- Он пришел со мной. Он ведь учится у мужа своей сестры, Мартина Белкота, у которого я работаю подмастерьем. А сегодня утром я пригласил его сходить в аббатство, навестить моего старого дядюшку - мы уже раз ходили туда вместе.
      - Так вы вместе и сюда пришли? А совсем недавно ты говорил: "Я вошел на кухню". "Я", а не "мы".
      - Он раньше меня пришел. Паренек непоседливый... надоело ему торчать возле больного старика, тем более что мы с дядюшкой говорили только по-валлийски, к тому же дома его матушка поджидала. Вот он и пошел вперед. Когда я пришел, он уже сидел за столом.
      - Да не больно-то он много съел, - задумчиво промолвил сержант, правда, это не удивительно: что за радость пареньку обедать с человеком, который лишил его наследства. А что, они первый раз так встретились с тех пор, как хозяин отказался от завещания?
      "Сержант явно учуял след, - подумал Кадфаэль, - и немудрено: это бросилось бы в глаза и полному профану, а сержант отнюдь не таков. Что еще мог бы я предположить на его месте при подобных обстоятельствах? Парнишке было очень нужно - пока не поздно - помешать тому, чтобы соглашение вступило в силу, - и вот он оказывается здесь - как раз перед тем, как случилось несчастье, и является не откуда-нибудь, а прямо из лазарета, где можно было раздобыть то, что позволило бы ему решить эту проблему раз и навсегда".
      Ричильдис под строгим взором сержанта тайком кидала на Кадфаэля отчаянные, взывающие о помощи взгляды, умоляя спасти ее дорогого сына, который, казалось, с каждой минутой увязал все глубже и глубже.
      "Расскажи им все, что может быть использовано против него, - взглядом убеждал ее монах, - не умалчивай, иначе хуже будет".
      - Да, в первый раз, - сказала Ричильдис, - и сыну было очень непросто решиться на эту встречу. Он сделал это ради меня. Не потому, что рассчитывал переубедить мужа, а только затем, чтобы мне жилось полегче. Меуриг, спасибо ему за это, долго уговаривал мальчика зайти к нам, и сегодня тот наконец согласился. Но мой муж встретил Эдвина враждебно и стал насмехаться над ним. Мол, прибежал выпрашивать назад обещанный манор. Манор-то ведь и вправду был ему обещан. Только у Эдвина ничего подобного на уме не было. Да, они поссорились! Оба они люди вспыльчивые, не обошлось и без бранных слов. Эдвин не стерпел и выбежал вон, а муж запустил ему вслед тарелкой - вон у стены осколки валяются. Вот и вся правда - можете слуг спросить. Спросите Меурига, он знает. Сын выскочил отсюда и побежал в сторону города, а сейчас, я уверена, он в Шрусбери, где живет его сестра с мужем, - теперь он считает, что его дом там.
      - Правильно ли я вас понял, - переспросил сержант, пожалуй, чересчур миролюбиво, - что он, как вы говорите, выбежал через кухню? А там сидели эти трое? - Сержант обернулся к Олдит и молодым людям, и теперь в его голосе зазвучали и резкие нотки: - Вы видели, как он, не задерживаясь, выбежал из дома?
      Те заколебались, бросая друг на друга растерянные взгляды, - и это было ошибкой. Наконец поняв, что деваться некуда, Олдит ответила за всех:
      - Когда там стали браниться и швыряться посудой, мы втроем вбежали в комнату, хотели попробовать успокоить хозяина или... хотя бы...
      - ... помочь мне, - закончила за нее Ричильдис.
      - Стало быть, вы все находились в комнате, когда он выбежал? - Сержант был уверен в своей догадке, и смущенные лица невольно подтвердили его правоту.
      - Так я и думал. Если кто-то сильно разбушевался, разве его сразу утихомиришь! Выходит, никто из вас не видел, задержался ли паренек на кухне, а значит, никто не может утверждать, что он не подлил кое-чего в судок с куропаткой, чтобы рассчитаться с отчимом. Он утром был в лазарете, и раньше там бывал, так что, вполне возможно, знал, где взять это снадобье и как его употребить. Вероятно, собираясь на этот обед, он предусмотрел, как ему поступить в том случае, если примирение не состоится.
