Возвращение домой.Том 2.

Спустившись к ближнему краю выгула, они остановились, чтобы взглянуть на отведенный под картошку участок, за который так горячо ратовал Билл Дэгг. Границы аккуратного прямоугольника были отмечены натянутой веревкой, и около одной четверти было уже вскопано; перед ними лежала готовая к посадке, очищенная от травы и сорняков темная глинистая почва. Джудит нагнулась, подобрала горсть земли — от нее пахло сладкой сыростью, — потом разжала пальцы, и комочки посыпались вниз.

— Бьюсь об заклад, тут такая картошка вырастет, что все будут завидовать, — заявила она.

— Не забывай, ее еще надо будет выкопать. Я такую работу не жалую, пусть уж Билл Дэгг занимается…

Дядя Боб повернул голову и прислушался. Джудит тоже прислушалась и поняла, что к ним приближается какая-то машина. Вот она замедлила ход и повернула, начиная подъем по склону. Боб нахмурился.

— Интересно, кто это к нам пожаловал…

Они встали бок о бок, выжидательно глядя в сторону распахнутых ворот. Шум мотора становился все громче, вскоре на дороге показался автомобиль и свернул к въезду в Аппер-Бикли. Шины заскребли по гальке. За рулем темного служебного автомобиля ВМС сидел офицер.

—Вот ч-черт! — прошептал Боб.

— Кто это?

— Мой связной.

Машина затормозила, и из нее выскочил молодой человек в лейтенантской форме. Боб двинулся ему навстречу, пригибая высокую голову под бельевой веревкой. Джудит с минуту постояла в нерешительности, затем вытерла испачканную землей руку о брюки и медленным шагом последовала за дядей.

Лейтенант выступил вперед и отдал честь.

— Здравия желаю, сэр.

— Уайтейкер, что вы здесь делаете?!

— Поступил приказ, сэр. Примерно час назад. Я выехал немедленно, сэр. Подумал, что лучше будет доставить вам лично.

— В служебной машине?

— Как я понимаю, вам понадобится транспорт, сэр. Депеша перешла из рук в руки. Боб Сомервиль — в пыльных ботинках и в старом твидовом пиджаке, волосы взъерошены, — углубился в чтение. Джудит с тревогой следила за его лицом, но оно оставалось непроницаемым. Через минуту он оторвался от бумаги.

— Да, — сказал он лейтенанту Уайтейкеру, — это лучше было доставить лично. Хорошо. Благодарю вас. — Он посмотрел на часы. — Мне потребуется пятнадцать минут. Я должен переговорить с женой, перехватить бутерброд или что-нибудь на скорую руку, собрать вещи.

— Хорошо, сэр.

Боб повернулся, намереваясь идти в дом, но в последний момент вспомнил о Джудит, которая потерянно стояла тут же, чувствуя себя лишней.

— Ах да, Уайтейкер, познакомьтесь с моей племянницей, Джудит Данбар. Почему бы вам не сообщить ей некоторые детали? Если вы будете милы с нею, она, возможно, угостит вас чаем.

— Надеюсь, сумею заслужить это, сэр, большое вам спасибо.

— Пятнадцать минут.

— Я подожду, сэр.

Дядя Боб пошел в дом. Дверь плотно захлопнулась за ним, и Джудит поняла, что в эту минуту он не хочет видеть никого — только побыть наедине с Бидди. Недобрые предчувствия всколыхнулись в ней, воображение разыгралось, в голову полезли всякие ужасы: вражеское нападение, какая-нибудь катастрофа на флоте, дурные вести о Неде.

— Что случилось?

— Экстренный вызов, — разъяснил лейтенант Уайтейкер. — Командующий флотом метрополии вызывает капитана Сомервиля в свой штаб, — У Джудит от сердца отлегло: ничего из тех ужасов, которые нарисовало ее воображение. — Срочно. Потому я и пригнал штабной автомобиль.

— Где этот штаб находится?

— На Скапа-Флоу.

