Он всегда верил в то, что добро победит.

Жизнь упорно приносила разочарования и на каждом шагу убеждала его в обратном, но он все-таки продолжал верить, что злодей всегда получит по заслугам, а справедливость восторжествует.

Ему самому слишком мало нужно было от жизни. Он прекрасно уживался среди старых, но дорогих ему вещей и не собирался менять их на модные и роскошные. Привычный и устоявшийся быт, привычное непонимание окружающих. Он как-то смирился с этим, сжился со своим одиночеством, хотя иногда хотелось завыть и разнести вдребезги этот застывший, покрытый пылью забвения мирок. Он слишком долго искал родственную душу, но не мог ее найти.

Дважды ему казалось, что он встретил такую женщину. Ту, которая способна понять его, но дважды это приносило лишь горькое разочарование. Он стал осторожен, закрылся и никого не пускал в свою душу. А когда становилось невмоготу, он ехал в бордель на Станюковича и заказывал Ларису или Зибо [19]. Девушки охотно шли к молчаливому человеку, который щедро платил, но был неразговорчив. За время встречи он едва произносил десяток слов. Пышнотелая белокурая Лариса не обращала внимания на причуды клиента, а маленькая таджичка Зибо с большими темными губами и пушком над верхней губой даже по-своему жалела его.

Однажды он подарил ей маленькую изящную статуэтку обнаженной женщины, которая держала над головой покрывало. «Она почти такая же, как ты, Зибо, — сказал он ей, — такая же красивая». Девушка рассматривала изящные линии маленького тела, осторожно гладила статуэтку. «Она будет моим талисманом, — проговорила чуть глуховатым голосом, — я никогда с ней не расстанусь». Да, маленькая таджичка понимала его лучше других, но ему хотелось встретить женщину, с которой он уже не пожелал бы расставаться.

Она вошла в его жизнь случайно, даже не заметив, что разбила своими серыми глазами его покой. Она принесла с собой беспокойство и неясную тоску. Все ее чувства тут же отражались на ее лице. Он мог бы не слушать ее речи, но понимал, о чем она думает в данный момент.

Он видел, что ей очень понравилась ваза мэбен. Она представляла, что держит ее в руках, лаская тонкими пальцами, мысли ее в это время были далеко, словно она сама перенеслась далеко-далеко в Чосон — Страну утренней свежести [20]. И ее изумрудные долины, покрытые тысячами разноцветных огоньков — цветов, отлогие песчаные холмы, белоснежные пики гор, синева рек, что соперничает с синевой неба, цветущие сады, которые манят влюбленных, — все открывается ей навстречу.

Он помнил каждое ее движение, поворот головы, смех, удивление. Ее серые глаза, чуть волнистые русые волосы, плавная линия подбородка, ямочка на щеке, появлявшаяся, когда она улыбалась, не давали ему покоя. Судьба подарила ему встречу с этой женщиной, неужели она будет так жестока, что сможет отнять ее у него? Он готов был сделать все что угодно, лишь бы завоевать эту женщину.

Он знал, что сейчас она с другим, но какое это имеет значение для вечности? Он был уверен, что этот человек недостоин владеть таким сокровищем, он просто никогда не сможет оценить ее истинной красоты. А вот сам он сейчас чувствовал в себе силы, чтобы бороться за эту женщину и отнять ее у всего света.

Он сидел на циновке, скрестив ноги и спокойно держа на коленях развернутые ладонями вверх руки. Тело было расслаблено, а глаза медленно скользили по стоящей на полу небольшой статуэтке. Магу — фея трав и цветов — была одета не как небожителъница, в полупрозрачное покрывало, сотканное из душистых лепестков, а в обычную ханбок [21]: чогори [22] цвета спелого персика, отделанную рубиново-красной тесьмой, и в чхима [23] цвета граната. Широкий бирюзовый кушак охватывал несколько раз тонкую талию и спускался красивыми складками до самой земли. Босыми ногами Магу ступала по лепесткам черного лотоса. Высокая прическа феи делала ее строгой, но лукавый взгляд бирюзовых глаз говорил о вечном женском непостоянстве. Он любил эту статуэтку, мог любоваться ею часами, хотя сейчас невольно возвращался к другому лицу. Какая тайна есть в женщинах, что они могут случайно задеть струну в глубине души и вызвать такую щемящую боль?Но он был согласен томиться и тосковать, пока она не будет принадлежать ему. И первое, что он ей подарит, будет ваза мэбен. А статуэтку Магу он спрячет, чтобы она однажды не раскрыла его постыдные тайны. Он ненавидел себя, когда приходилось подчиняться чужой воле и ломать себя. Он изнемогал под бременем гнусностей, что наполняли его жизнь. Но продолжал верить, что добро победит. И он когда-нибудь тоже станет чище.

