И он полетел вниз, не успев ни за что уцепиться. Падение было недолгим - почти сразу же Иван упал на спину во что-то мягкое, пористое. Он потрогал это что-то руками, но определить ничего не смог. Было такое впечатление, что он сидит то ли на большой куче сена, то ли на толстом куске поролона. Иван качнулся, потом привстал, подпрыгнул... и тут же провалился сквозь эту мяготь. Теперь он лежал на зеленой и сочной траве в каком-то очень большом освещенном помещении, а может, и вообще на открытом пространстве. Во всяком случае, он не видел потолка, стен, если не считать небольшого навесика, крепящегося к трем на вид бетонным столбам. Навес тянулся куда-то вдаль и пропадал за растениями, имеющими густую, разросшуюся листву... Иван смотрел вверх, но в навесе не было-ни дыры, ни пролома, сквозь которые он мог вывалиться. Все было непонятно и туманно. Он вышел из-под навеса, задрал голову-перекрытий и сводов не было. Но не было и ощущения прозрачности высокого неба, не было Лоблаков, не было светила, не было ничего определенного, Ивану тут понравилось еще меньше, чем в Колодце. Он не любил больших и открытых пространств, особенно в чужих мирах. Такие пространства всегда таили в себе угрозу. И всё-таки у него возникло смутое ощущение, что этот мир замкнут, что он просто не видит в сгущающейся пелене далеких стен и сводов. Впрочем, все это могло и казаться. Иван подошел к ближайшему дереву. Потрогал рукой ствол. Он был гладкий, розоватый лоснящийся. Тоненькие веточки отходили во все стороны от ствола и терялись в густейшей листве, даже непонятно было, как они ее выдерживают. Меж деревьями росли уже знакомые лопухи, повыше, поостойчивее. И были они не серыми, а светло-зелеными, мясистыми, но не менее изгрызенными и обломанными по краям, чем их родственнички на поверхности. Иван огляделся все деревья и все лопухи росли тут явно не сами по себе, они были расположены в строгом геометрическом порядке. Да, это был явно не лес, не подлесок, это был парк, а может быть, и сад. Иван взял лучемет наизготовку - его перестали прельщать неожиданные встречи. Да и вообще надо было быть по-осмотрительнее, ведь в любую минуту могли показаться те, кто аккуратненько рассаживал эти деревья. А он уже встречался с обитателями "системы", знает, что почем! Но в то же время Иван ощущал, нет, знал точно, что ему просто грех жаловаться, что он должен радоваться, ведь мог бы уже трижды или четырежды за последние сутки погибнуть, а пока что судьба к нему благосклонна и все идет не так уж и плохо, к чему Бога гневить! Но самоуговоры не подействовали. Беспокойство прочно поселилось в его груди, не выгонишь, не вытравишь. Он остановился под ближайшим деревцем, присел. И немного перекусил-трубки с пищей и жизнеобеспечивающим раствором выдвинулись из пазов, вплотную придвинулись к губам. Ему оставалось лишь прикладываться то к одной, то к другой. Пока сидел, дал возможность немного поработать анализатору. Тот показал, что воздух вполне терпимый, что вредных вирусов, бактерий и прочей опасной невидимой дряни нету, а значит, можно откинуть шлем. Но Иван не торопился разоблачаться. После небольшого обеда он проглотил подряд три стимулятора. Проверил еще раз лучемет. Хотел сбросить оставшиеся пулеметные ленты-зачем они ему теперь-но не решился оставлять следа. Ничего, он еще выберется, найдет капсулу, пристегнет к руке возвратник! Все будет самым лучшим образом, только не надо терять присутствия духа. И надо быть готовым ко всему! Иван встал. Огляделся, хотя у негоне было ощущения, что за ним следят, а просто по привычке. Пройдя еще четыреста шагов, он наткнулся на какие-то подобия клумб с незатейливыми синенькими и фиолетовыми цветочками без лепестков, с цельными головками-бутонами. Чем дальше он продвигался, тем больше становилось таких клумб, тем ухоженнее были на них цветы, причудливее разнообразнее. С деревьев здесь свисали сферические желтые плоды, издалека похожие на лимоны, но значительно крупнее и более плоские. Наконец Иван уткнулся в затейливый резной заборчик. Он долго его изучал, даже пытался