— И вы собираетесь везти его на машине до Скапа-Флоу?! Лейтенант Уайтейкер засмеялся, и тут же стало ясно, что этому суровому, подтянутому военному тоже не чуждо ничто человеческое.

— Нет, предполагаю, капитана Сомервиля доставит морская авиация.

— Нед служит на Скапа-Флоу.

— Я в курсе.

— Все это так неожиданно. — Она заглянула ему в глаза и, прочитав в них сочувствие, постаралась улыбнуться. — Похоже, теперь все так будет…

После этого лейтенант Уайтейкер отбросил всякую официальность и превратился в высшей степени приятного и обходительного молодого человека.

— Послушайте, — предложил он, — почему бы нам не присесть где-нибудь и не выкурить по сигарете?

— Я не курю.

— Ну… тогда вы просто посидите со мной.

Они направились к каменным ступенькам, которые вели на лужайку для сушки белья, и сели там. Солнце пригревало; вскоре к ним присоединилась Мораг. Лейтенант поинтересовался, чем они с капитаном Сомерзилем занимались до его приезда, и Джудит рассказала ему о прогулке на Хейтор, о виде, который открывается с вершины; объяснила, что намеревается до поры до времени пожить с Бидди в Аппер-Бикли, и, пока говорила все это, поняла, что теперь у дяди Боба не будет ни времени, ни возможности обременять себя заботами о ее будущем. Придется самой о себе подумать.

Ровно через пятнадцать минут Боб появился снова, на этот раз — вместе с Бидди. Лейтенант Уайтейкер затушил сигарету, расторопно вскочил на ноги и направился пожать Бидди руку. У Бидди был слегка растерянный вид, но она уже долгое время прожила замужем за офицером ВМС и научилась по-философски стойко переносить непредвиденные расставания. Что касается дяди Боба, то в форме, «при исполнении», он казался недосягаемым и всесильным, не то чтобы совсем чужим, но каким-то отстраненным, как будто мыслями был уже где-то далеко, целиком поглощенный другой своей жизнью — службой.

Лейтенант Уайтейкер принял у него багаж и уложил все на заднее сиденье машины. Дядя Боб обернулся и обнял жену.

— До свидания, любимая. Они поцеловались.

— Постарайся увидеться с Недом. Передай ему привет,

— Обязательно.

Теперь настала очередь Джудит.

— До свидания.

— До свидания, дядя Боб. Они крепко обнялись,

— Береги себя, — наказал он ей на прощание; она с улыбкой пообещала.

Лейтенант Уайтейкер ждал, держа дверцу открытой для Боба. Тот уселся на переднее место, дверь захлопнулась, лейтенант Уайтейкер обошел машину спереди и сел за руль.

— Пока!

Машина выехала через ворота и скрылась. Боб Сомервиль уехал. Бидди с Джудит перестали махать вслед. Они слушали шум мотора, пока он совершенно не стих, и потом повернулись друг к Другу.

— Как ты? — спросила Джудит.

— Отвратительно. — Бидди удалось выдавить из себя кривую улыбку. — Иногда у меня возникает желание уничтожить весь военно-морской флот. Бедняга! Носится, как угорелый, взад-вперед, перехватит наспех бутерброд с ветчиной, и вся еда. Но он-то, миленький, рад без памяти. Такая честь! Такое престижное назначение. И я тоже очень за него рада. Жаль только, что все произошло так быстро и что Скапа-Флоу так далеко, на другом конце страны. Я спросила его, нельзя ли мне поехать с ним, но он сказал, что об этом не может быть и речи. Так что придется мне сидеть тут. — Она глянула на Джудит, — Он сказал, ты собираешься остаться ненадолго.

— Ты не против?

