1

Впервые я увидела Эвелину Бартон-Форбс, когда она бродила по римским улицам...

Как утверждают ханжи, бродяжничество сродни смертному греху – мол, несчастные оборванцы прогуливаются непременно с какой-нибудь тайной и порочной целью. Однако ради истины и Эвелины я настаиваю, что девушка прогуливалась без какой-либо тайной или тем более порочной цели. Точнее, бедная Эвелина вовсе не имела никаких целей, впрочем, как и средств для их осуществления. Зато у меня цель была, да такая, что ее хватило бы и на двоих.

В то утро я вышла из гостиницы расстроенная и слегка озадаченная. Планы мои рушились, а я к такому не привыкла. Чувствуя мое настроение, маленький проводник-итальянец молчаливо плелся за мной следом. Юный прохвост Пьеро вовсе не отличался молчаливостью, когда мы с ним впервые встретились в вестибюле гостиницы. Вместе со своими собратьями по профессии он караулил там беспомощных и бестолковых иностранцев, чтобы приклеиться к ним в качестве гида. Из большой толпы чичероне я выбрала именно Пьеро потому, что мальчишка не выглядел закоренелым злодеем, как остальные.

Я прекрасно знала о склонности чичероне запугивать, обманывать или как-нибудь еще злоупотреблять доверием своих жертв, но у меня-то не было никакого намерения превращаться в жертву. Чтобы донести эту простую истину до Пьеро, много времени не понадобилось. Первым делом я затеяла безжалостную торговлю в лавке, куда Пьеро затащил меня покупать шелк в надежде поживиться хорошими комиссионными. Окончательная цена оказалась столь ничтожной, что Пьеро пришлось довольствоваться смехотворными грошами. О своих чувствах он поведал лавочнику на родном языке, отпустив несколько дерзких замечаний по поводу моей наружности и манер. Несколько минут я помалкивала, а затем, перебив маленького нахала, как следует прошлась на его счет – по счастью, я вполне сносно говорю по-итальянски. После этого случая мы с Пьеро отлично поладили. Я наняла его вовсе не потому, что мне требовался переводчик, а чтобы он таскал мои вещи, бегал по моим поручениям и выслушивал мои разглагольствования.

Знанием языков, как, впрочем, и средствами, позволявшими мне путешествовать, я обязана покойному отцу, который был ученым и знатоком древностей. В нашем маленьком городке кроме учебы заняться было нечем, а меня интересовали языки – как живые, так и мертвые. Папочка же отдавал предпочтение мертвым. Он всецело посвятил себя прошлому и лишь временами выныривал оттуда, чтобы, прищурившись, посмотреть на меня и изумиться, как я выросла с тех пор, когда он в последний раз заметил мое существование. Мы вполне были довольны нашей совместной жизнью; я младшая из шести детей, мои братья значительно старше меня и давно покинули семейное гнездо. Из братьев получились отличные коммерсанты и профессионалы своего дела; они раз и навсегда отвергли отцовские научные занятия. Таким образом, лишь я одна служила опорой нашему родителю на склоне лет. Как я уже сказала, такая жизнь меня вполне устраивала. Но пусть читатель не воображает, будто я не имела никакого понятия о практической стороне жизни, Папа питал к ней стойкое и непреодолимое отвращение, а потому ругаться с пекарем и торговаться с мясником приходилось мне, что я с удовольствием и вполне успешно проделывала. Так что после нашего мясника мистера Ходжкинса с маленьким Пьеро у меня не возникло никаких хлопот.

В конце концов отец умер, если можно употребить столь конкретное слово к тому, что с ним произошло. Скорее уж он постепенно увядал или у него кончался завод. Слух, пущенный нахальной экономкой, будто он на самом деле умер за два дня до того, как это заметили, является наглым преувеличением. Должна, однако, признаться, что я затрудняюсь установить точный момент смерти. Папа полулежал в большом кожаном кресле и, как я полагала, размышлял. Внезапно, словно повинуясь какому-то предчувствию, я нагнулась к нему и увидела в его остекленевших глазах то же выражение легкого недоумения, с каким он всегда смотрел на меня. Думаю, это была достойная и спокойная кончина.

Никто не удивился, что всю собственность отец оставил мне, вышеупомянутой опоре и единственной из его детей, у кого не было собственного дохода. Братья восприняли это известие вполне терпимо, как до этого вполне терпимо воспринимали мою преданность папе. Взрыв произошел лишь после того, как стало известно, что этой собственностью является не какая-то жалкая сумма, а состояние в полмиллиона фунтов. Они допустили обычную ошибку, полагая, будто рассеянный ученый обязательно должен быть непроходимым глупцом. Нежелание моего отца склочничать с мясником было вызвано вовсе не неумением, а отсутствием интереса. Зато вопросы, связанные с вложением капитала, биржей и прочими таинственными материями, его очень интересовали. Свои финансовые дела наш родитель вел чрезвычайно скрытно и, к всеобщему изумлению, скончался весьма состоятельным человеком.

Как только этот факт обнаружился, произошел взрыв. Мой старший брат Джеймс опустился до того, что принялся кричать, будто отец на старости лет сошел с ума, а я, мол, воспользовавшись его невменяемым состоянием, втерлась к нему в доверие. В спор пришлось вступить мистеру Флетчеру, нашему семейному адвокату. После скандала, учиненного Джеймсом, ко мне потянулась вереница заботливых племянниц и племянников. Они наперебой заверяли в своей преданности, которая последние десять лет выражалась в полном отсутствии этой самой преданности. Золовки в нежных выражениях приглашали поселиться у них. Со всех сторон на меня обрушились предостережения о зловещих охотниках за состояниями.

Эти предостережения нельзя было назвать бескорыстными, однако они были совершенно излишними. Девица средних лет – а мне к тому времени стукнуло тридцать два года, и скрывать этот факт я считала унизительным – должна быть совсем уж дурочкой, чтобы не понять, что своей возросшей популярностью она обязана внезапно свалившемуся наследству. А собственную наружность я всегда считала весьма посредственной.

Попытки родственников, как и многочисленных не обремененных брачными узами джентльменов, завоевать мое внимание то и дело ввергали меня в мрачное веселье. Гостей я не гнала, даже, напротив, всячески поощряла светские визиты – неуклюжие усилия родственничков и женихов заставляли меня смеяться до слез.

Но в один прекрасный день мне вдруг пришло в голову, что нельзя так много хохотать – недолго превратиться в прожженного циника. Именно поэтому я и решила уехать из Англии, а вовсе не потому, что испугалась выскочить-таки замуж за какого-нибудь болвана, как намекали некоторые злобные людишки. С детства мечтая о путешествиях, теперь я решила посетить все те места, которые изучал мой отец, – Грецию и Рим, Вавилон и Фивы.

Приняв решение, я тотчас погрузилась в предотъездную суету. Уладила дела с мистером Флетчером и получила от него предложение вступить с ним в брак, от которого отказалась с тем же добродушием, с каким оно и было сделано. Адвокат по крайней мере был честен.

– Я думаю, стоило попытаться, – спокойно заметил он.

– Кто не рискует, тот не выигрывает, – согласилась я.

Мистер Флетчер задумчиво посмотрел на меня.

– Мисс Амелия, могу я спросить, на этот раз уже как адвокат, есть ли у вас намерение вступить в брак?

– Никакого! Я принципиально возражаю против брака. – Седые брови мистера Флетчера поползли вверх, и я поспешила добавить: – Для себя, разумеется. Полагаю, что для некоторых женщин брачные узы – вполне приемлемая кабала, поскольку бедняжкам больше ничего не остается. Но зачем независимой, умной и энергичной особе подчинять себя капризам и тирании глупого мужа? Уверяю вас, я еще не встречала мужчины разумнее себя.

– Охотно верю! – рассмеялся мистер Флетчер.

Адвокат на мгновение заколебался; я поняла, что он борется с желанием задать еще один непрофессиональный вопрос.

– Почему вы носите такие ужасные платья? – неожиданно выпалил он. – Если для того, чтобы отпугивать ухажеров...

– Ну, знаете, мистер Флетчер! – возмутилась я.

– Прошу прощения... – Мистер Флетчер вытер лоб. – Не могу понять, что на меня нашло.

– Я тоже. Что касается платьев, то они вполне соответствуют той жизни, что я веду. Нынешние моды совершенно непрактичны для деятельной женщины. Юбки такие узкие, что в них ковыляешь как парализованная, а корсеты такие тесные, что каждую минуту рискуешь умереть от удушья. А уж турнюры! Из всех идиотских изобретений, навязанных беспомощным женщинам, турнюр, безусловно, самое гнусное. Конечно, деваться от них некуда, но по крайней мере я имею право не навешивать на себя всякую дребедень. До чего ж глупо я бы выглядела во всех этих рюшечках и оборках!

Или в платье, отделанном мертвыми птицами, я такое однажды видела, представляете?!

– И все же, – с улыбкой заметил мистер Флетчер, – я всегда считал, что вы бы выглядели значительно привлекательнее именно в оборках.

Возможность прочесть лекцию вернула мне хорошее расположение духа. Я улыбнулась в ответ и решительно покачала головой.

– Не стоит, мистер Флетчер! Вы мне не польстите; я слишком хорошо знаю свои недостатки. Я чересчур долговяза, слишком тоща в одних местах и толста в других. Нос не мешало бы укоротить, а мой волевой подбородок отпугнет кого угодно. Кроме того, бледность и черные как сажа волосы в этом сезоне не в моде. А уж про глаза мне все уши прожужжали – мол, они наводят страх даже тогда, когда я пребываю в благодушном настроении, что случается со мной крайне редко. Полагаю, мы покончили с этим вопросом, мистер Флетчер? Давайте же перейдем к делу!

По предложению адвоката я составила завещание. Нет-нет, я вовсе не собиралась умирать в ближайшие полвека, но прекрасно понимала, что в путешествии всякое может приключиться. Особенно если речь идет о путешествии по столь нездоровым местам, как Египет. Все свое состояние я завещала Британскому музею, где отец провел столько счастливых часов. К этому музею я питала особые чувства – папа вполне мог бы скончаться в читальном зале, и служителям потребовалось бы несколько дней, чтобы понять, что он перестал дышать.

Последнее, что мне предстояло сделать перед отъездом, – это подыскать себе компаньонку. Хотя мой пол и подвергается угнетению в эти якобы просвещенные времена, все-таки женщина моего возраста и положения способна путешествовать в одиночку, не задевая ничьих чувств, кроме, быть может, отъявленных ханжей. Я взяла себе компаньонку потому... словом, чтобы не изнывать от скуки. Всю свою жизнь я заботилась о папе, и компаньонка требовалась мне вовсе не для того, чтобы она квохтала надо мной, а как раз наоборот.

Мисс Притчетт оказалась замечательной компаньонкой. Моя новая подруга была на два десятка лет меня старше, но по ее манерам и одеяниям об этом бы никто не догадался. Она обожала идиотские «элегантные» платья с ворохом оборок, которые кулем сидели на ее костлявой фигуре. Голос мисс Притчетт с полным правом следовало назвать нелепым пронзительным визгом. Моя компаньонка была неуклюжей. А глупость ее была столь чрезмерна, что граничила с полным идиотизмом. Мисс Притчетт обожала падать в обморок – стоило на горизонте появиться какой-нибудь трудности, как она валилась в ближайшее кресло, прижав к груди руки и закатив глаза. Я любила наблюдать за этими ее упражнениями и предвкушала, как весело и непринужденно мы станем проводить время, развлекаясь подобным образом. Наши совместные прогулки по зловонным улицам Каира и пустыням Палестины дадут моему деятельному уму достаточно поводов отдохнуть от размышлений.

Но, к великому моему сожалению, мисс Притчетт не оправдала возложенных на нее надежд. Люди такого склада редко болеют; они слишком заняты тем, чтобы прикидываться больными. И все же, едва мы добрались до Рима, мисс Притчетт не устояла перед тифом. Ее малодушная натура спасовала перед этим недугом, и, хотя она поправилась, мой отъезд в Египет отложился на две недели. К тому же стало ясно, что поспевать за моим быстрым шагом мисс Притчетт сможет только после окончательного выздоровления. Поэтому я отправила ее назад в Англию, естественно взяв на себя обязательство выплачивать жалованье до тех пор, пока она не подыщет новое место. Мисс Притчетт с ног до головы залила меня слезами, покрыла поцелуями и отбыла на родину.

Это нелепое создание нарушило мои тщательно продуманные планы, и именно бестолковая мисс Притчетт была причиной моего дурного настроения, когда я вышла из гостиницы в тот знаменательный день. Я отставала от графика уже на две недели, кроме того, путешествие было подготовлено с расчетом на двух человек. Найти другую компаньонку или обречь себя на путешествие в одиночестве? Требовалось как можно скорее принять решение, и именно над этим я размышляла, вышагивая в направлении римского Форума.

Стоял прохладный декабрьский день; солнце то и дело скрывалось за облаками. Пьеро напоминал продрогшую собаку, несмотря на то, что я купила ему теплый жакет. Сама я холода не чувствовала – сумрачное небо и холодный ветер вполне соответствовали моему безрадостному настроению. Разрушенные колонны и древние камни скрывались в сплетенных зарослях пожухлой травы. Среди развалин бродили редкие посетители. Прочитав несколько полустертых надписей и с удовлетворением определив место, где скончался Цезарь, я присела на остатки колонны, дав волю своему унынию.

Пьеро свернулся у моих ног, подтянув колени и обхватив руками корзинку. Мне же холодный и жесткий мрамор показался вполне удобным – все-таки у несносного турнюра есть свои преимущества, – и лишь из сострадания к Пьеро я велела ему открыть корзинку, где лежали бутерброды и термос с чаем. Однако он отказался от горячего чая и жалобно посмотрел на меня. Полагаю, мой чичероне предпочел бы бренди.

Я машинально прихлебывала чай, когда в нескольких шагах от нас внезапно образовалась небольшая толпа. Послав Пьеро разузнать, что там такое, я продолжила пить чай.

Через некоторое время мой маленький чичероне вприпрыжку вернулся назад. Глаза его так и сверкали. Ничто не доставляет этим господам больше удовольствия, чем чужие несчастья; поэтому я ничуть не удивилась, когда Пьеро сообщил, что turisti собрались вокруг одной молодой англичанки, которая замертво рухнула на землю.

– Откуда тебе известно, что она англичанка? – сурово осведомилась я.

К помощи слов Пьеро прибегать не стал, ограничившись выразительными гримасами. Мальчишка закатывал глаза, всплескивал руками, дергал плечами. Кем же еще может быть эта дама, если не англичанкой?!

Как бы то ни было, я сильно сомневалась, что эта женщина умерла. Просто Пьеро, как и все южане, любил драматизировать события. Но толпа, судя по всему, не собиралась расходиться. Поэтому я поднялась, отряхнула платье и решительно устремилась к зевакам. Зонтик оказался весьма кстати – угрожающе размахивая им, я проложила себе дорогу. Правда, чтобы подвинуть кое-кого из господ, пришлось ткнуть им в спину. Но в конечном счете я благополучно пробралась сквозь довольно-таки плотную толпу. Как я и предполагала, никто из зевак не спешил прийти несчастной на помощь. Бедная девушка неподвижно лежала на земле, а дамочки вокруг брезгливо перешептывались о заразных болезнях и особах легкого поведения.

Разумеется, я не могла стерпеть столь вопиющей наглости. Бедняжка выглядела такой хрупкой и беззащитной, что равнодушными могли остаться разве что каменные сердца. К сожалению, слишком много людских сердец сделаны именно из этого материала.

Я опустилась на землю и положила голову девушки себе на колени. Какая же я идиотка, что не захватила плаща или накидки! Впрочем, эту оплошность легко исправить.

– Ваше пальто, сэр! – обратилась я к ближайшему господину.

Это был дородный краснолицый человек, многочисленные слои жира вполне могли заменить ему верхнюю одежду. В руке толстяк сжимал трость с золотым набалдашником, которой время от времени тыкал в сторону девушки, словно экскурсовод в музее восковых фигур. Краснолицый господин изумленно уставился на меня.

– Что-что? – пропыхтел он.

– Ваше пальто! – нетерпеливо повторила я. – И побыстрее! – Но толстяк продолжал пялиться на меня, а лицо его быстро обретало свекольный оттенок. – Сэр, ваше пальто, немедленно! – рявкнула я, выждав десять секунд.

Толстяк испуганно стянул пальто и бросил мне. Я укрыла девушку, убедилась, что она всего лишь в обмороке, и принялась рассматривать бедняжку. Меня настолько поразила внешность незнакомки, что я никак не отреагировала на завывания краснолицего толстяка.

Я уже упоминала о своей невзрачной внешности. По этой причине я питаю совершенно бескорыстную любовь к красоте во всех ее проявлениях. А девушка была удивительно хороша.

Вне всяких сомнений, она была англичанкой: безупречная белая кожа и волосы цвета светлого золота встречаются лишь у уроженок туманного Альбиона. Сейчас лицо девушки напоминало гипсовую маску, настолько было бледным.

Это удивительное лицо могло принадлежать Венере или юной Диане. Темные ресницы чудесно контрастировали с золотом волос. Одета девушка была совсем не по погоде, в летнее платье и тонкий синий плащ. Одежда истрепалась и была порвана во многих местах, но когда-то явно стоила немалых денег – материал и покрой отличались изысканностью и хорошим вкусом. Перчатки на ее маленьких ручках были аккуратно заштопаны. Девушка являла воплощение нищеты и одиночества, чем и возбудила во мне любопытство. Как и сочувствие. Мне было интересно, что довело эту утонченную особу до столь плачевного состояния. Похоже, бедняжка не один день страдала от холода и голода.

Внезапно темные ресницы дрогнули, несколько секунд глаза пронзительной синевы недоуменно блуждали по сторонам, потом остановились на мне. Девушка попыталась сесть.

– Не двигайтесь! – велела я, одной рукой решительно укладывая ее, а другой сделав знак Пьеро. – Вы упали в обморок. Вам следует подкрепиться.

Она хотела было возразить, но жадные взгляды зевак привели ее в замешательство. Меня-то эти болваны ничуть не трогали, могли таращиться сколько влезет, но ради девушки я решила их разогнать и недолго думая набросилась на толпу. Всех как ветром сдуло. Кроме толстяка, который поспешно отскочил в сторону и замер, не сводя жалобного взгляда со своего пальто. Он что-то недовольно забубнил.

– Ваше имя и гостиница, сэр! – отчеканила я. – Сегодня же вечером вам вернут пальто. Хотя при таком... гм... сложении следовало бы одеваться полегче.

Из-за его спины вынырнула краснолицая дамочка с щеками-брылями и взвизгнула:

– Да как вы смеете, мадам! Никогда не слышала ничего подобного!

– Не сомневаюсь, – согласилась я и одарила обладательницу брылей ледяным взглядом. Она ойкнула и снова скрылась за спиной своего спутника. – Вам лучше уйти отсюда, милая! Да, и прихватите с собой этого... – тут я на мгновение запнулась, поскольку у меня язык не поворачивался назвать толстяка джентльменом, – эту особь мужского пола!

Я подтянула к себе корзинку, доставленную Пьеро, выудила бутерброд и сунула в руку девушки. Она испуганно взглянула на меня, подозрительно посмотрела на еду и неуверенно откусила. Легкая брезгливость, с которой она ела, подтвердила мое предположение – девица не привыкла столоваться в подобных условиях. Тем не менее бутерброды и остатки чая исчезли в мгновение ока. Щеки девушки слегка порозовели, мы с Пьеро помогли ей подняться, и вскоре уже все вместе мчались в экипаже к гостинице.

2

Доктор подтвердил мой диагноз. Обморок девушки был вызван лишь истощением и холодом. Никаких признаков инфекции не наблюдалось, и она быстро поправлялась.

В голове у меня, естественно, уже зародился план. Я обдумывала его, кружа по гостиной моего номера. Я всегда так поступаю – стоит мне задуматься, как тут же начинаю носиться кругами. На принятие решения много времени не потребовалось. Сколь бы хрупкой ни выглядела девушка, со всей очевидностью она обладала отменным здоровьем, если могла сопротивляться гнилой римской зиме. Ни друзей, ни родственников у нее, судя по всему, нет, иначе вряд ли бы слонялась оборванкой по городу. А оставлять ее одну, да еще в таком состоянии, нельзя.

Словом, решено! Девушка едет со мной!

Я довольно улыбнулась и поспешила к незнакомке, дабы сообщить, что ее ждет.

Она сидела на кровати и ела суп, которым ее кормила моя горничная по имени Треверс. Судя по всему, этот процесс не приносил удовольствия ни той, ни другой. Треверс – живое опровержение глупых теорий физиономистов, ибо ее лицо и телосложение нисколько не соответствуют характеру. Эта маленькая пухлая особа с круглым миловидным личиком обладала душой высушенной селедки. Вот и сейчас кислая физиономия Треверс красноречиво говорила о ее чувствах. Хотя иным способом Треверс свои чувства выразить и не могла. В дискуссии я с ней не вступаю.

– Достаточно! – распорядилась я. – Обильная еда может только повредить. Треверс, ты свободна. Да, и не забудь плотно прикрыть за собой дверь.

После того как Треверс ретировалась с недовольным видом, я внимательно оглядела свою пациентку. Моя фланелевая ночная сорочка была ей слишком велика. Первым делом надо будет купить одежду, изысканную и элегантную. Ту, которую я никогда на себя не надену, но которая замечательно оттенит красоту незнакомки.

Интересно, почему такая утонченная девушка оказалась на улице в рваном платье?

Видимо, мой пристальный взгляд смутил бедняжку. Девушка опустила глаза, но через секунду вскинула голову и заговорила неожиданно твердым голосом. Ее речь развеяла остатки сомнений: так говорить могла лишь особа, получившая хорошее воспитание.

– Благодарю вас, мадам. Не могу выразить, насколько я у вас в долгу, но заверяю, что не стану злоупотреблять вашей добротой. Я уже вполне поправилась, и если вы велите горничной вернуть мне одежду, то избавлю вас от своего присутствия.

– Вашу одежду мы выкинули, – отмахнулась я, рассеянно разглядывая ее лицо. – Да и вставать вам сегодня нельзя. Я пригласила на завтра портниху. Пароход до Александрии отплывает в следующую пятницу. Недели должно хватить. Вам потребуется сделать кое-какие покупки, но сначала мне нужно посмотреть, что у вас есть. Если вы мне скажете, где остановились, я отправлю за вашими вещами.

Лицо ее было очень выразительным. Сначала синие глаза вспыхнули негодованием, затем подозрительно сузились. Но основным чувством было все же откровенное замешательство. Я ждала ответа, но девушка лишь беззвучно открывала и закрывала рот. Терпеливо выждав минуту, я заговорила сама:

– Вы едете со мной в Египет! В качестве компаньонки. Мисс Притчетт меня подвела, свалившись в тифе. Разумеется, я беру на себя обязанность обеспечить вас всем необходимым для столь дальней поездки. Вряд ли вы можете путешествовать во фланелевой ночной рубашке.

– Не могу, – ошеломленно согласилась девушка. – Но... но...

– Меня зовут Амелия Пибоди. Вы будете звать меня просто Амелией. Я не замужем и путешествую ради собственного удовольствия. Какие-нибудь иные сведения обо мне вас интересуют?

– О, этого вполне достаточно, – пробормотала девушка. – Однако, дорогая мисс Пибоди... хорошо, Амелия, ведь вы-то обо мне ничего не знаете!

– А есть что-то такое, что мне следует знать? – искренне изумилась я.

– Но вдруг я преступница, скрывающаяся от правосудия? Или порочная дрянь?

– Исключено, – решительно возразила я. – Может, я действую подчас несколько поспешно, но уж никак не бездумно. Кстати, хочу довести до вашего сведения, соображаю я быстрее многих. И вижу людей насквозь. Так что я не могла в вас обмануться.

Девушка улыбнулась, но в следующий миг глаза ее потухли.

– Вы ошибаетесь, – еле слышно прошептала она. – Я вовсе не такая, как вы думаете. Я... я должна рассказать вам... И когда вы выслушаете мою историю, вам придется прогнать меня.

– Рассказывайте! – потребовала я. – А уж прогонять вас или нет, я разберусь как-нибудь сама.

– Не сомневаюсь!

Девушка снова улыбнулась, и снова лицо ее превратилось в страдальческую маску.

Рассказ девушки

Меня зовут Эвелина Бартон-Форбс. Родители мои умерли, когда я была еще младенцем, и меня воспитал дед, граф Элсмир. Похоже, вы слышали это имя. Мой дед... я не могу говорить о нем объективно. Я знаю, многие считают его эгоистом, но ко мне он всегда был добр. Он даже простил мне то, что я девочка, а не наследник мужского пола, которого он так страстно желал.

Я подозреваю, что вы феминистка, мисс... Амелия? Тогда вы придете в негодование и не удивитесь, узнав, что наследовать титул деда и родовой замок я не вправе. После ранней кончины моего отца следующим наследником графского титула был мой кузен Лукас Хейес.

Бедный Лукас! Я видела его всего несколько раз, но он мне понравился. Дедушка был всегда к нему несправедлив. Разумеется, он никогда бы не признался в своем предубеждении и уверял, будто терпеть не может Лукаса за его экстравагантное поведение и несносные привычки. Но мне думается, что все это пустые отговорки. На самом деле дед ненавидит моего несчастного кузена за то, что он сын своего отца. Видите ли, мать Лукаса, старшая дочь деда, бежала с... неким итальянским господином.

Мой дед – англичанин до мозга костей. Он презирает иностранцев, особенно романского происхождения. Он считает их коварными и лживыми бестиями... Я просто не могу повторить все то, что дедушка говорил про них! Когда моя тетка сбежала с графом д'Имброльо д'Аннунциата, дед лишил ее наследства. Даже когда несчастная лежала при смерти, он не послал ей ни слова утешения или прощения. Он уверял всех, что этот итальянский граф вовсе никакой не граф, а самый заурядный мошенник. Но я думаю, это неправда. Пусть избранник моей тетушки и в самом деле был беден, но ведь это еще ничего не значит...

Однако Лукас, достигнув совершеннолетия, почел за благо сменить имя, поскольку итальянская фамилия доводила нашего деда до исступления. Ныне кузен называет себя Лукас Эллиот Хейес, он отказался от итальянского титула.

Какое-то время казалось, что Лукас своим вниманием и заботой сумел завоевать расположение деда. Я даже спрашивала себя, не собирается ли дед нас поженить? В каком-то смысле это было выходом, поскольку Лукас унаследовал бы титул и имение. Но без личного состояния моего деда, которым тот мог распоряжаться по своему усмотрению, графский титул стал бы скорее обузой, чем привилегией, а дед не скрывал, что свое состояние хочет оставить мне.

Но если подобные планы и были, из них ничего не вышло. Прослышав об очередных сумасбродствах Лукаса, дед пришел в ярость и выставил его вон. Стыдно признаться, но я испытала облегчение. Ведь тогда я была сентиментальной идиоткой и полагала, что брак без любви – это фикция. Да-да, Амелия, я была законченной идиоткой. Нет, больше...

Я всегда любила рисовать. Лукас даже уверял, что у меня талант. И в один прекрасный день дедушка пригласил для меня учителя рисования. Так в моей жизни появился Альберто.

Ах, Амелия, как же он был красив! Альберто плохо говорил по-английски, но тогда его исковерканные слова казались мне божественной музыкой. Это сейчас они звучат в моих ушах нашептываниями дьявола. Он... он... Ладно, скажу прямо и кратко. Альберто меня соблазнил и уговорил бежать с ним. И я бросила немощного старика, который любил меня больше жизни, бросила родной дом...

Правильно говорят – что посеешь, то и пожнешь! Я заслужила свою жалкую судьбу.

Не буду утомлять вас подробностями. Я прихватила с собой подарок деда – драгоценное ожерелье. Вырученных за него денег хватило лишь на дорогу до Рима. Средства быстро растаяли, а Альберто не спешил со свадьбой. Но я все еще вела себя как наивная дурочка – верила его бессовестному вранью.

И вот неделю назад мне нанесли последний удар. Однажды утром я проснулась в обшарпанной холодной комнате на чердаке, куда нас забросила нищета, и обнаружила, что осталась одна. Альберто любезно не стал забирать мое старое платье, драный плащ и пару обуви. Все прочие мои вещи исчезли вместе с ним. Правда, еще он оставил записку.

Вид этого небрежно написанного, изобилующего ошибками послания стал для меня последним ударом. Знаете, Амелия, эти ужасные ошибки уязвили меня даже больше, чем наглое содержание. Альберто предполагал, что дедушка вычеркнет меня из завещания, но надеялся, что со временем старикан, как он его именовал, смягчится. Но увы! Мой бедный дедушка нашел в себе силы составить новое завещание, согласно которому я не получала ни гроша, после чего впал в кому и уже, наверное, не придет в себя.

Вряд ли вы можете представить себе мое душевное состояние, Амелия. Несколько дней за мной с большой неохотой ухаживала отвратительная старуха, хозяйка меблированных трущоб, Должно быть, не хотела, чтобы в ее доме вдруг объявился труп. Но как только я пришла в себя, она выставила меня на улицу. И я побрела куда глаза глядят, с одной-единственной мыслью: свести счеты с жизнью. Можете не опасаться, ваша доброта спасла меня от этого преступления. Я не покончу с собой, но оставаться здесь больше не вправе...

3

Я молчала, затрудняясь с чего-либо начать. Обычная история – в самый ответственный момент все мысли куда-то подавались, образовав в голове неприятную пустоту. Когда молчание стало невыносимым, я судорожно сглотнула и заговорила, но, разумеется, вовсе не о том, о чем собиралась:

– Скажите мне, Эвелина, а на что этопохоже? Этоприятно?

Изумление Эвелины вряд ли было больше моего собственного, но язык мой продолжал молоть:

– Простите, но до сих пор у меня не было возможности выяснить напрямую... А рассказы, которые удалось подслушать, весьма противоречивы. Мои невестки то и дело шушукаются, непрерывно поминая крест, который должна нести жена. Зато деревенские девушки, которых я как-то видела на лугу в компании мужчин, похоже, так не считали... О боже! Странно, но мне почему-то не хватает слов. А такое со мной случается нечасто. Вы понимаете, о чемя, милая Эвелина?

Девушка несколько мгновений молча смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Затем на лице ее появилось странное выражение. Она быстро уткнулась в ладони, плечи ее судорожно затряслись.

– Простите... – потерянно пробормотала я. – Простите... Теперь, наверное, я уже никогда не узнаю. Я вовсе не хотела...

Меня перебил сдавленный звук, вырвавшийся из горла Эвелины. Она опустила руки. Залитое слезами лицо раскраснелось. Я не верила собственным глазам. Эвелина задыхалась... от смеха.

Бедная девочка! Своими глупыми расспросами я довела ее до истерики. Я рванулась к ней, надеясь успокоить бедняжку (пара пощечин – самое верное средство от истерики), но не тут-то было. Эвелина увернулась, повалилась на кровать и захохотала в голос.

– Только не надо меня бить, – с трудом выдавила она. – Амелия, вы... вы такая... Неужели это все, о чем вы можете меня спросить?

Я чинно присела рядом и обдумала этот вопрос.

– Ну, честно говоря, даже не представляю, о чем тут еще расспрашивать. Постыдное поведение вашего отвратительного деда и вашего мерзавца любовника в комментариях не нуждается. Полагаю, прочие родственники столь же бессердечны, иначе вы обратились бы к ним за помощью.

Эвелина еще раз хихикнула и озадаченно спросила:

– И вас не пугает моя испорченная репутация?

– Испорченная? С какой стати вы считаете ее испорченной? Между прочим, пережитые испытания наверняка закалили ваш характер.

Эвелина недоверчиво покачала головой:

– Амелия, таких, как вы, не бывает!

– Тут вы ошибаетесь, дорогая. Я самая заурядная особа. Впрочем, вам следует проверить, кто я такая, до того как мы отправимся в Египет. Мой отец знал в Риме одного священника, так что с рекомендациями...

– В них нет никакой необходимости.

С минуту Эвелина серьезно и внимательно разглядывала меня, потом сказала:

– Прежде чем ответить на ваш вопрос, Амелия, может быть, вы ответите на мой? Почему вы сказали «я уже никогда не узнаю»?

– Маловероятно, что когда-нибудь мне доведется получить непосредственный опыт. Я отлично умею пользоваться зеркалом и календарем. Согласно календарю мне уже тридцать два, а зеркала скупы на лесть. Кроме того, природный нрав не позволит мне снизойти до смиренности, какая полагается жене. Я не смогу выносить мужчину, который согласен, чтобы им помыкали, и не потерплю мужчину, который попытается помыкать мной. И все же мне любопытно. Вот и решила... хотя, наверное, не совсем к месту. Братья утверждают, что я все делаю не к месту.

– Я не ответила на ваш вопрос... но вовсе не потому, что считаю его неуместным. Просто мне трудно дать объективный ответ. Сейчас воспоминания о часах, проведенных... скажем так, в объятиях Альберто, вызывают у меня одно лишь содрогание. Но тогда... тогда... – Она подалась вперед. Глаза ее заблестели. – О, Амелия, при нормальных условияхэто... одним словом, это проста чудесно!

– Так я и подозревала! Что ж, дорогая моя Эвелина, я у вас в долгу за столь ценную информацию. А теперь давайте обсудим более неотложные дела. Несомненно, вы пожелаете навести справки обо мне, прежде чем принять решение...

– Нет-нет! – Эвелина энергично затрясла головой. – Мне не нужны никакие справки! И время на раздумья тоже! Я с радостью стану вашей компаньонкой, Амелия. Честно говоря, я думаю, мы прекрасно поладим.

Она быстро наклонилась и коснулась губами моей щеки. Этот порыв так меня поразил, что я опрометью выскочила из комнаты, бормоча бессвязные слова. Я всегда мечтала о сестре. И теперь мой поступок, совершенный из обычного милосердия, мог изменить прежде всего мою собственную жизнь.

4

Могу сказать без ложной скромности, что когда я решаю что-то сделать, то действую очень быстро. Всю следующую неделю сонный и древний Рим буквально сотрясался под моей безжалостной рукой.

Эта неделя преподнесла мне несколько сюрпризов. Я рассчитывала нарядить Эвелину по своему разумению – накупить ей всяких непрактичных одеяний, которые мне противопоказаны, но не тут-то было. Эвелина вовсе не собиралась играть роль манекена, о чем незамедлительно дала мне понять. Удивительно, но произошло это как-то само собой. Эвелина вовсе не перечила мне и не закатывала скандалы, но в результате выбрала наряды по собственному усмотрению. Самые элегантные и в то же время самые простые платья и самые дорогие. Более того, каким-то непостижимым образом мой гардероб также пополнился дюжиной нарядов, да таких, каких я бы не выбрала даже под угрозой смерти. На вечернее платье кроваво-красного цвета с огромным декольте я завороженно смотрела несколько минут, гадая, что же заставило меня купить это странное одеяние. Платье было просто нелепым – талия моя вдруг сократилась до совершенно неприличных размеров, а бюст... О боже!

Эвелина оказалась поразительной девушкой. Портниху она приструнила так, что даже я вздрогнула от ее властного и одновременно мягкого голоса. А во мне она открыла тайную и постыдную страсть: я влюбилась в нижнее белье из тончайшего батиста.

Целую неделю я не могла прийти в себя от ощущения, будто вытащила из воды жалкого и трогательного котенка, а он вдруг взял и обернулся свирепым тигром. Правда, несмотря на потрясение, у меня осталось достаточно природных инстинктов, чтобы помимо покупок идиотских платьев и вороха нижнего белья предпринять и кое-какие практичные шаги.

Я вовсе не мужененавистница, несмотря на инсинуации некоей личности, чье имя еще появится на страницах этого повествования. Однако всегда считала, что мало кому из лиц мужского пола можно доверять, и история Эвелины лишь подтверждала мою теорию. Было ясно как день, что Альберто не отличается правдивостью, и то, что он написал Эвелине по поводу ее деда, нуждалось в проверке. Поэтому я отправилась к нашему консулу в Риме и навела справки.

В консульстве я с сожалением узнала, что хотя бы в этом вопросе Альберто придерживался правды. Наш консул лично знал графа Элсмира, и, разумеется, здоровье столь знатного человека не могло не волновать всех. Престарелый граф еще не умер, но известие о его кончине ожидалось в любую минуту. Бедный старик уже много дней находился в глубокой коме.

Я рассказала консулу об Эвелине. Судя по тому, как его лицо вмиг превратилось в невыразительную маску дипломата, до него дошли слухи о ее бегстве. Этот глупый человек безрассудно начал уговаривать меня не связываться с Эвелиной, но я, разумеется, его оборвала и холодно сообщила, где можно будет найти мою новую подругу. Дав свой каирский адрес, я удалилась, оставив консула в полном остолбенении.

Двадцать восьмого числа того же месяца мы сели на корабль и отплыли в Александрию.

1

Избавлю читателя от описания поездки и живописной грязи Александрии. Всякий путешественник-европеец, способный держать перо в руках, считает святым долгом опубликовать воспоминания о египетских помойках. Если читатель интересуется местным колоритом, то пусть обратится к другим авторам, что так увлеченно живописуют грязь и странные нравы здешних городов.

Путешествие по морю было отвратительным, но, к счастью, Эвелина не стенала днями напролет и лицо ее вовсе не окрасилось в зеленые тона, как я опасалась. Без каких-либо приключений мы добрались до Каира и поселились в гостинице «Шепард».

Все останавливаются в «Шепарде». Говорят, что среди путешественников, которые ежедневно собираются в великолепной столовой, рано или поздно непременно встретишь кого-нибудь из знакомых. А с террасы праздный турист, попивая холодный лимонад, имеет возможность созерцать панораму восточной жизни во всей ее красе. Вот чопорные английские путешественники тащатся на крошечных осликах, волоча ноги по пыльной дороге. Следом важно едут вооруженные до зубов янычары в расшитых золотом кафтанах. Далее бочком продвигаются местные женщины, эти несчастные с ног до головы закутаны в пыльные черные тряпки. Величественные арабы шествуют в развевающихся сине-белых балахонах, а за ними дервиши со спутанными бородами и весьма оригинальными прическами... Но, похоже, я все-таки поддалась прискорбному искушению путешественника.

Той зимой в Каире обреталось не так много англичан. Видимо, их напугала война в соседнем Судане. Но некий господин, с которым мы познакомились в отеле, заверил нас, что война вот-вот закончится и войско варваров будет разбито в пух и прах. Я отнюдь не разделяла оптимизма этого всезнайки, однако Эвелине ничего не сказала, поскольку собиралась провести зиму, путешествуя по Нилу, и всякие там глупости вроде войны или восстания не могли нарушить моих планов.

Путешествие по воде – это единственно приемлемый способ увидеть Египет. Все памятники древности расположены вдоль Нила. Я была наслышана о преимуществах поездки на дахабия, и мне не терпелось приобщиться к ним. Дахабия – это настоящий плавучий дворец, битком набитый всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами.

Оказавшись в Каире, я первым делом помчалась на пристань, чтобы выбрать подходящее судно.

Когда я сообщила о своем намерении нашим соседям по отелю, собравшимся после обеда в гостиной, мои слова были встречены бурным весельем. Эти милые люди злорадно уверяли, что у меня ничего не выйдет. Мол, египтяне – народ ленивый, а дахабия – штука капризная.

У меня на этот счет имелось собственное мнение, но я перехватила взгляд Эвелины и промолчала. Эта девушка действовала на меня самым поразительным образом. Если я проведу в ее обществе еще немного времени, то наверняка превращусь в слабохарактерную сентиментальную клушу.

Вполголоса высмеяв глупых туристов, мы поспешили на пристань, чтобы выбрать себе транспортное средство. Поначалу многообразие судов смутило даже меня. Однако потребовалось не так много времени, чтобы понять – большая часть посудин просто никуда не годится. Из-за грязи. Вообще-то я вполне терпима к грязи, более того, и раньше предполагала, что в Египте санитарные условия не совсем такие, как в Англии, но все же!.. К сожалению, суда почище были чересчур большими. Расходы меня не пугали, но как-то нелепо двум женщинам, если не считать горничной, плыть на судне, оснащенном десятком больших кают и двумя гигантскими кают-компаниями.

По настоянию Эвелины мы наняли проводника.

Их здесь именуют драгоманами. Честно говоря, я не очень понимала, зачем нам нужен этот самый драгоман, поскольку успела вызубрить несколько арабских фраз и не сомневалась в своей способности объясниться с любым египтянином. Тем не менее я уступила Эвелине. Нашего драгомана звали Майкл Бедави. Это был низенький и толстый человечек с пышной черной бородой и белым тюрбаном на голове, хотя, должна признаться, под это описание подходит половина мужского населения Египта. Но Майкл помимо английского имени выделялся среди своих соотечественников дружелюбной улыбкой и открытым взглядом светло-карих глаз. А также религией – он был коптом-христианином, а не мусульманином, как большинство египтян.

С помощью Майкла мы и выбрали судно. Называлось оно «Филы»[1], имело средние размеры и отличалось необычной для Каира чистотой. А в его раиса, то есть капитана, мы с Эвелиной просто влюбились. Звали его Хасан, и родом он был из Луксора. Мне понравился его решительный рот, твердый взгляд черных глаз и особенно проблески юмора в этих глазах, когда я опробовала запас своих арабских слов. Видимо, акцент у меня был чудовищным, но капитан Хасан похвалил мое знание языка, и сделка состоялась.

Гордясь тем, что стали судовладельцами, мы с Эвелиной обследовали помещения, которым предстояло стать нашим домом на следующие четыре месяца. На судне имелось четыре каюты, по две с каждой стороны от узкого прохода. Была также и ванная комната с подведенной к ней водой. В конце прохода находилась дверь, которая вела в кают-компанию, повторявшую полукруглые очертания кормы. Она хорошо освещалась благодаря восьми окнам, вдоль стены тянулась длинная изогнутая кушетка. Пол устилали плюшевые ковры, а стены были обиты белыми панелями с золотой отделкой, что придавало салону ощущение воздушности и легкости.

С рвением женщин, изнывающих от желания обставить новое жилище, мы обсудили, что нам может понадобиться в дороге. Шкафов и полок имелось в избытке, и было чем их заполнить. Я привезла с собой большой ящик с отцовскими книгами по египетским древностям. Но нам явно недоставало фортепьяно. Я начисто лишена музыкальных способностей, но обожаю музыку, а Эвелина прекрасно играет и поет.

Я спросила капитана Хасана, когда он будет готов к отправлению, и вот тут натолкнулась на первое препятствие. Судно только что вернулось из плавания. Экипажу требовался отдых, а самому судну – какая-то таинственная профилактика. В конечном счете мы сошлись на том, что выходим через неделю, но при этом Хасан как-то странно глянул на меня своими ласковыми черными глазами.

Честно говоря, с самого начала вообще все пошло не так, как я планировала. Например, поиск подходящего фортепьяно занял уйму времени. Кроме того, я решила сменить в кают-компании занавески, поскольку их цвет непримиримо конфликтовал с моим кроваво-красным платьем. Эвелина безмятежно заметила, что нам некуда спешить, но меня не покидало чувство, что она хотела бы отправиться в путь как можно скорее. Каждый вечер, когда мы входили в столовую, я чувствовала, как она внутренне напрягается. Более чем вероятно, что рано или поздно моя подруга встретила бы знакомого и прошлое захлестнуло бы ее.

2

Дни эти не прошли для нас впустую – в Каире есть на что посмотреть.

Мы обошли базары, мечети и крепость, после чего решили отправиться на экскурсию подальше. Мне, конечно, не терпелось взглянуть на остатки древней цивилизации, но я плохо представляла себе, что нас ждет, когда мы в первый раз поехали в Гизу.

К пирамидам таскаются все кому не лень. И мы не стали исключением. Выехали рано утром, чтобы успеть все осмотреть.

Обширное плато, на котором стоят три знаменитые на весь свет пирамиды, буквально усеяно гробницами – это и могилы, и курганы, бывшие некогда каменной кладкой, и более мелкие пирамиды, искрошившиеся от времени. Из песчаного углубления выступает голова сфинкса, тело его погребено под вездесущим песком, но несовершенные черты сфинкса выглядят более величественными, чем у любой другой скульптуры, сотворенной рукой человека.

Мы прошли к самой крупной из трех пирамид, являющейся гробницей фараона Хеопса. По мере нашего приближения она становилась все больше и больше. То, что издалека выглядело мелкими неровностями на ее поверхности, оказалось огромными блоками, каждый размером чуть ли не в половину человеческого роста.

– Как же мы взберемся на них! – испуганно воскликнула Эвелина. – Да еще в длинных юбках!

– Ничего страшного, – решительно сказала я. – Что-нибудь придумаем.

И мы придумали! Подниматься будем с помощью арабов – по три на каждую. Двое держали нас с боков, а один изо всех сил толкал сзади. Таким манером мы в два счета оказались на самой вершине. О, какой же оттуда открывался вид! Я смотрела по сторонам, млея от восторга, пока не заслезились глаза.

Желтые волнистые холмы на востоке чудесно гармонировали с зеленой полоской возделанной земли рядом с рекой, чуть дальше белели купола и минареты Каира. К западу и к югу в золотистой дымке простиралась пустыня. А на горизонте высились другие творения рук человеческих – малые пирамиды.

Я смотрела и не могла насмотреться. Очнулась, лишь когда кто-то с силой дернул меня за рукав, Недовольно оглянувшись, я увидела перед собой Эвелину. Выглядела она как-то странно.

– Может, мы спустимся? – взмолилась она. – По-моему, я обгорела.

Нос ее угрожающе покраснел даже под сенью широкополой шляпы. Я нехотя согласилась, и наши веселые проводники, подталкивая и дергая как тряпичных кукол, доставили нас вниз.

Заходить внутрь пирамиды Эвелина отказалась наотрез. Меня она, естественно, разубеждать даже не пыталась. Я оставила ее сидеть в тени, а сама, подобрав юбки, отправилась осматривать пирамидовы лабиринты.

Место и в самом деле выглядело жутковато – спертый воздух, хрустящий под ногами мусор и темнота, с которой не могли справиться свечи. Я наслаждалась каждым мгновением, когда, согнувшись в три погибели, пробиралась к усыпальнице, а потом почти ползком двигалась по крутой галерее с гладким каменным полом. Вокруг носились потревоженные летучие мыши, добавляя приключению еще больше колорита. Душа моя так и пела от восторга. А уж когда я очутилась в усыпальнице фараона, то онемела от восхищения. Пожирая глазами отделанное траурным черным базальтом помещение с саркофагом Хеопса в центре, я испытала давным-давно забытое чувство. Сходный восторг охватил меня в раннем детстве. Тогда, взобравшись на верхушку яблони, я наблюдала, как мой брат Уильям с проклятьями падает с самой нижней ветви. Кстати, этот хвастун умудрился еще сломать руку.

Надо было видеть лицо Эвелины, когда я наконец выбралась наружу. Слегка пригладив спутанные пыльные волосы, я пробормотала в полном восхищении:

– Это было упоительно, Эвелина! Если ты согласишься пойти, я с удовольствием загляну туда еще раз...

– Нет! – содрогнулась Эвелина. – Ни за что!

С того дня я заболела пирамидами. Я перестала наведываться на пристань и досаждать капитана нашего судна вопросом, когда же мы наконец отправимся в путь, прекратила терроризировать наших соседей по отелю, к слову сказать, жутких зануд. Целыми днями я бредила пирамидами. Впрочем, капитан Хасан старательно избегал меня. В последний раз, когда я прибыла на судно, мне удалось заметить лишь краешек полосатого халата, мелькнувший на корме. Должно быть, бедный капитан, завидев меня, сиганул за борт.

На следующий же день после посещения пирамид в Гизе я вскочила ни свет ни заря, мигом натянула на себя платье и растолкала Эвелину. Наскоро позавтракав, я снова потащила подругу в Гизу. О вожделенные пирамиды! Мне хотелось облазить их все до единой, даже самые маленькие курганы из щебня. Но стоило Эвелине увидеть, что я собираюсь ввинтиться в узкую щель, она издала вопль, который, должно быть, услышали и в Каире. Я попыталась вразумить ее, даже согласилась обвязаться канатом, но все тщетно. Эвелина была тверда как скала. Она пригрозила, что если я все же полезу вниз, то она последует за мной и умрет от ужаса в этой «норе».

Горничная Треверс тоже весьма холодно отнеслась к моему новому увлечению. Она громогласно причитала над испорченными платьями, а уж продукты жизнедеятельности летучих мышей, которые я ненароком извлекла из глубин пирамид, и вовсе пришлись ей не по вкусу. Как-то раз она даже вознамерилась шлепнуться в обморок, остановил ее лишь мой яростный взгляд.

Облазив все пирамиды в Гизе, я нацелилась на Дахшур, где тоже имелось несколько превосходных пирамид, но Эвелина наотрез отказалась ехать туда. Вместо этого она предложила посетить музей. С большой неохотой я согласилась на столь неравноценную замену. К счастью, музей находился неподалеку от пристани, так что я могла улучить момент и застать врасплох нашего капитана.

Мой отец переписывался с директором Каирского музея, мсье Масперо, и я надеялась, что тот вспомнит мое имя. Так оно и оказалось. Его помощник сообщил, что нам чертовски повезло, поскольку большую часть времени мсье Масперо отсутствует, раскапывая древние сокровища.

Помощника звали герр Эмиль Бругш. Я знала это имя, поскольку герр Бругш прославился тем, что открыл тайное захоронение с мумиями. Этот человек с показной скромностью поведал, что он всего лишь решил присмотреться к одному из крестьян, который, как ему казалось, живет не по средствам. Выяснилось, что бедный египтянин обнаружил тайник и потихоньку таскал оттуда всякие древности. Несчастного поймали и бросили в тюрьму, а вся слава досталась герру Бругшу.

Этот господин мне не понравился с первого взгляда – в отличие от директора музея, который оказался радушным толстяком с белоснежной бородкой и искрящимися весельем темными глазами. С истинно французской галантностью мсье Масперо поцеловал мне руку, а от Эвелины пришел в полный восторг. Мы не стали отнимать у него время и сказали, что сами осмотрим музей.

– Можешь записать себе еще одну победу, – шутливо заметила я Эвелине. – Мсье Масперо не сводил с тебя глаз.

– А герр Бругш с тебя! – парировала она. – Он так и рвался тебя сопровождать. Ты разве не заметила?

– Нечего приписывать мне своих поклонников! – возмутилась я. – Не нуждаюсь в лживой лести. Даже если все так и было, герр Бругш на редкость противный тип.

Честно говоря, я порадовалась тому, что с нами нет директора. Я бы наверняка не удержалась и прочла ему нотацию. Безусловно, экспонаты были просто великолепны, но в каком же жутком состоянии находились! Всюду, куда ни глянь, толстым слоем лежала пыль. Я была оскорблена в лучших чувствах. Так и хотелось схватить мокрую тряпку и навести чистоту.

– Будь справедлива, – мягко сказала Эвелина, когда я начала клокотать от возмущения, – посмотри, какая гора экспонатов! А ведь ежедневно поступают все новые и новые.

– Ну и что?! – взвилась я. – Тем более нужны аккуратность и порядок! Не помешало бы здесь немного английской опрятности в противовес французской безалаберности.

Мы добрались до одной из дальних комнат, где была выставлена всякая мелочь, – вазы, ожерелья, маленькие резные фигурки в беспорядке громоздились на полках и в шкафах. В зале находилось еще несколько человек. Не обращая на них внимания, я продолжала метать громы и молнии:

– Хотя бы пыль можно было стереть! Ты только взгляни!

Схватив терракотовую статуэтку, я яростно потерла ее носовым платком и продемонстрировала Эвелине грязное пятно.

Тишину комнаты пронзил вой. Да-да, это был настоящий звериный вой. Прежде чем я успела опомниться, на меня налетел вихрь. Бронзовая от загара мускулистая рука выхватила у меня статуэтку, а в ухе загрохотал голос:

– Мадам! Будьте так добры оставить в покое бесценный экспонат! Мало того что этот безмозглый осел Масперо сваливает все в одну кучу, так вы еще решили довершить его вандализм!

Эвелина поспешно отскочила в сторону, и я осталась одна. Собрав все свое достоинство, я повернулась лицом к обидчику.

