Еще один прикол: Дорогу после себя принято оставлять чистой. Ну более или менее. Без фанатизма, но по мере возможности. За состоянием окружающей среды следят не санитары Дороги, а последний поаловод. И его же поал несет мешки с мусором, который закапывается во время стоянок. А подсохшее поалье дерьмо используется вместо топлива. В тех местах, где деревья большая редкость.

Так вот, Дорога за нами оставалась как вылизанная! Но уже второй день мы все свое несем с собой. И с Дороги не сходим. Даже на привале. Или по надобности. Ни разу и никто. Меня тоже не тянет гулять по серому песочку, который и на песок не очень-то похож. Да и пейзаж не располагает к прогулкам. Еще и привалы сократили до минимума. Куда уж тут гулять – успеть бы все необходимое сделать!

Я не сразу сообразил, где видел похожий пейзаж. А потом вспомнил-таки одно местечко: без звуков, без запахов, без движения. Там даже время превратилось в лед. Кстати, раскрашивали его тоже серым. Думаю, долго смотреть на такую «красоту» вредно для здоровья. Может, только для моего собственного, а может, и для всех живых одинаково. С самого утра в башке крутится мысль, что не идем мы никуда, просто перебираем ногами, как на беговой дорожке. А сами на одном месте остаемся. Или еще «веселее»: мы давным-давно вмерзли в Реку Застывшего Времени и видим сон про бесконечную Дорогу и серую пустыню. Один на всех сон. Кстати, когда я закрываю глаза, Дорога и песок продолжают мне мерещиться.

Блин, еще немного – и я озверею от такого «разнообразия»!

– Как эта фигня называется и когда она закончится? – не выдержал я на второй день.

Первоидущий вздрогнул и вылупился на меня так, будто мне вообще не положено разговаривать. Никогда. Ни за что. И вдруг свершилось! Чудо или несчастье – неизвестно, но чего-то необычное – это уж точно.

– Окраинные горы. Скоро, – шепнул караванщик и замолчал.

Он не в первый раз подъезжал ко мне. И всегда во время остановок. Коротких. Что случались между привалами. Посидит караванщик возле меня, задумчиво-сонное выражение на морду нацепит, потом опять на свое рабочее место вернется.

Вот и сейчас: сказал чего-то, словно телеграмму отбил, и быстро убрался на свое место. Наверно, за гения меня принял. За того, кто, прочитав: «пятидесятирублируй», тут же мчится на почту и высылает полтинник. Польстил мне Первоидущий, и очень сильно польстил. Я только минуты через две сообразил, что не сам-один на этой Дороге и что мне есть у кого еще спросить.

– Крант, ты слышал?..

– Что, нутер?

– То, чего ляпнул мне Первоидущий?

– Я слышал, нутер.

– И понял?

– Да, нутер.

– Тогда мне переведи.

– Что?

– Блин, да то, чего понял! Ты по утрам тормозную жидкость пьешь или родился тормозом?!

Пришлось мне придержать Солнечного. Надоело шею выворачивать. Так и до несчастного случая недалеко. Мало того что нортор морду свою замотал, только щели для глаз оставил, так еще говорит тихо. Поди разбери, чего он там шепчет. Кстати, многие бабы в караване тоже лица под повязками спрятали. А некоторые, как и Крант, в плащи завернулись и перчатки надели. Пока я соображал, к чему бы это, неслабый загар получил. И всего за полдня. Повезло еще, что я не обгораю на солнце. Да и Первоидущий не прячется от него. Ну с такой кожей мужику все нипочем. Я рядом с ним Белоснежкой смотрюсь.

– Мы скоро выйдем из Окраинных гор, – тихо сообщает Крант.

Я тупо пялюсь на него. Точнее, на тюк тряпья, что колыхается на Крантсшом поале. Кажется, оберегатель нацепил на себя два плаща и попону в придачу. Мерзнет он, что ли?.. Вчера не так все запущено было.