— Знаю, это звучит глупо, но сейчас я бы просто не пережила, если б мне пришлось остаться совсем одной. Такое счастье, что здесь будешь ты. О Боже мой… — Она затрясла головой, пытаясь удержать слезы. — Что это на меня вдруг нашло…

— Ну-ну… — Джудит взяла ее под руку, — пойдем, вскипятим чайку, заварим покрепче…

Впоследствии Джудит всегда считала то августовское воскресенье и отъезд дяди Боба реальным началом войны. События последующей недели: мобилизация флотских, призыв запасников, нападение немцев на Польшу и объявление о начале военных действий в речи мистера Чемберлена — все это осталось у нее в памяти всего-навсего как заключительные формальные штрихи, предваряющие первую вспышку ожесточенной битвы, которой суждено было длиться без малого шесть лет.

«Аппер-Бикли, Южный Девон.

13 сентября 1939 г.

Дорогая Диана!

Простите, что не написала вам раньше, но столько всего происходило, времени на письмо как-то не оставалось. Ужасно неприятно было покидать всех вас в такой спешке, не имея возможности попрощаться с каждым, но я знала, что вы все поймете.

(Тут Джудит скрестила пальцы и подвела под памятную свою небылицу счастливое окончание.)

Тетя Бидди действительно сильно хворала, и я рада была, что приехала; у нее был сильный грипп, но теперь ей уже гораздо лучше.

(Уф-ф!..)

Не считая того, что началась война (и, в каком-то смысле, это даже к лучшему — после того, что все мы пережили за две последние кошмарные недели), у меня есть для вас масса новостей. Первая новость: я решила отказаться от путешествия в Сингапур. Причины, которые привели меня к этому решению, слишком многообразны и труднообъяснимы, но суть состоит в том, что я почувствовала себя просто неспособной удрать на Восток и преспокойно наслаждаться жизнью в то время, как здесь мои соотечественники готовятся сражаться с врагом. Я знаю, мое пребывание в Англии совершенно ничего не меняет и ни капельки не поможет, но, по крайней мере, душа будет у меня на месте. Самое трудное было — сообшцть родителям. Первым делом я отменила свой рейс, потом послала им телеграмму. Ответ пришел почти сразу (в голове не умещается, как возможна подобная скорость!) — многие страницы и все об одном: родители умоляли меня изменить решение, но я знала, что дядя Боб поддерживает меня, и не отступилась. Я написала им очень длинное письмо, где изложила все свои доводы, и очень надеюсь, что они поймут, каково нынче в Англии и какие чувства владеют сейчас людьми. Как каждый закатывает рукава, готовясь к самому худшему. Надеюсь, вы не сочтете меня отъявленной эгоисткой. Так, вероятно, думает моя мама, но она разочарована, можете себе представить, каково ей — ждала, предвкушала наше воссоединение, а я разбила все ее надежды.

Как бы то ни было, я остаюсь.

Другая новость: дядя Боб отправился в Скапа-Флоу, чтобы принять пост капитана инженерных войск в штабе командующего флотом метрополии. Он был экстренно определен на эту должность и срочно отправился к новому месту службы, и, конечно, все мы в восторге от его нового назначения, несмотря на то что теперь страшно по нему скучаем. Естественно, Бидди не может поехать туда и быть вместе с ним, ей придется остаться здесь. Я какое-то время поживу с ней.

Думаю, в скором времени она начнет работать в Красном Кресте или вступит в добровольческое женское подразделение, но пока дел и так хватает, самим надо держаться на плаву. Миссис Лзпфорд, ежедневно приходившая к тете Бидди кухарка, покидает нас, она намеревается пойти поваром на какую-то фабрику близ Эксетера — говорит, что это ее долг. Зато миссис Дэгг, которая убирает в доме, пока что не собирается уходить. Ее муж работает на ферме, и она решила, что первейший ее долг, ее главная трудовая повинность в военное время — следить за тем, чтобы он всегда был хорошенько накормлен!

Что касается меня, то я еще до отъезда дяди Боба решила, что должна освоить машинопись и стенографию. Сперва я недоумевала, где мне этому выучиться: место у нас тут достаточно глухое, однако все утряслось. У Бидди есть подруга, мисс Лэнг, государственная служащая на пенсии, поселившаяся в Бави-Трейси. На днях она приезжала в гости, и после бриджа мы разговорились; я рассказала ей о своих планах, и она пообещала, что будет меня учить. Она явно дело знает, и я не сомневаюсь, что выучусь в два счета. Все равно что заниматься с домашним учителем! Набью руку, добьюсь приличного темпа, и тогда, наверно, пойду служить. Скажем, в женскую вспомогательную службу военно-морских сия. Пусть хотя бы из-за формы — она у них такая нарядная!

