А через несколько минут на кухне появилась Аглая.

— Очень мило, — сказала она, мельком взглянув на гвоздики. — У вас появился поклонник?

— У вас. Эти цветы — ваши.

— Сомневаюсь.

В эту же секунду я тоже засомневалась. Я "посмотрела на букет ее глазами; этому я, слава богу, научилась за три месяца — смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были слишком просты для утонченной Аглаи, от них попахивало почетными грамотами, одеколоном “Красная Москва” и колоннами пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.

— Ну не выбрасывать же, — протянула я.

— Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя. Остаток дня я провела в окружении гвоздик. Из-за них я потратила целых полтора часа на очередное письмо, с которым обычно справлялась за двадцать минут. Из-за них я прочно застряла на термине “рогами шевелить” и плотно примыкающем к нему словосочетании “рогач беспредельный”, которые украшали страницы первого романа Аглаи. А теперь должны стать украшением ее глоссария.

Она ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили под дверь. И при них не было никакой записки…

Стоп. Записка все-таки была. Мысль о ней пронзила меня электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь и сейчас лежит в нижнем ящике моего стола!

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула ящик и дрожащими руками вытащила папку с грифом “ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ”. Дорого бы я дала за то, чтобы одно-единственное послание из этой папки никогда не приходило.

Но письмо было на месте. Полузабытое письмо с полузабытой угрозой: “БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА.'"

Вот они и пришли, цветы, все сорок восемь — довольно красноречивое четное число.

Стоило мне вынуть листок из конверта, как прежние, довольно абстрактные, страхи вспыхнули с новой силой. Я еще раз осмотрела гвоздики — теперь они не казались мне такими уж безобидными. Напротив, их растрепанные головки вдруг ожили, резные лепестки свернулись в трубочки и вытянулись в мою сторону.

Ничего опасного на первый взгляд.

Ни пистолетного дула, ни кинжального ребра. А что, если цветы обработаны каким-нибудь ядом?! Чем-нибудь вроде ртути или таллия? А я даже не знаю, как они выглядят. И можно ли ими хоть что-нибудь обработать…

Господи, ну почему у меня в школе была тройка по химии?!

Несколько секунд я прислушивалась к себе: нет, ни тошноты, ни головокружения. И волосы не лезут пучками. И никаких резей в желудке, а о других симптомах отравления я не слышала и не читала. Да и в книгах метрессы злодеи никогда не использовали яды. Удавки из манильской пеньки, струнные карнизы, холодное оружие всевозможных размеров и модификаций — от мачете и самурайских мечей до вязальной спицы; и старые добрые “Макаровы”, которыми так славно проделать дырку в черепе, — все это было. А вот ядов — не было.

Нужно избавиться от цветов. И чем быстрее, тем лучше.

Аглая накрыла меня, когда я тащила охапку гвоздик к двери.

— Все-таки решились? — сочувственно спросила она.

Я покраснела и пролепетала что-то невнятное в духе:

"Вот, решила забрать их с собой, если вы не возражаете”.

Она не возражала.

…В последующие полтора месяца — до самой середины декабря — были присланы еще два букета желтых гвоздик — братья-близнецы первого. Борьба с цветами стала неотъемлемой частью моего существования. А бороться было с чем: телепередачи с участием Аглаи Канунниковой пошли косяком. В каждом уважающем себя эфире ей торжественно вручали традиционный букет роз. На творческих встречах выбор оказывался более широким: корзины хризантем от устроителей, связки гвоздик от любителей ее ранних — жестких — вещей. И задумчивые анемоны от ценителей поздней Аглаи — мастера детектива “закрытой комнаты”.

Справляться с бесконечным потоком флоры было достаточно легко — Аглая не питала к цветам никакой любви. За все это время мы схлестнулись лишь однажды — по поводу симпатяги-бонсая.

Карликовое деревце было преподнесено “любимой писательнице” недавно вернувшимся из Токио чинушей. Чинуша служил в одном из департаментов, еще не погорел на взятках и по самому малейшему поводу мотался за границу. Книги Аглаи стали для него чем-то вроде “самолетного чтива”, с которым даже перелет Москва — Сидней оказывался не более продолжительным, чем перегон Планерная — Новоподрезково.

Бонсай умилил Аглаю и насторожил меня: еще бы, на деревце красовались мелкие цветочки, а лицо чинуши не вызывало никакого доверия. Это было лицо садиста, поднаторевшего на порке розгами социально не обеспеченных слоев населения.

Аглая так крепко прижала бонсай к груди, что я сразу же поняла: мне придется туго.

— Прелесть, не правда ли, Алиса? — сказала она, когда мы вернулись в квартиру на метро “Аэропорт”.

Я пожала плечами.

— Пожалуй, я поставлю его у себя в кабинете…

Только этого не хватало!