Это был высокий широкоплечий человек с коротко подстриженной бородой. На лице, от загара почти таком же смуглом, как у египтян, гневно сверкали синие глаза. Его голос с полным основанием можно было назвать громовым. Выговор у незнакомца был как у джентльмена. Чего нельзя сказать о его поведении.

– Сэр! – произнесла я, обдав его ледяным взглядом. – Я с вами не знакома!

– Зато я знаком с вами, мадам! Такой тип дамочек часто попадается – буйная англичанка, столь же неуклюжая, сколь и высокомерная. О боже! Да ваша порода заполонила всю землю, подобно тучам москитов, и точно так же доводит до бешенства. От вас не укрыться ни в глубинах пирамид, ни на вершинах Гималаев.

Тут он остановился, чтобы перевести дух, и я не преминула этим воспользоваться:

– А вы, сэр, из тех надменных типов, которые столь же громогласны, сколь дурно воспитаны! Если такие, как я, заполонили землю, то лишь для того, чтобы противостоять глупости и грубости таких, как вы! Самодовольных и крикливых болванов!

Мой противник мгновенно пришел в бешенство, на что, собственно, я и рассчитывала. Он разразился невнятными ругательствами, от которых подпрыгивали древние безделушки.

Я натянуто улыбнулась и отступила на шаг, поудобнее перехватив зонтик. Меня не так-то просто запугать, и я далеко не маленького роста, но этот человек навис надо мной настоящей горой, а побагровевшее от ярости лицо не оставляло сомнений, что ему ничего не стоит прибегнуть к насилию Он так скрипел белыми острыми зубами, что я впервые в жизни по-настоящему испугалась.

Внезапно на его плечо опустилась рука.

– Рэдклифф, – спокойно сказал молодой человек, являвший собой уменьшенную копию моего противника. – Ты пугаешь эту даму. Прошу тебя...

– Я вовсе не напугана, – соврала я. – Меня лишь беспокоит здоровье вашего друга. По-моему, он на грани припадка. Часто у него бывают приступы слабоумия?

Молодой человек покрепче сжал плечо моего врага. При этом он отнюдь не казался встревоженным, напротив, по лицу его блуждала широченная улыбка. Кстати, выглядел он весьма привлекательно. Я бросила быстрый взгляд на Эвелину – вне всяких сомнений, она разделяла мое мнение.

– Это мой брат, мадам, а не друг, – рассмеялся он. – Вы должны его простить. Ну, Рэдклифф, успокойся же! Музеи всегда оказывают на него такое действие, – объяснил молодой человек и снова рассмеялся. – Не вините себя за то, что вывели его из равновесия.

– Винить себя?! – желчно отозвалась я. – С какой стати? Безобразный припадок вашего родственника целиком и полностью на его совести...

Бородатая личность взревела пуще прежнего.

– Амелия! – Эвелина подскочила ко мне и схватила за руку. – Знаете что? Предлагаю всем нам успокоиться. Перестанем сердить друг друга!

– И не думала никого сердить, – буркнула я.

Эвелина обменялась взглядом с молодым человеком. Судя по всему, эти двое поняли друг друга без слов.

Молодой человек оттащил своего возбужденного родственника в одну сторону, а Эвелина более мягко, но столь же настойчиво потянула меня в другую. Остальные посетители музея с жадным любопытством наблюдали за нами. Поймав мой свирепый взгляд, дама с нелепыми кудельками надо лбом опрометью вылетела из комнаты, волоча за собой маленькую девочку. Ее примеру последовала супружеская пара. В зале остался единственный зритель – араб в свободном одеянии, закутанный в платок. Глаза его, прикрытые темными очками, были устремлены на странных чужеземцев.

Быстрые шаги в коридоре возвестили о приходе мсье Масперо, которого, должно быть, встревожил шум. Увидев нас, он замедлил шаг, лицо его расплылось в добродушной улыбке.

– Ah, c'est le bon Emerson[2]. Мне следовало догадаться. Значит, вы все-таки встретились? Вы уже знакомы?

Теперь я знала, как зовут этого неприятного человека. Эмерсон! Ну и имечко.

– Мы не знакомы! – отозвалась бородатая личность. Правда, на этот раз вопль прозвучал не столь угрожающе. – И если вы попытаетесь нас познакомить, Масперо, то рискуете получить взбучку!

Мсье Масперо ухмыльнулся.

– Вот как? Что ж, тогда не буду рисковать. Милые дамы, пойдемте, я покажу вам наши самые ценные экспонаты. В этом зале нет ничего интересного, так, всякие безделицы.

– Напротив, они очень интересны, – с улыбкой возразила Эвелина. – Чудесные украшения! Такие изящные и утонченные...

– Эти побрякушки не представляют никакой ценности, это не золото, а всего лишь фаянс, – рассмеялся Масперо. – Их в наших краях не меньше, чем песка. Подобные браслеты и ожерелья мы находим сотнями.

– Фаянс? – изумилась Эвелина. – Значит, чудесные кораллы и эти бирюзовые фигурки – не настоящие камни?

Бородатый субъект, демонстративно повернувшись к нам спиной, уткнул нос в одну из витрин, но я-то знала, что невежа нас нагло подслушивает. Его брат оказался не таким грубым. Молодой человек стоял в сторонке, застенчиво поглядывая на Эвелину. Он открыл было рот, чтобы ответить ей, но его перебил жизнерадостный мсье Масперо:

– Mais non, mademoiselle, это характерные для Древнего Египта имитации коралла, бирюзы, лазурита, сделанные из цветной глины.

– Все равно они невероятно красивы! – с жаром воскликнула я, косясь на угрюмую спину своего врага. – Один их возраст поражает воображение. Подумать только, этот браслет украшал смуглое запястье египетской девушки за четыре тысячи лет до рождения нашего спасителя!

Бородач развернулся и злобно уставился на меня.

– Три тысячи лет! – проревел он. – Хронология Масперо, как и вся его работа, непростительно небрежна!

Масперо расцвел в очередной улыбке, на сей раз, как мне показалось, несколько раздраженной. Подцепив с полки ожерелье из крошечных синих и коралловых бусинок, он с учтивым поклоном протянул его Эвелине.

– Примите на память о вашем визите! Нет-нет, – отмел он возражения Эвелины. – Я сожалею лишь о том, что у меня нет более изящной вещи для такой очаровательной дамы. А это вам, мадемуазель Пибоди...

И другое ожерелье скользнуло мне в ладонь.

– Но... – пробормотала я, тревожно глянув в сторону бородатой личности, которая тряслась, словно в эпилептическом припадке.

– Окажите мне честь, – настойчиво продолжал мсье Масперо. – Если только вас не пугают глупые россказни о проклятиях и мести фараонов...

– Нисколько! – тут же сказала я и покрепче сжала ожерелье, решив, что теперь-то уж точно с ним не расстанусь. Назло предрассудкам.

– А как насчет проклятий мсье Эмерсона? – весело спросил Масперо. – Regardez[3], судя по всему, он опять собирается пройтись на мой счет.

– Не бойтесь! – рявкнул бородач. – Я ухожу! И так слишком много времени проторчал в вашей обители ужасов. Только скажите мне ради бога, почему вы не приведете в порядок керамику?

С этими словами он взбешенным носорогом рванулся прочь, по дороге подхватив своего куда более миролюбивого родственника. Молодой человек обернулся; его взгляд не отрывался от лица Эвелины до тех пор, пока его не выволокли из комнаты.

– У мсье Эмерсона почти галльский темперамент! – с восхищением прошептал Масперо. – В гневе он просто великолепен!

– Не могу с вами согласиться, – возразила я. – Кто этот неприятный человек?

– Один из тех ваших соотечественников, дорогая леди, что интересуются древностями. На раскопках Рэдклиффу Эмерсону нет равных, но, боюсь, своих коллег он не очень жалует. Вы уже слышали, как он поносил мой бедный музей. Мои методы раскопок он поносит с не меньшим рвением. Честно говоря, в Египте не найдется археолога, который был бы обойден его критикой.

– До чего же нелепый человек! – фыркнула я презрительно.

– Ваш музей очарователен, мсье Масперо, – поспешила вмешаться Эвелина. – Кажется, я могла бы поселиться здесь!

Мы провели в музее еще несколько часов, бродя по залам и внимательно осматривая экспонаты. Я даже почувствовала некую солидарность со злобной бородатой личностью по имени Эмерсон. Экспонаты пребывали в весьма хаотичном состоянии, повсюду лежала пыль. Впрочем, прилюдно признавать правоту мистера Эмерсона я не собиралась ни под каким видом.

Наконец Эвелина сказала, что устала. Мы взяли экипаж и, не заезжая на пристань, вернулись в гостиницу. Всю дорогу моя подруга задумчиво молчала. Когда мы подъехали к гостинице, я осторожно заметила:

– Мне кажется, брат мистера Эмерсона не унаследовал семейного темперамента. Ты случайно не слышала, как его зовут?

– Уолтер. – Эвелина предательски покраснела.

– А-а... – Я с самым невинным видом уставилась в окно. – Мне он показался довольно приятным молодым человеком. Возможно, мы встретим их в гостинице.

– Нет, они остановились не в «Шепарде». Уолт... мистер Уолтер объяснил мне, что они не могут себе позволить такой роскоши. Все деньги у них уходят на раскопки. Его брат не получает финансовой поддержки. У него есть всего лишь небольшой ежегодный доход, но, как говорит мистер Уолтер, будь у него богатство обеих Индий, они все равно бы бедствовали.

– Похоже, вы немало успели обсудить. – Я покосилась на Эвелину. – Жаль, что нельзя продолжить знакомство с младшим мистером Эмерсоном.

Рядом наверняка будет вертеться его безумный братец.

–Скорее всего, мы больше никогда не встретимся, – тихо сказала Эвелина.

У меня на этот счет было собственное мнение.

3

Ближе к вечеру, отдохнув, мы отправились за лекарствами. Путеводители советуют путешественникам запастись всевозможными микстурами и таблетками, поскольку к югу от Каира доктора большая редкость. Я аккуратно переписала из путеводителя предлагаемый список лекарств и решила закупить все. Не родись я женщиной, непременно посвятила бы себя медицине. У меня природная склонность к этому роду человеческой деятельности: рука твердая, при виде крови я не взвизгиваю и не падаю в обморок, а научного любопытства хоть отбавляй. Кроме лекарств я решила обзавестись еще и набором скальпелей. На всякий случай. Вдруг понадобится кому-нибудь что-нибудь ампутировать – конечность или, на худой конец, палец. Не сомневаюсь, что проделаю я это аккуратно, быстро и элегантно.

В аптеку с нами отправился наш проводник Майкл. Он казался каким-то притихшим, но мысли мои были заняты снадобьями: карболка, хинин, настойка опия, слабительное...

Зато Эвелина не преминула поинтересоваться у Майкла, чем он расстроен. Тот помялся, прежде чем ответить.

– Заболела моя маленькая дочурка, – наконец прошептал он.

Конечно же, мы не могли оставить без внимания слова нашего проводника и, покончив с покупками, решительно зашагали к его дому.

Семейство Майкла обитало в старом здании с вычурным балкончиком – типичное каирское строение. Дом был неимоверно грязен, но, вспомнив другие египетские жилища, я решила, что могло быть и гораздо хуже. Девочка лежала в маленькой темной комнатке, ставни были плотно закрыты, дабы внутрь не могли проникнуть злые духи. Первым делом я бросилась к окну и настежь распахнула ставни. В комнату ворвался солнечный свет.

Особы, задрапированные в пыльные черные покрывала, издали дружный вопль. Их было шестеро, они рядком сидели на полу и бездельничали. Впрочем, нет, не совсем бездельничали, они беспрерывно причитали, не давая бедному ребенку заснуть.

Я выставила плакальщиц вон, позволив остаться лишь матери девочки. Этой довольно миловидной мамаше с большими черными глазами было, как я подозревала, не больше пятнадцати лет.

Эвелина, забыв о своих роскошных юбках, опустилась на пол рядом с соломенным тюфяком, на котором лежал ребенок. Она ласково откинула спутанные кудри с лица девочки. Юная мать протестующе дернулась, но, испуганно глянув на меня, снова замерла. Я довольно улыбнулась – как вовремя мы заглянули в аптеку! Еще больше я обрадовалась, когда выяснила, что стряслось с девочкой. Она всего лишь порезалась, но из-за грязи ранка загноилась. Для меня пара пустяков, особенно если вооружена такой замечательной вещью, как скальпель. Вскрыв нарыв, я прочистила ранку, наложила повязку и велела держать в чистоте.

В отель я вернулась донельзя довольная, чего нельзя сказать об Эвелине. Впрочем, у нее имелись все причины для дурного настроения – бедняжка со дня на день ждала известия о кончине деда. Она исстрадалась от сознания, что он умирает всеми покинутый. Я же считала, что старый граф сам виноват в своем одиночестве.

Тем не менее, ужинать мы спустились в столовую. Эвелина была как всегда великолепна, я же превозмогла себя и втиснулась в то самое кроваво-красное платье с чудовищным декольте. Наш выход произвел потрясающий эффект. Все постояльцы отеля мужского пола вывернули шеи, наблюдая, как мы шествуем к столику. Внезапно лицо Эвелины залил румянец. Я вздернула брови и огляделась. В дверях стоял... кто бы вы думали? Уолтер Эмерсон собственной персоной!

Не сводя глаз с Эвелины, он быстро пересек столовую, едва не опрокинув какую-то жабоподобную даму.

Следом за ним на пороге возникла и бородатая личность. Я едва сдержала смешок, глядя на угрюмую физиономию Эмерсона-старшего. Смотрелся он чрезвычайно эффектно – вечерний костюм сидел на нем мешком и имел такой вид, словно им не меньше недели забавлялось семейство бегемотов. Воротник рубашки впивался в мощную шею, наверняка причиняя ее обладателю неимоверные страдания. Мистер Эмерсон подрастерял все свое самодовольство и ковылял за братом, мрачно зыркая по сторонам.

Коротко поздоровавшись со мной, Уолтер повернулся к Эвелине, и они тотчас погрузились в беседу. Я вдруг обнаружила, что осталась с глазу на глаз с Эмерсоном. Мой враг стоял столбом и взирал на меня с видом глубокого уныния.

– Должен принести извинения, – пробубнил он.

– Ладно, принимаю! – сказала я и величественно взмахнула рукой, приглашая садиться. – Прошу, мистер Эмерсон. Странно встретить вас здесь. Насколько я поняла, светская жизнь – не в вашем вкусе.

– Это все Уолтер! – проворчал Эмерсон. Он расположился как можно дальше от меня, насколько это позволяло ограниченное пространство дивана. – Терпеть не могу подобные вещи.

– Какие вещи? – спросила я, так и млея от удовольствия.

Как же приятно видеть, во что превратился высокомерный и свирепый мистер Эмерсон! Достаточно было вытащить этого человека в общество, чтобы он ничем не отличался от безобидного ягненочка.

– Гостиницу. Людей. Словом, всю эту дребедень!

Он презрительно обвел рукой прекрасно обставленную комнату с ее изысканно одетыми обитателями.

– А где вы предпочли бы находиться? – спросила я.

– Где угодно, но только не здесь! А лучше всего на раскопках.

– В пыльной пустыне, вдали от благ цивилизации? В обществе невежественных арабов...

– Может, они и невежественны, зато лишены лицемерия, свойственного так называемым цивилизованным людям. Господи, как меня раздражают самодовольные высказывания английских путешественников в адрес «туземцев»!

К нему вмиг вернулся прежний апломб, Я решила подлить масла в огонь:

– Тогда вы должны одобрительно относиться к тому, что мы, британцы, делаем в Египте. Мы взяли на себя ответственность за финансы этой страны...

– Чушь! – тут же разъярился Эмерсон. – Вы полагаете, что англичане действуют из человеколюбия? Пусть мы не столь нецивилизованны, как турки, но цель у нас та же – собственный эгоистический интерес. Да еще позволили этим идиотам французам управлять Ведомством древностей, если это можно назвать управлением! Впрочем, наши собственные ученые ничем не лучше.

– Они все-все никуда не годятся? – ласково спросила я. – Все, кроме вас?

Моя ирония осталась незамеченной. Эмерсон воспринял вопрос всерьез.

– Есть один молодой человек по имени Питри[4], который, похоже, имеет некоторое представление о том, что такое археологический метод...

Я посмотрела на Эвелину. Слышать, о чем они с Уолтером беседуют, я не могла, поскольку Эмерсон галдел, как целая толпа, но, судя по всему, молодые люди прекрасно поладили. Я вновь переключилась на своего собеседника, который продолжал злопыхать:

– ...какие-то там горшки! Знаете, с гончарными изделиями надо что-то делать! Нужно изучить их типы!

– С какой целью?

– Да целей – сотни! Любая безделица, любой маленький осколок прошлого может дать нам бесценные сведения. Большинство этих предметов сейчас просто выбрасывается или, на худой конец, растаскивается невежественными туристами!

– Я поняла! Ученые не собирают кости и мумии, если не считать тех, что выставляют на обозрение в качестве диковинок. А ведь можно было бы столько узнать...

Эмерсон на мгновение лишился дара речи, потом выдохнул:

– Господи... Женщина с пытливым умом? Разве такое возможно?

На сей раз я решила пропустить оскорбление мимо ушей. Разговор меня заинтересовал, и я собиралась выпытать у Эмерсона как можно больше сведений, но тут нас прервали самым драматичным образом.

Эвелина, сидевшая в кресле напротив Уолтера, внезапно вскочила на ноги. Я обернулась и увидела, что, побледнев как полотно, она с ужасом смотрит в сторону входа.

Встревожившись, я обвела взглядом гостиную. В комнате было полно народу, но никого примечательного я не обнаружила. Прежде чем я успела провести более внимательную инспекцию, Эвелина рухнула на пол.

Обморок оказался на редкость глубоким. Битых две минуты я совала ей под нос флакон с нюхательными солями, прежде чем Эвелина очнулась. Наши вопросы она оставила без внимания, твердя как заведенная, что хочет побыстрее оказаться у себя в номере.

Уолтер предложил проводить нас, но Эвелина наотрез отказалась.

– Нет, нет! – срывающимся голосом пролепетала она. – Амелия мне поможет. Со мной все в порядке. Прошу вас, не трогайте меня.

Бедный Уолтер побледнел почти как Эвелина и покорился. Я успела шепнуть, что он может утром зайти проведать ее.

В номере нас ждала Треверс, от безделья глазевшая в окно. Эвелина отказалась от ее услуг, впрочем, Треверс не особенно и рвалась. Я отослала горничную.

– Пожалуй, отправлю-ка эту идиотку домой, – безмятежно проговорила я, словно не было сейчас заботы важнее. – Ей все здесь не нравится – страна, египтяне, наше судно...

– И я. – Эвелина слабо улыбнулась.

– Да и обо мне она не слишком высокого мнения, – рассмеялась я, обрадовавшись, что к подруге возвращается хорошее расположение духа. – Прекрасно обойдемся и без нее! Завтра же все устрою. Эвелина, может, теперь ты мне скажешь...

– Потом! – быстро ответила она. – Потом все объясню, Амелия, когда... Ты не хочешь вернуться в гостиную? Вы так увлеченно беседовали с мистером Эмерсоном. Уверена, он все еще там. Ты можешь успокоить его и... Да-да, извинись за меня. А я лягу. Ничего страшного не произошло, Амелия, честное слово!

Эта тирада, произнесенная быстрой скороговоркой, была вовсе не в характере Эвелины. Я уже хотела наброситься на нее и выудить правду, как раздался громкий стук в дверь.

Эвелина вздрогнула. Лицо ее вновь сделалось смертельно бледным. Я смотрела на подругу, окончательно сбитая с толку. Кто это заявился с визитом в столь неурочный час?! Для светских развлечений было еще не очень поздно, но чтобы ломиться к дамам в номер... Вряд ли воспитанный Уолтер решился на такую дерзость. Да и, судя по лицу Эвелины, моя подруга догадывалась, что за гость к нам прибыл, и догадка эта наводила на нее ужас.

Наши глаза встретились. Плечи Эвелины распрямились, губы решительно сжались. Она спокойно сказала:

– Будь так добра, Амелия, открой дверь, Я веду себя как последняя трусиха.

В моей голове раздался какой-то щелчок. Так вот оно что! Я распахнула дверь и без всякого удивления оглядела нахала. Никогда прежде я не видела этого человека, но сомнений у меня не оставалось. Да и кому еще могли принадлежать это смазливое лицо и сладкая улыбка...

– А-а, – протянула я. – Синьор Альберто!

1

Альберто прижал руку к сердцу и поклонился. Я едва удержалась, чтобы не отхлестать его по щекам, – до того наглый был у него вид.

– Разве вы не хотеть меня пригласить? – ухмыльнулся молодой итальянец, сверля меня взглядом. – Полагаю, вы предпочитать, чтобы я не говорить о кое-каких вещах на публике?

Заскрежетав зубами, я отступила, пропуская его в комнату, и осторожно притворила дверь. Хотя больше всего на свете мне хотелось заехать Альберто по носу. Похвалив себя за сдержанность, я последовала за незваным гостем.

А тот уже вовсю разливался соловьем, мелкими шажками семеня к моей подруге:

– Ах, моя утерянная возлюбленная! О радость моего сердца! Как ты могла покинуть меня? Я так волноваться, так беспокоиться о тебе!

Эвелина величественно вскинула руку. Альберто остановился в нескольких шагах от нее. Полагаю, этот мошенник собирался заключить ее в объятия, но, осознав, что она не горит желанием припасть к его надушенному сюртуку, остановился и заголосил пуще прежнего, безбожно коверкая слова:

– Ты отталкивать меня! О, Эвелина, ты губить меня! Я понимать. Ты найти богатую покровительницу, Она делать тебе подарки, и ты покидать бедного, несчастного, одинокого возлюбленного, который давать только любовь.

Как же хотелось чем-нибудь огреть этого сладкоречивого болвана! Мой взгляд наткнулся на зонтик. Прекрасно. Теперь можно переходить к решительным действиям! Эвелина по-прежнему помалкивала, должно быть, от наглости этого человека она впала в столбняк. Но со мной-то все было в полном порядке! Свирепо улыбнувшись, я быстро пересекла комнату и с силой ткнула пришельца зонтиком. Он испуганно ойкнул и отскочил.

– Вот так-то лучше! – прикрикнула я. – Это вы оставили мисс Эвелину, а вовсе не наоборот. Впрочем, от таких слизняков надо бежать куда глаза глядят. Как вы смеете являться сюда, после того как украли все ее вещи и подбросили ту отвратительную записку?!

– Записку?! – Альберто закатил глаза. – Я не оставлять никакая записка. Я пойти искать работа, чтобы купить хлеб для моей любимой, и, когда я переходить через улица, меня убивать лошадь. Несколько недель я умирать в ужасной больнице. А потом выздороветь и бежать домой. Но мой ангел исчезать! Солнце мое исчезать! Любовь моя исчезать! Я не оставлять никакой записка. Не оставлять! Нет-нет! О, это все мои враги! Они кругом! Они хотеть украсть мое счастье! Мою голубку!

Он снова закатил глаза. Я вздохнула. В жизни не видела более бездарного представления. Но Эвелина, похоже, считала иначе. Я покосилась на подругу и онемела от возмущения. Судя по всему, эта дурочка поверила стенаниям напомаженного кретина! Непостижимо.

Но я ошиблась. Бледные щеки Эвелины внезапно вспыхнули. Я довольно улыбнулась – эта краска была не чем иным, как краской гнева. Ну теперь держись, глупый ловелас!

– Как вы смеете? – прошептала она яростно. – Разве мало горя вы принесли мне? Да, быть может, я заслужила ваше презрение. Но не потому, что оставила вас, а потому, что сбежала с вами! Однако если вы скажете еще хоть одно порочащее слово по адресу моей подруги, то берегитесь! Вы недостойны даже дышать с ней одним воздухом! Убирайтесь вон! – И Эвелина надвинулась на своего бывшего кавалера.

Альберто отступил, не забывая корчить гримасы, призванные, должно быть, изображать страдание. На пороге он было остановился, но тут я снова пустила в ход свой зонтик и ткнула ему в живот.

– Эвелина, ты не можешь говорить это серьезно! – взвыл он. – Ты болеть! Ты не понимать! Я ходить жениться на тебе. Я предлагать тебе свою руку и свое имя. Никакой другой мужчина не жениться на тебе, когда узнать...

Наш дорогой Альберто оказался удивительно проворным малым – с ловкостью обезьяны он отскочил в сторону, когда я попыталась ткнуть зонтиком ему в глаз. Я прицелилась снова, но помешала Эвелина, схватив меня за руку.

– Амелия, зонтик нам еще пригодится! – Она презрительно усмехнулась. – Не стоит его ломать.

Свое оружие я опустила весьма неохотно.

– Но надо же его как-то наказать. Он ведь пытается тебя шантажировать. Нет уж! – И, выставив зонтик, я снова бросилась на смазливого прохвоста.

И снова Эвелина успела поймать меня за руку.

– Он может объявить о моем позоре хоть всему миру, – холодно сказала она. – Поверь мне, Амелия, этот человек больше не имеет надо мной власти.

Альберто бочком двинулся к двери, голося:

– Шантаж? Угроза? Dio mio, как же ты меня не понимать! Я тебя любить!

– Любить! – Я демонически расхохоталась. – Любить?! Если вы еще хоть раз посмеете сунуть к нам нос, то я засажу вас в тюрьму! Кстати, по слухам, египетские тюрьмы не грешат комфортом, так что, не сомневаюсь, вам там очень понравится. Если же вы предпочитаете иметь дело со мной... – и я многозначительно глянула на зонтик.

Альберто надменно выпрямился.

– Так вы мне угрожать?! Не надо угроз. Если дама меня не желать, я уходить! Я приходить сохранить ее честь. Теперь я все видеть! У нее есть другой! Ведь это правда? Кто он?!

Сбоку от меня раздался какой-то шелест. Я покосилась на Эвелину и поняла, что она собирается упасть в обморок.

– Амелия, ты не могла бы от него избавиться? – слабо прошептала она.

– Разумеется.

Промаршировав мимо Альберто, который при этом нервно отпрянул, я распахнула дверь. Обычно на этаже всегда есть дежурный, и я намеревалась его позвать. Но в этом не было необходимости. На полу, напротив двери, сидел наш драгоман Майкл. Увидев меня, он вскочил на ноги.

– Майкл, будь так добр, возьми этого человека за шкирку и вышвырни вон! – распорядилась я, не считая нужным спрашивать, почему он здесь.

Майкл удивленно округлил глаза, но без лишних разговоров шагнул к Альберто. Тот отшатнулся.

– Не трогать, не трогать, – взвизгнул он, – я уходить, уходить! Я уезжать из Египта. Сердце мое разбивать, жизнь моя...

– Нас это не интересует, – прервала я поток жалоб. – Один вопрос, перед тем как вы «уходить». Как вы нас нашли и где взяли деньги, чтобы последовать за нами?

– Я ходить к британскому консулу в Риме. По дороге я работать на пароходе – у меня морская болезнь, я мерзнуть, страдать, но работать!

– Довольно. Уходите, или Майкл...

– Уходить, уходить!

Альберто в последний раз закатил глаза в сторону Эвелины, затем Майкл сделал шаг вперед, и итальянец стремительно выскочил за дверь.

– Пойду посмотрю, ушел ли он, – улыбнулся Майкл.

– Спасибо, – благодарно прошептала Эвелина. – Как твоя девочка, Майкл? Может, нам снова ее навестить?

– Нет! – просиял Майкл. – Я пришел сказать, что моей малышке лучше. Она уже попросила есть! Я пришел поблагодарить и сказать, что готов отдать за вас жизнь. А теперь я пойду за этим злым человеком.

Как только дверь за ним закрылась, Эвелина разразилась рыданиями.

Правда, рыдала она недолго. Пока я суетилась, разыскивая нюхательные соли и носовые платки, Эвелина пришла в себя и настояла на том, чтобы я села, предварительно отобрав у меня зонтик, с которым я успела сродниться.

– Ты гораздо больше встревожена, чем хочешь себе признаться, Амелия. Разреши, я закажу тебе стакан вина.

– Нет, не нужно. Но, может быть, ты...

– Нет. – Эвелина пристально взглянула на меня. – Как ни странно, но я испытываю невероятное облегчение. У меня такое чувство, будто я изгнала из себя дьявола.

– Так это Альберто так испугал тебя в гостиной?

– Да. Ты не поверишь, Амелия, но когда я увидела, как он стоит и смотрит на меня со своей наглой ухмылкой, то мне показалось, что это сам демон, явившийся напомнить мне о моем прошлом. А ведь перед этим я чувствовала себя такой счастливой с...

– С Уолтером! Почему ты избегаешь называть его по имени, Эвелина? Ты влюбилась?

– Влюбилась... Это слово для меня запретное, после того как... Я не имею права влюбляться в честного человека.

– Не говори глупостей! Вспомни, на дворе двадцатый век! Так что оставь свою старомодную мораль, дорогая Эвелина.

– Ты думаешь, Уолтер женится на мне, если узнает о моем прошлом?

– Ну... – я недовольно передернула плечами. – Он кажется вполне приятным молодым человеком, но, в конце концов, он же мужчина. А от мужчин всего можно ожидать! Да, кстати, а как он узнает?

Я посмотрела на Эвелину и испустила раздраженный вздох. Снова ее несносная щепетильность! Уолтер все узнает, потому что она ему скажет.

– Давай сменим тему, Амелия. Я просто хотела объяснить, что обрадовалась, осознав, что Альберто не какой-то там демон, а обычный человек из плоти и крови. С ним покончено! Но все же странно, Амелия! Как он оказался здесь, в Египте? Неужели последовал за мной? Но зачем?!

– Вот именно. Зачем? А вдруг...

– Что?

– А вдруг твой дед все-таки поправился?

Эвелина ошарашенно посмотрела на меня.

– Бог мой, Амелия, если так, то какой цинизм! Неужели... А вдруг дедушка и в самом деле поправился?!

– Не спеши радоваться, дорогая. Наверняка есть и другие, не менее циничные причины, которыми объясняется появление Альберто. Завтра я постараюсь все выяснить. И надо поторопить нашего капитана. Чем скорее мы покинем Каир, тем лучше для нас обеих.

– Да, – Эвелина грустно улыбнулась. – Здесь становится слишком много людей, которых я не желаю видеть. Но Уолтер в Каире надолго не задержится. Они с мистером Эмерсоном выезжают через два дня.

– И куда же направляются? – брюзгливо спросила я.

– Честно говоря, не запомнила название. Какое-то место в нескольких сотнях миль к югу, там еще есть развалины.

– Амарна! – торжествующе вскричала я и повторила уже спокойнее: – Да, Амарна... Что ж, пора спать. Сегодня у нас выдался трудный день.

– Но трудный день, как выяснилось, еще не закончился.

Эвелина заснула, как только коснулась головой подушки. Бедняжка была слишком измотана. Лежа под белым противомоскитным пологом, я вслушивалась в ровное дыхание подруги. Ее кровать стояла у противоположной стены, рядом с окном и небольшим балкончиком. По своему обыкновению, я оставила ставни открытыми. В окно струился лунный свет, прокладывая дорожку в центре комнаты, но оставляя углы во мраке. Луч неверного серебристого света коснулся моей кровати.

Я отнюдь не из тех истеричных особ, что страдают бессонницей, но события минувшего дня дали много пищи для размышления. Как ни странно, я обнаружила, что мысли мои заняты в основном этим несносным бородатым субъектом, мистером Эмерсоном. Его, мягко говоря, оригинальные манеры и резкие высказывания будоражили мое воображение. Некоторое время я с удовольствием репетировала ехидные реплики и острые замечания, которые обрушу на этого невоспитанного человека при следующей встрече, но потом обратилась к более насущным вопросам.

Уолтер и Эвелина... Тут имелся один щекотливый момент. Эвелина бедна как церковная мышь, но она благородного происхождения, так что ничего противоестественного в этом браке нет. Вот только и Уолтер, похоже, совсем не богат. Более того, молодой человек находится в полной зависимости от своего взбалмошного родственника, И решающее слово остается за Эмерсоном. Ну и ну! Не хотела бы я вверить свою судьбу этому странному господину... А тут еще мерзавец Альберто! Эвелина, конечно же, поведает Уолтеру о своей ошибке. И скажите на милость, разве мужчина, пусть даже самый благородный, способен легко отнестись к подобной ерунде? Нет! Уж я-то знаю их породу. В лучшем случае Уолтер ее простит и будет прощать всю оставшуюся жизнь. Завидная судьба, ничего не скажешь, – всю жизнь чувствовать себя последней из последних. Так недолго и с ума сойти.

Я беспокойно заворочалась в кровати. Пружины заскрипели, за окном кто-то проскрипел в ответ. Наверное, какая-нибудь птица или насекомое. Я решительно повернулась спиной к лунной дорожке и замерла в твердом намерении заснуть. Но вместо сна ко мне снова явился треклятый Альберто. Почему все же он приехал в Египет? Из-за любви? Ха-ха! Разве что из любви к деньгам. Возможно, Альберто каким-то образом прознал, что его бывшую возлюбленную опекает некая состоятельная дама, вот и решил снова пустить в ход свои чары.

Сна как не бывало. Я с трудом удержалась от того, чтобы вскочить, схватить зонтик и броситься на поиски итальянца. Надо было все-таки огреть его, да посильнее! Чтобы впредь неповадно было. Эти человеколюбивые мысли отнюдь не способствовали сну, зато отлично отвлекали от возни, которую подняли за окном ночные обитатели. Я ничего не слышала, пока у самого уха вдруг не раздался звук. Очень знакомый звук. Так скрипела одна из половиц неподалеку от моей кровати. Раз сто за день я наступила на нее и едва удержалась, чтобы не устроить скандал гостиничным служащим.

Я перевернулась на спину, не предчувствуя ничего дурного. Либо скрип мне попросту померещился, либо это бродит по комнате Эвелина. Но это была вовсе не Эвелина!

Совсем рядом с кроватью стоял призрак. Видение было довольно расплывчатым, но общий облик я рассмотрела хорошо. Больше всего оно напоминало скульптуру из музея, где мы сегодня побывали. Там было полно раскрашенных статуй древних египтян в натуральную величину.

Бронзовое тело, обнаженное до пояса; широкий оранжевый ворот на плечах и голубые бусы; головной убор в красную и белую полоску...

Я окаменела. Но не от страха, разумеется. Еще чего, стану я пугаться каких-то там призраков! Нет-нет, меня парализовало от изумления. Фигура стояла совершенно неподвижно. Я присмотрелась, надеясь разглядеть, вздымается грудь или нет, но, как видно, призраки не имеют привычки дышать. А вот руками махать они умеют очень даже бойко! Видение внезапно угрожающе вскинуло руку. В лунном свете блеснул металл.

Я взвизгнула, подскочила на кровати и вихрем набросилась на призрака. В привидения я не верю, так и знайте, поэтому рассчитывала обнаружить под руками теплую живую плоть. Но не тут-то было. А все эта чертова противомоскитная сетка – я начисто о ней забыла.

Может, кто-то и скажет, что воспитанной женщине, мол, не пристало употреблять слово «чертова». Но как прикажете называть преграду, сыгравшую со мной столь злую шутку? Чертова, да и только!

Разумеется, именно сетка и придавала видению призрачный вид. Я уткнулась лицом в обволакивающую материю, дернулась в сторону, и в следующий миг простыни и ночная рубашка спеленали меня по рукам и ногам, тогда как голова оказалась запутанной в складках проклятой сетки. Когда через несколько минут, чертыхаясь, я выбралась из кокона, комната была пуста. Призрак исчез. Единственный результат, которого я добилась, – это дикие крики, доносившиеся со стороны кровати Эвелины. Моя подруга тоже трепыхалась в сетке, словно гигантское насекомое, угодившее в огромный сачок.

Я кинулась к окну, где меня настигла Эвелина и принялась трясти, схватив за плечи. Наверное, я выглядела совершенно безумной, поскольку волосы, которые я обычно заплетаю на ночь в косы, после битвы с сеткой свисали беспорядочными космами. Как впоследствии призналась Эвелина, она решила, что я вознамерилась свести счеты с жизнью и выброситься из окна.

Убедившись, что ни на балконе, ни в саду нет никаких следов ожившей древнеегипетской статуи, я объяснила, что произошло. Эвелина зажгла свечу. Я посмотрела на ее недоверчивое лицо и тотчас поняла, что она обо мне думает.

– Это был не сон! – взорвалась я. – Конечно, ничего удивительного, если бы мне вдруг приснились призраки, явившиеся из Древнего Египта, но полагаю, я способна отличить реальность от сновидения.

– А ты себя щипала? – невинным голосом поинтересовалась Эвелина.

– Не было у меня времени на всякие там щипки! – огрызнулась я, кружа по комнате, дабы успокоиться. – Ты же видишь порванную сетку.

– Да, сетку и простыни ты и в самом деле победила, – рассмеялась Эвелина и тут же серьезно продолжила: – Просто, наверное, реальность и сон смешались...

Договорить я ей не дала, издав разъяренный вопль. Эвелина вздрогнула и принялась извиняться. Но дело было вовсе не в ее словах. Я быстро нагнулась, подняла с пола какой-то твердый предмет, вонзившийся в мою босую ногу, повертела находку и молча протянула Эвелине.

Это было маленькое украшение, около дюйма длиной, сделанное из сине-зеленого фаянса, в форме бога-сокола Гора. Такие украшения часто встречаются на ожерельях древнеегипетских мертвецов. И сегодня в музее мы их видели в избытке.

2

Более чем когда-либо я была преисполнена решимости покинуть Каир, хотя, разумеется, ни в какие привидения не верила. Нет, в залитой лунным светом комнате действовал отнюдь не эфемерный призрак, а некий зловредный представитель рода человеческого. И это обстоятельство тревожило меня гораздо сильнее, чем привидения. Первым делом я подумала об Альберто, но не нашла сколько-нибудь правдоподобной причины, зачем ему было прибегать к столь странной выходке. Этот человек порочен, но труслив, а такие люди не способны на убийство. Да и какая Альберто польза от того, что он нас убьет?

В результате некоторого размышления я пришла к выводу, что наш гость был самым заурядным воришкой. Воришкой с богатым воображением. Явившись в облике древнего египтянина, он рассчитывал напугать нас до смерти и беспрепятственно скрыться. Честно говоря, идея была настолько остроумной, что я почти жалела, что не смогла пообщаться с находчивым грабителем.

Полицию я решила не вызывать. Египетские власти славятся своей никчемностью. К тому же вряд ли удалось бы опознать грабителя, даже если получится выловить его на каирских улицах. Этот человек все равно не вернется. Он, разумеется, понял, что со мной связываться себе дороже, а потому постарается найти более покладистую добычу.

Эвелина согласилась с моими выводами, но, кажется, так до конца и не поверила, что это мне не приснилось.

Все-таки я приняла кое-какие меры предосторожности и попыталась выяснить, чем занимался в Каире Альберто. Узнать, где он остановился, мне не удалось. В Каире несчетное количество мелких гостиниц, и, вероятно, прохвост поселился в одной из них, поскольку его не видели ни в одном солидном отеле. Однако я разузнала, что похожий на него человек взял билет на утренний поезд до Александрии. А значит, можно раз и навсегда забыть о смазливом хлыще по имени Альберто.

Но не об Уолтере. Он постучал в дверь на следующее утро в несусветную рань. Эвелина наотрез отказалась встречаться с ним, и я не стала упорствовать: чем меньше она будет его видеть, тем легче переживет расставание. Я заверила Уолтера, что с Эвелиной все в порядке. С миной изнуренного байроновского героя он попросил меня попрощаться с ней от его имени. На следующий день братья уезжали на раскопки.

Мне стало так жаль беднягу, что я едва не проболталась о чувствах подруги, но вовремя прикусила язык. Попрощавшись с Уолтером, я поспешила к себе в номер, чтобы утешить Эвелину. До чего же это утомительное занятие – утешать влюбленных голубков! Вместо того чтобы прибегнуть к услугам здравого смысла, они беснуются, рыдают, завывают и беспрестанно впадают в отчаяние. Жуткие создания!

Тем временем в кают-компании нашего судна установили фортепьяно, а на окна повесили премилые занавески. Потихоньку стали стягиваться члены экипажа. Треверс я спровадила в Англию, так и не углядев в ее глазах ни тени сожаления.

Дел в последние дни перед отплытием у нас было по горло. Навестить выздоравливающую дочку Майкла, прочесть нотацию его женщинам, настроить фортепьяно, еще раз посетить ненаглядные пирамиды, зайти в музей и, наконец, наведаться в британское консульство. У меня голова шла кругом, но, разумеется, я со всем справилась.

В консульстве я наткнулась на старого знакомого отца. Этот господин долго вертелся вокруг меня, но наконец не выдержал и воскликнул:

– Дорогая мисс Амелия, как же вы изменились! Должно быть, воздух Египта вам на пользу. Вы выглядите гораздо моложе с тех пор, как мы в последний раз встречались в Суссексе.

Я была в том самом порочном платье кровавого цвета с немыслимым декольте.

– Новые перья, – сухо сказала я, – красят даже старую курицу. А теперь скажите, не могли бы вы мне помочь...

В консульство я пришла узнать о судьбе деда Эвелины. Увы, оправдались самые худшие ожидания – старый граф умер. Я не стала ничего уточнять, чтобы не вызвать лишних подозрений, – Эвелина не собиралась афишировать свое имя.

Там же, в консульстве, я наткнулась на старого вояку, сэра Ивлина Баринга, служившего военным атташе. Этот человек напомнил мне моих братьев. Британская респектабельность лежала на нем словно слой пыли. Аккуратные усы, пенсне в золотой оправе, круглое брюшко, обтянутое безупречным мундиром, – все говорило о его надежности, расторопности и тупости. Сэр Баринг расшаркался передо мной, сказав, что наслышан о моем отце. Мне даже начало казаться, будто мой папочка при жизни находился в центре паутины, нити которой протянулись по всему миру.

3

Мы решили отплыть в пятницу. А в четверг к нам прибыл посетитель.

По моему настоянию мы спустились в гостиную. Эвелина весь день была грустной и задумчивой, погруженная в печальные мысли о деде и, как я подозревала, об Уолтере. Братья отбыли на грузовом пароходе. Пожалуй, даже хорошо, что Эвелина никогда не выйдет за Уолтера и не станет плавать в кубрике с матросами. Мне почему-то казалось, что матросы – не самая лучшая компания для моей хрупкой подруги.

В гостиной я задремала: сказывались утомительные дни. Разбудил меня удивленный возглас Эвелины. Я приоткрыла один глаз, решив, что нам предстоит испытать второе пришествие великолепного Альберто. Но на лице Эвелины страха не было и в помине, одно лишь неподдельное изумление. Я открыла второй глаз и вытянула шею – к нам быстро направлялся высокий и смуглый незнакомец. Он весело улыбался.

На мгновение мне показалось, что улыбчивый незнакомец заключит Эвелину в объятия. Но приличия возобладали, и он только радостно сжал руку моей подруги.

– Эвелина! Девочка моя! Ты представить себе не можешь, с каким облегчением, с какой радостью... Как ты могла так меня напугать?

– Боже, что ты здесь делаешь? – выдохнула Эвелина; глаза ее напоминали блюдца.

– Следую за тобой, разумеется, что же еще? Теперь я спокоен! Ты жива и здорова! – Сияя улыбкой, он повернулся ко мне: – А вы, должно быть, мисс Пибоди. Благородная мисс Пибоди! Да-да, я все знаю! Я посетил консула в Риме и все-все про вас выяснил. Дорогая мисс Пибоди! Простите, но я не могу сдержать своего восторга, я вообще восторженный человек!

Схватив мою руку, он сжал ее так же горячо, как до этого сжимал руку Эвелины, сияя при этом как начищенный медный таз.

– Честное слово, сэр... – пробормотала я, слегка растерявшись. – Я несколько ошеломлена...

– Знаю, знаю! – Молодой человек разразился хохотом. – Я то и дело ошеломляю людей! Ничего не могу с собой поделать. Дамы, почему бы нам всем не сесть, а? Давайте же поболтаем.

– Для начала я рекомендовала бы вам представиться, – буркнула я, тайком массируя пальцы.

– Ох, прости, Амелия! – воскликнула Эвелина. – Позволь представить тебе моего кузена, мистера Лукаса Хейеса.

– Я-то позволю, а вот согласится ли он помолчать минутку, чтобы быть представленным, не знаю. – Я внимательно оглядела молодого человека, который продолжал хохотать, ничуть не смущенный моей язвительностью. – Но мне кажется, вас теперь зовут не мистер Хейес. Может, вас следует величать «ваша светлость»?

Лицо Эвелины омрачилось. Новоявленный граф наклонился и похлопал ее по руке.

– Надеюсь, мисс Пибоди, вы будете называть меня Лукасом. У меня такое чувство, будто я знаю вас уже тысячу лет! Кроме того, Эвелине может не понравиться, если мы то и дело будем напоминать о ее утрате. Я вижу, вам уже все известно.

– Да, – прошептала Эвелина. – Я пыталась привыкнуть к этой мысли, но... Прошу тебя, Лукас, расскажи, как это случилось. Я хочу знать все!

– Ты уверена?

– Да!

– Эвелина, я убежден, что наш дед был добрым человеком, несмотря на то... Но я расскажу тебе все по порядку. Только дай собраться с мыслями.

Я рассматривала кузена Эвелины с любопытством, которого не пыталась скрыть. Это был высокий, широкоплечий молодой человек, одетый с изысканностью, граничащей с щегольством. Его начищенные кожаные ботинки блестели как зеркало, жилетка была расшита кокетливыми розовыми бутонами, на широкой груди сверкал огромный бриллиант, а брюки так плотно облегали ноги, что я даже испугалась, как бы они ненароком не лопнули.

Словом, кузен Эвелины мне не понравился. Пусть он вел себя вполне пристойно, хотя и чересчур энергично. Пусть он был добр к Эвелине. Для меня все это не имело значения. Этот человек мне не нравился!

– Полагаю, тебе известно, – трещал тем временем Лукас, – что после твоего... – он на мгновение запнулся, – отъезда наш почтенный предок пришел в такую ярость, что с ним случился удар. Мы не ожидали, что он оправится, но старикан продемонстрировал поразительную живучесть... Ну-ну, Эвелина, милая моя девочка, не надо смотреть на меня с таким упреком. Я любил деда, но ведь он так жестоко и несправедливо поступил с тобой!

Узнав о несчастье, я тотчас поспешил в замок Элсмир и оказался там не единственным гостем. Ты лучше меня знаешь нашу милую семейку и можешь себе представить, в какое столпотворение я попал. Тетушки, дядюшки, кузены всех мастей слетелись, как стервятники на падаль. Они только и делали, что ели, пили и строили жалкие заговоры, как проникнуть в комнату больного, где наш дед лежал, словно в осажденном форте. Я никак не мог решить, кто из родственников хуже. Кузен Уилфред пытался подкупить сиделку; тетушка Марианна целыми днями подслушивала у дверей; юный Питер Форбс по наущению своей мамаши вскарабкался по шпалере из дикого винограда к комнате больного и был скинут на землю лакеем...

Тут к нам подошел официант, и Лукас заказал кофе. Он перехватил мой взгляд и вновь разразился хохотом.

– Дорогая мисс Пибоди, ваше лицо как открытая книга! Я могу читать ваши мысли. Сказать, о чем вы думаете? Вы думаете, что я ничем не лучше своих кузенов, такой же стервятник, как и все остальные. Разумеется, вы совершенно правы! Я уважал нашего деда за его достоинства. Располагай я временем, быть может, и сумел бы какое-нибудь вспомнить... Нет, дорогая мисс Пибоди, откровенность – мой самый большой грех. Совершенно не могу делать вид, что испытываю чувства, которых на самом деле нет! Прикажете лицемерить и изображать, будто я без ума от нашего деда? Милая Эвелина – просто святая, она...

Встретившись со мной взглядом, он осекся.

– Эвелина – святая, – повторил Лукас с жаром. – Только святая могла любить нашего деда! И все же мне было жаль старика. Неприятно умирать, когда никто тебя не любит. Я находился в лучшем положении, чем остальные стервятники, поскольку был стервятником-наследником. Когда дед уже не мог говорить, я выставил всю эту шушеру вон. И поразительное дело, тишина самым благоприятным образом сказалась на старикане. Он вдруг пошел на поправку. Через несколько недель он уже прогуливался по своей комнате, распекал сиделок и швырял тарелками в лакея.

Первым делом он вызвал своего стряпчего и накатал новое завещание. Тебе, дорогая моя Эвелина, он оставил пять фунтов, чтобы ты могла купить траурную вуаль. Своим наследником старикан назначил меня, но вовсе не из любви, а потому, что остальных родственников презирал еще больше. Я ничего не имел против наследства, но его хватило бы с лихвой на двоих. Вот я и решил поговорить о тебе, кузина. Но, увы, все тщетно!

В один прекрасный день я уехал из дома по неотложному делу... Ладно, буду до конца откровенным. Захотелось немного развлечься. В мое отсутствие дед вылез из постели и велел слугам упаковать твои вещи. Сама понимаешь, ничего ценного, только одежду, украшения да всякие безделушки. Мне рассказали, что дед носился по твоим комнатам, собирая вещи и швыряя их в ящики. Его вдруг обуяла демоническая энергия. К тому времени, когда я вернулся, ящики были запакованы, перевязаны и отправлены с местным извозчиком. После этого он рухнул, словно мешок с костями. В доме стоял шум и гам, доктора приезжали и уезжали, устраивали консилиумы, слуги бились в истерике, и к тому же целыми днями валил снег, словно в каком-то нудном романе. Это было ужасно!

– Очень трогательный рассказ, – сухо сказала я. – Эвелина, ты испортишь платье. От слез на атласе остаются пятна.

Эвелина еще раз вздохнула и вытерла глаза. Лукас имел наглость мне подмигнуть.

– Что ж, одна загадка разрешилась, ты согласна, Эвелина? Мотивы нашего посетителя стали полностью ясны. Личность, о которой я веду речь, не слышала о последнем несчастье, зато была осведомлена о предшествующем выздоровлении. И у него появилась надежда.

– Тебе следует быть более тактичной, – вяло сказала Эвелина. – Лукас может не знать, о ком мы говорим. До сих пор его поведение было само благородство, но я не стану оскорблять его, приукрашивая свой ужасный...

– Ты оскорбишь меня, если еще раз вспомнишь об этом... нелепом эпизоде, – перебил ее Лукас. – Все в прошлом, а если нет, я с удовольствием повстречал бы эту вашу личность где-нибудь в тихом месте... Эвелина, позволь мне завершить свой рассказ. Ты слышала самую печальную его часть, теперь я перехожу к более радостным известиям.

– Радостным? – Эвелина грустно улыбнулась.

– Надеюсь, что да. Едва над нашим предком был совершен погребальный обряд, я бросился на твои поиски. И вот я здесь, чтобы получить от тебя согласие разделить с тобой наше наследство, ибо не могу назвать его моим. А также, если пожелаешь, наш титул, наши жизни и наше имя!

И Лукас снова засиял как рождественская елка.

Честно говоря, мне стоило больших усилий поддерживать в себе неприязнь к мистеру Лукасу. Пришлось даже ущипнуть себя за ногу. Предложение было щедрым и благородным и сделано с таким тактом!

Но тут до моего сознания дошел смысл последней фразы Лукаса, и я воскликнула:

– Сэр, вы предлагаете Эвелине руку и сердце?

– Кажется, мои слова нельзя интерпретировать как-то иначе, – хмыкнул Лукас.

Эвелина застыла в оцепенении. Дважды она пыталась заговорить, и дважды с ее губ слетали лишь нечленораздельные звуки. Наконец она прокашлялась и предприняла третью попытку:

– Лукас, это слишком... Я не могу поверить...

– Почему, дорогая моя?! Мы ведь были предназначены друг для друга, Эвелина! Да, знаю, ты меня не любишь. Знаю, что твое сердце уязвлено и напугано. Так позволь мне успокоить твою боль, позволь сделать тебя счастливой...

Мне казалось, ни одна женщина в мире не смогла бы устоять перед этим жгучим взглядом, перед этим страстным шепотом. Но Эвелина устояла. Эта девушка продолжала удивлять меня. И откуда только что берется!

