— Да я ведь… Прохор Николаевич, небось сами знаете… Каждую фитюльку, каждое весло облизать готов. У меня ведь дома такого порядка никогда не было, какой я на «Аскольде» держал… Или я уж… Эх, вы! Старика обидеть нетрудно…

И его голова опустилась еще ниже. Он весь как-то обмяк, осунулся, постарел. В заскорузлых пальцах вертел папиросу, и пальцы его дрожали, осыпая табак.

Рябинин подошел к боцману, положил ему на плечи свои тяжелые руки, отчего старик сгорбился еще больше:

— Антон Захарович, корабль-то теперь будет военным. Ведь загоняем мы тебя окончательно. Ты старше всех на «Аскольде».

Боцман жадно затянулся цигаркой, слезы обиды блеснули в стариковских глазах.

— На покой, значит, пора? Так, так… Дослужился, что не нужен стал. Ну что ж, уйду. Только такой обиды, товарищ капитан, я еще ни от кого не видывал.

И Мацута ушел, хлопнув дверью, чего никогда бы не сделал раньше.

«Вот ведь какая чертовщина, — думал Рябинин. — Жалко старика, хороший он человек… Обиделся… Да, скверно получилось…»

Через полчаса вернулся из порта штурман. Раздраженно стал жаловаться:

— Насажали там в диспетчерскую каких-то… простите, идиотов. Я им говорю, что корабль вступает в строй действующего флота, а они: «Вставайте в очередь»…

— Вот потому, что корабль вступает в строй действующего флота, ты, штурман, привыкай докладывать вначале суть дела. А остальное расскажешь за обедом.

— Есть, товарищ капитан! Порт нашу заявку на плавсредства выполнить не может.

— Почему?

— Нет свободных буксиров.

— Из двенадцати — ни одного?

— Да. Пять из них разогнало штормом, и они по сей день где-то в море, четыре буксира тянут баржи с углем.

— А резерв?

— В резерве имелось три. Но один недавно потерпел аварию во время бомбежки, а два выручают союзный транспорт.

— Тоже последствие налета?

— Никак нет! Диспетчер рассказал, что мой английский коллега по какой-то причине принял Кольский залив за Темзу на подходах к Лондону и посадил коробку на мель.

— По какой-то причине… Тоже мне скажут! Причина одна: наездился рому до цветных шариков! Вот вам и на мели все десять тысяч тонн!

Штурман рассмеялся:

— Разрешите повторить заявку на завтра?

Рябинин разложил на столе карту, стукнул по ней кулачищами.

— Не умеем работать! — сказал он. — Все эти портовики, черт бы их брал, — где только они учились?

— Есть, товарищ капитан, особый институт, где их готовят, — услужливо подсказал Векшин.

— Институт… На логарифмической линейке они мастера щелкать. А вот не могут догадаться спустить водолазов и оттащить эту баржу на глубокое место. Драть надо за такие вещи! За уши драть! И чтобы все видели, как их дерут…

— Что прикажете делать?

— Пока ничего. Будем вставать в док своим ходом.

— Да, но там эта… баржа! Вы же сами сказали, что можно обрубить винт. Можно свернуть руль…

Рябинин набил табаком трубку, она засопела в его зубах.

— И винт. И руль, — недовольно сказал он. — Можно и голову свернуть с такими помощничками… Вот что: на штурвал поставь рулевого с хорошими нервами, а я попрошу боцмана возглавить людей на полубаке. Тут самое главное — чтобы нам не помешали. А на мачту поднимем «мыслете»…

Он снял телефонную трубку.

— Лобадин? Слушай, механик, готовь котлы к действию… Что? Да, снимаемся с якоря… Сейчас…

На палубе к Рябинину подошел боцман Мацута:

— Прохор Николаевич, я там это… тово… Погорячился как бы… Вы уж это… тово… Не сердитесь…

Капитан «Аскольда» крепко обнял старика.

— Дорогой боцман, — сказал он, — как мне тяжело с тобой расставаться! Ведь я десять лет знал, что где ты — там и корабль. Но тебе надо уйти. Мы люди здоровые, сильные, впереди у нас тяжесть, которую мы-то одолеем, а ты можешь надорваться…

Мацута громко высморкался в клетчатый платок — подарок родной Поленьки.

