Глава девятая

Как-то само собой разумеющимся считалось, что Кадфаэль целиком и полностью находится на их стороне и является их соучастником. Да и как могло быть иначе? Налицо были доказательства непричастности Гиацинта к убийству Дрого Босье, которые можно было смело предъявить Хью Берингару, полагаясь на его справедливость. Однако сделать это было невозможно, не подвергая юношу опасности, от которой он один раз спасся, но едва ли убережется вторично. Хью Берингар, как и всякий другой человек, отвечал перед законом, и если Босье-сын пронюхает о том, где прячется Гиацинт и у кого, то юношу едва ли спасет обыкновение шерифа смотреть на некоторые вещи сквозь пальцы.

— Честно говоря, мы могли бы незаметно вывезти тебя из графства, скажем, в Уэльс, — вымолвил Кадфаэль с некоторым сомнением.

— Нет! — твердо отказался Гиацинт. — Не желаю я больше бегать. Я буду скрываться здесь столько, сколько потребуется. Сперва я тоже подумывал бежать в Уэльс, но потом переменил решение.

— Почему? — спросил Кадфаэль.

— Тому есть две веские причины. Во-первых, потому что пропал Ричард, а именно он спас мне жизнь, предупредив меня, и я у него в долгу до тех пор, пока не буду знать, что с ним все в порядке и что находится он там, где должен находиться. А во-вторых, потому что я хочу быть свободным здесь, в Англии, а именно — в Шрусбери. Я намерен, когда смогу, работать в городе, зарабатывать себе на жизнь, жениться, наконец. — Он с вызовом поднял свои светло-карие очи на Эйлмунда и улыбнулся. — Если Аннет, конечно, пойдет за меня!

— Сперва тебе не худо бы спросить у меня, — строго заметил Эйлмунд, однако всем было ясно, что мысль о замужестве дочери была для него не в новинку и не вызывала особых возражений.

— Так я и поступлю, когда придет время. Но пока я ничего не могу вам предложить. Поэтому давайте подождем и будем держать это в уме, — сказал юноша, просияв. — А кроме того, я должен найти Ричарда. И я его найду! Этим я займусь в первую очередь!

— А что ты можешь сделать? — спросил Эйлмунд. — Что такого, чего не сделал Хью Берингар со своими людьми? Ведь тебя самого ищут и того гляди схватят! Сиди-ка ты, парень, тихо и носа не высовывай, покуда Босье-младший не решит, что охота на тебя обходится ему слишком дорого. А в конце концов так оно и будет. Теперь он стал хозяином манора, и дома у него забот полон рот.

Похоже, темперамент Гиацинта и впрямь был необыкновенно подвижен. Теперь юноша вновь застыл и сидел в своей напряженной манере, в любое мгновение готовый к действию. Отблески пламени из очага пылали на его челе и щеках, из-за чего те из бронзовых стали золотыми. Да и Аннет, сидевшая у стены на лавке, была, похоже, из того же теста. Лицо ее было неподвижно, однако глаза сияли, словно яркие сапфиры. Девушка слушала, как говорили мужчины, и не вымолвила ни слова, разве что иногда касалась рукой плеча Гиацинта для большей уверенности. Однако если кто и сомневался насчет своего будущего, то отнюдь не Аннет.

— Ричард повернул домой сразу, как предупредил тебя? — спросил Гиацинта Кадфаэль.

— Да, — ответила вместо него Аннет. — Гиацинт хотел проводить его до опушки леса, но тот отказался. Он вообще не хотел уезжать, покуда Гиацинт не скроется. Пришлось пообещать ему. Ричард поехал обратно по тропе, а мы, как отец уже сказал, пришли к нему в сторожку и ничего по дороге не заметили. Наверняка с Ричардом случилось что-нибудь подле Итона и виной тому его драгоценная бабушка. Но к ночи Ричард собирался поспеть в аббатство.

— Так считают все, даже Хью Берингар, — заметил Кадфаэль. — С утра он был в Итоне и перевернул там все вверх дном, однако Ричарда там не оказалось. Думаю, что Джон Лонгвуд, да и кое-кто из челяди не промолчали бы, кабы видели Ричарда. Леди Дионисия дама, конечно, грозная, но Ричард — лорд Итона, и именно он их будущий хозяин, а не она. Если даже они не осмеливались сказать открыто, в присутствии старой леди, то наверняка сказали бы у нее за спиной. Нет, Ричарда там не было.