– Лукас, – мягко ответила Эвелина, – благодарю тебя. До конца жизни я буду уважать и почитать тебя как самого благороднейшего человека. Но я не могу выйти за тебя замуж.

– Если ты боишься осуждения... – начал Лукас.

– Я действительно боюсь, но не того, что будут осуждать меня, а что будут осуждать тебя. Нет-нет, вовсе не потому я отказываюсь от твоего щедрого предложения. Я никогда не выйду замуж... В своем сердце я лелею один образ...

Лукас отпустил ее руки. Его красивое лицо вытянулось.

– Это не тот гнусный...

– Нет! – Эвелина покраснела. – Конечно, нет!

– Рад слышать... – Вид у Лукаса стал задумчивый, но уже через секунду его лицо прояснилось. – Дорогая моя девочка, я не сломлен! Я был готов к отказу, но со временем непременно возьму верх над соперником, вот увидишь! А пока позволь обратиться к нашей дорогой мисс Пибоди и попросить ее разрешения поухаживать за тобой...

Я встрепенулась и, не скрывая радости, объявила:

– Сэр, завтра утром мы уезжаем! Отправляемся в путешествие по Нилу.

– Завтра утром! – потрясенно повторил Лукас. – Но...

– Прости, Лукас, я никогда не изменю своего решения.

Лукас во все глаза смотрел на кузину.

– Но почему именно завтра?! Кроме того, половина состояния нашего деда по праву принадлежит тебе. И брак тут ни при чем. Тебе вовсе не обязательно выходить за меня замуж. Возвращайся домой, Эвелина! Если Вдовий домик в Элсмире тебя не устраивает, мы подыщем другое жилище...

Эвелина покачала головой:

– Нет, Лукас, нет! Я не нарушу волю дедушки. Кроме того, я пообещала Амелии, что буду сопровождать ее в путешествии. Одна компаньонка уже ее покинула, но я так не поступлю.

– Но весной... ведь весной ты вернешься в Англию?

– Не обещаю.

– Да, но... Ладно, это и в самом деле неплохая мысль. Говорят, египетская зима благотворно сказывается на душевном здоровье. А я тем временем придумаю, что отвечать на вопросы о тебе.

– Нет, Лукас, честное слово...

– Хорошая ложь всегда бывает очень кстати, дорогая! Что ж, Египет – прекрасное место для зимовки! До весны ты все хорошенько обдумаешь и, быть может, переменишь свое решение. Ну, мисс Пибоди, наш дорогой источник мудрости, что вы на это скажете?

– А мне дозволено что-то сказать? – едко осведомилась я. – Что ж, мой дорогой лорд Элсмир, ваше предложение в высшей степени благородно. Эвелина, если ты не хочешь принять часть наследства, то против ежегодной ренты возражать глупо. Ты можешь с чистым сердцем вернуться в Англию.

– Амелия!

– Очень хорошо, – недовольно фыркнула я, дабы скрыть свою радость. – Тогда мы отправимся в поездку по Нилу. Все вместе! Вы считаете это справедливым?

Лукас схватил мою руку и принялся восторженно ее трясти. Эвелина неохотно кивнула.

– Однако, – продолжала я, – мистеру Лукасу придется ухаживать за тобой издалека. Вряд ли я могу предоставить ему каюту на нашем судне. Это было бы неприлично.

– Вот уж не думал, что вас так волнуют приличия! – ухмыльнулся Лукас и многозначительно подмигнул. – Ладно, я найму судно и последую за вами при первой же возможности. Так легко вы от меня не отделаетесь!

– Очень романтично, – холодно сказала я. – Надеюсь, вас не постигнет разочарование. В Каире не так-то легко нанять судно.

– Да? – Лукас пружинисто вскочил на ноги. – Тогда нужно немедленно приступать к делу!

– Сегодня вы уже ничего не успеете, – улыбнулась я, представив, что ждет этого щеголя.

– Вы меня недооцениваете, дорогая мисс Пибоди!

1

Я предполагала избежать встречи с мистером Лукасом, выехав на следующее утро из гостиницы ни свет ни заря. Но я и в самом деле недооценила кузена Эвелины. Мы спустились в вестибюль отеля, едва только розоватые сполохи коснулись неба, но Лукас уже был там. Взмахнув охапкой цветов, он бросился к Эвелине, мне же досталась чарующая улыбка. Лукас настоял на том, чтобы проводить нас до пристани. И пока хлипкая лодчонка переправляла нас на судно, Лукас метался вдоль берега, энергично жестикулировал и беспрерывно улыбался.

И вот швартовы отданы, гребцы оттолкнулись от берега, огромный парус захлопал на ветру. Мы тронулись в путь! Душа моя пела.

Мы с комфортом устроились на верхней палубе под навесом. Коврики, шезлонги, кофейные столики и прочие приятные пустяки превратили это место в уютную гостиную. Вокруг сновал стюард, улыбчивый юноша по имени Хабиб, снабжая нас чаем и пирожными. Я чувствовала удивительное умиротворение. Даже Эвелина развеселилась, глядя на проплывающую мимо красоту. Еще бы! Солнце, вода и чудесные пейзажи сделают счастливым даже законченного брюзгу. Вдалеке на фоне неба четко вырисовывались контуры пирамид; воздух был настолько чист, что древние громады казались миниатюрными сооружениями, расположенными всего в нескольких ярдах.

Мы провели на палубе целый день, от души наслаждаясь бездельем. К ужину с расположенного на носу камбуза потянулись восхитительные запахи, и мы переместились в кают-компанию. Я сидела в кресле у окна, любовалась изысканными красками, которыми расписало небо заходящее солнце, и слушала, как Эвелина негромко наигрывает Шопена. Это мгновение навсегда останется у меня в памяти.

В те дни у нас было много таких мгновений, но следует поумерить свой восторг, а то у меня получится очередная книга о путешествиях, которые так похожи одна на другую. Кроме того, красоты красотами, а не следовало забывать и о скорости. На то у меня имелись свои причины.

Энергичный мистер Лукас, конечно же, вряд ли сможет найти судно так же быстро, как я, но чем черт не шутит. Рассчитывая на несколько недель спокойной жизни, прежде чем он нас нагонит, я составила план путешествия и отправилась с ним к нашему капитану Хасану.

По тому, как этот человек себя повел, можно было подумать, что я предложила ему нарядиться обезьяной и в таком виде командовать судном. К тому времени я уже начала немного понимать по-арабски и уловила некоторые высказывания, которые Майкл не стал переводить. Если верить капитану, я была женщиной и, следовательно, абсолютно безмозглым созданием. Ничего не смыслящим ни в судах, ни в ветре, ни в парусах, ни в Ниле. Кто я, видите ли, такая, чтобы распоряжаться на корабле?

Я возмутилась: а кто, скажите на милость, нанял судно?! Пришлось напомнить капитану Хасану об этом. Надеюсь, не надо уточнять, кто победил в нашем споре.

У деревушки Бени-Хасан мы сделали первую большую остановку.

Это была обычная египетская деревня. Если бы человек содержал в таких условиях собаку, я бы разорвала его в клочья собственными руками. Крошечные глиняные лачужки, крытые кукурузными стеблями, выглядели так, словно их в припадке безумия разбросал какой-то великан. Женщины пряли, мололи муку, нянчили детишек. Мужчины, разумеется, праздно сидели, поплевывая в небо. Мир везде устроен одинаково.

При нашем появлении деревня забурлила, словно все тот же великан поворошил ее палкой. Мы попали в настоящую осаду из вытянутых рук. Чего нам только не предлагали купить!

Эвелина взвизгнула и отпрянула назад. Я оглянулась и на мгновение обомлела. Кто-то тыкал ей в нос любопытным и жутковатым предметом. В первую секунду мне показалось, что это связка сухих палочек, завернутых в грязную тряпку, но в следующий миг я признала отрезанную руку мумии, из которой торчали высушенные кости.

Продавца ничуть не смутили наши возгласы отвращения, и лишь вмешательство Майкла убедило его, что мы не покупаем трупы, пусть и тысячелетней давности. Кстати, кое-кто из путешественников не брезгует подобными сувенирами. Прихватывают домой даже целые мумии. Интересно, что потом с ними делают? Сажают в уголке гостиной для компании?

Конечно же, мы посетили местные гробницы. Там бродили редкие туристы. Один из них нагло сунул в карман камень с рисунком. Я так и подскочила от возмущения и хотела было ринуться в погоню за грабителем, но меня остановила Эвелина.

Мистера Эмерсона, наверное, хватил бы удар, окажись он здесь.

Честно говоря, я частенько вспоминала эту бородатую личность, разумеется в несколько ином плане, чем Эвелина младшего из братьев. Нет, Эмерсон был словно москит, который звенит и звенит над ухом, мешая сосредоточиться.

Время бежало незаметно. Мы с Эвелиной наслаждались обществом друг друга и путешествием. О, если бы мы могли жить, как сестры, радуясь домашнему уюту в Англии и отправляясь в дальние страны, едва только наскучит размеренная жизнь. Но рассчитывать на это не приходилось. Лукас в конце концов наверняка одержит верх, и моя подруга примет его предложение. Но это было еще впереди, а сейчас я не думала о будущем, впитывая новые впечатления и пребывая на вершине блаженства.

2

Как-то раз я листала географический атлас, краешком глаза наблюдая за Эвелиной, которая делала набросок пейзажа. Внезапно на ее щеках выступил румянец. Она отложила карандаш и устремила взгляд на скалы, возвышающиеся вдали.

– Как называется это место, Амелия?

Я зашелестела страницами.

– Древнее название этого места...

– Современное название – Эль-Амарна, не так ли?

– Правильно. Здесь находятся три деревни: Тиль, Хаджи-Кандил и Амарна.

– Да, да, я помню... помню, как Уолтер говорил мне. Именно здесь они с Эмерсоном и работают. Ты, конечно же, и думать об этом забыла...

Мне показалось, что в голосе Эвелины проскользнула легкая язвительность. Она редко позволяла себе подобную роскошь, поэтому я пропустила ее замечание мимо ушей.

– Правда? – небрежно отозвалась я. – Но мы вряд ли встретим их. Гробницы отстоят друг от друга довольно далеко.

Майкл доставил нас в деревню. На узких улочках высились груды всевозможного мусора, дымящегося под жарким солнцем. Все было покрыто слоем пыли и песка. Разжившись парой симпатичных осликов, мы двинулись к весьма привлекательным развалинам.

Со всех сторон нас окружала пустыня. Через четверть часа я углядела впереди человеческую фигуру и тотчас сообразила, что человек – не местный житель. На нем были брюки, а не развевающиеся юбки! Сердце (если даме дозволено упоминать о собственных внутренностях) ухнуло куда-то вниз. Но через несколько секунд я поняла, что это вовсе не Эмерсон. Эвелина издала тихий возглас.

Уолтер (да-да, это был именно Уолтер!) узнал нас не сразу. Лишь приблизившись почти вплотную, он понял, кто перед ним. Молодой человек остановился так внезапно, что поднял целый фонтан песка. Мы чинно подъехали к нему, он не сводил с нас потрясенного взгляда.

– Вы здесь! – воскликнул Уолтер вместо приветствия. – Неужели это действительно вы, а не мираж?!

– Это действительно мы, – заверила я. – А что стряслось, Уолтер?

– Рэдклифф... мой брат! – Уолтер провел рукой по влажному лбу. – Он болен! С вами, конечно, нет доктора. Но ваше судно... вы сможете отвезти его к врачу?

Судя по всему, несчастье не лучшим образом сказалось на мозгах юноши. Я поняла, что без моего вмешательства не обойтись, и повернулась к нашему проводнику:

– Майкл, возвращайся на судно и принеси мою аптечку! И поторопись, пожалуйста. А теперь, Уолтер, если вы покажете нам дорогу...

– Врач... Рэдклифф... он... – бормотал Уолтер.

– Вы прекрасно знаете, что врача можно найти только в Каире. Так что я сама осмотрю вашего брата. Вперед же, Уолтер!

И я легонько ткнула его зонтиком. Юноша вздрогнул, развернулся и со всех ног помчался в обратном направлении. Ослики, разбуженные моим решительным голосом, понеслись вскачь. Наши юбки развевались на ветру победными знаменами, в воздухе стояли клубы дорожной пыли – должно быть, мы являли живописное зрелище...

Эмерсон находился в одной из гробниц, которые в незапамятные времена были вырезаны в скалах. Последние несколько ярдов нам пришлось карабкаться по крутой каменистой тропинке. Уолтер бросился помогать Эвелине, а погонщики ослов, может, помогли бы мне, огрей я их как следует зонтиком. Очень надо! Не нужна мне никакая помощь. До входа в гробницу я добралась слегка запыхавшейся из-за... Ладно уж, так и быть, признаюсь, виной тому было не утомление, а волнение. Гнусное, ничем не мотивированное волнение. Я сама себя не узнавала.

Вся гробница была покрыта надписями и рисунками, но мне сейчас было не до древних шедевров. Я нырнула в черный прямоугольник и огляделась. Понятно, почему Эмерсон решил устроиться в пристанище древнего мертвеца, а не в палатке. Это был длинный проход, слабо освещенный рассеянными солнечными лучами. Деревянные ящики служили вместо столов, вся остальная мебель сводилась к паре раскладных стульев и двум походным койкам. На одной из них неподвижно лежал человек.

Он был словно статуя, я на миг перепугалась, но тут же постаралась справиться с волнением. Не хватало разводить сейчас истерику! Решительно шагнув к кровати, я опустилась прямо на пол.

Эмерсон изменился до неузнаваемости. Короткая и аккуратная бородка превратилась в буйные заросли, глаза запали, лицо было изможденным. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять – его бьет лихорадка.

Эвелина села рядом со мной.

– Что мне делать, Амелия? – спокойно спросила она.

– Будь добра, смочи в воде какую-нибудь тряпицу. Уолтер, пожалуйста, позаботьтесь о воде!

– Он не станет пить, – потерянно прошептал Уолтер.

– У меня станет! – мрачно пообещала я и засучила рукава.

Мы уложили больного поудобнее, и я принялась за дело. Если мокрый компресс на лбу Эмерсон стерпел, то мою попытку влить ему в рот несколько капель воды встретил в штыки. Он с силой оттолкнул меня, так что я не устояла на ногах и растянулась на полу самым непристойным образом. Но меня подобными трудностями не смутишь, неудача лишь придала мне сил. Я вскочила на ноги, схватила кувшин и призвала на помощь Эвелину с Уолтером. Эвелина уселась Эмерсону на ноги, Уолтер сжал его руки, а я всем телом навалилась больному на грудь, пригвоздив к кровати, и влила в него воду!

Вскоре прибыл Майкл с аптечкой и тут же помчался обратно –за постельными и прочими принадлежностями. Эвелина отправилась с ним, чтобы помочь собрать наши вещи. Я предложила ей остаться на судне, но она наотрез отказалась. Пришлось попросить Уолтера подобрать для нас гробницу поудобнее и посимпатичнее.

Юноша как-то странно вытаращился на меня, беззвучно глотая ртом воздух. Не будь он столь красив, непременно напомнил бы мне лягушку.

– Полагаю, поблизости найдется неплохая могилка? – нетерпеливо спросила я. – Ступайте же, Уолтер! Там еще нужно будет прибраться. Где ваши работники? Пусть займутся делом!

– Неплохая могилка? – тупо повторил Уолтер. – Да-да... могилка. Да, мисс Пибоди, тут целая куча могилок! Правда, не знаю, можно ли их назвать неплохими...

– Уолтер, что вы там плетете? – возмутилась я. – Нашли время для светской болтовни! И запомните – я не оставлю мистера Эмерсона до тех пор, пока он окончательно не поправится. – Я весело улыбнулась. – Всю жизнь мечтала поучаствовать в археологической экспедиции, это же так увлекательно! Перевозить вашего брата на судно нет никакого смысла, поскольку кризис наступит в самое ближайшее время. Думаю, для тревоги нет никаких оснований. Во-первых, у него крепкое телосложение, а во-вторых, за дело взялась я!

Уолтер ошеломленно взирал на меня, приоткрыв рот. Я отжала компресс и пристроила его на груди Эмерсона. Внезапно Уолтер встрепенулся и безо всякого предупреждения – нет, вы только подумайте! – поцеловал меня в щеку.

– Я верю в вас, мисс Пибоди! – с жаром воскликнул он. – Верю, что вы отвадите самого дьявола, если он явится сюда и начнет досаждать вам.

Прежде чем я успела отчитать молодого человека за поведение, недостойное джентльмена, он выскочил из гробницы.

Мы с Эмерсоном остались наедине. Несколько минут я рассматривала больного, потом сменила компресс и тихонько рассмеялась. Все-таки господь на редкость взбалмошное существо! По его замыслу одному досталось все, а другому ничего: если юный и красивый Уолтер был само обаяние, то Эмерсон начисто лишен привлекательности. Неудивительно, что бедная Эвелина поддалась чарам младшего из братьев. По счастью, мистер Эмерсон не представлял опасности ни для одной женщины в мире, иначе несчастных созданий на свете стало бы больше.

Однако должна признаться, что в своем нынешнем состоянии Эмерсон выглядел довольно трогательно. Я осторожно протерла влажной салфеткой его лицо, и страдальческая гримаса разгладилась, Эмерсон издал тихий вздох, словно маленький мальчик, и погрузился в глубокий сон.

3

Ночью наступил кризис, и мы с Эвелиной не прилегли до рассвета. По указанию Уолтера для нас расчистили соседнюю гробницу, а Майкл навел там уют, разбросав повсюду вязаные салфеточки и домотканые коврики. Но нам было не до уюта. Я не желала оставлять больного, а Эвелина не желала оставлять меня. Или же Уолтера... У меня не было сил, чтобы вникать в детали. Ближе к полуночи Эмерсон начал метаться на своем ложе, и понадобились невероятные усилия, чтобы удержать его на месте. В итоге я обзавелась приличным синяком под глазом. Никогда не видела, чтобы человек так бесился! Словно его собирались на веки вечные запихнуть в саркофаг, а мы были чудовищами с крокодильими головами.

Затем Эмерсон впал в забытье, которое, насколько я знала из книг по медицине, должно было закончиться либо смертью, либо полным и бесповоротным выздоровлением.

От постоянного выжимания компрессов у меня болели руки, а левая ладонь, в которую мертвой хваткой вцепился Эмерсон, адски горела. От усталости кружилась голова.

В самый темный час ночи, незадолго перед рассветом, наступила перемена. На мгновение я поддалась слабости, веки мои сами собой опустились, и я против своей воли погрузилась в тревожную дрему. В чувство меня привели сдавленные рыдания Уолтера. Я очнулась и испуганно посмотрела на Эмерсона. Он был совершенно недвижен. Сердце мое забилось сильнее. Неужели... Внезапно грудь Эмерсона поднялась и он вздохнул. Долго и протяжно. Пальцы его разжались, выпустив из плена мою ладонь, лицо обмякло.

Я глядела на него, чувствуя, как меня переполняют радость и торжество. Только теперь до меня дошло, что еще минута – и рухну без сил. Последние несколько часов я провела в скрюченном состоянии, и теперь все тело сводила судорога. Я покачнулась, Уолтер подхватил меня, перенес в наше новое жилище и осторожно уложил на постель. Убедившись, что со мной все в порядке, юноша вернулся к брату. Кто-то должен был находиться рядом с больным на случай рецидива, но я уже не боялась за жизнь Эмерсона.

4

Проснулась я поздно и долго не могла понять, где нахожусь. Вокруг поднимались угрюмые каменные стены, а подо мной вместо мягкой кушетки была какая-то твердая поверхность. Я пошевелилась и вскрикнула от боли. Левая рука распухла и нестерпимо горела.

Вслед за болью вернулась и память. Приподнявшись на тощем тюфяке, служившем мне ложем, я принялась шарить в поисках халата. На другом конце комнаты-гробницы спала Эвелина. Луч света, найдя щель в небрежно задернутом пологе, коснулся ее волос, и они заиграли темным золотом.

Я выбралась наружу и остановилась, завороженная невиданной красотой. Перед моими глазами, вплоть до пронзительно-синей излучины реки, расстилалась пустыня, а дальше, словно крепостные валы, громоздились скалы, сиявшие золотисто-розовыми бликами. Рассыпанные у реки глинобитные домишки казались отсюда удивительно живописными и опрятными. В стороне, на полпути между деревушкой и скалами, окутанные огромным песчаным облаком, мельтешили черные муравьи. Наверняка это были рабочие, нанятые братьями для раскопок.

Внезапно из соседней гробницы донеслась яростная ругань. Я невольно рассмеялась – наши волнения были напрасны. Похоже, несравненный Эмерсон пришел в себя.

Хочу внести ясность и сказать, что в это чудесное погожее утро мои чувства были вызваны исключительно хорошим настроением и христианским милосердием. К Эмерсону я испытывала лишь сострадание, каковое всякий добрый христианин испытывает к страдальцу, никаких других чувств и в помине не было. Мистер Эмерсон представлялся мне на редкость несимпатичным и неинтересным субъектом.

Правда, сострадание не просуществовало в моей душе и двух минут.

Откинув полог, я с изумлением обнаружила, что Эмерсон, еще несколько часов назад напоминавший труп, теперь сидит на кровати и истерично дрыгает ногами, прикрытыми штанами нестерпимо розового цвета. Уолтер увещевал больного, одной рукой пытаясь удержать его на месте, а в другой сжимая маленькую обшарпанную миску. Но братец так вопил, что я серьезно рисковала своими барабанными перепонками.

Увидев меня, Эмерсон тотчас замолчал. Выражение его лица вряд ли можно было назвать приветливым, но я с радостью отметила, что глаза смотрят вполне разумно, а не пылают лихорадочным огнем. Одарив больного снисходительной улыбкой сестры милосердия, я отобрала у Уолтера миску и заглянула в нее, не ожидая никакого подвоха.

Должна признаться, тут я слегка забылась. От отца я почерпнула несколько крепких выражений, к которым порой прибегала в его присутствии, – он все равно никогда меня не слушал. В ином же обществе я старательно следила за своим языком, но теперь вид тошнотворного серо-зеленого варева лишил меня равновесия.

– Черт возьми!!! – выпалила я. – Черт возьми! Это еще что такое?!

– Консервированный горошек, – виновато пробормотал Уолтер. – Видите ли, мисс Пибоди, консервы – превосходная и очень дешевая пища. У нас есть еще консервированная говядина, консервированная фасоль, консервированная капуста, но я решил, что горошек, наверное, более...

– На помойку! – прорычала я, зажимая нос. – И велите повару сварить цыпленка. Надеюсь, хотя бы цыплят здесь можно достать? Если вы едите только такую пакость, то не удивительно, что ваш брат подцепил лихорадку. Странно еще, что не дизентерию или несварение желудка.

Уолтер по-военному козырнул и вышел строевым шагом.

Я повернулась к Эмерсону. Он успел лечь и натянуть простыню до самого подбородка.

– Валяйте, мисс Пибоди! – воинственно проворчал он. – Продолжайте перечислять, что мне еще грозит. Как насчет холеры, чумы или проказы? Насколько я понимаю, следует поблагодарить вас за то, что спасли мне жизнь. Уолтер склонен все драматизировать, тем не менее, я благодарю вас. А теперь убирайтесь!

Мне и в самом деле пора было уходить, но последние слова тут же заставили передумать. Тщательно расправив юбки, я с чопорным видом присела на краешек кровати и дотронулась до руки Эмерсона. Он дернулся так, словно в него ткнули раскаленным железным прутом.

– Меня интересует всего лишь ваш пульс! – сообщила я с достоинством и тут же не удержалась от колкости: – Перестаньте изображать из себя стыдливую девицу.

Эмерсон насупился и позволил на мгновение коснуться своего драгоценного запястья.

– И почему вам не сидится дома, в Англии! – Он мстительно усмехнулся, и я догадалась, что сейчас последует плата за мою язвительность. – Теперь каждая англичанка мнит себя сестрой милосердия, хлебом вас не корми, дай поврачевать на досуге. Ну а теперь, мадам, если вы удовлетворили свои инстинкты, проваливайте, иначе... иначе я встану с постели.

Я улыбнулась и нежно проворковала:

– В таком случае я никуда не уйду! Буду сидеть здесь и сторожить вас как цепной пес. Сегодня вам вставать нельзя, зарубите себе на носу. Кстати, не надейтесь запугать меня своими нелепыми угрозами. Я не из тех глупых куриц, что падают в обморок при виде мужских подштанников. К тому же я имела возможность любоваться вами всю ночь. Согласна, ваша анатомия красотой не отличается, но тем не менее я с ней уже ознакомилась.

– Плиты! – взвыл Эмерсон, пропустив мимо ушей мое ехидство. – Что происходит с моими плитами?! Я должен немедленно взглянуть, что они делают с моими плитами!

– Плиты? – немного растерялась я.

В бреду Эмерсон то и дело твердил о каких-то плитах, и я, грешным делом, решила, что он снова впадает в забытье.

– Напольные плиты с росписями! – Эмерсон хитро глянул на меня. – Если вам интересно, так уж и быть, скажу. Я раскопал часть царского дворца Эхнатона! Напольные плиты, стены и потолки оказались покрыты росписями. Представляете? Они каким-то чудом сохранились.

– Правда? – В моем голосе невольно прозвучало искреннее восхищение. – Неужели здесь, среди этих бесплодных песков, некогда стоял дворец фараона-еретика?

– Так вы слышали об Эхнатоне? – изумился Эмерсон.

– Разумеется, слышала! – презрительно фыркнула я, порадовавшись, что, сама того не желая, поставила зазнайку на место. – Замечательная личность! Или вы тоже считаете, что Эхнатон был женщиной?

– Вздор! – гомерически расхохотался Эмерсон. – Полная нелепица! Типичная болтовня идиотов от археологии. Это идея Мариэтта, будто нубийцы взяли его в плен и каст... в общем, прооперировали...

– Да, я читала об этой гипотезе! – подхватила я, сгорая от любопытства. – Но почему вы считаете ее нелепицей? Полагаю, такая... операция способствует появлению у мужчин женских черт.

Эмерсон как-то странно посмотрел на меня.

– Это лишь гипотеза, к тому же дурацкая, – сухо ответил он. – Скорее уж всему виной просто своеобразная манера тогдашних художников. Легко заметить, что лица и фигуры всех придворных Эхнатона тоже несколько... женственны.

– В самом деле?

– Да! Взгляните. – Эмерсон привстал было на постели, но тут же испуганно повалился обратно, натянув слезшую простыню. – Эта гробница принадлежит знатному человеку при дворе Эхнатона. Стены украшены расписными барельефами.

Я потянулась к лампе. Вчерашний умирающий издал очередной яростный вопль:

– Оставьте лампу в покое! Идиоты, что освещают гробницы магнием и лампами, самые настоящие вандалы. Дым оставляет налет на древних росписях! Зеркало! Возьмите зеркало. Если держать его под правильным углом, оно дает достаточно света.

Вне себя от злости на собственную бестолковость (могла бы и сама додуматься до столь простой вещи), я отыскала зеркало. Под аккомпанемент ехидных замечаний и издевательского смеха я все-таки сумела пристроить зеркало так, что в пещеру проник луч солнечного света. И в следующий миг замерла от восторга.

На стенах гробницы навеки застыла процессия – крошечные человеческие фигурки бежали вслед за гигантской колесницей фараона, который одной рукой усмирял гарцующих лошадей. Рядом с ним в колеснице была еще одна фигурка, поменьше, ее голова тоже была увенчана короной.

– Наверное, он очень любил ее, раз посадил рядом с собой, – прошептала я, приходя в себя. – Да, Эмерсон, тут вы правы: ни один прооперированныймужчина не стал бы демонстрировать свою привязанность к жене. Нефертити... «Пришла прекрасная женщина»...

– Вы понимаете иероглифы?! – ошарашенно спросил Эмерсон, на мгновение утратив свой сарказм.

Я скромно потупилась.

– Немножко.

И мы погрузились в разговор, который могут вести лишь настоящие знатоки. Должна признаться, я совершенно не замечала неуместности подобной беседы с полуголым господином в розовых подштанниках, и лишь Эвелина привела меня в чувство. Она заглянула внутрь гробницы и тут же выскочила как ошпаренная. Изумленно посмотрев ей вслед, я перевела взгляд на Эмерсона, который, забыв о простыне, разглагольствовал и размахивал руками, явив миру свой обнаженный торс и розовое исподнее. Снаружи донесся робкий голос моей подруги, вопрошавшей, можно ли ей войти.

– Проклятье! – опомнился Эмерсон, нырнул с головой под простыню и прохрипел оттуда: – Входите.

Эвелина была одета в светло-зеленое хлопчатобумажное платье и выглядела такой опрятной и изысканной, словно по меньшей мере час провела в ванной. Ванна и впрямь имелась в ее распоряжении – лилипутское корытце с грязноватой водицей. Глаза моей подруги подозрительно блестели, словно она едва сдерживала смех. Я пожала плечами. Интересно, что это ее так позабавило?

Эмерсон высунул из-под простыни кончик носа. На Эвелину уставились два злобных синих глаза. Но она даже не взглянула в сторону страдальца.

– Эвелина, только посмотри на эти чудесные росписи! – Я ловко повернула зеркальце (не забыв восхититься собственной сообразительностью). – Вот здесь на колеснице фараон, а рядом с ним фараониха...

– Царица! – глухо прорычали из-под простыни.

– Да-да, они просто замечательные, Амелия, но не лучше ли подождать до более подходящего времени? Мистеру Эмерсону требуется отдых, а твое платье совсем не годится для светских визитов... – Эвелина издала подозрительное бульканье. – Кроме того, похоже, у Уолтера какие-то сложности с цыпленком.

– Вот так всегда! – вздохнула я. – Все приходится делать самой.

Бросив последний взгляд на фараона с фараони... с царицей, я отложила зеркальце.

– Раз вы все равно туда идете, то не забудьте взглянуть и на мои плиты! – прохрипел Эмерсон, завозившись под простыней. – А то верещите тут как сороки, а краска каждое мгновение осыпается...

– Но ведь вы же откопали эти плиты, – надменно сказала я. – Интересно, как вы собирались сохранить изображения?

– Построил деревянный навес! – сварливо проскрипел Эмерсон. – Надо было придумать, как покрыть росписи защитным слоем. Обычная кисть сдерет все в два счета.

– Но вы, разумеется, нашли решение, – ехидно вставила я.

– Разумеется! Тапиока с водой.

– А как же кисти?

Синие глаза свирепо сверкнули.

– Раствор я наношу пальцами!

Я посмотрела на него с невольным восхищением.

– А вы изобретательный человек, Эмерсон, не могу не отдать вам должное.

– Ха! Столь тонкую работу нельзя никому доверять... О-о-о! – Каменные своды гробницы огласились душераздирающим стоном. – Говорю вам, глупая вы женщина, я должен взглянуть на плиты!

– Нет! – отрезала я и добавила более мягко: – Я сама на них взгляну, а вы останетесь в постели. Иначе у вас случится рецидив, а тогда сляжете на долгие-долгие недели. Даже такой глупыйчеловек, как вы, должен это понять.

Не дожидаясь ответных грубостей, я проворно выскочила наружу и поспешила к тропинке. Эвелина догнала меня и ухватила за рукав:

– Амелия, куда это ты собралась?

– Взглянуть на плиты мистера Эмерсона, разумеется. Ты же прекрасно знаешь, что я никогда не нарушаю данное слово.

– Знаю, но... Ты не находишь, что сначала следует переодеться?

Я с некоторым удивлением оглядела свой наряд. Как-то начисто вылетело из головы, что я все еще разгуливаю в ночном халате и домашних шлепанцах с легкомысленными кисточками.

– Д-да, возможно, ты и права.

Должно быть, даже самый бестолковый читатель уже понял, что женские моды меня мало интересуют. Однако еще в Лондоне я прознала о некоей Лиге современной одежды. Организация со столь призывным названием, естественно, не могла остаться без моего внимания. Чего там только не было! Кожаные передники, шляпки без полей, платья, цветом напоминавшие болотную грязь... Я обзавелась ярко-оранжевым балахоном, начисто лишенным каких-либо глупостей в виде кружев или оборочек. Помимо простоты у этого наряда имелась еще одна восхитительная особенность – вместо обычного подола платье заканчивалось широченными штанинами. Пусть штанины-паруса и мешали при быстрой ходьбе не меньше, чем ретроградные юбки, но все же это были самые настоящие штанины! В Каире я не решилась появиться на улице в столь экстравагантном наряде, но здесь могла не опасаться косых взглядов и шушуканья за спиной.

Я спускалась по каменистой тропинке, донельзя довольная своей имитацией брюк, но все же по-прежнему вожделея нормальных штанов. У подножия склона Уолтер неуверенно пререкался с поваром, мрачным одноглазым типом. Я так и не узнала, о чем они спорили, но мне в два счета удалось их успокоить и проследить за тем, чтобы цыпленок, которым повар яростно размахивал перед носом Уолтера, был ощипан и помещен в кастрюлю. Разобравшись с цыпленком, я продолжила свой путь. Уолтер вызвался меня проводить, но я отправила его караулить брата. В отличие от Эмерсона мне сторожевой пес не требовался.

Без труда отыскав место раскопок, я представилась десятнику по имени Абдулла. Это был высоченный человек с длинной седой бородой и в развевающихся белых одеждах. Он напоминал библейского патриарха. Абдулла уже не в первый раз работал вместе с Эмерсоном.

Он провел меня под навес, где громоздились драгоценные плиты. Они и в самом деле прекрасно сохранились! Краски были такими сочными, словно их нанесли вчера, – изысканная лазурь, пылающий багрянец и прозрачно-холодная зелень чудесно оттенялись белым и темно-синим. Роскошные сады с буйством цветов, фантастические птицы, резвящиеся козлята. Любуясь древними росписями, я почти слышала птичий щебет и шелест листвы.

В чувство меня привели Эвелина с Уолтером. Оказывается, я провела у плит несколько часов.

– Амелия! – накинулась на меня Эвелина. – Что ты тут делаешь в такую жару?! Рабочие отправились отдыхать, все разумные люди давным-давно сидят в прохладе. Кроме того, пора обедать!

– Не стану я есть этого несчастного тщедушного цыпленка! – отмахнулась я. – Ты только взгляни, Эвелина, только взгляни! Никогда не видела ничего подобного. Подумать только, когда-то по этой роскоши ступали сандалии самой Нефертити!

– Действительно очень красиво, – покладисто согласилась Эвелина. – Мне бы хотелось их зарисовать!

– Отличная мысль! – воскликнул Уолтер. – Эмерсон страшно обрадуется, если у него будет копия на случай непредвиденных обстоятельств. Помимо всего прочего, я являюсь официальным художником экспедиции, но, боюсь, рисовальщик из меня никудышный.

Эвелина, естественно, тут же стала бормотать, что она бездарна, неумела и все такое, а Уолтер принялся петь ей хвалы. Так продолжалось довольно долго. В конце концов эти глупости мне изрядно надоели и я решила, что лучше все же перекусить, чем слушать подобный сентиментальный вздор.

Обед был верхом омерзительности! Ничего более гнусного я в жизни своей не ела – существо, при жизни якобы бывшее цыпленком, оказалось совершенно несъедобным. А на жижу, по утверждению Уолтера называвшуюся овощным рагу, и вовсе нельзя было смотреть без содрогания.

После «обеда» пришлось отозвать в сторонку Майкла и посоветоваться с ним относительно нашего дальнейшего рациона. На вечер я назначила военный совет, строго-настрого велев Эвелине и Уолтеру не опаздывать. Они покорно выслушали меня, согласно покивали и быстренько улизнули в свои гробницы. Жара становилась все сильнее, и я мудро решила на часок-другой предаться сиесте...

Майкл оказался сущим кладом. Когда под вечер мы с Эвелиной выбрались из гробницы, отдохнувшие и посвежевшие (ничто так не способствует отдыху, как соседство с древними мертвецами), наш лагерь чудесно преобразился. По всему уступу были расставлены столы, стулья и шезлонги, расстелены коврики, создавая нечто вроде террасы. Причем мало у кого с террасы открывался столь замечательный вид. Прохладный вечерний ветерок обдувал щеки, а за рекой полыхал огненно-красный закат, небо напоминало пылающий гобелен. Снизу неслись божественные ароматы. Майкл доставил не только мебель, но и продукты, и теперь не спускал глаз с негодяя повара.

С комфортом устроившись в одном из складных шезлонгов, я вдыхала соблазнительные запахи яств, которыми нас собирались угостить на ужин. Лучась улыбкой, по тропинке взбежал Майкл. В руках он держал стаканы с лимонадом. Вскоре к нам присоединился Уолтер. Я уже собиралась спросить, нельзя ли проведать нашего строптивого страдальца, как послышался шорох осыпающихся камней.

Я повернула голову. У выхода из гробницы материализовался Эмерсон собственной персоной. Розовые подштанники он успел сменить на более приличное одеяние и выглядел бы сравнительно пристойно, если в не лицо. Оно было таким же серым, как и погрузившиеся во мрак западные скалы.

В чрезвычайных обстоятельствах на мужчин никогда нельзя положиться. Я была единственной, кто предпринял какие-то действия, и подскочила как раз вовремя, чтобы схватить Эмерсона за плечи и помешать ему удариться головой о камень. А камень, между прочим, был твердым и острым. Эмерсон оказался довольно тяжелым, под его весом я согнулась в три погибели, но все же устояла на ногах. Решив не искушать судьбу, я осторожненько села, продолжая поддерживать бестолкового и упрямого пациента, и едва не вскрикнула от острой боли. Сквозь юбку-штаны в мою... гм-м... мягкие ткани вонзились тысячи каменных игл.

– Глупость и высокомерие этого человека поистине безграничны! – проскрежетала я, глядя, как Уолтер бестолково скачет вокруг нас с Эмерсоном. – Позовите Майкла и помогите отконвоировать вашего брата до кровати. И ради бога, Уолтер, – сердито добавила я, – сбрейте наконец его жуткую бородищу!

1

Эмерсону повезло больше, чем он того заслуживал. По счастью, его глупость не привела к рецидиву, но было совершенно очевидно, что несколько дней ему придется провести в постели и руководить раскопками он не сможет. Следовало что-то предпринять, и, разумеется, вся тяжесть легла на мои плечи. Впрочем, я была только рада внезапно свалившимся на меня хлопотам.

Первым делом я вывела Эмерсона из обморока, влила в него двойную дозу хинина и приказала Абдулле сидеть на ногах страдальца, чтобы тот не мог сдвинуться с места. Спускаясь по каменистой тропинке, я слышала, как Эмерсон сыплет проклятиями на всю долину.

Снаружи совсем стемнело. На темно-синем небосводе переливалась паутина звезд. Вечерняя заря превратила скалы в сияющие призрачные силуэты, в каменные привидения. Эвелина и Уолтер сидели рядышком, устремив глаза на долину.

Я собралась было обсудить с ними свои планы, но, глянув на эту парочку, поняла, что толку не будет. Не было даже нужды видеть их лица, позы были достаточно красноречивы.

Ладно, обойдусь своим умом! Поразмыслив, я пришла к выводу, что нет никакого резона перевозить Эмерсона в более цивилизованное место. К тому времени, когда мы доберемся до Каира, он успеет выздороветь, если, конечно, его не хватит удар от злости из-за того, что его насильно оторвали от любимых древностей. Кстати, такой исход, на мой взгляд, представлялся более чем вероятным. Я сообщила Майклу, что мы проведем здесь примерно неделю. Наш верный проводник заверил, что команда судна будет только рада недельку отдохнуть. Он был искренне огорчен, что я не осталась жить на судне. Но тогда пришлось бы каждый день ездить к месту раскопок и возвращаться обратно. Пустая трата времени и сил!

Следующие два дня прошли без происшествий. По крайней мере, мне тогда так казалось. Но впоследствии стало ясно, что уже в эти мирные деньки появились зловещие признаки грядущих неприятностей, однако я не удосужилась заметить надвигающейся бури. Да и когда, скажите на милость?! Я ведь была полностью поглощена своими плитами... то есть плитами мистера Эмерсона.

Его идея с тапиокой и водой и в самом деле оказалась гениальной, но я, конечно же, улучшила рецепт, добавив на кварту воды чайную ложку крахмала и две ложки висмута. Эмерсон был совершенно прав, утверждая, что обычные кисти совершенно не годятся. Я стерла правую руку, потом левую руку и уже собиралась скинуть чулки, чтобы подключить пальцы ног, когда вмешалась Эвелина.

Она перерисовывала изображения на плитах, и у нее превосходно получалось. Я искренне поражалась ее мастерству. Эта хрупкая особа исхитрилась передать не только форму и цвет, но и тот неуловимый дух, который двигал рукою древнего художника. Даже Эмерсон соизволил восхищенно хмыкнуть, когда Эвелина показала ему свою работу. Моя подруга провела за этим занятием все утро второго дня, после чего отправилась отдыхать.

Нанеся защитный слой по периметру всех плит, я велела рабочим возвести над ними навес, поставив подпоры на незакрашенных местах, где некогда стояли колонны, потом разлеглась на помосте и с головой погрузилась в праведные труды. Очнулась, лишь когда над самым ухом раздался сварливый голос Эвелины. Подняв голову, я с изумлением обнаружила, что солнце клонится к закату. Последний рабочий палец начал кровоточить, поэтому я решила, что на сегодня достаточно – не хватало только изгваздать древние сокровища пошлыми кровавыми пятнами.

Эвелина бесцеремонно схватила меня за плечи и встряхнула.

– Амелия, это надо прекратить! Взгляни на свое лицо! Взгляни на платье, на свои волосы, на...

– Пожалуй, с одеждой действительно что-то неладное, – пробормотала я, разглядывая истерзанный подол, покрытый пылью и пятнами тапиоки. – А что такое с лицом и волосами?

Эвелина хмыкнула, ухватила меня за руку и, не говоря ни слова, потянула в сторону лагеря. Когда мы оказались в нашей гробнице, она наконец отпустила меня и вручила зеркало.

Перед глазами возникла жуткая краснолицая ведьма. Хотя деревянный навес защищал от прямых солнечных лучей, даже отраженный свет в этих краях способен превратить человека в головешку. Багровую физиономию живописно обрамляли пыльные спутанные космы.

Я позволила Эвелине привести меня в порядок и вывести на нашу маленькую террасу. Там нас уже поджидал Уолтер. Майкл принес прохладительные напитки.

В этот вечер произошло знаменательное событие – к нам впервые присоединился Эмерсон. Он поправлялся с необычайной быстротой. Едва только этот несносный человек осознал свое положение, он с мрачной решимостью предался процессу выздоровления, явно вознамерившись побить все рекорды. После недолгих препирательств я позволила ему одеться и присоединиться к нашей трапезе – при условии, что он хорошенько закутается в одеяло. Несмотря на полуденный зной, вечером становилось прохладно.

Оделся Эмерсон сам, желчно отвергнув чью-либо помощь. Минут десять из гробницы доносились глухие звуки какой-то возни, и вот наш больной торжественно вылез из пещеры, а глаза мои соответственно полезли на лоб.

Я знала, что бородатую личность лишили ее главного достояния – бороды, но результата еще не видела. Хотя прекрасно слышала, как протекала процедура. Не слышать было просто невозможно. Злобные вопли Эмерсона разносились на добрых пять миль вокруг, Уолтеру тоже приходилось драть глотку, чтобы перекричать братца.

– Лишние волосы отнимают силы! – убеждал брадобрей, давясь от смеха. – Держи его за руки, Майкл! Сиди смирно, Рэдклифф, не то ненароком перережу тебе горло. Ты же знаешь, что больным лихорадкой обычно сбривают волосы...

– Бабушкины сказки! – яростно хрипел Эмерсон. – А даже если и так, волосы на голове и волосы на лице – это не одно и то же!

– Я не смогу продолжать, если ты не прекратишь дергаться! – взмолился Уолтер. – Ну и ладно... мисс Пибоди будет очень довольна.

Последовало короткое молчание.

– Эта твоя Пибоди будет довольна, если я не стану сбривать бороду? – подозрительно спросил Эмерсон.

– Мисс Пибоди утверждает, что мужчины отращивают бороду, чтобы скрыть недостатки своей внешности. Срезанный подбородок или уродливые родимые пятна...

– Что?! Эта наглая особа намекает, что у меня срезанный подбородок?!!

– Она же никогда его не видела, – невинным голосом заметил Уолтер.

– Хм-м...

Больше Эмерсон ничего не сказал, но из последовавшего молчания я заключила, что победа осталась за младшим из братьев.

Разглядывая чисто выбритое лицо Эмерсона, я сразу поняла, почему он отращивал бороду. Нижняя часть его лица выглядела несколько странно, так как кожа на ней была бледнее, но черты нельзя было назвать неприятными. Подбородок отнюдь не подпадал под определение «безвольный», напротив, он был даже чересчур волевым. Вот только у него имелся один дефект. Ямочка. По моему глубокому убеждению, мужчина с ямочкой на подбородке не может быть уродом. Но очаровательная ямочка Эмерсона совершенно не соответствовала его вздорному и несносному характеру. Неудивительно, что он старательно скрывал ее!

Я встретилась с вызывающим взглядом Эмерсона, и ехидная реплика застыла у меня на устах.

– Чай или лимонад? – благодушно спросила я и потянулась к подносу с напитками.

Эмерсон во все глаза смотрел на меня. Уолтер проследил за взглядом брата.

– Дорогая мисс Пибоди, что с вашими руками?!

– Так, ерунда, – пробормотала я, стараясь прикрыть юбкой свои окровавленные пальцы. – Не думала, что так все выйдет.

– Ну конечно! – хрипло выдохнул Эмерсон. – Женщины, ведь думать не умеют! Немного предусмотрительности, и они бы избежали всех тех неприятностей, на которые непрерывно жалуются.

Уолтер нахмурился и взглянул на брата без привычного восхищения.

– Тебе должно быть стыдно, Рэдклифф, – спокойно сказал Он. – Всю ночь ты сжимал руку мисс Пибоди, так что та распухла. Мисс Пибоди до рассвета простояла на коленях подле твоей кровати!

Эмерсон немного смутился, но я пришла в еще большее замешательство. Сентиментальность всегда меня смущает.

– Пожалуйста, не надо меня благодарить, – буркнула я недовольно. – Точно так же я поступила бы и ради больной кошки.

– По крайней мере, вы должны прекратить возиться с плитами, – сказал Уолтер. – Завтра я сам примусь за это.

– Вы не можете одновременно заниматься росписями на плитах и наблюдать за рабочими! – воскликнула я, не сумев скрыть своего испуга.

Эмерсон с прищуром посмотрел на меня и откашлялся.

– Абдулла – превосходный десятник. Уолтеру вовсе не обязательно проводить все время на раскопках. Правда, Уолтер?

Ответом было тягостное молчание. Мы не сводили с юноши глаз.

– Ну же, Уолтер, – настаивал Эмерсон спокойным, но твердым голосом. – Я вижу, тебя что-то тревожит. Что именно? Лучше сразу узнать истину, чем заниматься бесплодными гаданиями, Уолтер. Давай же, выкладывай начистоту!

– Я был бы рад выложить все начистоту, но это нелегко выразить словами. – Уолтер чуть растерянно улыбнулся. – Ты же знаешь, что со временем начинаешь чувствовать настроение местных крестьян. Существует множество неявных признаков – как они поют, как двигаются, их шутки и смех... или отсутствие таковых. Не знаю, когда это все началось. Но сегодня я почувствовал что-то неладное...

– Значит, недавно. У тебя достаточно опыта, чтобы сразу заметить, даже если мысли были заняты другим... – Эмерсон со значением покосился в сторону Эвелины, которая слушала, чинно сложив руки на коленях. – По-твоему, рабочие настроены враждебно? Думаешь, они что-то скрывают от нас?

Уолтер покачал головой; темные волосы упали на лоб, придав ему вид встревоженного школьника.

– По-моему, дело не в этом. По-моему, их встревожила твоя болезнь. Ты же знаешь суеверность египтян – они готовы любую неприятность приписать козням злых духов. Но мне кажется, что за этим стоит нечто большее. Они ведут себя как-то вяло, замедленно, слишком тихо. Словно знают что-то такое, чего не знаем мы, и боятся этого.

Брови Эмерсона сдвинулись.

– Я должен взглянуть сам!

– Если вы рискнете выйти завтра на солнце, то к полудню вновь окажетесь в постели, – вмешалась я. – Может, мне стоит взглянуть? Правда, не хочется бросать росписи, даже на день.

– Пибоди, завтра вы не дотронетесь до плит! – неожиданно мягко отозвался Эмерсон и добавил, словно перед ним была несмышленая школьница: – В этих краях ничего не стоит подцепить какую-нибудь инфекцию, и вы непременно лишитесь пальца, а то и двух, если будете стирать их до мяса.

Я не привыкла, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Но, как ни странно, меня почему-то совсем не рассердила ни властность, звучавшая в его голосе, ни фамильярное обращение. Мне даже показалось, что во взгляде Эмерсона сквозит мольба.

Он вдруг слегка улыбнулся. Так и знала, что у него красивая улыбка!

– Возможно, вы правы, – покладисто сказала я.

Эвелина поперхнулась чаем, поспешно отставила чашку и изумленно посмотрела на меня.

– Да-да, – как ни в чем не бывало продолжала я. – Вы правы. Значит, договорились? Завтра я понаблюдаю за рабочими и постараюсь что-нибудь выведать. Что вы сейчас раскапываете, Уолтер?

Разговор принял профессиональный оборот. Эвелина показала Эмерсону свои рисунки, тот даже снизошел до того, что пробормотал: «Совсем неплохо» – и предложил Эвелине скопировать росписи в гробнице.

– Хороший художник – это просто дар для нашей экспедиции! – воскликнул он с горящими глазами. – Всех находок все равно не сохранить; мы похожи на мальчишек, ковыряющихся в сточной канаве. Но если мы зарисуем наши находки, прежде чем они разрушатся...

– Мне бы хотелось больше знать об иероглифическом письме, – вставила Эвелина. – Я смогу перерисовывать точнее, если буду понимать значение древнеегипетских иероглифов. Например, существует десяток различных изображений птиц, которые, видимо, имеют разное значение. Когда надпись стерта, то не всегда можно различить их первоначальную форму, но если немного знать язык...

Эмерсон сдвинул брови, но было видно, что слова девушки произвели на него впечатление. Недолго думая, он нарисовал на салфетке птицу, а Эвелина попыталась ее скопировать. Я взглянула на Уолтера. Он наблюдал за беседой брата и моей подруги, его лицо так и лучилось от удовольствия. Да, никаких сомнений – этот юноша всерьез влюблен в Эвелину, уж я-то знаю толк в любви, хотя сама никогда и не была подвержена этому прискорбному недугу. И Эвелина тоже влюблена в юного Уолтера. Я украдкой вздохнула. Как несправедливо устроен мир! Почему эти двое не могут быть счастливы вместе?! Стоит молодому человеку объявить о своих чувствах, как Эвелина поспешит безжалостно разрушить свое счастье из-за каких-то нелепых условностей. Я смотрела на молодых людей, и сердце мое сжималось от боли.

Мы допоздна засиделись на нашем маленьком импровизированном балкончике, наблюдая, как меркнет вечерняя заря и разгораются звезды. Даже Эмерсон помалкивал под благотворным влиянием окружающей нас красоты. Быть может, нас всех в тот вечер посетило недоброе предчувствие. Быть может, мы знали, что это последний спокойный вечер.

2

На следующее утро я расчесывала волосы, когда снизу донесся какой-то шум. Через несколько минут по тропинке взбежал Уолтер, выкрикивая мое имя. Я бросила щетку и выглянула из гробницы, решив, что приключилась какая-то беда. Но Уолтер выглядел скорее возбужденным, чем встревоженным.

– Открытие! – возвестил он. – В скалах! Там гробница!

– И это все? Господи, да здесь и так, куда ни плюнь, гробницы.

Уолтер не отвечал, как завороженный глядя на Эвелину, которая с самым безмятежным видом рассматривала свое отражение в маленьком зеркальце.