      Ричильдис отчаянно замотала головой:
      - О нет, вы его не знаете! Он пришел мириться, только мириться. Да и не мог он задержаться на кухне: Эльфрик почти сразу же бросился ему вдогонку, чтобы попытаться уговорить его вернуться. Он за Эдвином почти до моста гнался, но тот его не послушал.
      - Это правда, - подтвердил Эльфрик, - у него не было времени задерживаться на кухне. Я мчался за ним со всех ног и выкрикивал его имя, но он даже не оглянулся.
      Сержанта это не убедило.
      - Сколько времени требуется, чтобы опорожнить маленькую склянку в открытый судок? Взмах руки, и все - никто и не узнает. Ну а когда ваш хозяин малость поутих, подарок приора пришелся как нельзя кстати, - чтобы потешить задетое самолюбие, - и он с удовольствием все съел.
      - Но разве мальчик знал, - осторожно вмешался Кадфаэль, что из этого судка будет есть только мастер Бонел? Вряд ли стал бы он рисковать жизнью своей матери.
      Однако сержант к этому времени был уже настолько уверен в том, что идет по верному следу, что довод монаха не возымел действия. Он бросил на Олдит тяжелый взгляд, и при всей своей бойкости девушка слегка побледнела.
      - Раз уж пришлось подавать на стол при таких обстоятельствах, думаю, добрая служанка не упустила случая поднять хозяину настроение. Когда ты вошла в комнату, неужто ты не сказала, что его дожидается угощение, которое сам приор прислал ему в знак внимания?
      Опустив глаза, девушка теребила краешек передника.
      - Я думала, это его смягчит, - беспомощно промолвила она.
      Теперь сержант знал, или, во всяком случае, полагал, что знает, все, что необходимо для того, чтобы задержать убийцу. Он в последний раз окинул взглядом растерянных домочадцев и заявил:
      - Ну теперь, пожалуй, вы можете навести здесь порядок: все, что мне нужно было, я видел. Брат Эдмунд готов помочь вам позаботиться об усопшем. А я должен быть уверен, что найду вас здесь, если у меня появятся еще вопросы.
      - Где же нам еще быть, - понуро отозвалась Ричильдис. - А что вы собираетесь делать? Вы хоть дадите мне знать, если... если... - Слова не шли у нее с языка. Она пружинисто выпрямилась и произнесла с достоинством: - Мой сын непричастен к этому злодеянию, и вы сами убедитесь в этом. Он еще дитя, ему и пятнадцати нет.
      - Так значит, мастерская Мартина Белкота?
      - Я знаю, где это, - сказал один из стражников.
      - Отлично! Покажешь дорогу, а там посмотрим, что скажет паренек в свое оправдание.
      И они уверенно повернулись к двери. Но тут вмешался Кадфаэль, углядевший возможность хотя бы самую малость поколебать убежденность сержанта:
      - Остался еще один вопрос: в чем принесли это снадобье. Кто бы ни похитил его, - из моей ли кладовой, из лазарета ли, - он должен был иметь какой-то сосуд, чтобы его отлить. Меуриг, ты приметил сегодня утром у Эдвина что-нибудь в этом роде? Даже маленькая склянка заметна - и в кармане, и в складках одежды.
      - Ничего подобного я не видел, - твердо ответил Меуриг.
      - И еще: эта жидкость легко просачивается, даже если сосуд плотно укупорен и обвязан. А куда попадет хоть капля, остаются пахучие маслянистые пятна. Так что надо обратить внимание на одежду всех, кто находится под подозрением.
      - Ты собираешься учить меня моему делу, брат? - снисходительно усмехнулся сержант.
      - Вовсе нет, - невозмутимо промолвил Кадфаэль, - я только указываю на те особенности, которые имеют отношение к моему делу, и могут помочь тебе избежать ошибки.
      - С твоего позволения, - бросил через плечо сержант, уже стоя у двери, - мы сначала поймаем виновного, а уж когда он будет у нас в руках, не думаю, чтобы нам потребовались твои ученые советы.
      И он зашагал по тропинке к дороге, где стояли стреноженные кони, а стражники последовали за ним.