Художник-авангардист Станислав Иванов поднялся с циновки. Совсем недолго оставалось Магу разделять его одиночество. Скоро в этом доме будет царить другая фея. Леда.

Глава 11

— Почему вы пришли на концерт? — Я в упор смотрела на Диану.

— Меня пригласили. — Изящным движением она поправила прядь волос. — А я вас уже где-то видела. И имя мне ваше почему-то знакомо. Такое необычное. Оно у вас настоящее?

— А у вас? — вызывающе спросила я.

— Нет, конечно. — Она и не думала обижаться. — У меня на самом деле имя самое обыкновенное — Дина. Но в агентстве, куда я пришла устраиваться на работу, посчитали, что оно не подходит, и добавили одну букву. Получилась Диана. Теперь все меня знают под этим именем.

— Вы так просто выкладываете все это журналистке? — Я не могла понять, чего в ней больше: наивности, хитрости или глупости.

— Если захотите, то все равно узнаете, — ее взгляд оставался по-прежнему безмятежным, — да и зачем это скрывать? Все равно меня все воспринимают и будут воспринимать, как Диану. Нам ведь довольно трудно бывает отказаться от одного имени и называть человека другим, потому что это влечет за собой ломку стереотипов.

— А вы случаем не поклонница Кьеркегора? — ядовито спросила я.

— Нет. — Она насмешливо улыбнулась. — А почему вы спросили?

— Слишком заумно изъясняетесь, — я не могла подавить свою злость.

— Это всего лишь Гессен. — Она рассмеялась. — По-вашему, все модели должны быть глупыми, как пробки?

— Нет, — я наконец-то взяла себя в руки и заговорила спокойно, — хотя красота, сопряженная с умом, знаете, это чревато…

— Хорошо, — Диана чуть прищурила глаза, — я постараюсь сыграть роль наивной дурочки.

— Боюсь, что у вас нет шансов, — вздохнула я, — для этого вы слишком…

— Умны, — закончил за меня парень, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом с нами.

— Красивы. — Я не дала сбить себя с толку и с вызовом посмотрела на Диану. Если после этого она откажется от интервью со мной, то это будет просто подарок судьбы.

— Надеюсь, вы уже все свои вопросы задали? — Парень не стал мириться с тем, что его игнорируют.

— Нет, — я снова отмахнулась от него, как от надоедливого насекомого, — собственно, я еще и не приступала.

— Спрашивайте, — повторила Диана.

— Вам нравится эта музыка, или вы пришли сюда просто так?

— Захотела развлечься, — призналась она, — а музыки здесь собственно никакой и не было, так… заумные тексты. Мне это не слишком близко, потому что все время кого-то напоминает.

— Неужели? — Меня неприятно кольнуло. — И кого же?

— Не знаю. Наверное, всех рок-музыкантов, что я иногда слышу по телевизору или по радио в машине.

— А вы, что же, рассчитывали услышать здесь что-то другое? Это ведь по меньшей мере наивно.

— Я вообще ни на что не рассчитывала, — она снова улыбнулась, — меня пригласили, и я пришла. На выставке я встретила своего старого знакомого Алексея, — она кивнула парню, не отходившему от нас, — мы поговорили, и он предложил мне сняться в клипе. Я согласилась. А чтобы лучше понять атмосферу рок-концерта, пришла сюда. Вот и все. Как видите, ничего необычного или загадочного в этом нет.

— Вы действительно будете сниматься в рок-клипе? — Я не могла поверить своим ушам.

— Да, — Диана кивнула и поправила непослушную прядь. — А разве это невозможно?

