— У вас есть носовой платок? — спросила она.

Порывшись в сумочке, Ольга протянула ей салфетку: освежающая салфетка осталась от недавнего перелета. Впрочем, Ольга сразу же поняла, что этой увядшей женщине не нужны ни платок, ни салфетка: ей нужно поговорить, вот и все.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Ольга.

— Отвратительно.

Разговор исчерпан. Можно закрыть сумочку и выдвинуться в сторону переполненного зала.

— Вы думаете, он погиб? — неожиданно спросила Наталья.

— Кто?

— Кирилл… Кира.

Только теперь Ольга сообразила, что она говорит о человеке, пропавшем пять дней назад.

— Простите, ради бога. — Она с состраданием посмотрела на Наталью. — Я ничего не знаю… Мы только сегодня приехали.

— Вы ведь их хорошо знаете, этих спасателей?

— Нет же!

— Но вы все равно их знаете. Скажите им. Убедите их! Они не должны прекращать поиски. Они должны найти Киру, это их долг… Живого или… — Она сглотнула слюну, а потом с тоскливым удивлением произнесла:

— Или мертвого.

— Они и так делают все возможное, — позволила себе вступиться Ольга.

— Все возможное! — Лицо Натальи прошила сардоническая улыбка. — Я вижу, как они делают все возможное! Развлекаются с девицами в баре, вместо того чтобы… Простите!

Я не то имела в виду…

— Я понимаю. Я искренне сочувствую.

Наталья взглянула на Ольгу.

— Она сочувствует, соплячка! — страшно захохотала Наталья. — Вы даже не знаете, какой он был! Вы не слушайте, что вам скажут обо мне…

— Мне ничего не говорили о вас…

— Еще успеют. Я знаю, что они говорят за моей спиной.

Выжившая из ума слепая любовница, я же вижу эти наглые бесстыжие взгляды… Мне не нужно сочувствие. Найдите его.

— Они ищут, — снова тупо повторила Ольга, никчемный разговор стал тяготить ее.

— Почему никто не хочет слушать о том, что я видела? Почему никто не хочет верить мне?

Ольга не удержалась и хмыкнула: черт возьми, похоже, здоровый цинизм заразителен — точно так же, наверное, отреагировала бы и Инка. Интересно, что она вообще может видеть сквозь толщу своих линз?..

— Я же точно запомнила место, где они стояли!

— Кто — «они»? — праздно спросила Ольга.

— Кира и тот человек, с которым он разговаривал. За несколько минут до того, как… — Наталья схватила ртом побольше воздуха. — До того, как их накрыло.

— Вы видели, как это произошло?

— Нет. Я.., уехала. Спустилась ниже по склону. Но это неважно.

— А тот, второй человек… Если вы говорите, что видели его. Что случилось с ним?

— Я не знаю, девушка! Они хотят сделать из меня сумасшедшую. Утверждают, что никто не разговаривал с Кирой.

Что они опросили всех.

— Неужели это так важно? Был ли кто-то рядом или нет.

— Мне все равно. Но они должны найти его.

— Я вас понимаю. — Еще одна ложь, Ольга и не думала понимать эту полуслепую летучую мышь с идеальной фигурой.

— Ничего вы не понимаете! — неожиданно ощерилась Наталья. — Если бы это произошло с близким вам человеком!

Она не выдержала и зарыдала.

Ольга вздрогнула. Она вдруг ясно представила, что точно так же убивается по вдруг исчезнувшему Марку. Ее собственному мужу. И что его нигде нет. Нигде. Ощущение было таким ясным, что Ольга даже поежилась. И ей захотелось со всех ног бежать, вернуться в зал и убедиться, что с Марком ничего не случилось.

Она не переживет. Есть вещи, которые невозможно пережить.

— Я могу что-нибудь для вас сделать? — кротко спросила Ольга.

— Выпейте со мной. Да, мы даже не познакомились… Меня зовут Наталья.

— Очень приятно. Ольга.