– Крант, ты заболел?

Качает головой. Нет, мол.

Ладно, может, модно среди норторов так. Или гардероб он свой решил проветрить. Меня не просит кутаться, и за то «спасибо».

– Так мы в горах, получается?

Кивает. Молча.

Кручу башкой. Глазею по сторонам. Камни, песок, небо, облака. Между ними Дорога.

Или с моими гляделками чего-то не то случилось, или я не понимаю местных приколов.

– Ну и где горы?

Крант показывает на ближайший камень, потом на соседний, а потом делает округлый жест, будто гребет к себе чего-то от самого горизонта.

Типа все, на что ты смотришь, Лёха, это горы. Ну а чего ты вместо них видишь, я прям даже и не знаю.

– И это тоже гора?

Показываю на камень метрах в двух от Дороги.

Крант кивает. Молча.

А камень меньше футбольного мяча будет.

Получается, стояли себе горы, никого не трогали, а потом кто-то взял и песочком их засыпал. До самых верхушек. Это сколько же песка понадобилось?..

Спросил.

– Это пепел.

Я едва расслышал Кранта.

– Пепел?!

Молчаливый кивок и явное нежелание общаться дальше.

Ну я поискал и нашел другой объект для общения. Марлу. И на привале получил еще кусочек информации. Маленький такой. Обгрызенный со всех сторон.

Окраинные горы в натуре, засыпаны пеплом. Воевали здесь кирлы и дарсматы. Никто уже не помнит, из-за чего они сцепились. Не поделили чего-то по-соседски. Летучими они были. Одни над морем жили и в самом море, другие над горами и в горах. Потом, наверно, решили, что им тесно в одном мире, ну и устроили войнушку. До победного. И до полного истребления соседей.

Победили все. Проигравших не осталось.

Даже тех, кто бы помнил, как они выглядели. Только смутные упоминания в полузабытых легендах и древних песнях.

– А ведь этих горе-вояк было до хрена и больше. Это сколько же пепла надо, чтоб засыпать горы!..

– Я слышала старую песню… – Марла пару секунд молчала, потом заговорила уже другим голосом и с другим ритмом: – «… Поднялись в небо зеленокрылые дарсматы, и полдня не видела земля солнца. На день закрыли землю от солнца синекрылые. Три дня дрожала земля во тьме, пока сражались с черными крыланами краснокрылые. А когда пал последний защитник и враг уже торжествовал победу, взмахнула Великая Мать крылами, открыла свой карающий глаз, и закричало небо страшным криком, и стало небо огнем. Застонала вода в море и тоже стала огнем. Все враги сгорели в этом огне. Но нет больше жизни в Море Улхи. И над морем жизни нет. И возле моря никто не живет…»

Марла вдруг замолчала, посмотрела на меня, словно только проснулась, и быстро-быстро стала жевать.

– А Море Улхи – это где? – спросил я, когда она собралась уходить.

Взмах левой рукой – и Лапушка убежала.

Блин, все вели себя так, будто за каждое лишнее слово тут давали год строгого режима. Без права переписки.

Я потом глянул несколько раз в сторону моря, но моря там не увидел. Больше всего это напоминало тяжелые грозовые тучи у горизонта. Или далекие горы в тумане. И тоже у горизонта А в последний раз эти тучи-горы сложились в горбатую старуху. Она сидела, подтянув колени к груди, покачивалась взад-вперед. Смотрела закрытыми глазами в небо и шептала, шептала…

– Господин… – Малек подергал меня за локоть, и я отвернулся от старой карги.

– Чего тебе?

– Господин, что случилось с твоими детьми?

– Малек, у меня нет детей!

– Но ты говоришь: «деточки мои, деточки…»

– Тебе послышалось! Понял?

– Да, господин. Но ты плачешь…

Я мазнул ладонями по щекам. Мокрые, блин.