— Прохор Николаевич, как же мне жить-то без «Аскольда»? Позвольте, хоть в док его поставлю…

— Я сам хотел попросить тебя об этом, — ответил Рябинин.

Из люка машинного отделения показалось потное усатое лицо механика Лобадина. Закрутил машинный «дух» усы, сказал:

— Машины готовы, «Пар Паркевич» на марке.

— Добро. Ну, боцман, объявляй аврал!

Мацута достал свою дудку — такую старую, что с нее уже давно слезло царское серебро. Дунул — шипит. Потряс в руке — опять не свистит. Встряхнул, словно градусник, сказал:

— Горошина опять… закатывается куда-то…

Матросы смеялись:

— Что, боцман? Авралить уже нечем стало? Ты ее не в рот вставляй, а в другое место…

— Состарилась, — сказал Мацута. — Вам-то, молодым, скоро и дудку новую дадут. Посмотрю я, как вы тут без меня в кулак насвиститесь!.. Лоботрясы вы все! Вам бы жрать да спать — вот и вся ваша забота… А ну — пошли все наверх! С якоря сниматься…

Старая дудка все же сработала, запропавшая куда-то горошина вернулась на нужное место и теперь, быстро крутясь, дробила сигнал на переливчатый свист. Матросы быстро выскакивали из жилой палубы, а боцман покрикивал:

— Давай, давай!.. Не ленись ногами… Ну, чего застыл, будто я тебя на карточку снимать буду?.. За кашей-то на камбуз вы все мастера бегать!.. Пошел, пошел, ребята!.. Улыбок не вижу!..

Авральная команда разбегается на полубаке среди хитрых переплетений цепей, стопоров и гаков.

— Па-а-ашел брашпиль! — командует с мостика Рябинин.

Боцман открывает вентиль, и барабан лебедки начинает с грохотом вращаться, наматывая на себя якорную цепь. Цепь лязгает тяжелыми звеньями. «Аскольд» медленно подтягивается к лежащему на грунте якорю. Наконец цепь смотрит отвесно.

— Па-а-анерр! — докладывает боцман на мостик.

Ил долго не отпускает якорь. Но брашпиль сильнее вязкой хляби грунта. Мотор вырывает из ила чугунные лапы — сразу облегченно вздрагивает корабль.

Мацута кричит:

— Встал якорь!..

Брашпиль быстро набирает обороты. Пятисоткилограммовый якорь рвется наверх во всю прыть, и, увидев его на поверхности, боцман успокоенно машет рукой Рябинину:

— Чи-и-ист я-якорь!..

И пусть на якоре налипло добрых пять пудов вонючего ила и на его лапах шевелятся клубки актиний, Мацута все равно прав: якорь чист, потому что не зацепил с морского дна чужую цепь или какой-нибудь кабель.

Док, стоявший под навесом огромной крутой скалы, находился как раз напротив Мурманска и уже был готов принять корабль. Потопленный в море настолько, что над водой виднелись лишь края его бортов, он напоминал сейчас гигантский совок, который должен поддеть «Аскольд» под самое днище и, снова выходя на поверхность, осушить его для капитального ремонта.

Траулер на малом ходу приближался к доку. На воде угрожающе качались красные буйки, ограждавшие затопленную баржу. Рябинин дал приказ задраить все двери, клинкеты и горловины. Предстоял трудный маневр: надо было вжаться в узкое пространство между доком и баржей, лежащей на дне, развернуться, а потом уже втягиваться в док.

Чтобы проходящие мимо корабли не разводили волну, которая могла бы сорвать маневр «Аскольда», Рябинин велел поднять на мачте сигнал «мыслете». Такие же бело-красные флаги были подняты и на береговых постах Мурманска, безмолвно приказывая всем кораблям уменьшить ход.

Алеша Найденов, стараясь не забрызгать брюки, обмывал из шланга якорные лапы. Ставриди и Борис Русланов пытались откатить в сторону бочку с ворванью. Савва Короленко застыл с отпорным крюком в руках, рассматривая девушек-работниц, расположившихся на ажурном перекидном крыле дока.

— Куда вы бочку-то катите? — спросил он.

— А прямо тебе в рот!.. Ишь ты, как загляделся!