Очень надеюсь, что у вас все здоровы. Я так по всем вам скучаю! Интересно, справилась ли Мэри со светомаскировочными шторами. Я занималась этим у Бидди, времени ушло — целая неделя, это притом, что дом — крошечный по сравнению с Нанчерроу. Я очень расстраивалась, что пришлось уехать так внезапно, и пожалуйста, передайте от меня привет полковнику, Мэри, Неттлбедам, Лавди, тете Лавинии и всем-всем.

Да, кстати: письмо с результатами моих университетских экзаменов наверняка пришлют к вам в Нанчерроу, а может быть, мисс Катто позвонит вам и сообщит об этом. В любом случае, когда поступят новости, не будете ли вы добры, если вас не затруднит, переслать результаты мне… или же пусто Лавди мне позвонит. Мне очень не терпится узнать. Пускай это и не имеет особого значения. Теперь уж я вряд ли когда-нибудь попаду в университет.

Как всегда, с наилучшими пожеланиями,

Джудит».

Не прошло и двух недель, как в Аппер-Бикли прибыл ответ на это письмо. Вместе с остальной корреспонденцией он вывалился из почтового ящика на половик — огромный, пухлый конверт, надписанный детскими каракулями Лавди, которые, наряду с ее безнадежной безграмотностью, на протяжении нескольких лет приводили в отчаяние мисс Катто. Джудит удивилась: ни разу не получала она писем от Лавди, да та и не писала сроду ничего, кроме коротеньких записок с выражением благодарности за гостеприимство, которые после визита в гости принято слать хозяевам. Джудит прошла с письмом в гостиную, забралась с ногами в угол дивана и разрезала тяжелый конверт.

Внутри оказались результаты ее вступительных экзаменов и внушительная кипа сложенных листочков дорогой почтовой бумаги, какой пользовались в Нанчерроу. Первым делом она с чрезвычайной осторожностью, словно в руках у нее было нечто взрывоопасное, развернула экзаменационную ведомость и взглянула на результаты. Поначалу она не могла поверить своим глазам, но уже в следующую секунду на нее нахлынули чувства иного рода: облегчение, буйная радость, удовлетворение. Будь рядом с ней кто-нибудь из ее сверстников, она вскочила бы на ноги и пошла в пляс от восторга, но лишь для самой себя казалось довольно глупо устраивать такое представление, Бидди же поехала в Бави-Трейси делать прическу; поэтому Джудит удовольствовалась тем, что еще раз прочла результаты, затем отложила их в сторону и принялась за многословное послание от Лавди.

Дорогая Джудит!

«Нанчерроу, 22 сентября.

С огромной радостью получили твое письмо, и оно до сих пор лежит на мамином письменном столе, но ты сама знаешь: для нее письма писать — острый нож; короче, она попросила меня ответить тебе. Охотно беру на себя эту повинность, тем более что за окном льет как из ведра и заняться все равно больше нечем.

Прежде всего, вот твои результаты. Пришло письмо, и я просто не могла не вскрыть его, хоть оно и было адресовано тебе; я зачитала его вслух за завтраком, и все — мама, папчик и Мэри — кричали тебе «браво!». Ты умница. Все эти зачеты и даже два «отлично». Мисс Катто от радости за тебя пустится отплясывать фанданго. Пусть ты и не будешь учиться в университете — зато теперь, когда придет твой аттестат, ты сможешь вставить его в рамку и повесить в уборной или в другом подходящем для этого месте.