– Это мне в глаз чего-то попало. – Размазал сырость шейным платком и опять рыкнул на Малька, будто он в чем-то виноват: – И вообще, я спать хочу, а ты…

– Нельзя здесь спать, господин, – зашептал пацан, склоняясь ко мне и озираясь. – Вот выйдем из опасного места, тогда и… Я сам слышал, как Первоидущий говорил: настоящий привал и сон, когда закончатся Окраинные горы.

– Ну и когда они закончатся?..

– Скоро. Совсем скоро.

– Это тебе тоже караванщик сказал?

– Не мне. Но я услышал.

– А он тебя видел?

– Не знаю, господин.

– Ну и какого хрена ты возле него отирался?

Пацан отвел глаза и стал активно копошиться под плащом.

– Вот, господин. – Мне в руки сунули маленький кувшинчик. – Это тифура.

– А я не засну от него?

– От красного сразу не засыпают.

– А потом?

– Потом горы закончатся.

– Ладно. – Открыл, хлебнул: вкусно! – Спасибо, Малек.

Он кивнул и отъехал. Потом вернулся, тронул за локоть.

– Ну?..

– Господин, не надо смотреть в ту сторону. Не смотри больше…

Я уставился на пацана во все глаза. Даже вино проглотить забыл.

– У тебя лицо тогда странное становится, господин. Страшное.

Чем дольше я смотрел, тем сильнее Малек сжимался и втягивал шею.

– Ладно, свободен.

Ничего умнее мне в голову не пришло. Двое суток без сна как никак. Да еще в седле.

Тифуру я допил. В ту сторону больше не смотрел. Пустую тару отдал пацану. Этот придумает, чего с ней сделать. Спать мне не перехотелось, но терпеть можно было.

Дотерпел до утра. И до настоящего привала. Среди камней и зеленых кустиков. А перед сном еще и с Первоидущим поговорил. Он больше не шарахался от меня. Наоборот. Сам пришел и тифуру принес. Кувшин у него куда больше, чем у Малька, оказался. Ну оно и понятно: я ведь не сам-один пить буду.

Караванщик пришел поблагодарить меня. За то, что провел его по Верхней Тропе.

Я решил, что мужик переутомился, спутал меня с кем-то. Ну как я мог кого-то куда-то вести, если сам на этой тропе первый раз. Да и то в середине строя отирался. И почему обязательно по Верхней, что, Нижнюю Тропу на техосмотр закрыли?

Думал, отделаюсь шуткой. Поймет ее караванщик или нет, мне по фигу. Но свалит он по своим караванным делам, а я смогу отоспаться.

Ага, прям так и сразу!..

Мужик пришел плотно пожевать и пообщаться. Намолчался, похоже, за двое суток, вот и решил оттянуться по полной программе. А мое согласие и активное участие ему для этого не требовались.

Так я узнал, что Верхней Тропой пользуются чаще, чем Нижней. Потому что Верхняя ведет в Урламбу, а Нижняя – в Другую Землю. Там Первоидущий никогда не был. И что это за Земля такая – не ведает. Знает только, что лежит она за морем и за проливом. Сначала Море Улхи, потом Гремящий Пролив. А Нижняя Тропа потому и называется нижней, что ведет под морем и под проливом. Можно в Другую Землю попасть и на корабле, но придется идти без поалов. А Первоидущий – не купец, его дело караваны водить, а не с товарами по морям болтаться. Нет, в Море Улхи корабли не заходят. Там нет воды. А что там вместо воды, никто не знает. Потому что никто не смог вернуться и рассказать.

Верхняя Тропа на вершинах гор проложена, вот ее и называют так. Боги построили ее. Давно. Теперь так строить не умеют. Даже Повелители Врат. Хоть говорят, что они все могут. А Тропа не каждому покорится. Без проводника по ней можно бродить до самой смерти, но так и не выйти из Окраинных гор. Даже с проводником есть риск заблудиться, если Тропа не захочет пропустить. Так в прошлый раз Первоидущий наткнулся на караван. А в нем только мертвые. Устроились, похоже, на привал, уснули и не проснулись. Даже поалы умерли во сне. Вот когда упокоили всех как полагается, тогда и выход сразу нашли.