      Ближе к вечеру сержант со своими людьми явился в дом Мартина Белкота на Вайле. Плотник, здоровенный добродушный детина лет сорока, оторвался от своей работы и приветливо, без тени удивления или беспокойства, поинтересовался, чем он может им услужить. Ему случалось выполнять заказы для гарнизона Прескота и в появлении служителей шерифа он не нашел ничего необычного. Дверь, которая вела в комнаты, приоткрылась, и из нее выглянула миловидная женщина с каштановыми волосами, а следом, поглазеть на пришедших, высыпали трое ребятишек. Они открыто и не смущаясь уставились на незнакомцев. Девочка лет одиннадцати, очень серьезная и аккуратная, державшаяся с достоинством доброй хозяюшки, крепенький карапуз лет восьми или около того и прелестное создание не старше четырех лет с деревянной куклой под мышкой. Они смотрели во все глаза и держали ушки на макушке. Дверь дома так и осталась распахнутой, а голос у сержанта был зычным и повелительным.
      - У тебя ведь есть ученик по имени Эдвин? У меня к нему дело, - начал сержант.
      - Есть у меня такой, - подтвердил Мартин, вставая и отирая с рук полировочную пасту. - Эдвин Гурней, младший брат моей жены. Дома его еще нет. Он отправился навестить свою матушку в предместье. Пора бы уж ему и вернуться, да матери небось захотелось, чтобы сынок побыл с ней подольше. Что вам от него надо? - Мартин не заподозрил ничего худого и держался спокойно.
      - Из дома своей матери этот паренек ушел часа два тому назад, - заявил сержант без обиняков, - мы сами сейчас оттуда. Не обижайся, приятель, но хоть ты и говоришь, что его здесь нет, мой долг это проверить. Так что мы, с твоего позволения, осмотрим дом и двор.
      Мартин насупил брови, спокойствия как не бывало. В дверь вновь просунулась каштановая головка его жены: на ее милом личике появилось беспокойство, в черных глазах - настороженность. Дети вытаращили глазенки, малютка, невинное сердечко которой жаждало справедливости, выпалила: "Дядя плохой!" - и никто на нее не шикнул.
      - Если я сказал вам, что его нет в моем доме, - заговорил Мартин, не теряя присутствия духа, - то так оно и есть. Можете убедиться в этом сами. Осмотрите все: и дом, и двор, и мастерскую - мне скрывать нечего, а вот вы что-то недоговариваете. Этот парнишка по своей воле стал моим учеником, он брат моей жены и дорог мне, как родной сын. Зачем вы его ищете?
      - Сейчас, в этот момент, - с расстановкой произнес сержант, - в предместье, в том самом доме, куда сегодня утром пошел твой ученик, лежит тело Герваса Бонела, его отчима, того, что завещал было ему манор Малийли, а потом передумал. Он убит. Именно по подозрению в этом убийстве я и разыскиваю Эдвина. Тебе этого достаточно?
      Этого было более чем достаточно для старшего сына Мартина, Эдви, который навострил уши, не высовываясь из задней комнаты. Известие это его поразило. Он не мог понять, как же так: стажа явилась за Эдвином, а Эдвин... он давно уж должен был вернуться домой, если бы все уладилось. Эдви ведь с самого начала чуял, что дело добром не кончится, - это взрослым казалось, что все обойдется.
      Не успели люди шерифа войти в дом, как Эдви торопливо выбрался через заднее окошко во двор, вскарабкался на поленницу, словно белка перемахнул через стену и что было мочи припустил по склону к одной из маленьких дверей в городской стене, которые в мирное время оставались открытыми и выходили к крутому берегу неподалеку от винного двора аббатства. Немало мастеровых из города, те, кому требовались вместительные склады, отгораживали там участки, где хранили разные материалы. Там находился и дровяной склад Мартина Белкота, где плотник высушивал бревна. Оба паренька, бывало, отсиживались там, когда им грозила выволочка. Там-то и мог спрятаться Эдвин, если бы... нет, конечно, не потому что он убил, это полная чушь! Но если бы его обидели, допекли, и он сейчас был бы очень несчастен и страшно зол. Настолько, что мог помыслить об убийстве, но пойти на это - никогда. Он не таков.
