Глава 11

Никак не предполагала, что стану беспокоиться о Лукасе, однако, когда по прошествии нескольких часов он не вернулся, начала волноваться.

Мы съели самый омерзительный ужин, какой только можно себе представить. Его приготовил Абдулла. Он объяснил, что лакей и повар Лукаса, которые сегодня утром сопровождали нас в лагерь, куда-то пропали. Я сочла этот факт тревожным, но Эмерсон, пребывавший в приподнятом настроении, лишь легкомысленно пожал плечами.

Мы вчетвером сидели на нашем балкончике-уступе, мирно наблюдая за восходом луны. С тем же успехом мы с Эмерсоном могли бы довольствоваться обществом друг друга, поскольку Эвелина с Уолтером находились в блаженном ступоре, не слыша и не видя никого и ничего, кроме друг друга.

Я сообщила Эмерсону о своей тревоге по поводу Лукаса, хотя и не ждала понимания. И разумеется, не ошиблась – Эмерсон проявил полное бездушие.

– Наверное, он ушел со своими людьми, – спокойно сказал он. – Полагаю, Пибоди, мы больше не увидим Его Безмозглость.

– Вы хотите сказать, что Его Безм... тьфу ты! Думаете, Лукас нас покинул? Не верю, что он такой трус.

– А я вполне верю, но готов воздать ему должное – Лукас покинул нас, когда эта неприятная история осталась позади. Мне кажется, что и мумию мы больше не увидим.

– Чушь! – фыркнула я. – Вы что же, думаете, будто мумия – это Лукас?! Это исключено! Мы неоднократно видели их одновременно.

– Предположим, я ошибаюсь, – тон Эмерсона начисто отвергал хотя бы малейшую возможность ошибки, – предположим, верна именно версия Лукаса о какой-то особо интересной находке. Но в любом случае даже вам, Пибоди, должно быть ясно, что автор спектакля не египтянин. Уж слишком вычурный замысел, до такого мог додуматься лишь образованный европеец. Или американец, среди них тоже встречаются сумасшедшие коллекционеры...

– О чем это вы говорите?

– О профессиональной ревности, Пибоди, Вам, конечно же, кажется невероятным, чтобы разумный человек мог так поступить, но уверяю – немало археологов готовы на все ради сенсационного открытия. Разрешение на раскопки в Амарне предоставлено мне, я потратил бездну времени, чтобы вырвать бесценную бумажку у Масперо, и теперь даже этот бестолковый француз не посмеет отобрать ее. Но он вполне способен придумать изощренный план, дабы вытурить нас отсюда. И тогда вся слава достанется ему! Хотя Масперо не единственный...

Я искренне расхохоталась:

– Не говорите глупостей!

– У вас есть иное объяснение, дражайшая Пибоди? Но если цель мумии – не наши раскопки, то остается одно: она охотилась за каким-то человеком. У меня врагов нет...

Этот человек решил меня уморить!

– Возможно, некоторым не нравятся мои критические замечания, – задумчиво продолжал Эмерсон, не обратив ни малейшего внимания на мой глумливый смех. – Да, пожалуй, есть несколько личностей, которые пали настолько низко, что могут ответить на мои доброжелательные суждения со злобой.

– Если вас кто-нибудь убьет, – перебила я, – что представляется весьма вероятным, то в приступе ярости. Дубинкой, кочергой или каким-нибудь другим столь же пошлым орудием. Странно, что этого еще не произошло.

– У меня профессиональные враги, а не личные, – стоял на своем Эмерсон. – А Уолтер не имеет ни тех, ни других. Мой брат обладает прискорбно мягким характером. Может, мумия охотится за вами? Вы уверены, что вас не преследуют отвергнутые возлюбленные?

Столь глупый вопрос не заслуживал ответа. Эмерсон помолчал, потом продолжил:

– Тогда, должно быть, это Эвелина вдохновила нашего неведомого врага на столь лихорадочную деятельность. Если так, то события сегодняшнего вечера должны были уладить дело. Лукас, получив от ворот поворот, удалился...