«Не любит Улхи непорядка в своем доме, хоть и разрешает бескрылым заходить в него». Так проводники говорят. Первоидущий запомнил и мне повторил.

А проводник у Верхней Тропы будет. Обязательно. Сколько раз говорили про сгоревшие деревни у Окраинных гор, и столько же раз это не было истиной. Как-то Первоидущий хотел решить эту загадку, но Мудрая запретила ему говорить с жителями деревни. Заглянула в его мысли и приказала молчать.

«Не ссорятся с Матерью проводников те, кто живет Дорогой».

Так и не спросил ничего Первоидущий тогда. Хоть и любопытно ему было. Может, из-за любопытства проклятого и пришлось идти без проводника в этот раз. Самому решать, куда свернуть и где остановиться. Или вспоминать, что и как делали проводники раньше. А если не получалось, тогда – к Многодоброму за помощью (то есть ко мне). И ничего спрашивать не надо. Только побыть рядом со мной, и память сама собой восстановится.

Так и вышло, что я помог караванщику, хоть ничего вроде не делал для этого. А он подумал и решил, что плату проводника мы можем поделить между собой.

Ну выпили на честно заработанные деньги за то, чтоб старая Улхи была добра к нам, бродягам. Потом еще за чего-то пили, потом еще… Когда кувшин опустел, Первоидущий послал за вторым. И начал рассказывать какую-то историю. Но я к тому времени уже дремал с открытыми глазами. Помню, спросил: похожа ли та, кого я снял с колеса, на Мать проводников, но чего мне ответили и когда «дорогой» гость свалил на фиг, не помню.

Проснулся я в своем шатре. Сам. А пальцы намертво сжаты на горле… кувшина. С тифурой. И он почти полный.

Получилось все, как в дурацкой частушке трехлетней давности. Не ожидал, что смогу вспомнить ее, но… напомнили. Как она звучала? Глупо. И тогда, когда ее пел пьяный гармонист на какой-то ярмарке, и теперь, когда я тихо рычу ее, покачиваясь в седле:

Вот только я получил не по морде, а в глаз. А он взял и заболел. Потом еще и воспалился. Промывания и комбинация из трех пальцев ему почти не помогали. Если по-нормальному, то к окулисту надо идти. Но здесь у меня нету знакомого глазника. Как быть, чего делать? Ну пришлось самому себе лечение придумать: много пить и много плакать. Мужики не плачут? А как еще убрать из глаза то, чего не вытряхивается и не вымаргивается? Но вначале я посоветовался с Крантом. Так он предложил больную гляделку удалить. Быстро и безболезненно обещался сделать для меня. Я, конечно, поблагодарил его за заботу, но от операции отказался. Пока. Ну не люблю я такие радикальные методы. Вряд ли получится новый глаз себе отрастить. Вот и строю из себя одноглазого Одина. Третий день подряд.

Один стихи, говорят, писал. Так и я накропал несколько строк. Правда, получилось не очень… Потому как без мата.

Вот если б эта «ракушка» не болела так! Вообще был бы кайф. А то…

Вот и рычу на всех. Малек и Крант держатся рядом, но стараются не попадаться на глаза. Точнее, на один глаз. Тот, что еще хоть что-то видит. За эти дни Малек с Крантом хорошо напрактиковались. Прям незаметные и незаменимые стали. Колдун тоже третий день не вылазит из своих носилок. Даже ест внутри. Остальные обходят меня по самой дальней траектории. Боятся, значит, уважают? По мне, так и меньшего уважения хватило б…

Блин, и никаких бытовых травм за эти дни! Словно я один решил отболеть за весь караван.