Ты молодец, что не поехала в Сингапур. Не знаю, смогла бы я проявить такую же твердость и отказаться от всех тех удовольствий, которые тебя там ждали. Надеюсь, твоя мама простила тебя — ужасно знать, что на тебя сердятся. И какие потрясающие новости о твоем дяде! Должно быть, он невероятно умный, ответственный и знает, свое дело как никто другой, раз ему поручили эту работу. Надо будет найти Скапа-Флоу в атласе. Это ведь чуть ли не за Полярным Кругом. Надеюсь, он не забыл запастись шерстяным бельем.

У нас много нового. Ушел Палмер — поступил в Легкую пехоту герцога Корнуолльского. Джанет и Песта все никак не могут решить, куда им податься, хотя их вовсе не призывали на службу. Джанет подумывает о том, чтобы пойти в санитарки, а Песта вроде собирается куда-то на производство оружия, боеприпасов и военного снаряжения: говорит, что судна за больными выносить — это не по ней. Как бы там ни было, думаю, что в скором времени они нас покинут. Неттлбеды остаются незыблемы, слава Богу, они не в том возрасте, чтобы идти воевать. Хетти тоже пока с нами. Она страстно мечтает пойти в армию и франтить в хаки, но ей ведь всего семнадцать (не подходит по возрасту), а миссис Неттлбед без устали твердит ей, что такую глупышку, как она, нельзя пускать в общество развязной солдатни. По-моему, миссис Неттлбед чересчур к ней сурова, просто без Хетти ей самой придется скоблить кастрюли.

Мэри все трудится над светомаскировочными шторами. Уж она шила-шила… так что в конце концов мама приискала ей в помощницы некую мисс Пенберти. Живет та в Сент-Бериане; каждый день приезжает к нам на велосипеде и шьет; от нее ужасно пахнет потом, и нам ничего не остается, как держать все окна открытыми. Некоторые комнаты все еще не затемнены, и вечером нам даже двери туда не открыть. Скорей бы уж мисс Пенберти все закончила и убралась восвояси.

Мама проводила собрание Красного Креста в большой гостиной, а папчик расставил везде ведра с водой на случай, если мы загоримся. На улице холодает. Когда наступит зима, мы собираемся зачехлить большую гостиную и перебраться в малую. Папчик говорит, что надо беречь топливо и сажать побольше овощей.

Теперь новости о других. Оставила это напоследок, потому что не хочу никого упустить из виду.

Тетя Лавиния жива-здорова, уже понемногу встает и сидит у камина. Ей, бедняжке, не позавидуешь — увидеть еще одну войну! Ведь она уже пережила англо-бурскую и мировую. А теперь еще эта. Слишком много на одну человеческую жизнь.

После твоего отъезда мы все ужасно по тебе скучали; правда, и остальные разъехались почти сразу же. Сначала Джереми, за ним — Руперт, который помчался не куда-нибудь, а в Эдинбург, в какую-то Редфордскую военную часть, куда из Нортгемптона переехали кавалерийские лошади, — надеюсь, их повезли туда на поезде: слишком далекий путь, чтобы преодолеть его своим ходом. Продолжение о Руперте смотри ниже.

Вслед за ним отбыли Эдвард с Гасом. Эдвард сейчас находится на какой-то учебной базе, но где именно, мы не знаем, потому что его обратный адрес — «где-то в Англии». У мамы есть номер какой-то полевой почты, куда она может посылать ему письма до востребования, но она изводится, не зная его точного местопребывания. Уверена, он там отлично проводит время — летает себе да попивает в столовой пиво.

А Гас отправился в Абердин — там располагается штаб «Гордонских горцев». Прощаться с ним было просто невыносимо. Ни по кому из остальных я не плакала, только по нему. Разве не ужасно — только успеешь познакомиться с единственным человеком, в которого можно было бы влюбиться, и из-за какого-то подлого мерзавца Гитлера приходится с ним расставаться. Я залила всю постель слезами, но теперь уже не плачу, потому что получила от него письмо и написала ответ. У меня осталась его фотография (я щелкнула его своим фотоаппаратом), я ее увеличила (стало немного расплывчато, но вообще ничего), вставила в рамку, и теперь снимок стоит у меня возле кровати. Каждый день перед сном я желаю ему доброй ночи, а утром с ним здороваюсь. Даю голову на отсечение, в килте он выглядит бесподобно. Попытаюсь уговорить его, чтобы он прислал мне свою фотографию в форме.