— Не думаю, что это хорошая идея. — Я ухватилась за горшок и потянула бонсай к себе.

— Уберите руки. — Голос Аглаи не предвещал ничего хорошего.

— Не уберу.

— Уберите.

— Не уберу.

Мы тащили деревце в разные стороны, и никто не мог одержать полной и окончательной победы. Пока в дело не вмешалась Ксоло. Собачонка подпрыгнула, ухватила меня за рукав и, шлепнувшись на пол, громко залаяла. От неожиданности Аглая выпустила горшок, а я, лишившись опоры, рухнула на пол. Вместе с бонсаем.

— Вы сошли с ума? — через секунду поинтересовалась Аглая, осматривая обнаженные корни деревца.

— Почти. — Я тяжело дышала.

— Что происходит?

— Вы не должны… Не должны были приносить его домой.

— Подите к черту.

— Я пойду. Но хочу предупредить вас. Вы не должны принимать никаких цветов. Ни от кого. И не должны оставлять их в квартире.

— Она сошла с ума, Ксоло. — За неимением других собеседников Аглая апеллировала к собаке, которая пыталась лизнуть ее в лицо. — Я приняла на работу шизофреничку с манией преследования.

— Пусть так… Но вы не знаете…

Путаясь и сбиваясь, я рассказала Аглае о письме, максимально смягчив эпистолярные угрозы и опустив слово “сука”. Аглая терпеливо выслушала меня до конца и рассмеялась.

— Так вот что вас взволновало, девочка? Покажите мне его!

— Я… Я его выбросила. Невозможно хранить такую гадость в доме.

— О чем еще я не знаю? — Аглая сменила гнев на милость. — Сколько их было, подобных писем?

— Одно. Только одно.

— Когда вы его получили?.. Подождите, попробую догадаться сама… Незадолго до того, как в доме появились желтые гвоздики, да?

Я кивнула головой.

— И вы решили взять на себя функции телохранителя? Я вас недооценивала…

Неужели прибавит жалованье?

Но ни о чем подобном Аглая даже не заикнулась. Совсем напротив, прочла мне лекцию о том, что каждый популярный человек должен быть готов к такого рода неожиданностям. И что это — всего лишь необременительная мзда. Копеечный билетик за проезд к станции под названием “Слава”.

— И вы даже не знаете, кто мог вам послать цветочную метку?

— Понятия не имею. Слишком изысканно, чтобы подозревать первого встречного. Может быть, коллеги по цеху забавляются…

— Коллеги по цеху? — удивилась я.

— Мы, деятели масскульта, люди тяжелые. Не самых лучших душевных качеств, уверяю вас. Чужая популярность для нас — кость в горле. Стоит появиться кому-то свеженькому… Кому-то, кто чуть лучше перелицевал сюжеты Агаты Кристи… Или Чейза… Или красавчика Жапризо… И все. Конец карьере. Имя забыто. А ничего более тоскливого, чем забытый кумир, человечество не придумало.

— Так вы думаете…

— Лучше об этом не думать. — Аглая подмигнула мне. — И вообще скоро вы с ними познакомитесь.

— С кем?

— С моими коллегами по цеху. Под Питером намечаются съемки одной любопытной передачи… Вы едете со мной. Так что повеселимся.

Я едва не упала от удивления. До этого Аглая не выказывала никакого желания пастись на одном лугу с прочими авторессами, даже больше — все ее публичные отзывы о них были окрашены легкой брезгливостью.

— А цветы? Что делать с цветами? А вдруг это не пустая угроза?

— Это пустая угроза. Не берите в голову.

— Но….

— Ничего страшного не случится… Ведь до сих пор же не случалось, правда? Но если вдруг… Если вдруг я паду, пронзенная стрелами молодого бамбука, обещайте мне, что присмотрите за Ксоло…

— Глупости.

— Обещайте.

Я пообещала.

Я пообещала, и бонсай был торжественно установлен в кабинете Аглаи. Больше я его не видела.

Впрочем, Аглаю я тоже почти не видела: она заканчивала роман. Тот самый, который должен был явить широкой литературной общественности новую Канунникову. Аглая почти не выходила из кабинета; иногда я и понятия не имела — дома она или нет. Ради последних страниц был заброшен даже кинотеатрик “КИНОЭТО-ПРАВДА24КАДРАВСЕКУНДУ” и наши воскресные в нем посиделки. Я не слишком переживала по этому поводу, тем более что теперь мне приходилось выдерживать натиск эмиссаров нескольких издательств. Эмиссары жаждали вырвать у строптивицы права на издание романа.

Аглая только посмеивалась: она придерживала товар, чтобы впоследствии получить за него по максимуму.

— И как долго это будет продолжаться? — Я была измотана телефонными звонками и потому имела законное право на этот вопрос.

— Перенесем решение на начало следующего года, девочка.

— До начала следующего года я не доживу.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.