      Эдви, уверенный что за ним не следят, несся стремглав. Запыхавшись, он влетел в калитку отцовского склада и полетел кувырком, зацепившись за ноги Эдвина, который сидел на земле, размазывая по щекам слезы ярости и обиды.
      Стоило Эдви подняться, как Эдвин, уязвленный тем, что его застали в слезах, влепил приятелю оплеуху и тут же получил в ответ увесистую затрещину. Всякий раз, когда у друзей что-то не клеилось, они устраивали хорошую потасовку. Это вовсе не было ссорой, а скорее проверкой боевой готовности. Вздумай вмешаться кто-нибудь третий, его оттузили бы куда покрепче. Эдви быстренько поведал все, что узнал, совершенно обескураженному и сбитому с толку Эдвину, и оба паренька уселись поближе друг к другу, собираясь придумать какой-нибудь сногсшибательный план.
      За час до вечерни в садике Кадфаэля появился Эльфрик. Прошло не более получаса после того, как тело Бонела обмыли, обрядили и отнесли в часовню, а Кадфаэль вернулся к себе. Тем временем в доме был наведен порядок, и опечаленным домочадцам оставалось лишь предаваться грустным размышлениям да гадать, чем все это кончится. Меуриг поспешил в город, чтобы рассказать плотнику и его домашним обо всем, что стряслось, - кому-то нужно было сообщить эту горькую весть. Кадфаэль полагал, что люди шерифа уже успели схватить Эдвина. Эдвина... О Господи, он никак не мог вспомнить фамилию человека, за которым Ричильдис была раньше замужем. Белкот ведь доводился ей зятем.
      - Брат, - обратился к нему Эльфрик, - госпожа Бонел просит тебя прийти и переговорить с ней с глазу на глаз, в память о былой дружбе.
      Кадфаэля это ничуть не удивило. По правде сказать, даже сейчас, после сорока двух лет разлуки, он чувствовал, как земля уходила у него из-под ног, когда он глядел на Ричильдис. Монаху было бы куда легче, если бы злосчастная кончина ее мужа не обернулась мрачной загадкой и над ее сыном не нависла угроза. Тогда ему не пришлось бы взваливать на себя бремя забот о Ричильдис; впрочем, так уж вышло, и с этим ничего не поделаешь. Он был в долгу у этой женщины - за свою юность, за те воспоминания, которые во многом сделали его таким, каков он есть. Сейчас ей нужна его помощь, и у него нет иного выбора, кроме как щедро отблагодарить ее.
      - Я приду, - ответил монах, - скажи, что я буду через четверть часа.
      Когда он постучался в дверь дома у мельничного пруда, ему открыла сама Ричильдис. Ни Эльфрика, ни Олдит не было, видно, хозяйка отослала их, чтобы поговорить наедине. В столовой не осталось и следа утреннего беспорядка, все было аккуратно прибрано, а стол отодвинут в сторону. Ричильдис села в большое кресло, принадлежавшее прежде ее мужу, и указала Кадфаэлю на лавку, стоявшую рядом. В комнате царил полумрак, маленький светильник отбрасывал лишь тусклый свет. Но был и другой свет: сияние ее глаз, увлекавшее его в далекое прошлое.
      - Кадфаэль... - начала она, запнулась и умолкла. - Кадфаэль, надо же было такому случиться, чтобы это и впрямь оказался ты! Я ничего не слышала о тебе с тех самых пор, как прознала, что ты вернулся домой. Я-то думала, что ты женился и теперь у тебя внуки. Сегодня утром, глядя на тебя, я все голову ломала, никак не могла понять, где, но была уверена, что видела тебя раньше... Я уж решила, что так и не вспомню, но тут услышала твое имя!
      - Да и я тоже, - отозвался Кадфаэль, - никак не ожидал тебя здесь встретить. Я ведь не знал о том, что Эвард Гурней умер, - все-таки вспомнил его фамилию! - не говоря уже о том, что ты снова вышла замуж.
      - Три года тому назад, - сказала она и вздохнула. Вздох этот мог означать равно и печаль, и облегчение оттого, что семейная жизнь ее оборвалась.