Время вечерни давным-давно миновало. Даже если бы Кадфаэль выехал немедленно, все равно к повечерию он уже не успевал, но он все еще медлил, обдумывая сложившуюся ситуацию, в которой Гиацинту, похоже, не оставалось ничего лучшего, как ждать, продолжая скрываться от людей шерифа. Спасибо и на том, что Гиацинт оказался непричастен к убийству. Однако следовало позаботиться о том, чтобы юноша не попал в лапы Босье.

— Ради бога, скажи мне, парень, чем ты насолил своему лорду в Нортгемптоншире, что он так взъелся на тебя? — спросил Кадфаэль Гиацинта. — Ты что, и впрямь избил управляющего?

— Да, — с готовностью признался юноша, при этом в его глазах сверкнули красные искорки. — Это случилось после жатвы. Одна девушка подбирала колоски на убранном хозяйском поле. А от этого управляющего девушкам спасу не было, если застанет какую-нибудь в одиночку. Я оказался рядом случайно. У него была палка, и он бросил ее мне в голову, когда я пошел на него. Он меня сильно ушиб, но я разложил его на камнях и так отделал, что мало не показалось. Тут уж мне не оставалось ничего другого, как податься в бега. Терять мне было нечего. Землю моего отца Дрого забрал себе в счет уплаты долга. Это случилось два года назад, когда отец был уже при смерти. Я работал и на нашей земле, и на хозяйской, а долги все росли. Дрого давно взъелся на нас из-за того, что я, дескать, возмущаю против него его вилланов… Но все, что я делал, было лишь в защиту их законных прав. Даже вилланам закон гарантирует жизнь и личную неприкосновенность, но для Босье закон не писан. Да Дрого бы шкуру с меня спустил за своего управляющего. И повесил бы, если бы не видел выгоды в том, чтобы сохранить мне жизнь. Он давно ждал такого случая.

— А чем таким ты был ему выгоден? — спросил Кадфаэль.

— Я мастер по коже. Ремни всякие, упряжь, кошельки и тому подобное. Когда Дрого отобрал у меня землю, он предложил мне оставить дом взамен на то, чтобы всю свою работу я отдавал ему. Я отказался и с тех пор стал его вилланом. Но тогда я занимался тиснением с позолотой по коже. Однажды Босье захотел войти в расположение к графу и заставил меня сделать переплет для книги, предложенной тому в подарок. А потом августинский каноник из Хангтингтона увидал мой переплет и сделал заказ на переплет своих старинных рукописей, а потом субприор из Нортгемптона тоже пожелал переплести заново свой любимый служебник. И пошло-поехало. Платили они хорошо, однако я не получал вообще ничего. Дрого просто наживался на мне. Поэтому-то он и не желал убивать меня. Да и сыну его, Эймеру, я нужен по той же причине.

— Если все твое ремесло у тебя в руках, — одобрительно заметил Эйлмунд, — то ты можешь зарабатывать где угодно, лишь бы подальше от этих Босье. Наш аббат мог бы сделать тебе большой заказ, да и многие городские купцы не отказались бы от твоих услуг.

— Ну а где и как ты встретился с Кутредом? — спросил Кадфаэль с любопытством.

— Это было в монастыре, в Нортгемптоне. Я заночевал там, но побоялся заходить в сам монастырь — кое-кто знал меня в лицо. Сидя вместе с нищими у ворот, я просил подаяния. А когда еще до рассвета я собрался уходить, как раз уезжал и Кутред, ночевавший в странноприимном доме. — При этих словах мрачная усмешка тронула губы Гиацинта, он опустил свои смуглые веки. — он предложил мне странствовать вместе. Из милосердия, наверное. А быть может, чтобы я не стал воровать, добывая себе пропитание, и не пал бы еще ниже, чем прежде. — Столь же внезапно юноша открыл глаза и посмотрел прямо в лицо Эйлмунду. Усмешки его как не бывало.

— А теперь вам пора узнать обо мне самое плохое, — продолжил Гиацинт. — Я не хочу ничего скрывать от вас. Я пришел в этот мир нищим, готовым на все, я мог бы стать и бродягой, и разбойником, я воровал, добывая себе пропитание. И перед тем как вы приютите меня вновь, вы должны узнать все и хорошо подумать. Аннет уже все знает. — Голос юноши при этих словах стал мягче. — И у вас есть право знать тоже. Я все рассказал ей в ту самую ночь, когда брат Кадфаэль приехал сюда в первый раз.