– Но в этой есть обитатель, – наконец проговорил он. – Все остальные гробницы были пусты, их разграбили еще в античные времена. Из этой, похоже, тоже похитили все золото и драгоценности, но мумия осталась. Настоящая мумия! И что еще важнее, мисс Пибоди, – Уолтер с трудом оторвал глаза от Эвелины и взглянул на меня, – местные жители сообщили мне об этом, вместо того чтобы ограбить гробницу. А это значит, все мои вчерашние тревоги – игра воображения, и не более. Египтяне нам доверяют, иначе ничего не сказали бы.

– Они доверяют, потому что вы с Эмерсоном платите за каждую ценную находку! – возразила я, торопливо скручивая волосы в узел. – Им просто нет смысла обращаться к торговцам древностями.

– Какая разница, в чем причина! – Уолтер так и пританцовывал от нетерпения. – Я бегу туда, мисс Пибоди! Не желаете составить мне компанию? Хотя, боюсь, добраться до гробницы непросто...

– Я тоже этого боюсь, – мрачно отозвалась я, представив, как бреду по песку в платье с идиотским турнюром и кружевным подолом. – Придется поломать голову, что надеть. Сторонницы рациональной одежды внесли кое-какие улучшения в покрой юбок, но этого явно недостаточно. Как ты считаешь, Эвелина, может, нам с тобой сшить из пары юбок полноценные штаны?

Добраться до гробницы с мумией и в самом деле оказалось непросто, но я благополучно преодолела все ловушки и преграды. Нас сопровождало несколько египтян. По дороге Уолтер объяснил, что гробницы, в которых мы поселились, называются Южными. Другая группа древних склепов расположена севернее и вполне логично именуется Северными гробницами. Мумию обнаружили как раз в одной из Северных гробниц.

Через несколько томительных миль впереди наконец показался уже хорошо знакомый мне квадратный проем в скалах, а за ним еще один. Мы вскарабкались по крутому склону и очутились у цели нашего путешествия.

Уолтер преобразился. Застенчивого юношу сменил опытный археолог и начал отдавать четкие распоряжения. Велев запалить факелы и приготовить веревки, он повернулся ко мне:

– Нам уже доводилось исследовать подобные места, мисс Пибоди. Я не советовал бы вам идти со мной, если вы не питаете слабости к летучим мышам в волосах и залежам пыли.

– Вперед!

И я решительно обмоталась веревкой.

К тому времени Уолтер уже находился в полном моем подчинении. Думаю, он не стал бы возражать, даже надумай я спрыгнуть с пирамиды или исполнить на ее верхушке танец живота.

Все гробницы, в которых я успела побывать, были расчищены от тысячелетней грязи, а эту я ожидала увидеть, так сказать, в первозданном состоянии. Каково же было мое удивление, когда нашим глазам предстала вполне чистая и ухоженная пещера. Ни толстого слоя пыли, ни следов обитания летучих мышей. Складывалось впечатление, что кто-то прошелся по склепу с метлой и совком. Разве что изредка под ногами поскрипывали маленькие камешки, да один раз пришлось перебраться через глубокую яму. С опаской поглядывая в черную пропасть и держась за руку Уолтера, я пробежала по хлипкой досочке, которую перекинули через яму услужливые египтяне. В остальном в пещере царил идеальный порядок.

Уолтер тоже был искренне поражен.

– Странная чистота здесь, мисс Пибоди, – заметил он и вздохнул. – Думаю, что гробницу не раз посещали грабители и ничего интересного мы тут, увы, не найдем.

Коридор заканчивался маленьким залом, выдолбленным в скале. В центре помещения стоял грубый деревянный гроб. Подняв повыше факел, Уолтер вгляделся в него.

– Здесь нечего бояться, – сказал он, неверно истолковав мой пристальный взгляд. – Мумия плотно обмотана тканью. Хотите посмотреть?

– Конечно!

Мне и прежде доводилось видеть мумии – в музеях, разумеется. На первый взгляд наша мумия ничем не отличалась от любой другой. Нагромождение бурых ветхих повязок; голова без лица; руки сложены на груди; вытянутые ноги – да, она походила на все те, которые я видела раньше, но мне никогда не приходилось сталкиваться с древними мертвецами в их, так сказать, естественной среде обитания. В затхлой, душной атмосфере, освещенная пламенем факелов, неподвижная фигура была исполнена мрачного величия. Я подумала о том, кем он или она могла бы быть: принцем крови, жрицей, молодой матерью семейства или глубоким стариком? Какие мысли теснились в этом высохшем ныне мозгу? Какие чувства вызывали слезы на этих ввалившихся глазах или улыбку на этих бесплотных губах?

Судя по всему, Уолтер был далек от подобных благочестивых рассуждений. Несколько минут он хмуро изучал обитателя гроба, затем повернулся и, подняв повыше факел, стал осматривать стены. Росписи, напоминавшие те, что я видела в Южных гробницах, изображали величественную фигуру фараона, иногда одного, но обычно с царицей и шестью маленькими дочерьми. А сверху бог Атон в образе солнечного диска изливал на фараона длинные лучи, которые заканчивались крошечными человеческими руками.

Мне вдруг стало не по себе, по спине пробежал холодок. Пристыдив себя за трусость, я с напускной веселостью сказала:

– Ну? Начнем потрошить мумию прямо здесь или вытащим ее на свет божий?

Оттопырив нижнюю губу, Уолтер задумчиво посмотрел на меня. В эту минуту он удивительно походил на своего неприятного родственника.

– Если мы оставим мумию здесь, наверняка найдется какой-нибудь предприимчивый грабитель, который раздерет ее в клочья, надеясь поживиться украшениями. Но, думаю, никаких сокровищ здесь нет. Иногда бедняки, которые не могли построить собственную гробницу, пользовались уже готовой для повторного погребения. У меня такое впечатление, что эта мумия относится к более позднему периоду и принадлежит бедняку.

Он передал факел одному из египтян и заговорил с ним по-арабски, видимо повторяя свои соображения. Тот оживленно затараторил в ответ и затряс тюрбаном.

– Мухаммед уверяет, что это не простолюдин, – улыбнулся Уолтер. – Он утверждает, что это знатный человек, верховный жрец, ни больше ни меньше.

– Откуда он знает?

– А он и не знает. Даже если бы Мухаммед умел читать иероглифы – а он, конечно же, не умеет, – на гробе нет никаких надписей, которые сообщали бы имя покойного. Просто пытается набить цену своей находке.

Значит, это Мухаммед обнаружил гробницу. Я с интересом взглянула на араба. Он ничем не отличался от своих соплеменников – такой же худой, жилистый и пропеченный на солнце. Смуглая до черноты кожа делала его старше своих лет. Вероятно, Мухаммеду было около тридцати, но лицо от нищеты и болезней выглядело почти стариковским.

Поймав мой взгляд, он заискивающе улыбнулся, обнажив белые зубы, и переступил с ноги на ногу.

– Да, – задумчиво протянул Уолтер. – Думаю, надо забрать отсюда нашего безымянного друга. Пусть над мумией колдует Рэдклифф – все какое-то занятие для него.

Эмерсон был донельзя доволен находкой. Он набросился на мумию с нечленораздельным клекотом, словно стервятник, изголодавшийся по трупам. Убедившись, что пульс и температура у недавнего больного в норме, я позволила ему приступить к разделке мумии.

К вечеру Эмерсон выполз из своей берлоги чернее тучи, на его лице было написано глубочайшее разочарование.

– Грекоегиптянин, – проворчал он, упав в шезлонг и вытягивая длинные ноги. – Подозрения у меня возникли, еще когда я увидел, как мумия обмотана. Все признаки налицо. Никто досконально не удосужился изучить и классифицировать способы мумифицирования, но...

– Уважаемый коллега, нам известны ваши взгляды относительно плачевного состояния археологии в Египте, – со смехом перебил его Уолтер, – однако Мухаммед клянется, что мумия принадлежит верховному жрецу Амона, который навлек проклятие на город фараона-еретика.

– Мухаммед – хитрый прохвост! Ему лишь бы вытянуть из нас побольше денег! Откуда он может знать фараона-еретика и жрецов Амона?

– Вот тебе и еще одна загадка! – снова рассмеялся Уолтер. – Приходится полагаться на народную память местных жителей.

– Значит, народная память в данном случае ошибается. Этот бедолага, которого вы с Пибоди притащили, никакой не жрец! Меня вообще удивляет, откуда он тут взялся. Город опустел сразу после смерти Эхнатона, и я не думаю, что во времена Птолемея[5]здесь было поселение. А нынешние деревни возникли лет сто назад, не раньше.

– Я тоже сомневаюсь, чтобы гробница использовалась тем, для кого она строилась, – согласился Уолтер. – Росписи там не закончены.

– А что вы сделали с мумией? – подозрительно спросила я. – Надеюсь, не собираетесь поселить ее в своей гробнице? Вряд ли соседство с мощами полезно для здоровья.

Эмерсон весело расхохотался.

– Сомневаюсь, Пибоди, что ваша подружка-мумия сможет подцепить от меня лихорадку. Не беспокойтесь, я спрятал ее в самой нижней пещере. И все-таки, как она оказалась в той гробнице? Все это странно...

– Утром я могу еще раз сходить к Северным скалам и все как следует осмотреть, – вызвалась я, предвкушая, как раскрою загадку и тем самым навсегда утру Эмерсону нос. – А плитами займусь после обеда...

– И что вы собираетесь там искать? – Эмерсон недоуменно пожал плечами. Я тут же надменно вздернула подбородок. – Господи, дорогая моя мадам, да вы, никак, вообразили себя археологом! Пибоди, неужто вы думаете, что стоит вам побродить в окрестностях пещеры и...

Уолтер и Эвелина хором заговорили, стараясь заглушить дерзости Эмерсона. На мгновение им это удалось, но весь остаток вечера он дулся и беспрерывно брюзжал. Я старалась держать себя в руках и поддакивала сквозь зубы – в конце концов, этот человек недавно перенес тяжелую болезнь, а с больными требуется терпение и покладистость. Но стоило мне попытаться пощупать Эмерсону лоб, чтобы проверить, не поднялась ли температура, как он вскочил и в крайнем раздражении скрылся в своей пещере.

– Не обращайте внимания, мисс Пибоди, – просительно заговорил Уолтер. – Рэдклифф все еще нездоров, а вынужденное бездействие выводит его из себя.

– Он нездоров, это уж точно! – согласилась я. – В нормальном состоянии этот человек был бы раз в десять громогласнее и сварливее.

– Все мы немного не в себе, – прошептала Эвелина. – Не знаю, в чем дело, но я почему-то нервничаю.

– В таком случае нам лучше пораньше лечь спать. – Я встала. – Крепкий сон тебя успокоит, Эвелина.

Я и не ведала, что эта ночь будет не лекарством от тревоги, а началом больших неприятностей.

3

Хорошо известно, что спящий реагирует только на непривычные звуки. Смотритель зоопарка мирно дремлет под ночной гвалт своих подопечных, но мгновенно просыпается от писка мыши в кухне. Я уже привыкла спать под звуки долины Амарна, правда, их было немного. Вероятно, это одно из самых тихих мест на земле. Лишь далекие завывания томящегося от любви шакала нарушали безмолвие. Поэтому нет ничего удивительного, что в ту ночь тихий звук у входа в гробницу заставил меня резко сесть на постели. Спросонья я не понимала, что происходит, сердце колотилось в груди перепуганной птицей. Я потрясла головой, пытаясь прийти в себя, и огляделась.

Серебристый лунный луч, пробивавшийся сквозь щель в пологе, делил пещеру на две части. В ночном мраке предметы казались таинственными призраками, бесформенными, угрожающими. Рассердившись на себя за беспричинный страх, я осторожно спустила ноги на пол, нащупала мягкие шлепанцы и прислушалась. Звук не прекращался. Это был странный шум – легкое поскрипывание, словно терли костью о камень.

Когда ужас немного отступил и сердце утихомирилось, я постаралась придумать объяснение необычному звуку. Может, просто кто-то сидит на уступе? Майкл, решивший нас охранять, или Уолтер, который не может заснуть и мечтает у жилища своей возлюбленной... Но почему-то эта мысль не принесла мне особого успокоения. Как бы то ни было, непрекращающийся, назойливый звук не даст мне заснуть. Я нашарила зонтик.

Частое упоминание этого орудия, возможно, способно вызвать смех у читателя. Уверяю вас, у меня нет и малейшего намерения выглядеть эксцентричной и воинственной старой девой. К вашему сведению, это очень крепкий зонтик, изготовленный из прочной стали, с острым наконечником. К тому же это единственное оружие, доступное женщинам. Можно, конечно, держать под подушкой или в ридикюле кухонный нож, но согласитесь, это довольно неудобно и куда экстравагантнее зонтика.

Так вот, держа свое оружие наготове – на случай возможного нападения, – я прошипела:

– Кто там?

Ответа не последовало, но скрип прекратился. Через секунду-другую послышались тихие шаги, словно кто-то поспешно, но осторожно удалялся.

Надо признать, я не сразу решилась отдернуть полог. Зонтик, даже стальной, не самое подходящее оружие, а царапающий звук почему-то наводил на мысли о когтях какого-нибудь хищника. Мне рассказывали, будто в Египте больше не водятся львы, но в античные времена, если верить книгам, эти края так и кишели ими. Вдруг какой-нибудь особо упрямый царь зверей умудрился дожить до наших дней?

Затаив дыхание, я вслушивалась в ночную жизнь пустыни. Внезапно моего слуха коснулся новый звук – тихий шелест, словно маленький камешек скатился по склону. Поскольку звук был довольно далеким, я решительно отдернула занавеску и, осторожно оглядевшись, выбралась на уступ.

Стояла полная луна, но наш уступ-балкончик скрывался в глубокой тени. В темноте смутно проступало белое пятно. Оно находилось у дальнего конца уступа – там, где наш балкончик заворачивал за скалу. Я вгляделась в белое пятно, и сердце забилось сильнее. Пятно двигалось! И отдаленно напоминало человеческую фигуру...

Да, фигура походила на человеческую, но в то же время что-то с ней было не так. На уровне плеч торчали тупые отростки, которые весьма условие можно было принять за человеческие руки...

Пока я усиленно вглядывалась в странное явление, лелея надежду, что это обман зрения, фигура исчезла. Должно быть, завернула за выступ скалы. До меня донесся тихий стон. Ветер?.. Нет, воздух остался недвижим. Мне снова стало не по себе. Пойти за этим странным существом или?..

Я вернулась в пещеру и забралась в постель. Постепенно страх отступил, но сон не шел. Так и не сомкнув до утра глаз, с первыми проблесками рассвета я встала и быстро оделась. К этому времени мне удалось убедить себя, что ночью нас посетило какое-то крупное животное, по неведомой причине решившее передвигаться на задних лапах. Пока приводила себя в порядок, ночной ужас начисто выветрился, и я с легким сердцем вышла на уступ. Ласковое утреннее солнце, поднимающееся из-за скал, накинуло розовый полог на западные горы. Восход в Египте – восхитительное зрелище! Но в ту минуту мне было не до восторгов...

Не успела я сделать и пары шагов, как что-то хрустнуло под ногой. Раздавшийся треск показался мне до жути знакомым. Я уже слышала его вчера днем...

Превозмогая отвращение, я с трудом подавила тошноту и нагнулась. В руках у меня оказался небольшой обрывок бурой истрепанной материи, которая высохла настолько, что шуршала словно бумага. Да, эта ткань мне знакома.

В такие истлевшие одеяния закутаны древние мумии...

1

Какое-то время я зачарованно наблюдала, как из-за скал медленно и величественно выплывает солнце. Что же происходит? Я встряхнулась. Хватит предаваться фантазиям, пора прийти в себя и призвать на помощь здравый смысл, которого у меня всегда было предостаточно.

Во-первых, Эмерсон несколько часов возился с мумией. Так что вполне возможно, именно он ненароком притащил на наш утес обрывки древней ткани. Но мой хваленый здравый смысл решительно отверг это нелепое предположение. Ну один-два клочка еще куда ни шло, но ведь обрывки усыпали весь уступ! Уж наверняка бы от нас не укрылось, заявись Эмерсон к ужину с ног до головы покрытый мусором. Кроме того, к нашей гробнице он не приближался, а самые крупные грязно-серые клочки валялись именно там. По спине у меня пробежал холодок. Получается, что какое-то таинственное существо топталось у порога нашего жилища и, быть может, даже заглядывало внутрь! Час от часу не легче.

Не знаю, что заставило меня – страх за душевное спокойствие Эвелины или мысли о суеверности рабочих, – но я воровато оглянулась по сторонам и быстро подобрала все клочки, после чего развеяла древнюю ветошь с обрыва. Эвелина все еще спала, братья Эмерсоны, судя по всему, тоже, так что мои манипуляции оказались никем не замеченными.

Снизу донесся восхитительный аромат – Майкл уже приступил к своим обязанностям. Я не спеша спустилась к хозяйственной палатке и через несколько минут была вознаграждена чашкой чудесного кофе, слегка отдававшего костром. С наслаждением прихлебывая, я рассеянно посматривала по сторонам, страхи мои мало-помалу развеялись, и жизнь снова казалась полной приятных сюрпризов.

Внезапно со стороны тропинки послышался шорох. Оказывается, не мне одной не спалось – по тропинке спускался несравненный мистер Эмерсон. Он кивнул мне и на мгновение остановился, словно напрашиваясь на то, чтобы я велела ему вернуться в постель залечивать свои болячки. Но в это утро мне было не до дрязг, а потому я улыбнулась и великодушно промолчала. Эмерсон наградил меня еще одним подозрительным взглядом и скрылся в пещере, ставшей пристанищем для его драгоценной мумии.

Через несколько секунд утреннюю тишину разорвал душераздирающий вопль, полный невыразимого страдания. Я выронила чашку, облившись горячим кофе. Прежде чем мне удалось нанести себе еще какой-нибудь ущерб, из пещеры вихрем вылетел Эмерсон. Его пылающие глаза вперились в меня.

– Моя мумия!!! Вы украли мою мумию! Ей-богу, Пибоди, на этот раз вы зашли слишком далеко! Я за вами наблюдал. Не думайте, что я не замечаю ваших интриг. Мои плиты, моя экспедиция, мой брат, даже моя бедная беспомощная мумия пали жертвой ваших происков, но это... это уже слишком! Теперь вы взялись за меня, хотите, чтобы я безвольно валялся в постели, и для этого украли мумию! Где она?! Немедленно отвечайте, Пибоди, иначе...

Его дикие крики разбудили всех остальных. С уступа свесилась голова Эвелины, а по тропинке уже спешил Уолтер, на ходу заправляя рубашку.

– Рэдклифф, Рэдклифф, что ты опять вытворяешь? Неужели хотя бы пять минут не можешь вести себя прилично?

– В жизни не слыхала ничего более нелепого! Меня обвинили в краже мумии! – сказала я, неприятно поразившись испугу, отчетливо прозвучавшему в голосе. – Я опускаю все прочие вздорные обвинения, которые, вне всякого сомнения, вызваны умственным помешательством...

– Помешательством! Да как же тут не помешаться, скажите на милость?! Из всех несчастий на земле худшее – это женщина, сующая нос не в свое дело!

К этому времени нас уже окружала довольно внушительная толпа зевак. Скандал привлек жителей деревни. Бедные египтяне, со всех ног примчавшиеся к нашему лагерю, теперь с тревогой наблюдали, как Эмерсон неутомимо расхаживает взад-вперед и потрясает кулаками. Этот несносный человек и в самом деле выглядел буйнопомешанным.

Чуть в сторонке стоял Мухаммед, тот самый египтянин, что накануне привел нас к гробнице. На лице его застыло странное выражение – словно он изо всех сил сдерживал злорадную ухмылку. Это меня так заинтересовало, что я оставила без ответа последнее наглое высказывание Эмерсона и отвернулась, предоставив ему понапрасну сотрясать воздух.

Поймав мой взгляд, Мухаммед тотчас перестал улыбаться. Уголки его рта опустились, а глаза наполнились праведной тревогой, которая сделала бы честь и ангелу.

Эмерсон продолжал бесноваться, не думая успокаиваться. Уолтер, внимательно слушавший брата, наконец пожал плечами и скрылся в пещере, где держали мумию. Через полминуты он вылез обратно, лицо его выражало огромное изумление.

– Она и правда исчезла! – пробормотал молодой человек, недоуменно качая головой. – Испарилась. Остались только обрывки тряпок. Странно... Кому понадобилось красть столь никудышный экземпляр?

– Да эти люди родную бабку пустят на продажу, если вдруг появится спрос на дряхлых старух! – сварливо заметил Эмерсон, внезапно успокоившись.

Он улыбнулся и как ни в чем не бывало опустился в шезлонг. Я уже успела заметить, что приступы ярости сказываются на его состоянии самым благоприятным образом. Вот и сейчас лицо разрумянилось, словно после прогулки по легкому морозцу. Он помахал рукой и благодушно, словно только что не обвинял меня во всех смертных грехах, спросил:

– Как там насчет завтрака, Пибоди?

На мгновение я просто онемела от подобного нахальства, однако быстро пришла в себя и открыла рот, чтобы пригвоздить Эмерсона ядовитым ответом, но меня опередил Уолтер:

– В голове не укладывается! Ведь эти люди могли утащить мумию сразу и попросту не сообщать нам о своей находке. И куда делась ткань, которой она была обмотана?

– Ну это как раз легко объяснить, – отозвался Эмерсон. – Я не смог ее размотать. Пахучая смола, которую нанесли на тело, склеила материю в сплошную массу. Пришлось сделать надрез и вскрыть кокон. Ты же знаешь, Уолтер, что пустоты мумии часто содержат амулеты и... Пибоди! Эй, мисс Пибоди, что с вами стряслось на этот раз?!

Голос его превратился в отдаленное жужжание, солнце померкло. Перед моими глазами возникло жуткое видение. А если бы сегодня ночью луна стояла выше, а если бы мне удалось разглядеть таинственного гостя более отчетливо, то что бы я увидела? Высушенный временем и выпотрошенный труп? Я содрогнулась, в глазах потемнело...

С удовольствием сообщаю, что это был первый и последний раз, когда я поддалась глупым предрассудкам. Уже через минуту я поняла, что Эмерсон поддерживает меня, глядя при этом с явной тревогой. Я непринужденно выпрямилась и отстранилась, невольно отметив, что Эмерсон почему-то покраснел.

– Простите, это всего лишь секундная слабость... Думаю... думаю, я немного посижу...

Внимательный Уолтер тут же предложил свою помощь, и я не стала ее отвергать.

– Вы просто переутомились, мисс Пибоди, – ласково сказал юноша. – Нам вовсе не нужны такие жертвы. Сегодня вы должны отдохнуть, хорошо? Пожалуйста, не спорьте, я настаиваю, чтобы вы отдохнули.

– Гм, – подтвердил Эмерсон.

Он пристально разглядывал мое лицо, однако ни тревоги, ни сочувствия в его глазах не было заметно, одна лишь любознательность естествоиспытателя.

Мне вспомнились слова Эвелины, сказанные накануне вечером. Тогда я не обратила внимания на замечание моей подруги о том, что ей не по себе, но теперь и самой казалось, что в атмосфере впрямь витает что-то недоброе.

В голове по-прежнему немного шумело. Я никак не могла сосредоточиться. Бесцельно послонялась по лагерю, навестила плиты с росписями и наконец побрела к раскопкам, где распоряжались Уолтер и Абдулла.

На раскопках было занято человек пятьдесят. Мужчины удаляли песок с фундаментов храмов и наполняли им корзины, которые оттаскивали мальчики-подростки. Песок обязательно надо унести как можно дальше, чтобы он не оказался на месте будущих раскопок. Это была нудная работа, если не считать тех периодов, когда рабочие добирались до уровня пола, где можно найти ценные предметы. Но и дети, и взрослые обычно трудились весело и охотно. Египтяне очень музыкальный народ, хотя их заунывные песнопения для европейского уха звучат довольно странно, сегодня же на раскопках царило угрюмое молчание. Дети, таскавшие корзины, двигались медленно, без привычных для них ужимок и смеха.

Я подошла к Абдулле, который стоял на небольшом бархане, наблюдая за работой.

– Они сегодня не поют... Почему, Абдулла?

На его благородном смуглом лице не дрогнул ни один мускул, но я почувствовала внутреннюю борьбу.

– Это темные, неученые люди, – сказал он, помолчав. – Они боятся.

– Боятся? Но чего?

– Ифритов, демонов, призраков умерших. Их тревожит исчезнувшая мумия.

Больше Абдулла ничего не сказал. В полном смятении я вернулась к своим плитам. Вряд ли я имела право осуждать невежество местных жителей, ведь и меня саму посетили столь же безумные мысли.

Читатель может спросить, почему я никому не рассказала о ночном происшествии? Я сама сотню раз задавала себе этот вопрос, но ответ был банален и не делал мне чести. Попросту испугалась, что меня поднимут на смех. Я почти слышала, как разносится над долиной издевательский хохот Эмерсона. Стоит сообщить, что нынче ночью пропавшая мумия выходила на прогулку, как этот человек рухнет наземь в пароксизме веселья. И все же я отдавала себе отчет, что рассказать о ночном видении придется.

Конечно же, я прекрасно сознавала, что вовсе не ожившая мумия попалась ночью мне на глаза, и тем не менее испытывала сомнения. Остаток дня я провела, нанося раствор тапиоки на древние росписи и разрываясь между здравым смыслом и глупым самолюбием.

Когда вечером все собрались на уступе, мне бросилось в глаза, что остальные тоже находятся в смятении. Уолтер выглядел уставшим. Он со вздохом опустился на стул и утомленно уронил голову.

– Отвратительный день! Похоже, он прошел впустую.

– Завтра непременно спущусь на раскопки, – пообещал Эмерсон. Он покосился на меня и упрямо добавил: – Независимо от того, позволит Пибоди или нет!

Уолтер выпрямился и осуждающе посмотрел на брата.

– Рэдклифф, почему ты так неуважительно обращаешься к мисс Амелии? После всего, что она для нас сделала...

Молодой человек говорил необычно резко – еще один тревожный симптом напряжения, витавшего в нашем лагере.

– Ничего не имею против, – отмахнулась я. – От меня не убудет. Что касается того, чтобы вам, Эмерсон, завтра приступить к работе...

Я скептически оглядела его. Мой пристальный взгляд явно пришелся Эмерсону не по душе, на что я, собственно, и рассчитывала. Он съежился, словно провинившийся школьник, и пробормотал:

– И каков ваш диагноз, госпожа эскулап?

Честно говоря, я была не в восторге от его вида. За два дня Эмерсон очень исхудал. Скулы на лице выступали слишком сильно, глаза ввалились и горячечно блестели.

– Возражаю, – веско сказала я. – Вы еще недостаточно окрепли, чтобы выходить на солнцепек. Кстати, вы принимали сегодня лекарство?

Ответ Эмерсона невозможно воспроизвести на страницах этой приличной книги. Уолтер вскочил на ноги. Эвелина покраснела, потом побледнела, потом опять покраснела. Лишь я сохранила безмятежность, более того, ругань Эмерсона доставила мне ни с чем не сравнимое удовольствие – я узнала изрядное количество новых выражений, о которых прежде и не ведала. Появление Майкла с первой переменой блюд положило конец любопытной сцене, Эмерсон замолчал, Эвелина с Уолтером постепенно успокоились.

Как ни странно, ужин прошел мирно. Мы негромко переговаривались, тихо позвякивала посуда, а бездонное ночное небо и сияющие звезды придавали нашей трапезе аромат настоящего приключения. Честно говоря, я чувствовала усталость, хотя днем и не слишком утруждала себя работой. Должно быть, сказывалось нервное напряжение.

По своим пещерам мы разошлись рано. Я отлично видела, что Эмерсон всерьез вознамерился отправиться завтра на раскопки, поэтому решил как следует выспаться. Мне тоже требовался отдых.

Но и в эту ночь я спала плохо. Сонмы чудищ обступали меня со всех сторон, я боролась с монстрами, чувствуя, как с каждой минутой остается все меньше сил...

Проснулась я внезапно, какое-то время неподвижно лежала, вглядываясь в ночной мрак и пытаясь понять, что же меня так встревожило. И тут я увидела!..

У выхода колыхался зловещий призрак. Белая фигура безмолвно пританцовывала у откинутого полога. Сердце мое едва не выпрыгнуло из груди, в горле встал комок. Справившись с глупым сердцем, я приказала себе успокоиться, вгляделась в призрак и чуть не потеряла сознание от облегчения. Это была всего лишь Эвелина.

Услышав мой придушенный возглас, девушка обернулась.

– Амелия! – прошептала она, голос ее прерывался от волнения.

– Что случилось, Эвелина? Почему ты не спишь? Господи, да ты до смерти напугана!

Подруга скользнула ко мне, бесшумно ступая босыми ногами. Белая ночная рубашка развевалась на сквозняке. Я зажгла лампу. Лицо Эвелины было таким же бледным, как и ее рубашка. Она присела на край моей кровати, дрожа всем телом.

– Я услышала какой-то звук, – зашептала девушка. – Страшный, пробирающий до костей звук... Амелия! Это был долгий безутешный вздох. Не знаю, сколько времени он длился. Странно, что ты не проснулась.

– Мне что-то снилось. Чья-то смерть, кто-то стонал над могилой... Да, я слышала этот вздох... – Я поежилась. – Так что случилось?

– Мне не хотелось тебя будить: ты сегодня так устала. Но этот кошмарный стон все длился и длился, пока мне не показалось, что я вот-вот умру от ужаса. Голос был таким унылым, таким невыразимо печальным. Я должна была выяснить, что за существо так страдает. Поэтому я встала, отдернула полог и выглянула наружу.

Эвелина замолчала и еще больше побледнела. Я подалась к ней, догадавшись, что сейчас услышу.

– Продолжай! Я не стану смеяться над тобой, дорогая. Должна признаться, я готова поверить в самую невероятную историю...

– Амелия... неужели ты тоже...

– Эвелина, что ты видела?!

– Высокую белую фигуру, бесформенную и какую-то... негибкую. Она стояла в тени, но... Амелия, у этого... существа не было лица! – Эвелина содрогнулась. – Никаких признаков носа, рта, глаз, лишь плоский белый овал. И никаких волос, вместо них что-то гладкое... А руки словно негнущиеся...

– Хватит говорить обиняками! – в сердцах воскликнула я, чувствуя, как страх медленно проникает в мое сознание. – То, что ты видела, напоминало... было похоже... О боже... Этовыглядело как... мумия?!

2

Эвелина изумленно уставилась на меня.

– Так ты ее тоже видела, Амелия! Да, несомненно, иначе ни за что не поверила бы моему рассказу. Но когда?! Как?!

– Еще можно добавить «почему?». – Я криво усмехнулась. – Да, я видела это страшилище прошлой ночью. А утром на уступе, рядом с гробницей, нашла обрывки древней ткани.

– И ничего не сказала ни Уолтеру, ни мне?!

Я пожала плечами:

– Это кажется нелепым... особенно после того, как выяснилось, что мумия таинственным образом исчезла.

– Нелепым?! – Эвелина вздохнула. – Хотела бы я так думать. И что же нам делать?

– Теперь, когда ты можешь меня поддержать, я наберусь смелости и все расскажу. Но... только вообрази, дорогая, реакцию Эмерсона. Он же начнет потешаться над нами. Так и слышу его издевательский голос: «Ходячая мумия, Пибоди? Надо же! Хотя ничего удивительного. Бедолага захотела размяться после двух тысяч лет неподвижности!»

– И все-таки скрывать нельзя, Амелия.

– Да... Утром придется доставить удовольствие этому несносному человеку...

Но утро принесло новые неприятности.

Встала я рано. Эмерсон, еще одна ранняя пташка, уже гремел посудой на импровизированной кухне. Пробковый шлем, залихватски нахлобученный на голову, не оставлял никаких сомнений в намерениях моего недавнего пациента. Я посмотрела на шлем, потом на изможденное лицо Эмерсона, многозначительно фыркнула, но ничего не сказала. Представьте себе!

Приготовив завтрак, мы устроились за столом на уступе-балкончике. Вскоре к нам присоединились Эвелина с Уолтером. Когда мы покончили с едой, Эмерсон с минуту поерзал на стуле и взорвался:

– Ну где эти растреклятые рабочие?! Господи, они должны были быть здесь час назад!

Уолтер достал из кармана часы и уточнил:

– Полчаса. Но, похоже, рабочие и в самом деле сегодня не торопятся.

– Ты только посмотри! – Эмерсон прикрыл глаза от солнца и уставился вдаль. – Деревня кажется вымершей. Уолтер, что-то тут не так. Надо найти Абдуллу!

Десятника, который ночевал в палатке неподалеку от наших жилищ-гробниц, нигде не было видно. Наконец мы разглядели одинокую белую фигуру, уныло бредущую по пескам. Видимо, Абдулла уже побывал в деревне, разыскивая рабочих. Мы спустились вниз. Абдулла красноречиво развел руками и посмотрел на Эмерсона.

– Они не придут.

– Что значит «не придут»?!

– Они сегодня работать не будут.

– Может, какой-то праздник? – робко спросила Эвелина. – Мусульманский праздник.

– Нет, – мотнул головой Эмерсон. – Я еще мог бы допустить подобную ошибку, но только не Абдулла. Скорее уж эти прохвосты просто устроили забастовку, чтобы вынудить нас раскошелиться... Садись, Абдулла, и расскажи все по порядку. Садись же, друг мой, к чему ненужные церемонии.

Абдулла отказался от стула и, опустившись на песок, замер в той самой позе, в которой часто изображались его древние предки.

Будучи человеком совестливым, десятник отправился в деревню, чтобы выяснить, куда подевались рабочие. Небольшая кучка убогих хижин являла собой тревожное зрелище. Деревня была пуста и безмолвна, словно ее поразила чума. На пыльных улицах не играли дети, и даже шелудивые дворняжки куда-то попрятались.

Встревоженный Абдулла поспешил к дому старейшины, которым был, как я впервые узнала, отец все того же Мухаммеда. Пришлось долго колотить в запертую дверь, прежде чем ему открыли. Абдулла немало попотел, чтобы вытянуть из старейшины правду. Для начала тот просто буркнул, что они сегодня работать не будут. Потом добавил, что и завтра жители деревни не придут на раскопки, и вообще никогда. Мухаммед находился в той же хижине, и именно от него Абдулла узнал правду.

Когда десятник повторял слова Мухаммеда, его лицо оставалось совершенно бесстрастным, но во взгляде сквозило смущение.

Рабочих напугала все та же злосчастная мумия. Мухаммед упорно твердил, будто мумия принадлежит верховному жрецу, слуге великого бога Амона. Фараон Эхнатон низложил божество жреца и запретил культ самого бога. Оскорбленное божество прокляло город Эхнатона, а заодно и всех тех нечестивцев, что осмелятся его возродить. То есть нашу компанию, поскольку именно мы раскопали древний город... Ну ладно, ладно, Эмерсон раскопал, а мы ему помогали.

Египтяне уверяли, что никто из них мумию не трогал. А потому ее исчезновение можно объяснить только одним: от возмущения мумия ожила и сбежала из нашего лагеря. Но не из древнего города. С наступлением темноты эта неприкаянная душа бродит по окрестностям, а прошлой ночью нанесла визит в деревню. Ее стенания разбудили крестьян, и с десяток людей видели призрачную фигуру.

У жителей деревни хватило ума внять предупреждению, значение которого Мухаммед услужливо объяснил: нельзя помогать нечестивцам, решившим возродить древний город. Пусть пески вновь погребут обитель Эхнатона! А нечестивцы, то бишь мы, возвратятся туда, откуда прибыли. А ежели они этого не сделают, то их ждет ужасная кара богов.

Эмерсон с невозмутимым видом выслушал эту несусветную галиматью.

– И ты веришь в подобную чушь, Абдулла? – весело поинтересовался он.

– Нет... – ответил десятник без особой убежденности.

– И я тоже не верю. Мы же с тобой образованные люди, Абдулла, в отличие от этих бедных крестьян. Амон-Ра – мертвый бог; если он когда-то и проклял город, то утратил свою власть много веков назад. На развалинах тех храмов ныне стоят мечети, и муэдзины сзывают к молитве правоверных. Я не верю в проклятия, но даже если бы верил, то наш бог – назови его Иисусом, Иеговой или Аллахом, он все равно един – способен защитить людей от ночных демонов. Думаю, ты тоже это знаешь.

Эмерсон меня поразил. В разговоре с египтянином он выбрал единственно верный тон, и в черных глазах Абдуллы вспыхнуло уважение, смешанное с удивлением.

– Вы хорошо говорите, господин Эмерсон. Но что стало с мумией?

– Ее украли! – Эмерсон присел на корточки и заглянул Абдулле прямо в глаза. – Ее украл человек, который хочет поссорить нас с крестьянами. И для этого он сочинил невероятную историю. Я не называю имя этого человека, но хочу напомнить, что Мухаммед был очень недоволен, когда я сделал десятником тебя, а не его. Это подлый и коварный человек. Даже местные жители недолюбливают Мухаммеда.

– И боятся! – повеселев, добавил Абдулла и легко вскочил на ноги. – Мы думаем одинаково, господин Эмерсон. Но что нам делать?

– Я сам схожу в деревню и поговорю со старейшиной. А тебе надо позавтракать, Абдулла. Ты правильно поступил, и я тебе очень благодарен.

Нашдесятник ушел, напоследок тревожно взглянув на Эмерсона. Эвелина многозначительно покосилась на меня. Я нехотя кивнула в ответ. Говорить в присутствии Абдуллы мне не хотелось, но теперь настало время поведать свою фантастическую историю. Только я набрала в легкие воздух, как Уолтер воскликнул:

– Невероятно! Мне давно следовало привыкнуть к предрассудкам этих людей, но я каждый раз поражаюсь их простодушию. Сущие дети! Мумия, разгуливающая по улицам, – надо же придумать такую нелепость!

Не самое лучшее предисловие к моему рассказу. Я откашлялась и тускло проговорила:

– Это нелепость, Уолтер, но отнюдь не фантазия. Мумию видели не только жители деревни. Мы с Эвелиной тоже имели счастье полюбоваться призраком, который шатался по нашему лагерю.

– Так и знал, что вы что-то скрываете! – воскликнул Эмерсон с мрачным удовлетворением. – Так-так-так, дражайшая Пибоди, мы вас внимательно слушаем!

Испустив тяжкий вздох, я скороговоркой выложила правду. Рассказ вышел не слишком гладким, поскольку я ждала, что Эмерсон вот-вот поднимет меня на смех. Когда я замолчала, воцарилась гнетущая тишина. Уолтер во все глаза смотрел на меня, по лицу Эмерсона блуждала снисходительная улыбочка. Оправдывались самые худшие мои опасения. Ну что ж, если предстоит взойти на Голгофу насмешек, то я сделаю это с высоко поднятой головой...

– Это ничего не доказывает, – спокойно заговорил Эмерсон, – если не считать того, что злоумышленник, личность которого, я полагаю, нам известна, взял на себя труд нарядиться в древние лохмотья и попугать людей. Признаюсь, я удивлен. Никак не ожидал от Мухаммеда столько трудолюбия и фантазии.

Господи помилуй! Неужели Эмерсон не собирается потешаться надо мной?!

Внезапно мне вспомнилась та памятная ночь в Каире, когда один безмозглый негодяй, также наделенный богатой фантазией, проник в нашу комнату в одежде древнего египтянина. Я хотела было поведать и о том случае, но в последнюю секунду передумала. Между этими событиями не было никакой связи.

– Ладно, я иду в деревню! – объявил Эмерсон. – Мне уже приходилось договариваться с египтянами. Надеюсь, и на этот раз удастся. Уолтер, составишь компанию?

3

До деревни было несколько миль. Думаю, нет необходимости говорить, что я отправилась вместе с Эмерсоном и Уолтером. Эвелина, чувствуя себя не готовой к подобным физическим упражнениям, осталась в лагере, а Майкл с Абдуллой вызвались ее охранять.

Эмерсон, не выказавший особой радости, когда я сообщила о своем желании составить компанию братьям, всю дорогу что-то недовольно бубнил. Думаю, его выводило из себя, что я бодрой рысью возглавляю процессию, тогда как он бредет в хвосте. Разумеется, не будь Эмерсон истерзан болезнью, вряд ли позволил бы мне такую дерзость. Уолтер шел вторым. Время от времени я останавливалась и с тревогой поглядывала, как Эмерсон с трудом ковыляет по вязкому песку.

В деревне стояла тягостная тишина. Со всей очевидностью, желанными гостями мы здесь не были. Старейшина обитал в самой приличной с виду хижине. Эмерсон без лишних раздумий забарабанил в хлипкую тростниковую дверь, и хозяева волей-неволей вынуждены были отозваться. Дверь чуть приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулся заостренный нос.

Эмерсон осторожно толкнул дверь, подхватил старца и бережно поставил его на ноги. Мы гуськом проникли в дом.

И мне тотчас захотелось выскочить на улицу. Вонь в хижине стояла неописуемая. Маленькая темная комнатка была битком набита курами, козами и людьми. Нас не пригласили сесть, хотя, признаюсь, я не обнаружила сколько-нибудь привлекательного местечка. Длиннющая парадная тахта, стоявшая у стены, явно служила насестом для кур и выглядела самым подозрительным предметом меблировки.

Эмерсон скрестил на груди руки и вступил в длительную дискуссию на арабском. Не понимая ни слова, я все же с легкостью следила за беседой. Старейшина, сморщенный маленький старичок, чей длинный нос наводил на мысли о дряхлом Пиноккио, что-то испуганно шептал. Ни наглости, ни высокомерия в манерах старейшины не было и в помине, но, честно говоря, лучше бы он поносил нас почем зря. Уж мы с Эмерсоном тогда расправились бы с ним в два счета. Но старичок был до смерти напуган, и его страх означал одно: в интриги мумии старейшина не посвящен.

Мало-помалу все остальные жильцы, принадлежащие к человеческому роду, покинули хижину, остались лишь куры да бараны (или козы, вечно я их путаю). Один дружелюбно настроенный баран заинтересовался моим платьем. Я машинально оттолкнула его, пытаясь понять суть разговора, и постепенно до меня дошло: старейшина не просто напуган – он боится даже находиться с нами в одном помещении! Старичок медленно пятился, пока не уперся спиной в стену.

Затем кто-то прошмыгнул в комнату из задней клетушки. Я узнала Мухаммеда. С его появлением разговор принял новый оборот. Старик с трогательной радостью обратился к сыну, и Мухаммед энергично вступил в спор. Вот он вел себя высокомерно и даже оскорбительно. Эмерсон слушал, сжимая кулаки и стиснув зубы.

Мухаммед неожиданно уставился на меня и перешел на английский.

– Мумия ненавидеть чужих, – сказал он с отвратительной ухмылкой. – Чужие уходить. Но не женщин. Мумия любить английский женщин.

Эмерсон издал боевой клич и набросился на дерзкого нахала. Бедный старичок испуганно заверещал, и пришлось вмешаться Уолтеру. Не теряя присутствия духа, он спокойно оттащил своего невоздержанного родственника от Мухаммеда, и очень вовремя – похоже, Эмерсон всерьез задумал придушить наглеца. Должна сказать, я ничего не имела против.

Эмерсон неохотно разжал пальцы, и Мухаммед со стоном рухнул на земляной пол, но даже в тусклом свете я поймала ненавидящий взгляд, который он кинул на своего обидчика. От злобы, сквозившей в этом взгляде, по спине у меня пробежал озноб.

– Уходим, – прошептал Уолтер, подталкивая брата к двери. – Уходим, мы здесь больше ничего не добьемся.

Задерживаться в деревне мы не стали и как можно быстрее миновали единственную улочку. Когда вырвались на простор пустыни, Эмерсон остановился. Лицо его блестело от пота, а кожа, несмотря на загар, приобрела болезненный серый оттенок.

– Мне кажется, я должен принести вам обоим извинения, – пробормотал он заплетающимся языком. – Своим глупым поступком я лишил нас возможности убедить старейшину.

– Я слышал, что сказал этот тип, – ответил Уолтер. – И не осуждаю тебя, Рэдклифф, сам еле сдержался. Уверен, Мухаммед выполз из своей норы только для того, чтобы нас спровадить. Ты поступил опрометчиво, но не думаю, что это имеет какое-то значение.

– Наглость этого человека просто удивительна! – подхватила я. – Неужели ему не пришло в голову, что мы можем обратиться в полицию?

Лицо Эмерсона помрачнело.

– Эх, Пибоди, если бы можно было надеяться на помощь властей... Но все дело в том, что Египет не столь спокойное место, как воображают себе эти самодовольные идиоты, сидящие в Каире. Большинство египтян втайне радуются малейшему поражению англичан. Если суданские повстанцы прорвутся в здешние края, за жизнь иностранца я не дам и ломаного гроша.

– Чепуха! – отмахнулась я. – Разве могут необученные повстанцы победить британскую армию?

Эмерсон одарил меня таким взглядом, что я почувствовала себя не умнее того барана.

– К вашему сведению, дражайшая Пибоди, эти необученныеповстанцы уже вырезали половину британских войск. Как бы то ни было, мы, похоже, столкнулись с бунтом в миниатюре, и я не намерен этого терпеть.

И он энергично заковылял вперед.

– Куда вы?! – крикнула я растерянно. – Лагерь ведь в другой стороне.

– По соседству есть еще две деревни. Если люди из Хаджи-Кандил отказываются работать, попытаем счастья в Тиле и Амарне.

– Боюсь, это бесполезно. – Уолтер догнал брата и попытался схватить его за руку. Эмерсон вырвался. – Рэдклифф, остановись и выслушай меня! Ты не в состоянии весь день бегать по пустыне. Кроме того, россказни Мухаммеда наверняка уже достигли соседних деревень. Ты ничего там не добьешься.

Эмерсон едва волочил ноги, но останавливаться не собирался. Мне стало ясно, что этот упрямец скорее рухнет лицом в песок, чем прислушается к доводам разума.

– Пусть отправляется куда желает, Уолтер! – решительно объявила я. – Вы же знаете, ваш брат настолько упрям, что здравый смысл ему не указ. А пока он станет носиться по пустыне, мы с вами тем временем займемся делом. Нужно посоветоваться с Абдуллой и Майклом. У меня есть план, но надо дождаться, пока ваш брат окончательно не ослабеет и не перестанет путаться у нас под ногами. Думаю, когда мистер Эмерсон вконец выдохнется, мы сможем дотащить его до лагеря.

С этими словами я развернулась, решительно зашагала в сторону лагеря и через несколько минут услышала, как Уолтер вполголоса увещевает брата. Я оглянулась. Надменно вздернув подбородок, Эмерсон тащился следом за мной. Из груди моей вырвался облегченный вздох: не хватало только, чтобы он свалился в горячке.

Когда мы подошли к нашим пещерам, Эмерсон едва держался на ногах. Можно представить, что бы с ним сталось, осуществи он свою угрозу отправиться в соседние деревни. Уолтер увел брата в гробницу, чтобы привести его в чувство, и через четверть часа они присоединились к нам с Эвелиной. Мы сидели в шезлонгах, неподалеку пристроились Майкл и Абдулла.

Когда все собрались, я поведала Майклу о событиях последних дней. Случившееся для нашего гида было новостью – все это время он ночевал на судне, считая трехмильную прогулку парой пустяков.

Майкл сидел на коврике рядом со мной и молча слушал, но пальцы его непрерывно теребили золотое распятие на груди.

– Уедем отсюда, – быстро сказал он, когда я замолчала. – От демонов у меня есть защита, – его пальцы сжали распятие, – но здесь слишком много злых людей. Судно ждет. Давайте уедем! Все вместе.

– Ты же христианин, Майкл, и не веришь в демонов и прочие глупости, – отозвалась Эвелина.

– Но они же есть в Священной книге. Бог позволяет существовать демонам и ифритам. Кто мы такие, чтобы утверждать, будто Священная книга лжет. Нет, я не боюсь демонов, мисс Эвелина, я христианин. Но здесь... это дурное место!

Абдулла энергично закивал. Его вера отличалась от веры Майкла, но в основе и христианства, и ислама лежат темные предрассудки язычества.

– Я тоже так думаю! – Десятник кивнул на Майкла, и тот просиял. – Вы не в силах что-либо сделать. Я предлагаю на время уехать и нанять других рабочих, подальше отсюда. И когда местные жители увидят, что раскопки идут своим чередом, а ничего ужасного не происходит, они поймут, что никакого проклятия не было.

На Уолтера доводы Абдуллы произвели впечатление. Он покосился на Эмерсона, который угрюмо помалкивал.

– В Египте хватает мест, где нужно вести раскопки, – добавила Эвелина. – Почему бы не перейти куда-нибудь еще, пока здесь все не уляжется?

– Интересное предложение, – ответил Эмерсон. Голос его был подозрительно спокоен. – Что скажешь, Абдулла?

– Очень хорошо, очень хорошо. Давайте уедем отсюда! Поработаем в Саккаре или Луксоре. В Долине царей много гробниц. – Он хитро глянул на Эмерсона. – Царских гробниц. Я найду для вас хорошую царскую гробницу. А потом мы поедем в Фивы, где мой дом, где у меня друзья.

– Гм... – Эмерсон задумчиво посмотрел на десятника. – Тут ты совершенно прав, в Долине царей наверняка остались нетронутые гробницы. Заманчивое предложение, Абдулла. Однако ты, похоже, забыл, что в Египте нельзя производить раскопки без разрешения Ведомства древностей. Я с превеликим трудом вырвал эту бумажонку у Масперо, но он вряд ли позволит копать там, где сам рассчитывает найти что-то интересное. К тому же остается еще такой пустяк, как деньги. Что скажешь, Уолтер? Все это время молодой человек молчал, пожирая глазами Эвелину. Он вздрогнул и слегка покраснел.

– Ну... Рэдклифф, ты же знаешь, что я поступлю так, как ты пожелаешь. Но на одном я решительно настаиваю. Останемся мы или нет, но дамы должны уехать. Дело не в том, существует реальная опасность или не существует, однако, согласись, положение становится неприятным, а мисс Эвелина и мисс Амелия и так потратили на нас слишком много времени. Они должны уехать, и по возможности сегодня же.

Я с искренним восхищением посмотрела на молодого человека. Вот истинный англичанин! Переведя взгляд на подругу, я прочла в ее глазах страстную мольбу и повеселела. Эвелина предана мне не меньше, чем Уолтер брату, и не станет противиться моему решению. Впрочем, девушка могла и не взывать ко мне. Ни под каким видом я не собиралась позволить, чтобы меня, словно куль с грязным бельем, оттащили в безопасное место.

– Ваше предложение, дорогой Уолтер, продиктовано самыми добрыми намерениями, но мы не можем его принять, – быстро проговорила я. – Или мы все уезжаем из Амарны, или все остаемся!

Эмерсон стремительно развернулся ко мне. Он сделал такой глубокий вдох, что пуговицы на его рубашке уцелели лишь чудом. Они и так-то едва держались. Нынче вечером непременно разыщу свой швейный набор и приведу одежду этого неряхи в божеский вид.

– Вот что, мисс Пибоди, – заговорил он неприятным скрипучим голосом. – Дорогая мисс Пибоди, могу я позволить себе поинтересоваться, какого черта... – Голос Эмерсона набрал силу, но Уолтер жестом успокоил брата. – С какой стати вы вмешиваетесь в мои дела?! Я человек терпеливый и редко жалуюсь. Но до вашего появления наша жизнь была спокойной и безмятежной. А теперь вы ведете себя так, словно являетесь начальником экспедиции! Я полностью согласен с Уолтером, женщины должны немедленно уехать. И не спорьте со мной, Пибоди! Неужто вы не понимаете, что я могу запросто сгрести вас в охапку и оттащить на судно? Майкл с Абдуллой только будут рады мне помочь.

Я глянула на Майкла, который внимал с открытым ртом.

– Ну уж нет! Майкл не станет вас слушаться. Он, конечно, предпочел бы, чтобы я уехала, но не станет противиться моим желаниям. Эмерсон, мы даром тратим время. Я прекрасно вижу, что вы намерены остаться, и, должна признаться, у меня тоже нет желания бросать работу. Негоже, чтобы британский лев уносил ноги, поджав хвост...

– Боже! – Эмерсон закатил глаза, губы его беззвучно шевелились, словно читали молитву.

У меня возникло подозрение, что он вовсе не молится, но я решила не уточнять.

