— У меня всегда была страсть к коллекционированию. Эти китайские львы достались мне от дяди, картину я купила в Париже, посуду собираю многие годы, а эта скульптура — работа Барбары Хепуорт[3]. Удивительная вещь, правда? Похоже на какой-то причудливый струнный инструмент.

— А ваши книги…

— Да, книг много. Даже слишком. Кстати, если будет желание, можешь брать читать, не стесняйся. С возвратом, разумеется.

— Я как раз подумала об этом. Конечно, я не забуду вернуть.

— Я сразу поняла, что ты заядлый книгочей. Рыбак рыбака видит издалека. Что еще тебя привлекает, помимо живописи и книг?

— Музыка. Дядя Боб познакомил меня с разной музыкой. А потом я купила граммофон, и теперь у меня довольно большая коллекция записей. Это моя страсть. Можно самой создавать себе любое настроение.

— Ты ходишь на концерты?

— Какие у нас в западном Пенуите концерты! А в Лондоне я почти не бываю.

— Вот чего мне недостает здесь, в Бави-Трейси. Да еще театра. Но всем остальным я довольна. Такая жизнь, честное слово, по мне.

— Вы были так добры, что предложили мне приходить и заниматься с вами…

—Доброта тут ни при чем. Это не даст моим мозгам усохнуть — не все же кроссворды разгадывать. Я уже все приготовила в столовой. Для того чтобы печатать, необходим хороший, устойчивый стол. Я думаю, трех часов в день достаточно? А в субботу и воскресенье будем отдыхать,

— Как скажете.

Хестер допила кофе, поставила чашку и встала.

— Ну что, приступим?..

Октябрь перешагнул за середину, война длилась уже шесть недель, но ничего особенного пока не произошло — ни вторжения в Англию, ни бомбежек, ни сражений во Франции. Однако ужасы, постигшие несчастную Польшу, всех приковали к радиоприемникам, в не меньшем напряжении держала и страшная хроника событий в газетах. В сравнении с беспримерными бедствиями и кровавой бойней в Восточной Европе, мелкие житейские неудобства и лишения казались чуть ли не благом — они закаляли волю и придавали почти священный смысл самым пустяковым жертвам.

Одной из таких жертв в Аппер-Бикли стал уход миссис Лэпфорд, которая, как у нее и было задумано, устроилась поваром на фабрику.

Бидди за всю жизнь даже яйца себе не сварила. Зато Джудит немало времени провела на кухне. Она наблюдала за тем, как Филлис печет манный пудинг и нежные булочки с сахарной глазурью, готовила картофельное пюре для миссис Уоррен и помогала мыть посуду после грандиозных чаепитий, которые были неотъемлемой частью повседневной жизни в Порткеррисе. Миссис Неттлбед в Нанчерроу тоже не отказывалась от помощи, когда делала варенье или джем, и только рада была, если кто-нибудь вызывался взбить для воздушного бисквита яйца с сахаром — взбивать нужно было до тех пор, пока смесь не сделается ровного сливочного цвета. Этим, правда, и исчерпывался кулинарный опыт Джудит. Но нужда всему научит. Она откопала где-то старую поваренную книгу из серии «Как стать хорошей хозяйкой», нацепила фартук и взвалила стряпню на свои плечи. Поначалу было немало подгоревших отбивных и сыроватых цыплят, но чуть-чуть практики — и у нее стало получаться, даже торт испекла, и он вышел не так уж плох на вкус — несмотря на то, что весь изюм с вишней оказались внизу, точно брошенные в воду камни.

Другая трудность состояла в том, что продуктовые лавки в Бави-Трейси — мясная, бакалейная, зеленная и рыбная — перестали доставлять покупки. Причиной тому было введение карточек на бензин. Пришлось покориться необходимости и, вооружившись здоровенными корзинами и сетками, таскать продукты домой на своем горбу. Это отнимало бездну времени, а карабкаться в гору до Аппер-Бикли, нагрузившись, как вьючная лошадь, — занятие, надо сказать, не для слабосильных.