Кадфаэль припомнил его неподвижную фигуру, когда тот, сидя на земле, терпеливо ждал, а потом скороговоркой шепнул девушке: «Я должен поговорить с тобой!», и как Аннет вышла из дома и затворила за собой дверь.

— Дело в том, что именно я, — Гиацинт говорил, тщательно обдумывая слова, — именно я запрудил канаву кустами, так что вода затопила твои посадки, Эйлмунд. Именно я подкопал берег канавы и завалил ее землей, так что олени смогли пройти на делянку. Именно я повредил Итонскую изгородь, так что овцы пробрались на ясеневую плантацию. Я действовал по приказу леди Дионисии, она хотела, чтобы я стал занозой в теле монастыря, покуда аббат не согласится отдать ее внука. Именно поэтому она приютила у себя Кутреда и меня как его слугу. Тогда я еще никого из вас не знал и ни о чем не задумывался, просто я не хотел перечить леди, которая кормила и поила меня и предоставила надежное убежище. Я сожалею, что все эти мои дурные поступки привели к несчастью. В конечном итоге это я виноват, что старая ива упала на тебя, Эйлмунд, и ты сломал ногу, хотя я эту иву не подпиливал, она сама рухнула. Теперь, Эйлмунд, ты знаешь все, — закончил Гиацинт. — И если ты намерен спустить с меня шкуру, я не стану мешать тебе. А если прогонишь, уйду. — Тут Гиацинт протянул руку к Аннет и тихо добавил: — Но недалеко!

Наступило тягостное молчание. Не говоря ни слова, двое мужчин глядели на Гиацинта. Аннет с тревогой смотрела на них, ожидая приговора. Однако никто не возмущался, никто не прерывал признания юноши. Его правдивые слова оказались подобными кинжалу, его смирение граничило с заносчивостью. Если Гиацинту и было стыдно, то по его виду сказать этого было нельзя. Однако было ясно, что ему трудно говорить перед отцом и дочерью, которые оказались так добры к нему. Если бы он не признался сам, Аннет наверняка бы промолчала. Но он не просил снисхождения и не искал себе оправданий. Он был готов принять любой приговор. И можно было не сомневаться, что этот гордый юноша жестоко раскаивается в содеянном.

Эйлмунд заворочался, поудобнее приваливаясь спиной к стене, и глубоко вздохнул.

— Ну ладно, — вымолвил он. — Даже если ты свалил на меня дерево, ты же меня и вытащил из-под него. Но если ты считаешь, что из-за нескольких глупых выходок я выдам беглого виллана, ты меня плохо знаешь. Я надеюсь, что нынешних угрызений совести тебе хватит на всю оставшуюся жизнь. А кроме того, ты ведь мне больше не пакостил, поскольку, как я слыхал, с тех пор в лесу не было никаких происшествий. Сомневаюсь, что в итоге леди осталась довольной. Успокойся и оставайся там, где ты есть.

— Говорила же я, — радостно сказала Аннет, — что ты не станешь требовать око за око. Я молчала, поскольку верила, что он сам во всем признается. А брат Кадфаэль знает теперь, что Гиацинт не убийца и признался во всех своих проступках. И никто из нас теперь не предаст его.

Никто! Однако Кадфаэлю стоило серьезно подумать, как быть дальше. Разумеется, предавать Гиацинта никто не собирается, но его поиски продолжаются и эти леса могут вновь прочесать. А кроме того, Хью, продолжая поиски Гиацинта, потеряет время и не сможет найти настоящего убийцу. И как бы Дрого Босье ни попирал права других, он имеет право на защиту своих прав со стороны закона. Покуда же Хью гоняется за мнимым убийцей, он не делает никаких шагов к поиску настоящего.

— Доверьтесь мне и позвольте рассказать все Хью Берингару, — попросил Кадфаэль, глядя на потухшие лица своих собеседников. — Я поговорю с ним с глазу на глаз…

— Нет! — громко воскликнула Аннет, властно положив руку на плечо Гиацинта. — Ни за что! Мы же доверились тебе! Ты не должен предавать нас!