Боцман Мацута, вдев руки в засаленные брезентовые рукавицы, стоял около поручней, задумчиво глядя на бегущую за бортом воду.

«Вот и все, — думал он, — отплавал…»

— Уйду я от вас, — задумчиво сказал старый боцман, — вам, ребята, лучше не будет. Хотя и ругал я вас, а и любил вас, стервецов…

— Мы тебя, боцман, тоже любили.

— Вот теперь Хмыров за меня остается. Он такой… кулачок! — И боцман показал свою сухонькую жилистую пятерню. — У него вы, как у меня, в долг не попросите. Не даст.

— Мы тебя, Антон Захарович, не за это любили, — сказал Алешка Найденов. — Ты с нами не собачился никогда. Ты учил нас. Мы через тебя и море узнали…

Старик хлопнул рукавицами:

— Дурак! Моря до конца никогда не узнаешь. Море — как баба капризная. Любить-то ее ты люби, а все стерегись. Я вон сколько уже плавал, а до сих пор в море выхожу — словно передо мной клетку с тигрой открывают…

Корабль, застопорив машины, плавно раскачивался уже возле самого дока. Матросы, готовые в любой момент действовать по приказу капитана, напряженно всматривались в буйки.

Рябинин, перевесившись через поручни мостика, крикнул:

— Антон Захарович, посматривай! Баковой группе быть настороже!

— Есть! — ответил Мацута.

На мостике звякнул телеграф, за кормой взбурлила вода. «Аскольд» стал втягиваться между доком и баржей. На траулере наступила тишина, прерываемая лишь гудением машин да тяжелыми шагами капитана. Рябинин перебегал с одного крыла мостика на другое, проверял положение судна. Наконец траулер миновал буйки и остановился в узкой ловушке, упершись форштевнем в док.

Боцман облегченно вздохнул.

— Ну, ребятушки, теперь все зависит от нас. Не подведем капитана…

Впередсмотрящий, держа в левой руке бухту, размахнулся грузилом, и длинная змея троса упала далеко за мостиком дока. Девушки подхватили конец, стали крепить трос на тумбу.

Матросы работали как черти, делая все быстро, слаженно. Снова загрохотал брашпиль. Трос, наматываясь на барабан, вытянулся в струну. Теперь «Аскольд» втягивался в док с помощью лебедки. Вот вперед прошла четверть корпуса, вот половина. Часть корабля, на которой находилась баковая группа, уже была, можно считать, в доке.

И вдруг:

— Боцман, травить конец!

Мацута дает слабину на трос и поднимает голову. По заливу, отчаянно дымя, проходит корвет союзного флота.

— Ребятушки! Тащи кранцы, коли у них совесть отшибло…

Матросы волокут кранцы — большие плетеные кошели, набитые опилками и пробкой. Они скидывают их между бортом корабля и стенкой дока, чтобы смягчить удар.

«Союзник» приближается. Мацута смотрит на мостик. Рябинин стоит у обвеса, хлопающего на ветру складками парусины, и молча сосет трубку. Его кулаки лежат на поручнях — большие, грузные…

На проходящем корвете работает радио. Репродукторы корабельной трансляции ревут на весь залив:

Диг, диг, ду; диг, лиг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..

— Вот что делает «владычица морей»!

— Ей-то что: они в Темзе не хулиганят!..

— Может, сигнала не разобрали?

— Ой, и волну же развел он!..

— Ну, братцы, держись: сейчас грохнет…

Корвет проносится мимо. Следом за ним встает волна — высокая, светло-зеленая, еще издали она кивает вспененным гребнем, подступая все ближе и ближе.

— Чтоб им собака дохлая снилась! — выругался Ставриди. — Хватайся за что-нибудь, ребята… Сейчас в нашей коммунальной квартире будет сыпаться штукатурка…

Рябинин гаркнул в мегафон:

— На баке! Отойди от борта, крепче стой…

А мощные репродукторы ревели — корвет шел в море, английские матросы ошалелой музыкой прощались с берегом:

Диг, диг, ду; диг, диг, ду! Хаю, хаю, диг, диг, ду!..

Злыми глазами посмотрел Найденов на волну, которая сейчас двинет по борту, и крикнул своим ребятам:

— Сейчас вот… Крестись, кто в бога верует!..