Вдобавок стало холодать. Прожив столько времени в Нанчерроу, где центральное отопление не отключалось чуть ли не до середины весны, Джудит позабыла, что значит холод. Мерзнуть на улице — еще куда ни шло, но мерзнуть в доме — просто кошмар. В Аппер-Бикли центрального отопления не было. Когда она приезжала на Рождество два года назад, в спальнях топили камины, а паровой котел работал на полную мощность двадцать четыре часа в сутки. Теперь же приходилось экономить топливо, а камин горел только в гостиной, и то не дольше обеда. Бидди, казалось, не чувствовала холода. В конце концов, она ведь благополучно выжила в Кейхам-Террас — доме, холоднее которого Джудит в жизни не видывала. Хуже, пожалуй, было только в Арктике. По мере того как надвигалась зима, Джудит начинала опасаться, что в Аппер-Бикли будет не намного теплее. Стоящий высоко на холме, дом грудью встречал натиск восточного ветра, а старые, щелястые окна и двери не спасали от сквозняков. Джудит без особого энтузиазма ожидала наступления длинных, темных месяцев и обрадовалась, когда Мэри прислала ей из Нанчерроу огромную платяную коробку с какой-то фирменной надписью, набитую ее самыми теплыми зимними вещами.

Четырнадцатое октября, суббота. Джудит проснулась и почувствовала на щеках покалывание морозного воздуха, вливающегося в комнату через отворенное окно. Открыв глаза, она увидела серое небо и верхушку березы в нижнем краю сада с уже вызолоченными в красноватые и коричневатые тона листьями. Скоро она начнет осыпаться. Пока береза не останется без единого листочка, предстоит изрядно поработать граблями, а потом еще жечь сметенную в груду листву.

Лежа в постели, Джудит думала о том, что если бы жизнь шла нормальным чередом, если бы не началась война, то сейчас, в эту самую минуту, она находилась бы на борту океанского лайнера, где-нибудь в Бискайском заливе, жестокая качка перекатывала бы ее с одного края койки на другой, и, скорее всего, она уже изнемогала бы от первого приступа морской болезни. Зато она плыла бы в Сингапур. На пару минут Джудит позволила себе отдаться щемящей тоске по дому, по своей семье. Казалось, ей на роду было написано всегда жить в чужих домах, и никакое гостеприимство хозяев не могло развеять печальные мысли о том, сколь многим она обделена. Она представила, как теплоход входит в Гибралтарский пролив и оказывается в Средиземном море, в забытом краю вечного солнца. Далее — Суэцкий канал и Индийский океан, и каждый вечер Южный Крест поднимается чуть выше в усыпанном алмазами синем небе. И ей вспомнилось, как на подходе к Коломбо, не успевал еще на горизонте выступить мутным пятном Цейлон, в воздухе уже разливалось благоухание пряностей, фруктов и кедра.

Но глупо и бессмысленно предаваться грезам наяву, и сожаления — непозволительная роскошь. В спальне было холодно. Джудит встала и закрыла окно. Застыла на мгновение, глядя в пасмурное утро за окном и надеясь, что дождя не будет, потом оделась и пошла вниз.

Бидди была уже на кухне — довольно странно, ведь обычно Джудит спускалась первая. Закутавшись в халат, Бидди ждала, пока вскипит вода для кофе.

— Что это ты поднялась ни свет ни заря? — удивилась Джудит.

Мораг меня разбудила, она выла и скулила, странно, что ты не слышала. Я спустилась, чтобы выпустить ее на улицу, но она только сделала свои дела и тут же вернулась.

Джудит бросила взгляд на собаку, грузно лежавшую в своей корзине, и обратила внимание на тоскливое выражение в ее разного цвета глазах.

— Как ты думаешь, может, она заболела?

— Определенно, она сама на себя не похожа, от всегдашней ее игривости и следа не осталось. Может, у нее глисты.

— О, только не это!

— Не исключено, что нам придется сводить ее к ветеринару… Что ты хочешь на завтрак?

— Бекон, похоже, кончился.

— Тогда сварим яиц.

За завтраком они лениво обменивались соображениями о том, чем сегодня заняться. Джудит сообщила, что должна сходить в Бави-Трейси — вернуть Хестер Лэнг книгу, которую брала у нее почитать; заодно и покупки сделает. Бидди ничего не имела против, так как сама намеревалась писать письма. Она закурила, взяла блокнот и карандаш и принялась за составление неизбежного списка покупок: бекон, собачьи консервы для Мораг, кусок молодой баранины для воскресного обеда, туалетная бумага, мыло…

— И еще, пожалуйста, купи мне фунт шерстяной пряжи. Эта просьба удивила Джудит.

— Зачем тебе фунт шерстяной пряжи?

— Меня уже тошнит от моего дурацкого гобелена. Я же говорила, что собираюсь снова заняться вязаньем. Свяжу Неду теплые носки.