отковырнуть кусочек и запихнуть его в анализатор. Но не удалось. Заборчик был чуть выше колена. Но тянулся он насколько хватало глаз, слева направо, бесконечной и извивающейся немПого беленькой змейкой. Иван перешагнул через него. Пошел дальше. Теперь трава начинала расти прямо на глазах-если полкилометра позади она чуть касалась щиколоток, то теперь тянулась почти к коленям. Стволы деревьев потолстели. Цветы уже не умещались в клумбах, выпирали из них. Да это был самый настоящий сад. Из-за стволов Иван видел не дальше, чем на двадцать метров. Но он не снижал темпа. Остановился лишь у небольшого, но очень чистенького, кристально прозрачного ручейка, пересекшего его путь. Попробовал влагу анализатором-оказалась самая обычная и вполне пригодная для питья вода. Иван полежал пять минут у ручейка, любуясь им, заглядывая в воду. Ему даже показалось на время, что он на Земле, больше того, на своей родине, что он лежит беспечно в редком лесочке, прислушивается к пенью птиц, принюхивается к запаху трав, а журчащая водичка течет себе мимо, течет завораживающе, маня. И так хорошо ему стало, что разомлел, раскис, захотелось быть добрым, ласковым, щедрым, захотелось обнять всех ра свете, простить виноватых и самому повиниться, да пригласить сюда, к журчащему ручейку. Он размотал ленты, стащил их с себя и забросил далеко-далеко, даже не поглядев, куда именно. Потом скинул коробки с патронами. Пускай валяются - все одно его найдут, не скроешься! Стало легче, но не намного. Иван снова присел у ручейка, откинулся на локти. Остаться бы тут, в этом садике, лишь бы не трогали и не досаждали! А остальное все образуется... Он откинул шлем, вдохнул полной грудью-воздух был свеж и чист, безопасен, зачем же тратить дыхательную смесь! Он зачерпнул пригоршней из ручья, поднес к губам, глотнул, а потом допил и остатки. Вода была холодной, вкусной, он давненько не пил такой водицы. Конечно лучше было бы пить ее не из руки, обтянутой пластиконовой перчаткой, ну да ничего-и так годилось. Иван опрокинулся на спину, забросил руки за голову, предварительно сдвинув в сторону шлем. Все было хорошо, все было почти как дома... но вот небо подкачало! Да и небо ли это было! Иван смотрел в белесую пелену и не ощущал за ней подлинной глубины, бездонности-было в нем такое ощущение, какое бывает под низкими тучами, закрывающими для.взора высоту поднебесную. И все же здесь было значительно лучше, чем в Осевом или в воронке, здесь было не так пустынно и одиноко, как на поверхности. И никакой погони! Никакой слежки! Иван расслабился. Закрыл глаза. И ему вдруг почудилось, что он слышит отдаленные женские голоса, совсем тихие, но нежные и приятные словно журчание этого маленького ручейка. Он встрепенулся, привстал на коленях. Голоса ему явно не мерещились. Но разобрать слов он не мог. Да и какие слова тут, какие женские голоса?! Иван даже опешил. У них, если и есть женщины, думал он, так наверняка не слишком далеко ушедшие внешне и внутренне от тех "мужичков", с которыми он встречался. Нет, он не верил в то, что. чужаки, будь они хоть трижды женского пола, могли обладать столь журчащими и приятными для слуха голосами. Он пошел на голоса. Пошел, не забывая об осторожности, стараясь держаться за деревьями - благо, их здесь было значительно больше, да и рассажены они были близко одно от другого. Воздух был чист и прозрачен, слышимость, судя по всему, тоже была прекрасной. И все-таки Иван знал по опыту разговаривавшие недалеко! Лучемет он держал в руке, упирая его прикладом в бок. В любое мгновение он мог защитить себя. Но было непохоже, что кто-то собирается напасть на него. По дороге Иван перемахнул еще через три заборчика - каждый последующий был выше предыдущего на ладонь, все резные, узорчатые, беленькие. Вот узоры были только не слишком богаты, пересекались простенькие геометрические фигурки, бежали прямые или слегка змеящиеся ложбинки, торчали вверх крохотные шарики-пупырышки... Иван и не глядел на них. Он весь был устремлен вперед. Голоса становились явственней. Иван стал разбирать отдельные слова. И не поверил ушам своим. Он даже прижал к небу переговорник, отключив его на несколько секунд, чтобы убедиться. И убедился, что не ослушался-говорили на земных языках! Это было невообразимо. Но это было так. Он замедлил шаг. И на всякий случай пригнулся. Шлем болтался за спиной на шарнирах-Иван не стал его надевать, не верилось в серьезную опасность. Теперь он слышал обрывки фраз.