Приятного, в общем, мало. Торчать в туалете с незнакомой женщиной на грани нервного срыва и даже не знать, как ее утешить. Наталья достала из кармана брюк плоскую маленькую бутылочку с виски.

— Выпьем?

— Вообще-то я не пью, — Ольга с сомнением посмотрела на крошечную емкость.

— Я тоже.

Ну да, это заметно.

— Вы думаете, что я алкоголичка? — Наталья перехватила ее скептический взгляд.

— Да нет.

— Это Кира… Кира научил меня пить виски. Он всегда заказывал его.

"И пиво, — подумала про себя Ольга, вспомнив батарею пустых кружек за столиком Натальи, — самый обыкновенный рабоче-крестьянский «ерш».

— Ладно, давайте ваше виски, — Ольга сдалась, невозможно отказать этой несчастной женщине в очках работницы библиотечного коллектора.

Наталья с готовностью протянула ей бутылочку. Ольга вежливо отхлебнула и даже закашлялась: виски оказалось неожиданно крепким.

— Теперь я! — Наталья выпила все до последней капли.

А потом пристально посмотрела на Ольгу. Все это время она разглядывала ее, цепляясь глазами за каждую подробность, — это разглядывание было неприлично. И, в еще большей степени, непонятно.

— Хотите, я покажу вам его?

— Кого?

— Киру же!

«Совсем с ума сошла», — с жалостью подумала Ольга.

— В каком смысле — покажете? — ляпнула она и тут же прокляла себя за бестактность.

Лицо женщины сморщилось.

— У меня есть фотография… Это единственное, что у меня осталось от Киры.

И, не дожидаясь ответа, она вынула из заднего кармана джинсов уже порядком поистрепавшуюся полароидную фотографию.

На ней были запечатлены сама Наталья и улыбающийся молодой человек с холеным лицом самого обыкновенного прохвоста: типичный охотник за удовольствиями, любитель экстремального траха и общепринятых женских стандартов:

90-60-90. Наталья подходила под эти стандарты, и именно поэтому улыбка у молодого человека была такой широкой.

— Он красив, правда? — жалобно сказала Наталья.

— Очень, — Ольга пожалела, что не добавила пару эпитетов, способных согреть сердце безутешной женщины: «великолепен», «божественен», «превосходен»…

Она вернула фотографию Наталье, и та снова спрятала ее в карман.

— Несправедливо… Боже мой, как несправедливо, когда такой молодой, такой красивый человек… Лучше бы это была я…

Ольга нисколько не сомневалась в искренности ее слов: эта женщина действительно жизнь готова отдать за своего случайного Киру.

— Ну что, вам полегче? — Только сейчас Ольга поняла, что чертово дармовое виски двинулось не в то горло.

— Нет, но все равно спасибо. Сейчас напьюсь и отправлюсь спать. Ничего другого в этой глуши не остается, Ольга, поверьте мне.

— А мне здесь нравится.

— Каждый день я хочу убраться отсюда. С тех пор.., как пропал Кира.

— Вы приехали вместе?

— Нет… — Она виновато посмотрела на Ольгу. — Ноя думала… Я надеялась, что мы вместе уедем.

Все понятно, Ольга оказалась права — самый банальный курортный роман, в который с головой бросаются отставные красавицы.

— Ему нравился сноуборд. И все экстремальное. — Наталью прорвало: она была готова делиться воспоминаниями с кем угодно. — Он вообще был рискованным человеком…

Господи, почему я говорю «был»?..

Потому что он пропал пять дней назад, его накрыло лавиной, этого вполне достаточно, чтобы говорить «был».

— Ведь никто не видел его мертвым, Ольга… Вы понимаете? Человек жив, пока его не увидели мертвым.

Отлично, пусть это и послужит тебе утешением.

— Извините, Наташа, мне пора. Меня ждут.

— Да-да, конечно. Я понимаю. Идите, веселитесь, — с неожиданной ненавистью в голосе сказала Наталья.