И вот «Аскольд» подбросило кверху, вода положила его в глубокий крен, швырнув траулер на железобетонную стенку дока. Захрустел трос, кранцы сплющились и покатились вдоль борта, посыпая воду перетертой пробковой крошкой.

Громадный вал, раскачав корабль, дошел до отвесной скалы, с грохотом перевернул прибрежные камни и, усиленный ударом, ринулся обратно на корабль.

— Больше кранцев! — раздается с мостика.

Мацута мгновение медлит, потом бросает отпорный крюк и бежит к бочке с ворванью.

— Ребятушки, за мной!

Матросы, кряхтя от усилий, перекатывают сорокапудовую бочку на другой борт, пожарным топором выбивают днище. Жирная тягучая ворвань широкой струей хлещет за борт, растекаясь по воде тонкой маслянистой пленкой. И боцман, видя, как тает на глазах, попадая под ворвань, волна, радостно думает:

«А вдруг оставят меня?.. Вдруг оставят?..»

Слой жира утихомирил яростный вал. «Аскольд» раскачивается плавно, медлительно. Слышно, как на мостике Рябинин спрашивает штурмана:

— Что это за судно?

И Векшин отвечает:

— Корвет союзного флота «Ричард Львиное Сердце».

— Боцману Мацуте и всей баковой группе объявляю благодарность! — доносится усиленный мегафоном голос капитана.

Антон Захарович ждет. Ему кажется, что Рябинин сейчас скажет что-то еще, относящееся именно к нему. Но мегафон молчит.

«Нет, не оставят», — вздыхает боцман.

Через полчаса «Аскольд», точно драгоценность, которую заботливый ювелир кладет в удобный футляр, улегся на подогнанные к его бортам деревянные кильблоки.

Постановка в док закончилась…

Мацута небрежно кидал в чемодан свои вещи. Прощаться с кораблем было страшно — все равно, что прощаться с жизнью. В последний раз прошелся боцман по отсечным закоулкам траулера. Чтобы скрыть слезы, закрыл глаза. И так вот, с закрытыми глазами, шел старик, привычно перешагивая высокие комингсы, машинально распахивал тяжелые двери, знал — где пригнуться, где поберечь локоть…

Возле одного люка боцман остановился, сказал Хмырову:

— Здесь место заколдованное: вот погоди день-два, и на крышке снова ржа выступит. Я ее полжизни, проклятую, скреб — теперь ты следи…

А когда вышел на палубу, сказал матросам:

— Ведь я — черниговский, братцы. Я уже и забыл — как там? Говорят, чернозем все больше. А какой он — не помню… Видать, в колхозах я не работник. Куда мне деваться?

И все удивились: казалось, что нет у Мацуты иной родины, кроме моря. И смешно прозвучало вдруг это крестьянское слово — чернозем. Сказал бы он «жвака-галс» или «шкентель с мусингами» — никто бы не удивился.

— Яблоков давно не ел, — вздохнул боцман. — Яблоков хочу. Вот возьму и поеду к себе по яблоки. Надоело мне с вами тут картошку хряпать…

Мацута попрощался с командой, и корабельная шлюпка отвезла его на другой берег Кольского залива, в Мурманск. Гребцы, вернувшиеся обратно, потом рассказывали, что всю дорогу боцман плакал и, оборачиваясь назад, смотрел на свой «Аскольд».

»Я им покажу…»

Лейтенант Артем Пеклеванный жил во флотском полуэкипаже, ожидая назначения на боевой корабль. Тянулись серые береговые будни, изредка скрашиваемые вечерами в клубе.

«Сколько же можно ждать?»

Но как бы то ни было, когда его спрашивали о назначении, Артем, не задумываясь, отвечал:

— Я миноносник. Меня отправят на эсминец.

Лейтенант и не представлял себе иное. Он любил эти легкие стремительные корабли, созданные для лихих смертоносных ударов, — корабли, готовые вынырнуть из тумана, развернуться, поразить и снова мгновенно сгинуть в морском ненастье.

«Я миноносник!» Он был им на Тихом океане, мечтал об этих кораблях еще в поезде, и мечты не слабели, наоборот, росли и крепли.