— Ну что ты? Какое тут предательство? Я давно знаю Хью, он не станет просто так за здорово живешь выдавать хозяевам беглого виллана. Для него справедливость выше закона. Позвольте мне сказать ему, что Гиацинт невиновен и предоставить ему доказательства. Нет нужды говорить ему, откуда я все это знаю и где находится Гиацинт. Хью поверит мне на слово. Тогда он прекратит свои поиски и оставит нас в покое, покуда Гиацинт не сможет сам открыто рассказать обо всем.

— Нет! — воскликнул Гиацинт и одним движением вскочил на ноги, глаза его пылали желтым огнем страха и протеста. — Ни слова шерифу! Знай мы, что ты сразу побежишь к нему, мы бы тебе ни слова не сказали. Хью Берингар шериф, и он обязан стоять на стороне Босье. Ведь и у него есть свой манор и свои вилланы. Неужели ты веришь, что шериф станет на сторону виллана и пойдет против моего законного хозяина? Да меня тут же бросят к ногам Эймера и похоронят заживо в его темнице.

— Клянусь тебе! — Кадфаэль обратился за помощью к Эйлмунду. — Поговорив с Хью, я сниму с этого парня все обвинения. Хью поверит мне на слово и прекратит гоняться за Гиацинтом, а его люди займутся чем-нибудь другим. Ему же и Ричарда еще надо искать! Эйлмунд, ты же отлично знаешь Хью Берингара и едва ли сомневаешься в его честности.

Все было напрасно. Эйлмунд знал шерифа далеко не так хорошо, как Кадфаэль. Лесничий отрицательно покачал головой. Шериф он и есть шериф, слуга закона, а длань закона тяжела, особенно для бедного безземельного крестьянина.

— Я знаю, Хью человек здравомыслящий и честный, — согласился Эйлмунд. — Но я не доверю жизнь этого парня ни одному из слуг короля. Нет, Кадфаэль! Оставь все как есть, никому ничего не рассказывай, покуда Босье-сын не уберется восвояси.

Короче говоря, все трое были против. Кадфаэль сделал все возможное, пытаясь растолковать, что им самим будет спокойнее знать, что Гиацинта больше не ищут, что все обвинения с него сняты, что у шерифа освободились люди и он может направить их на поиски настоящего убийцы Дрого Босье, а также на поиски пропавшего Ричарда и еще разок прочесать лес, где пропал мальчик. Но эти трое предъявили Кадфаэлю свои доводы и твердо стояли на своем.

— Если ты все расскажешь шерифу и если даже он поверит тебе, то Босье-то все равно остается, — настаивал Эйлмунд. — Старый грум доложит Эймеру о том, что их беглый виллан прячется где-то в этих лесах. И убийца Гиацинт или нет, даст Эймеру шериф своих людей или нет, Эймер продолжит поиски, да еще и с собаками. Нет уж, никому ничего не говори. Подожди, пока Босье уедет. А там уж мы и сами разберемся. Обещай, что так и сделаешь! Обещай молчать!

Что тут было делать? Кадфаэль сдался. Люди доверились ему, и он никак не мог обмануть их доверие. Кадфаэль глубоко вздохнул и пообещал молчать.

Было уже совсем поздно, когда он наконец встал и отправился обратно в обитель по ночной дороге. А ведь он давал обещание и Хью Берингару, тогда не представляя еще себе, как трудно будет выполнить его. Кадфаэль обещал шерифу, мол, если что-нибудь узнает, то Хью услышит это раньше кого-либо другого. В такой формулировке изощренный ум нашел бы для себя лазейку, однако смысл слов, сказанных тогда монахом, едва ли допускал какую-либо двусмысленность. И теперь Кадфаэлю приходилось нарушать свое слово. Во всяком случае до тех пор, покуда Эймер Босье не сдастся и, подсчитав свои расходы на поиски беглого виллана, не сочтет их чрезмерными, покуда не примет решение вернуться домой и окунуться в радостные заботы, связанные со свалившимся на голову наследством.

Кадфаэль уже покидал дом лесничего, когда у него мелькнула одна мысль, и он обернулся, дабы задать Гиацинту последний вопрос.

— А как же Кутред? — спросил он. — Ведь вы жили вместе. Принимал ли он участие во всех безобразиях, учиненных в Эйтонском лесу?

Гиацинт угрюмо посмотрел на монаха, его желтоватые глаза были широко раскрыты от удивления.

— Да как он мог? Он ведь из скита никуда не уходит.

