но ладонь разжимать не спешил. Пока.
      – Не надо, Коля! – громко попросил командир и уже совсем тихо спросил зампотыла: – Хохел, ты много пороха снарядил в гранаты?
      – Не помню,– шепотом отозвался труженик тыла из-под стола. Он никогда не терял зря времени.
      – Господин обер-лейтенант, это не наш метод,– подал голос комиссар.
      Владимиров сделал незаметный шаг вдоль столешницы. Во всяком случае, ему так хотелось думать. Он мысленно прикидывал: успеет закрыть гранату телом или нет.
      Кузнецов предусмотрительно встал так, чтобы между ним и остальными был широкий стол. Барона, стоявшего у него за спиной, он в расчет не брал. На разбор операции это никак повлиять не могло. Но Карл Густавович оценил тактичный жест разведчика.
      Остальные в блиндаже молчали, стараясь не делать резких движений. Один Малюта со вздохом потер плечо. Неожиданно заныл наконечник монгольской стрелы, застрявший в ключице. Вечная память о стародавней командировке в ставку Батыя.
      Николай заметил движение подполковника в пятнистом десантном комбинезоне. С глумливой улыбочкой он достал из кармана вторую руку. Сейчас офицер упирался о стол обеими широко расставленными руками. В каждой по гранате. Детина в камуфлированной форме больше не двигался.
      Фурманов собрался картинно закатить глаза, схватиться за сердце и поднять крик о бескультурье молодых офицеров, не умеющих проигрывать. Но, заметив, что на него не обращают внимания, начал потихоньку бочком подкрадываться к окну блиндажа, не закрытому пологом маскировочной сети. Шаг. Еще шажок. Прыжок рыбкой. Щелчок отлетевших скоб, удерживающих жало взрывателей, совпал с появлением центральной части туловища комиссара отряда в окошке. Верхняя часть тела была на улице, нижняя – в штабном блиндаже. Фурманову не хватило долей секунды, чтобы спасти недавно сшитые драгоценные галифе из английского шевиота. К островному государству комиссар относился с подозрением, но ткань с ровным рубчиком уважал. Мануфактуру Антанта ткала знатную. Фурманов взвыл раненым зубром, чувствуя, что застрял и не успевает. Остальные офицеры на командно-наблюдательном пункте собрались встретить героическую выходку Кузнецова лицом к лицу.
      – Зараза-а-а! – обреченно выдохнул Садко и прикрыл обшлагом зипуна лицо.
      – Зараза у нас в тылу служит,– раздался тихий голос из самого темного угла.
      Кто это сказал, разобрать толком не успели. Голос, похоже, принадлежал заместителю по виртуальности. Кузнецов разжал руки и катанул от себя по столу гранаты…
      …Дуров закончил гоняться за кузнечиками. Ему не то чтобы наскучило общение с фауной, просто спичечный коробок был забит под завязку стрекочущими и скребущимися созданиями. Взять с собой запасной коробок или жестяную баночку из-под чая он не догадался. Дуров поднес к уху коробок с шуршащими насекомыми, и мир неожиданно взорвался вокруг него красками. «Тепловой удар. Голову напекло. Где моя панамка?» – подумал старый дрессировщик. Все вокруг закружилось искристыми сполохами. Впереди, сквозь вдруг ставший прозрачным степной курган, он разглядел огромный силуэт динозавра и гигантские пирамиды. Эти два видения должны были разделять целые геологические эпохи. На небе хороводом заплясали несколько солнц и одинокий месяц. Под ногами распахнулась и захлопнулась бездна. Дуров в недоумении оглянулся. Ему показалось, что все вокруг потеряло реальность, задрожало и стало прозрачным. Мир распадался на куски. «Нет, скорее всего это галлюцинация»,– облегченно вздохнул Леонид Владимирович и осторожно посмотрел вверх. Одинокое солнце равнодушно светило на грешную землю. Небесная свистопляска прекратилась. Ветер лениво играл головками полевых цветов. Все вокруг пришло в норму. Начальник зооподдержки побрел на пост у командного пункта, где оставил свою панаму, мешавшую ловить кузнечиков.
      В штабном блиндаже два раза глухо ухнуло. Старый дрессировщик прислушался. Кто-то со слезой в голосе костерил нерадивых часовых, вермахт, а заодно и всю Вселенную.
      Дуров робко заглянул в блиндаж. Стены, потолок, люди – все внутри было заляпано свежей краской. Кисло пахло пороховой гарью. По углам валялись клочья бычьих пузырей, из оболочки которых были сделаны корпуса имитаторов гранат. Неокрашенным оказался один офицер – старый барон. Кузнецов встал так, чтобы прикрыть телом посредника.
      Маршал спрятал довольную улыбку в пышных усах и казенным скрипучим голосом официально объявил:
      – Командно-штабные учения по отработке действий в наступлении и обороне считаю оконченными. Хочу отметить: обе противоборствующие стороны проявили себя во всей красе. Подробный и тщательный разбор итогов подведем позже. Всем твердая двойка! Ничья! Поздравляю, господа и, разумеется, товарищи! – Беспристрастный посредник снял с руки белую повязку с буквой «П» и осторожно, чтобы не испачкать пальцы, положил на край стола. Барон лихо козырнул и, круто развернувшись на каблуках, вышел из блиндажа.