      - ...мне всегда было хорошо,-говорила невидимая женщина, обладавшая низким грудным голосом приятного бархатного тембра,- всегда и везде... и я не считаю, что эти уродцы хуже наших...-далее последовало такое соленое земное ругательство, что Иван остановился и энергично почесал себе переносицу, от неожиданности он чуть не расчихался. И всетаки эти голоса не могли быть слуховой галлюцинацией. Не могли и все! - Ты просто дура!-отвечал голосок потоньше. - Чего-о?! - Что слышала! Держи в своей глупой башке свои дурацкие мыслишки, глядишь, и за умную примут! Ивану стало не по себе. Лететь за миллион световых лет, к черту на рога, пересекать Пространство, нырять в гнусный и трижды проклятый коллапса? и выныривать посреди Иной Вселенной - и для чего, спрашивается, чтобы подслушивать бабьи склоки, чтобы быть свидетелем назревающего скандала?! Это было свыше его сил! Но Иван тихонько пошел вперед, прячась за стволами, крадучись и ощущая себя не в своей тарелке, эдаким подслушивателем и подглядывателем ощущая. Правда, о подглядывании было еще рановато говорить. - Мне вообще непонятно, зачем мы им сдались! На фига эта жирная ящерица нас тут охраняет и для кого?! Если это зоопарк, так должны быть посетители, которые глазеют. Если гарем, так... сама понимаешь, для чего в гареме держат. А тут?! - обладательница высокого голоса была возмущена, ей не хватало дыхания, слов, она все время сбивалась. - Ничего, привыкнешь! - заверил низкий голос.- Тут все привыкают. А потом поймешь, для чего ты им нужна! Только те, кто понял это до конца, сюда почему-то больше не возвернулись, милочка моя, так-то! - Да ладно вы! - вмешался третий голос, немного хрипловатый, но от этого не менее женственный, может даже и более, наполненный какой-то внутренней силой, энергией. - Ладно вам! Уймитесь. Все равно нас не спросят. - Это точно,-согласилась обладательница грудного, низкого,- Марту увели, а я помню, она улыбалась, радовалась, шептала мне, вот дескать, три с половиной года маялась в этом садике, обрыдло все до невозможности - хоть куда! Ты, милочка, посидишь еще с месяцочек и тоже привыкнешь. - Нет! - Привыкнешь! Я поначалу головой билась обо все подряд, волосы рвала... Они, знаешь, чего сотворили?! Я бы не видала своими глазами, никогда бы не поверила, сказала бы бабьи враки! Иван стоял совсем рядом. Его отделяло от женщин не больше десятка метров и резной заборчик. Но из-за густой листвы, стволов он так ничего толком и не видел. А приближаться опасался. Надо было привыкнуть немного, пооглядеться. - Расскажи? - попросила хрипатая. - Да чего там... Дело было так. Мы шли на трейлере в район Арктура, на базу! Эх, чтобы я еще хоть раз в жизни связалась с Космотрансом, с этой чертовой конторой, ну уж нет! - Да ты не бойся, не свяжешься больше! - успокоила ее хрипатая. - Чего-о?! Ты меня рано хоронить удумала, подруженька дорогая! - Заткнитесь вы обе! - осекла ее обладательница высокого голоса. Надоели! Начала травить, так трави! После долгого сопенья и вздохов, тяжелых, громких, рассказ был продолжен. Иван приблизился еще на три шага. И теперь различал говоривших-это и впрямь были самые настоящие земные женщины. Выглядели они в этом саду очень баззащитно, по-домашнему, даже более того, они были почти обнаженными, лишь легкие полупрозрачные, повязки прикрывали их бедр.а - если полупрозрачные повязочки можно было только назвать прикрытием. Лиц и деталей Иван пока не видел-все терялось в листве, все ускользало. Но в горле у Ивана вдруг пересохло. Рассказывала полная, смуглокожая женщина, выглядевшая значительно моложе, чем на то намекал ее грудной усталый голос. - А чего говорить. Я в этих делах не слишкомто сильна,-продолжала она,-мне что-подай, прими, налей. Я в буфете подрабатывала, Я ни черта не поняла этих...