      - Мне не хотелось бы, чтобы ты думал о нем плохо, он не был дурным человеком. Просто он был немолод, с устоявшимися привычками, и не терпел, чтобы ему прекословили. Он овдовел много лет назад, и детей у него не было, во всяком случае, законных. Я была одинока, а он долго меня обхаживал, и наконец пообещал... Понимаешь, у него не было законного наследника, и он сказал, что если я выйду за него, то он завещает манор Эдвину. Даже получил согласие своего сеньора. Но я должна рассказать тебе о своей семье. Спустя всего год, как я вышла за Эварда, у меня родилась дочь, ну а потом время шло, а других детей, Бог весть почему, у меня все не было. Ты, может, помнишь, Эвард был цеховым мастером в Шрусбери, плотником и резчиком. Работа у него спорилась, он был хорошим хозяином и добрым мужем.
      - Ты была счастлива? - спросил Кадфаэль. Он уже понял по ее голосу, что счастье не обошло Ричильдис стороной. Время и расстояние хорошо поработали, чтобы разлучить их, но в конце концов каждый оказался на своем месте.
      - Очень. Лучшего мужа и пожелать нельзя. Но детей у нас больше не было, а когда Сибил минуло семнадцать, она вышла за Мартина Белкота, он у Эварда подмастерьем был. Мартин славный парень, и она, слава Богу, так же счастлива, как когда-то была и я. Но через два года дочка понесла, и я словно заново помолодела - когда первого внука ждешь, всегда так. Глядя на нее, я так радовалась, все разные планы строила, а уж Эварда прямо распирало от гордости. Не знаю, с того ли, или с чего другого, но только у нас с ним будто медовый месяц опять приключился. И уж не скажу, как это вышло, но когда Сибил была на четвертом месяце, я вдруг поняла, что и сама жду ребенка. Это в сорок четыре-то года, после всех этих лет - настоящее чудо. А кончилось тем, что мы обе родили сыновей, и хоть между ними четыре месяца разницы, их можно за двойняшек принять - дядюшку и племянничка, причем племянничек-то постарше будет. Они очень похожи - оба пошли в моего мужа. Ребятишки, с тех пор как на ноги встали, друг другу как братья, и даже ближе, чем братья, - и такие шустрые, точно лисята. Вот такие они сынок мой Эдвин и внучок Эдви. Ни тому ни другому еще и пятнадцати нет. Я умоляю тебя, Кадфаэль, помоги Эдвину. Клянусь тебе, он не делал этого, он не способен на такое злодейство, а сержант вбил себе в голову, что это он подмешал яду. Если бы ты знал его, Кадфаэль, если бы только ты его знал, ты бы сразу понял, что это немыслимо.
      Эти слова звучали убедительно в устах любящей матери, но ведь бывали случаи, когда сыновья и помоложе годами спроваживали на тот свет родных отцов, лишь бы расчистить себе дорожку. Бонел же Эдвину отчим, и особой любви между ними не было.
      - Расскажи-ка мне, как вы там сговорились с Бонелом, когда ты задумала во второй раз замуж выйти.
      - Ну, когда Эдвину было девять лет, умер Эвард, и его мастерская перешла к Мартину Белкоту. Все дела шли, как и раньше, - Мартин недаром учился у Эварда ремеслу. И жили мы по-прежнему одной семьей, а как-то раз в мастерскую заглянул Гервас. Хотел заказать какие-то филенки, а тут увидел меня, и сильно я ему приглянулась. А он был мужчина видный, крепкого здоровья, и такой обходительный... да еще заладил, что коли я за него пойду, то он объявит Эдвина наследником и оставит ему Малийли. А ты сам посуди: у Мартина с Сибил своих четыре рта - поди прокорми. Я должна была подумать о том, как Эдвина поставить на ноги.
      - А обернулось-то все худо, - понимающе кивнул Кадфаэль. - Дивиться тут нечему: с одной стороны, мужчина в годах, никогда детей не имевший, а с другой, мальчонка проказливый. Вот и нашла коса на камень.