      Снаружи донесся удаляющийся голос маршала: «Э-эх, молодежь пошла! Одно слово – молодо-зелено. Я в их годы…»
      Командир поднес перепачканную руку к носу и принюхался:
      – Что это за краска?
      – Масляная,– прошелестело из-под стола. Осторожный зампотыл не спешил вылезать из меблированного укрытия.
      – Я же приказал снаряжать боеприпасы пищевыми красителями. Разноцветными, чтоб повеселее было! – начал заводиться Владимиров.– Масляную никогда до конца не отмыть. Сколько формы перепортили! Ее теперь не отчистить! Не отстирать!
      – Вся пищевая краска ушла на яйца и куличи,– оправдывался прапорщик.
      – Какие яйца? Какие куличи? – вопрошал гневно Владимиров. Он схватился за голову, оставляя на волосах красные потеки. Командир сразу стал похож на вождя племени ирокезов, вышедшего на тропу войны.
      – Пасхальные,– напомнил Хохел.– Людям и так не сладко жить. Как их оставить на праздник без подарков? Я вам заявку подавал, а вы с ней даже не соизволили ознакомиться. Всех дел-то было – подписать. Хорошие куличики получились. Несколько я припря… сохранил на черный день. Их можно подарить на Рождество или, скажем, на Хануку, а можно поощрить отличившихся на учениях. Еще их можно использовать в целях самообороны. Зачерствели малость…
      – Я тебе покажу заявку. Я тебе устрою персональную Хануку! Завтра проведем внеплановую ревизию на складе. Мышей вывести не можешь! – взвился Владимиров. Ничья его не устраивала. Командир срывал злость на подчиненных. Такая близкая победа и лавры главного стратега побережья уплыли из рук в последний момент. Внимание, а заодно и гнев переключились на контрразведчиков.– А товарищам особистам отдельная задача – отремонтировать служебные помещения и починить трубы. К вам в подвалы приличных людей стыдно привести. Везде сырость, вода капает. Плесень на стенах развели!
      – Мышь – мелкий скот, а я специалист по крупному рогатому, –проинформировал командира Хохел. До поступления в школу прапорщиков он успел послужить в родной деревне пастушком.
      …Боцман после подрыва на мине все время неподвижно лежал на песке, дисциплинированно изображая убитого. На ласковом солнышке его разморило, и он незаметно для себя крепко уснул. Он был такой не один. Рядом громко храпели и посапывали в несколько глоток. Многодневный морской поход выдался не из легких. Лежать на песке было тепло и приятно. Монотонный шум прибоя тихо шелестел мелкой галькой колыбельную. Волна за волной, танцуя, набегали на берег.
      Его сон потревожил кто-то из живых. Ловкие пальцы осторожно шарили по груди. Подводник до икоты боялся щекотки, но пока терпел. Крепился изо всех сил. Стараясь не шелохнуться, он потихоньку попробовал приоткрыть глаза. С большим трудом ему удалось чуть-чуть приоткрыть веки. Краска на солнце засохла, покрыв лицо жесткой коростой. В приоткрывшуюся щелочку боцману удалось разглядеть склонившуюся над ним медсестру в белом сарафане и жемчужном кокошнике, украшенном красным крестом из кумачовых ленточек. Небритый подбородок медички показался боцману смутно знакомым. Точнее разобрать было трудно. Разглядеть мужеподобную незнакомку мешала проклятая краска. Медсестра времени не теряла. Воровато озираясь по сторонам, она расстегивала у него на груди бушлат. Пальцы зашарили по груди, и этого моряк стерпеть не смог. Он сцапал мародерку за подол. Медсестра задергалась, словно пташка, попавшая в силки. Хватка у подводника была железная. Раздался треск ткани и лопнувших застежек. В руках у моряка остался сарафан. Алчная женщина выскользнула из одежды, как змея из старой кожи. Она легко пожертвовала сарафаном в обмен на свободу.
      Подводник вскочил на ноги, по привычке пригнувшись, чтобы не удариться о верхнюю койку. Шипя от боли, он сдирал с лица лоскуты краски. С корнем выдирая ресницы, он пальцами поднял себе веки. Вместо полуголой женщины он увидел мужика в полосатой тельняшке и бриджах, закатанных до колен. Тот кубарем летел вниз с песчаной дюны. Глядя ему вслед, боцман на всякий случай похлопал себя по груди. В душе шевельнулось предчувствие беды. Чего-то не хватало, до боли привычного и дорогого. Еще не веря в беду, моряк посмотрел на бушлат. Пропал предмет его тайной гордости и страсти – серебряная боцманская дудка на цепочке. Боцман был неразлучен с дудкой со дня спуска подлодки на воду; он даже в душ с ней ходил, не расставаясь ни на минуту.
      – А-а-а! – Подводника проняло до самых темных глубин души. Он за ремень выдернул из песка полузасыпанный автомат.– Задов! Гадина-а-а!
      Клацнул металлом передернутый затвор. Моряк поймал на мушку полосатую спину и, как на стрельбище, плавно выбрал свободный ход спускового крючка. Короткая очередь толкнула отдачей в плечо. Похититель упал, словно подкошенный. Прокатившись по песку несколько метров, он вскочил и помчался еще быстрее. Страх расплаты придавал силы. На тельняшке проступили пятна попаданий шариков с краской в оболочке из прессованной коры. Мародер категорически не желал пополнять собою мартиролог. Он оставался живее всех живых, уже считаясь условно мертвым.