…Не стоило ей пить это заряженное чужим отчаянием виски — Ольга поняла это сразу, как только покинула Наталью. К горлу неожиданно подступила давно забытая самолетная тошнота. Не хватало только в таком виде явиться к Марку. Да и Инка поднимет ее на смех. «Так тебе и надо, Лелишна, не нужно тренировок пропускать», — Ольга так и слышала, как Инка скажет эти слова.

Ольга толкнула тяжелую дверь и вышла из бара: несколько минут на свежем воздухе вполне могут исправить положение. Она прошла по вытоптанной дорожке и, сойдя с нее, упала в снег. То, что нужно.

От морозного воздуха тошнота понемногу проходила.

Ольга взяла немного снега в горсть и вытерла им разгоряченное лицо. И несколько минут пролежала с открытыми глазами, глядя в хрустальный купол далекого неба.

Чье-то тяжелое дыхание напугало ее, застало врасплох.

Ольга села в снегу, подавив готовый непроизвольно вырваться крик: собака — огромный лохматый сенбернар — осторожно обнюхивала ее. Ольга инстинктивно прижала руки к груди.

— Не бойтесь! — раздался совсем рядом мужской голос. — Он не кусается. Фу, Джек!

Недалеко от нее остановился молодой человек в ватном комбинезоне и свитере. Отблески вывески на баре причудливо играли с его лицом: оно показалось Ольге чересчур мрачным.

На тяжелой квадратной челюсти, которую венчал неожиданно беспомощный, почти женский рот, застыла красная неоновая полоска. Молодой человек подошел ближе, полоска на подбородке исчезла и переместилась выше, к глазам.

— Вам плохо? — участливо спросил он.

— Нет. Просто дышу свежим воздухом.

— Не стоит лежать на снегу в одном свитере. Можете простудиться.

— Да-да… Я понимаю. Я уже собралась уходить.

— Давайте я вам помогу. — Молодой человек протянул лопатообразную ладонь.

Но руку Ольга не взяла, и она беспомощно повисла в воздухе.

— Вас привез Иона, — сказал парень.

Ну и деревня, все про всех знают. Похоже, до завтрашнего утра они будут местной достопримечательностью, пока не опробуют привезенную экипировку и не смешаются с пестрой толпой горнолыжников.

— А вообще, вас уже ищут.

— Спасибо, — сжав губы, строго ответила Ольга.

Ей очень хотелось потрепать по морде околачивающегося рядом с ней пса, но сделать этого она так и не решилась. Еще неизвестно, как на это отреагирует хозяин.

— Юрик! — раздался вдали чей-то негодующий крик. — Юрик! Сколько тебя можно ждать! За смертью тебя посылать, что ли!..

— Извините. И все-таки не стоит лежать на снегу.

Парень позвал собаку, и через несколько секунд они уже исчезли в темноте. Дождавшись, когда они скроются, Ольга поднялась и побрела к бару. В холле она еще раз столкнулась с Натальей, но на этот раз уже не заговорила с ней, а ограничилась легким кивком головы.

Ольгу действительно заждались. Во всяком случае, ее встретил издевательский смех Инки и нахмуренное лицо Марка.

Иона сидел за столиком с самым равнодушным видом. На Ольгу он даже не взглянул.

— Где ты ходишь? — набросился на нее Марк. — Мы уже не знаем, что думать…

— Разве Иона вам ничего не передал? — начала было Ольга.

— Нет. А что он должен был передать?

Конечно же, он ничего не передал, другого и ждать не приходится: мелкая месть брату и впечатлительной жене брата, правильной, как пачка презервативов на прикроватной тумбочке.

— Ладно, ничего он не должен был передать.

— По-моему, ты выпила лишнего, кара. — Марк пристально посмотрел на жену, он слишком хорошо знал ее.

— Ну и слава богу, — одобрила Инка. — Все верно, Лелишна! Надирайся до соплей, он будет мыть твое тельце в ванной, уносить в койку в махровой простыне и еще больше любить. Мужчинам иногда нравятся пьющие женщины, они их возбуждают. Это такой вид извращения, за который не предусмотрена уголовная ответственность…

— Похоже на опыт из личной жизни, — не удержался от шпильки Марк.