Возвращаюсь к Руперту.

Через три дня после его отъезда Афина внезапно заявила, что тоже едет в Эдинбург, села на поезд и была такова. Можешь себе представить?! Живет в гостинице «Каледонская», по ее словам, громадной и до ужаса викторианской, а в Эдинбурге жуткий холод, но все это, видно, для нее ерунда, потому что время от времени она может видеться с Рупертом. Раз уж холод ей стал нипочем, значит, она в него, точно, влюблена.

Что касается меня, то я сижу на месте и никуда не рвусь. Мама намерена завести уйму кур, они и будут для меня повинностью военного времени. А Уолтер Мадж обещал научить меня водить трактор, тогда я смогу помогать на ферме. Мне, вообще-то, все равно, чем заниматься — паровой котел топить или драить уборные, лишь бы никто не говорил, чтоя должна встать на учет или отправляться куда-нибудь служить.

Только что появилась миссис Неттлбед с радостным известием отом, что будет введена нормированная продажа горючего и запрещается делать большие запасы. Одно небо ведает, как мы будем возить продукты — на велосипеде до Пензанса путь неблизкий. Начнем, видно, резать уолтеровых овец!

Горю желанием снова увидеть тебя. Возвращайся как только сможешь. Мэри спрашивает, не прислать ли тебе что-нибудь из зимней одежды.

Люблю, люблю, люблю.

Лавди.

P. S. СВЕЖАЙШИЕ НОВОСТИ! Минуту назад — звонок из Эдинбурга. Папчик взял трубку у себя в кабинете. Афина и Руперт поженились. Они расписались там же на месте, свидетелями были денщик Руперта и водитель такси. В точности так, как всегда хотелось Афине. Мама с папчиком разрываются между восторгом и яростью из-за того, что не присутствовали на церемонии. По-моему. Руперт им в самом деле нравится. Когда Афина вернется к нам, неизвестно. Вряд ли это очень весело — выйти замуж и жить одной в гостинице».

Джудит сложила страницы письма и убрала его обратно в конверт вместе с экзаменационным табелем. Она не стала вставать с дивана, где так удобно пристроилась, и, устремив взгляд в окно, задумалась о Нанчерроу. Мысленно она снова была там. Представила, как расписываются в загсе Афина с Рупертом, как Мэри корпит над светомаскировочными шторами, увидела Гаса в килте, полковника с ведрами воды, Лавди в окружении квохчущих кур. И Эдварда. «Где-то в Англии». На учебной базе. Чему он там учится? Сертификат летчика у него уже есть… Ну и глупый же вопрос! Он учится сражаться, вот чему. Пикировать с поднебесья, поливать врага огнем и сбивать вражеские бомбардировщики. «Он там отлично проводит время — летает себе да попивает в столовой пиво».

С того самого воскресенья, последнего ее дня в Нанчерроу, между ними не было никакой связи, так что первые новости об Эдварде она узнала лишь теперь, из письма Лавди. Джудит не порывалась ни писать, ни звонить ему, зная, что все уже сказано и говорить им больше не о чем, и все еще содрогаясь при воспоминании о собственной наивности и о том убийственном ударе, который он нанес ей своим равнодушием. Эдвард в свою очередь тоже не писал и не звонил, да она на это и не надеялась. Он сколько мог старался быть ей преданным и чутким другом, но терпению любого мужчины рано или поздно приходит конец. Вероятно, ее торопливое бегство из Наичерроу, когда она даже не дождалась его, чтобы попрощаться, до крайности раздосадовало Эдварда и стало последней каплей. Да и зачем, с какой стати ему гоняться за Джудит? В его жизни всегда будет полно обворожительных женщин, толпами спешащих упасть к нему в объятия.