– А раз мы решили остаться, то давайте обсудим наши дальнейшие действия. Рабочих здесь не найти. Если только команда судна... – Я посмотрела на Майкла, который отрицательно покачал головой. – Так я и думала. Если же нанять рабочих на стороне, то, боюсь, очень скоро с ними могут возникнуть похожие проблемы. Кому-то очень хочется, чтобы мы поскорее уехали отсюда. Но почему? Уверена, что, как только мы выясним причину, наши неприятности останутся позади. Поэтому предлагаю всем вместе покончить сегодня с плитами. Эвелина доделает свои зарисовки, а я нанесу смесь тапиоки на непокрытые поверхности. А ночью мы предпримем совершенно очевидный шаг. Сцапаем эту зловредную мумию и раскроем ее личность!

Уолтер зааплодировал.

– Мисс Амелия, вы чудо! Ну конечно! Вчетвером мы...

– Вшестером, – поправила я. – Кто-нибудь будет ночью наблюдать за деревней, Мухаммед должен тайком покинуть ее, если хочет разыграть перед нами призрака. А поскольку этот наглец стремится побыстрее избавиться от нас, то, скорее всего, сегодня же ночью нанесет очередной визит. Остальные будут находиться в засаде и поджидать его. У вас есть оружие?

Эвелина испуганно ойкнула. Лицо Эмерсона несколько раз судорожно дернулось. Он ответил сдавленным голосом:

– У меня есть ружья, но это слишком опасно, и в них нет необходимости.

– Тогда воспользуемся палками! – радостно вскричала я.

Эмерсон скривил губы.

– Я больше не могу, – простонал он, порывисто вскочил и зашагал к своей гробнице-опочивальне.

Плечи его как-то странно подергивались. Я огорченно вздохнула – должно быть, Эмерсон чувствует себя гораздо хуже, чем кажется.

– Вам надо хорошенько отдохнуть! – прокричала я ему вдогонку. – Нам всем надо днем как следует выспаться, чтобы ночью чувствовать себя бодрыми!

В ответ донеслось невнятное бурчание. Эмерсон скрылся в гробнице, а я повернулась к Уолтеру, который ошарашенно смотрел вслед брату.

– Он переутомился, Уолтер.

– Нет, – растерянно пробормотал Уолтер. – Не думаю...

– Тогда что же с ним такое?

Уолтер изумленно покачал головой.

– Это невозможно... Но если бы я не знал Рэдклиффа так хорошо, то подумал бы, что он смеется...

4

Остаток дня мы провели согласно плану. Моемуплану. Эвелина закончила зарисовывать плиты. У нее прекрасно получилось – она сумела точно передать приглушенные пастельные оттенки древней росписи. Я отправила ее отдыхать, а сама завершила возню с защитным покрытием. Когда я расправилась с последней плитой, солнце уже клонилось к горизонту. В лагере вовсю суетились с ужином. Благодаря моим усилиям все испытывали необыкновенный душевный подъем. Мы были маленьким, но сплоченным отрядом. Даже Майкл с Абдуллой выглядели чрезвычайно возбужденными. За ужином мы проработали детали ночной операции.

Нашплан был прост и элегантен. Уолтер с Абдуллой отправятся следить за деревней, особое внимание уделив дому старейшины. Как известно, в местных деревнях все ложатся спать с курами. И хоть до полуночи мы не ожидали каких-либо действий, но наблюдение следовало начать с наступлением темноты. Если Мухаммед покинет деревню, сыщики последуют за ним. Вряд ли интриган держит костюм мумии в доме – Эмерсон не сомневался, что его отец не принимает участия в заговоре. Страх старичка выглядел вполне искренним. Значит, Мухаммед сначала поспешит к тайнику, где прячет свое маскарадное одеяние. Уолтер с Абдуллой мешать ему не будут и позволят переодеться. А потом выскочат из засады и схватят нахала. Один останется сторожить пленника, а другой помчится с радостной вестью к нам. И все вместе мы отконвоируем мошенника в деревню и докажем обман.

Если же Мухаммеду удастся каким-то образом увильнуть от наших доблестных наблюдателей, остальные члены отряда организуют вторую линию обороны. Эвелина под охраной Майкла отправится к себе в гробницу, но, разумеется, ложиться не будет. Майкл спрячется у входа, а мы с Эмерсоном притаимся в соседней гробнице, которая находится чуть поодаль на том же уступе. Любой непрошеный гость должен пройти мимо ее входа, прежде чем добраться до Эвелины, и таким образом моя подруга будет находиться под двойной защитой. Должна сказать, что в отношении Эвелины я испытывала некоторое беспокойство. Злобная реплика Мухаммеда слишком хорошо соответствовала немому свидетельству в виде обрывков ткани у входа в нашу гробницу.

Я была в восторге от нашего плана и от души наслаждалась ролью полководца.

Как только стемнело, Уолтер с Абдуллой ушли. Эвелина скрылась в нашей гробнице. Майкл, вооружившись длинной палкой, занял пост у входа в пещеру, готовый в любую минуту пустить в ход свое оружие. Я считала, что необходимости в этом не возникнет: если мумия проскочит мимо засевших у деревни наблюдателей, о ней позаботимся мы с Эмерсоном.

Облачившись в подходящий случаю костюм и тщательно раскрасив лицо, я неслышным шагом пробралась к соседней гробнице. Эмерсон сидел на ящике, который служил ему столом, и писал при свете лампы. Когда я тенью скользнула в пещеру, он выронил ручку и изумленно уставился на меня.

– У нас сегодня маскарад, Пибоди? Так мумия все равно займет первое место, и вам в костюме цыганки-оборванки рассчитывать не на что.

– Темная одежда нужна для того, чтобы быть невидимой! – раздраженно фыркнула я. – Черный платок отлично прикрывает волосы, а грязь замечательно скрывает бледность лица и рук. Я как раз собиралась предложить вам вымазаться сажей. И будьте так любезны, затушите лампу.

– Я погашу лампу в обычное время, – холодно ответствовал Эмерсон. – Если за нами кто-нибудь наблюдает, мы можем спугнуть соглядатая. Следует вести себя как обычно. А вам я предлагаю посидеть в углу, Пибоди, где на вас никто не наткнется... Боже, да если вас ненароком застанут в моей обители, то ни за что не поверят, будто я заманил вас к себе с... гм... романтическими намерениями.

Не сочтя нужным удостоить ответом подобное замечание, я гордо продефилировала в угол.

Последующие часы тянулись томительно. Поначалу я развлекалась тем, что наблюдала за Эмерсоном, который продолжал писать, словно меня здесь и не было. Мне вдруг пришло в голову, что не мешало бы его подстричь. Шевелюра, должна признать, у него была превосходная – черная, густая и слегка вьющаяся. А студент-медик по достоинству оценил бы рельефную анатомию его спинных мускулов.

Через некоторое время, когда надоело разглядывать своего напарника по засаде, я подкралась к импровизированному столу, вызвав у Эмерсона раздраженное ворчание, и стянула одну из книг, что были навалены на ящике беспорядочными грудами. Это оказалась монография некоего мистера Питри о пирамидах в Гизе. Я вспомнила, что Эмерсон отзывался об этом молодом ученом если не с одобрением (поскольку он с одобрением не отзывался ни о ком), то по крайней мере без особой ненависти. Очень быстро я поняла, почему Эмерсон благоволит к мистеру Питри. Дотошность, с которой тот проводил свои исследования, а затем многократно все проверял и перепроверял, производила впечатление. Мистер Питри камня на камне не оставлял от мистических теорий тех, кто считал, будто Великие пирамиды являются грандиозным пророчеством в камне, а его описание обработки камня с помощью примитивных орудий выглядело на редкость убедительным. Я продолжала читать при тусклом свете лампы. Полная тишина нарушалась лишь шелестом страниц да скрипом пера.

Наконец Эмерсон отложил перо, встал, демонстративно зевнул и потянулся. Затем, даже не покосившись в мою сторону, затушил лампу. Мрак поглотил все вокруг. Когда глаза немного привыкли к темноте, я смогла различить вход и квадратик неба, усеянного звездами.

Шепот Эмерсона подсказал мне, где он находится. Осторожно положив книгу, я прокралась на цыпочках и устроилась по другую сторону входа.

Время потянулось совсем невыносимо. Теперь я не могла скоротать его за книгой, а Эмерсон явно не был склонен к разговорам. Мне казалось, что мы спокойно можем говорить шепотом, поскольку увидим незваного гостя прежде, чем тот услышит наши приглушенные голоса. Впрочем, я не верила, что Мухаммед вообще доберется до нашего лагеря. Засады он не ждет, а потому попадет в руки Абдуллы и Уолтера, как только переоденется мумией.

Но Эмерсон сухо оборвал меня, едва я попыталась обсудить некоторые теории мистера Питри. Ну что ж, как угодно. Новых попыток не дождется.

Ночь выдалась великолепная. Со времени приезда в Египет я впервые видела столь фантастическое небо. Звезды сверкали на черном бархате, словно сокровища фараона. Приятный прохладный ветерок освежал не хуже, чем освежает вода изнывающего от жажды, а мягкая тишина баюкала. Даже далекий вой шакалов казался вполне уютным и домашним.

Признаться, я слегка задремала, прислонившись к стене. Очнулась от странного, но уже хорошо знакомого звука. Честно говоря, этого звука я не ожидала. Несколько отупев от дремы и неожиданного пробуждения, я пошевелилась, и шорох рукава о камень прозвучал как грохот.

Рука Эмерсона взметнулась в предостерегающем жесте. Глаза мои уже привыкли к темноте, и я видела его движения в сером скудном свете, проникавшем снаружи. Тело Эмерсона напряглось, голова вытянулась вперед.

Со своего места он мог видеть дальний конец уступа и часть склона, на котором стояли кухонная палатка и палатка Абдуллы. Я же видела другой конец уступа и вход в нашу с Эвелиной гробницу. Смотреть там было не на что, хотя мне показалось, что полог немного отдернулся, – верный Майкл был начеку.

Эмерсон протянул руку. В эту ночь мы понимали друг друга без слов. Я вцепилась в его ладонь и бесшумно придвинулась.

Онаопять была здесь! Бледная от лунного света, мумия стояла совершенно неподвижно. Не на уступе, а чуть ниже по склону. На этот раз луна ярко освещала призрак, так что не оставалось никаких сомнений в его происхождении. Я могла даже различить лохмотья, обмотанные вокруг туловища, голову без лица. На чудище было неприятно смотреть, даже когда оно не двигалось, но вот оно повернуло голову... Медленное, прерывистое движение, словно какое-то безглазое глубоководное существо вслепую ищет жертву поаппетитнее.

Эмерсон зажал мне рот ладонью. Сопротивляться я не стала, поскольку в полной мере чувствовала свою вину – при появлении мумии из моей груди едва не вырвался вскрик. Эмерсон догадался об этом по моему судорожному вздоху. Невероятно, но мумия, казалось, тоже услышала, как я вздохнула. Безглазая тварь повернулась, словно всматриваясь в площадку перед гробницами.

Пальцы Эмерсона были холодны как лед. Не такой уж он бесчувственный, каким хочет казаться. Существо угрожающе вскинуло правый обрубок, и Эмерсон не выдержал. Он резко отстранил меня, так что я чуть не упала, и выскочил из засады.

Я бросилась следом. Играть в прятки смысла больше не было. Эмерсон спрыгнул с уступа и заскользил по склону, увлекая за собой лавину мелких камешков. Весьма опрометчиво с его стороны, а опрометчивость, исходя из моего опыта, всегда приводит к плачевным результатам. Эмерсон потерял опору, поскользнулся и упал.

Мумия пустилась в бегство. Несколько мгновений я отчетливо ее видела: неуклюжая, негнущаяся фигура перебирала ногами-обрубками с неожиданным проворством. Я знала, что мне ее не догнать, и, если честно, у меня и не было такого желания. Предоставив мумию самой себе, я осторожно спустилась по тропинке к Эмерсону, пытавшемуся встать на ноги.

К этому времени на уступе показались Эвелина с Майклом. Заметив их, я крикнула:

– Она была здесь! Она удрала! Майкл, оставайся там! Ни на шаг не отходи от Эвелины!

В ту минуту я была готова приписать ночному призраку самое подлое коварство. Может, он предпринял этот маневр, чтобы отвлечь наше внимание?!

Интересно, с чего я решила, будто существо собиралось сделать нечто большее, чем просто нас напугать? Именно этот вопрос задал мне Эмерсон, когда мы немного успокоились и расселись в гробнице обсудить происшедшее.

– Трудно сказать, – неуверенно пробормотала я. Неуверенность, как вы, должно быть, уже заметили, для меня не слишком характерна. – Отчасти это просто логично: если мы не испугаемся одного вида ожившей мумии, она должна прибегнуть к более решительным мерам. Кроме того, вспомните дерзкое заявление Мухаммеда.

Я не передала Эвелине слова Мухаммеда и не собиралась передавать сейчас. Эмерсон понял, что я имею в виду, и кивнул. Он был мрачнее тучи, а исцарапанное о камни лицо и перебинтованные руки придавали нашему совещанию военный оттенок.

– Да, я помню. Но думаю, это была пустая угроза, даже Мухаммед не посмеет... Что ж, ночь оказалась бесплодной. Когда Уолтер вернется, я ему все скажу. Ловко их облапошил этот пройдоха.

– Может, стоит пойти их поискать? – встревоженно спросила Эвелина. – Может, с ними что-то случилось?

– Сразу с обоими? Нет, исключено. Именно потому я и отправил двоих, чтобы они подстраховали друг друга в случае каких-то неприятностей. Нет, наши неумелые шпионы, видимо, все еще глазеют на деревню, поджидая, когда же Мухаммед наконец отправится плести интриги. Они могут увидеть его, когда тот будет возвращаться, но хитрец наверняка избавится от своего наряда. Нет, Эвелина, Уолтер в полной безопасности, и мы лишь бессмысленно проплутаем в темноте.

Должно быть, Эмерсон все же изрядно ударился головой, поскольку начисто забыл о формальностях и обращался к Эвелине по имени. Но тут я с удивлением поймала себя на том, что сегодня мы все то и дело сбиваемся на возмутительную фамильярность. Я сама несколько раз забывалась настолько, что обращалась к Уолтеру по имени. Мне казалось, что я знаю юношу давным-давно. А уж его брата я звала не иначе как просто Эмерсон. Проявлять уважение к этому самоуверенному типу я не собиралась, а звать его Рэдклиффом у меня не было никакого желания.

Остаток ночи мы провели без сна, хотя Эмерсон и уговорил Эвелину прилечь на его койку. Ждать пришлось недолго. С первыми проблесками рассвета «шпионы» вернулись, и их изумление могло сравниться только с нашим, когда мы услышали их рассказ.

Оба готовы были поклясться, что ночью никто деревни не покидал. Уолтер лично наблюдал за домом старейшины с весьма неудобного насеста на ближайшем дереве.

Значит, Мухаммед никак не мог быть мумией...

1

Я стояла на уступе, не замечая красоты разгорающейся над скалами зари. Смысл сказанного Уолтером медленно доходил до моего сознания. Никто не пытался с ним спорить. В то, что Мухаммед провел наблюдателей, верилось с трудом.

Внезапно Эмерсон быстро зашагал прочь. Я догадалась, куда он отправился. И подозревала, что он там обнаружит. Понурив голову, я поплелась следом. Ноги мои словно налились свинцом, воображение рисовало одну картину страшнее другой.

Эмерсона я нашла у деревянного навеса, который закрывал плиты с росписями. Но росписей больше не было. Остались лишь каменные обломки, засыпанные песком. Чья-то злобная и безжалостная рука уничтожила древнюю красоту, некоторые плиты были буквально стерты в порошок.

Итак, мой труд превратился в ничто, и я зря принесла в жертву свои пальцы. Разумеется, первым делом я подумала не об этом. Глядя на разоренные раскопки, я едва сдерживала слезы, ощущая почти физическую боль утраты. Рука помимо воли дернулась к руке Эмерсона. Его пальцы с силой стиснули мои, и он притянул меня к себе. Несколько мгновений мы стояли неподвижно, плечом к плечу, объединенные общим горем.

Но вскоре до Эмерсона, похоже, дошло, что он почти сжимает меня в объятиях. Он свирепо оттолкнул меня. Из пореза на лбу все еще сочилась кровь, но я знала, что его страдальческая гримаса вызвана не этой ерундовой царапиной. Мне даже не пришло в голову обижаться на грубость Эмерсона.

– А наша мумия – довольно мстительное создание, – пробормотала я.

– Все происходит в точности так, как предсказывал пройдоха Мухаммед, – замогильным голосом отозвался Эмерсон. – Проклятье бога Амона обрушилось на город Эхнатона, а заодно на наши головы. Пибоди, вы не считаете, что для такого ограниченного субъекта, как Мухаммед, это слишком изощренный план?

– Может, вы недооцениваете его ум?

– Нет, не думаю. Согласен, его мотивы мне непонятны. Зачем столько усилий ради какой-то мелкой мести? Наше присутствие приносило деревне доход – эти люди очень нуждаются в деньгах, какими бы незначительными они нам ни казались.

– Но если Уолтер прав и Мухаммед не покидал деревни...

– Не могу в это поверить. Кто же тогда изображает мумию?!

– А вдруг за Мухаммедом кто-то стоит?

– Возможно... Но кто?! Все это очень странно, Пибоди, Разве что какой-нибудь богатый археолог-любитель захотел выжить меня из этой долины и...

– Не говорите глупостей! – Я невольно расхохоталась. – А то вы сейчас начнете утверждать, будто это происки мсье Масперо с целью опорочить ваше реноме археолога.

Мой смех и последнее – согласна, не совсем уместное – замечание положили конец мирной дискуссии. Эмерсон испепелил меня ненавидящим взглядом и направился в сторону лагеря.

2

В то утро мы настолько пали духом, что, если бы не упрямство Эмерсона, наверняка бы собрали пожитки и покинули Амарну. Только вмешательство Эвелины не позволило завтраку перерасти в очередную свару со взаимными обвинениями. Моя рассудительная подруга очаровательно улыбнулась, мигом остудив Эмерсона, и предложила всем сначала поспать, а уж потом обсудить наше положение. Эвелина добавила, что все мы слишком устали, а потому пребываем в раздражении и не можем нормально соображать. Тут она слегка покривила душой, поскольку сама никогда не «пребывает в раздражении», а я в любом состоянии и при любых обстоятельствах соображаю вполне нормально. Чего не скажешь кое о ком другом. Эмерсону, безусловно, требовалось хорошенько отдохнуть, дабы обрести хотя бы крупицу здравого смысла. Правда, я сильно сомневалась, что сон пойдет на пользу закоренелому упрямцу.

Как бы то ни было, мы с Эмерсоном утихомирились и разошлись по своим гробницам.

Разбудил меня крик Абдуллы, стоявшего внизу на страже. Щурясь от яркого солнца, я выползла наружу и увидела, что со стороны реки к нам приближается какая-то процессия. Возглавляла ее восседающая на осле фигура.

Я повернулась к Эвелине, которая вглядывалась в даль, прикрыв ладонью глаза от солнца.

– Похоже, прибыло подкрепление, – заметила я. – Интересно будет взглянуть, как новый лорд Элсмир отнесется к нашей маленькой загадке.

– Лукас! – воскликнула Эвелина.

Уолтер, вышедший из своей гробницы, услышал ее возглас. Должно быть, молодой человек принял удивление, прозвучавшее в голосе Эвелины, совсем за другое чувство. Он замер, пристально посмотрел на мою подругу и перевел мрачный взгляд на гостей.

Лукас нас тоже увидел и энергично замахал руками. На смуглом лице засверкала белозубая улыбка. Я покосилась на Уолтера. Мрачность его быстро перерастала в загробное уныние.

– Так, значит, вы знакомы с этим незваным гостем? – ехидно поинтересовался Эмерсон, соизволивший явить нам свою особу. – Впрочем, можно было предполагать, Пибоди, что вы непременно притащите за собой приятелей и устроите посреди пустыни светский салон.

– В конце концов, Эмерсон, эта долина – не ваша частная собственность! – хладнокровно парировала я. – Да и вообще довольно странно, что до сих пор нас никто не посещал.

Похоже, эта разумная мысль доселе не приходила Эмерсону в голову. Он смерил меня взглядом и задумчиво кивнул. Воспользовавшись его молчанием, я затараторила, то и дело поглядывая на Уолтера:

– Лорд Элсмир – дальний родственник Эвелины. Мы повстречались в Каире, и он сообщил, что собирается последовать нашему примеру и отправиться в путешествие по Нилу. Мы предполагали встретиться с ним в Луксоре. Должно быть, лорд Элсмир узнал наше судно и поинтересовался, куда подевались его пассажирки.

Я была довольна своей речью. Мне удалось дать исчерпывающее объяснение, почему Лукас оказался здесь, и умолчать о фактах, не имеющих к делу никакого отношения. Лукаса же я собиралась предупредить, чтобы он не распространялся о своих истинных отношениях с Эвелиной и ее прискорбной истории.

Думаю, этого было бы вполне достаточно. Братья Эмерсоны не интересуются скандалами, если те не имеют отношения к любовным делам древнеегипетских фараонов, поэтому вряд ли слышали о похождениях юной наследницы старого лорда Элсмира.

Я взглянула на Эвелину, и сердце мое камнем рухнуло прямиком в обшарпанные башмаки. Как же я смогу защитить эту дурочку, если она явно вознамерилась поведать правду о себе?! Посерев, как обмотки мумии, Эвелина наблюдала за приближением кузена. Лицо Уолтера, переводившего взгляд с Эвелины на гостя, выдавало его чувства красноречивее всяких слов.

И тут на меня снизошло откровение. Черт побери, да я до смерти хочу, чтобы Уолтер и Эвелина поженились! Молодые люди идеально подходят друг другу. Уолтер – благородный и во всех отношениях приятный молодой человек, нет никаких сомнений, что он постарается сделать мою подругу счастливой. Так что, если нам с Эвелиной суждено расстаться, я не стану возражать, коли она окажется в руках такого человека, как Уолтер.

Решено! Чего бы мне это ни стоило, но я добьюсь, чтобы они были вместе! Правда, похоже, придется попотеть. Что ж...

Лукас был уже близко. Он приближался, приветственно размахивая руками и что-то бессвязно выкрикивая. Уолтер повернулся к моей подруге:

– Дорогая мисс Эвелина, не желаете спуститься навстречу вашему родственнику?

Тон его был невероятно едким. Я изумленно посмотрела на эту мирную овечку, и мои губы невольно поползли в разные стороны. Вот как, наш Уолтер решил показать зубы?! Замечательно!

Эвелина встрепенулась.

– Да-да, конечно, – промямлила она.

– Я сама встречу лорда Элсмира! – вмешалась я. – А ты лучше займись чаем! Наверняка его светлость не откажется выпить чашечку.

Стоило мне спуститься с уступа, как Лукас набросился на меня с радостными возгласами, словно я была первым человеком, которого он увидел после многолетних блужданий в песках. Его светлость наверняка заключил бы меня в объятия, не отрази я его нападение точно рассчитанным толчком. После чего оборвала веселую болтовню Лукаса, потребовав, чтобы он ни под каким видом не смел заикаться о прошлом Эвелины. Он обиженно замолчал и с упреком посмотрел на меня.

– Уверяю вас, мисс Амелия, совсем не обязательно было меня предупреждать. Но скажите, что вы здесь делаете? Кто ваши друзья и почему...

Мы поднялись на балкончик-уступ. Последовали объяснения и представления, причем довольно бессвязные, поскольку Лукас перебивал меня через каждое слово. Но как только я дошла до похождений ожившей мумии, Лукас замолчал и уставился на меня во все глаза. Его лицо медленно расплывалось в улыбке. Когда я завершила свой невероятный рассказ, он разразился очередными веселыми выкриками:

– Отлично! Превосходно! Отправляясь в Египет, я и не думал, что мне выпадет такая удача! Дорогие мои, это же как в приключенческом романе Засады, призраки, таинственные враги! Потрясающе! Мне не терпится встретиться с вашей мумией!

– Не знаю, произойдет ли вообще такая встреча, лорд Элсмир, – холодно сказал Уолтер. – Нет никаких оснований взваливать на вас наши заботы. Если вы проводите дам в безопасное место, мы...

Тут Лукас наклонился вперед и порывисто схватил собеседника за руку.

– Вы же не лишите меня удовольствия принять участие в этом чудесном приключении, правда, Уолтер? Я поступаю так вовсе не из благородства, уверен, вы прекрасно справитесь и без меня. Мной движет чистой воды эгоизм, и именно поэтому вы должны мне уступить!

Глядя на сияющее лицо кузена Эвелины, слушая его восторженный голос, я начала понимать, почему диккенсовского Скруджа так раздражал его веселый племянник.

Кроме того, меня поразил контраст между двумя молодыми людьми. На мой взгляд, они были примерно одного возраста, но высокий и худой Уолтер выглядел почти мальчишкой в сравнении с широкоплечим Лукасом. Спутанные темные волосы и впалые щеки делали Уолтера еще моложе. Лукас был одет с обычным для него щегольством – пробковый шлем сверкал на солнце, словно снега Килиманджаро, а легкий костюм военного покроя сидел просто идеально. Уолтера же в мятых штанах и расстегнутой рубашке, обнажавшей загоревшую шею, трудно было назвать образцом элегантности. Его видавшие виды башмаки покрывал толстый слой пыли, а руки загрубели от тяжелого труда.

А уж о его братце и упоминать не стоит. Истерзанная рубаха, ссадины и перебинтованная рука делали Эмерсона похожим на солдата, вернувшегося с поля боя. Лицо его не сулило ничего хорошего. Выражение, с которым он созерцал Лукаса, вселило в меня надежду – хоть тут мы можем стать союзниками.

– Милорд, – заговорил Эмерсон, голос его был удивительно мягок. Я уже знала, что подобная вежливость куда опаснее привычных грубостей. – Вам следует обратиться ко мне за разрешением присоединиться к нашей компании. Хотя признаюсь, я не могу придумать способа помешать вам разбить палатку в любом месте, где вы только пожелаете.

Со стороны Эмерсона это был верх любезности. Видимо, Лукас тоже понял это, поскольку расцвел в обаятельнейшей улыбке и рассыпался в благодарностях. Эмерсон продолжал рассматривать гостя с восторгом бульдога, наблюдающего за игривым котенком. Когда Лукас заговорил о древностях, Эмерсон чуть смягчился и предложил показать некоторые гробницы.

– Мы очистили лишь малую часть города Эхнатона, – объяснил он. – Сохранившиеся развалины вряд ли вызовут интерес у неспециалиста. А вот резьба в гробницах может вам понравиться.

– К сожалению, у меня не было времени ознакомиться с ними более внимательно, – вмешалась я. – Кстати, я все собираюсь спросить вас, Эмерсон, не стоит ли осмотреть и другие гробницы? Например, гробницу самого фараона. Уж кого-кого, а его должны были удостоить персонального склепа.

– Это одна из тех задач, которые я наметил на нынешний сезон, – сухо ответил Эмерсон. – Гробница фараона так и не была как следует расчищена, хотя местные жители успели утащить оттуда все, что только может сгодиться на продажу. Впрочем, особо они не разжились. Фрески в гробнице так и не были закончены, и я даже сомневаюсь, а был ли вообще там похоронен Эхнатон. Что ж, Пибоди, я не против еще раз взглянуть на царскую гробницу. Предлагаю не откладывать и отправиться прямо сегодня.

– О нет! – воскликнул Лукас, без сил падая в шезлонг и вытягивая ноги. – Только не сегодня. Я слышал, что этот ваш склеп у черта на рогах...

– Блеск ваших ботинок может несколько потускнеть, – серьезно подтвердил Эмерсон. – Похоже, вам кое-что известно об Амарне, лорд Элсмир. В обычных путеводителях царская гробница не упоминается.

– Вы правы, я и в самом деле недавно всерьез заинтересовался Египтом и фараонами. Даже собрал превосходную коллекцию древностей и рассчитываю ее пополнить. Знаете, я ведь намерен открыть в замке Элсмир египетскую галерею.

До сих пор Эмерсон сдерживал себя (уж не знаю по какой причине), но тут он не выдержал:

– Еще одна любительская коллекция! Естественно, вы приобретаете все эти древности у торговцев, милорд, а это значит, что потакаете грабителям...

– Видимо, я ненароком затронул больное место. – Лукас весело улыбнулся Эвелине.

Она оставила его улыбку без внимания.

– Чувства мистера Эмерсона совершенно справедливы, Лукас. Раскопки должны обязательно производиться опытными археологами. Если бы путешественники не покупали древности у торговцев и крестьян, незаконные раскопки прекратились бы сами собой.

– Дорогая, да ты становишься поклонницей археологии! – заразительно расхохотался Лукас. – Моей египетской галерее как раз этого-то и недостает – специалиста, который занялся бы классификацией коллекции. Возможно, тогда мистер Эмерсон перестанет меня презирать.

Эвелина опустила глаза под его многозначительным взглядом.

– Эмерсон будет презирать вас в любом случае, – обронила я. – Единственный способ восстановить себя в его глазах – это, во-первых, перестать покупать древности и, во-вторых, передать вашу коллекцию Британскому музею.

Эмерсон пробормотал что-то неразборчивое, но явно не слишком лестное по отношению к Британскому музею.

Лукас снова рассмеялся:

– Ну нет, коллекцию я не отдам! Но, может, дорогой мистер Эмерсон прочтет мой папирус?

Я удивленно взглянула на гостя:

– У вас есть папирус?

– Да, и довольно симпатичный – побуревший от времени, крошащийся и весь-весь покрытый странными закорючками. Когда я его развернул...

Из груди Эмерсона вырвался душераздирающий стон.

– Вы его развернули?!

Лукас покаянно опустил голову, но я заметила в его глазах озорной блеск.

– Конечно. Но эта штуковина начала крошиться, поэтому я подумал... Мистер Эмерсон, а что это вы так побледнели? Ох, наверное, я снова сморозил какую-то глупость.

– Лучше бы вы признались в убийстве! – прорычал Эмерсон. – Людишек на земле пруд пруди, а вот древние рукописи по пальцам можно пересчитать!

Лукас, казалось, сник под тяжестью упрека.

– Если вы так на это смотрите, тогда отдам его вам. Может, это послужит вступительным взносом в вашу прекрасную компанию! – добавил он весело. – Я должен послать людей на судно за вещами, если мне суждено провести здесь ночь. А пока давайте осмотрим здешние чудеса! Я жажду увидеть место, где появилась мумия, и хочу выбрать себе гробницу по вкусу.

Эмерсон невозмутимо согласился. Поначалу я терялась в догадках, с чего это он стал таким дружелюбным. Затем мне в голову пришли два объяснения. Я была готова поверить в любое из них или в оба сразу – ни одно чести Эмерсону не делало.

Поскольку деньги на раскопки достать нелегко, Эмерсон отчаянно нуждался в богатом меценате. А от него наверняка не укрылось, что Лукас неравнодушен к Эвелине. Молодой человек то и дело кидал на кузину пылкие взгляды, даже не пытаясь замаскировать свою влюбленность.

Эмерсон же, при всей своей глупости, должно быть, успел сообразить, что Уолтер любит девушку. Вряд ли ему хочется терять верного помощника. Возможно даже, он предполагал женить брата на богатой невесте, чтобы было чем питать ненасытную утробу своих исследований. Так что, поощряя соперника брата, он удержит Уолтера при себе.

Подозрения мои быстро переросли в уверенность. Показывая гостю наш лагерь, Эмерсон не на шутку развеселился. Что касается Лукаса, то от восторга и восхищения тот не замолкал ни на минуту.

Он себе и представить не мог ничего более очаровательного! Что может быть лучше, чем ночевать в древней гробнице! Великолепный вид, пьянящий воздух! И так далее и тому подобное.

Слушая трескотню Лукаса, можно было подумать, что этот изнеженный щеголь восхваляет роскошь современного отеля с видом на величественный парк. Лукас закидал Эмерсона глупейшими вопросами, возмущался вероломством Мухаммеда и предрассудками местных жителей, порывался пожать руку преданному Абдулле, который весьма скептически отнесся к восторгам гостя. И лишь в отношении Майкла Лукас выразил сомнение.

– Вы уверены, что этому парню можно доверять? – прошипел он, когда мы гуськом проходили мимо кухонной палатки, где Майкл готовил незамысловатый обед.

Поскольку местные жители разбежались, наш верный гид взвалил на себя обязанности повара. В обычных обстоятельствах Майкл счел бы возню у плиты ниже своего достоинства. Мы решили не привлекать матросов с судна, поскольку было неясно, как они отнесутся к истории с мумией. Не говоря уж о самой мумии, которая им вряд ли приглянется.

– Я полностью ему доверяю! – твердо сказала Эвелина. – Амелия спасла жизнь его дочери, и теперь Майкл готов умереть за нее.

– Тогда я умолкаю, – тут же пошел на попятный Лукас.

Но, разумеется, кузен Эвелины не умолк, а продолжал говорить и говорить. «Разве можно утверждать, что Майкл менее суеверен, чем местные жители? – вопросил Лукас свистящим шепотом. – Почему мы так убеждены, что египтянин станет рисковать жизнью и своей бессмертной душой, вступая в спор с ночным демоном?» Из речи Лукаса следовало одно:

Майкл – весьма подозрительная личность.

– Я уже позаботился о нашей безопасности, – коротко ответил Эмерсон. – Вам нет нужды беспокоиться, ваша светлость.

Тон его не допускал возражений. Даже Лукас был вынужден смириться и переключиться на другую тему.

Неподалеку от нашего лагеря имелось всего несколько гробниц, пригодных для жилья, – доступ к остальным был завален камнями. Гробницы походили одна на другую: за узеньким коридорчиком находилась просторная пещера с колоннами, из которой еще один коридор вел к остальным помещениям, включая усыпальницу.

Мы с Эвелиной заняли гробницу, которая некогда принадлежала придворному, носившему впечатляющий титул Мойщик Рук. Титул понравился мне тем, что напомнил о неизменности человеческой натуры. Я не могла не вспомнить наших собственных монархов из династий Тюдоров и Стюартов, которым прислуживали знатные дворяне, почитавшие за великую честь официально подавать королю подштанники.

Но я отвлекаюсь.

Лукаса с трудом убедили не занимать самую величественную из близлежащих гробниц, принадлежавшую древнеегипетскому блюстителю нравов этакому полисмену тогдашней эпохи. Стены гробницы были расписаны фресками, повествующими с подвигах этого человека. Пещера была очень большая, и на ее расчистку потребовался бы не один день. Лукас повздыхал и приказал слугам заняться гробницей поскромнее. Одного из своих людей он отправил на судно с длиннющим списком вещей, которые могут потребоваться в ближайшие два дня.

После обеда мы разделились. Эвелина скрылась в нашей пещере, Уолтер занялся описью черепков, которые нашли в последний день раскопок, а Лукас отправился исследовать окрестности. Он взгромоздился на маленького ослика; огромный пробковый шлем, то и дело сползавший на нос, и достающие до земли ноги придавали ему смешной и нелепый вид.

Проводив Лукаса долгим взглядом, Эмерсон повернулся ко мне:

– Пойдемте, Пибоди!

– Куда?

– Вы же говорили, что хотите осмотреть гробницу фараона.

– Как, прямо сейчас?

– А чем вас это не устраивает?

Я взглянула на пылающее в зените солнце и пожала плечами. Если Эмерсон вздумал подчинить меня подобными методами, то скоро поймет, что пытка полуденной жарой для меня пара пустяков! Я бросилась в свою гробницу, чтобы переодеться в оранжевую юбку-штаны. Но это рациональное одеяние было таким мятым и пыльным, что я в сердцах обвинила себя в глупости. И почему не сообразила купить дюжину таких нарядов! Пришлось идти в чем есть.

Когда я вылезла из пещеры, Эмерсон уже метался по уступу, то и дело злобно поглядывая на часы.

– А Уолтер пойдет с нами? – спросила я, решив потянуть время, чтобы впредь этому человеку было неповадно так себя вести.

– Уолтеру лучше остаться здесь. Кто-то должен охранять лагерь. Абдулле я велел следовать за Его Безмозглостью. – Я невольно улыбнулась. Эмерсон дал Лукасу не слишком лестное, но удивительно точное прозвище. – Этот смазливый идиот вполне способен сломать ногу или разбить голову, свалившись со своего несчастного осла. Да поспешите же, Пибоди! Если вы не поторопитесь, я иду один. – С этими словами он двинулся вниз по тропинке.

Я потрусила следом, но вовсе не потому, что подчинилась бесцеремонному приказу. Нет, просто мне показалось, что Эмерсон хочет что-то обсудить со мной наедине.

Однако ничего подобного не случилось. Дорога оказалась слишком тяжела для непринужденной беседы. Мы свернули в длинный каменистый каньон и шли по нему несколько миль. Более безжизненной местности видеть мне не доводилось. Крутые, лишенные растительности склоны каньона были сплошь в трещинах и прожилках. Ни единая травинка, даже самая неприхотливая, не нашла пищи на этой выжженной земле. Дно долины было усеяно камнями – от огромных валунов до мелких обломков. Вокруг царила мертвая тишина, словно мы вдруг очутились в мире, где жизнь – непрошеный пришелец.

Через три мили каменные кручи сомкнулись, но вправо и влево уходили два узких ущелья. Мы повернули на северо-восток и сбавили шаг. Внезапно Эмерсон заговорил, но вовсе не о том, о чем я ожидала. Он принялся выспрашивать о Лукасе. Я отвечала как можно немногословнее. Любопытство Эмерсона убедило меня, что оба моих предположения были верны: больше всего его интересовали размеры состояния молодого лорда Элсмира и чувства, которые тот питал к Эвелине.

Поначалу я всячески увиливала от прямых ответов, а когда Эмерсон припер меня к стенке, быстро нашла повод для ссоры. Впрочем, с Эмерсоном для этого не требовалось никакого повода. Не говоря ни слова, он обиженно фыркнул и ускорил шаг.

До гробницы фараона-еретика мы добрались в полном молчании.

Захоронение разместили в лабиринте скал, надеясь защитить его от охотников за сокровищами. Но эта наивная попытка потерпела полный крах – склеп грабили неоднократно, Если даже Эхнатона действительно похоронили здесь, его мумия исчезла уже много веков назад. Атмосфера мрачной безысходности витала над этим угрюмым местом. Неприятности и неудачи преследовали несчастного Эхнатона. К концу жизни фараон-реформатор, наверное, понял, что его религиозная революция обречена на поражение, а после смерти само его имя было стерто из людской памяти.

Я невольно подумала, что вряд ли бы посмела наведаться в это место ночью – наверняка вою шакалов здесь вторят жалобные причитания призраков.

Эмерсон, который не разделял моих страхов, энергично карабкался ко входу в пещеру. Примерно на высоте пятнадцати футов над землей имелось небольшое плато. Я последовала за ним, и не подумав попросить о помощи.

Мы зажгли свечи, которые Эмерсон предусмотрительно прихватил с собой (должно быть, у этого безмозглого человека порой случаются озарения).

Гробницы египетских фараонов обычно куда более замысловаты, чем склепы подданных. Эта была оснащена целой паутиной извилистых коридоров, крутыми ступенями и залами-тупиками. Все эти уловки предназначались для того, чтобы охладить алчность грабителей. И принесли столько же пользы, сколько обычно приносят подобные ухищрения, – то есть никакой.

Гробница фараона выглядела вполне ухоженной – должно быть, ее расчистили грабители, как древние, так и современные. Если бы не усилия этой братии, мы вряд ли смогли бы проникнуть в пещеру столь легко. Но все равно тут царила пыльная и неуютная духота. До усыпальницы добраться нам не удалось, так как коридор пересекала глубокая расселина. Эмерсон предложил как следует разбежаться и перепрыгнуть на другую сторону. Я сделала вид, будто оценила шутку. Если, конечно, это была шутка.

Заглянув в нижние залы, мы вернулись в главный коридор, откуда можно было попасть в три небольшие пещерки. Осыпающиеся фрески изображали смерть и погребение принцессы, одной из дочерей Эхнатона. Она умерла совсем юной и была погребена в отцовской гробнице. Маленькое тельце, вытянутое на ложе, выглядело очень трогательно, горе родителей, державшихся за руки, взволновало меня. Казалось, сейчас по коридорам эхом пронесется тихий мучительный стон...

И тут действительно раздался стон, точнее, слабый звук, до жути смахивавший на стон. Читатель вряд ли сможет представить, что значит услышать стенания в древней гробнице. В этих темных душных помещениях, которые тысячелетия населяли лишь мертвые, любые звуки кажутся зловещими, а уж стоны... Прежде чем мои волосы успели встать дыбом, за слабым протяжным вздохом последовал еще один звук. На сей раз менее потусторонний, зато куда более тревожный. Мы услышали оглушительный грохот.

Я вздрогнула и выронила свечу. Произнеся слова, которые порядочной даме не следует даже помнить, не то что воспроизводить, Эмерсон принялся шарить в мусоре, которым был усыпан пол. Отыскав свечу, он зажег ее от своей и пристально посмотрел на меня.

– Вы, Пибоди, женщина, и, как все женщины, не обременены умом. Но думаю, все же догадались, что значит этот звук. Вы готовы? Не станете падать в обморок, кричать или биться в истерике?

Я пронзила его взглядом, отобрала свечу и молча двинулась к выходу.

В коридоре каких-либо препятствий не предвиделось, поскольку стены были выдолблены в скале. Нет, трудности поджидали нас впереди. Задолго до того как мы добрались до выхода, стало ясно, что мои опасения, к несчастью, оправдались. У последней лестницы должен был показаться свет, но, увы, я не увидела ни единого проблеска...

Мы кое-как взобрались по лестнице и остановились перед выходом из пещеры. Узкий проход был плотно завален камнями.

Я затушила свечу – нечего попусту тратить драгоценный источник света – и нагнулась, чтобы начать расшвыривать камни.

– Осторожно! – раздался голос Эмерсона. – Вы можете устроить камнепад, который сметет нас как пушинку.

Он закрепил свою свечу на скальном выступе, и мы принялись за работу.

Разгребать пришлось долго. Возможно, не так долго, как нам казалось, но первая свеча почти полностью догорела, когда снаружи послышался звук. Голос... Это был человеческий голос! Я едва не закричала от радости. Поначалу мы не могли разобрать слов. Через несколько томительных минут голос стал четче, человек говорил по-арабски. Я узнала его. Напряжение мое было столь велико, что я даже поняла смысл незнакомых слов! Голос принадлежал Абдулле. Он спрашивал, находимся ли мы внутри.

– Естественно, мы внутри! – раздраженно крикнул Эмерсон. – О сын слепца, о кривоногий мул, где же нам еще быть?!

Ответом на этот неделикатный вопрос явился радостный возглас. Следом раздался еще один. На сей раз кричали по-английски:

– Держитесь, мисс Амелия, держитесь! Это я, Лукас! Я сейчас вас освобожу!

Эмерсон быстро сгреб меня в охапку, толкнул к стене и навалился сверху.

Хотя я пишу эти строки в одиночестве, поскольку мой добровольный критик отправился по делам, все же не решаюсь сказать, какие мысли мелькнули тогда в моей голове. Я знала, что Эмерсон – человек не слабый, но я и понятия не имела, сколько в нем силы, пока не почувствовала, как трещат мои кости. Я думала... Я надеялась... Ладно, что уж там. Я вообразила, будто он меня обнимает, – видимо, радость избавления лишила Эмерсона даже жалких остатков разума.

По счастью, эти нелепые мысли недолго резвились в моей голове. Каменная баррикада с жутким грохотом подалась, и огромные булыжники весело запрыгали по ступеням. Я почувствовала, как Эмерсон дернулся, и поняла, что по крайней мере один булыжник в него попал. Я же находилась в полной безопасности, поскольку тело Эмерсона защищало меня от каменной лавины. В безопасности и духоте, поскольку Эмерсон не нашел ничего лучшего, как с силой прижать мое лицо к своей груди.

Еще мгновение – и я бы наверняка задохнулась, но Эмерсон, похоже, решил насладиться моей смертью в другой раз, так как вдруг резко отстранился. Несколько секунд я безмолвно ловила ртом воздух, потом до меня дошло, что воздух, который я столь увлеченно глотаю, чист и свеж, а в глаза бьет ослепительный солнечный свет.

Я захлопнула рот и зажмурилась. Сквозь ресницы мне было видно, как из-за каменной груды вынырнули два человека. Осторожно открыв глаза, я огляделась. Эмерсон стоял, привалившись к стене, его левая рука была неестественно вывернута. По лицу струился пот, разрисовывая чумазую от пыли физиономию жутковатой татуировкой.

– Чертов глупец! – прохрипел Эмерсон.

– Вы ранены, – проницательно заметил Абдулла.

– Опытный десятник... не должен был... действовать как стенобитное орудие...

– Я говорил, чтобы он вел себя поосторожнее, – подал голос Лукас. – К сожалению, мой арабский не слишком понятен.

У него был такой смущенный вид, а у Абдуллы такой загадочный, что я тотчас сообразила, кто же истинный виновник происшедшего. Однако прояснять этот вопрос было ни к чему.

– Абдулла хотел поскорее вызволить нас. Давайте не будем никого обвинять. Мистер Эмерсон, у вас сломана рука?

– Вывихнута. – Эмерсон скрипнул зубами. – Нужно вернуться в лагерь... Уолтер знает, как...

– Вы не сможете дойти, – возразила я.

Это была сущая правда, что всякий, кроме Эмерсона, тут же признал бы. Колени у него подгибались, и лишь стена не давала упасть.

– Нет, смогу! Смогу...

– Ладно-ладно, сможете, но в этом нет никакой необходимости. Я однажды видела, как хирург дернул фермера, у которого было выбито плечо, за руку. Думаю, у меня получится! Если вы подскажете мне...

От этой идеи Эмерсон, казалось, приободрился. Он скосил на меня глаза, и, честное слово, в них блеснули веселые искорки.

– Вам это не понравится, Пибоди.

– Вам тоже, Эмерсон.

Думаю, лучше не описывать последующую процедуру. Когда она завершилась, Эмерсон начисто лишился склонности к ядовитым шуткам, а я тряпичной куклой осела на землю и уронила голову между коленей.

К счастью, Абдулла догадался захватить с собой воду. Мы и до камнепада хотели пить, а уж после успешной операции жажда переросла в навязчивое чувство. Большой глоток оживил меня и придал сил Эмерсону. Напившись, я оторвала лоскут от своей нижней юбки, чтобы подвязать руку страдальца.

Тут к Эмерсону вернулся его несносный характер, и он язвительно протянул:

– Господи, ну прямо как в романах! В этих книжонках героиня непременно жертвует на благое дело свою нижнюю юбку. Такое впечатление, что женщины носят этот нелепый предмет одежды исключительно для того, чтобы воспользоваться им в чрезвычайных случаях.

Путь до гробницы фараона казался долгим, но обратный длился целую вечность. Присутствие Лукаса было весьма кстати, и Эмерсон не стал отвергать его помощь. По дороге кузен Эвелины в красках описал, как он нас нашел.

С ним тоже произошло небольшое приключение. Неподалеку от деревни к Лукасу пристал владелец осла, который утром, завидев чужака, бросил животное и умчался куда глаза глядят. Теперь же этот трус потребовал осла назад.

– Мне пришло в голову, – смеялся Лукас, – что, вероятно, вместе с работниками вы лишились и этих замечательных животных. Вот я и решил постараться сохранить хотя бы одного осла. Если бы местные жители знали, что я с вами знаком, они вряд ли бы позволили мне оставить животное. Я предложил купить несчастную скотину, предполагая, разумеется, что Эвелина обрадуется, если впредь ей не придется ходить по пустыне пешком. Но увы! Хозяин осла заупрямился. Когда же я начал настаивать, на меня с воплями набросилась целая орда туземцев и силой отобрали скакуна. Меня они не тронули, но разозлили страшно. На обратном пути я встретил Абдуллу. Он сказал, что вы отправились к гробнице фараона. Честно говоря, после склоки в деревне я встревожился. Поэтому мы с Абдуллой поспешили сюда. И вовремя!

– Значит, вы не видели камнепада? – поинтересовался Эмерсон.

– Нет.

– Это не могло быть случайностью. Слишком много совпадений. Почему именно здесь и почему именно тогда, когда мы с Пибоди находились в пещере?

– Нам еще повезло, что в этот момент мы были довольно далеко от входа, – вставила я и тут же угодила в колючий кустарник.

В миле от лагеря мы наткнулись на Уолтера с Эвелиной – молодые люди, встревоженные нашим долгим отсутствием, отправились на поиски.

Увидев своего брата с рукой на перевязи, Уолтер побледнел и со всех ног бросился навстречу. Но от упреков и испуганных воплей он мудро воздержался.

– Плохо дело, – задумчиво протянул юноша, выслушав наш сбивчивый рассказ. – Очередной несчастный случай лишь укрепит местных жителей в их предрассудках.

– Но вовсе не обязательно докладывать им, – возразил Лукас.

Я пожала плечами:

– Они все равно узнают. Подозреваю, что один из жителей деревни прекрасно осведомлен о камнепаде.

– Вот как! – с жаром воскликнул Лукас. – Так вы все же считаете, что это не было случайностью?!

Он от души наслаждался происходящим. Я понимала, что несправедливо упрекать Лукаса в неуместной радости, поскольку он только-только познакомился с Эмерсоном и Уолтером, а потому не мог сочувствовать им в той же степени, что и мы с Эвелиной. Кроме того, бурные события последних дней взбудоражили бы любого молодого человека, в котором жива тяга к приключениям. Тем не менее ослепительные улыбки Лукаса, его веселый, жизнерадостный голос начинали меня раздражать.

– Это не было случайностью, – сухо сказала я. – Это было глупостью с нашей стороны. Отныне мы не должны покидать лагерь поодиночке. Возможно, нам не хотели причинить вреда...

– Не хотели?! – возмутился Уолтер. – Если бы камень попал Эмерсону не в плечо, а в голову...

– Нет-нет, Уолтер, травма вашего брата – самый настоящий несчастный случай! Камень угодил в Эмерсона вовсе не во время камнепада, а когда нас освобождали. Мне кажется, что нас вовсе не собирались убивать, скорее уж напугать. Ведь все в лагере знали, куда мы отправились, и вы поспешили бы на поиски, задержись мы. Так, собственно, и произошло. Нам в любом случае недолго пришлось бы сидеть в заточении. Нет, уверена, просто нам решили не давать покоя.

– Ну раз дражайшая Пибоди сказала, значит, так оно и есть, – ехидно заметил Эмерсон. – Она ведь у нас вместо пророка.

Остаток пути мы преодолели в холодном молчании.

3

Однако нам все-таки повезло. Об этом сказала Эвелина, когда мы готовились к ужину. Весь вечер девушка выглядела неважно. Я обратила внимание на ее бледность и угрюмый вид, резко контрастировавшие с тем, как она выглядела все предыдущие дни. Эвелину словно подменили. Еще вчера, несмотря на страх, усталость и тревогу, она так и светилась. А сегодня счастья как не бывало. Догадаться о причине подобной метаморфозы не составляло особого труда.

– Тебя осаждает Лукас? – спросила я с обычной своей тактичностью.

Эвелина укладывала перед зеркалом волосы. Руки ее дрогнули, и золотой локон выскользнул из узла.

– Лукас попросил меня выйти за него замуж.

– И что ты?

Эвелина повернулась. От резкого движения золотистые волосы тяжелой волной упали ей на плечи. Никогда еще моя подруга не выглядела столь прекрасной.

– Амелия, как ты можешь спрашивать?! Ты же знаешь о моих чувствах, я никогда не стремилась скрыть их от тебя, моей единственной подруги. Я не могу выйти замуж за любимого человека, но я никогда не стану невестой другого.

– Ты не права, – убежденно ответила я. – Уолтер тебя любит. Ты несправедлива к бедному юноше, ты не даешь ему ни единого шанса...

– Узнать о моем позоре, о моем безрассудстве? Не бойся, Амелия, если Уолтер все-таки попросит меня стать его женой, я скажу ему правду.

– А с какой стати ты вбила себе в голову, что он обязательно отвергнет тебя? Ладно, я согласна, скрывать правду глупо. Рано или поздно он узнает об этой нелепой истории и возмутится, что ты ничего ему не рассказала. Но Уолтер – чудесный человек, Эвелина, с каждым днем он нравится мне все больше и больше! Он не станет...