Я опять снял повязку, чтобы глаз промыть. И на мир им посмотреть. Ну увидел вытянутую руку на этот раз. Свою. И то как в тумане, красно-багровом. И тут же колонну заметил. Что между небом и землей распоркой встала. И прострел от затылка до переносицы получил. Сразу же. А в глазах у меня потемнело. В обоих.

– Малек… – позвал, когда голос ко мне вернулся. Человеческий. И выть перехотелось.

– Я здесь, господин. – Откуда-то из-за спины.

– …Рысью к Первоидущему! Скажи, мне римусо приглючился.

Уже через минуту караванщик был возле меня. И только одно спросил:

– Откуда?

Ну показал я ему направление, а дальше – не моя забота. Я как тот петух: прокукарекал, а ты хочешь – вставай, хочешь – еще сны смотри.

Лучше б мне этот смерч приглючился. Все лечебные процедуры пришлось отложить и поиграть в игру «Обгони ветер».

Двух поалов у нас утащило. А еще четверых камнями побило. Зацепил-таки римусо хвост каравана. Камни были мелкие, зеленые. И острые, как наконечники стрел. Звери – ничего, похромают и оклемаются. А вот груз здорово попортило. Воду те поалы везли.

Это мне Первоидущий потом сказал. Вместе со спасибо за предупреждение.

– Блин, что ж так не везет твоему каравану?! – спросил я, катая в руке зеленые стекляшки.

– Почему «не везет»? Мы живы, товар цел. Еще вот товара получили. – Это он о стекляшках. Оказывается, дорогая и редкая штука они. И идти за ними надо аж в Другую Землю. – А-а, Многодобрый про бури и грозы чего-то спрашивал?.. Так это нормально! После каждого Прихода они бывают. Такими вот внезапными. А через три-четыре сезона все в норму придет. Тогда и без Видящего караван можно водить. Первому каравану всегда трудно.

– Так какого хрена тебе дома не сиделось? Чего первым понесло?

– А тебе, Многодобрый?

– Ну у меня особый случай.

Не говорить же мужику, что я и сам пока не знаю, куда и на фига топаю. Типа так получилось, не виноватый я! Не поймет. Или дураком посчитает. И будет прав, как ни противно это признавать.

– И у меня случай особый. Я первым не пойду, кто-то другой пойдет… – Караванщик замолчал. Только погладил себя по животу. Задумчиво так.

– Ну конечно. И всю прибыль он сложит в свой пояс.

Моя насмешка для мужика, как гром для глубоководной рыбы.

– Ты – Видящий, не я. Что мне тебе объяснять?..

– Ага, Видящий я… с одним-то глазом.

– Прости, Многодобрый, я слышал, что есть среди Видящих те, кто выжигает себе глаз, чтобы лучше видеть.

– Спасибо, это не мой метод! Пусть я лучшим целителем буду, чем лучшим Видящим. Я не жадный: из двух зол выберу меньшее.

– Еще раз прости, Многодобрый, но говорят… – караванщик оглянулся, склонился ко мне и зашептал: – … говорят, Многомудрый не выбирает. Это его выбирают.

– Откуда ты узнал?!

Я даже про больной глаз забыл. Но он мне быстро о себе напомнил.

– Что?

– Что я… вот блин… – Прижал ладони к лицу, покачался взад-вперед, будто это могло уменьшить боль. – Ну что я – это он. Откуда узнал?

– Я не знал. А ты… Он?? – И отодвигаться мужик начал Осторожно. Как от спящей змеи. А рожу его перекошенную я и сквозь пальцы разглядел.

– Да пошутил я, Идущий Первым, пошутил. Ты что, шуток не понимаешь?

– Ну и шутки у тебя, Многодобрый.

Но мужика, похоже, попустило. Надо б с Крантом поговорить: чего это Многомудрого так боятся?

– Шутки мои не нравятся?.. Так болею я сейчас. Вот и шутки… Хочешь других – к колдуну сходи.