— Лейтенант Пеклеванный! Вас вызывает контр-адмирал Сайманов.

Артем вскочил с койки, на которой сидел, и, одернув китель, переспросил:

— Меня?

— Да. К Сайманову.

«Наконец-то!» — лейтенант облегченно вздохнул.

Контр-адмирал принял его в своем прокуренном кабинете, из окон которого виднелся вспененный рейд. Пеклеванный испытал некоторую робость при виде этого грузного пожилого моряка, который не спеша листал его «личное дело».

Сесть офицеру контр-адмирал не предложил, и Артем навытяжку стоял перед ним, озирая увешанные картами стены.

— Артем Аркадьевич… так, так, — сказал Сайманов. — Плавали на эсминцах, за границей не были, комсомолец… так, так!

Он посмотрел на офицера в упор:

— Чего-то не найду, где у вас здесь записаны дисциплинарные взыскания?

— У меня их никогда не было, товарищ контр-адмирал, — гордо просиял Артем.

— Так уж никогда и не было? — усмехнулся Сайманов, и Пеклеванному показалось, что, не вылезай он всю службу с гауптвахты, и контр-адмирал сам бы кинулся ему в объятия…

— Никогда не было, товарищ контр-адмирал, — повторил Артем.

— Ага, вот — нашел! — сказал Сайманов. — «Курсанту Пеклеванному объявлен строгий выговор за превышение власти старшины класса…» Теперь можете садиться!

Лейтенант сел — как в лужу.

— Извините, пожалуйста, — смущенно бормотал он. — Но я, честное слово, забыл. Не подумайте, что я хотел скрыть…

— Нет, что вы! — успокоил его Сайманов. — У вас здесь так много благодарностей, даже ценные подарки. И очень хорошие характеристики… Вам в училище кто читал морскую практику?

— Авраамов.

— Это хороший моряк. А минное дело?

— Слесарев.

— Я его, кажется, не знаю… А вот скажите мне, пожалуйста, — спросил контр-адмирал, — за что вы получили значок «Отличник ВМФ»?

— Я удачно провел стрельбы миноносца.

— Так, так… А почему же вы его не носите на груди?

Пеклеванный немного растерялся:

— Я его носил… на Тихоокеанском. Но здесь все офицеры кругом орденоносцы. Как-то неудобно ходить со значком. Подумают еще: вот, нашел чем хвастаться!

— Да, — откровенно рассмеялся контр-адмирал, — значком здесь, конечно, никого не удивишь… Ну, а сейчас вы тоже, наверное, хотели бы попасть на миноносец?

— Да, товарищ контр-адмирал.

— Я знаю, — мягко улыбнулся Сайманов, — вся флотская молодежь мечтает об этих кораблях. Что ж, это хорошая школа для моряка, но вы, товарищ Пеклеванный, на миноносец не попадете…

Артем почувствовал, как у него что-то оборвалось в груди, и, когда взял себя в руки, услышал:

— …Обыкновенные рыбаки должны постичь военное искусство, чтобы громить врагов наверняка. Вы назначаетесь помощником командира этого корабля. Вся тяжесть боевой подготовки ложится на вас, работы предстоит много, но команда корабля, спаянная работой на промысле, готова преодолеть любые трудности, и успех обеспечен… Сейчас вы отправитесь на патрульное судно «Аскольд» для прохождения на нем службы.

Пеклеванный вдруг захотел сказать о своей давнишней мечте — о миноносцах, о том, что только на этих кораблях он сможет по-настоящему проявить себя как офицер флота. Но суровая флотская дисциплина сделала свое дело раньше, чем он успел об этом подумать.

Артем встал, вытянул руки по швам и неожиданно для самого себя четко сказал:

— Есть отправляться на патрульное судно «Аскольд».

— Учтите, товарищ Пеклеванный, что на «Аскольде» воевать и работать надо особенно хорошо. Там капитан Рябинин. Вы, наверное, что-нибудь о нем уже слышали?..

Пеклеванный вспомнил эшелон «14-бис», тесное четвертое купе. Ирина Павловна ему говорит: «Капитан „Аскольда“ первый проник в малодоступные районы моря, но это еще не все…»

— Да, я слышал о Рябинине…

— Ну и замечательно! Берите в строевом отделе документы и отправляйтесь. Шлюпка ждет у третьего причала. Можете идти.