– Но он же мужчина! – В голосе Эвелины было столько утомленной мудрости, что я бы непременно расхохоталась, если бы так не переживала за подругу. – Разве мужчина сможет забыть или простить мое падение?

– Чушь! – презрительно фыркнула я.

– Если бы я могла что-нибудь предложить взамен! – страстно вскричала Эвелина. – Деньги, которые я презираю всей душой, были бы даром небес для Уолтера и его брата. Если бы только...

– Неужто ты всерьез думаешь, будто этот замечательный мальчик отвергнет тебя из-за какой-то глупой выходки? И простит, если принесешь ему мешок денег?!

Глаза Эвелины сузились.

– Амелия, ты говоришь так, словно тебе по меньшей мере лет сто. Между прочим, Уолтер всего лишь на два-три года моложе тебя. И ты, кстати, отнюдь не древняя старуха. А за последнюю неделю помолодела на добрый десяток лет! Только взгляни на себя в зеркало! Ты же выглядишь как девчонка!

Я ошарашенно уставилась на нее.

– Эвелина, дорогая, ты в своем уме?! Да я испортила все свои платья, вместо лица у меня красная рожа, а вместо рук – какие-то ободранные культяпки! Ты уж меня прости, но давай лучше раз и навсегда решим твой вопрос. Если бы ты только меня послушалась...

– Я тебя уважаю и люблю, – перебила она тихо. – Но в этом вопросе могу следовать только своей совести.

– Но это же бессмысленно! – возмутилась я. – Тебе же нравится такая жизнь! Под твоей внешней хрупкостью скрывается железная воля. И не спорь! Ты станешь Уолтеру не только женой, но и верной помощницей...

– Это тебе нравится такая жизнь, а не мне! – неожиданно улыбнулась Эвелина. – А знаешь, Амелия, из тебя получился бы прекрасный археолог!

– Гм... – Я горделиво расправила плечи. – Святая правда! Мне жутко не повезло. Могла ведь родиться мужчиной, так нет же, угораздило. Тогда уж Эмерсону пришлось бы признать во мне коллегу. Я бы с радостью раскошелилась на его раскопки, и мы бы прекрасно проводили время в трудах и ругани. Как все-таки жаль, что я женщина! Эмерсон, наверное, тоже так думает.

– Не уверена. – Эвелина улыбнулась еще шире.

– Ты опять пытаешься увильнуть! Но тебе это не удастся, так и знай. Предположим, я дам денег...

– Нет, Амелия! – мягко перебила меня Эвелина. Я хорошо знала этот ее мягкий тон. В нем было столько же непреклонности, как и в отрывистом голосе Эмерсона.

– Тогда прими предложение Лукаса. Нет-нет, я имею в виду не замужество, а деньги, которые он предлагает. С моральной точки зрения, половина состояния вашего деда принадлежит тебе. Если ты действительно веришь, что Уолтер согласится...

– Амелия, такие мысли недостойны тебя. Разве можно воспользоваться щедростью Лукаса, чтобы купить расположение его соперника?

– По-моему, это слишком рассудительный подход, – пробормотала я.

– Это честный подход... – Воодушевление Эвелины пропало, она снова грустно поникла. – Нет, Амелия. Я не могу выйти замуж за Лукаса, и я не возьму у него ни гроша. Неужели тебе так хочется избавиться от меня? А я-то фантазировала о нашей совместной жизни... Мы вместе состаримся, вечерами будем мотать шерсть, заведем котят и станем ухаживать за садом где-нибудь в провинции. И радоваться нашей тихой и уютной жизни, разве нет? О, Амелия, не плачь! Я никогда не видела, как ты плачешь...

Она обняла меня, и мы, заливаясь слезами в три ручья, прижались друг к другу. Это правда, плачу я не часто. Не знаю уж, почему я разревелась, но опыт есть опыт, даже такой. Выяснилось, что слезы – отличное успокаивающее средство. Обнаружив этот феномен, я – дабы исследовать его в деталях – дала волю слезам.

Эвелина тем временем бормотала как заведенная:

– Я так тебя люблю, Амелия! Ты мне дороже сестры. Твоя доброта, твое чувство юмора, твой ангельский характер...

И так далее и тому подобное.

В последний раз всхлипнув, я расхохоталась.

– Милая Эвелина, у меня самый несносный характер в мире и нрав упрямее, чем у осла!

Я перестала смеяться и минуту помолчала.

– Хватит слез, дорогая! Я знаю, чем ты огорчена, и это не имеет никакого отношения к моему ангельскому характеру. Надеюсь, всемогущий устроит нашу судьбу так, как он считает нужным, поэтому нам нет никаких оснований тревожиться. Правда, я еще не решила, стоит ли подчиняться его указаниям, но что бы ни случилось, мы с тобой не расстанемся до тех пор, пока я не передам тебя в руки достойного мужчины. Вытри слезы, а потом дай платок мне, чтобы я вытерла свои. Полагаю, больше одного платка нам сегодня не понадобится.

Устранив с лица следы недавних слез, мы продолжили одеваться. Но Эвелина напоследок припасла еще одно замечание:

– Ты говоришь так, слово это я собираюсь тебя покинуть. А вот ты, Амелия, оставишь меня одну мотать шерсть и мыть болонок, после того как выйдешь замуж?

– Более нелепых слов я от тебя еще не слышала! – разъярилась я. – Хотя большинство твоих высказываний отличаются крайней глупостью.

1

Когда я доковыляла до Уолтера, то обнаружила, что Эмерсон подоспел раньше. Понятия не имею, где он был до этого и откуда взялся. Честно говоря, мой рассудок слегка помутился от страха, так же как и органы зрения. Опустившись перед братом на колени, Эмерсон разорвал на его груди окровавленную рубашку, затем вскинул взгляд на Лукаса, который потрясенно смотрел на раненого.

– Выстрел в спину, – холодно сказал Эмерсон. – Ваши английские коллеги по охотничьему клубу этого не одобрят, лорд Элсмир.

– Боже мой... – заикаясь пробормотал Лукас, обретая наконец дар речи. – Боже... я не хотел... Я же его предупредил, но он бросился вперед, и я ничего не смог поделать... Ради всего святого, мистер Эмерсон, только не говорите, что он... он...

– Он жив! – отрезал Эмерсон. – Неужели вы думаете, что мы с вами сейчас развлекались бы светской болтовней, если бы вы его убили?

У меня подкосились колени, и я села на нагретый за день песок.

– Слава богу! – прошептала я исступленно. – Слава богу!

Эмерсон критически оглядел меня.

– Возьмите себя в руки, Пибоди, сейчас не самое подходящее время для дамских причитаний. Лучше позаботьтесь о другой жертве, хотя, мне кажется, ваша подруга просто в обмороке. С Уолтером все будет в порядке. Рана чистая и неглубокая. К счастью, у его светлости пули небольшого калибра.

Лукас облегченно выдохнул, краски вернулись на его лицо.

– Я знаю, что не нравлюсь вам, мистер Эмерсон, – заговорил он с необычной для него смиренностью. – Но поверьте, я давно не слышал более радостной новости, чем эта!

– Что ж... – Эмерсон внимательно посмотрел на него. – Я вам верю, ваша светлость, если, конечно, это может вас утешить. А теперь помогите Пибоди справиться с Эвелиной.

Моя подруга слабо зашевелилась. Я помогла ей сесть и рассказала о последних событиях. Узнав, что Уолтер ранен, Эвелина тотчас позабыла о собственных невзгодах. Поразительно, сколько сил может придать человеку такая глупость, как любовь! Эвелина мгновенно оправилась от обморока, рванулась к Уолтеру и заголосила, что сама обработает и перевяжет рану.

Я с облегчением увидела, что Эмерсон оказался прав. Хотя до сих пор мне не доводилось сталкиваться с огнестрельными ранениями, но познания в анатомии были как нельзя кстати: пуля пробила мышцу и не задела кость.

Отогнать Эвелину от Уолтера оказалось не так-то просто. Она суетилась вокруг юноши, размахивала бинтами, опрокидывала склянки с лекарствами, словом, толку от нее было куда меньше, чем вреда. Я вздохнула и решительно отодвинула подругу. Эвелина застыла подле ложа Уолтера воплощением скорби. Слезы потоком струились по ее лицу, пальцы теребили упаковку с перевязочными средствами, а губы что-то неслышно шептали. Уж не сошла ли бедняжка с ума от горя? Впрочем, надо признать, для столь странного поведения у Эвелины имелись все основания – Уолтер был привлекательным молодым человеком, сейчас он напоминал Адониса, умирающего в речном тростнике. Длинные ресницы отбрасывали густую тень на мраморные щеки, спутанные волосы беспорядочными локонами спадали на лоб, а по-детски приоткрытые губы не могли оставить равнодушной женщину, склонную к сантиментам. Но поскольку я сантиментов не ведаю, то именно мне пришлось обрабатывать рану.

К тому времени, когда я закончила накладывать повязку, Уолтер пришел в сознание. Он открыл глаза и уставился на мои пальцы, сновавшие у его плеча. Правда, сперва посмотрел на свою ненаглядную Эвелину, но, убедившись, что та цела и невредима, отвел взгляд. Эвелина издала какой-то невнятный возглас и отступила в тень. Я пожала плечами и помогла Уолтеру напиться.

Эмерсон тем временем извлек на свет божий очередную мерзость – ужасную трубку, от которой шла вонь словно от птицефермы в жаркий летний день, и теперь сидел в углу пещеры, с наслаждением пуская клубы отвратительного дыма. Когда я завершила обрабатывать рану Уолтера, его несносный родственник лениво встал и потянулся.

– Похоже, с ночными развлечениями на сегодня покончено, – вздохнул Эмерсон. – Надеюсь, теперь можно и на боковую?

– Как вы можете говорить о сне?! – рассердилась я. – У меня столько вопросов и мыслей...

– Полагаю, скорее второго, чем первого. – Эмерсон выпустил очередную порцию смрадного дыма. – Не думаю, что Уолтер сейчас в состоянии выслушивать ваши занимательные теории, дражайшая Пибоди. Чтобы выдержать ваш натиск, требуется крепкий и здоровый мужчина...

– Хватит, Рэдклифф, – перебил его Уолтер. Голос его был слаб, но лицо осветила прежняя располагающая улыбка. – Я не настолько плох и полностью согласен с мисс Амелией. Нам многое надо обсудить.

– И я согласен! – подал голос Лукас. Я пораженно уставилась на него: неужели этот человек молчал целых четверть часа?! Невероятная выдержка! Лукас же, словно наверстывая упущенное, пустился молоть языком: – Но сначала я предлагаю для восстановления сил немного бренди. Это облегчит Уолтеру боль, а мне...

– Ну уж нет! Никакого алкоголя! – отрезала я.

Эмерсон хмыкнул, не выпуская трубку изо рта, и огромный клуб дыма окутал нашу компанию. Я закашлялась и замахала руками в тщетной попытке разогнать белесый смрад.

– Мне не так уж больно, – прошептал Уолтер. – Но, наверное, бренди поможет дамам... Они пережили тяжелое потрясение.

Дамы от бренди не отказались. Судя по всему, Эмерсон получил большое удовольствие, глядя, как я наливаюсь алкоголем. Хотя обычно я отрицательно отношусь к спиртному, но в некоторых случаях оно весьма полезно и даже приятно. Мне надо было взбодриться, да и Эвелину бренди вернуло к жизни, правда, не настолько, чтобы она обратила внимание на свой наряд, состоявший из ночной рубашки и легкомысленного пеньюара. Я скептически оглядела кружевную пену, которой был щедро сдобрен лазурно-голубой батист, и поймала взгляд Лукаса. Лорд Элсмир восторженно разглядывал мою подругу.

– Ну, Пибоди! – заговорил Эмерсон. – И каков ваш первый вопрос?

– Первый... – Я оторвалась от восхищенно-глуповатого лица Лукаса. – Его трудно выразить словами. Честно говоря, вся эта история кажется какой-то странной... Прежде всего хотелось бы знать, куда подевался Абдулла?

– Господи! – вскочил Лукас. – Я о нем совсем забыл! Да-да, где этот человек?

– Не стоит растрачивать запасы подозрительности на Абдуллу, – усмехнулся Эмерсон. – Думаю, что он преследует мумию. Я велел ему быть начеку, если нам не удастся отловить эту пронырливую дрянь. Полагаю, он скоро вернется... Ага, что я говорил!

Эмерсон довольно улыбнулся, словно своевременное появление Абдуллы – его рук дело. Я вдруг вспомнила о своем зонтике, который мирно покоился среди прочих вещей. Впредь следует быть поумнее – на охоту нужно выходить, хорошенько вооружившись.

На фоне звездного неба выросла высокая фигура. Абдулла вошел в гробницу, увидел Уолтера, и глаза его расширились. Пришлось потратить немного драгоценного времени, чтобы растолковать Абдулле, что произошло. Выслушав нас, он начал свой рассказ.

Эмерсон велел Абдулле спрятаться в укрытии чуть в стороне от лагеря. Десятник слышал выстрелы, но, разумеется, не знал, чем они вызваны. А спустя несколько секунд он увидел улепетывающую со всех ног мумию. Абдулла был потрясен резвостью, с какой передвигался древний мертвец. Он раз пять повторил одну фразу:

– Она бежала как газель!

На мой взгляд, у газелей с мумиями не слишком много общего. Но возможно, я просто придираюсь.

Абдулла даже не пытался ее остановить. Вероятно, он просто перепугался. Но ему хватило духу последовать за ней, держась, разумеется, на безопасном расстоянии.

– И куда она побежала? – нетерпеливо спросила я. – В деревню?!

Абдулла покачал головой.

– Нет, не в деревню. В ущелье, к гробнице фараона. Я не пошел за ней, подумал, что вам требуется помощь, и вернулся в лагерь.

Эмерсон издал короткий смешок.

– Выходит, мы имеем дело с призраком Эхнатона? Абдулла, но это же полная бессмыслица! Если ты помнишь, наш призрак – мстительный жрец Амона, а вовсе не его враг фараон-еретик.

– Прекратите! – взвилась я. – Нельзя осуждать Абдуллу зато, что он не последовал за мумией. Мы ведь согласились, что негодяй, кем бы он ни был, должен прятать свой зловещий костюм в каком-то укромном месте. Вот мумия и побежала к своему тайнику.

Эмерсон открыл было рот, но его опередила Эвелина.

– Я считаю, что надо закончить обсуждение, – слабым голосом проговорила она. – Уолтеру следует отдохнуть.

Уолтер тут же открыл глаза и протестующе помотал головой, но в его взгляде отчетливо сквозило утомление.

– Эвелина права! – Я встала. – Ей сегодня тоже пришлось пережить несколько неприятных минут.

– Со мной все в порядке, – слабо пробормотал Уолтер.

– Разумеется! – с наигранной бодростью отозвалась я. Подобные ранения часто сопровождаются лихорадкой, а Египет просто кишит инфекциями, но не стоило поднимать панику. – Всем нам нужно отдохнуть. Пойдемте! Эвелина, Лукас...

– Я должен... – Лукас склонился над соломенным тюфяком, на котором лежал раненый. – Уолтер, прошу вас, скажите, что вы меня прощаете. Я не хотел...

– Вы поступили как последний глупец, милорд! – фыркнул Эмерсон, Уолтер же примирительно взмахнул рукой.

– Вы правы, – покаянно пробормотал Лукас. – Но если бы вы были на моем месте... Я понимаю, что вы все видели, но это отвратительное чудовище все наступало и наступало... – Внезапным движением он достал из кармана пистолет. – Я больше никогда им не воспользуюсь. Здесь осталась одна пуля...

Он вскинул руку, целясь в прямоугольник звездного неба. Его палец лег на спусковой крючок, и тут Эмерсон пришел в движение. Этот человек не устает меня изумлять – никак не ожидала от него такой тигриной прыти. Эмерсон с силой стиснул руку Лукаса, державшую пистолет.

– Вы идиот! – невнятно проговорил Эмерсон, не выпуская трубку изо рта. Выхватив пистолет из обмякшей руки Лукаса, он заткнул его себе за пояс. – Эхо от выстрела в столь ограниченном пространстве нас оглушило бы. Не говоря уж об опасности рикошета... Я присмотрю за вашим оружием, лорд Элсмир. А теперь пора спать!

Лукас покорился. Глядя, как он плетется к своей пещере, опустив плечи и шаркая ногами, я неожиданно ощутила приступ жалости.

Как только моя подруга заснула, я вышла на уступ и ничуть не удивилась, обнаружив там Эмерсона. Он сидел, свесив ноги с обрыва, попыхивал трубкой и любовался звездами.

– Садитесь, Пибоди! – Он похлопал по камню рядом с собой. – Поболтаем. Наше обсуждение закончилось ничем, но, мне кажется, мы с вами сможем извлечь пользу из спокойной беседы.

Я подозрительно посмотрела на него, но села.

– Недавно вы назвали меня Амелией, – сказала я, к своему собственному удивлению.

– Правда? – Эмерсон даже не повернул головы. – Должно быть, минутное помрачение рассудка.

– Ничего удивительного, – признала я. – У вас и так-то с головой не все в порядке, а тут вы видели, как ваш брат упал как подкошенный. Нельзя винить одного лишь Лукаса, Эмерсон. Согласна, он бестолков до крайности, но Уолтер так неожиданно рванулся вперед...

– Его Безмозглость к тому времени уже дважды безуспешно выстрелил, так что должно было хватить ума остановиться.

Я поежилась. Эмерсон покосился на меня и неожиданно мягко произнес:

– Вам холодно, принести вашу шаль?

– Нет, мне не холодно. Мне страшно. Эмерсон, пули попали в мумию. Я видела это собственными глазами!

– Правда?

– Да! А вот где были вы и почему ничего не видели?

– Я видел, как это существо дернулось после второго выстрела и прижало руки, точнее, лапы к груди, – признался Эмерсон. – Пибоди, я был о вас лучшего мнения. Уж не становитесь ли вы спиритисткой?

– Надеюсь, я достаточно разумна, чтобы не отвергать идею только по причине ее необычности, – парировала я. – Все наши рациональные объяснения рушатся одно за другим.

– У меня есть по крайней мере два рациональных объяснения, почему пули не нанесли существу никакого вреда. Подобное оружие обладает крайне низкой точностью даже в опытных руках, чего о Его Безмозглости, я полагаю, сказать нельзя. Он мог два раза попасть в «молоко», а мумия воспользовалась этим и разыграла перед нами спектакль, дабы усилить эффект.

– Возможно. Однако окажись я на месте мумии, вряд ли стала бы полагаться на неумелость Лукаса. А каково другое объяснение?

– Что-то вроде доспехов, – задумчиво ответил Эмерсон. – Полагаю, вы не читаете романов, Пибоди? Некий господин по имени Райдер Хаггард завоевал популярность своими приключенческими историями. Его последняя книжка «Копи царя Соломона» повествует о фантастических приключениях трех английских исследователей, которые ищут затерянные копи этого библейского монарха. Автор упоминает о кольчуге, защищающей от мечей и копий примитивных племен. Полагаю, подобная кольчуга вполне способна справиться с пулей небольшого калибра. Сколько раз мы слышали истории о людях, которых спасла от пули книга, почему-то, как правило, Библия, которая покоилась в нагрудном кармане.

– Да, – согласилась я. – Защитные доспехи легко скрыть под обмотками. Я читала, что на этом таинственном континенте можно найти даже доспехи крестоносцев, в каирских антикварных лавках. Но разве столь остроумная идея могла прийти в голову такому примитивному человеку, как Мухаммед?

– Давайте отставим эту мысль раз и навсегда. Мумия – это не Мухаммед!

– Почему вы так уверены?

– Рост, – спокойно ответил Эмерсон. – Уолтер стоял к чудищу достаточно близко, и я смог сравнить. Мумия была с ним одного роста или даже выше. А Мухаммед и остальные жители деревни ростом не вышли. Скудная диета и плохие жизненные условия...

– Как вы можете быть таким спокойным? – возмутилась я. – Обсуждать диету в такой момент...

Эмерсон невозмутимо выпустил клуб дыма.

– А что?.. Мне это начинает нравиться. Охотничьи инстинкты лорда Элсмира передались и мне. Его Безмозглость напомнил, что долг англичанина – при любых обстоятельствах сохранять холодную отстраненность. Даже если его варят на обед каннибалы, истинному англичанину надлежит...

– Я не сомневаюсь, что вы будете писать заметки о гастрономических привычках аборигенов, когда вода забулькает вокруг вашей шеи, – холодно сказала я. – Но ни за что не поверю, что столь же спокойно относитесь к ранению Уолтера.

– А вы чертовски проницательны, дражайшая Пибоди. Честно говоря, я собираюсь поймать негодяя!

Вот в этом я не сомневалась. Эмерсон говорил ровным голосом, но что-то в его интонациях заставило меня порадоваться, что он имеет в виду не меня.

– Вы сняли повязку, – внезапно сказала я.

– Поразительная наблюдательность, Пибоди!

– Я считаю, что вам не следовало...

– Некогда мне сейчас нежиться. События приближаются к кульминации.

– Так что же нам делать?

– Вы что, спрашиваете у меня совета?! – с напускным изумлением воскликнул Эмерсон. – Можно, я пощупаю ваш лоб, Пибоди? Мне кажется, у вас лихорадка.

– Ваши манеры просто возмутительны!

Эмерсон поднял руку, призывая к молчанию.

– Нам лучше пройтись, – прошептал он. – Если не хотим разбудить Эвелину. Не понимаю, почему бы ради разнообразия нам не поговорить спокойно и тихо?

Эмерсон помог мне подняться, с такой силой дернув за руку, что на какое-то мгновение я почти повисла на нем. Затем аккуратно поставил меня на ноги и быстро зашагал прочь от лагеря, С минуту я озадаченно смотрела ему вслед, потом заспешила вдогонку. Настигла я Эмерсона у подножия скалы. Некоторое время мы шли молча – даже такое толстокожее существо, как Эмерсон, не могло остаться равнодушным к красоте звездной ночи.

Лунный свет заливал неровную песчаную пустыню, где некогда стояла столица фараона. На мгновение перед моими глазами мелькнуло видение – мне казалось, будто давным-давно разрушенные стены вновь поднялись, я видела величественные поместья, окруженные зелеными рощами и садами, белые стены храмов, украшенные яркими фресками, блеск золоченых флагштоков, на которых колышутся малиновые вымпелы. Широкие проспекты заполнены смеющимися людьми в белых одеждах, которые направляются к храму, а перед ними едет золотая колесница фараона, запряженная двумя белоснежными лошадьми... Исчезло. Все исчезло во прахе, и мы тоже в него обратимся, когда пробьет наш час.

– Ну? – Я решительно стряхнула меланхолию. – Вы обещали оказать мне честь вашим советом. Сгораю от нетерпения.

– Не ехидничайте, Пибоди. Как вы смотрите на то, чтобы завтра свернуть лагерь?

Я остановилась как вкопанная.

– Сдаться?! Никогда!!!

– Истинная англичанка, – усмехнулся Эмерсон. – Ничего другого я от вас и не ждал. Вы что же, согласны подвергнуть риску свою подругу?

– Вы считаете, что мумия и в самом деле имеет виды на Эвелину?

– Не стану утверждать, что первоначальные намерения нашей противницы-мумии были именно таковы, но сейчас совершенно ясно, что эта коварная тварь интересуется именно вашей подругой. Боюсь, ваши чары на нее не подействовали, дорогая моя Пибоди. Мумия не могла не знать, что вы в палатке. Вы там возились как стадо гиппопотамов. На мгновение мне даже показалось, что вы опрокинете палатку на себя и поднимете крик на всю округу. Что вы там делали, Пибоди, – прыгали на корточках? Или устроили тренировку по боксу?

В интересах дела я предпочла оставить без внимания эти нелепые инсинуации и коротко ответила:

– Искала доказательства невиновности Майкла. И нашла вот это!

Я вытащила из кармана распятие с оборванной цепочкой. Эмерсон помрачнел.

– Крайне беспечно было оставлять такую улику.

– Вы тоже считаете, что Майкл ушел не по своей воле?

– Полагаю, так оно и было.

– И ничего не предпринимаете? Нам сейчас так не хватает верного помощника...

– А что я могу сделать? – резонно заметил Эмерсон. – Одна из целей всей этой суеты вокруг нашего лагеря сводилась к тому, чтобы не дать нам передышки. У нас нет ни времени, ни людей, чтобы перейти в наступление. Господи, да мы едва успеваем обороняться! Думаю, Майкл не пострадал.

– Мне бы вашу уверенность, – вздохнула я. – Что ж, вряд ли имеет смысл отправиться в деревню и потребовать освободить его. Как жаль, что мы так и не поймали мумию. Тогда можно было бы обменять пленных.

– Будь у нас в руках мумия, мы могли бы диктовать свои условия. – Эмерсон выбил трубку и положил ее в карман. – Похоже, звезды против нас.

Мы дважды могли схватить мумию и дважды опростоволосились. Но не будем терять время на пустые сожаления. Я беспокоюсь за Эвелину...

– Я тоже. Думаю, ей нужно покинуть лагерь. Эвелина могла бы ночевать на судне под охраной команды.

– Судно находится всего в нескольких милях отсюда. А наш мумифицированный приятель обладает невероятной прытью. Для него это будет увеселительная пробежка, и только.

На меня словно опрокинули ушат ледяной воды.

– Мумия не осмелится сунуться на судно! Если основная цель этого существа – убедить нас покинуть Амарну...

– Ну, я бы не был столь категоричен. Кто знает, что может быть на уме у ожившей мумии? Прежде мне не доводилось сталкиваться с мертвецами. Если мумия и в самом деле хочет прогнать нас, то Эвелина – отличное орудие. Достаточно лишь показать, что ваша подруга подвергается серьезной угрозе. Пибоди, неужели вы считаете, что Уолтер останется здесь, если поймет, что Эвелина в опасности?

– А... – глубокомысленно протянула я. – Значит, вы тоже заметили.

– К вашему сведению, дорогая Пибоди, я не слепой, не глухой и отнюдь не бесчувственное бревно, как вы, должно быть, воображаете. Кроме того, мне кажется, что и она к нему неравнодушна.

– И вы, разумеется, не одобряете всего этого.

– Что ж, Пибоди, вы хорошо разобрались в моей корыстной натуре. Мне нужны деньги на раскопки. Цель благородна – уберечь знания от людского вандализма и разрушительного времени. Уолтер мог бы выгодно жениться... У него довольно приятная внешность, вы не находите? У вас вряд ли возникнет мысль, будто я позволю ему броситься в объятия девушки, у которой ни гроша за душой. А у мисс Эвелины нет ни гроша, не так ли?

Мне вдруг показалось, что в воздухе запахло паленой материей, лишь это удержало меня от резкой отповеди. Принюхиваясь, я коротко ответила:

– У нее нет ни гроша.

– Жаль, – задумчиво произнес Эмерсон. – Но даже если Эвелина не подходит Уолтеру, она не перестает быть на редкость милым и славным созданием. Так что было бы преступлением отдавать ее на растерзание мумии. Предлагаю проверить нашу гипотезу. Пусть ваша подруга следующую ночь проведет на судне, а мы посмотрим, что из этого получится. Вам придется потрудиться, Пибоди, чтобы уговорить Эвелину покинуть лагерь. Смелости этой девушке не занимать, и по доброй воле Уолтера она не оставит. Предлагаю заманить ее туда хитростью. Скажем, мы втроем отправимся к реке, якобы забрать какие-нибудь вещи, а там... Абдулла останется охранять Уолтера.

– Но почему не взять Уолтера с собой? На судне ему было бы удобнее.

– Думаю, не стоит его завтра тревожить, пусть отлежится.

– Ну... ладно. Но оставлять его на попечение одного Абдуллы... Ваш десятник не самый надежный охранник. Мне кажется, он все больше и больше трусит.

– Уолтер останется с Абдуллой всего на несколько часов, к тому же при свете дня. Я вернусь, как только провожу вас до судна. Вам, Пибоди, следует прикинуться больной или придумать еще какой-нибудь благовидный предлог, чтобы переночевать на судне.

Я отдала честь и отчеканила:

– Есть, сэр! Какие еще будут указания?

– Всю ночь вам придется провести без сна. Возможно, я ошибаюсь, и мумия не появится. Но если она все же нанесет визит, вы и только вы отвечаете за безопасность Эвелины. Способны взять на себя такую ответственность?

Я повела носом. Запах паленой ткани усилился.

– Разумеется!

– Пожалуй, вам стоит прихватить вот это. – Эмерсон полез в карман и достал пистолет Лукаса.

Я изумленно смотрела на оружие.

– Но это же нелепо! Я и в руках-то не держала ничего подобного, еще пораню кого-нибудь ненароком. Будьте уверены, я прекрасно справлюсь и без пистолета.

– Ага, значит, признаете, что кое-чего не умеете даже вы! – И Эмерсон весело рассмеялся.

Я же как завороженная смотрела... не на пистолет, нет, а на карман Эмерсона, откуда струился дымок. Я уже открыла рот, чтобы сообщить ему об этом, но в последний миг передумала и пропела сладким голоском:

– Прекрасно обойдусь без этой дурацкой железяки! Интересно, сколько мужчин смогут сказать то же самое? Спокойной ночи, дражайший Эмерсон. Я принимаю ваш план и, можете не сомневаться, прекрасно сыграю свою роль.

Эмерсон не ответил. На его лице появилось какое-то странное выражение. С полминуты я смотрела на него, испытывая злобное наслаждение, которое, боюсь, не совсем приличествует женщине-христианке. После чего, давясь от смеха, выпалила:

– Кстати, у вас карман горит. Мне показалось, что вы плохо затушили свою трубку, но вы ведь терпеть не можете советов и замечаний, особенно когда они исходят от людей разумных... Спокойной ночи.

И с тем удалилась, оставив Эмерсона пританцовывать в лунном свете, изрыгать проклятия и колотить себя по штанам.

2

К моему безграничному облегчению, Уолтер на следующее утро почувствовал себя гораздо лучше, Признаков лихорадки не было, и я надеялась на скорое выздоровление, если, конечно, Уолтер не станет расчесывать рану. От мужчин можно ожидать самых невероятных глупостей. За завтраком мне удалось перекинуться с Эмерсоном лишь парой ехидных фраз. В весьма язвительных выражениях мы согласились, что не стоит тревожить Уолтера и перевозить его на судно.

А затем принялись действовать согласно нашему тайному плану. С большим трудом мне удалось уговорить Эвелину отправиться на судно, но в конце концов моя подруга согласилась совершить, как она думала, недолгую прогулку к реке. Тронувшись в путь, я оглянулась. Абдулла сидел на уступе, высоко задрав колени и склонив голову в тюрбане. Он походил на призрак древнего писца, взирающий на пустыню.

Путь по песку под палящим солнцем был нелегок. Когда вдали наконец показались мачта и свернутые паруса нашего судна, я с облегчением вздохнула. Рядышком с нашей дахабией покачивалось на волнах суденышко Лукаса. Оно называлось «Клеопатра». Если знаменитая царица была, как утверждает история, роковой красавицей, то о ее деревянной тезке этого сказать было никак нельзя. «Клеопатра» была гораздо меньше, чем «Филы», и гораздо запущеннее. На палубе, под деревянным навесом, праздно развалились члены судовой команды. Они были грязными и неухоженными, как и их судно. Мрачное безразличие, с которым матросы взирали на нас, красноречиво контрастировало с радостью капитана Хасана и его команды. Можно было подумать, что мы вырвались из когтей смерти, а не прибыли из соседнего местечка, расположенного всего в нескольких милях. Капитан Хасан, казалось, узнал Эмерсона, его белые зубы сверкнули в приветственной улыбке, мужчины пожали друг другу руки и вскоре погрузились в оживленную беседу.

Мне не нужно было следить за их беглым арабским, чтобы понять: первый вопрос Эмерсона касался пропавшего Майкла. Я и сама хотела прежде всего выяснить, не видел ли капитан Хасан нашего верного гида. Ответ капитана был столь же ясен – твердое «нет».

И тем не менее, несмотря на почти полное незнание языка, я чувствовала: за уверенным взглядом и быстрым ответом капитана что-то скрывается, возможно догадка, которую он не осмеливается высказать вслух. К тому времени я была уже готова включить в участники заговора любого, но понимала, что молчание Хасана вовсе не означает, будто он вынашивает какие-то козни. Ведь капитан мог просто покрывать бегство Майкла или наслушался историй от местных жителей и не хотел выдавать своего собственного страха.

Быстрый взгляд Эмерсона подсказал, что и он испытывает схожие сомнения. Эмерсон снова повернулся к капитану и продолжил расспрашивать, но ничего путного так и не добился. Майкла никто не видел. Должно быть, он затосковал по своей семье, как это водится у «этих христиан», и дезертировал – таков был вердикт Хасана.

Когда капитан удалился, Эмерсон в сердцах топнул. Временами он вел себя как избалованный и капризный ребенок, но сейчас я вряд ли могла его осуждать. Эмерсону не терпелось вернуться к раненому Уолтеру, и он не мог тратить время на расспросы. Если египтянин решил помалкивать, то понадобится Великий Инквизитор, чтобы вытянуть из него хотя бы слово.

Эвелина тем временем спустилась в каюту, чтобы собрать вещи, ради которых мы якобы сюда заявились. Лукас отправился на собственное судно. Мы с Эмерсоном остались на верхней палубе одни.

– Я должен вернуться в лагерь, – пробормотал он. – Пибоди, дела обстоят из рук вон плохо. Матросы разговаривали с местными жителями. Один из членов вашей команды уже бежал, и мне кажется, Хасан сомневается, что сумеет удержать остальных. Он, конечно, в этом никогда не признается...

– Да, я почувствовала, на судне что-то не так. Но вам нельзя терять время, Эмерсон! У меня сердце не на месте из-за Уолтера. Идите же!

– Вы не забудете то, о чем я говорил вчера вечером?

– Нет.

– И будете действовать согласно моим указаниям?

– Да.

Солнце палило нещадно – навес над верхней палубой был убран. По лицу Эмерсона стекали струйки пота.

– До чего же невыносимое положение! – воскликнул он. – Амелия, поклянитесь, что вы сделаете все так, как я сказал. Не станете испытывать судьбу и подвергать себя опасности...

– Я же сказала, что не буду! Вы что, не понимаете английского языка?

– Господи боже! По-моему, это вы не понимаете, Пибоди! Неужели вы не сознаете, что нет другой такой женщины, которой бы я...

Эмерсон осекся. С дальнего конца палубы, сунув руки в карманы и беззаботно насвистывая, к нам приближался Лукас. До моих ушей долетела мелодия «Правь, Британия».

Эмерсон прожег меня пристальным и непонятным взглядом, затем, не сказав больше ни слова, повернулся и бросился к лестнице, ведущей на нижнюю палубу.

Меньше всего на свете мне сейчас хотелось выслушивать светскую болтовню Лукаса, а потому я поспешила за Эмерсоном. Но внизу я его не обнаружила, должно быть, он уже со всех ног мчался к лагерю. По какой-то загадочной причине щеки у меня горели, а в ушах звучала довольно легкомысленная мелодия. Наверное, всему виной жара, и я просто слегка перегрелась на солнце.

В темном и узком коридорчике я со всего маху налетела на Эвелину.

– Амелия, – воскликнула она, – я только что видела в окно мистера Эмерсона! Он уходит, Амелия! Он возвращается без нас. Останови его, прошу, я должна быть там...

Эвелина попыталась проскочить мимо меня, но я ухватила ее за руки и, с отвращением вспомнив о неприглядной роли, которую мне предстояло сыграть, навалилась всем телом и прижала к переборке.

– Ох, дорогая, что-то мне не по себе, – лицемерно и, по-моему, не слишком убедительно простонала я. – Кажется, мне стоит прилечь...

Доверчивая Эвелина с готовностью проглотила наживку. Она отволокла меня в каюту (я старательно изображала паралич нижних конечностей), уложила на койку и расстегнула платье. Попытавшись сделать вид, будто вот-вот потеряю сознание, я закатила глаза и задержала дыхание. Хотела было для вящей убедительности вывалить язык, но в последнюю секунду опомнилась – где это видано, чтобы обморочные девицы вываливали язык, это уж, скорее, удел повешенных. Но у бедной Эвелины даже мысли не возникло, что я прикидываюсь. Она усердно старалась привести меня в чувство, энергично тыча в нос какую-то пахучую гадость. Я задохнулась, дважды чихнула и крикнула:

– Убери это! А то у меня сейчас голова оторвется!

– Тебе уже лучше, – серьезно сказала Эвелина. – Ты снова кричишь. Тебе правда лучше, Амелия? Я могу оставить тебя на минутку? Догоню мистера Эмерсона и попрошу его подождать...

Я с тяжелым стоном рухнула на подушку.

– Нет, я не могу идти, Эвелина. Считаю... считаю, что должна остаться здесь на ночь. Разумеется, – коварно добавила я, скосив глаза на Эвелину, – если ты полагаешь, что должна вернуться... и оставить меня одну, я не стану тебя удерживать.

После чего быстро смежила веки, продолжая сквозь ресницы наблюдать за Эвелиной. На лице подруги отражалась такая борьба, что я почувствовала себя Иудой. И едва не уступила. Но затем вспомнила странный взгляд Эмерсона и его загадочные слова: «Нет другой такой женщины, которой бы я...» Интересно, что он хотел сказать? «Которой бы я доверял так, как доверяю вам»? Неужели, если бы Лукас нам не помешал, упрямый Эмерсон признал бы во мне ровню?! Если так, а другого варианта мне на ум не приходило, я не могу отступить после такой похвалы. Надо же, высокомерный женоненавистник превратился во вполне приличного человека, который признает за женщиной(в моем скромном обличье) положительные качества... Нет, если приходится выбирать между Эвелиной и Эмерсоном, а точнее, между Эвелиной и моими принципами, то я должна предать Эвелину. Ради ее же блага!

И все же я чувствовала себя неуютно, наблюдая за душевными страданиями подруги. Эвелина так крепко сцепила руки, что костяшки пальцев побелели, но, когда заговорила, голос ее звучал смиренно:

– Конечно, я останусь с тобой, Амелия. Как ты могла предположить, что я поступлю по-другому? Возможно, сон в спокойной обстановке и в самом деле поможет тебе.

– Не сомневаюсь, – пробормотала я, не в силах лишить подругу этого утешения.

Эвелина и не предполагала, какая ночь меня ждала!

По роли следовало бревном валяться в постели и выказывать всяческие признаки отвращения к пище, но уже через полчаса во мне пробудился волчий аппетит. Едва дождавшись вечера, я вскочила и бросилась в столовую, собираясь проглотить все, что там найдется. Даже Эвелина не стала бы настаивать на ночном путешествии через пустыню, поэтому я позволила себе признаться, что чувствую себя чуть лучше, и согласилась немного подкрепиться. О, какие же страшные муки я испытывала, стараясь еле клевать и отщипывать, а не заглатывать еду огромными кусками. Кок превзошел себя, словно желая отметить наше возвращение, а Лукас прибыл к ужину, прихватив со своего судна несколько бутылок шампанского.

Кузен Эвелины облачился в вечерний костюм, строгие черно-белые цвета прекрасно ему шли. Лукас загорел почти до черноты, и я решила, что ему следовало бы носить малиновый кушак и ордена посланца какой-нибудь экзотической страны или даже расшитую золотом одежду бедуинского шейха.

Мы поужинали на верхней палубе. Навес вновь свернули, и гигантский небесный свод, усеянный звездами, служил нам такой изумительной крышей, какой не мог похвастаться ни один восточный дворец. Меня охватило чувство нереальности происходящего. Будто ничего не произошло за предыдущую неделю. Словно это была первая ночь на нашем судне и нам внове все эти краски, звуки и запахи. Тихий плеск воды, ударяющейся о нос, и медленное покачивание судна; доносящиеся снизу мелодичные голоса матросов; душистый ночной ветерок, пахнущий костром и немытыми египтянами, а на фоне этих обыденных ароматов суровый и влекущий запах самой пустыни. Я знала, что уже никогда не избавлюсь от чар пустыни, никогда не перестану желать ее, едва она останется в прошлом. И хотя странные события последних дней казались сейчас далеким сном, я сознавала, что каким-то непостижимым образом они усилили удовольствие от путешествия, придав ему острый привкус приключений и опасности.

Лукас пил слишком много. Должна признаться, по части вина он был настоящим джентльменом. После нескольких бокалов язык его не заплетался, а движения не стали неверными, лишь глаза блестели все ярче, свидетельствуя о его состоянии. А речь, если такое возможно, стала еще более быстрой и экстравагантной. Сначала он заявил о своем намерении вернуться в лагерь, опасаясь пропустить очередную встречу с мумией, затем принялся высмеивать все подряд – братьев Эмерсон, их непритязательный образ жизни, то, что они по-глупому растрачивают молодость, ковыряясь в разбитых черепках. Потом громогласно заявил о своем намерении отправиться наслаждаться удобствами Луксора и величием Фив.

Эвелина сидела словно статуя, такая же бледная и неподвижная, никак не реагируя ни на насмешки, ни на все более нежные взгляды, которыми ее щедро одаривал кузен. Она не переоделась к ужину и была все в том же простом платьице из блекло-розового батиста.

Лукас долго смотрел на платье и наконец не выдержал:

– Не хочу критиковать твой выбор нарядов, милая кузина, но тебе следовало бы одеваться во что-то более соответствующее твоей красоте и положению. С того вечера в Каире я ни разу не видел тебя в сколько-нибудь пристойном платье. Наверное, это моя вина – надо было во что бы то ни стало привезти ящики с твоими вещами!

– Ты слишком строг к себе, Лукас, – равнодушно ответила Эвелина. – Возможно, тебя утешит новость, что я не собираюсь распаковывать эти ящики. Те платья я больше никогда не надену; их изящество будет напоминать мне о щедрости деда.

– Когда мы вернемся в Каир, то сожжем их, не вскрывая! – разрешился еще одной экстравагантной идеей Лукас. – Небольшое аутодафе как знак прощания с прошлым! Я хочу приобрести для тебя гардероб, приличествующий твоему положению, дорогая Эвелина, и эта одежда не будет вызывать у тебя болезненных ассоциаций.

Эвелина улыбнулась, но глаза ее остались печальны.

– У меня есть гардероб, соответствующий моему положению, – ответила она, бросив на меня благодарный взгляд. – Но мы не должны уничтожать прошлое, Лукас, как и поддаваться слабости. Нет, я найду силы и осмотрю дары деда в одиночестве. Там есть безделушки, памятные мелочи, с которыми я не могу расстаться. Сохраню их как напоминание о своих прошлых ошибках. Впрочем, у меня нет никакого желания заниматься самобичеванием, – добавила она, подарив мне еще один признательный взгляд. – Я должна благодарить небо, что допустила эту ошибку.

– Вот слова истинной англичанки и христианки! – с искренним жаром воскликнула я. – Но, честно говоря, я едва тебя слышу, Эвелина. Что это за шум? Внизу что-то происходит...

Мне хотелось сменить болезненную для Эвелины тему, но снизу действительно доносился какой-то невнятный гомон. Звуки эти не были ни угрожающими, ни тревожными: смех мешался с нестройным пением и беспорядочными возгласами.

Лукас хитро улыбнулся.

– Матросы празднуют ваше возвращение. Я приказал угостить их виски из моих запасов. Некоторые глупцы отказались по религиозным соображениям, но большинство, видимо, решили забыть на одну ночь наставления своего пророка. Мусульмане во многих отношениях мало отличаются от христиан.

– Вам не следовало так поступать! – сурово изрекла я. – Наша обязанность поддерживать принципы в этих людях, а не развращать их пороками цивилизации!

– Не вижу ничего порочного в бокале вина, – беззаботно расхохотался Лукас.

– Уж вам-то точно достаточно! – Я проворно схватила бутылку, к которой он потянулся. – Потрудитесь вспомнить, ваша безм... светлость, что наши друзья в лагере все еще в опасности. Если ночью что-нибудь случится...

Эвелина тревожно вскрикнула, и Лукас гневно взглянул на меня.

– Ваш приятель Эмерсон не позовет на помощь, даже если его решат изжарить заживо, – сказал он с презрительной усмешкой. – Зачем без необходимости пугать Эвелину?

– Я вовсе не испугалась! – твердо возразила девушка. – И полностью согласна с Амелией. Прошу тебя, Лукас, прекрати пить.

– Любое твое желание – для меня закон, – нежно проворковал он.

Но, похоже, мы опоздали с увещеваниями – Лукас успел опьянеть.

Через несколько минут Эвелина сказала, что устала, и посоветовала мне тоже пойти спать, дабы восстановить силы. Напоминание было весьма кстати, поскольку у меня начисто вылетела из головы роль несчастной страдалицы, едва живой от усталости и треволнений. Мигом напустив на себя вид умирающей, я слабым голосом спровадила Эвелину, а затем вызвала капитана, так как шум внизу все усиливался.

По крайней мере сам Хасан пьяным не выглядел, но легче мне от этого не стало – к сожалению, мои познания в арабском оставляли желать лучшего, а капитан почти не говорил по-английски. Как же не хватало верного Майкла! Наконец мне удалось втолковать Хасану, что мы ложимся спать и хотели бы тишины. Он кивнул и величественно удалился, через некоторое время голоса стали тише.

Лукас сидел в угрюмом молчании, гипнотизируя взглядом бутылку с вином, которая стояла рядом со мной. Я не знала, забрать бутылку с собой или оставить на столе. Впрочем, у Его Безмозглости наверняка есть запас горячительных напитков.

Я встала, Лукас вскочил и проворно отодвинул мой стул.

– Простите мои дурные манеры, мисс Амелия, – спокойно и совершенно трезво сказал он. – Но, честно говоря, не так уж я и пьян. Просто хотел создать такое впечатление.

– По-моему, изображать пьяного – ваше любимое занятие, – сухо заметила я и направилась к лестнице.

Лукас не отставал от меня.

– Я лягу в одной из нижних кают, – произнес он, понизив голос. – Буду бодрствовать на тот случай, если вдруг вам понадобится моя помощь.

Естественно, я не рассказала Лукасу о нашей ночной беседе с Эмерсоном, и необходимости предупреждать меня об этом не было, я и сама не питала особого доверия к лондонскому повесе. Но, похоже, Лукас собственным умом пришел к тому же выводу, что и мы. Этот факт одновременно и встревожил, и заинтересовал меня.

– Думаю, ваша помощь нам вряд ли понадобится.

Мы спустились по узкой лестнице и прошли к каютам. Лукас взял меня за руку, заставив остановиться.

– Я буду вот в этой, – прошептал он. – Вы не подождете, мисс Амелия? Хотелось бы кое-что вам показать.

Лукас вошел в каюту, а я осталась ждать в темном коридоре. Через мгновение он вернулся с каким-то длинным предметом, напоминавшим трость. Я недоуменно приподняла бровь.

– Не бойтесь! – довольно сказал Лукас, протягивая мне ружье, ибо это было именно ружье. – Оно не заряжено. Больше я подобной ошибки не сделаю.

– А зачем тогда оно вообще нужно?

– Тес! – Лукас приложил палец к губам. – О том, что оно не заряжено, знаем только мы с вами. Возможно, мумия не боится пуль малого калибра, но вряд ли столь же беззаботно отнесется к оружию, из которого можно свалить слона. А если и это не поможет, из него получится отличная дубинка!

Он помахал ружьем над головой.

– По-моему, это дурацкая идея! – объявила я. – Но если вы полагаетесь на нее... Спокойной ночи, Лукас.

Оставив его с идиотской улыбкой на лице размахивать оружием, я направилась к каюте Эвелины.

Обычно мы занимали разные каюты, но в эту ночь мне не хотелось оставлять подругу одну. Жалобным голосом я попросила разрешения переночевать у нее. Эвелина с трогательной заботой уложила меня в постель, поправила покрывало и задула лампу. Каюта погрузилась в темноту. Вскоре тихое ровное дыхание сообщило мне, что усталость оказалась сильнее тревоги и Эвелина заснула.

Спать я не собиралась, но сопротивляться объятиям Морфея было много труднее, чем мне представлялось, хотя я выпила всего лишь один бокал вина, несмотря на уговоры Лукаса. Обычно столь незначительное количество алкоголя не оказывает на меня ни малейшего влияния, но сегодня я боролась со сном так, словно выхлебала целую бочку. В конце концов, устав сражаться, я вскочила и осторожно, чтобы не разбудить Эвелину, вышла в соседнюю каюту, служившую нам ванной комнатой. Сполоснув лицо водой, я надавала себе пощечин, но, поскольку это не очень помогло, пришлось перейти к щипкам. Если бы кто-нибудь увидел мен? в ту минуту, то непременно решил бы, что я сошла с ума. Вид у меня был преглупейший – приплясывав на одном месте, я впивалась ногтями то в руку, то в ногу, а иногда не брезговала и укусами. Никогда не думала, что может так хотеться спать.

Ночь была очень тихой. Команда, судя по всему, крепко спала. Тихие шорохи Нила убаюкивали не хуже заунывной колыбельной. Ноги у меня подкашивались, глаза слипались, голова то и дело падала на грудь. Словом, я выглядела полной идиоткой.

Сколько я так провела времени, не знаю. Казалось, минули долгие часы.

Наконец, убедившись, что истязание не прошло даром и сон немного отступил, я вернулась в каюту и подошла к окну. Это был вовсе не иллюминатор, как на обычных судах, а настоящее широкое окно, которое пропускало воздух, но было затянуто темной сеткой. Окно выходило на нижнюю палубу. Дверь мы заперли и надежно закрыли на засов, но окно запереть было нельзя: духота не дала бы спать.

И все же моя рука потянулась к оконной раме. После недолгой внутренней борьбы я решила оставить окно открытым. Эвелина могла проснуться от духоты, да и рама, насколько я помнила, скрипела. Вместо этого я поплотнее задернула занавески, не забыв о маленькой щели, чтобы видеть, что творится снаружи. После чего облокотилась о подоконник, пристроилась поудобнее и стала наблюдать.

Со своего места я видела часть палубы, а за ней серебристую полосу реки и ночное небо. Лунный свет был таким ярким, что можно было различить даже гвозди в досках. Мир словно застыл, лишь на воде мерцала едва заметная рябь. Трудно сказать, сколько времени я так простояла, грезя наяву, – не спала, но и не совсем бодрствовала.

Внезапно весь сон как рукой сняло – справа от меня что-то двигалось.

В той стороне находилась каюта Лукаса, но я знала, что это не легкомысленный кузен моей подруги. Более того, я знала, кто это, точнее, что это. Разве не это существо я поджидала?

Пришелец держался в тени, однако я без особого труда разглядела знакомую белую фигуру. Не могу объяснить почему, но в этот раз я не испытывала суеверного ужаса, который неизменно охватывал меня прежде. Возможно, дело в том, что существо двигалось украдкой, явно опасаясь, что его заметят, а может, причина крылась в знакомой и привычной обстановке судна. Как бы то ни было, вместо страха я испытала прилив раздражения. Как же надоела эта назойливая тварь! И до чего ж она глупа! Может, тысячелетия, проведенные в гробнице, не лучшим образом сказались на ее умственных способностях? Репертуар мумии не отличался разнообразием, ну почему бы, скажите на милость, не попробовать что-то новенькое? Так нет, опять крадется и размахивает своими обрубками.

Остатки сна окончательно улетучились, и я хладнокровно прикинула, что делать дальше. Все предостережения Эмерсона в мгновение ока выветрились из моей головы. Он предлагал довольствоваться только тем, чтобы шугануть назойливое чудище? Ну нет, я от души посмеюсь над Эмерсоном: поймаю мумию и тем докажу, что мужчины в подметки не годятся нам, женщинам!

Вот только один-единственный вопрос: позвать на помощь или в одиночку напасть на мумию? Честно говоря, звать на помощь не хотелось. Матросы с капитаном находились в дальнем конце палубы и наверняка крепко спали после попойки, так что, пока они сообразят, что к чему, мумия унесет ноги, точнее лапы. Что касается Лукаса... Без сомнения, этот пьянчужка сладко храпит у себя в постели. Нет, лучше наберусь терпения и посмотрю, что на уме у чудища. И если мумия попытается проникнуть в нашу каюту через окно, я ее схвачу!