- она снова выругалась довольно-таки крепко,- а они говорили чего-то про изгиб пространства, про какой-то провал... короче, мы вляпались в такое дерьмо, что и они не хрена разобраться не могли! Всех распихали по анабиокамерам, и меня тоже-говорят, спи, детка, и ни о чем не думай, пускай тебе твой женишок приснится в самой обольстительной позе... мужланы! дурачье! Светленькая и тоненькая, очень подвижная, все время меняющая положения своего тела, и оттого почти не видимая женщина, вставила: - И когда ж это было? - В семнадцатом! - последовал ответ. - Что, в семнадцатом? Совсем свихнулась тут с жиру и безделья?! Тебе ж не восемьдесят! - Заткнись! - оборвала ее грубо смуглокожая.- Это было в две тысячи семнадцатом году, у меня пока что башка кумекает! Иван потрогал ладонью лоб. Тот был мокр. Ой чуть не присвистнул, усяыхав дату. Уж ежели он себя считал стариком, так кем же считать тогда эту симпатичную и высокогрудую толстушку, которой на вид больше тридцати ни за что не дашь. - Сбрендила она, я давно это подозревала!- проговорила сипатая обладательница изумительной фигуры, от которой Иван не мог отвести глаз, явно обделяя в этом плане двух других женщин.- Точняк - сверзилась! Эти шкафы дольше трехсот лет никогда не держали режима, а сейчас - две тысячи четыреста семидесятый, я уж года считать не разучилась... - Ну и считай! Только свои считай! - ехидно вставила смуглая. Иван обратил внимание на то, что сиплая красавица, увешанная связками жемчужных бус непонятного происхождения, была его современницей. И это как-то приободрило. Если в такой ситуации можно было сохранять бодрость. - Ну так вот, с вами и не доскажешь,-смуглая взяла что-то в щепоть с плоской тарелочки, пихнула в рот, пожевала.- Никто меня не спрашивал говорят; полезай и помалкивай, потом спасибо скажешь! Втиснули в камеру. Я и отключилась сразу. И никакие женишки мне не снились, вранье все это! У меня и не было женишков! Два полюбовничка сбежали еще до рейса, а новым не обзавелась покуда. Короче, отключилась тра-та-та-та,- ругательства были отменными и многоступенчатыми. - А как прочухалась, не знаю. Только дверца вдруг открывается, и стоит вот такое чучело чешуйчатое, - она куда-то махнула рукой, но Иван не понял куда, зачем. - Я снова с копыт! В себя прихожу-рожа трехглазая, мурло брыластое-я в отключку! На третий раз удержалась, А они меня за собой, вдоль всего коридорчика по анабиоотсеку. И вытаскивают - одного за другим вытаскивают! Наших в трейлере было человек под сорок, много. Так они чего тра-та-тата! Они - бабу в сторонку, ко мне впритычку, а как мужика вытянут - хвать его когтищами от горла до... смугляночка все называла своими именами, и Ивану становилось не по себе от этого физиологизма начала двадцать первого века. Но он слушал. - Так вот, комбинезончик вместе с кожей сантиметров на пять вглубь-хряк! А потом с двух сторон подняли, дернули, встряхнули - и вылетай родимый из собственной шкуры голышом! - Фу, что за гадости ты говоришь! Слушать невозможно! - возмутилась стройненькая, тоненькая. - Чего было, то и говорю! Я их, что ли, обдирала, ты чего на меня бочку катишь, стервозина?! СлуШай и не возникай! Вот так вот всех и обошли! А нас-то волокут, мы идем... - страшно, наступить некуда - повсюду освежеванные дрыгаются, дергаются, какие и ползают, живые, не сразу вырубались. А эти твари прямо по ним когтищами, запросто, у них, видать, такое дело обычное, не привыкать. Меня еще раза три вырубало. Только у этих ящериц не забалуешь, сами знаете, только чего-коготь под задницу или еще куда, и аля-улю! только попрыгивай себе! По колено в кровище, меж тел ободранных... Ох, не приведи Господь! А потом за баб взялись, какие поплоше да постарше-головешку набок! Так-то вот. А тебе тут не нравится, видишь ли, цаца какая! Иван подошел почти вплотную. Его отделяли от женщин три-четыре метра. Он выбрал очень удобную позицию - за свисающей с дерева ветвью, покрытой густейшей .