— А у вашего Алексея хватит бабок, чтобы заплатить вам за съемки? — Я старалась быть грубой и задеть ее, а также и его как можно сильнее.

— Послушайте, — Алексей зло посмотрел на меня, — вас это не касается.

— Деньги меня не интересуют, — Диана оставалась все такой же спокойной, все мои выпады не достигали цели, — мне просто интересно сняться в маленькой песне.

Гитаристы на сцене, похоже, все-таки сумели совладать со своими инструментами, раздались первые пробные аккорды. Пора было возвращаться на свое место к своему Герту и его пиву.

— Ладно, — проговорила я, — оставляю вас. Но вы знаете, Диана, что наша газета «Вечерние новости» планирует интервью с вами, поэтому нам вскоре предстоит снова встретиться.

— Хорошо, — Диана кивнула, — я рада нашей встрече, мне было приятно с вами пообщаться, поэтому с удовольствием поговорю с вами еще раз.

— Вы со всеми журналистами так любезны? — Я попыталась сдержать раздражение.

— Нет, — она снова улыбнулась, — но вы человек особенный. Мне жаль, что я вызываю у вас раздражение.

Вот так номер! Она еще и жалеет. За время нашего разговора она беспрестанно старалась меня убедить, что совершенно не похожа на красивых и пустых моделей, которых развелось в изобилии. Она демонстрировала мне, что является весьма тонкой и чувствительной натурой, к тому же умна… Но я постаралась не поддаться ее чарам. Клеймо порочности невозможно было прикрыть никакими заумными разговорами, никакой изысканной красотой.

— Простите, Леда, — обратилась она ко мне, — а о чем будет интервью, какие вопросы вы будете задавать?

— О ваших пристрастиях, разумеется, — я пожала плечами. — Что вам больше нравится, что вы больше любите, перечень стандартный. Кроме этого, обязательно о том, как вы попали в модельный бизнес и что вам нравится или не нравится в вашей работе.

— С удовольствием отвечу. — Диана держалась, как скромная школьница. — А когда будет интервью?

— Это решит наш главный редактор. До свидания, Диана, — у меня нашлись силы вежливо попрощаться.

— До встречи, Леда, — откликнулась она, — буду ждать звонка.

«Ну и девка! — думала я, поднимаясь наверх. — Надо же такое придумать! Она с удовольствием будет отвечать на мои вопросы. Нет, ну вы такое видели? А выдержка у нее не чета моей. Крепкий орешек, что и говорить. Но откуда эта снисходительность, это ощущение превосходства над другими? Да, эта шлюха знает себе цену и других заставляет поверить, что ее цена очень высока!»

Возмущению моему не было предела, я не замечала ничего вокруг и, разумеется, в тот момент не обратила внимания на странного пожилого человека, ставшего свидетелем нашей беседы с Дианой. Только раз, метнув взгляд в сторону, я почти физически ощутила на себе пронзительный взгляд колючих глаз и увидела мужчину в темных очках и молодцеватой бейсболке, полностью скрывающей волосы.

А все-таки на кой черт меня понесло с ней общаться, не могла спокойно посидеть на месте? Я ругала себя последними словами. Ведь о самом главном я ее так и не спросила. Несколько раз меня просто подмывало сказать про вазу, но что-то останавливало. Затмение на меня нашло — не иначе. А ваза эта… Ну что в ней такого особенного, что она любой ценой решила ее заиметь? Ничего не могу сказать — отличная работа, сразу видно настоящего мастера. Смотришь на нее, как на какое-то чудо. Но неужели Диана действительно способна отдаться совершенно незнакомому человеку за эту вещь? Или у молодых сейчас такие причуды? Может, я безнадежно отстала от жизни? Или она настолько бесстыдна, что не боится бросить вызов окружающим? Смело, ничего не скажешь…

Одолеваемая такими мыслями, я шлепнулась на жесткое сиденье рядом с Гертом. Тот, нисколько не удивившись ни моему отсутствию, ни моему появлению, молча протянул мне банку с пивом.

— Герт, — я нагнулась к нему, потому что из-за грохота, доносившегося со сцены, закладывало уши, — ты хорошо их знаешь?

— Так-сяк. А что? — Герт смотрел на меня. — Что тебя интересует?