— Есть идти!

— Кстати, захватите в приемной спутника. Тоже на «Аскольд»…

В приемной Артем подошел к одному офицеру, который почему-то показался ему старым рыбаком:

— Простите, вы не на «Аскольд»?

— Нет. Я с берегового поста службы наблюдения и связи.

Пеклеванный обратился с вопросом к другому офицеру.

— Никак нет, — ответил тот. — Я с тральщиков.

— Это я на «Аскольд»! — раздался женский голос.

Артем обернулся и увидел невысокую девушку в морском кителе с погонами лейтенанта медицинской службы. Легко поднявшись с дивана, она пошла ему навстречу, как-то застенчиво склонив голову набок.

— Китежева, — назвалась она и добавила: — Варя. А вы тоже на «Аскольд»?

— Да, — ответил Пеклеванный, сердито куснув губу. — Очевидно, на шлюпку пойдем вместе?

— Хорошо, — согласилась она…

Уже спускаясь с крутизны сопки к заливу, лейтенант Пеклеванный доверительно сказал:

— Посылают нас с вами, доктор, на какой-то траулер. Воображаю, как он пахнет рыбой. «Трошечкой», как говорят здесь…

Варя внимательно посмотрела на него, рассмеялась:

— Вы знаете, я все равно ничего не понимаю в кораблях, но море люблю… Раньше служила в транспортной авиации, тоже морской, и мне стоило большого труда добиться перевода на корабль.

Пеклеванный искоса взглянул на нее. Придерживая от ветра берет с серебряной эмблемой врача, она шла, наклонившись вперед, и яркий здоровый румянец играл на ее щеках. Лицо у нее было круглое и белое, как у всех северянок. А волосы — иссиня-черные, словно у цыганки.

«Конечно, — раздраженно подумал Пеклеванный, — разве она что-нибудь понимает в кораблях?» И он зашагал вперед так быстро, что чемоданы закачались и заскрипели в его крепких руках.

В самом конце причала прыгала на волнах пузатая корабельная шлюпка. Матросы в зюйдвестках удерживали ее от ударов о сваи.

— С «Аскольда»? — спросил Артем. — Далеко стоите?

— Да нет, всего полчаса ходу. Гребцы хорошие, — ответил матрос, сидевший на руле. — Мы вас давно ждем.

— Прежде, — строго заметил Пеклеванный, — чем разговаривать с незнакомым офицером, надобно представиться ему. Так, по-моему, учит устав?

— Мы еще не знаем, чему он учит. А зовут меня Платов, тралмейстер.

— Меня интересует звание, а не профессия!

— Нет у меня звания, — ответил матрос, начиная злиться. — А профессия — что ж, моей профессии люди завидовали…

Грузно качнувшись, шлюпка отошла от причала, Варя села на кормовую банку, поджав под себя ноги — на днище плескалась вода. Пеклеванный окинул гребцов быстрым проницательным взглядом. Все были как на подбор, сильные молодые парни. Шлюпка, несмотря на волну и ветер, шла ходко. От ровных ударов весел по бортам разбегалась лохматая пена.

.Китежева повернулась к Артему, тихо спросила:

— Вы всегда такой, товарищ лейтенант?

— Какой «такой»?

— Ну вот… строгий такой.

— Я не требую незаконного, — ответил Пеклеванный. — Я требую только то, что положено по службе.

— Тогда простите, — извинилась девушка.

Платов тем временем рассказывал гребцам:

— Так они, значит, и встретились. Ну, слово за слово, а тут, глядь, она и призналась: «Никонова, — говорит, — я», — и все тут. Ирина-то Павловна об этом мужу скажи, а он такого дела в ящик не положит. Ведь Костя-то Никонов у него великим мастером был, я уж после него — воробей какой-то… Вот тетя Поля и давай ходить по милициям: нет ли такой, обрисовывает. Нашла. Ну, тетка сердечная — к себе затащила. Живут…

— О чем это вы рассказываете? — спросила, вмешавшись в матросский разговор, Варя Китежева.