— Как поплясали? — спросила Ольга, чтобы прекратить этот блудливый поток слов.

— Лучше не бывает. Эта стерва, твоя подруга, отдавила мне все ноги.

— Я очень старалась, — скромно заметила Инка.

— Охотно верю. — Ничего не изменится в их отношениях, подумала Ольга. Можно сколько угодно валяться в снегу и пить с незнакомыми женщинами в туалете, но в их отношениях ничего не изменится.

— Ладно, мне пора, — неожиданно сказал Иона.

Похоже, он ждал ее возвращения только для того, чтобы произнести это. У Ольги вдруг упало сердце: так было, лишь когда Марк касался пальцами ее сосков. Но чтобы это произошло вот так, просто, от ничего не значащих слов ничего не значащего человека. Пожалуй, она действительно выпила больше нормы…

— Завтра с утра я зайду за вами. Будьте готовы.

— А за мной? — закапризничала вдруг Инка.

— Вы тоже подходите к их коттеджу. Проверим снаряжение и двинем. Значит, в девять я у вас, Марк.

Иона поднялся из-за столика и направился к выходу.

— Может быть, и мы пойдем? — робко спросила Ольга.

— Пожалуй. Сегодня был длинный день, кара. — Марк обнял ее и притянул к себе.

…Они проводили Инку до гостиницы и решили прогуляться. Это было спонтанное решение, непонятно от кого исходившее: то ли от Марка, то ли от Ольги, то ли от затаившихся в глубине ночи гор.

— Как твой Вальехо? — неожиданно спросил Марк, он всегда был внимателен к невинно-интеллектуальным занятиям жены.

— Не знаю…То есть я знаю, но мне чего-то не хватает. Полноты жизни, что ли… Полноты взгляда на мир. Такой, как у него, — сказала Ольга и сразу же пожалела об этом своем откровении.

Марк остановился, развернул Ольгу к себе и поднял ее подбородок нетерпеливыми пальцами.

— Тебе не хватает полноты жизни, кара?

— Нет, я не так выразилась… Вальехо — это мужское отношение к миру. Очень страстное. А его-то как раз мне и не хватает.

— Конечно. Ты же женщина. Любимая женщина. Моя любимая женщина.

Он поцеловал ее. Он поцеловал ее под высокими, пронзительными звездами, у подножия притихших гор, у сердца притихших лавин, — и это был очень терпкий, очень сладкий поцелуй.

Венецианский поцелуй.

Ну да, вся их свадебная Венеция была исполнена таких поцелуев: вблизи от черной воды, подгнивших свай, потемневших от времени фасадов. Неужели все возвращается?..

— Похоже на Венецию, правда? — неожиданно сказал Марк, как будто бы подслушал ее собственные мысли.

Ольга вздрогнула и еще крепче прижалась к Марку.

— Я тоже сейчас об этом подумала.

— Правда? А еще о чем?

— О том, что эта наша поездка похожа на второй медовый месяц.

Господи, она соврала! Первый раз в жизни она по-настоящему соврала Марку, своему мужу, которого любила больше всего на свете. Сейчас она думала совсем о другом: как жаль, что Иона не захотел слушать Вальехо… Она бы нашла, что ему почитать.

..Совершенно случайно они оказались на этой маленькой площади, в глухом внутреннем дворике. Ярко освещенная прожекторами, она выглядела просто фантастически: ледяные фигуры, замки, фонтаны из льда, навсегда остановившие свой бег. Подсветка была самой разной, но преобладали синий и красный цвета — именно в них ледяные поверхности скульптур смотрелись идеально. Они бликовали, дышали, жили своей собственной жизнью. Персонажи сказок и мультфильмов были в явном меньшинстве. Всю начинку городка составляли старательно выполненные копии известных скульптур — в основном древнегреческих и древнеримских. Пара вещей Микеланджело и даже «Вечная весна» Родена.