— Не знала, что ты умеешь вязать носки.

— Да я и не умею, просто нашла в газете чудный образец. Называется — «спиральный носок», идешь себе по кругу и не надо пятку вывязывать— любо-дорого. А когда протирается дыра, стоит только перевернуть носок кругом, и она окажется на ступне сверху.

— Уверена, Нед будет в восторге.

— Там еще есть образец вязаного шлема. Ты могла бы связать его. Чтобы у Неда уши не мерзли.

— Спасибо, но пока у меня и без того хватает работы с этими закорючками и сокращениями. Напиши «шерсть», я постараюсь найти. И неплохо бы приобрести для тебя набор спиц…

Субботнее утро в Бави-Трейси чем-то напоминало базарные дни в Пензансе — такое же скопление поселян, приехавших из далеких деревень и заброшенных посреди вересковых полей ферм, чтобы затовариться на предстоящую неделю. Они заполонили узкие тротуары своими корзинами и детскими колясками, сходились кучками на углах улиц, чтобы посудачить, становились в очередь к мяснику и бакалейщику, обмениваясь сплетнями и домашними новостями и понижая голос, лишь когда речь заходила о болезни или о возможной скорой кончине какой-нибудь тетушки Герт.

Все это означало, что времени на покупки потребуется гораздо больше, чем обычно, и пошел уже двенадцатый час, когда Джудит, сгибаясь под тяжестью полной корзины и раздувшейся сетки, добралась до дома Хестер Лэнг и позвонила в дверь.

— Джудит…

— Я знаю, сегодня суббота, я не на занятие пришла. Просто хотела вернуть вам книгу, которую брала. Вчера вечером дочитала.

— Как хорошо, что ты зашла. Проходи, выпьем кофе. Кофе у Хестер всегда был отменно вкусным, Джудит учуяла плывущий из кухни свежий, крепкий аромат, и ее не надо было долго упрашивать. В узкой передней она свалила сумки на пол и достала книжку из вместительного кармана своего жакета.

— Я решила сразу ее занести, а то еще запачкается или Мораг ее пожует.

— Бедная собачка, уверена, она бы ни за что не сотворила такую пакость. Иди поставь книгу на место и выбери какую-нибудь другую, если хочешь. Через минутку я принесу кофе.

Джудит брала почитать один из переплетенных в кожу томов полного собрания сочинений Чарльза Диккенса — роман «Большие надежды». Она прошла в гостиную (даже в пасмурное утро здесь было светло и празднично), поставила книгу на место и стала с любопытством просматривать названия на корешках, раздумывая, что взять на этот раз, когда в передней вдруг зазвонил телефон. Она услышала, как Хестер идет к аппарату, чтобы поднять трубку, потом из-за приоткрытой двери донесся ее голос: «Восемь-два-шесть. Хестер Лэнг слушает».

На этот раз, пожалуй, стоит взять что-нибудь современное. Джудит взяла с полки «Застигнутые бурей» Филлис Боттом, прочла аннотацию на обратной стороне суперобложки и принялась пробегать глазами наугад раскрываемые страницы.

Хестер все еще разговаривала по телефону. Она почти ничего не произносила, только слушала, а краткие свои ответы бормотала тихо и невнятно, почти шепотом. «Хорошо, — услышала Джудит, — да, конечно». Еще одна долгая пауза. Джудит ждала, стоя одна в гостиной.

Наконец, когда Джудит потеряла уже всякую надежду дождаться Хестер, телефонный разговор закончился. Звякнула опущенная на рычаг трубка, Джудит захлопнула книгу и устремила взгляд на дверь. Но Хестер появилась не сразу, а когда наконец вошла, то виду нее был странный, какой-то притихший, она казалась неестественно спокойной, как будто ей пришлось сделать над собой огромное волевое усилие.

Она молчала, стоя у двери. Их глаза встретились. Джудит положила книгу и спросила:

— Что-то не так?

— Это был… — Голос Хестер дрогнул. Она внутренне собралась и начала снова, на этот раз своим обычным ровным тоном: — Звонил капитан Сомервиль.

Джудит была в недоумении,

— Дядя Боб?! Почему он позвонил вам? Ему что, не дозвониться до Аппер-Бикли? Вчера телефон работал.

— Телефон ни при чем. Он хотел поговорить со мной. — Она закрыла за собой дверь, прошла вперед и села на золоченый стульчик с прямой спинкой. — Случилось страшное…

Хотя в комнате было тепло, озноб прошиб Джудит. Сердце сжалось от рокового предчувствия.