Правой рукой я нашарила кувшин с водой, который стоял рядом с моей кроватью. Это был тяжелый глиняный сосуд, вряд ли мумии понравится, если огреть ее кувшином по безглазой мерзкой голове! Я злорадно улыбнулась, предвкушая близкую победу.

Пока я тешила себя мечтами, существо осторожно выбралось на освещенное лунным светом место. И тут улыбка сползла с моего лица. До чего ж она огромная! Настоящий гигант! Существо было выше и крупнее взрослого мужчины. Я попыталась уговорить себя, что это всего лишь видимость, всему виной толстый слой обмоток, но тщетно.

Но хватит ли удара кувшином, чтобы существо потеряло сознание? Господи, ведь треклятые повязки могут смягчить удар! А если я шандарахну мумию, а ей хоть бы что? Как быть тогда? Я ничуточки не сомневалась в своих силах, но, будучи особой более чем разумной, не тешила себя иллюзиями, что одолею чудище в рукопашной схватке.

Даже если это самый обычный человек, а не чудовище, наделенное сверхъестественной силой, он все равно справится со мной, и тогда... Эвелина мирно спала, беззащитная и беспомощная. Нет, нельзя так рисковать! Нужно ее разбудить. Лучше пусть она испугается, чем... об альтернативе мне даже не хотелось думать. Придется позвать на помощь...

Я набрала в легкие побольше воздуха и завопила что есть мочи:

– Лукас! Лукас! Лукас! На помощь!

Понятия не имею, почему я кричала по-французски. Наверное, из-за драматизма момента.

Несколько секунд мне казалось, что я лишь беззвучно разеваю рот, но внезапно мумия остановилась и завертела безглазой головой. Она словно не ожидала услышать моих воплей. Эвелина зашевелилась, что-то сонно пробормотала, но, как ни странно, не проснулась. А еще через секунду из окна соседней каюты на палубу выпрыгнул Лукас. Разумеется, с оглушительным грохотом.

Несмотря на напряжение, владевшее мною, я порадовалась, что Эвелина не видит Лукаса. Он был полностью одет, но в расстегнутом вороте рубашки виднелась мускулистая грудь, а закатанные рукава обнажали не менее мускулистые и довольно волосатые руки. На лице его читалось выражение угрюмой решимости; правая рука сжимала ружье. Словом, Лукас выглядел очень впечатляюще. От такого зрелища любая романтически настроенная девушка потеряла бы голову. Да и я чуть не потеряла эту самую голову, когда он вскинул ружье и прицелился в мумию, замершую в центре палубы.

– Стой! – тихо приказал Лукас. – Стой! Больше ни шагу, иначе я стреляю! Черт, – с досадой пробормотал он, – неужели эта пакость не понимает по-английски? Как это глупо!

– Но жесты-то она наверняка понимает! – крикнула я, едва не вываливаясь из окна. – Лукас, ради всего святого, схватите мумию! Не время насмехаться над ее лингвистическими недостатками!

Голова мумии повернулась как на шарнирах, и на меня уставилось подобие лица. О, она могла видеть! Клянусь, в темных глазных впадинах я уловила блеск. Мумия вскинула лапы-обрубки и разразилась мяукающими гортанными звуками.

Тут проснулась Эвелина и окликнула меня. По скрипу пружин я поняла, что она собирается встать.

– Оставайся в постели, дорогая! – распорядилась я. – Не двигайся с места! Лукас... – Мне совершенно не хотелось хвалить Лукаса, но справедливость того требовала. – Мы с Лукасом контролируем положение.

– И что мне теперь делать? – буркнул Лукас. – Эта мерзавка, похоже, меня не понимает...

– Тресните ее по голове! – крикнула я. – Скорее! Давайте бейте же! Господи, да что вы там торчите как столб?! Ладно, я сама!

Я полезла через подоконник. Эвелина все-таки не послушалась, подбежала к окну и теперь пыталась помешать мне, хватая за руки и причитая. Лукас на палубе зашелся в хохоте, глядя, как я каракатицей вожусь в оконном проеме. Чувство меры у этого человека отсутствовало начисто. Мумия тоже таращилась на меня. Мне даже показалось, что она тоже собирается расхохотаться. Однако веселье продолжалось недолго.

Внезапно страшилище пришло в движение. Опустив руки-обрубки, мумия метнулась вперед, тело Лукаса резко дернулось, ружье выпало из его рук и глухо звякнуло о палубу. А в следующий миг упал сам Лукас.

Мы с Эвелиной застыли от ужаса, вцепившись друг в друга, точнее, я вцепилась в оконную раму, а Эвелина – в мои ноги. Ночную тишину разорвал жуткий квакающий хохот. Косолапо переступая, мумия повернулась в нашу сторону.

И тут наконец-то послышались людские голоса. Команда проснулась! Мумия тоже услышала шум. Она угрожающе выставила лапы-обрубки и попятилась. Я поняла, что матросы увидели мумию. Возможно, они даже видели и все невероятное представление, которое было разыграно на палубе.

Мумия помедлила, а потом развернулась и упрыгала в темноту. Я почувствовала, что хватка Эвелины ослабла. Отлепившись от окна, я встала на ноги и без особых церемоний встряхнула подругу.

– Эвелина, дорогая, возвращайся в постель. Теперь ты в безопасности, а я должна пойти к Лукасу.

Эвелина без сил рухнула на кровать, а я вылезла в окно, что оказалось не так-то легко. Эти пышные ночные одеяния с нелепыми оборками выведут из себя даже святого! Боюсь, карабкаясь через подоконник, я обнажила кое-какие части своего тела, но мне некогда было думать о подобной ерунде, да и члены команды находились не в том состоянии, чтобы заметить это нарушение приличий. Мешком упав на палубу, я встала на четвереньки и огляделась. Матросы сгрудились темной массой в конце палубы и жались друг к другу, словно глупые испуганные овцы.

Лукас неподвижно лежал в лунном свете.

Я на четвереньках подобралась к нему и неуверенно дернула за руку. Лукас остался недвижим. Тогда, кряхтя и постанывая от напряжения, я перевернула его. Если он и дальше так будет предаваться чревоугодию, то скоро может распрощаться со своей стройной фигурой.

Судя по всему, Лукас не пострадал; пульс был ровным, хотя и несколько учащенным, а лицо румяным. Правда, дышал он как-то странно – прерывисто, почти судорожно, а тело время от времени сотрясали конвульсии.

Поначалу матросы пугливым стадом держались поодаль, когда же решились подойти, то наотрез отказались прикасаться к Лукасу. Наконец появился капитан Хасан; его резкий голос встряхнул команду. Полагаю, матросы боялись капитана не меньше сверхъестественных явлений. Уложив Лукаса на кровать, египтяне поспешно выскочили из каюты.

Хасан замер в дверях со скрещенными на груди руками.

Никогда я так не жалела, что не выучила арабского вместо латинского, греческого и древнееврейского. Капитан Хасан отнюдь не стремился объясниться со мной, а мои бессвязные вопросы, вероятно, были ему так же непонятны, как мне – его ответы. Создавалось впечатление, будто он чем-то смущен, но я не смогла уловить причину его смущения. Он слишком крепко спал, только это и удалось понять из его слов. Весь экипаж дахабии спал. Это был не естественный сон, их словно заколдовали. В противном случае экипаж, конечно же, немедленно отозвался бы на мой призыв о помощи.

Обо всем этом я скорее догадалась, чем поняла, и эти сведения, согласитесь, успокоить отнюдь не могли. Я отпустила Хасана, попросив, насколько это удалось, поставить часового на остаток ночи. Следовало как можно скорее заняться Лукасом, а я с тяжелым сердцем сознавала, что больше не могу полагаться ни на команду, ни даже на капитана. Если матросов до сих пор не напугали рассказы о мумии, то ночное происшествие довершило дело.

Лукас все еще находился без сознания. Мне не хотелось гадать о природе поразившей его таинственной силы. Осмотрев его и не обнаружив раны, я решила обращаться с больным так, как если бы он пребывал в глубоком обмороке. Но ни одно из привычных средств не помогло. Глаза Лукаса оставались закрытыми, а грудь все так же судорожно и прерывисто вздымалась.

Мне стало не по себе. Если это обморок, то очень неестественный и глубокий. Я старательно растирала руки Лукаса, накладывала холодные компрессы на лицо и грудь, приподнимала ему ноги – все без толку. Наконец я повернулась к Эвелине, которая, разумеется, не стала сидеть в нашей каюте и теперь, стоя в дверях, наблюдала за моими манипуляциями.

– Он не?.. – Девушка замолчала.

– Нет, и нет никакой опасности для жизни, – быстро ответила я. – Просто я не понимаю, что с ним такое.

– Я не смогу этого вынести, – прошептала Эвелина. – Нет, Амелия, это не то, что ты думаешь.

Я восхищаюсь Лукасом, он мне нравится, и после его храброго поведения сегодня ночью я вряд ли могу не уважать его. Но моя тревога – это тревога кузины и друга... Амелия, я начинаю думать, что приношу несчастья всем, кто мне дорог. Может, надо мной висит проклятие? Может, я должна покинуть тех, кого люблю? Сначала Уолтер, теперь Лукас... А вдруг следующая на очереди ты, Амелия?!

– Не говори чепухи! – отмахнулась я, только резкостью можно было остановить приближающуюся истерику. – Лучше принеси свою нюхательную соль. Жуткая гадость. Думаю, она сможет привести Лукаса в чувство, поскольку я, понюхав, чуть сознание не потеряла.

Эвелина кивнула. Повернувшись, я с радостью отметила первые признаки жизни на лице пациента. Рот его приоткрылся. Чуть слышным голосом Лукас вымолвил одно-единственное слово.

– Он зовет тебя! Ответь ему.

Эвелина опустилась на колени рядом с постелью.

– Лукас, – прошептала она ласково. – Лукас! Я здесь. Поговори со мной.

Пальцы больного шевельнулись. Эвелина вложила свою ладонь в его.

– Эвелина, – просипел Лукас. – Милая....

– Я здесь, – повторила Эвелина, – Ты слышишь меня, Лукас?

Голова больного едва заметно повернулась.

– Так далеко, – пробормотал он слабым голосом. – Где ты, Эвелина? Не покидай меня. Я тут один в темноте...

Эвелина склонилась над ним.

– Я не покину тебя, Лукас. Умоляю, очнись. Поговори с нами.

– Возьми меня за руку. Не позволяй мне уйти... Я потеряюсь без тебя...

Обмен подобными пошлыми банальностями продолжался довольно долго. Лукас все время о чем-то умолял, а Эвелина ласково и терпеливо утешала. Я же раздраженно переминалась с ногина ногу, подозревая, что Лукас давным-давно пришел в себя и теперь ломает комедию. Во всякое случае, он не бредил в общепринятом смысле этого слова. Только обоюдная глупость могла родить столь бессмысленный диалог. Но вот Лукас дошел до логического конца.

– Не оставляй меня! – душераздирающе простонал он. – Никогда не оставляй меня, любовь моя, надежда моя! Обещай, что никогда не оставишь меня!

Эвелина наклонилась, ее распущенные велось коснулись его щеки. Лицо девушки исказилось от жалости, и хотя мне не хотелось разочаровывать подругу, но в припадке идиотской жертвенности она могла наобещать чего угодно. А если она даст обещание, то непременно выполнит его. Похоже события принимали опасный оборот. Нет, не бывать этому!

Я шагнула к ложу Лукаса и язвительно проговорила:

– Он приходит в себя, Эвелина! Ты сначала пообещаешь выйти за него замуж или сперва дадим ему нюхательной соли?

Эвелина покраснела и отпрянула от кровати. Лукас открыл глаза.

– Эвелина, – сказал он медленно, но уже своим нормальным звучным голосом, а не страдальческим шепотом. – Это действительно ты? Я видел сон. Храни меня господь впредь от таких снов!

– Какое счастье! – обрадованно воскликнула Эвелина. – Как ты себя чувствуешь, Лукас? Ты так нас напугал.

– Небольшая слабость, а в остальном нормально. Это от твоего голоса я пришел в себя, Эвелина, милая. Казалось, душа моя отделилась от тела и блуждает в темноте без единой искры света. А потом я услышал твой голос и пошел на него, словно на сигнал маяка.

– Я так рада, что помогла тебе, Лукас.

– Ты спасла мне жизнь, Эвелина! Отныне она твоя.

Эвелина неуверенно покачала головой и попыталась высвободить руку.

– Довольно! – вмешалась я. – Меня не столько интересуют ваши сны, дорогой Лукас, сколько их причина. Что с вами случилось? Я видела, как вы споткнулись и упали, но могу поклясться, что существо ничего не бросало.

– Не знаю... – задумчиво ответил Лукас. – Я не почувствовал удара, по крайней мере физического... Полагаю, вы не нашли ни синяка, ни других следов?

Он опустил взгляд на свою голую грудь. Еще гуще покраснев, Эвелина вскочила и отпрянула от кровати.

– Насколько могу судить, никаких следов нет, – подтвердила я. – Что вы почувствовали?

– Это невозможно описать! Наверное, то же самое должен чувствовать человек, которого поразила молния. Дрожь по всему телу, затем слабость, а потом словно проваливаешься в небытие... Я чувствовал, как падаю, но не помню, как мое тело ударилось о палубу.

– Прекрасно! – произнесла я с сарказмом. – Наша мумия еще умеет и молнии метать! Эмерсон будет рад это услышать.

– Мнение мистера Эмерсона меня не интересует! – отрезал Лукас.

3

Остаток ночи я проспала мертвым сном. Эвелина же не сомкнула глаз. Пробудившись, я обнаружила, что рассвет уже окрасил небо в нежные розовые тона, и на фоне этой красоты вырисовывается силуэт Эвелины. Она стояла у окна полностью одетая, в строгой саржевой юбке и блузке. Едва я пошевелилась, как девушка заговорила.

– Я ухожу в лагерь! – твердо объявила Эвелина. – Тебе идти вовсе не обязательно, Амелия, я скоро вернусь. Хочу убедить мистера Эмерсона перевезти сюда брата и всем вместе отправиться в Луксор. Но если они не согласятся... Я знаю, Амелия, тебе не хочется уезжать отсюда, я заметила, что ты неравнодушна к... к археологии. Но думаю, если я попрошу Лукаса, он составит мне компанию, и ты с чистым сердцем сможешь остаться в Амарне.

Я взглянула на ее бледное решительное лицо и проглотила колкость, готовую сорваться с языка. С этой минуты придется тщательно следить за своими словами. Наивная Эвелина поверила в представление, которое разыграли прошлой ночью! С жалостью и удивлением я отметила, что моя подруга без каких-либо угрызений совести согласна обременить Лукаса своим обществом, которое, как она полагала, приносит одни лишь неприятности. Уолтера она не собирается подвергать риску.

– Что ж! – Я бодро соскочила с кровати. – Надеюсь, ты не уйдешь, не позавтракав. Было бы глупо рухнуть от истощения посреди пустыни.

Эвелина неохотно согласилась со мной. Пока она беспокойно металась по верхней палубе в ожидании приглашения к столу, я послала за Лукасом.

Ночная свистопляска не прошла бесследно для экипажа. Всегда улыбчивый юнга Хабиб за все утро ни разу не улыбнулся, а на нижней палубе царила гнетущая тишина.

Лукас появился, когда мы пили чай. Он выглядел совершенно здоровым и сообщил, что чувствует себя превосходно. Эвелина немедленно выложила ему свой грандиозный план. Лукас был не настолько глуп, чтобы не понять причины ее волнения. Его брови поползли вверх. На тот случай, если этот недотепа упустит суть, я пнула его под столом. Лукас возмущенно повернулся ко мне, и я скорчила гримасу. Намек он понял.

– Дорогая моя, – нежно пропел Лукас, – если ты желаешь уехать, то так и будет! Любое твое желание, для меня закон, но должен сделать одно малюсенькое замечание. Я готов отдать ради тебя жизнь, но не честь джентльмена и англичанина! Ты не можешь просить меня покинуть друзей. Нет, ничего не говори; я сейчас же прикажу команде подготовиться к немедленному отплытию и доставить вас с мисс Амелией в Луксор или в любое другое место, куда вы пожелаете. Но я останусь здесь! Иначе я потеряю ваше уважение.

Эвелина молча сидела со склоненной головой. Я решила, что настала пора вмешаться. Особых возражений у меня не было, но Лукас умудрился создать атмосферу слюнявой сентиментальности, которая мне претит.

– Я уеду только в том случае, если к нам присоединятся Эмерсон с Уолтером! – твердо сказала я. – И позвольте, Лукас, мне самой распоряжаться своим судном и своими людьми. Если хочется покомандовать, отправляйтесь к себе. Своей команде можете приказывать что угодно и сколько угодно!

– И прикажу! – надменно ответил Лукас.

С этими словами он удалился, а я вызвала капитана Хасана и предприняла очередную попытку пробиться сквозь языковой барьер. Я подумывала попросить Лукаса одолжить нам своего драгомана в качестве переводчика, но эта личность с бегающими глазками не внушала мне ни малейшего доверия. Да и вообще, если даже Эмерсон не смог вызвать Хасана на откровенность, то мне это вряд ли бы удалось.

Но одну мысль Хасан сумел донести до меня. Он до бесконечности повторял слово «ходить» и тыкал рукой вверх по течению.

– Эмерсон тоже? – спросила я и махнула рукой в сторону лагеря.

Хасан энергично кивнул. Мы должны уехать все вместе. Сегодня. Таково было мнение капитана.

Как будет по-арабски «сегодня», я знала. Таи же, как и «завтра». И не преминула воспользоваться своими познаниями.

– Завтра! – безапелляционно объявила я. И раз десять повторила по-арабски.

У Хасана вытянулось лицо. Он пожал плечами.

– Завтра, – сдержанно сказал капитан. – Ин...шалла!

Это слово я тоже знала и повторила уже по-английски:

– Да будет воля бога!

1

Вскоре после завтрака мы отправились в путь. Солнце стояло уже довольно высоко, песок отсвечивал бледно-золотистым сиянием, которое даже в такой ранний час слепило глаза. По дороге все хранили унылое молчание. Эвелина после своего заявления на судне вообще не проронила ни слова. Я тревожилась за подругу и ломала голову, как развеселить и подбодрить ее.

Первым нас приветствовал не кто иной, как Уолтер. Раненая рука у него была подвязана, но в остальном он выглядел вполне пристойно. Я обрадовалась, увидев его на ногах. Уолтер почти бегом устремился нам навстречу. Оказавшись рядом, он схватил меня за руку, но взгляд его был прикован к Эвелине.

– Вы представить себе не можете, как я рад вас видеть! – воскликнул он. – Я страшно разозлился на Рэдклиффа, когда он сообщил мне, что вы перебрались на судно.

– Ну уж не знаю, с какой стати было беспокоиться, – ворчливо ответила я, крепко сжимая здоровую руку Уолтера. – Если и надо было о ком-то тревожиться, так это о вас. Как вы себя чувствуете? И где ваш непоседливый родственник?

– Вы не поверите! – рассмеялся Уолтер. – Угадайте!

– Да что тут угадывать. Разумеется, Эмерсон воспользовался моим отсутствием, чтобы продолжить раскопки. У этого человека нет совести! Полагаю, он сделал очередное открытие. И что это? Говорите же, Уолтер, не томите! Еще один фрагмент напольной росписи?

– Мисс Амелия, вы меня поражаете! Неужели вы умеете читать мысли? Откуда вы узнали?

– Просто успела изучить вашего брата, – сердито ответила я. – Когда дело касается его любимых древностей, он способен на любую глупость. В таком положении тратить время и силы... Так где Эмерсон? Мне нужно с ним поговорить.

– Это совсем рядом с разрушенными плитами, но...

– Никаких «но»! – отрезала я. – Возвращайтесь в лагерь, а я приведу Эмерсона.

И я поспешила к месту раскопок, не обременяя себя излишней болтовней.

К тому времени, когда Эмерсон наконец попался мне на глаза, я вся извелась от нетерпения. Он сидел на корточках, а выцветшая одежда и пыльный шлем так хорошо сливались с окружающим песком, что я заметила Эмерсона, только почти споткнувшись об него. Поглощенный своими изысканиями, он не услышал моего приближения. В сердцах я огрела его зонтиком.

– О, – протянул он, рассеянно глянув на меня. – Это вы, Пибоди. Ну конечно! Кто еще станет приветствовать человека ударом по голове?

Я опустилась на песок и по-турецки скрестила ноги. Эта поза, которая поначалу давалась мне с трудом, в последнее время стала получаться куда лучше. По крайней мере колени больше не издавали оглушительного скрипа.

Эмерсон успел очистить роспись размером в три квадратных фута. Я разглядела синий фон – озеро и три изысканных цветка лотоса. Зеленые листья обрамляли белоснежные лепестки.

– Так вот в чем заключался ваш замысел! – пропыхтела я, справившись с одышкой. – Отослать меня с Эвелиной, чтобы отвлечь мумию, а самому преспокойно посвятить себя раскопкам. Ну, спасибо, дорогой Эмерсон, за вашу заботу! Вы самый презренный, самый эгоистичный... Вы же прекрасно знаете, что рыться в песке голыми руками – пустая трата времени. Так вам никогда не расчистить роспись. Песок засыпает все с той же скоростью, с какой вы его сгребаете.

Эмерсон покосился на меня через плечо.

– Стоп, стоп, Пибоди, вы не договорили. Я самый презренный, самый эгоистичный...

– Вам что, даже не любопытно? – сердито буркнула я. – Неужели вы не хотите узнать, что случилось прошлой ночью?

– А я уже знаю. – Эмерсон снова сгорбился над древней плитой. – Еще до рассвета я наведался к судну и поболтал с капитаном Хасаном.

Присмотревшись, я поняла, что он выглядит утомленным. Под глазами залегли темные круги, а морщины в уголках рта обозначились глубже. От его усталого вида и спокойствия я на мгновение сникла, но только на одно мимолетное мгновение.

– Значит, поболтали, да? И что вы обо всем этом думаете?

– Все произошло, как я и предполагал. Мумия появилась, а вы обратили ее в бегство...

– Не я, а Лукас!

– По-моему, от Его Безмозглости было мало толку. Своим нелепым падением он вверг команду в состояние паники. Даже капитан Хасан испугался, а он, смею вас уверить, далеко не робкого десятка. Полагаю, к утру его светлость полностью оправился от того, что Хасан назвал «лично доставленным проклятием»?

– Не знаю, что с ним такое стряслось, – призналась я. – Если бы Лукас не был таким отважным человеком, я бы решила, что он просто упал в обморок.

– Ха!

– Насмехайтесь сколько хотите, но вы не можете отказать Лукасу в храбрости. Он отнюдь не трус.

Эмерсон пожал плечами и продолжил расчищать плиты.

– Похоже, вы лишились остатков разума, – заметила я. – У вас уже одну роспись разрушили, а если расчистите эту, ее ждет та же судьба. Она останется в целости и сохранности только в том случае, если будет закрыта песком.

– А может, меня заботит вовсе не сохранность находки? Это отличная приманка, способная привлечь нашего таинственного гостя. Лучше потерять плиту с древней росписью, чем Эвелину.

Эмерсон быстро взглянул на меня и чуть улыбнулся. Несколько минут я молча рассматривала его, потом медленно проговорила:

– Вы ведь и сами в это не верите.

– Нисколько не сомневаюсь, дорогая Пибоди, что вы крайне невысокого мнения обо мне и моих идеях, но ничего лучшего в голову мне не пришло.

В его голосе появились интонации, которых я прежде не слышала. Гнев, презрение и отвращение мне были знакомы, но этой усталой горечи в голосе Эмерсона раньше не было. Мне почему-то вдруг захотелось расплакаться. Я быстро отвернулась, чтобы он не заметил слез, предательски навернувшихся на глаза.

– Неправда, что я невысокого мнения о вас, – промямлила я и шмыгнула носом. Эмерсон резко вскинул голову:

– Что-что?

В эту минуту мы, должно быть, являли на редкость нелепую картину. Эмерсон подался вперед, пытаясь заглянуть мне в лицо. Руки его упирались в песок, и всей своей позой он напоминал любопытного орангутанга. Да и моя собственная поза – со скрещенными по-турецки ногами, в ворохе многочисленных юбок – была не менее идиотской. Впрочем, в тот момент я не сознавала анекдотичности происходящего, я видела лишь пронзительно-синие глаза, сверкавшие, словно сапфиры. Долго выносить этот взгляд было нельзя, я опустила глаза, с ужасом чувствуя, как горят щеки.

И тут чей-то голос разрушил чары. Мы с Эмерсоном дружно отпрянули друг от друга. К нам приближался Уолтер.

– Рэдклифф, – заговорил Уолтер, – как ты думаешь, что...

Он остановился и изумленно посмотрел сначала на брата, потом на меня.

– Что-то случилось? Я не помешал?

– Ничуть, – надменно ответил Эмерсон. – Ты ничуть не помешал. Что стряслось на этот раз, Уолтер? Ты выглядишь взволнованным.

– Взволнованным? Еще бы! Ты тоже будешь выглядеть взволнованным, когда услышишь, что произошло прошлой ночью.

– Я уже все знаю, – все так же надменно отозвался Эмерсон.

Лицо его было столь же отрешенным, как и у каменных сфинксов. Должно быть, мне попросту привиделся этот мимолетный страстный взгляд. Нет ничего удивительного, что после столь бурных событий и бессонной ночи у меня начались галлюцинации.

– Значит, мисс Амелия успела тебе рассказать, – как ни в чем не бывало продолжал Уолтер. – Рэдклифф, надо что-то делать. Этот кошмар никогда не кончится! Ты должен убедить наших дам уехать, немедленно, сегодня! Умоляю, возвращайся в лагерь и уговори Эвелину. Я, похоже, не в силах переспорить ее.

– Хорошо, – буркнул Эмерсон, поднимаясь на ноги.

Уолтер протянул мне руку и помог встать. Его брат, не оглядываясь, устремился в сторону лагеря, и мы, переглянувшись, поспешили следом. Уолтер на бегу продолжал сетовать на упрямство Эвелины, пока не довел Эмерсона до бешенства.

– Уолтер, ты несешь полный вздор! По-моему, у тебя помрачение рассудка. Предположим, нам удастся уговорить Эвелину уехать, ну и что с того? Если мумия – это нечто сверхъестественное, во что вы по причине своей беспросветной глупости верите, то эта высшая сила станет следовать за Эвелиной повсюду, куда бы та ни направилась. Хотя мумия с не меньшим успехом может следовать за Эвелиной и не будучи сверхъестественного происхождения! Поскольку тебя, судя по всему, больше волнует безопасность наших дам, чем раскопки, то, надеюсь, ты согласишься, что нужно выяснить мотивы этого загадочного существа.

На лице Уолтера отражались противоречивые чувства. Доводы Эмерсона произвели на него впечатление, но инстинкты бунтовали против разума. Больше всего Уолтеру хотелось, чтобы Эвелина оказалась наконец вне опасности.

– Кстати, – вставила я, – у нас нет никаких причин полагать, что это назойливое создание хочет причинить Эвелине вред. Вы оба пострадали, как и Лукас, но Эвелина цела и невредима. Она единственная, кто не пострадал, если, конечно, не считать меня.

– Да уж... – протянул Эмерсон и смерил меня долгим задумчивым взглядом. – Уверяю вас, Пибоди, это невероятное обстоятельство не ускользнуло от моего внимания.

Путь мы закончили в молчании. Уолтер был слишком встревожен, а я слишком рассержена, чтобы поддерживать беседу. Гнусный намек Эмерсона нетрудно было понять. Неужели и в самом деле можно вообразить, что за кознями мумии стою я?! Ну нет, даже Эмерсон не способен на подобную наглость и глупость... Впрочем, способен, да еще как! От такого прожженного циника, как Рэдклифф Эмерсон, которому неведомы благородство и альтруизм, можно ждать чего угодно!..

2

Эвелина с Лукасом нас уже поджидали, и мы тут же принялись обсуждать дальнейшие действия, но, разумеется, впустую. И, к несчастью, виновата была я. Обычно для меня не составляет труда принять решение и заставить остальных согласиться с ним. Но сейчас в моей голове не нашлось бы даже жалкого подобия решения. Я была растеряна и подавлена и от собственной бестолковости пришла в отчаяние.

Для всех нас самым безопасным вариантом было бы как можно скорее свернуть лагерь и уехать. Но Эмерсон и в мыслях не держал подобное развитие событий, и, признаться, в глубине души я ему сочувствовала. Идея же бросить братьев на растерзание взбесившейся мумии и убраться восвояси представлялась мне совершенно невозможной. И Уолтер, и Эмерсон еще не оправились от своих ран, а потому не смогут оказать достойного сопротивления ни мумии, ни местным жителям, если те начнут проявлять открытую враждебность. Позвать на помощь тоже некого. Даже в разгар туристического сезона руины Амарны привлекали лишь редких энтузиастов, а зимой туристы сюда не заглядывали. Словом, требовался разумный человек, который присмотрел бы за этими беспомощными, хотя и весьма самоуверенными археологами.

Другой вариант состоял в том, чтобы перенести лагерь на судно, а Эвелину с Лукасом отправить в Каир за подмогой. Конечно, не очень-то прилично если девушка путешествует с молодым холостяком но я готова была с легким сердцем забыть о приличиях. Однако этот план был сопряжен с рядом трудностей. Во-первых, Эвелина наверняка откажется покидать Уолтера и меня. Во-вторых, Эмерсон взвоет как раненый шакал при одной мысли, что я согласна взять его под свое крыло и защитить от происков мумии. А в-третьих, все тот же Эмерсон с таким презрением относился к Масперо и его Ведомству древностей, что идея обратиться за помощью к каирским чиновникам уязвляла его мужскую гордость не меньше, чем Амелия Пибоди в роли защитницы.

Тем не менее, я решила, что мой долг – предложить этот трудно осуществимый план. Конечно же, его восприняли с единодушным возмущением. Я сказала «единодушным»? Как ни странно, я ошиблась. Эмерсон, который, по моим предположениям, должен был накинуться на меня с кулаками, не проронил ни слова, губы его были плотно сжаты.

Первым взбунтовался Лукас.

– Покинуть наших друзей? – вскричал он. – И вас, мисс Амелия? Об этом не может быть и речи! Более того, я не желаю подвергать риску репутацию своей кузины, отправляясь с ней в поездку наедине. Есть только одно условие, при котором этот план может быть принят...

И он многозначительно посмотрел на Эвелину, которая покраснела и отвернулась.

Смысл его высказывания был прозрачен. Если Эвелина поедет в качестве невесты и церемония состоится сразу по прибытии в Каир... В наше полное условностей время такое поведение может быть потрясением правил приличия, но весьма умеренным потрясением.

Уолтер тоже понял это. Его простодушное лицо тотчас осунулось. Эмерсон извлек из кармана трубку и с довольным видом принялся ее раскуривать.

– Это же нелепо! – воскликнула я, вскакивая на ноги. – Мы должны принять какое-то решение. Скоро наступит вечер, а я устала до смерти и не смогу воевать с мумией, если она заявится и этой ночью.

– Конечно же, устала, – тут же встревожилась Эвелина. – Ты должна отдохнуть, это важнее всего остального. Приляг, Амелия.

– Мы же еще ни до чего не договорились! – упрямо возразила я.

Эмерсон вытащил изо рта трубку.

– Честное слово, Пибоди, вы меня удивляете.

Ведете себя как пугливый ребенок, шарахающийся от каждой тени.

– Тени! – возмущенно подскочила я. – Полагаю, это тень ударила вас камнем, и Уолтера ранила тоже тень!

– Я пострадал от камнепада, – хладнокровно ответил Эмерсон. – А Уолтер пострадал от другого несчастного случая, – он взглянул на Лукаса, – да-да, Пибоди, случая. Ну же, пораскиньте мозгами. У нас нет никаких оснований считать, что все эти неприятные происшествия явились результатом чьей-то злой воли. Что касается странного падения Его Бе... его светлости прошлой ночью, то человеческое тело порой подвержено необъяснимым приступам слабости. Усталость, возбуждение, излишек вина...

Он замолчал и саркастически взглянул на Лукаса. Тот вспыхнул от гнева:

– Я отвергаю это голословное утверждение!

– В противном случае придется поверить в сверхъестественные способности странствующей мумии, – сухо ответил Эмерсон. – А я наотрез отказываюсь верить в подобную чушь! И буду продолжать искать рациональные объяснения, пока разум окончательно не покинет меня, и если ни один из вас не в силах предложить убедительного мотива, то почему я должен считать, что мы подвергаемся опасности...

Он сделал паузу и обвел нас холодным взглядом. Все молчали.

– Никто случайно не замешан в кровной вражде? – насмешливо продолжал Эмерсон. – Нет? Хорошо, тогда вернемся к единственно разумному объяснению, предложенному, насколько я помню, его светлостью. Местные жители желают прогнать нас отсюда, потому что они нашли что-то ценное. Я не позволю себя прогнать. Вот и все!

Его неопровержимая логика произвела на меня большое впечатление. И все же где-то в глубине души затаилась странная тревога.

– Так что вы предлагаете?

– Перейти в наступление, – спокойно ответил Эмерсон. – До сих пор мы только оборонялись, напуганные воображаемой опасностью. А именно этого, насколько я понимаю, и добивались наши противники. Напугать нас и вынудить уехать. Раз местные жители смогли найти гробницу, мы тоже ее найдем. Я завтра же приступлю к поискам. Помощников наберем из ваших команд. Это будет нелегко, поскольку местные жители уверили матросов, будто на нас лежит проклятие. И все же, полагаю, разумная смесь лести, уговоров и подкупа поможет. Нам понадобятся люди, чтобы защитить дам и вести поиски. Ну, что скажете? Как вам мой план?

Увы, мне было нечего сказать. План был хорош, но я скорее умерла бы, чем признала это вслух.

Остальные же не скрывали, что замысел пришелся им по душе. Печальное лицо Эвелины прояснилось.

– Так вы думаете, что мумия лишь хочет нас напугать? И никакой опасности в действительности нет?

– Милая моя Эвелина, я убежден в этом. Если вы боитесь, давайте пошлем к черту условности и устроим одну общую на всех спальню. Но я уверен, нет никакой нужды обрекать себя на неудобства. Все согласны? Что ж, прекрасно! Тогда пускай Пибоди отправляется спать. Она явно нуждается в отдыхе, а то за последние десять минут наш драгоценный оракул не отпустил ни одного язвительного замечания.

С этими словами Эмерсон развернулся и стремительно удалился, оставив меня в бессильной ярости ловить ртом воздух.

3

Я думала, что не засну. Мой разум пребывал в полном смятении, что-то неуловимое тревожило меня, не позволяя держаться в рамках чистой логики. Но душевная усталость вкупе с физическим изнеможением в конце концов взяли свое, и я задремала, погрузившись в причудливый мир обрывочных беспокойных снов. Их лейтмотивом был свет – яркие лучи света, которые вспыхивали и тут же исчезали, оставляя меня в кромешном мраке. Я шарила в темноте, пытаясь ухватить неведомо что.

Один из этих ослепительных лучей и разбудил меня. Полог, закрывавший вход в гробницу, приподнялся, и тьму моих кошмаров пробило заходящее солнце. Я пошевелилась, силясь сбросить с себя путы сна. Простыни сбились в жгут, влажные от пота волосы беспорядочными лохмами торчали во все стороны. Господи, ну и вид, должно быть!

И тут раздался голос. Сначала я его не узнала. Это был хриплый, напряженный шепот:

– Не двигайтесь, Пибоди! Ради всего святого, не шевелитесь!

Я разлепила ресницы, и мой взгляд наткнулся на странную веревку, валявшуюся на кровати прямо перед моим носом. Это еще что такое? Откуда она здесь взялась? Тут «веревка» зашевелилась, от нее отделилась плоская голова, и на меня уставились два круглых злобных глаза.

Вновь раздался шепот:

– Не двигайтесь! Не шевелитесь, не дышите... Замрите!

Эмерсон мог и не надрываться. Пошевелиться я была не способна, даже если бы очень захотела. Маленькие обсидиановые глазки гипнотизировали меня. Теперь я знала, что испытывает кролик, оказавшийся в компании удава.

Отчаянным усилием воли я заставила себя отвести взгляд в сторону. Скосив глаза, уставилась на розовые скалы, видневшиеся в проеме. Лучше полюбуюсь закатом, глядишь, этой малосимпатичной рептилии надоест разглядывать меня, и она уползет по своим делам.

Боковым зрением я видела, как по лицу Эмерсона стекают струйки пота. На меня он не смотрел. Наверное, любовался пресмыкающимся. Я осторожно перевела взгляд на змею. Плоская голова угрожающе раскачивалась. Эмерсон медленно приподнял дрожащую от напряжения руку, пальцы его коснулись кармана и все с той же мучительной неспешностью скользнули внутрь.

И до и после я не раз истязала себя нечеловеческим трудом, но никогда мне не было так тяжело. Оказалось, что самая мучительная работа на свете – это хранить полную неподвижность. Паралич вскоре сменился страхом, каждый нерв моего тела дрожал от желания действовать. Сначала мне захотелось закричать во все горло, потом спрыгнуть с кушетки, потом... Глаза застилала пелена. Еще мгновение – и я действительно заору, вскочу и затопаю ногами!

Но тут все кончилось. Рука Эмерсона молнией метнулась вперед, и в тот же миг разверзлись небеса. Или мне показалось, что они разверзлись. Яркая вспышка, грохот – и я, ослепленная, провалилась в блаженное забытье.

В беспамятстве я пробыла недолго, а очнувшись, какое-то время никак не могла вспомнить, что же стряслось. Голова моя покоилась на чем-то твердом и теплом, в ушах еще звенело. Я чувствовала себя удивительно уютно – безвольным и бескостным студнем, лишенным разума. Что-то касалось моего лица, словно кто-то поклевывал мои веки, щеки, губы. Клюв у существа был удивительно мягкий и тоже теплый. Я передумала открывать глаза и покрепче зажмурилась. Наверное, я все еще сплю. Мне иногда снится нечто подобное, должно быть, это сон, приятный, волшебный сон, реальность не бывает такой чудесной... Вспомнила! Змея... вероятно, она все же вонзила в меня свои ядовитые зубы, и теперь я брежу наяву.

Какая досада, наваждение в конце концов пропало! Послышались встревоженные голоса, топот, сквозь ресницы я видела мельтешащий свет. Да, сон кончился. Я почувствовала, как меня уложили на плоскую поверхность, схватили за плечи и затрясли как тряпичную куклу. А потом, словно в довершение унижения, принялись хлестать по щекам! Что за фамильярность?! Я недовольно открыла глаза и уставилась на искаженное лицо Эмерсона. Разумеется, это он надавал мне пощечин. Кто же еще! Чуть поодаль я увидела Эвелину, лицо ее покрывала смертельная бледность. С несвойственной для нее грубостью девушка оттолкнула Эмерсона.

– Амелия! Милая, милая Амелия! Мы услышали выстрел и прибежали. Что случилось? Ты ранена? Ты умираешь?

– Не ранена и не умирает, просто наслаждается обмороком, – сказал Эмерсон знакомым скрипучим голосом. – Женщины любят понежиться в обмороке. Должен сообщить вам, дражайшая Пибоди, вы впервые ведете себя так, как и подобает женщине. Непременно отмечу это событие в походном дневнике.

Надо бы ответить чем-нибудь столь же язвительным, но язык едва ворочался, вышло какое-то невнятное мычание. Пришлось довольствоваться испепеляющим взглядом. Эмерсон отступил назад и, сунув руки в карманы, встал в изножье походной кровати. Квохтанье Эвелины прервал тихий возглас Уолтера. Он нагнулся и поднял змею.

– Господи! – воскликнул молодой человек дрожащим голосом. – Кобра, одна из самых ядовитых змей Египта. Рэдклифф, так это ты стрелял? Ты уверен, что змея не укусила мисс Амелию?

Мне показалось, что Эвелина упадет в обморок. Но моя подруга встрепенулась и принялась лихорадочно шарить среди простыней. Я отдернула ноги. Нечего меня ощупывать! Я прекрасно себя чувствую, оставалось лишь донести эту истину до окружающих.

– Прекрати суетиться, Эвелина! Змея меня не тронула. Это тупое создание слишком долго раздумывало, кусать меня или нет, так что у Эмерсона имелась бездна времени, чтобы выстрелить в нее.

Правда, должна сказать, он и потратил почти всю эту бездну. Он так долго доставал свой пистолет, что я успела бы расправиться с десятком змей.

– Вы не правы, Амелия! – воскликнул Уолтер. – В таких случаях нужно действовать с крайней осторожностью, одно резкое движение – и змея опередит вас. Подумать только, она была здесь, рядом с вашей кроватью! Брр! Слава богу, у тебя оказалось оружие, Рэдклифф.

– Мое оружие, я полагаю, – вмешался Лукас. Он медленно вошел в гробницу. – Какая удача, что вы носите его с собой.

– Там оставалась всего одна пуля, – ответил Эмерсон.

Губы его дрогнули в странной улыбке. Он внезапно отвернулся.

– Превосходный выстрел. – Лукас поглядел на напрягшиеся плечи Эмерсона. – Я бы даже сказал, удачный выстрел. Он же мог попасть в вас, мисс Амелия.

– У Эмерсона не было выхода! – Лицо Уолтера вспыхнуло от гнева.

– Разумеется! – подхватила Эвелина.

Девушка встала, шагнула к Эмерсону и робко коснулась его руки.

– Благослови вас господь, мистер Эмерсон. Ваш быстрый ум и острый глаз спасли Амелии жизнь. Чем я могу вас отблагодарить?

Плечи Эмерсона обмякли. Он посмотрел на девушку. Под его пристальным взглядом ее лицо залилось легким румянцем.

– Я дам вам знать, – загадочно ответил Эмерсон и снова улыбнулся.

– А пока юноша Уолтер, может, все-таки избавится от этого сувенира? – растягивая слова, сказал Лукас. – Вряд ли дамам приятно смотреть на эту гадину.

Уолтер вздрогнул и взглянул на змею, которую все еще сжимал в вытянутой руке. Он быстро пересек гробницу и, едва не задев Лукаса, вынырнул на свежий воздух.

– Давайте уйдем отсюда, – продолжил его светлость, – здесь все пропахло порохом. Мисс Амелия, позвольте предложить вам руку.

– Спасибо, – буркнула я. – Но я пока не калека и в помощи не нуждаюсь. Разве что в чашке горячего чая.

4

Мы с Эвелиной выпили чаю. А мужчины кое-что покрепче. После их обильных возлияний один лишь Лукас выглядел вполне сносно. Он пустился в рассуждения, каким образом змея могла проникнуть в гробницу:

– Наверное, заползла ночью.

– Удивительно, что я не заметила ее раньше, – отозвалась я. – Она ведь должна была дать о себе знать, когда я укладывалась спать.

– Ну, пристроилась под кроватью, – отмахнулся Лукас, – или где-нибудь в углу, а потом заползла на кровать. Вам повезло, что Эмерсон вовремя зашел, ведь если бы вы проснулись и пошевелились...

– Хватит об этом! – несколько нервно перебила я. – Между прочим, вот-вот стемнеет. А нам еще надо обсудить план на сегодняшнюю ночь.

– Я все решила.

Это сказала Эвелина. Мы дружно повернули головы в ее сторону. Эвелина медленно встала, лицо ее напоминало мраморный лик, но глаза ярко блестели.

– Я принимаю предложение лорда Элсмира, – ровно продолжила она. – Прямо сейчас мы с ним отправляемся на судно, а завтра утром выедем в Каир.

Звенящую тишину нарушил Уолтер. Издав нечленораздельный крик, он вскочил на ноги, щеки пошли красными пятнами. Лукас лениво поднялся. Его нарочитая неторопливость и расплывшиеся в улыбке губы выдавали торжество.

– Отныне я счастливейший человек в мире, – спокойно произнес он, – хотя и предпочел бы, дорогая, чтобы ты не принимала мое предложение прилюдно. Но если тебе так захотелось...

Прежде чем кто-либо из нас успел сообразить что к чему, Лукас схватил Эвелину за руку и привлек к себе. Я вполне допускаю, что он обнял бы ее прямо на наших глазах, не вмешайся Уолтер.

Испустив еще один нечленораздельный возглас, Эмерсон-младший оттолкнул соперника. Мгновение они стояли лицом к лицу с неприкрыто враждебным видом. Грудь Уолтера вздымалась и опадала в такт лихорадочному дыханию, а вместе с ней поднималась и опускалась повязка, поддерживавшая раненую руку.

Глаза Лукаса сузились. Только теперь я осознала, что в его жилах течет горячая итальянская кровь.

– Вот как, – тихо сказал он. – Что ж... вы ответите за это, мистер Уолтер Эмерсон, обещаю вам.

Эвелина встала между молодыми людьми.

– Лукас, Уолтер, как вам не стыдно!

– Эвелина! – Уолтер повернулся к ней, демонстративно не замечая Лукаса. – Вы не можете так поступить. Вы не любите этого человека, вы... вы приносите себя в жертву из-за нелепой мысли, будто являетесь причиной всех наших неприятностей...

– Возможно, мысль не так уж и глупа, Уолтер.

Эмерсон во время всей этой мелодраматической сцены даже не пошевелился. Сидел себе в расслабленной позе, безмятежно попыхивал трубкой и, словно зритель в театре, наблюдал за игрой актеров.

– Сядьте, все сядьте! – продолжил он повелительно. Все невольно покорились этому властному тону. – А теперь давайте поговорим как разумные люди. Если Эвелина решила стать леди Элсмир, это ее право, но я не могу допустить, чтобы столь важный шаг она совершила, пребывая в заблуждении.

Он повернулся к Эвелине, которая прикрыла глаза дрожащей ладонью.

– Я спрашиваю вас, – торжественно возвестил Эмерсон. Несмотря на серьезность происходящего, я едва не покатилась со смеху, глядя на его напыщенную физиономию. – Я спрашиваю вас, юная леди, неужели вы действительно верите, что приносите нам несчастье? Такие мысли не подобают разумной женщине.

– Амелия... сегодня... – откликнулась Эвелина слабым голосом. – Это было последнее предупреждение. Опасность для всех, кого я люблю...

– Чушь! – Весь напыщенный тон как ветром сдуло. Теперь Эмерсон вновь стал самим собой: за какую-то секунду он пришел в неописуемую ярость. Я даже на мгновение испугалась, что он запустит в Эвелину трубкой. – Полная чушь! Разве вы забыли, к какому мы пришли выводу в самом начале этого отвратительного представления? Единственно возможный мотив заключается в том, чтобы прогнать нас с этого места. Если мы с Уолтером останемся, ваш отъезд ничего не изменит! Пока вы будете спокойно плыть по реке к Каиру в объятиях жениха...

Тут со стороны Уолтера донеслось сдавленное рычание. Эмерсон глянул на брата и продолжил еще более насмешливо, словно стараясь как можно сильнее уязвить юношу:

– Пока вы будете спокойно плыть по Нилу, наслаждаться прекрасными видами, нам, возможно, придется обороняться. Нет, если вы думаете только о том, чтобы нам помочь, ваш отъезд не принесет никакой пользы. Если же, напротив, вы жаждете остаться наедине с его светлостью...

Теперь настал черед Лукаса возмущаться:

– Мистер Эмерсон, как вы смеете говорить в таком тоне! Вы оскорбляете Эвелину!

– Напротив, – протянул Эмерсон лениво. – Я предположил, что Эвелина обладает толикой разума, что, согласитесь, нечасто встречается у слабого пола. Так как?! – И он требовательно взглянул на мою подругу.

Эвелина сидела неподвижно, все еще прикрывая глаза рукой.

Не знаю, почему я так долго хранила молчание. Мотивы поступка Эмерсона оставались для меня тайной за семью печатями, но в том, что он преследует какую-то вполне конкретную цель, я не сомневалась. А потому решила, что пора и мне поучаствовать в этом интересном разговоре.

– Эмерсон изложил факты в своей обычной невозможной манере, – я улыбнулась, заметив, как сдвинулись брови Эмерсона, – но на сей раз он, как ни странное прав. Мы все еще не знаем мотивов этого представления с ожившей мумией. Необдуманные действия могут оказаться роковыми, и вполне возможно, милая Эвелина, ты, сама того не ведая, действуешь на руку нашему таинственному врагу.

Лукас прожег меня яростным взглядом, и я поняла, что он с радостью перешел бы к рукоприкладству. Впрочем, его намерения заботили меня меньше всего. Я с беспокойством наблюдала за Эвелиной.

– Я не знаю, что делать, – прошептала девушка. – Мне... мне нужно побыть одной... позвольте мне подумать. Пожалуйста, Амелия, не ходи за мной!

Она встала и медленно начала спускаться по тропинке.

Лукас двинулся было следом.

– Ваша светлость! – Голос Эмерсона прозвучал словно удар хлыста.

– Не вмешивайтесь в мои дела, мистер Эмерсон, – резко ответил Лукас. – Вы не мой папочка.

– Вмешиваться? – Глаза Эмерсона расширились от искреннего негодования. – Я никогда ни во что не вмешиваюсь, зарубите себе на носу! Вы ведь джентльмен, не так ли, и не станете досаждать даме. Я просто хотел напомнить, чтобы вы не пропадали из виду.

– Хорошо, – коротко обронил Лукас.

Эвелина спустилась с уступа и, понурив голову, медленно побрела прочь от лагеря. Она выглядела воплощением скорби. Золотистые волосы полыхали в лучах заходящего солнца.

Лукас быстро догнал ее и пристроился рядом. Я, естественно, не слышала, о чем они говорили, но не сомневалась, что Лукас пытался убедить Эвелину уехать. Она устало покачала головой, вселив в меня небольшую надежду. Если она упрямится, значит, еще не все потеряно!

Уолтер, сидевший рядом со мной, неотрывно смотрел на удалявшуюся парочку. Юноша словно постарел лет на десять.

– Из них получится отличная пара! – желчно заметил Эмерсон. – Как они чудесно подходят друг другу. Милорд и миледи!

– Вы можете помолчать хоть минутку?!

– А я полагал, что женщины любят заниматься сводничеством. Вы сможете гордиться, дражайшая Пибоди, если этот брак состоится. Он богат, титулован и красив, а она без единого гроша. Блестящая партия для нищей девушки.

Самообладание внезапно покинуло меня. Господи, до чего ж они мне все осточертели! И Эвелина с ее болезненной тягой к мученичеству, и Лукас с его глупостью и высокомерием, и Уолтер с его позой смиренного страдальца, но в первую очередь, конечно же, Эмерсон! Этот человек думает, что добился своего... и самое печальное, что, похоже, так оно и есть.

Толкая Эвелину в объятия Лукаса, Эмерсон удерживал при себе брата. Так словно мало ему того, он еще и бередил рану несчастного юноши, дабы закрепить победу. Его ехидно-довольная улыбка подействовала на меня, как красная тряпка на быка. Кровь ударила мне в голову, и, не в силах более держать себя в руках, а язык за зубами, я подскочила к Эмерсону и крикнула ему прямо в лицо:

– Какой же вы все-таки болван, Эмерсон! Да я предпочла бы видеть Эвелину в монастыре, чем замужем за этим негодяем. Она его не любит! Не любит, слышите, вы, исчадие ада!!! Она любит... другого и думает, что спасает его, принимая предложение Лукаса. – Я перевела дух и продолжила уже спокойнее: – Может, она и права. Ее возлюбленный столь малодушен, что даже не находит сил сказать о своих чувствах.

Тут и Уолтер вскочил. Он схватил меня за руку, лицо его исказилось.

– Так вы хотите сказать... Не может быть, чтобы вы имели в виду...

– О! – зашипела я, закатывая глаза. – Похоже, вы столь же тупы, как и ваш братец! Да, да, да! Она вас любит, безмозглое вы существо! Мне трудно понять, за какие такие достоинства, но любит. А теперь отправляйтесь и остановите эту Жанну д'Арк, пока она не взошла на свой костер! Вы оба настолько глупы, что из вас получится превосходная пара!

От взгляда Уолтера меня бросило в дрожь. Он кинулся вниз, а я, вызывающе расправив плечи, повернулась лицом к его брату. Настала пора расплачиваться за свой отчаянный поступок, но я была готова противостоять целой толпе разъяренных мумий, не то что одному-единственному Эмерсону.