От восхищения Ольга остановилась и прижала руки к груди.

— Ты знал об этом, Марк? — спросила она у мужа.

— Понятия не имел. Похоже на филиал Эрмитажа или Пушкинского…

— Боже мой, как здорово!.. Я и представить себе не могла, что лед может быть так красив…

Некоторое время они, как потерявшиеся маленькие дети, бродили среди всего этого великолепия, расходясь от одной скульптуры, чтобы встретиться у другой. Только один раз они не встретились тогда, когда должны были встретиться.

Ольга обошла весь скульптурный городок: Марка нигде не было. Путаясь в поворотах, проходя сквозь ледяные арки дворцов, она несколько раз окликнула его.

Никакого ответа.

Только звук ее собственного голоса, отраженный, преломленный мертвым прозрачным льдом. Он возвращался к ней измененным и почему-то полным тревоги: как будто хотел предупредить ее о чем-то. В какой-то момент Ольга даже испугалась, она увидела — нет, скорее почувствовала — легкую темную тень за собой.

— Марк! — неуверенно позвала она. — Марк.

И снова никакого ответа.

— Марк! Марк, не пугай меня!..

Неясная тень за ее спиной переместилась, теперь она была сбоку. Она не приближалась и не удалялась, она находилась на одном и том же расстоянии, которое становилось опасным. Набравшись храбрости, Ольга оглянулась.

— Кто здесь?

Тень мгновенно исчезла. Это было похоже на наваждение.

Теперь ей больше всего хотелось вырваться из этого ледяного городка, из этой хрустальной ловушки. Но сделать это оказалось не так-то легко: она просто заблудилась среди льда.

Где-то — в труднодоступной для нее близости — сверкал огнями главный гостиничный корпус «Розы ветров», а здесь было темно от ярко блестевшего льда. И почти тотчас же к Ольге пришло неведомое доселе чувство: ярость, густо перемешанная с тоской. От этой неконтролируемой ярости она даже начала задыхаться. А потом случилась и вовсе постыдная вещь: Ольга бросилась на ближайшую скульптуру (ни в чем не повинный крошечный Микки Маус) и ударила его кулаком.

Мгновенная боль в руке отрезвила ее.

«Господи, что же я делаю?»

Ольга сунула саднящие костяшки пальцев в рот: у собаки заболи, у кошки заболи, а у Оли — пройди… Именно так всегда говорила ей Манана, когда маленькая Ольга разбивала в кровь коленки, падая с велосипеда. Она смазывала их зеленкой, а Ольга не могла дождаться, когда они подживут, чтобы сдирать коричневую корку. А под ней всегда оказывалась розовая, еще неизвестная ей кожа…

Манана.

Почему сейчас она вспомнила о матери?

Эта секундная ярость, эта тоска, этот вариант клаустрофобии во льду… Боже мой, может быть, нечто подобное испытывала ее мать. Внутри Ольги все похолодело, на секунду она даже стала похожа на одну из скульптур, окружающих ее.

Только не это.

Только не это, только не это… Все, что угодно, только не это… Я не должна, не должна, ну, пожалуйста…

— Марк! — срывая голос, закричала Ольга.

Он появился сразу же, как будто все это время находился поблизости. Увидев сидящую на вытоптанном снегу жену, он сразу же бросился к ней.

— Что случилось, кара?

— Где ты был? — яростно прошептала Ольга.

— Да здесь же. Я тебя пятнадцать минут ищу.

— Нет. Это я тебя ищу. Ору, ору, а ты даже не находишь нужным отозваться!..

— Да нет же!

Ольга вцепилась в край его куртки; губы ее запрыгали.

— Ты считаешь меня дурой? Законченной идиоткой?

— С ума сошла!

Почему он вдруг заговорил о сумасшествии? Почему, почему?!

— Не смей говорить мне такого! — Еще секунда, и она бы ударила Марка.

— Да что с тобой?

— Никогда не говори мне, что я схожу с ума, слышишь?!

— Хорошо. Только попытайся взять себя в руки.