– Наш Великий третий день животом изволит болеть. Так я лучше к жене пойду. Дни одиночества начались у нее.

– Или Марлу проведай.

– У нее тоже?! Теперь понятно, почему поалы от нее шарахаются.

– А они шарахаются?

– Чуть груз не теряют. И охранники на бросок копья к ней не подходят.

– Да-а-а, «весело» день у нас начался. И обед ничего себе прошел. Кстати, мы обедать будем?

Пока глаз не дергает, и о жратве можно поговорить.

– Уже готовят, Многодобрый.

Я принюхался. Пахло дымком и свежим мясом.

– Что за дичь?

– Нашлись наши поалы. Недалеко их унесло. Ну и…

– Правильно. Не пропадать же добру. Уж лучше мы их съедим, чем кто другой. И на халяву.

– Ты самый мудрый Видящий из всех, о ком я слышал!

Караванщик опять погладил халат на животе. А под ним – я точно знаю! – широкий и туго набитый пояс прячется.

– Мужик, ты так хорошо обо мне говоришь… Не иначе еще вопрос имеется.

– Ты самый видящий из всех Видящих!..

– Короче, чего спросить хочешь?

– После обеда я хотел бы поговорить с Многовидящим о воде.

Типа ты сначала поешь, расслабься, а потом я тебя тепленького и сытого…

– До обеда еще далеко, говори.

– У нас осталось мало воды…

Похоже, словесные кружева закончились.

– То, что мало, это я уже слышал. Дальше что?

Ну обрисовал этот хитрован ситуацию. Дня четыре придется топать обратно. К тому колодцу, где мы «заправлялись» в последний раз. И столько же к другому источнику воды. Но тот уже в стороне от Дороги. Вот и думай-гадай, Первоидущий, куда направить своего поала.

– Ладно, давай думать вместе. Логически…

– Как?! – Караванщик в седле подпрыгнул. Будто укусило его седло.

– Короче, просвети меня, одноглазого… Как там у нас римусо проходил?

– Так, так, потом через Дорогу. – И Первоидущий изобразил замысловатую траекторию.

– Колодец, что возле Дороги, он мог зацепить?

– Мог. Римусо быстро бегает. То, что мы прошли четыре дня, он…

– Так, с этим мне ясно. А до другого колодца он мог дотянуться?

– Нет. Он не с той стороны…

– Ну и в чем вопрос?

Караванщик еще раз ощупал пояс под халатом.

– Скажи, Многовидящий, а ты видишь там что-нибудь?

«Там» – это значит вправо от Дороги и четыре дня прямо к горизонту.

– Честно? Ни хрена я там не вижу.

– Вот и хорошо! Значит, идем к оазису.

Оазис я увидел через четыре дня. Обоими глазами.

– Да, я звал тебя, Идущий Первым. Знаю, у тебя много дел. Но, думаю, тебе будет интересно: здесь цветет Тиама.

– Откуда ты?..

– Вижу.

Мужик резко сел на землю. И стал, как рыба на берегу, хватать ртом воздух.

– Эй, чего это с тобой? Ноги или сердце?..

Склонился к Первоидущему, а тот от меня на заднице отползает. Еще и смотрит так, будто я его покусать могу.

– Спокойно. Все остаются на местах. Слышишь? Никто тебя не обидит. Не бойся. Говори, чего случилось? Говори…

Не знаю, сколько я болтал эту ерундень, но мужик таки успокоился. Тереть халат о землю перестал. И в глазах какой-то осмысленный блеск появился.

– Ну а теперь, может, поговорим?..

Караванщик кивнул.

– Тогда я слушаю.

– Прости, Много… – остаток приветствия заглушил кашель. Кашлял не я. – Мне говорили, что увидеть цветок Тиамы и остаться живым может только его служитель.

– Ну и?.. – все еще не въехал я.

– Ты видел цветок и ты живой.