— Что случилось?

— Ночью… немецкая подлодка прорвалась через оборонительную линию Скапа-Флоу. Большая часть флота метрополии находилась в море, но «Роял-Оук» стоял в гавани на якоре… Он был торпедирован — уничтожен… Затонул в один миг… Перевернулся… три торпеды… У тех, кто находился в трюме и каютах, шансов не было …

Корабль Неда. Но только не Нед. Нед жив. Он спасся.

— …кого-то из экипажа как будто удалось спасти… об этом никто пока не знает, в новостях еще не объявляли. Боб сказал, я должна сообщить Бидди, до того как она услышит по радио. У него просто язык не поворачивается сказать ей по телефону. Я должна пойти к ней и сделать это…

Во второй раз голос у Хестер чуть не сорвался. Она подняла к лицу руку с безукоризненным маникюром и смахнула готовые пролиться слезы.

— Я тронута тем, что он подумал обо мне, и все же лучше бы он попросил кого-нибудь другого, кого угодно…

Она не заплакала. Она не могла позволить себе заплакать.

Джудит проглотила комок в горле и заставила себя выговорить:

— А Нед?

Хестер покачала головой.

—О, мое дорогое дитя, мне очень, очень жаль.

И только тут терпеливо ожидавшая своего часа, подстерегавшая свою жертву правда обрушилась на Джудит: она поняла, что Нед Сомервиль погиб.

«Аппер-Бикли,

25 октября 1939 г.

Многоуважаемый полковник Кэри-Льюис!

Большое спасибо за очень доброе письмо о Неде. Несмотря на то что ей пришлось пережить, Бидди с благодарностью читает все письма без исключения. Но отвечать на них сама не в состоянии.

Когда потопили «Роял-Оук», дядя Боб, который сам находился в Скапа-Флоу, не мог сразу же приехать домой, пока не утрясутся последствия этой страшной беды. Но на прошлой неделе ему удалось вырваться на пару дней. Это было ужасно — он пытался утешить Бидди, но сам был не меньше ее сломлен горем. Теперь он уже уехал назад, и мы опять вдвоем.

Я остаюсь здесь на зиму. Когда придет весна, там видно будет, но я не могу бросить Бидди одну, пока она не оправится от потрясения. У нее живет собака по кличке Мораг, которую подарил ей Нед, но я подозреваю, что животное служит скорее печальным напоминанием, чем утешением. А я больше всего жалею о том, что вы все так и не познакомились с Недом, не узнали его. Он был таким удивительным, таким особенным человеком.

Пожалуйста, передайте всем от меня привет, и еще раз спасибо за ваше письмо.

Всегда ваша,

Джудит».

«Нанчерроу,

1 ноября 1939 г.

Дорогая Джудит!

Мы все страшно опечалились, когда узнали о гибели твоего двоюродного брата Неда. Я думала о тебе целыми днями и жалела о том, что мы не вместе. Мама говорит, что если ты хочешь привезти свою тетю Бидди на несколько дней к нам, чтобы она могла немного отвлечься, то мама будет рада вам обеим. С другой стороны, в данный момент ей, вероятно, лучше и легче у себя дома, в привычной обстановке, Папчик говорит, что дерзкий прорыв немецкой подводной лодки в Скапа-Флоу будет отмечен в военно-морской истории, но у меня язык не поворачивается сказать хоть что-нибудь в похвалу немцам, по-моему, он слишком великодушничает.

Если я и сообщаю тебе какие-то новости о происходящем здесь у нас, то не подумай, ради Бога, что я считаю это более важным, чем смерть Неда.

Во-первых, Афина приехала домой, она ждет ребенка. Руперта вместе с его полком и лошадьми отправили за границу, и гостиница «Каледонская» утратила без него все свое очарование, вот Афина и вернулась. По-моему, Руперт опять будет служить в Палестине.

Ребенок ожидается в июле.

Гас — во Франции с Горской дивизией и британскими экспедиционными войсками. Я часто ему пишу и получаю от него письма, по крайней мере, раз в неделю. Он сфотографировался в килте и прислал мне снимок — выглядит потрясающе!

На днях видела Хетер Уоррен в Пензансе. Она учится стенографии и машинописи в Порткеррисе и собирается устроиться на работу государственной служащей в министерство иностранных дел или еще куда-нибудь в этом роде. Она просила передать, что напишет тебе, как только выдастся свободная минута, а еще что Чарли Лэньон служит в Легкой пехоте герцога Корнуолльского и сейчас находится во Франции. Я без понятия, кто такой этот Чарли Лэньон, но она сказала, что ты знаешь. И Джо Уоррен тоже поступил в этот полк, а Пэдди все еще рыбачит.