И застыла на месте, вне себя от изумления.

Эмерсон раскачивался на стуле, сотрясаясь от хохота.

– Дорогая Пибоди, – с трудом выговорил он, – вы не устаете удивлять меня. Неужели в глубине души вы все-таки романтичная девица?

Нет, он совершенно невыносим! Я надменно вздернула подбородок, величественно повернулась к Эмерсону спиной и стала наблюдать за разворачивающейся внизу сценой.

Уолтер мчался со всех ног, дважды даже чуть не упал. И вот он уже рядом с Эвелиной и Лукасом. Все трое остановились. Следить за ходом разговора было не так уж трудно. Уолтер страстно жестикулировал, Эвелина молчала, а Лукас сердито топтался рядом и что-то кричал.

– Пойду-ка вниз, – буркнула я. – Возможно, это был несколько опрометчивый поступок...

– Пожалуй, действительно не мешает быть рядом, – спокойно согласился Эмерсон. – У Его Безмозглости вполне хватит благородства вступить в драку с раненым. Проклятье! Похоже, я опоздал!

Он действительно опоздал: Лукас ударил Уолтера, и тот покачнулся.

Эмерсон уже мчался по тропинке. Я последовала за ним, спотыкаясь и едва не падая, поскольку глаза мои не отрывались от драматической сцены.

Эвелина попыталась вмешаться, но Лукас с силой оттолкнул ее. Уолтер бросился в бой. Ловко уворачиваясь от размашистых ударов противника, он бешено сопротивлялся, и наконец его кулак достиг цели. Лукас упал как раз в тот момент, когда к ним подскочил Эмерсон, Разумеется, он поспел к шапочному разбору, но это уже не имело значения. Уолтер победил! Чуть не вопя от радости и на чем свет стоит проклиная ненавистные юбки, я присоединилась к компании.

Лукас поднялся и потер подбородок. Падение никак не сказалось на его элегантном, типично английском костюме, но в темных глазах и в помине не было английской сдержанности – там полыхала не знающая удержу итальянская ярость.

– Двое против одного? – с усмешкой спросил он. –Очень благородно, джентльмены.

– Не вам говорить о благородстве! – перешла я в наступление. – Ударить раненого...

– Этот человек оскорбил меня! – прорычал Лукас.

– Я сожалею о своих словах, – тихо сказал Уолтер. – Но не о своих чувствах. Мисс Амелия, Рэдклифф... если бы вы слышали, что он говорил Эвелине, какие гнусные намеки позволял себе делать...

– Это правда, – ровным голосом сказала Эвелина.

Все разом повернулись к ней.

Она была совершенно спокойна, и от ее ледяного спокойствия у меня по спине побежали мурашки. Эвелина отступила на шаг, словно отделяя себя от всех. Я было бросилась к ней, но она властным жестом приказала мне остановиться. И впервые в жизни я покорилась, не испытывая ничего, кроме страха.

– Нет, Амелия, – сказала она все тем же ровным голосом. – Все эти дни я лелеяла трусливую надежду избежать этого объяснения. Но ради справедливости и ради всех вас я должна сказать правду. Лукас вспылил, но он не лгал. Я действительно совершила один опрометчивый поступок, о чем сейчас бесконечно сожалею. Меня не трогает мнение света, но простить себя я не могу. И дело не в том, что я нарушила приличия и совершила шаг, который в глазах большинства людей равен смертному греху. Собственное доброе имя меня мало интересует, Амелия может подтвердить это. Но я разбила сердце старика, которого любила больше жизни и который любил меня. И вот за это прощения мне нет. Я не желаю причинять никому страданий. Теперь мне понятно, что, принимая предложение Лукаса, я могла очернить его репутацию и доброе имя...

– Эвелина, дорогая... – начал Лукас.

Она непреклонно покачала головой. Движение было едва заметным, но даже Лукаса убедила твердость, написанная на лице Эвелины.

– Я никогда не выйду замуж. Может быть, посвятив свою жизнь добрым делам и благотворительности, я смогу когда-нибудь искупить свою вину...

Голос Эвелины был столь искренен, в нем звучала такая неподдельная мука, что язвительное замечание застряло у меня в горле. Эвелина все это говорила вовсе не нам, а одному лишь Уолтеру. Упрямая ослица! Все-таки осуществила свой идиотский замысел...

На Уолтера было больно смотреть, он напоминал смертельно раненное животное. Лицо Эмерсона казалось таким же непроницаемым, как и скалы у него за спиной. Живыми были одни только глаза.

Внезапно краска вновь прилила к лицу Уолтера, причем в таком количестве, будто беднягу поразил внезапный приступ удушья. В следующее мгновение Уолтер шлепнулся на колени.

Я, грешным делом, решила, что у него просто подкосились ноги, но Уолтер схватил руку Эвелины и прижал к губам. Неужели... неужели этот юноша оправдает мои надежды?.. Он не просто их оправдал, такое мне не снилось даже в самых радужных снах! Честно говоря, никогда не думала, что мужчины способны... способны... Слова Уолтера музыкой звучали в моих ушах.

– Вы самая благородная девушка, которую я когда-либо встречал! – прошептал он. Эвелина вздрогнула. – Самая честная, сама смелая, самая прекрасная... Немногие мужчины осмелились бы сделать то, что сейчас сделали вы! Но, милая, – тут он весьма кстати одарил мою подругу взглядом, полным нежного укора, – вам следовало довериться мне раньше!

Эвелина подняла на него полные изумления глаза. Уолтер встал и прижал девушку к себе.

Признаюсь, такого удовольствия я в своей долгой жизни еще не испытывала. Внезапно до меня дошло, что по моему лицу градом катятся слезы. Все же хорошо, что нам с Эвелиной вскоре предстоит расстаться. Еще несколько недель в ее обществе, и я превращусь в сентиментальную дурочку, у которой из-за любого пустяка глаза на мокром месте.

– Вот все и уладилось, – утомленным голосом сказал Эмерсон. – Хотя, видит небо, эта история тянулась слишком долго, а под конец стала отдавать тошнотворной слащавостью. Ладно, Уолтер, целуй свою невесту, нам всем пора возвращаться в лагерь. Я проголодался!

Не думаю, чтобы Уолтер услышал хоть слово. Но меня эта речь вывела из себя. Чувствам, переполнявшим меня, требовался выход, и незамедлительный.

– Уж вас-то точно никто не обвинит в слащавости, разве что в тошнотворности! – ледяным тоном заметила я, в последний раз оглушительно шмыгнув носом. – Неужели вы хотите сказать, будто предполагали такой конец? И вы позволите своему брату жениться на девушке, у которой за душой ни гроша?

– Мало того что ни гроша, – весело ответил Эмерсон, – да она еще и испорченная! Хотя ума не приложу, почему «испорченная». Эвелина мне кажется вполне неповрежденной, во всех смыслах этого слова. А способный художник нам не помешает. Тем более такой, которому не надо платить жалованья, – прямая экономия!

– Ложь!

Голос раздался у меня за спиной. Я вздрогнула и обернулась. Как это ни странно, но мы начисто забыли о существовании Лукаса.

Он уже взял себя в руки, и теперь лишь блеск глаз выдавал его состояние.

– Ложь! – повторил он, шагнув к Эмерсону. – Вы не могли это поощрять, Эмерсон. Не могли!

– Ваша светлость плохо понимает мой характер, – невозмутимо отозвался Эмерсон. – Кто я такой, чтобы вставать на пути истинной любви? Искренне полагаю, – добавил он, пристально глядя на Лукаса, – что эта история завершилась для всех нас наилучшим образом. Разве вы не согласны, милорд?

Лукас ответил не сразу. Я даже ощутила легкую жалость, наблюдая за его борьбой с собственным темпераментом.

– Возможно, вы правы, –наконец произнес Лукас. – Возможно, так и должно было случиться. «Рок намерения наши довершает», как говорил старикан Шекспир...

– Хотя и несколько другими словами[6], – согласился Эмерсон. – Позвольте поздравить вас, милорд! Вы прекрасный образец английского аристократа. Не согласитесь ли собрать нам на голову горящие уголья[7]и поднять тост за обрученных? Уолтер! Уолтер, пошли... Уолтер, очнись, черт бы тебя побрал!

Он дернул брата за локоть. Уолтер с недоумением взглянул на нас. Он напоминал человека, который очнулся от летаргического сна и обнаружил, что грезы оказались явью.

Глядя на Эвелину, Лукас на мгновение заколебался. Она его не замечала, поскольку смотрела на Уолтера с благоговением монашенки, взирающей на лик создателя. Лукас пожал плечами.

– Я не настолько благороден, – сказал он с легкой улыбкой. – Извините. Думаю, мне лучше побыть немного одному.

– И он захромал навстречу закату, – насмешливо продекламировал Эмерсон, провожая глазами удаляющийся силуэт Лукаса. – До чего ж театральны эти юнцы! Слава богу, у нас с вами, Пибоди, здравого смысла в избытке. Вы согласны?

Я оглянулась на Уолтера и Эвелину и мрачно ответила:

– Да, конечно. И слава богу!

1

Не стоит даже пытаться описать мои чувства в то мгновение. Я выронила лампу, позабыв о раненом Майкле и даже об Эвелине, и сломя голову кинулась к выходу из гробницы.

Но сделать ничего не успела – чья-то рука внезапно ухватила меня за лодыжку и с силой дернула. Я с размаху шлепнулась на землю. Впрочем, то была не земля, а Эмерсон. Он выразительно ойкнул. Я принялась шарить в темноте, стараясь нащупать его лицо и убедиться, что он дышит. Пальцы мои наткнулись на что-то влажное и липкое...

– Вы ранены... – прошептала я, не помня себя от страха. – Боже мой, Эмерсон, вы ранены...

Он раздраженно чихнул и прохрипел:

– Попросил бы перестать меня щекотать, К вашему сведению, у натур с повышенным интеллектом область в районе подбородка особенно чувствительна к щекотке. Ради бога, Пибоди, возьмите себя в руки! Я всего лишь поцарапался о камень.

– Вот как... – растерянно сказала я и сползла на землю. – Но целились-то в вас! Господи, что вы собираетесь делать?

Эмерсон проворно пополз к выходу.

– Это был предупреждающий выстрел, – прошипел он, не оглядываясь. – Нам дали понять, что если не станем высовывать носа, то останемся целы и невредимы. Так... Пибоди, давайте сюда рубашку Уолтера... она лежит на кровати... и мою трость. Ага... Благодарю вас. Сейчас увидим...

Эмерсон нацепил рубашку на трость и высунул ее наружу. Тут же прогремел выстрел.

– Он там, среди тех камней.

– Он? Кто?!

– Вы сейчас не умнее осла, – вздохнул Эмерсон. – Кто... Давным-давно следовало догадаться. Я знаю, кто стоит за всей этой историей с мумией, но от меня ускользает мотив. Какого дьявола ваш аристократический приятель решил заполучить себе жену столь странным и трудоемким способом? Мне вовсе не кажется, что он обезумел от страсти, нет, тут что-то другое...

Раньше от его монотонного, тягучего голоса я наверняка пришла бы в бешенство, но сейчас на меня снизошло ледяное спокойствие. Пускаться в погоню все равно поздно – мумия успела скрыться с добычей. Пусть этим занимается Уолтер. По крайней мере, ему придется иметь дело всего с одним противником. Другой находился внизу, и он был вооружен.

– Мотив есть, – медленно произнесла я. – Только сейчас начинаю понимать... Нет-нет, это невозможно. Я с самого начала подозревала Лукаса. Но его здесь не было. Он появился гораздо позже нас и не мог знать, что мы остановились в Амарне...

– Думаю, самое время обменяться мнениями, – деловито сказал Эмерсон и поудобнее устроился рядом с выходом из пещеры. – Только сначала дайте Майклу воды, Пибоди. Боюсь, сейчас мы ничем больше не в силах помочь бедняге. Аптечка осталась в вашей гробнице.

Майкл дышал, но в каком он состоянии, сказать было невозможно – требовался свет. Я напоила его, смочила лицо, затем подползла к выходу из пещеры и распростерлась рядом с Эмерсоном. Опершись подбородком о сложенные руки, он вглядывался в залитые лунным светом скалы.

– С самой первой минуты нашего знакомства, Пибоди, мы действуем наперекор друг другу, – заговорил он. – А ведь могли бы предотвратить прискорбное развитие событий, если бы потрудились вести себя повежливее. Видите ли, мне уже некоторое время известно, что Его Безмозглость бесстыдно врет. Капитан Хасан поговорил с капитаном «Клеопатры» и кое-что поведал мне. Лукас платит команде более чем щедро. Благодаря непомерному расточительству он сумел отправиться в путь на следующий день после вас. А в то утро, когда вы прибыли в Амарну, его «Клеопатра» остановилась чуть ниже по течению.

Но главное в другом. У его светлости есть сообщник – он не из местных и обладает такой же черной душой, как и кузен Эвелины. Именно сообщник Лукаса и играет роль мумии. Где он скрывается, я не знаю. Полагаю, сообщник прибыл сюда заранее, чтобы как следует все наладить – подкупить Мухаммеда и подбросить в пустую гробницу мумию, которую потом нашел Уолтер. Костюмы и сценарий представления были подготовлены заранее, вероятно еще в Каире, куда, как я думаю, лорд Элсмир приехал гораздо раньше, чем вы думаете. Пибоди, вы не знаете, кто может помогать ему?

– Нет... Лукас должен был хорошо ему заплатить. Разумеется, это может быть один из его друзей-собутыльников. Эмерсон, в ваших доводах имеется один изъян. Как Лукас и его компаньон могли знать, что мы остановимся именно здесь, в долине Амарна? У нас ведь были очень неопределенные планы.

– Тогда лжет капитан Хасан. Он рассказал, что вы самолично разработали маршрут еще в Каире, а он неоднократно пытался вас отговорить.

– А, вы об этом... Я действительно, упоминала, что собираюсь посетить Амарну... наряду с другими интересными местами. Но как об этом мог проведать Лукас?

– Полагаю, от Майкла. Он мог выспросить вашего слугу в Каире?

– Мог, – мрачно ответила я. – Подумать только, я сама их познакомила! Майкл помог Лукасу подобрать драгомана... Боже правый, какой же я была дурой!

– Не вините себя, Пибоди, у вас ведь не было причин подозревать Лукаса в дурных намерениях. Как и у Майкла. Бедняга ни в чем не виноват. В его глазах Лукас – ваш друг и родственник Эвелины. И лишь когда события приняли серьезный оборот, Майкл начал сомневаться в его светлости. Этот маленький египтянин – умный и честный человек, он предан вам душой и телом. Если помните, в день своего исчезновения Майкл хотел поговорить с вами наедине...

– И Лукас услышал его слова! А потом оглушил беднягу и утащил подальше от лагеря.

– Не Лукас, а один из его подручных. Они держали Майкла в качестве пленника в одной из пещер, которых полно в этих скалах. Когда же мы с вами проявили упрямство и отказались подчиняться действию снотворного, которое Лукас подсыпал нам в вино, он приволок Майкла сюда, чтобы отвлечь нас и без помех похитить Эвелину.

Должен признаться, кузен вашей подруги обладает буйным воображением. Он чертовски умен, хладнокровен и прекрасно действует в критических обстоятельствах. А уж если представляется возможность... Первой счастливой случайностью оказалась моя болезнь, счастливой для его светлости, конечно, но я почти не сомневаюсь, что Лукас со своим помощником намеревался тем или иным образом задержать вас здесь. Например, повредить судно или пристукнуть одного из нас. Разумеется, поначалу убийство не входило в замыслы Лукаса, он надеялся добиться своего без лишних хлопот, но, думаю, готов был ко всему. А как мастерски обвел меня вокруг пальца, разыграв редкостного болвана! И только после случая со змеей я понял, что он лишь изображает глуповатого влюбленного, в действительности же на Эвелину идет настоящая охота. Но даже тогда я вообразил, будто Лукас прекратит дурацкую и опасную игру, узнав, что Эвелина приняла предложение Уолтера.

Эмерсон выставил трость в проем. Раздался еще один выстрел, весело застучали камешки.

– Упорный тип. Интересно, сколько времени он намерен нас здесь держать? Мы в безопасности до тех пор, пока не попытаемся вылезти из пещеры. Лукасу придется придумать весьма изощренное оправдание, чтобы объяснить, почему он не спас Эвелину. Впрочем, его светлость достаточно тщеславен, чтобы решить, будто он сможет найти правдоподобное объяснение для какой угодно нелепости. Ну что, Пибоди, будем спасать шкуру и сидеть спокойно?

– Когда Эвелина в лапах этого чудовища? – возмутилась я. – Не дразните меня, Эмерсон, вы согласны с этим не больше моего. Вы думаете, что Уолтер...

– Я очень тревожусь за Уолтера, – тихо сказал Эмерсон. Я уже достаточно хорошо его изучила, чтобы почувствовать за этим спокойным тоном скрытую муку. – Но мы ничем не сможем помочь ни ему, ни Эвелине, пока не поймем, что за всем этим стоит. В основе поступков его светлости лежит куда более сильный мотив, чем несчастная любовь. Подумайте же, Пибоди! Если вы хоть немного способны шевелить мозгами, то сейчас самое время.

– Есть у меня одно подозрение, – сдавленно пробормотала я. – Даже думать об этом не хочется... Если я права... Эмерсон, мы с вами вели себя как последние идиоты. Если бы я знала о передвижениях Лукаса, и если бы вы знали о...

– Так говорите же! С женщинами всегда так, даже с лучшими из них. Они пускаются в никому не нужные причитания на тему: если бы да кабы.

– Вы правы, – смиренно ответила я, позабыв о гордыне. Все мое существо переполнял страх за Эвелину. – Слушайте же! Я расскажу вам историю Эвелины.

Эмерсон молча выслушал мой сбивчивый рассказ. Я видела, как в темноте поблескивают его глаза.

– Да... – заговорил он, когда я закончила. – Ключ где-то здесь. Из-за наследства можно решиться и не на такое. Но как Лукас собирается все устроить? Совершенно непонятно. Может, он солгал о смерти старика? Если граф жив и подумывает о том, чтобы восстановить Эвелину в правах наследницы...

– Нет, сэр Элсмир мертв. Я узнала в английском консульстве.

Эмерсон стукнул кулаком по колену.

– Черт бы побрал все эти загадки! Каким-то непостижимым для нас образом Эвелина сохранила возможность распоряжаться состоянием, которое так страстно желает заполучить ее алчный кузен. Он сделал все, что было в его силах, чтобы убедить ее по доброй воле выйти за него замуж. Я-то полагал, что им движет если не любовь, то страсть. Но в наше время английскую девушку невозможно силой принудить выйти замуж, а после сегодняшней ночи лишь насилие осталось в распоряжении Лукаса. Эвелина по своей собственной воле ни за что не согласится стать женой этого негодяя. Нет, его интересует не она сама, а деньги. Если бы мы только знали...

– Кажется, я знаю! Помните, я сказала, что перед смертью лорд Элсмир собрал все вещи Эвелины и отослал ей в Рим, потом их переправили в Каир. Лукас говорил мне... бог мой, да он просто похвалялся, что в замке Элсмир все подчинялись только ему, пока старик лежал на смертном одре. Если старый лорд Элсмир смягчился по отношению к Эвелине и пожелал восстановить ее в правах, Лукас позаботился бы о том, чтобы тот не смог связаться со своими стряпчими. Но ведь старик мог собственноручно написать завещание! Хорошо зная Лукаса, граф решил, что единственная возможность сохранить документ – отправить его Эвелине вместе с платьями и безделушками. Тем самым он надеялся обмануть бдительность Лукаса.

– Ей-богу, Пибоди, думаю, вы попали в самую точку! – с жаром воскликнул Эмерсон.

От его похвалы я немного повеселела.

– Лукас наверняка испробовал все способы добраться до этих ящиков или хотя бы попытаться уничтожить их. Видимо, он не успел перехватить багаж в Риме, а в Египте ящики попали на хранение к лорду Барингу, страшному педанту. Кроме того, Барингу отлично известна репутация Лукаса. Так что у его светлости не было ни единого шанса выцарапать драгоценный багаж. Увы, если бы ему удалось...

– Эвелина сейчас была бы вне опасности, – закончил Эмерсон. – Возможно, Лукас не был уверен в существовании завещания, он лишь подозревал, что в последнюю минуту старый лорд Элсмир оставил все свои деньги Эвелине. Если бы Лукасу удалось уничтожить документ прежде, чем его содержание станет известно, он без помех вступил бы в права наследования. Осознав, что добраться до ящиков с вещами кузины нельзя, Лукас бросился в погоню за Эвелиной. В его голове созрел новый план: жениться. Став ее мужем, он, во-первых, получит возможность распоряжаться ее состоянием, а во-вторых, без помех сможет порыться в ее вещах и найти ненавистное завещание. Но план с женитьбой также провалился. Казалось, Лукас потерпел фиаско, но благодаря нашей с вами глупости и вздорности он получил еще один шанс добиться заветной цели... Пибоди, вы не должны себя осуждать. Вы не могли предполагать, что кузен вашей подруги вынашивает столь изощренные замыслы.

– А я и не осуждаю, – сказала я, вытирая слезы. – У меня и в мыслях не было, что старый лорд Элсмир простил Эвелину. Кроме того, мне никогда не доводилось сталкиваться со столь фантастическими и коварными кознями. Вероятно, только крайне легкомысленный человек, к тому же начитавшийся любовных романов, мог нагородить такое. Ладно, сейчас поздно предаваться бесплодным сожалениям. Давайте выбираться отсюда, пора спасать Эвелину. А если Лукас причинил ей вред, я убью его!

– Отличный план! Осталось подумать, как его осуществить.

– А нам никто не поможет? Например, Абдулла... Или матросы. Они наверняка слышали выстрелы.

– Абдулла вызывает у меня большие подозрения, – мрачно сказал Эмерсон. – Вы забываете, Пибоди, что египтяне отчаянно бедны.

– И капитану Хасану тоже доверять нельзя?

Мне показалось, что он как-то странно выглядел в тот день, когда вы его расспрашивали.

– Нет, Хасан удивительно честный человек, но, к сожалению, он, как и большинство египтян, подвержен предрассудкам. В тот день он со стыдом признался, что его до смерти напугали россказни Мухаммеда о призраках и проклятиях. И все-таки я верю, что Хасан придет к нам на помощь, если только сумеет преодолеть свои страхи и уговорить команду. Но не стоит особенно на это рассчитывать. К тому же не надо забывать о матросах с судна Лукаса. Им могли заплатить, чтобы в случае чего помешали вашему экипажу. Нет, Пибоди, если мы намерены выбраться отсюда и спасти Эвелину, то должны полагаться только на себя. И думаю, тянуть нам не стоит...

– Но как?!

– У входа полно булыжников. Когда я подам сигнал, не мешкайте и начинайте швырять их. А я тем временем проберусь по тропинке в противоположном направлении и попытаюсь обойти скалы.

– Безрассудный план! – вздохнула я. – Вас наверняка заметят или услышат.

– Если хорошенько пригнусь, снизу меня не увидят. А вам надлежит как можно громче вопить, благо у вас это хорошо получается, тогда за вашими криками моих шагов никто не услышит. Ну, Пибоди, если у вас имеется более практичное предложение, я с удовольствием его выслушаю. Никогда не стремился изображать из себя героя. Но что-то же надо делать, и немедленно.

Мне нечего было сказать, точнее, ничего практичного. Сказать же мне хотелось, и о многом! Желание было столь сильным, что пришлось крепко прикусить нижнюю губу. Я отвернулась.

Эмерсон взял меня за плечи и мягко развернул. Он приподнялся на локтях, и я оказалась между его рук, словно мышь, угодившая в лапы кошки. Его лицо было так близко, что я различала каждую щетинку на небритом подбородке.

– Вполне возможно, что мы не переживем эту ночь, – едва слышно прошептал Эмерсон. – А мне бы очень не хотелось умирать, не сделав этого... Проклятье, я все-таки это сделаю, даже рискуя навлечь на свою голову громы и молнии!

И с этими словами он быстро подался вперед и поцеловал меня в губы.

В первые секунды я настолько ошалела от изумления и неожиданности, что не могла ничего предпринять. А потом... просто ошалела и не могла ничего предпринять. Меня целовали далеко не впервые. Несколько моих ухажеров, объявившихся после того как я получила наследство, позволили себе... Ладно, давайте будем честными. Я подталкивала их к тому, чтобы они меня поцеловали. Мне хотелось удовлетворить свое любопытство на этот счет. Но каждый раз поцелуи оказывались невыносимо скучным делом. Сейчас же мне стало ясно, что далеко не всегда стоит полагаться на опыт. Скуки и в помине не было!

Наверное, в какой-то момент я закрыла глаза, хотя и не сознавала этого. Когда Эмерсон оторвался от моих губ, я, как последняя дурочка, продолжала яростно жмуриться. И потому не видела, как он ушел. Думаю, Эмерсон сам немного ошалел, иначе непременно дождался бы, когда я примусь швырять камни.

То, что Эмерсон исчез, я поняла, только когда где-то рядом взвизгнула пуля и меня осыпало каменной крошкой.

Быстро открыв глаза и перевернувшись, я схватила пригоршню камней и швырнула их вдоль тропинки. Они подняли приличный грохот, но Эмерсон, на мой взгляд, производил куда больше шума. Я принялась швырять все, что подворачивалось под руку. Вниз полетели ящики, книги, бутылки, даже башмаки Эмерсона, за ними последовали консервные банки из-под зеленого горошка и персиков, зеркало и чья-то кружка для бритья. При этом я рычала, визжала и голосила как иерихонская труба. Понятия не имею, что думал обо всем этом Лукас. Должно быть, решил, что мы сошли с ума. Никто никогда не слышал такой дикой какофонии. Особенно удачно разбилось зеркало.

Мои безумства не пропали втуне. Лукас занервничал и принялся беспрерывно палить. Но ни одна из пуль даже близко не пролетела от входа в гробницу, из чего я заключила, что Лукас стреляет – по зеркалу, консервным банкам и старым башмакам. Затем наступила тишина. Я собиралась считать выстрелы, но совсем забыла об этом. Хотя толку все равно бы не было, поскольку я понятия не имела, сколько патронов у Лукаса в запасе. Оставалось лишь надеяться, что тишина означает одно: Лукас перезаряжает ружье, а Эмерсон целым и невредимым сумел спуститься со скалы.

Да, он спустился! Крики, грохот и звуки яростной борьбы сообщили, что каким-то чудесным образом наш сумасшедший план пока не провалился. Вскочив на ноги, я понеслась вниз по тропинке, надеясь нанести пару ударов от себя лично. Я испытывала жгучее желание как следует кого-нибудь стукнуть, и лучше всего Лукаса.

Спрыгнув с уступа, я обнаружила, что Эмерсон противостоит двум противникам, по крайней мере, мне так показалось в первую секунду. В вихре развевающихся белых одежд я узнала Абдуллу.

Неожиданно Эмерсон упал на землю. Лукас отпрянул и вскинул ружье, целясь в его беззащитную грудь.

Я находилась в нескольких ярдах и ничего не могла поделать, разве что заорать погромче. Ощущение было кошмарным: мне казалось, что я нахожусь на движущейся дорожке, которая уносит меня назад с той же скоростью, с какой я продвигаюсь вперед. Из последних сил я бросилась к Эмерсону, сознавая, что все равно опоздаю...

И вот тогда Абдулла прыгнул и рванул оружие из рук Лукаса. Негодяй держал палец на спусковом крючке, и пуля унеслась в ночное небо, не принеся никому вреда.

Мне было некогда размышлять над переменой настроения Абдуллы – благоразумно решив, что криком делу не поможешь, я кинулась на Лукаса. С содроганием думаю, какие бы я могла нанести увечья этому человеку, если бы Эмерсон не опередил меня. Он вскочил на ноги, схватил Лукаса за горло и тряс его до тех пор, пока тот не обмяк.

– Успокойтесь, Пибоди! – прохрипел Эмерсон, отпихивая меня локтем. – Мы не можем убить подлеца, пока он не расскажет нам правду. – Он взглянул на Абдуллу. – Тебе придется решить, Абдулла, на чьей ты стороне; нерешительность – дурная черта. В обмен на помощь я обещаю забыть о твоем опрометчивом поступке.

– Но я не знал... – пробормотал Абдулла, держа ружье так, словно оно жгло ему пальцы. – Он говорил... он хотел только женщину. Что такое женщина, зачем из-за нее поднимать шум?

– Чисто мусульманская философия, – сухо сказал Эмерсон. – Как видишь, Абдулла, он солгал. Этот человек не побрезговал бы и убийством. Думаю, ты тоже оказался бы среди жертв. Он не мог оставлять в живых свидетелей. А теперь...

Он все еще стискивал шею Лукаса, лицо которого приобрело весьма привлекательный лиловый оттенок.

– А теперь, ваша светлость, рассказывайте! Где они? И прошу вас, не вздумайте говорить, будто не знаете, ибо лишь надежда получить эти сведения не позволяет мне придушить вас прямо на месте.

Голос Эмерсона был почти ласков, а губы кривились в улыбке, но Лукаса это не обмануло.

– Хорошо... – пробормотал он, – хорошо... В гробнице фараона. Я велел ему отнести ее туда...

– Если вы лжете... – прошипел Эмерсон.

Лукас захрипел. Обретя способность дышать, он выдавил:

– Нет, нет, это правда! А теперь вы меня отпустите? Я больше не могу принести вреда...

– По-моему, вы считаете меня дураком, – усмехнулся Эмерсон и швырнул его на землю. Прижав Лукаса коленом, он повернулся ко мне: – Пибоди, вам придется принести в жертву еще одну нижнюю юбку. Только побыстрее, мы и так потеряли слишком много времени.

Мы оставили Лукаса там, где он упал, связав ему руки и ноги, но не нижней юбкой, поскольку таковой на мне, разумеется, не было. Воспользовавшись ножом Абдуллы, я аккуратно откромсала от подола своего халата ленту, которой мы и связали пленника. Затем обмотала половинки подола вокруг ног. О! Я ощутила такое чувство свободы, такое блаженство, что поклялась при первой же возможности обзавестись настоящими брюками.

Абдулла остался охранять Лукаса. Эмерсон, похоже, решил довериться своему бывшему десятнику. Он объяснил, что Абдулла с ним вовсе не дрался, а пытался разнять двух англичан. С моей точки зрения, поведение египтянина было вполне оправданно.

Если бы нас не подгоняло жгучее беспокойство, я бы сочла эту прогулку под луной удивительной. В своих импровизированных брюках я не шла, а парила, подобно серебристым лунным лучам. Надежда медленно вытесняла из сердца страх. Если мумия уволокла Эвелину так далеко, значит, она не собиралась убивать девушку, иначе к чему такие труды. Может, мы успеем спасти мою подругу!

Эмерсон шагал так стремительно, что мне было не до разговоров – я летела следом, стараясь не отставать. Впрочем, разговаривать я все равно не могла, поскольку помимо страха за Эвелину меня тревожило еще кое-что... Пусть читатель не думает, будто я забыла это нахальство... этот наглый поступок... словом, тот поцелуй. Оставалось решить, то ли похоронить навсегда эту тему под ледяным молчанием, то ли уничтожить Эмерсона хорошо продуманной едкой отповедью – разумеется, когда все утрясется. Замирая от ужаса, я представляла труп Эвелины и тут же пыталась отвлечься, сочиняя фразы поязвительнее.

Погруженная в эти отнюдь не благостные мысли, я не заметила, как мы оказались у цели. Осознав, что мы находимся в узком каньоне, ведущем к гробнице фараона, я перешла с галопа на шаг.

И тут Эмерсон впервые заговорил – коротко приказал помалкивать и не греметь камнями. Очутившись у начала едва заметной тропки, мы дружно опустились на четвереньки и гуськом подползли ко входу. Предосторожность оказалась излишней. Рассчитывая на полную победу; глупая мумия и не думала нести караул.

В темной глубине пещеры тлел крошечный огонек.

Теперь, когда мы почти достигли цели, тревога, подгонявшая меня, уступила место лихорадочному возбуждению. Я была готова сломя голову ринуться вперед. Меня грыз страх не только за Эвелину, но и за Уолтера. Где он?! То ли заблудился в пустыне, то ли... Будь Уолтер жив, он бы наверняка вызволил Эвелину из лап мумии...

Беспокойство Эмерсона было не меньше моего, но он железной рукой удержал меня, когда я собралась было кинуться в гробницу. Покачав головой, он приложил палец к губам. Словно заправские заговорщики, мы подкрались к груде валунов, оставшейся от памятного камнепада, и бесшумно проникли в длинный наклонный коридор.

Правда, соблюдать полную тишину оказалось не так-то просто. Руки мои то и дело на что-то натыкались, а ноги непрерывно цеплялись за камни. К счастью, в гробнице имелся еще один источник шума. Я говорю «к счастью», но это бессовестная ложь. «Счастье» заключалось в несметных полчищах летучих мышей, которые шныряли по коридору, занимаясь своими загадочными ночными делами. Время от времени одна из них пристраивалась отдохнуть у меня на голове.

По мере нашего приближения свет становился все ярче, и вскоре я услышала монотонное бормотание. Голос был мужской, но принадлежал не Уолтеру, хотя интонации показались мне до странности знакомыми.

Еще через минуту я начала разбирать слова и застыла от изумления. Кто это может так самодовольно и беспечно разглагольствовать в древней гробнице в самом центре египетской пустыни?!

Эмерсон двигался чуть впереди. Перед поворотом в небольшой зал, откуда лился свет, он дал знак остановиться. Мы припали к земле и прислушались. Вот тут-то я все и поняла. Какой же я была тупоголовой ослицей! Теперь замысел представлялся столь очевидным, что его мог бы разгадать и несмышленый ребенок.

– ...итак, ты видеть, моя дорогая, что мы с кузеном Луиджи – очень умная парочка. Ты говорить – мне повезло, что я завоевать твое сердце, но нет, это быть не везение, это быть мое обаяние, моя красота! Твой глупый старый дед не разрешать тебе видеться с мужчинами, ни с какими мужчинами, вот ты и влюбиться в меня с первого взгляда. Когда мы бежать, Луиджи приходить к старику. Если бы старик заартачиться, то Луиджи сам устроить завещание! О, мой кузен Луиджи уметь писать, он подделывать много чеков в университете, пока его не поймать и не сказать убирайся. Луиджи – ловкий человек, почти такой же ловкий, как я. Когда глупый старик составить новое завещание, прятать его в ящик и послать тебе, Луиджи приходить ко мне с новым планом. Я одеваться египтянином, искать твою комнату в Каире, но ящиков там нет. Мы придумать другой план. Я отличная мумия? О да! Я превосходный актер; я заставить вас всех бояться. И это я говорить Луиджи об этом молодом глупце, так как это я быть тот араб в музее, когда ты встретить Уолтера. Ты смотреть на него, как ты когда-то смотреть на меня, и я понимать...

Тут эту идиотскую похвальбу прервал негодующий вскрик Эвелины. Хотя ее голос был слаб, я испытала такое облегчение, что чуть не упала в обморок.

– Если бы Уолтер не был ранен и если бы ему не подмешали снотворного, он бы с тобой справился, негодяй! Что ты с ним сделал? Прошу тебя, Альберто, позволь мне осмотреть его. Если только он не... боже!.. Он же не...

Эмерсон судорожно дернулся, но с места не сдвинулся.

– Нет, нет, – ответил мучитель Эвелины с притворным сочувствием. – Храбрый молодой герой не умирать. Но к чему ты тревожиться? Скоро вы оба быть мертвы. Вы умереть вместе, как Аида и Радамес в прекрасной опере синьора Верди. Я благодарить моего гениального соотечественника за эту идею, это так романтично! Вместе в древней гробнице, в объятиях друг друга... – Голос Альберто изменился. Он обиженно протянул; – Луиджи говорить, что я убивать вас. Я убивать?! Всегда плохая работа мне. Луиджи слишком большой джентльмен, чтобы пачкать руки. Итак, я вас покидать. Я тоже джентльмен, я не убивать женщин. По крайней мере, не часто. И не убивать женщину, которую я некогда держать в своих...

Этого Эмерсон, который и так дрожал, как паровой котел перед взрывом, уже выдержать не смог. С воинственным кличем он ворвался в освещенный зал. Нет необходимости говорить, что я тоже не стала задерживаться в коридоре.

Первое, что я заметила, было бледное и чумазое лицо Эвелины. Глаза ее чуть не выскочили из орбит, когда бедняжка увидела меня. Она вскрикнула: «Амелия!» – после чего облегченно хлопнулась в обморок.

Несчастное дитя рухнуло на грязный пол, руки ее были связаны за спиной, чудесные волосы спутаны в пыльные колтуны, словно Эвелина месила головой пески пустыни. Я подняла подругу и с огромным удовольствием принялась наблюдать, как Эмерсон душит Альберто.

Да, мумией, сообщником Лукаса-Луиджи, похитителем Эвелины, был не кто иной, как ее бывший возлюбленный и, как оказалось, родственник нынешнего графа Элсмира. На мой взгляд, из этой парочки Альберто куда неприятнее. Я не испытывала ни малейшего желания останавливать Эмерсона.

Эмерсон сам отпустил безвольное тело Альберто и повернулся к брату. Уолтер лежал в противоположном углу, связанный по рукам и ногам. На лбу его темнел огромный синяк.

Осмотрев брата, Эмерсон радостно воскликнул:

– Жив! И даже серьезно не пострадал!

Эвелина на мгновение пришла в себя – ровно настолько, чтобы выслушать эту новость, – после чего снова с наслаждением отключилась от земных забот.

Обратный путь не показался нам ни долгим, ни утомительным. Наши сердца переполняла радость. У меня же, кроме прочих причин для хорошего настроения, была еще одна: я то и дело покатывалась со смеху, вспоминая лицо Альберто, когда мы покидали его, предварительно спеленав как мумию и затолкав в рот кляп. Рядом валялась безобидная оболочка тысячелетнего «мертвеца» – вполне современный маскарадный костюм с пуговицами и шлемом.

2

Со времени этой истории прошло два года – два года, полных потрясающих событий как личного, так и исторического свойства. Мой друг Масперо ушел из Ведомства древностей, которое теперь находится под началом мсье Гребо, которого Эмерсон презирает даже больше, чем милого Масперо. Что касается самого Эмёрсона...

Я пишу эти строки, сидя на балкончике-уступе над знакомой и такой любимой равниной Амарны. Поднимая глаза, я вижу, как вдали снуют группы рабочих, расчищая развалины города Эхнатона. Мой бесцеремонный и самозваный критик отправился наблюдать за расчисткой дома, который напоминает мастерскую скульптора, – уже удалось найти несколько прекрасных каменных бюстов. Эмерсон зря беспокоится, так как Абдулла – надежный и умелый десятник. Как со смехом уверяет Эмерсон, легкий шантаж – самое лучшее средство, чтобы пробудить в человеке талант. Абдулла никогда не вспоминает о событиях двухлетней давности.

В моей же памяти они отложились четко и ясно, словно произошли лишь вчера. Никогда так приятно я не проводила время. Нет, разумеется, пришлось испытать несколько страшных минут, но, оглядываясь назад, я ничуточки не жалею о приключениях и опасностях.

Нам тогда пришлось на несколько недель прервать раскопки. Хотя Эмерсон и артачился, но нужно было переправить пленников в Каир и объяснить полиции, что произошло. Я предложила навсегда оставить Альберто в гробнице, поскольку мумиям там самое место, но Эвелина пришла в ужас, так что пришлось отказаться от этой заманчивой идеи.

...Итак, на рассвете мы вернулись на судно. На палубе собралась команда, и Эмерсон произнес убедительную речь. Глядя в круглые черные глаза египтян, он соловьем разливался о том, что мумия побита, да и вообще она была фальшивая, а никакого проклятия нет и в помине. В решающий момент он с видом фокусника, достающего из шляпы кролика, выпихнул на всеобщее обозрение подавленного и испуганного лорда Элсмира.

Увидев, что за происками мумии стоял самый простой смертный, да еще англичанин, матросы развеселились и забыли о своих страхах.

С командой Лукаса сложностей и вовсе не возникло. Их преданность кузен Эвелины купил за деньги, а как только финансовый источник иссяк, испарилась и преданность.

В лагерь и в гробницу фараона немедленно отправили группу людей, которые привели изнывающего от жажды Альберто, а также доставили оборудование экспедиции и наши вещи. Я лично проследила за тем, как переносили на носилках бедного Майкла.

И мы, не мешкая, отправились в Каир.

Поездка была чудесной! Паруса свернули и убрали, и мы плыли по Нилу, влекомые лишь течением великой реки. Случались, правда, мелкие неприятности – то сели на мель, то столкнулись с другим судном, отчего последнее потеряло бушприт, а мы получили порцию проклятий от плывших на нем американцев, но эти совершенно обыденные происшествия не могли испортить нам настроения. Во всем остальном поездка прошла как нельзя лучше, Майкл быстро поправлялся, и вскоре я перестала опасаться за его здоровье. Матросы наперебой старались нам угодить: кок целыми днями колдовал у плиты, балуя нас невероятными блюдами, нам прислуживали как членам королевской фамилии, а капитан Хасан беспрекословно выполнял мои указания.

Ночами луна и звезды освещали наш путь, вода серебрилась в их свете... А Эмерсон хранил молчание.

Я все ждала, когда же он вспомнит, если уж ему не хочется извиняться, о своем возмутительном поведении... о том, как он посмел... словом, о поцелуе. У меня наготове был запас уничтожающих колкостей. Но этот несносный человек не только помалкивал, но и вообще избегал меня с проворством, которое можно было бы назвать чудесами ловкости. На таком небольшом пространстве, как корабль, мы постоянно должны были встречаться. Но в кают-компанию я почему-то всегда входила в тот самый момент, когда Эмерсон спешил из нее выскочить; а стоило мне подняться на палубу полюбоваться игрой лунного света, как Эмерсон тотчас каким-то чудом оказывался внизу.

От Уолтера проку не было. Он целыми днями находился подле Эвелины. Эти двое даже не разговаривали, просто сидели рядышком и тупо таращились друг на друга. Уолтер был разумным юношей, и нежданное наследство, свалившееся на Эвелину, ничуть не уменьшило его счастья. Но, может, Эмерсон смотрел на денежные вопросы иначе?

Через два дня я решила, что ждать больше нельзя. Надеюсь, терпение входит в число моих многочисленных добродетелей, но нерешительность добродетелью отнюдь не является. Поэтому как-то вечером я подкараулила Эмерсона и в буквальном смысле загнала его в угол палубы.

Эмерсон вжался в ограждение, и, глядя на его лицо, можно было подумать, будто перед ним крокодил, который вознамерился проглотить его со всеми потрохами.

Дело происходило после ужина. К столу я надела свое кроваво-винное платье и как следует уложила волосы. Разглядывая себя в зеркало, я даже подумала, что выгляжу совсем неплохо. Может, Эвелина и не так уж ошибалась, называя меня привлекательной? Спускаясь в кают-компанию, я с удовольствием прислушивалась к шелесту пышной юбки и кружевных оборок.

– Ну уж нет! – мстительно сказала я, когда Эмерсон, словно вспугнутый краб, дернулся куда-то в сторону. – И не пытайтесь от меня убежать, Эмерсон, вам это не поможет, поскольку я все равно скажу все, что собираюсь сказать! Даже если мне придется кричать, гоняясь за вами по всему судну. Если хотите, можете присесть. Я же постою. Так мне думается лучше.

Эмерсон расправил плечи.

– Да? Я тоже постою. Так как-то безопаснее. Продолжайте, Пибоди. Я слишком хорошо вас знаю, чтобы перечить, когда вы в подобном настроении.

– У меня к вам деловое предложение, – начала я, беря быка за рога. – Оно очень простое. У меня есть средства; конечно, я не так богата, как Эвелина, но денег больше, чем мне нужно. Я собиралась оставить свои деньги Британскому музею. Но теперь мне кажется, что я могу найти им не менее достойное применение еще при жизни, а значит, успею насладиться вложением своего капитала, убив таким образом двух зайцев. Некая мисс Эдвардс основала общество по исследованию египетских древностей. Почему бы мне не сделать то же самое? А вас я хочу нанять в качестве специалиста-археолога. Есть только одно условие...

Тут я замолчала, дабы перевести дух. Разговор давался куда труднее, чем я предполагала.

– Да? – Голос у Эмерсона был каким-то странным. – И что же это за условие? Я набрала в легкие побольше воздуха.

– Я настаиваю на том, чтобы мне позволили принимать участие в раскопках. В конце концов, почему все удовольствия должны доставаться одним мужчинам?

– Удовольствия? – переспросил Эмерсон. – Работать под палящим солнцем, сдирать руки в кровь, питаться тем, от чего станет воротить нос уважающий себя нищий, а в придачу еще змеи, скорпионы и камнепады – это, по-вашему, удовольствие? У вас довольно странное определение удовольствия, Пибоди.

– Может, и странное, но это мое определение удовольствия. Кстати, вы разве стали бы вести такую жизнь, если бы она вам не нравилась? И не говорите мне о чувстве долга! Вы, мужчины, всегда находите высокопарные объяснения своим слабостям. Вы слоняетесь по всей земле, взбираетесь на горы, ищете истоки Нила и рассчитываете, что женщины будут покорно сидеть дома и вышивать крестиком?! У меня с вышивкой из рук вон плохо. Думаю, на раскопках от меня будет гораздо больше толку. Если позволите, могу перечислить, что я умею делать. Итак...

– Не надо, – отказался Эмерсон сдавленным голосом. – Мне слишком хорошо известны ваши таланты.

И он заключил меня в объятия, от которых мои ребра жалобно затрещали.

– Перестаньте! – возмутилась я и попыталась оттолкнуть его. – Я вовсе не эти таланты имела в виду. Прекратите же, Эмерсон, еще немного, и вы вгоните меня в краску. Я не хочу...

– Не хотите? – с сомнением переспросил Эмерсон, поворачивая мое лицо к себе.

– Хочу! – вскрикнула я и бросилась ему на шею.

Спустя довольно долгое время Эмерсон заметил:

– Вы понимаете, Пибоди, что я принимаю ваше брачное предложение исключительно потому, что это единственный способ заполучить ваши денежки? Вы не сможете участвовать в раскопках, если мы не будем женаты. Все европейцы из Каира и Александрии заклеймят вас как распутную и эксцентричную особу, а почтенная мадам Масперо заставит мужа аннулировать мое разрешение на раскопки в Египте.

– Прекрасно понимаю! – радостно ответила я. – А теперь, если вы перестанете меня сжимать с такой силой... я немного подышу.

– Глупости! – отрезал Эмерсон. – Потом подышите.

Последовала новая пауза длиною в жизнь.

– А вы, – наконец заговорила я, жадно глотая воздух, – вы понимаете, что я принимаю ваше брачное предложение только потому, что это единственный способ добиться своего? Какая жалость, что я не родилась на сто лет позже! Тогда бы мне не пришлось выходить замуж за высокомерного и грубого типа, чтобы на законном основании заниматься археологией.

Эмерсон снова впился в мои губы, и мне пришлось опять замолчать.

– Я нашел отличный способ затыкать вам рот, – сказал он спустя какое-то время.

Но тут улыбка сбежала с его лица, а в глазах появилось странное выражение – мне показалось, что я плавлюсь под этим пронизывающим насквозь взглядом.

– Пибоди, вам все-таки придется выслушать правду, хотите вы того или нет. Я без ума от вас! С того самого дня, когда вы ворвались в мою гробницу и принялись командовать, я понял, что вы единственная женщина, которая мне нужна. Почему, по-вашему, я был мрачен и избегал вас с тех пор, как мы покинули Амарну? Я представлял свою дальнейшую жизнь без вас... невзрачное и серое существование без вашего громкого голоса и ваших сверкающих глаз, без вашей великолепной фигуры – вам никто не говорил, Пибоди, что у вас самая лучшая на свете фигура?.. Жалкая, скучная жизнь, где никто не будет сновать повсюду и совать свой любопытный нос куда не просят... И внезапно я понял, что этого не вынесу! Если бы вы сегодня не заговорили, я бы позаимствовал у Альберто костюм мумии и уволок вас в пустыню! Ну вот я все и сказал... Все-таки вы совершенно невозможная особа, Пибоди. Вы победили-таки меня. Довольны?

Я ответила не словами, но, думаю, ответила достаточно ясно. Отдышавшись, Эмерсон рассмеялся.

– Археология – это потрясающее занятие, но, в конце концов, нельзя же работать день и ночь... Пибоди, моя дорогая Пибоди, мы прекрасно проведем время!

3

Эмерсон, как всегда, оказался прав. Мы прекрасно проводим время! На следующий год собираемся отправиться в Гизу. Здесь, в Амарне, еще много работы, но кое-какие причины заставляют нас перебраться поближе к Каиру. Насколько мне известно, в Амарне хочет поработать мистер Питри, а он один из немногих археологов, к которым Эмерсон относится с симпатией. Хотя нельзя сказать, что они ладят. Когда в прошлом году мы встретились с мистером Питри в Лондоне, они с Эмерсоном сначала дружно поносили Ведомство древностей, а потом принялись поносить друг друга.

Причины, которые требуют, чтобы мы обосновались недалеко от Каира, – это те же самые причины, по которым я праздно сижу в кресле, а не наблюдаю за рабочими. Эмерсон слишком осторожничает – я превосходно себя чувствую. Говорят, женщине в моем возрасте трудно даются первые роды, и Эмерсон ужасно нервничает, но я нисколько не волнуюсь, так как не собираюсь допускать никаких случайностей. Я все тщательно распланировала, чтобы не прерывать экспедицию. Ребенок появится точно между полевыми сезонами, и в ноябре я вернусь в Каир, чтобы принять участие в раскопках.

Мы со дня на день ждем известий от Эвелины о рождении второго ребенка. Она уже стала матерью светловолосого малыша мужского пола, очаровательного младенца со склонностью ковыряться в грязных лужах, которую он наверняка унаследовал от своих родственников-археологов. Я его крестная мать, а потому, возможно, не слишком объективна, превознося его красоту, ум и очарование.

Уолтера на этот раз и нами нет. Он изучает в Англии иероглифы и обещает стать одним из самых блестящих ученых нашего времени. Его библиотека в замке Элсмир забита книгами и рукописями, и, когда мы на лето приезжаем туда, Уолтер с Эмерсоном днями напролет спорят по поводу переводов древнеегипетских папирусов.

Лукас? Нам неизвестно, где он сейчас находится. Без денег, достойных графского титула, он не может жить в Англии. Я хотела, чтобы негодяя предали суду, как он того заслуживал, но лорд Баринг меня отговорил. Он очень помог нам, когда мы доставили в Каир наших преступников. Баринг присутствовал и при торжественном вскрытии багажа. Среди дневников и книг Эвелина обнаружила конверт с завещанием деда. Это было последнее доказательство подлости Лукаса, но, как заметил Баринг, судебный процесс принес бы нам не самую лучшую славу, особенно Эвелине, а Лукас больше не представлял опасности. Полагаю, он влачит существование где-то на континенте, и, если не сопьется вконец, его определенно застрелит обманутый муж или оскорбленный родитель.

Альберто поселился в каирской тюрьме. Иногда я его там навещаю, поскольку, как и предупреждала этого негодяя, египетские тюрьмы исключительно некомфортабельны и неуютны, и жизнь у Альберто там несладкая...

Только что Майкл ударил в гонг, давая понять, что пора обедать. На тропинке показался Эмерсон, брови его нахмурены – сегодня утром у нас произошел очередной спор. Я посмела не согласиться с его утверждением, будто один из найденных недавно бюстов изображает фараона-еретика. Мне кажется, что это юный Тутанхамон, зять Эхнатона.

И напоследок хочется сказать еще об одном... Я часто вспоминаю тот пасмурный римский день, когда познакомилась с молодой англичанкой, упавшей в обморок. Тогда я даже и помыслить не могла, как тесно переплетутся наши судьбы, что за поступок, совершенный просто из милосердия, мне воздается так, как я даже и мечтать не смела. У меня появилась сестра и верный друг, моя жизнь превратилась в бурный водоворот захватывающих событий, а еще...

Эвелина была права. С правильным мужчиной да при нормальных условиях – это настоящее волшебство!