— Уже взяла, — вдруг улыбнулась Ольга и всем телом потянулась к нему.

Он наконец-то увидел ее разбитый в кровь кулак, крепко сжал и поднес к лицу.

— Ты поранилась, кара?

— Ничего. — Ей вдруг стало стыдно за разыгравшуюся сцену.

«Веду себя как полоумная девчонка, а Марк ни в чем не виноват…»

— Что произошло?

— Я не знаю… Я искала тебя. И потом мне показалось, что кто-то все время следит за мной.

— Что ты, кара! Ну кто за тобой может следить?

— Не знаю… Просто мне стало страшно, а ты не отзывался…

— Ну, успокойся. — Марк обнял ее непроизвольно вздрагивающие плечи. — Твой муж с тобой и никогда не даст тебя в обиду.

— Да-да, конечно.

— Выкинь все из головы. Ты немножко выпила, и потом — столько впечатлений… Я понимаю, у кого угодно голова кругом пойдет.

— Давай вернемся к себе. Я не хочу здесь больше оставаться.

Она действительно не хотела здесь оставаться, Марк видел это: все тело жены била мелкая дрожь.

— Никогда больше сюда не приду.

— Хорошо. — Лучше во всем сейчас с ней соглашаться.

— И ты тоже. Не ходи.

— Не буду.

— Это очень странное место, я чувствую… Эти скульптуры — они как будто живые изнутри. Как будто подсматривают за нами.

— У тебя разыгралось воображение.

— Если бы!

— Впрочем, так и должно быть. — Он улыбнулся и осторожно коснулся губами ссадины на руке Ольги. — У переводчиков с испанского должно быть отменное воображение, ты не находишь?

Кажется, Марку удалось разрядить обстановку: Ольга улыбнулась, чуть застенчиво, — именно эту улыбку он любил в своей жене больше всего.

— Ты чертовски хороша, — прошептал Марк. — Пойдем домой. И закажем чего-нибудь выпить. Кофе, да?

— И немного коньяку. — Ольга полностью оправилась, недавние страхи показались ей смешными, но оставаться здесь все равно не хотелось.

— Хорошо. Немного коньяку и немного любви. Если ты, конечно, не возражаешь.

— Как я могу возражать, милый?..

…До чего же она хороша.

Женщина, которую я ждал. Я ждал именно ее, и она приехала.

Теперь моя коллекция будет полной.

Мне не терпится увидеть выражение ужаса на этом личике. Ужас так идет молодым женщинам, он делает их губы неотразимо-готовыми к последнему поцелую. Он заставляет блестеть глаза. Закованная в лед, она будет еще более прекрасна, чем в жизни. Нужно только выбрать подходящий момент, разлучить ее со спутниками: все должно выглядеть естественным. Она не должна бояться меня. Никто не должен бояться художника, хотя бы потому, что только художник способен подарить бессмертие.

Разве не об этом все мечтают ?

Она, наверное, тоже мечтает об этом.

Проклятая астигматичка не дает мне покоя. Она не может смириться с потерей своего драгоценного Кирилла. Иногда меня так и подмывает показать ей, во что он превратился. Может быть, ей понравится. Может быть, она захочет остаться с ним. Это не входит в мои планы, но все же…

Она должна уехать. Почти слепые видят то, чего не могут разглядеть все остальные. Это беспокоит меня. Она бесполезная свидетельница, но все же свидетельница. Это плохо. К тому же дурак Вася обнаружил то, чего не должен был обнаружить.

И это тоже плохо. Две оплошности подряд — нужно быть осторожнее. Пока мне удалось справиться с ситуацией. Для этого достаточно было воспользоваться его «Ундервудом». «Ундервуд» придумает новый финал его жизни. А настоящий уже не будет никого интересовать. Когда я заговорил с ним, несчастный Василий даже не знал, чем закончится наш разговор. Настрочить столько детективов и не знать, чем обычно заканчивается разговор с убийцей, — непростительная ошибка с его стороны.