– Ну? – Пусть он сам скажет. Если решится. Делать чужую работу я не собираюсь.

Решился. Вдохнул побольше воздуха и… прошептал:

– Ты служишь ему.

Смелый мужик. И сообразительный.

– Ну служу. Дальше чего?

– Давно?

Кажется, караванщик ждал, что я стану все отрицать. Я его еще раз удивил. Наверно, от неожиданности он и ляпнул свое «давно?».

– Давно служу. Еще до встречи с тобой.

– Как же ты…

– Идущий Первым, мы будем дело делать или мою биографию обсуждать? Учти, ветер может и перемениться.

– Ветер?..

– Тиама ведь пахнет. Нанюхаемся, и тогда всем писец.

– И тебе?

– Я видел цветок другого Тиамы.

– А как же ты узнал про?.. – Мужик начал подниматься.

– Лепестки в ручье.

Большой белый лепесток качался на воде. А в нем, как в лодке, расположились маленькая желтая птичка и черный жучок. Птица не взлетела, когда лепесток поднесло ближе к нам. Жук тоже не двигался.

– Видишь?

Караванщик зажмурился:

– Нет. Не хочу.

– Не бойся. Один взгляд не сделает тебя его слугой.

– Не хочу.

В голосе прибавилось твердости. Или упрямства.

– Не хочешь как хочешь. Но прикажи не пить из этого ручья.

Я остался один. Течение колыхало «кораблик смерти», а тот зацепился за тонкие травинки, торчащие из воды. На берег быстро выбралась ящерка и замерла, не добежав до моих сапог. Еще две ее сестрички вылезли из воды. Метров за десять от меня. Эти спрятались в кустах. Ниже по течению весьма активно шевелилась трава. А на камнях мелькало то синее, то коричневое тельце. Кажется, там кто-то спешно эвакуировался из воды. Может, еще не слишком поздно.

– Много… уважаемый…

Вернулся Первоидущий. Вид у него был настолько озабоченный, что мужик забыл бояться.

– Та-ак, похоже, кто-то нахлебался воды…

Я не спросил, но мне ответили:

– Двое рабов и пятеро поалов.

– И они уже?..

– Рабы подохли до моего прихода, а смерть поалов я видел. Это… – Караванщик отвел глаза, скрипнул зубами. – Пусть так же подохнут мои враги!

Мертвые поалы – это плохо. Если грузовые – придется распределять их поклажу между остальными. И терять время, которого у нас нет. Если верховые, тоже не очень хорошо. Пешком по пустыне далеко не уйдешь.

– Блин, а как мой Солнечный?!

– Его не поили.

– Слава богу!

– Много… уважаемый, это не все.

– Ну? Чего еще?

Никаких трагедий я, признаться, больше не ждал. Но караванщик «обрадовал» меня:

– Я приказал набрать воды…

– И набрали из этого ручья?!

– И из этого тоже.

– Блин!

– И это не все.

– Говори.

Это слово я выдохнул уже с рычанием. Мужик дернулся, но остался на месте.

– Все буримсы сложили вместе. И я не знаю, оставлять их или…

– Надеешься, только этот ручей отравлен?

– Не знаю. Но без воды мы…

Договаривать он не стал. И так ясно, что без воды нам всем хана.

– А с колдуном ты говорил?

– Мудрейший склоняется перед силой Тиамы и не станет беспокоить его по такому ничтожному…

Ясненько, наш рыжий в это дело решил не вмешиваться. Мудрый в общем-то поступок. Кто не делает ни фига, тот и не ошибается.

– Идущий, а на сколько нам хватит воды? Без этих мешков.

– На день.

– А если уполовинить норму? Это реально?

– Да. Я уже взял половину нормы. День. И не все переживут его.

– И за этот день мы до следующего колодца не дойдем, я правильно понимаю?

– Да, Много…

– Сколько до него?

– Пять дней. Если удача будет с нами.