Шорох осыпающихся камней, донесшийся со стороны тропинки, опроверг слова Эмерсона. Я узнала шаги.

Полная луна заливала серебристым сиянием безмолвную пустыню и скалы, но ее света было все же недостаточно, чтобы различить выражение лица Лукаса. И я очень пожалела об этом в дальнейшем.

– Лукас! – воскликнула я с сердечностью, которой доселе не проявляла к кузену Эвелины. – Рада, что вы вернулись! Я тревожилась за вас.

– Очень любезно с вашей стороны. – Лукас украдкой посмотрел в густую тень, где сидели Эвелина с Уолтером. Не получив отклика с той стороны, он вновь перевел взгляд на меня. – Мне нужно было пройтись, привести мысли в порядок. Надеюсь, вы не подумали, будто я вас бросил?

– Я была уверена, что вы так не поступите!

Посрамленный Эмерсон благоразумно хранил молчание.

– Конечно, нет. Завтра я попытаюсь забыть в тяжких трудах некоторые... личные неприятности и с удовольствием примусь исследовать скалы в поисках спрятанных сокровищ. Кстати, я вспомнил о предложении мистера Эмерсона и принес бутылку вина, чтобы выпить за свою кузину.

Я бросила на Эмерсона торжествующий взгляд. Он продолжал угрюмо молчать. Лицо его находилось в тени, и лишь рука, вцепившаяся в подлокотник, белела во тьме. Не знаю почему, но мне было приятно, что Лукас на этот раз ведет себя как джентльмен. В сущности, ведь кузен Эвелины мне никогда не нравился. Впрочем, причина нынешней симпатии лежала на поверхности: я бросилась бы на защиту самого сатаны, не угоди он вдруг Эмерсону.

Казалось, Лукас всерьез решил смириться с судьбой. Он самолично принес поднос с бокалами и бутылкой, широким жестом, который показался мне чрезвычайно трогательным, водрузил его на стол и принялся вытаскивать пробку.

– Вы не уговорите Эвелину присоединиться к нам? – тихо спросил он. – Сам я, откровенно говоря, не осмеливаюсь. Мне стыдно за сегодняшнее поведение. Я человек темпераментный; полагаю, наш покойный дед сказал бы, что все дело в моей итальянской крови.

Я кивнула и громко позвала Эвелину. Она вышла из тени, держа за руку Уолтера, и застенчиво улыбнулась кузену. На мой взгляд, извинения Лукаса были недостаточными. Ничто не могло оправдать его неумения хранить чужие секреты, он не имел никакого права разглашать ту глупую историю с участием Эвелины, да еще в присутствии Уолтера... Хотя, с другой стороны, именно болтливость Лукаса и привела к счастливой развязке.

Словно подслушав мои мысли, Лукас шагнул к Уолтеру и с достоинством, подобающим британцу, принес свои извинения. Уолтер с не меньшим достоинством принял их. Пока молодые люди пожимали друг другу руки, я любовалась Эвелиной: счастье сделало ее еще прекраснее.

Лукас передал каждому из нас по бокалу и поднял свой.

– За будущее Эвелины! – воскликнул он. – Пусть грядущее принесет моей кузине все, что только может пожелать ей ближайший родственник!

Мы выпили. Даже Эмерсон сделал глоток. Правда, лицо его при этом скривилось так, словно в бокале было не доброе вино, а уксус, приправленный хинином. Он придвинулся ближе к столу, и я наконец смогла разглядеть его лицо. Видя, что никто не собирается ответить вежливостью на вежливость, я предложила следующий тост:

– За Уолтера! Пусть он сделает Эвелину счастливой, как она того заслуживает... или ему придется иметь дело со мной!

– Редкая деликатность, Пибоди! – пробормотал Эмерсон себе под нос.

Уолтер наклонился вперед и коснулся моей руки.