— Что они такое выделывают? Ничего же не слышно!

— Это только начало. Потом станет потише. У них есть интересные электронные примочки. Звук просто плывет. А в паре песен гитарист такой запил проведет — закачаешься.

— А я подумала, что это металлюги, причем самого низкого пошиба.

— Они и есть металлюги, — он склонился ко мне совсем близко, — только, как сейчас говорят, новой формации. Ничего, дальше будет получше.

— Боюсь, что до «плывущего звука» я просто не доживу. Оглохну. Герт, давай уйдем, если можно, — я умоляюще посмотрела на него.

— Да нет проблем, — Герт поднялся, — пошли.

Мы пробирались к выходу, и я заметила, что не одни мы решились на такой шаг. Не скажу, что публика разом повалила из зала, но многие решили оградить свои барабанные перепонки от шумового насилия. Около выхода сконцентрировалась небольшая кучка народа, среди которой стоял смутно знакомый мне человек. Я еще не успела вспомнить, где встречалась с ним, как Герт увлек меня к машине.

Меня встретил привычный шум, гам, тарарам. Значит, Илья Геннадьевич пришел наконец-то в себя и сменил гнев на милость. А это весьма благотворно сказалось на умонастроении сотрудников, жизнь вошла в привычную колею. Как, интересно, поживает Лилька?

Моя коллега поживала вполне сносно, вернее, намного лучше. Она цвела и пахла, как только что распустившаяся роза. И выглядела на редкость привлекательно и сексапильно. Новая прическа, новый макияж, даже духи, кажется, сменила — словом, поменяла свой имидж, что удивительно пошло ей на пользу.

Я подумала о том, что нужно спихнуть на пол бумажные завалы, но почему-то воздержалась. Отодвинув их в сторонку, чтобы не мешали, решила немного поработать. Материал был почти готов, осталось немножко подправить, кое-чего добавить, а затем запастись терпением и звонить в «North Wind». Там, конечно, мне обрадуются. Так обрадуются, что примут просто с распростертыми объятиями. Ладно, немного времени для спокойной жизни у меня все-таки есть.

Пожалуй, со спокойной жизнью я немного поторопилась, потому что рядом возник Семен Гузько.

— Неплохо выглядишь, bambina, — заявил он. — Если бы не твое привычное кислое выражение лица, то было бы просто идеально.

— Семен, — я говорила спокойно и даже вежливо, — тебя прямо сейчас послать, или ты сам уйдешь, не отрывая меня от творческого процесса?

— Конечно, конечно, богиня, я сам уйду своими грешными ногами, — он взял свободный стул и устроился рядом со мной, — если ты мне немножко кое-что растолкуешь.

— Вообще-то у меня нет времени. — Разговаривать с Гузько у меня не было никакого желания.

— Так я и не собираюсь с тобой до вечера чай распивать, хотя неплохо бы. — Гузько зачмокал. — Представляешь, Леда, ты и я рядышком возле самовара в деревенской избе да после бани. И блины горячие на столе, и варенье клубничное. Можешь себе такое представить?

— С трудом. Бр-р, — меня передернуло от нарисованной этим фавном картины, — бурная, однако, у тебя фантазия, Семен.

— А может, это мечта всей моей жизни. Что ты на это скажешь?

— То, что одни мечты, Семен, имеют обыкновение разбиваться вдребезги, оставляя после себя жалкую и ненужную кучку осколков. А другие мечты лопаются подобно воздушному шарику. Хлоп — и нет его. А третьи вообще бесследно испаряются.

— Ты просто поэт, Леда. Но есть ведь мечты, которые становятся реальностью. Возможно, моя именно из таких.

— Семен, — мне стал надоедать никчемный разговор, — боюсь, что твои мечты как раз обречены на неудачу. Потому что, если ты сейчас от меня не отстанешь, то я собственноручно большим молотком, который стоит в каморке дяди Сережи, разобью их вдребезги. Что ты на это скажешь?

— Ладно, Леда. Я понял, — Гузько слегка поерзал и поковырял пальцем в ухе. — Это я ведь все говорил, чтобы разговор поддержать. У нас тут с недавних пор начало черт знает что твориться. И мне кажется, что это, богиня, твоя заслуга.