На следующий день около полудня на большой монастырский двор въехал Эймер Босье вместе со своим молодым грумом. Брат Дэнис, попечитель странноприимного дома, немедленно распорядился отвести Эймера к аббату Радульфусу, ибо тот никому не хотел перепоручать печальной обязанности сообщить сыну о смерти отца. Аббат справился с этой обязанностью весьма деликатно, чего впрочем, похоже, вовсе не требовалось. Лишившийся отца сын сидел молча, осмысливая случившееся и вытекающие из этого следствия. Прикинув в уме что и как, Эймер наконец вполне приличным образом выразил свое горе, однако было совершенно ясно, — голова его целиком занята мыслями о грядущих переменах в его жизни, чего трудно было не прочесть и на его крупном, но не таком грубом, как у отца, лице, на котором почти не было заметно следов горя. Тем не менее чело Эймера было хмурым, ибо смерть отца принесла ему многочисленные хлопоты, — нужно было сопровождать в Босье гроб с покойником, а кроме того, наилучшим образом использовать время, которое он еще может оставаться в Шрусбери. Аббат Радульфус уже заказал Мартину Белкоту, городскому плотнику, деревянный гроб для Дрого Босье. Однако гроб пока не заколачивали, поскольку Эймер Босье наверняка захочет в последний раз взглянуть на отца и попрощаться с покойником.

Выйдя, наконец, из раздумья, Эймер глухим голосом, однако с заметным интересом спросил:

— Не поймал ли отец нашего беглого виллана?

— Нет, — ответил аббат, и если даже не одобрил подобного вопроса в такую минуту, то не показал вида. — ходили слухи, что некий юноша обретался где-то поблизости, но нет никакой уверенности, что он именно тот, кого вы ищете. Никто не знает, куда он теперь подевался.

— Ищут ли убийцу моего отца?

— Еще как ищут. Шериф поднял на ноги всех своих людей.

— Надеюсь, заодно ищут и моего виллана. Закон обязывает вернуть мне мою собственность. Конечно, беглый виллан это мелочь, но мелочь для меня весьма ценная. Я бы дорого заплатил, чтобы не дать ему уйти от погони.

Эймер цедил слова сквозь зубы. он был высок и плечист, так же как и его отец, однако не был еще таким плотным и грузным, да и черты лица его были не такими крупными. Но его глубоко посаженные глаза были того же неопределенного цвета и казались совершенно пустыми. Ему было лет тридцать, и теперь, похоже, он с удовольствием примеривался к своему новому положению. В его голосе явственно стали проступать властные нотки. Он уже говорил о «своей собственности». Несомненно, то обстоятельство, что со смертью отца он стал собственником, никак не прошло мимо его внимания.

— Я хотел бы поговорить с шерифом насчет того парня, что называет себя Гиацинтом. Не доказывает ли факт его бегства, что он и есть разыскиваемый Бранд? И не он ли убил моего отца? На нем и без того немало преступлений, и я не намерен оставлять их безнаказанными.

— Это дело светских властей. Меня это не касается, — с холодной вежливостью ответил аббат Радульфус. — Улик против Гиацинта нет, так что вопрос об убийце остается пока открытым. Однако его ищут. Если вы соизволите пройти со мной, я провожу вас в часовню, где лежит тело вашего отца.

Эймер застыл над открытым гробом, стоявшим на задрапированном одре, однако даже в свете высоких свечей, помещенных в ногах покойного и в голове, лицо Босье-сына не претерпело каких-либо существенных изменений. Склонив голову, он взирал на мертвого отца и хмурился: скорее поглощенный мыслями о предстоящих хлопотах лорд, нежели убитый горем и горящий жаждой мщения за подлое убийство сын.

— Я весьма сожалею, что одного из наших гостей постигла столь печальная участь, — вымолвил аббат. — Мы помолимся за упокой его души, но это все, что мы можем сделать. Остается надеяться, что справедливость в конце концов восторжествует.

— Вот именно! — согласился Эймер, но с таким видом, словно его мысли были направлены совсем в другую сторону. — Делать нечего, мне придется возвращаться домой, чтобы похоронить отца. Но я не могу уехать прямо сейчас. Нельзя так сразу прекращать поиски. Кроме того, мне нужно съездить в город и заказать вашему плотнику внешний гроб, обитый свинцом, чтобы его можно было запечатать. Конечно, отца можно было бы похоронить и здесь, но всех мужчин в нашем роду по традиции хоронят в Босье. Моя мать все равно будет настаивать на этом.