      - Это точно, - со вздохом признала Ричильдис, - если один скажет "стрижено", то другой - "брито". Эдвин мальчик балованный, привык к вольной жизни и делал все по-своему. А водился все больше с Эдви, как и прежде. Ну а Гервас, тот стал мальчику выговаривать, что ему, наследнику манора, не пристало якшаться с ремесленниками и прочим простонародьем. Эдвина это злило, он ведь любит Эдви, да и родня же он ему. Хотя, по правде сказать, бывали у Эдвина дружки не из больно-то почтенных домов. Короче говоря, ссорились они каждый день. Когда Эдвину попадало от Герваса, он убегал к Мартину и прятался там целыми днями. Гервас и запирать его пробовал, да тот все равно ухитрялся вылезти, а если не сможет, то чем другим отчиму насолит. В конце концов Гервас заявил, что раз парень водит компанию со всеми голодранцами Шрусбери, то, стало быть, и сам тяготеет к низкому ремеслу, потому как яблоко от яблони недалеко падает. А коли так, не лучше ли ему и впрямь податься к кому-нибудь в подмастерья. Это он так, сгоряча сказал, а Эдвин, хоть и прекрасно его понял, сделал вид, что принял слова отчима за чистую монету, - да так и поступил. Когда Гервас о том прослышал, он еще пуще взбеленился. Вот тогда-то он и поклялся, что отдаст свой манор бенедиктинцам, а сам переберется в аббатство. "Земли, которые я собирался ему оставить, его вовсе не интересуют, - горячился Гервас, - так с чего я должен беречь их для неблагодарного мальчишки?" Вот так, в порыве гнева, муж велел составить этот договор и порешил перебраться сюда еще до Рождества.
      - Ну а паренек что на это сказал? Он-то, наверное, не думал, что дело так обернется?
      - Никак не думал! Он примчался со всех ног и даже каялся, правда, и возмущался тоже. Божился, что любит Малийли, что никогда не выказывал к нему пренебрежения, и заверял, что, достанься манор ему, он бы заботился о нем как следует. Мы все умоляли Герваса изменить решение, да все без толку. А Эдвину обидно было: ведь эта земля была ему обещана - а уговор дороже денег. Но разве Герваса переубедишь? Согласия Эдвина никто не спрашивал оно и по закону не требуется - а он-то, понятное дело, никогда бы его не дал. Мальчик, злой и расстроенный, снова убежал к Мартину и Сибил, и с тех пор я его не видела, до сегодняшнего дня. Господи, лучше бы он сегодня и близко к нам не подходил. Но он пришел, и теперь, видишь, люди шерифа охотятся за ним как за отъявленным злодеем, который убил мужа собственной матери. Да ему такое и в голову прийти не могло, клянусь тебе, Кадфаэль. А если они его схватят... Боже, мне и помыслить об этом страшно!
      - А с тех пор, как они ушли, ты не слышала никаких новостей? В здешних краях слухи разносятся быстро. Думаю, если бы они нашли его в доме Белкота, нам бы уже было о том известно.
      - Пока никаких вестей нет. Да только где ему еще быть? Не было у него никакой причины прятаться. У него все кипело от такого приема, вот он и убежал, а о том, что стряслось потом, и ведать не ведал.
      - Ну так, может, он не захотел являться домой в таком настроении. Мальцы - они что зверята - бывает, забьются в нору и отсиживаются, пока в себя не придут. Расскажи мне, как все было за этим обедом. Я так понял, что Меуриг был между вами вроде посредника, уговаривал паренька прийти помириться. И тот, как будто, уже приходил...
      - Не ко мне, - печально отозвалась Ричильдис. - Просто они вдвоем приносили аналой, что Мартин изготовил для часовни Пресвятой Девы, а потом навестили старика-монаха, с которым Меуриг в родстве. Меуриг и тогда просил Эдвина зайти ко мне, но тот ни в какую. Ну а сегодня все-таки согласился: Меуриг, славный малый, не отставал. Уговорил-таки, и видишь, что из этого вышло. Гервас все злорадствовал, потешался над моим мальчиком, да так язвительно и несправедливо. "Что, - говорит, - приполз как нищий, умолять, чтобы я снова сделал тебя наследником?" У Эдвина такого и в мыслях не было, он бы скорее умер! А Гервас не унимается: "Ну что, - заявляет, - присмирел наконец? Так вот, становись на колени и моли о прощении за все свои дерзости, и тогда, кто знает, может, я и смягчусь. Поползай как следует манор того стоит". Так это и продолжалось, пока Эдвин не выпалил, что никогда не смирится с таким гнусным старым извергом и злобным самодуром. Уверяю тебя, - безнадежно вздохнула Ричильдис, - на самом деле Гервас не был таким, просто он был раздражительным да упрямым. Но, скажу я тебе, Эдвин держался молодцом: как Гервас его ни поносил, он все терпел ради меня, однако в конце концов терпение его лопнуло и он сказал все, что думал, да во весь голос, а Гервас запустил в него тарелкой, а потом еще и кубком. Олдит, Эльфрик и Меуриг вбежали в комнату, чтобы помочь мне успокоить мужа, а Эдвин выбежал вон. Вот и все.