— Да вот, товарищ лейтенант, вы, как врач, подлечили бы одну женщину. Из блокады ленинградской вырвалась, всего натерпелась…

— Платов, — остановил матроса Артем, — прекрати разговоры.

— А вы мне не тыкайте, — огрызнулся бывший тралмейстер. — Со мной сам главный капитан флотилии на «вы» разговаривает. А то я тоже могу тебе тыкнуть. Так тыкну…

— Товарищ Платов, прекратите разговоры.

— Вот так-то лучше!

— А еще лучше — помолчать, когда вам говорят. Вы отвлекаете гребцов от дела!

— Что ж, можно и помолчать.

— Да не «можно», а «есть, молчать»! Повторите!

— Ну, есть молчать, — обиделся тралмейстер.

— Еще раз, без всяких «ну».

— Есть молчать!..

— И впредь только так, — твердо заключил Пеклеванный. — Я вижу, что у вас нет никакой дисциплины. Научитесь!.. Будете по одной половице бегать…

— У нас половиц нету, — ответил кто-то с носа шлюпки, опуская лицо вниз. — Половицы в избе остались!

«Черт знает что! — подумал Артем. — Хоть кол на их голове теши…»

Варенька Китежева, сделав хитрое лицо, снова обратилась к Пеклеванному:

— Товарищ лейтенант, теперь я должна вам подчиняться?

— Да. Согласно уставу корабельной службы.

— А у вас есть этот устав?

Пеклеванный хлопнул рукой по своему чемодану:

— Конечно, есть.

— Ой, вы не откажете в такой любезности?.. Дайте мне почитать его, пожалуйста. А то, имея такого начальника, как вы, я боюсь сложить свою буйную голову на гауптвахте!..

— Прямо по носу эсминец! — крикнул баковый.

Пеклеванный вытянулся вперед всем телом, жадно всматриваясь. По заливу шел миноносец. Покачивалась его палуба, вместе с ней качались орудия, матросы. Минута — и они поравнялись. Корабль пронесся мимо, обдав шлюпку теплом вентиляторов, и понес свой высокий запрокинутый мостик дальше, в сторону океана. Миноносец быстро таял вдали, и казалось, что вместе с ним тают последние надежды лейтенанта.

Когда же корабль совсем скрылся из виду, Пеклеванный натянул фуражку поглубже, поднял воротник шинели и сидел так до самого Мурманска, молчаливый и сумрачный.

В доке было шумно и тесно. «Аскольд», вытащенный из воды, уже успел обстроиться лесами, и матросы, стоя на них, сдирали с бортов ракушку и зеленую слизь водорослей. Варя как зачарованная осматривала корабль, заглядывала в решетки кингстонов и даже попробовала повернуть лопасть винта.

Пеклеванный бегло осмотрел корабль снаружи. «Старая лоханка, — подумал он об „Аскольде“, — вонючий тресколов», — и сразу поднялся по сходне на верхнюю палубу. Рябинин встретил нового помощника сдержанно и даже суховато. Первое, что запомнилось Артему в капитане, — глаза, по-детски ясные и чистые, наполненные каким-то тихим, спокойным сиянием. Капитан смотрел на молодого лейтенанта свежо и открыто и каждый свой вопрос будто бы дополнял прямым, откровенным взглядом.

И каюта у него была просторная, светлая, проветренная; в ней стояло только самое необходимое: стол, койка с пробковым матрацем и два привинченных к палубе кресла.

— Дисциплина на «Аскольде», — говорил Рябинин, посасывая свою короткую трубку, — всегда была хорошей, но теперь требуется установить новую форму взаимоотношений между людьми. Час тому назад привезли два орудия. Завтра или послезавтра рабочие поставят их на палубе. Надо сразу взяться за подготовку комендоров. Потом мы поговорим обо всем подробнее, а сейчас можете отдохнуть после дороги. Номер вашей каюты — четыре…

Рябинин был несколько растерян, когда на пороге его каюты появилась женщина. Пусть даже в форме военно-морского врача, но все-таки… юбка, чулочки, туфельки, беретик. На такую уж не гаркнешь!

— Контр-адмирал Сайманов знает о вашем назначении? — спросил Рябинин, усаживая девушку напротив себя.

— Он же меня и направил.