– Знаешь, Идущий, чего-то затылок у меня ломит. С утра. Наверно, к буре.

– Блин! – (Интересно, мужику просто слово понравилось, или он понял, чего оно означает.)

– Понятное дело, что блин, – согласился я. – Похоже, то еще попадалово. Ладно, идем, посмотрим на эти мешки. Может, придумаем чего-нибудь.

– Я уже думал.

– Пробовать?

– Да.

– А рабов хватит?

– Если яд во всех буримсах…

– … То останемся без рабов и без воды, так?

– Да, Многомудрый.

Мужик таки сказал это. Не ожидал, что он решится.

– Вот что, Первоидущий, не надо вешать на меня этот титул!

– Но ты служитель Ти…

– Идущий Первым! Ты этого не говорил! Я этого не слышал! Все понятно?

– Да, Много… добрый и уважаемый.

– Так уже лучше. Идем к твоей воде. Пока без тебя ее не начали пробовать.

– Без приказа не начнут, – уверенно заявил караванщик.

– Я и такой приказ не спешил бы выполнять.

– Ты ослушался бы приказа?!

– А вдруг последует команда «отставить!»… – объяснил я.

Мужик настолько удивился, что на секунду забылся. И то, что на ручей смотреть он не хочет, тоже запамятовал. Плывущий вниз лепесток мы провожали в четыре глаза.

Караванщик оказался прав: никто не рвался в герои. Рабы сидели на корточках и отдыхали. В тенечке. Поскольку никакого другого приказа не получили. Чуть дальше, но тоже в тени, лежали мешки с водой. Буримсы. Лучшие буримсы делают из шкуры (или из кожи?) стумы. Вода в таком мешке может сезон храниться. А в самом дешевом уже через день задыхается.

За четыре дня мы почти все буримсы от воды освободили. А когда смогли наполнить, то какой-то «гений» их в кучу сложил. Вместо того чтоб сразу на поалов грузить. С одной стороны – хорошо, – разгружать не придется, а с другой… те же яйца, только в профиль. Отравленную воду все равно надо как-то отделять.

В куч-амале буримсы были всякие. И не меньше половины – стумных.

Да, убытки кому-то светят неслабые. Плюс три грузовых поала… Плохо дело. Хотя могло быть и хуже. Пять грузовых, к примеру. И, судя по следам, нелегко эти звери умирали. Очень нелегко.

– Никого не зашибло?

– Нет. У двоих только пальцы…

– Опять?! Поводья отпускать надо быстрее. И когда только эти кретины научатся?

– Они не из моих погонщиков.

– Я рад за тебя, Первоидущий.

– Спасибо, Много… добрый. – Тяжело дался мужику этот мой титул. Но скажи он тот, что вертится у него на языке, и начнется паника. Все равно что крикнуть «бомба!» в переполненном автобусе. Побегут все и сразу во все стороны. Здесь почему-то считают, что служитель Тиамы так же опасен, как и Тиама во время цветения. Умные люди не так суеверны. Они могут даже находиться в обществе служителя. Какое-то время. Но между его прикосновением и харакири выбирают почему-то харакири.

– Идущий Первым, а ты позаботился о товарах?

– Их уже перегружают на моих поалов. Да будут неутомимы их ноги и крепка спина!

– На твоих? За часть товара или процент с продажи? – Сначала спросил, потом подумал: а оно мне надо? Ну делает мужик свой маленький бизнес. Как может. Ну и пусть себе…

Лицо караванщика стало подозрительно задумчивым.

– Скажи, Многодобрый, ты в прошлой жизни был купцом или Первоидущим?

– А ты? В этой?

– Первоидущий не может продавать товары…

– Но что мешает ему везти свои товары в своем караване?

– Ничего, но…

– А если у Первоидущего есть знакомый купец в караване, с одним поалом груза, то что помешает купцу продать еще два груза, если Идущий Первым его очень попросит?