      Некоторое время Кадфаэль молчал, размышляя об остальных домочадцах. Сорванец - самолюбивый, горячий, оскорбленный, скорее ударил бы Бонела кулаком, может, даже кинжалом - но чтобы подмешать отравы - это едва ли. Правда, паренек дважды побывал в лазарете вместе с Меуригом, и, вероятно, заметил, где держат снадобья, - мотив у него был, да и возможность тоже. Только вот непохоже это на юношу, который рос честным и прямым, в согласии с собой. У отравителей другая натура: они все больше скрытные, коварные и действуют исподтишка. В конце концов, не один же он здесь был.
      - Эта девушка, Олдит, она давно у тебя?
      - Она моя дальняя родственница, - ответила Ричильдис, и лицо ее озарилось улыбкой. - Я ее с детства знаю, а пару лет назад девочка осиротела, вот я и взяла ее к себе. Она мне как дочка.
      Примерно такого ответа Кадфаэль и ожидал, он не забыл, как заботливо обнимала Олдит свою хозяйку.
      - А Меуриг? Я слышал, он вроде тоже когда-то жил в доме Бонела, до того как стал работать у твоего зятя.
      - Меуриг... понимаешь, с Меуригом дело обстоит так. Мать его была валлийкой, она прислуживала в Малийли и, как это часто бывает, родила хозяину внебрачного ребенка. Да, он родной сын Герваса. Первая жена Герваса, должно быть, была бесплодна, потому что Меуриг - единственный, кого муж признал своим ребенком, хотя, возможно, у него и другие были. К Ангарад Гервас всегда хорошо относился, пока она была жива. И о Меуриге он тоже всегда заботился. Он и работал в маноре своего отца. Когда мы с Гервасом поженились, мне даже неловко бывало. Такой славный, работящий, смышленый парень, и никто никогда не слышал от него жалоб или притязаний на отцовское наследство. Ну и я как-то спросила его, не хочет ли он выучиться ремеслу, чтобы завести свое дело. Он сказал, что это было бы здорово, вот я и убедила Герваса отдать его Мартину в обучение. И я... - голос Ричильдис дрогнул, - да, я просила его приглядеть за Эдвином, когда тот сбежал, ну и, конечно, попробовать уговорить мальчика поладить с Гервасом. Я вовсе не ждала, что мой сын пойдет на попятную, - он парнишка толковый, сам может выбиться в люди - я просто хотела, чтобы он вернулся домой. Было время, когда он укорял меня за то, что когда пришлось выбирать между мужем и сыном, я выбрала мужа. Но ведь я вышла снова замуж из-за Эдвина... - Она осеклась, ненадолго замолкла, а потом добавила: - Так что Меуриг был другом и мне, и Эдвину.
      - Ну а с твоим мужем он тоже ладил? Не было между ними размолвок?
      - О нет, ничего подобного! - Она даже удивилась этому вопросу. - Все было в порядке, и никогда никаких ссор. Гервас вообще-то не уделял ему особого внимания, но всегда был великодушен. Он ведь дает ему приличное содержание, вернее, давал... О Господи, как же теперь парень жить будет, если выплаты прекратятся? Мне придется посоветоваться - законы для меня темный лес...