Эдвард писем не пишет, но названивает по телефону, и говорить приходится очень быстро, потому что ему дается только три минуты, после чего связь прерывается и из трубки доносятся только короткие гудки. Похоже, он прекрасно проводит время, летает на «спитфайре» — это такая новая модель самолета. Было бы здорово, если бы его отпустили домой на Рождество, но я в этом сомневаюсь.

Куры уже прибыли и размещены на задней лужайке, где специально огородили большой участок. От них страшный шум и беспорядок. Там сделаны маленькие деревянные домики с насестами и дверцами, которые закрываются на ночь, чтобы к курам не забралась рыжая плутовка. Нестись они еще не несутся, но когда начнут, я подозреваю, яиц нам будет некуда девать.

Начинаются жуткие холода. Папчик строго следит за центральным отоплением, а в большой гостиной вся мебель зачехлена, даже люстра запакована в мешок, чтобы не пылилась. Зрелище, прямо сказать, безотрадное. Зато маленькая гостиная куда уютнее.

Мистер Неттлбед теперь у нас «уполномоченный по гражданской обороне». Это значит, что если он запамятует затемнить какое-нибудь окно или хоть единый лучик света будет виден снаружи, то он должен будет признать себя виновным в недосмотре, явиться в суд и заплатить штраф. Ха-ха!

Томми Мортимер, как ни странно, тоже уполномоченный по гражданской обороне, но только у себя в Лондоне. В армию его не берут по возрасту, а также из-за плоскостопия (никогда бы не подумала, что у него плоскостопие), поэтому он подался в гражданскую оборону. Он приезжал на выходные и рассказывал. К примеру, во время налетов он обязан стоять на крыше своего ювелирного магазина «Мортимерс» на Риджент-стрит С ведрами воды и насосом. Представь только: если в «Мортимерс» угодит бомба, все тротуары, наверно, будут усыпаны кольцами с бриллиантами!

С мамой все в порядке. Она счастлива, что Афина дома. Они, по старому своему обыкновению, потешаются, листая вдвоем «Вог»[4], и пытаются вязать одежки для будущего младенца.

Приезжай, если хочешь, к нам. Люблю, целую,

Лавди».

«Аппер-Бикли,

30 декабря, суббота.

Дорогие мама и папа!

Вот уже этот год и на исходе, и я рада, что он кончился. Огромное спасибо за рождественский подарок, он пришел еще в начале месяца, но я его отложила, чтобы открыть в самое Рождество. Эта сумочка просто загляденье и как раз то, что мне нужно. И отрез шелка мне тоже очень понравился, сошью из него вечернюю юбку, надо только найти того, кто мог бы это сделать профессионально. Цвет самый что ни на есть волшебный. И поблагодарите Джесс за ее самодельный календарь, скажите ей, что обезьянки и слоники получились очень славные.

У нас внезапно ударил сильный мороз, весь Дартмур лежит в снегу и дорога тоже, на крышах снежные шапки, и Бави-Трейси слегка напоминает картинки к «Портному из Глостера»[5]. Каждое утро мы кормим сеном диких пони, которые спускаются к нам с холмов Дартмура, чтобы укрыться от ветра за нашей межевой стеной. Ходить с Мораг на прогулку — это что-то вроде экспедиции на Южный полюс. В доме не намного теплей, не такая, конечно, стужа, как в Кейхам-Террас, но близко к этому. Письмо я пишу на кухне, потому что это самое теплое место в доме. Сижу в двух кофтах.

В Рождество дядя Боб приезжал домой на четыре дня, но уже опять уехал. Меня ужасала перспектива Рождества без Неда, но Хестер Лэнг пришла на выручку — она пригласила нас на праздничный обед к себе, так что у нас не было ни елки, ни мишуры, ничего такого, и мы старались, чтобы все было как в самый обыкновенный, будничный день. У Хестер Лэнг гостила приятная пара из Лондона, довольно пожилые, но очень интеллигентные и интересные люди. За столом ни слова о войне — говорили о картинных галереях, путешествиях на Ближний Восток и тому подобном. По-моему, гость Хестер раньше был археологом».