листвой. Он полностью был уверен, что его незаметят. Женщины были ухожены и хороши, видно, их холили и лелеяли в этом садике. И какие бы оттенки не имела их кожа, кожа эта была гладкой, упругой, чистой, чуть поблескивающей, что говорило и об отменном питании, и о достатке витаминов, и, возможно, о массажах, душах и прочем, прочем. Блестящие пышные волосы - у одной иссиня-черные, у другой - белокурые, у третьей - русые с пепельным налетом, говорили о том же. Что же касалось их фигур, то у Ивана просто дух захватывало, он готов был стоять здесь до полного изнеможения и любоваться этими волнительными полными бедрами, стройными и сильными ногами, гибкими талиями, высокими и налитыми грудями, чуть .покачивающимися при каждом движении. Он уже позабыл, где находится, позабыл про опасности и тревоги. Он был с ними, он ничего не видел кроме них. Чувство одиночества сразу пропадо, исчезло, улетучилось. Он вглядывался в их живые ясные глаза, в открытые прекрасные лица, упивался их голосами, иногда и грубыми, резкими, но не менее влекущими от того. И он не обращал внимания на ожерелья из жемчуга. Да и откуда здесь мог взяться этот самый жемчуг! Он не видел алмазных нитей на их шеях, в волосах, не замечал тоненьких витых браслетиков, поблескивающих на запястьях и лодыжках. Ничего из всех этих и многих других украшений он просто не видел, точнее, видел, конечно же, но не в отдельности, не сами по себе они воспринимались им, а лишь как вполне естественное продолжение этих тел, рук, ног, как органичная часть кожи... Да, после всех передряг картина была отрадная. И все-таки Иван сразу выделил одну - ту, что имела чуть охрипший голос и пепельно-русые волосы, ту, что вспомнила о семидесятом годе их столетия. Она была необыкновенна, она была сказочно хороша. И не той картиночной, журнальной смазливостью, что считается эталоном и нравится всем без исключения, а обаянием, женственностью, да^йе какой-то нескладностью, проглядывавшей в движениях, Иван внимательно слушал смуглянку, а смотрел на другую. И потому все у него мешалось в голове, все плыло перед глазами. Он д^же не удивился, что не первым из землян оказался в этой самой непонятной "системе". - И до вас тут сидели строптивые бабенки,- тянула свое смуглянка,- все возникали по каждому поводу-то им не то, это-не это! А толку, тра-тата-та! Повозникают, повозникают-и ломаются. А как созреют, видать, так и уводят! Вон, Марту же увели при вас, так?! - Чего же тебя не трогают тогда, а? Ты ведь все сроки пересидела, в перестарках уже ходишь?- ехидно вопросила беленькая. Смуглянка бросила в нее каким-то круглым желтым плодом, но промахнулась. Надула губки. - Сама ты дура старая! - пробасила она после некоторой заминки.-Меня на десерт берегут1 И они все втроем рассмеялись. Иван тоже не смог сдержать улыбки, хотя в словах смугляночки был резон - она вполне годилась "на десерт". - Во-о! Нет, вы только поглядите! - смуглянка снова махнула рукой, указывая на кого-то.- И эта жирная ящерица хохочет! Нет, я не выдержу этого! Иван встрепенулся, он и не подозревал о присутствии здесь еще кого-то. Он сразу же опустился на траву, переполз к стволу соседнего деревца, всего на полтора метра. Осторожно встал. Высунул голову. И обомлел. И как он мог так опростоволоситься?? Еще бы немного - и он уткнулся носом в спину негуманоиду, точно такому же, как те, что встречали его возле коллапсара. Негуманоид сидел спиной к Ивану, опираясь на беленький резной заборчик, забросив на него чешуйчатую длинную руку с морщинистыми пальцами, унизанными перстнями, кольцами. Он лениво шевелил пальцами, словно перебирая что-то невидимое, и отблески поигрывали на матово черных когтях. Был негуманоид спокоен и вял. Лишь со второго взгляда Иван понял, что он немного отличался от тех бравых ребят, что разодрали его капсулу будто консервную банку. Те были крепкие, подтянутые несмотря на врожденную корявость. А этот расстекся по сиденьицу жирной задницей, обтянутой сереньким комбинезоном. Бока у него свисали по обе стороны от ремня. Затылок-гол и шишкаст, лишь чешуйчатые темные пластины будто завесь шлема ложились на спину. Но