      Похоже, подумал Кадфаэль, и здесь нет никакой зацепки, хотя Меуриг и знал, где можно раздобыть яд. Но об этом знал и Эльфрик - он как раз был в сарае, когда брат Эдмунд приходил за снадобьем. И кто бы ни выиграл от смерти Бонела, Меуриг, как видно, мог только проиграть. В каждом маноре бастардов полным-полно, и коли у хозяина только один незаконнорожденный ребенок, его и впрямь можно считать человеком скромным и воздержанным. Парень был устроен, учился ремеслу, получал содержание - для незаконного сына вполне достаточно. Жаловаться у него причин не было, скорее, были причины пожалеть о смерти родителя.
      - А Эльфрик?
      Сгустились сумерки, и оттого огонек светильника казался ярче - лицо Ричильдис, печальное и серьезное, казалось, светилось в его лучах.
      - Да, Эльфрик, - промолвила она, - тут не все просто. Ты не думай, мой муж был не хуже, чем другие владельцы маноров, и никогда не посягал на большее, чем положено по закону. Но закон-то, знаешь, что дышло. Отец Эльфрика был таким же свободным человеком, как ты или я, но он был младшим сыном, земли у их семьи и для одного-то было не слишком много. Вот он и решил не дробить надел, и, когда его отец умер, оставил все старшему брату, а сам подался в манор к Бонелу и принял от него вилланский надел. Он обрабатывал эту землю и нес все повинности, какие исполняют вилланы, но ни разу не усомнился в том, что сам остался свободным человеком. Он ведь по своей воле взял землю и выполнял все обязанности. Но мало того, Эльфрик, который тоже был младшим сыном, в свою очередь, вздумал порадеть старшему брату и, отказавшись от положенной ему доли земли, стал слугой Бонела. Ну а потом мой муж затеял уступить манор аббатству и перебраться сюда, а Эльфрика порешил взять с собой, потому как лучшего слуги нигде не сыщешь. Ну а тот - ни в какую - лучше, говорит, пойду куда глаза глядят, искать себе пропитание. И тогда Гервас затеял тяжбу, утверждая, что Эльфрик не свободный слуга, а его виллан, поскольку и отец его, и брат держали вилланский надел и исполняли все вилланские повинности. Суд признал, что так оно и есть, и в один миг Эльфрик из вольного человека превратился в крепостного, хотя он и сын свободнорожденного. Для него это было ударом, грустно признала Ричильдис, - он ведь до того работал за плату, и думать не думал, что может лишиться своей свободы. Чего греха таить, многие оказывались в таком же положении - не он первый, не он и последний.
      Кадфаэль молчал, и это ее задевало. Монах же размышлял о том, что этот человек испытывал горечь и злобу, знал, где можно достать яд и, несомненно, имел возможность отравить блюдо, однако Ричильдис истолковала его молчание по-своему. Она решила, что монах осуждает ее покойного мужа, но, щадя ее, не хочет говорить об этом, и бросилась защищать честь своего только что умершего супруга.
      - Ты только не подумай, что Гервас один во всем виноват. Он ведь считал, что поступает правильно, раз закон на его стороне. Я не припомню случая, чтобы он пожелал чужого, но уж что его - вынь да положь. Ну а Эльфрик, он тоже неправ. Гервас сроду к нему не цеплялся, не придирался, да и не с чего было - парень-то трудолюбивый. Но, став вилланом, Эльфрик начал всячески подчеркивать свое рабское положение, при каждом удобном случае... Вроде и ведет себя услужливо, а на самом деле это дерзость, точно он нарочно звенит цепями. Гервас это понимал, и, по правде говоря, мне кажется, они друг друга возненавидели. А тут еще Олдит... О, Эльфрик об этом ни разу и не заикнулся, но я-то знаю! Он смотрит ей вслед, будто у него сердце из груди рвется. Но что может виллан предложить свободной девушке? К тому же Олдит и Меуригу приглянулась, а он для нее куда более подходящая пара. Так что, видишь, у меня забот хватало, а теперь еще и это! Помоги мне! Кого мне еще просить, если не тебя? Помоги моему мальчику, я верю, что ты сумеешь!
      - Обещаю тебе, - сказал Кадфаэль, взвесив каждое слово, - я не остановлюсь ни перед чем, чтобы найти убийцу твоего мужа. Настоящего убийцу, кем бы он ни был. Согласна?