– От вас я стерплю все, милая мисс Амелия, – тепло сказал он. – Никогда не забуду, что именно вам я обязан своим счастьем. Надеюсь, вы будете часто бывать у нас. Можете присматривать за мной, чтобы убедиться, что я оправдываю ваши ожидания.

Эмерсон закатил глаза.

– Непременно воспользуюсь вашим приглашением! – весело воскликнула я. – У меня развился вкус к археологии.

Полагаю, это от вина у меня закружилась голова. Под его благотворным влиянием мы все развеселились. Все, за исключением Эмерсона, который сидел словно каменная и на редкость мрачная статуя. Когда бутылка опустела, Лукас завершил наше празднество:

– Думаю, завтра будет напряженный день. Нам всем нужно хорошо отдохнуть. Предлагаю мужчинам ночью посменно дежурить. Возможно, завтрашний день положит конец всем тайнам. Давайте позаботимся о том, чтобы нынче ночью не случилось никаких неприятностей.

– Именно это я собирался предложить, – пробормотал Эмерсон, наградив Лукаса сумрачным взглядом. – Какую смену вы предпочитаете, милорд?

Лукас пожал плечами. Договорились, что он подежурит три первых ночных часа, Эмерсон займет пост во вторую смену, а Уолтер – под утро.

Подхватив Эвелину под локоть, я увела ее в гробницу и уложила в постель. Моя подруга пребывала словно в лихорадке, то и дело выкрикивая что-то невнятное, но крайне восторженное. Заснула Эвелина мгновенно.

Я и сама испытывала сонливость, что было весьма необычно для столь раннего часа, и все же мои отяжелевшие веки упрямо отказывались опускаться. Будто какой-то неприятный зуд заставлял их открываться вновь и вновь. Этот зуд находился исключительно у меня в голове, поскольку к тому времени я успела привыкнуть к жесткому матрасу и прочим неудобствам походной жизни. Нет ничего более отвратительного, чем бессонница, помноженная на физическое утомление. Я чувствовала себя слишком сонной, чтобы встать и попробовать чем-то заняться, и при этом испытывала слишком сильное беспокойство, чтобы заснуть. Но, сколько ни размышляла, установить причину тревоги не удавалось.

Разумеется, ночью нас опять могло посетить исключительно неприятное и назойливое создание, однако меня тревожил вовсе не визит мумии. Я уже начала привыкать к ночным приключениям, как привыкают к зубной боли. Нет, меня мучило что-то другое, и я никак не могла определить, что именно. Казалось бы, я должна была пребывать в состоянии умиротворенного торжества, поскольку, во-первых, одержала верх над Эмерсоном, а во-вторых, добилась почти невозможного – Эвелина и Уолтер будут вместе...

Вот только... действительно ли я одержала верх над Эмерсоном?

Чем больше я вспоминала его сегодняшние поведение и слова, тем сильнее в этом сомневалась. Создавалось впечатление, что этот невозможный человек стремился к той же цели, что и я. Все, что он говорил, подстрекало, провоцировало, побуждало Уолтера открыто заявить о своих чувствах.

Я стиснула зубы. Если Эмерсон хотел, чтобы Эвелина вышла замуж за его брата, значит, у него имелся какой-то высший мотив, который ускользнул от меня.

И тут у входа в гробницу раздался шорох. Полог приподнялся.

Я быстро перевернулась на кровати. Жесткое лежбище издало протяжный скрип.

– Кто это? – выдохнула я. – Лукас, это вы?

– Да. Что случилось, Амелия? Вы не можете заснуть?

Титаническим усилием я приподняла себя с кровати и влезла в халат. Эвелина по-прежнему сладко спала. Я на цыпочках прошла к выходу.

– Почему-то не спится, – шепотом призналась я. – Наверное, переутомилась. А вы, Лукас? Что-нибудь случилось?

– Не знаю... Я испытываю странную тревогу. Услышал, как вы ворочаетесь, и испугался...