А за ошибки всегда нужно платить.

Он был плохим писателем, но теперь уже никто не узнает об этом. Я читал все его рукописи: даже я написал бы лучше.

Он плохой писатель, а я хороший скульптор. Мне даже не нужно ни у кого искать подтверждение этому. А те, кто все-таки может подтвердить, давно мертвы. Если бы я мог знать, что они чувствуют, находясь подо льдом!.. Если бы я мог знать, что чувствовал Кирилл, когда я подбривал его закостеневшие скулы этим пижонским «Жиллеттом» из его несессера. И аккуратно смачивал этим пижонским одеколоном «Кензо» его виски. Идея взять несессер, может быть, не самая лучшая. Но бороться с искушениями бесполезно, я понял это много лет назад и теперь живу в полной гармонии с самим собой. Пропажу несессера никто не стал афишировать, здесь я оказался прав.

Я слишком хорошо знаю людей, которые здесь работают. Они мне доверяют, некоторые даже считают меня хорошим парнем вообще и своим приятелем в частности. Так и должно быть, я еще никого не разочаровал. Я не люблю разочаровывать.

Но сейчас лучше думать о женщине, которая приехала.

О моей женщине. Я сразу же понял, что это она: с нежным профилем, с почти идеальной линией подбородка. Что еще нужно художнику? Приручить модель, только и всего. И в нужный момент отсечь лишнее: тех людей, которые ее окружают. Они будут так же стенать по поводу ее исчезновения, как и проклятая астигматичка по поводу своего Кирилла. Но это уже ничего не изменит.

Никогда еще я не был так близок к успеху.

Никогда…

Впервые за последние два дня адская боль в пояснице отступила.

Она отступила как обычно: в час быка, в преддверии утра.

Боль уползла змеей в недра измордованного собачьей жизнью организма: там ее логово, там она будет поджидать самого неподходящего времени, чтобы опять наброситься и не отпускать.

Пал Палыч Звягинцев кряхтя поднялся с кровати и направился к столу, уставленному пустыми бутылками из-под водки и пивными банками. Методично перетряс их, сливая в немытый стакан последние капли. Набралось немного, даже меньше четверти стакана. Но этого вполне хватит, чтобы помянуть недобрым словом радикулит и достойно встретить новый день.

Звягинцев подошел к шифоньеру, раскрыл его и с опаской заглянул в утробу прибитого к дверце зеркала.

«Небритая опухшая рожа с двумя трясущимися подбородками, бульдожьи щеки, щетина, как у кабана, свиные глазки с навеки поселившейся в них краснотой — ничего не скажешь, скромный филиал зооуголка средней школы».

С трудом удержавшись, чтобы не плюнуть в собственную физиономию, Звягинцев перевел взгляд на висящую на плечиках одежду. Ни в одну из шмоток он уже не влезал, но расстаться с ними было невозможно: они напоминали ему о совершенно другой жизни, в которой он не носил на своем горбу лишних пятьдесят кэгэ; в этой жизни не было гор и такого ослепительно белого снега: только благословенная бурая жижа под ногами.

Всю свою жизнь Пал Палыч прожил в Питере, на Васильевском острове, под завязку набитом «новыми русскими» и бомжами. Каждый день он исправно ходил на работу в свое родное отделение милиции (угол Малого проспекта и Восьмой линии), исправно посещал по субботам баню, исправно пил там водку и так же исправно возвращался домой.

Жена уже поджидала его со скалкой и исправно охаживала ею Пал Палыча. После этого кроткий Звягинцев отправлялся спать. К пятидесяти годам он дослужился всего лишь до капитана. Карьере помешало пьянство и некая леность мысли, следствием чего были дела, которые в основном поручались Звягинцеву: семейный мордобой с нанесением тяжких телесных, коммунальные склоки, кражи белья и мелкое хулиганство.

Впрочем, сам Звягинцев был доволен ни шатко ни валко катящейся службой: на ней можно было без всякого ущерба для здоровья дотянуть до пенсии, а там…

Но все развалилось в один момент.