— Хм… Ну, ладно. Вы бы только, Варвара Михайловна, поберегли туфли. Не так шагнете — и каблуки долой!..

Рябинин велел буфетчику принести чаю и печенья.

— Извините, — сказал он, — у нас больше ничего нет. Мы в пище всегда были непривередливы. Вы сыпьте сахару побольше — не смущайтесь!

— Ой, я такая нахалка, что никогда не смущаюсь. К тому же я сегодня ничего еще не ела…

Варенька Китежева положила три ложки сахара в стакан чаю, аккуратно подобрала с вазочки все печенье. Рябинин смотрел, как она с аппетитом ест, аккуратно облизывая свои румяные полные губы, и ему начинала нравиться эта девушка.

— Если так еще и работать будете, тогда, уверяю вас, мы будем большими друзьями! Я, честно говоря, не испытываю доверия к людям, которые долго ковыряются в тарелке!

Китежева рассмеялась и протянула капитану засургученный пакет со своим «личным делом».

— Да нет, я читать не буду, — сказал Рябинин. — Тем более что в медицине ничего не смыслю.

— Но здесь не о медицине. Здесь — обо мне.

— Все равно. Прочитаю в другой раз. Я привык знакомиться с людьми не по бумагам!..

Он проводил ее до дверей лазарета и позвал к себе новоиспеченного боцмана Хмырова.

— Если только, — пригрозил он, — я хоть раз услышу теперь, что на палубе кто-нибудь матюгается, то я…

Хмыров отступил на всякий случай назад.

— Я вас понял, — поспешно ответил он, — и повторять не надо. Мы же ведь тоже не дураки — слабый пол ничего не услышит!..

— Даже шепотом! — сказал Прохор Николаевич.

— И даже шепотом, — покорно согласился боцман.

Тем временем в полуосвещенной каюте, расположенной на корме, Пеклеванного встретил стройный человек с бледным лицом; он поднялся ему навстречу, протянув руку.

— Олег Владимирович Самаров, — назвался он и сразу энергично выдвинул несколько пустых ящиков шкафа. — Пожалуйста, раскладывайте свои вещи, располагайтесь как дома. На какой койке вы хотите спать — на верхней или на нижней?.. Если есть книги, ставьте их вот на эту полку, рядом с моими. Вешалка — здесь, ванна — по коридору, вторая дверь налево. Мы вас ждали и… давно ждали!

Артем разложил по ящикам белье, бросил на верхнюю койку парусиновый чемодан и, отказавшись мыться, вместе с помполитом вышел на палубу. Внизу по лесам расхаживали матросы, стуча скребками по гулкому днищу «Аскольда».

Наблюдая за их работой, помполит первый нарушил молчание:

— Когда же думаете взяться за дело?

— Не знаю с чего, — ответил Артем.

— Почему же?

— Да вот хотя бы: корабль гражданский, матросы, наверное, думают, что если они не дерутся с начальством, значит, уж все в порядке. А это не так… Придется браться за дело с самого начала.

— А вы сюда и посланы, чтобы начать все с самого начала. В этом-то вся соль.

— Ну что ж, — Пеклеванный невесело усмехнулся, — вот завтра приготовим орудия и начнем тренироваться. Для начала не на снарядах, а на болванках!

— Завтра… А почему, спрашивается, не сегодня?

— Можно и сегодня… Что ж, давайте после ужина приступим.

— А если сейчас, — улыбнулся Самаров, — вот прямо сейчас?

По палубе шел матрос. Лейтенант окликнул его, и матрос остановился.

— Куда идете?

— В ахтерпик. Боцман Хмыров там клещи забыл.

— А почему вы идете медленно?

— Так я же… Боцман и говорит мне: «Сходи, Мордвинов, принеси клещи». Вот я и пошел…

— Запомните: на военном корабле ходить вразвалку не разрешается. Идете обедать — бегом, идете курить — бегом, в гальюн идете — все равно быстро. И это еще не все… Почему вы идете в корму по правому борту? Надо идти по левому, а в нос — по правому. Так, чтобы море всегда по правую руку было. А что если боевая тревога в ночное время? Будете в темноте налетать друг на друга?.. Можете идти в ахтерпик и скажите боцману Хмырову, чтобы он впредь ничего не забывал…