И все-таки невозможно было бесстрастно думать о нем. Вспоминать его лицо и голос, его смех и прядь волос, которая вечно падала ему на лоб и которую он то и дело отводил назад. Все в нем заставляло ее сердце трепетать.

Приехав в Девон, она изо всех сил старалась противостоять соблазну пустых мечтаний: что вот-де она услышит, как в гору поднимается машина, и это будет Эдвард, приехавший за ней, приехавший потому, что не может без нее жить. Такие фантазии бывают только у детей, которые верят в сказки со счастливым концом, но она-то уже вышла из детского возраста. Однако бессмысленные грезы вторгались в ее сны, и Джудит ничего не могла с этим поделать. В сновидениях она оказывалась в каком-то месте, где ее охватывало чувство невыразимого блаженства, ибо она знала, что Эдвард тоже где-то здесь, неподалеку, и уже спешит к ней. Она просыпалась счастливая, но счастье ее тут же испарялось, как призрак, в безжалостном свете утра.

Все кончено. Теперь при воспоминании об Эдварде ее уже не одолевало желание плакать, так что дело, может статься, шло к улучшению. Без сомнения, все могло быть хуже, а она, по крайней мере, сдала экзамены в университет… В таких житейских радостях оставалось ей пока черпать силу и утешение. Уверенность в себе превыше всего, учила ее мисс Катто, и в конечном счете «два отличия» — наивернейшее средство, чтобы хоть чуть-чуть воспрянуть духом…

Хлопнула дверь, и она услышала голос Бидди. Тетя, с «горячей» завивкой на голове, уже дома. Джудит поднялась с дивана и пошла к ней, горя нетерпением рассказать все новости.

Прошел почти весь сентябрь, прежде чем занятия стенографией и машинописью сдвинулись наконец с мертвой точки: самой Хестер Лэнг необходимо было провести определенную подготовку. У нее имелась настоящая, а не переносная, как у дяди Боба, печатная машинка — внушительный агрегат, но нужно было привести ее в порядок; в магазине в Эксетере ее почистили, заправили новой лентой и снабдили щитком, чтобы Джудит не могла подглядывать, косясь на клавиатуру. Хестер купила и парочку практических руководств: немало времени минуло с тех пор, как сама она изучала основы той и другой науки, и ей требовалось освежить память. Наконец она позвонила и сообщила, что все готово.

На следующий день Джудит спустилась по холму в город и направилась к дому Хестер. У нее было такое ощущение, будто она опять идет в школу — вернулась после каникул на рождественский триместр. В воздухе пахло осенью, листва желтела; дни становились все короче, и с каждым вечером ритуал затемнения окон происходил чуть раньше… скоро уже и чай, в половине пятого, придется пить с наглухо задернутыми шторами. Джудит скучала по тем временам, когда можно было сидеть дома у окна и любоваться долгими сумерками. Томиться же теперь взаперти при электрическом свете было все равно, что оказаться в тюрьме.

Сейчас, в девять часов утра, воздух был прозрачен и свеж, пахло дымом костра, на котором чей-то садовник жег мусор. За субботу и воскресенье они с Бидди насобирали не один фунт ежевики с живых изгородей на полях местной фермы, и тот же фермер обещал им кучу дров — обломки ствола старого вяза, поваленного бурей в прошлую зиму. Билл Дэгг привезет их на тракторе с прицепом в Аппер-Бикли и сложит штабелем, как брикеты торфа, у стенки гаража. Топка дровами поможет им сберечь запасы угля, которые, при существующем положении дел, неизвестно когда удастся пополнить.

Двухэтажный, из серого камня дом Хестер входил в ряд стандартных домов вдоль улицы, примыкающих друг к другу боковыми стенами. Соседские домики смотрелись несколько блекло и невыразительно — черные или коричневые передние двери с облезшей краской, в окнах — зеленые горшки с геранями в кружевном обрамлении занавесок. У Хестер же входная дверь была желтая, как сливочное масло, а сверкающие чистотой окна были прикрыты изнутри белоснежным тюлем. У входа, возле старой железной сетки для очистки подошв, она посадила ломонос, и он уже вовсю карабкался вверх по фасаду. Все эти прелести были призваны создать впечатление, что домик Хестер не собирается опускаться до своих невзрачных соседей.