Погиб Володя.

Володя, его единственный сын, свет в окошке, отцова гордость. Студент университета, тайком от родителей пишущий смешные сказки для детей. Этими сказками даже заинтересовалось одно питерское издательство. Оно даже выпустило тоненькую Володину книжку с уморительными картинками — «Колыбельная для ежика».

Володя погиб нелепо, сорвавшись с крыши их собственного дома, куда залез, чтобы подшаманить задравшийся лист кровельного железа: лист хлопал на ветру и действовал на нервы всему дому. Мать несколько раз звонила в жилконтору, но кровельщики даже не чесались, и тогда Володя решил исправить положение собственными силами.

Он поскользнулся на влажной от дождя крыше и рухнул вниз с шестого этажа, прямо в залитый асфальтом колодец двора. Удар был страшным: почти все Володины косточки превратились в труху, только лицо не пострадало. На нем застыла удовлетворенная улыбка: до того, как упасть, он все-таки поставил на место злополучный лист…

После смерти сына Звягинцев два месяца пил по-черному: только так можно было заглушить боль, иссушавшую его.

Только так можно было представить, что Володя еще жив.

Пал Палыч чуть не допился до белой горячки; он бросил пить только тогда, когда кончились все деньги в доме. И сразу же обнаружил, что жена ушла от него: она уехала к своей родне в Тосно, чтобы больше никогда его не видеть. Их уже давно ничего не связывало, кроме сына. А с его смертью оборвалась и эта ниточка.

В отделении к горю Звягинцева отнеслись с пониманием, ему даже предложили уйти в отпуск за свой счет. Но он уволился совсем, а через месяц вообще уехал из Питера — жить в доме, который стал погостом его единственного сына, было невыносимо. Из дому он взял только Володину книжку «Колыбельная для ежика».

Звягинцев оказался в «Розе ветров» случайно. Его старый армейский друг как раз набирал штат обслуги для вновь открывающегося курорта. Звягинцеву предложили занять должность секьюрити (сам Пал Палыч предпочитал кондовое русское «охранник», или «вышибала») с самым широким, хотя и расплывчатым кругом полномочий.

Работы как таковой было мало: постояльцы «Розы ветров» были интеллигентными, хорошо упакованными людьми, и пьяные драки и прочие маргиналии здесь не проходили. Случались, конечно, неприятности в виде схода лавин: несколько человек были заживо похоронены под снегом. Если их удавалось откопать, приходило время Звягинцева: он весьма умело составлял протоколы и допрашивал свидетелей — сказывался давний милицейский опыт. Вершиной его карьеры в «Розе ветров» было дело о краже аметистовых сережек у одной из постоялиц. Даже заплывшие жиром и пропитанные водкой мозги Звягинцева развернулись в нужном направлении: за два дня он расколол нечистую на руку горничную, которую с позором удалили из «Розы ветров». Сережки вернули владелице, а скандал удалось замять не без участия Пал Палыча: у курорта должна быть безупречная репутация.

Звягинцев стал гораздо меньше пить: он хотел сохранить за собой непыльное место секьюрити, а это предполагало следование определенным правилам игры. Теперь он напивался только в ночь с субботы на воскресенье. И единственным свидетелем этих тихих попоек была «Колыбельная для ежика», с которой Звягинцев не расставался. Конечно, случались экстремальные ситуации — в горах у Пал Палыча прорезался радикулит: сырой питерский климат послал ему вдогонку прощальный поцелуй. В такие дни водки требовалось больше, чем обычно, но и с этим Звягинцев научился справляться. Он собирался навсегда осесть в «Розе ветров», тем более что в его жизни неожиданно появился горноспасатель Вася Сикачинский.

Их дружба стала неожиданной для самого Звягинцева: ну, что может связывать молодого, полного сил человека и толстого пожилого мужчину, страдающего к тому же одышкой, радикулитом и неумеренной страстью к дешевой водке? Уже потом Звягинцев понял причину: Вася был страшно похож на его покойного сына Володю.