На этом месте Джудит остановилась, положила ручку и стала дуть на сведенные судорогой, окоченевшие пальцы, подумывая о том, не заняться ли чаем. Было уже почти четыре часа, но Бидди с Мораг еще не вернулись с прогулки. За окном подымался к пустошам Дартмура темнеющий сад, все замерзло и побелело от снега. В море белизны осталась лишь самая малость зелени — темные ветви сосен, покачивающиеся под восточным ветром с моря, а единственным живым существом была малиновка, клевавшая лущеные орешки из сетчатого мешочка, который Джудит подвесила к птичьей кормушке в саду.

Глядя на птаху, она думала об этом грустном, сером Рождестве, которое, благодаря Хестер, они все-таки кое-как пережили. А потом (толика непозволительной роскоши) погрузилась в сладостные воспоминания о прошлом Рождестве в Нанчерроу. Восхитительный дом, полный гостей, весь сиял светом и звенел веселым смехом. Блестели и искрились рождественские украшения, кругом разливался праздничный хвойный аромат, а под самой елью, под нижними раскидистыми ее ветвями, горой были сложены подарки.

И звуки. Рождественские гимны, которые пели на утренней службе в роузмаллионской церкви; громыхание посуды, доносящееся из кухни, где миссис Неттлбед в огромных количествах готовила всякие вкусности; наконец, вальсы Штрауса.

Она вспомнила, как, охваченная радостным волнением, переодевалась к обеду в «розовой» спальне — в собственной очаровательной комнате; как ласкали обоняние ароматы косметики и как нежило кожу мягкое прикосновение шелка, когда она надела потрясающий вечерний туалет — свое первое взрослое платье. Как потом вошла в открытую дверь большой гостиной, как к ней подошел Эдвард и взял ее за руку со словами: «А мы пьем шампанское…»

Всего год прошел. Но теперь уже и время другое, и мир другой. Джудит вздохнула, снова взяла ручку и продолжила письмо.

«Бидди в порядке, но все еще мало на что годна. Дело осложняется тем, что я до сих пор хожу по утрам к Хестер Лэнг на занятия стенографией и машинописью. Часто выхожу из дома, не успевая повидать Бидди — она еще спит. Конечно, приходит миссис Дэгг, так что одна она не остается, и все-таки у меня такое ощущение, что она ко всему потеряла интерес. Ей ничего не хочется, она никого не желает видеть. Звонят приятели, но она даже не съездит на партию в бридж и вовсе не бывает рада, если нежданно нагрянут добрые друзья.

Единственная, кто не желает с этим положением мириться, невзирая на все видимое безразличие Бидди, это Хестер Лэнг. Думаю, Хестер и будет тем человеком, кому суждено заново сблизить Бидди с друзьями. Не знаю, что бы мы без Хестер делали. Такая умная и добрая. Она появляется вАппер-Бикли под разными предлогами чуть ли не каждый день. На следующей неделе, кажется, она планирует пригласить кое-кого на бридж и настаивает, чтобы и Бидди там обязательно присутствовала. И правда, пора ей снова начинать бывать на людях. Сейчас, в этот момент, она гуляет с Мораг, а когда вернется, я приготовлю чай.

О Неде она молчит, и я тоже не заговариваю о нем: думаю, она еще не в состоянии говорить об этом. Лучше будет, если она заинтересуется работой в Красном Кресте или чем-нибудь подобным. Слишком деятельный она человек, чтобы сидеть сложа руки, когда идет война, и не вносить в общее дело свою лепту.

Надеюсь, я не очень вас расстроила, но не говорить же мне, что все прекрасно, когда это не так? Впрочем, я уверена, что очень скоро ей будет лучше. Как бы там ни было, я пока с ней, мы отлично ладим, так что за нас не беспокойтесь.

Послезавтра наступает новый год — 1940-й. Скучаю по вам до смерти и нередко жалею, что я не с вами, но после всего, что произошло, понимаю, что поступила правильно. Как бы мы волновались о Бидди, если бы она была сейчас предоставлена самой себе.

Самое время закругляться — я замерзла. Пойду подброшу дров в камин в гостиной и задерну светомаскировочные шторы. Бидди и Мораг вернулись, вижу из окна; они вошли в ворота и поднимаются по дорожке. Нам пришлось расчищать ее от снега и посыпать золой из топки котла, чтобы бедный почтальон, которому приходится всех обходить пешком, не сломал себе ногу.

Самые сердечные приветы. Напишу в СЛЕДУЮЩЕМ ГОДУ.

Джудит».