Джудит нажала на звонок, и Хестер ей открыла. Выглядела она, как всегда, безупречно.

— А, пришла… Я так и думала, что ты притащишь с собой школьный ранец. Какое удивительное утро! Я как раз варю кофе.

Джудит учуяла свежий соблазнительный аромат.

— Я буквально только что позавтракала.

— Тогда выпей со мной еще чашечку, за компанию. Не обязательно приниматься за работу прямо сейчас. Ты ведь еще не была у меня дома, верно? Проходи в гостиную, вон туда, располагайся, а я присоединюсь к тебе через минутку.

Пройдя в открытую дверь, Джудит оказалась в длинной комнате, которая начиналась от самой передней стены дома и тянулась вплоть до задней, — стенка между двумя изначально существовавшими маленькими комнатами была разобрана. Таким образом удалось добиться ощущения пространства и обилия света. Обставлена и декорирована комната была в стиле простом и современном — ничего подобного тому, что ожидала увидеть Джудит и что она вообще могла себе вообразить. Немного похоже на артистическую студию, решила она про себя. Стены — белые, ковер — бежевый, занавески — холщовые, веревочного цвета. Обязательные светомаскировочные шторы смотрелись, конечно, как бельмо на глазу, но сейчас они были свернуты, и сквозь редко сотканную материю занавесок, словно через тюль, сквозил яркий утренний свет. Спинка дивана была покрыта восточным ковром ручной работы, а еще тут был низкий стол со столешницей из зеркального стекла, укрепленной на двух антикварных фарфоровых львах, по всей видимости, китайского происхождения. На столе грудились стопки роскошных томов, а посередине стояла современная скульптура.

Все здесь вызывало удивление. Оглядывая комнату, Джудит увидела над камином абстрактное полотно без рамы, блестящее и шероховатое, как будто краску скоблили мастихином. Ниши по обе стороны камина были оборудованы стеклянными полками, на которых помещалась целая коллекция «бристольской лазури» — бокалы из тонкого голубого стекла и несколько зеленых. Другие полки были заставлены книгами — романами и биографиями, одни в кожаных переплетах, другие в соблазнительно новеньких глянцевых обложках, их так хотелось взять в руки. За окном раскинулся сад, длинный газон с нежной травой был окаймлен бордюром из астр и георгинов — кричащее буйство красок в духе русского балета.

Когда Хестер вернулась, Джудит стояла у окна, листая альбом цветных репродукций Ван Гога. Подняв глаза, она закрыла книгу и положила ее обратно на стол.

— До сих пор не могу с уверенностью сказать, понимаю ли Ван Гога, — сказала она.

— Есть в нем какая-то загадка, правда? — откликнулась Хестер, ставя поднос с кофе на лакированный табурет. — И все-таки я без ума от его грозового неба, кукурузного золота и меловой голубизны.

— Очаровательная комната. Совсем не такая, как я думала.

Хестер, усаживаясь в просторное кресло, рассмеялась.

— А ты как все себе представляла? Салфеточки на спинках кресел и викторианский фарфор?

— Ну не то чтобы так, но все же нечто подобное. В этом виде вам дом и достался?

— Нет, он был совершенно таким же, как все остальные. Я сломала стену, переоборудовала ванную…

— Быстро же вы управились! Вы ведь живете тут совсем недавно.

— Да, но дом я купила пять лет назад. Я наезжала сюда по выходным, когда еще работала в Лондоне. Тогда у меня не оставалось времени на общение с людьми, я только и делала, что гонялась за строителями да малярами. И лишь выйдя на пенсию, смогла обосноваться тут по-настоящему и начала заводить знакомства. Тебе кофе с молоком и сахаром?

— Только с молоком, спасибо. — Джудит взяла у Хестер чашку с блюдцем и присела на край дивана. — У вас столько прелестных вещей. И книг. Вообще всего…