– Мне тоже неспокойно.

Я устроилась рядом с ним на уступе. Пустыня, скалы мирно спали под сиянием полной луны. Воздух был прохладен, я поежилась и поплотнее закуталась в халат.

– Вам следует отдохнуть, – сказал Лукас. – Может, стоит выпить еще стаканчик вина? Давайте, Амелия!

– Лукас, не слишком ли много вы пьете? Это неразумно.

– Я же не железный, – внезапно прохрипел Лукас. От его дикого голоса я вздрогнула. – Я сделаю то, что должен сделать, но позвольте мне чем-то подкреплять свои силы. Прошу, составьте мне компанию.

Какая же я дура! Меня захлестнула жалость.

Неподдельное страдание Лукаса выглядело куда трогательнее, чем разыгранное днем театральное представление.

Он наливал вино, когда из своей гробницы выбрался Эмерсон.

– Веселитесь, а меня не приглашаете? – насмешливо спросил он. – Или я помешал свиданию?

– Не старайтесь, все равно не сможете выглядеть глупее, чем вы есть! – Последние мои слова заглушил зевок. – Боже, как я устала! Не знаю, почему не могу заснуть.

– Похоже, совесть чиста только у Эвелины. – Лукас клацнул зубами. – Или счастливчик Уолтер тоже спит?

– Да, – ответил Эмерсон. – Уолтер спит.

– А вам почему не спится? Мое дежурство еще не закончилось.

– Тем не менее, раз я здесь, вы можете идти. Всем бодрствовать нет смысла. Я иногда вообще не ложусь. Сегодня, похоже, одна из таких ночей. И отчего так случается? – задумчиво сказал Эмерсон. – Бессонница – вещь непостижимая. Сейчас мне кажется, что я больше никогда не засну.

Вот тут-то я и поняла: здесь что-то не так. И Эмерсон знает куда больше, чем хочет показать. Его идиотское заявление про бессонницу было беспардонной ложью – он с трудом стоял на ногах, а глаза так и слипались. Приглядевшись повнимательнее, я обнаружила, что густые черные волосы Эмерсона мокры, словно он только что сунул голову в ведро с водой... чтобы... не заснуть?! В предыдущую ночь я и сама опробовала этот способ. Все мои органы чувств тотчас насторожились.

– Хорошо, – уныло пробормотал Лукас. – Раз я никому не нужен, пойду прикончу бутылку в одиночку, если только вы не согласитесь составить мне компанию. Нет? Тогда спокойной ночи. У меня нет никакого желания лезть в эту крысиную нору, которую лишь по недоразумению называют гробницей. Лягу в палатке внизу, а вы, мой доблестный Эмерсон, кричите погромче, если появятся незваные гости.

Прижав бутылку к груди, Лукас, шатаясь, побрел по тропинке вниз. Я и не предполагала, что он так напился. Может, именно этого боялся Эмерсон – что Лукас напьется и не сможет нести вахту?

Как только Лукас скрылся из виду, Эмерсон без лишних церемоний выдернул меня из шезлонга, в котором я развалилась, не ожидая ничего худого. Он тряс меня до тех пор, пока мне не показалось, что голова вот-вот оторвется напрочь.

– Очнитесь, Пибоди! Если заснете, я буду хлестать вас по щекам, пока вы не придете в себя: Неужели вы не понимаете, что нам что-то подмешали в вино?

– Подмешали? – тупо переспросила я.

– Я битый час боролся со сном и едва не потерпел неудачу. В вашей аптечке найдется какое-нибудь средство, чтобы нейтрализовать действие снотворного?

В голове моей царила звенящая пустота. Должно быть, в вино и в самом деле что-то подсыпали, раз я настолько отупела.

– Нюхательная соль, – наконец вспомнила я. – Сильное и...

– Черт! – простонал Эмерсон. –Хорошенькая будет картина! Здоровенный детина нюхает соль под луной. Ну да ладно, все лучше, чем ничего. Несите свою соль! И быстрее же, Пибоди!