— В каком это смысле? — Я, не понимая, уставилась на Семена. — А ну, объясни.

— Во-первых, — он загнул указательный палец, — ты звонила Лильке и что-то ей такое сказала, после чего Илюша чуть дуба не дал. Но все-таки выдержало крепкое редакторское сердце, и он нам устроил взбучку. Во-вторых, Лилька тоже, не будь дурой, всех этих нападок терпеть не стала и кое-куда смоталась. Но потом вернулась, закрыла за собой плотно дверь в кабинет главного и тихонько с ним о чем-то поговорила. Главный теперь ходит, как из-за угла мешком ударенный, а Лилька наслаждается свободой и властью.

— Ну и что, — перебила я нашего любителя сплетен. — Что здесь особенного? Могу сказать, что я действительно подкинула Лильке скандальный материальчик насчет одной модели, но Илюше это не понравилось, потому что именно сейчас наша газетка должна превозносить ее до небес. Вот наш редактор и сорвался. Еще бы! Заказ на восхваление, а тут с ног до головы грязью обливают… Вернее, с головы до ног. Хотя, знаешь, Семен, я ведь не далее как вчера с этой самой моделью разговаривала…

— С Дианой! — Семен радостно потер ручки и придвинулся ко мне. — Ну и как она?

— Обыкновенно. Улыбалась, мило шутила. Да подожди, дай мне сказать. В разговоре выяснилась одна вещь. Она нисколько не расстроилась бы, появись хоть сотни скандальных статей. Это только прибавило бы ей популярности. Сейчас ведь очень многие поддерживают интерес к себе тем, что появляются в подобных скандальных хрониках. Так что Пошехонцев зря из себя выходил. Вполне мог позволить Лильке напечатать статью.

— Но ведь не позволил же. Наоборот, запретил подобные вещи к нему тащить. Но потом Лилька все же сумела от него чего-то добиться.

— Это тоже понятно. Она могла с кем-то договориться, а потом шантажировать Илюшу. Мол, если что не так, то вот эту самую статью напечатают там-то и там-то. Уж не знаю, чем наши спонсоры умудрились Пошехонцева запугать, но, видимо, он здорово струхнул. Поэтому и притих до поры до времени.

— Ладно, — Семен задумчиво почесал животик, видневшийся сквозь расстегнутую рубаху, — две загадки ты мне помогла отгадать. Впрочем, это было не так уж и трудно. Сопоставив одно с другим, мы и сами пришли бы к этому решению. Но вот третья загадка действительно проблема.

— Ты о чем, Семен? И перестань сам говорить загадками. В чем дело?

— Дело в том, что исчез дядя Сережа. — Гузько уставился на меня, словно я что-то знала, но говорить не собиралась.

А я не могла прийти в себя. То, что мне рассказал дядя Сережа, было цепью просто невероятных совпадений, странным стечением обстоятельств. Но я не могла и думать, что он…

— Подожди, Семен, — я тряхнула головой, — объясни толком, как пропал, куда, когда?

— А вот после того, как ты с ним поговорила, а потом упорхнула, счастливая вся и довольная, со своим знаменитым субъектом, — Гузько неприязненно сморщился, — народ тоже решил, что ему здесь особенно уже делать нечего, и стал собираться. Кто-то быстро ушел, кто-то подзадержался. Вернее, остались двое — Мишка и Герка.

— Понятно, — я усмехнулась. — Даже гадать не стоит, о чем они здесь спорили. Куда бы пойти набраться. Ну и что из того, что они остались? Они так каждый божий день остаются.

— Вот я и говорю, — Семен терпеливо ждал, пока я выскажусь, — они сидели себе в уголочке и мирно соображали, куда бы им лучше податься.

— Да, выбор, надо сказать, у них был большой, — не удержавшись, поддела я. — К чему же они пришли?

— Ты можешь не перебивать? — окрысился Семен. — Я так и до вечера не кончу.

— Неужели ты такой половой гигант, Семен? — Я невинно заморгала. — Хотя для всех, чувствующих язык, правильнее было бы сказать «закончу». И по смыслу, и по факту.

— Язва, — процедил Гузько, помолчал некоторое время, но потом все же пересилил себя.