Быстрее я не могла. Ноги заплетались, колени тряслись, а в голове шумело. Но нюхательную соль я все же отыскала, потом добрела до кровати Эвелины. Одного взгляда на девушку хватило, чтобы убедиться в правоте Эмерсона. Сон ее был слишком уж крепок. Я вяло подергала Эвелину за руку. То ли ей досталось больше снотворного, чем нам, то ли она оказалась более восприимчивой к нему.

Ладно, Эвелиной займусь попозже, а сейчас надо опробовать средство против сна. Я сунула нос в склянку с солью и едва не выронила. Эффект был поразительный – в ноздри шибанула такая едкая вонь, что и мертвец проснулся бы.

Донельзя довольная собой, я поспешила к Эмерсону. В голове моей определенно прояснилось.

Прислонившись к скале, Эмерсон замер в весьма живописной позе. Руки его были раскинуты под невероятным углом, словно он пытался объять необъятное, ноги переплетены узлом, а глаза скошены к переносице. Интересно, чем это он тут занимался, пока меня не было? Я внимательно осмотрела странную фигуру и без раздумий сунула бутылочку с солью прямо Эмерсону в нос. Он дернулся, ударился головой о скалу и отпустил несколько на редкость вульгарных замечаний. Я благовоспитанно сделала вид, будто ничего не слышала.

– А теперь выкладывайте! – поторопила я, бережно закрывая драгоценную склянку. – Чего вы опасаетесь? Если ваши доводы были верны...

– Черт побери, мои дурацкие доводы были совершенно не верны! – с жаром прошептал Эмерсон. – Мне недостает мотива, следа, хоть каких-то сведений, которые могли бы внести во все это толику смысла. Подозреваю, что этот след у вас в руках. Вы должны сказать мне...

Он внезапно замолчал. Полагаю, онемел, увидев выражение моего лица. Я чувствовала, как на затылке шевелятся волосы. Я стояла лицом к тропинке, и там, едва видимое за выступом скалы, что-то двигалось. Знакомый тихий стон эхом разнесся в воздухе.

Эмерсон резко повернулся. Жалобный стон раздался снова.

Звук был пугающим, но я поняла, что исходит он не от мумии. В этом крике слышалась вполне человеческая боль. Не откликнуться на этот призыв, даже если бы на моем пути стояла тысяча стенающих и жестикулирующих мумий, было свыше моих сил.

Как ни проворно я перебирала ногами, Эмерсон оказался быстрее. Обогнав меня, он предостерегающе взмахнул рукой и замедлил шаг. Странный предмет, мелькнувший за скалой, исчез. Эмерсон обернулся, бесцеремонно столкнул меня с тропинки и бросился вперед, не думая больше о предосторожности.

Через минуту из серого сумрака донесся возглас. Я затаила дыхание. В голосе Эмерсона не было страха, одна лишь мука. Забыв обо всем на свете, я кинулась вперед и, обогнув уступ скалы, наткнулась на Эмерсона, склонившегося над распростертым телом. Это был Майкл! Майкл, наш верный гид и слуга.

– О боже! – Я бросилась к недвижному телу. – Он... он мертв?!

– Пока нет. Но боюсь...

Эмерсон вскинул ладонь, его пальцы были выпачканы в чем-то черном... Я окаменела. Это была кровь, в темноте казавшаяся черной!

На Майкле был все тот же выцветший балахон в сине-белую полоску. Только теперь балахон был истерзан и порван во многих местах. Я попыталась нащупать пульс и не смогла сдержать испуганного возгласа. Запястье было окровавлено.

– Эмерсон, его держали в плену... Посмотрите, вот следы от веревок.

– Да. Как пульс?

– Ровный, но слабый. Нужно что-то делать, Эмерсон! Нужен врач. Я мало что умею... Мы сможем отнести его в гробницу? Позвать Лукаса?

– Я справлюсь.

Эмерсон осторожно перевернул Майкла, вскинул на руки и медленно встал.

И тут... Господи, даже сейчас я не могу вспоминать об этом без содрогания. Раздался вопль... пронзительный женский вопль, полный невыразимого ужаса.

Эмерсон метнулся вверх по тропинке, словно Майкл весил не больше пушинки. Я не отставала ни на шаг, в ушах еще звучал этот душераздирающий крик. Сердце мое было готово выпрыгнуть из груди. Мы завернули за скалу, и глазам предстала сцена, которая могла привидеться лишь в кошмаре. Что-то подобное я видела однажды в музее восковых фигур мадам Тюссо. Правда, тогда я от души повеселилась, разглядывая безглазое, клыкастое чудовище, сжимающее в объятиях овцеподобную девицу с вытаращенными глазами. Но сейчас мне было совсем не до смеха.

Прямо над нами, на балкончике-уступе, стояла мумия. Слепая голова в обмотках была повернута к нам; одна нога-культяпка приподнята, словно наше внезапное появление остановило ее. К крошащимся, гниющим обмоткам гнусная тварь прижимала Эвелину.

Золотистые локоны запутались в омерзительных обрывках ветхой ткани, из-под ночной рубашки выглядывала голая нога. Эвелина была без сознания. Должно быть, все ее силы ушли на крик о помощи, после чего она погрузилась в беспамятство.

Я забарабанила по широкой спине Эмерсона, загородившего узкий проход меж скал. Зонтика при мне не было, но и будучи безоружной, я жаждала проучить зарвавшуюся мумию. Прогулки при луне – это еще туда-сюда, в конце концов, каждый имеет право на ночной моцион, даже мумия, но нынешняя выходка... Нет, это чересчур!

Мне вдруг вспомнилось происшествие в одной из деревень, когда кто-то из египтян сунул Эвелине мумифицированную руку. Она тогда совершенно серьезно сказала, что умрет, если древняя, ссохшаяся плоть коснется ее...

Но теперь чудищу некуда деваться! Мы поймали его, так что мумии придется пустить в ход все свои сверхъестественные способности, если она хочет ускользнуть от нас.

Казалось, время остановилось. Я чувствовала себя так, словно завязла в зыбучем песке или медленно плыву во сне, когда малейшее движение требует огромных усилий. А затем все произошло одновременно.

Из палатки выбрался Лукас. Должно быть, его разбудил крик Эвелины, но, поскольку чувства его были притуплены обильными возлияниями, он не сразу сообразил, что к чему. Тем не менее, Лукас бросился к мумии гораздо проворнее, чем я от него ожидала.

На тропинке он столкнулся с нами.

Эмерсон упал на колени, с трудом удержав Майкла, я кубарем отлетела в одну сторону, а Лукас – в другую. Пока мы кувыркались, мумия воспользовалась нашим замешательством.

Согнув с виду совершенно негнущиеся колени, чудище спрыгнуло – да-да, спрыгнуло! – с уступа. Мне каким-то чудом удалось остановить падение, вцепившись в каменистую почву, я во все глаза смотрела на мумию. Казалось, она вот-вот выпростает крылья и огромной летучей мышью взмоет в небо, унося в когтях Эвелину.

Вместо этого беспокойный тысячелетний мертвец аккуратно приземлился у подножия скалы, посмотрел в мою сторону и проворно засеменил прочь от лагеря. Золотистые волосы Эвелины сверкали в лунном свете как военный трофей.

– Вперед! – Я вскочила на ноги. – Не дадим ей уйти!

По крайней мере, мне показалось, что с губ сорвался именно этот клич. Эмерсон же впоследствии утверждал, что я употребила куда менее связные и куда более крепкие выражения. Якобы я его даже ввергла в краску. Впрочем, если он и покраснел, то совсем по другой причине – от ярости и бессилия, поскольку ничего не мог предпринять, придавленный к земле телом Майкла.