и из-за них были видны обрюзгшие, висящие явно ниже подбородка щеки-бырла, усеянные бородавками и седыми толстыми волосками. Негуманоид был стар и мерзок. Судя по всему, его не интересовали женские прелести, да, наверное, и женщины как таковые его тоже совершенно не интересовали... И могли ли вообще эти "ящерицы" хоть как-то реагировать на земных женщин? Может, у них были свои понятия о привлекательности, красоте? Иван не стал ломать голову. Он вдруг пожалел, что так бездарно использовал парализатор! Сейчас бы эта штуковина ох как пригодилась! Лезть в пояс за усыпителями одноразовыми не хотелось. Иван спрятался за ствол. На какое-то мгновение толстяк обернулся, пошарил глазами в листве, зевнул с присвистом и сапом, отвернулся. Рожа его была на редкость противна: нос блямбой свисал ниже верхней губы, изо всех его четырех отверстий текло, глаза были не черны и бессмысленно-жестоки как у тех парней, а мутны, болезненны. - Ишь ты, насторожился! - сказала смуглянка. - Услышал чего-то! - Чучело-оно и есть чучело!-заключила бесповоротно беленькая. - Лан, ты чего загрустила? Лана, русоволосая красавица, не ответила, она водила перед носом голубеньким цветочком, потом коснулась его губами, кончиком языка... и отбросила. - Мерзость! Тут все мерзость! - проговорила она в Сторону, ни к кому не обращаясь. Она закинула руки за голову, и тяжелые шары грудей колыхнулись, спина прогнулась, талия стала еще тоньше... Не будь здесь этого гнусного вертухаяевнуха, Иван бы не удержался, подошел бы к женщинам, подошел бы к ней, необыкновенной и грустной Лане. Но не следовало забывать, что ты не у себя дома, не на Земле. Она чуть изогнула шею, повернула голову... и они встретились взглядами. Ивана бросила в дрожь. Но он заметил, что и у нее резко расширились зрачкиона испугалась, оторопела от неожиданности. Но не вскрикнула. - Ты чего это? - поинтересовалась светленькая. - Ничего, - еле слышно произнесла Лана. Голос ее в эту минуту совершенно сел. Иван приложил палец к губам. Она еле заметно кивнула в ответ. - Точно, сбрендила,-заключила смуглянка, зевнула и улеглась на спину. Иван, не сводя глаз с Ланы, наощупь, расстегнул пояс, запустил руку внутрь скафандра. Ему пришлось лезть в набедренный карман, чтобы вытащить усыпитель. Он согнулся, но головы не опустил. Краешком глаза он следил за обрюзгшим охранником, Тот сидел в прежней безвольной позе, шевелил пальцами... Шарик усыпителя разорвался над его бабьим покатым плечом розовенькое облачко тут же растворилось в воздухе. Иван не сомневался в успехеведь усыпитель одноразовый был проверенным средством, многоцелевым и многокомпонентным, в горошинке содержались сильнодействующие усыпители, в основном, газообразные, рассчитанные на самые разные живые организмы - не сработает один, другой, третий... десятый даст результат! Евнух-вертухай сполз по сиденьицу наземь, почти бесшумно, словно мешок с мякиной. Только пластинчатая голова легонько стукнулась о край заборчика. И шумок этот не остался незамеченным. - Чего это! - всполошилась смуглянка и вскочила на ноги.- Ой, глядите, девочки! - Тихо ты! - прошипела русоволосая Лана. - А чего?! - не поняла смуглянка.- Чего-о?! Она вдруг увидала выпрыгнувшего из-за укрытия Ивана и заорала, заголосила с такой силой, будто была не живой и слабой земной женщиной, а по меньшей мере сиреной с бронехода. Но Ивану было поздно отступать. Да и некуда! Он пнул безвольное тело жирного евнуха, заглянул в глаза-те были закачены, евнух явно не притворялся. На всякий случай Иван связал ему руки за спиной, ткнул носом в землю - пускай полежит. - Вот это да-а! - на одном дыхании выдала беленькая. И свалилась без сознания. Лана зажимала рот смуглянке, которая, видно, от неожиданности потеряла остатки ума. Но удерживать ее было нелегко. - Вы откуда? - спросила Лана, тяжело дыша, отдувая прядь, лезшую в глаза. - Оттуда,- ответил Иван невразумительно. Но они поняли друг друга. Смуглянка вырвалась и заорала пуще прежнего. В коротеньком перерыве между двумя воплями она вставила, обращаясь к русоволосой. - Дура! Дурища! Ты чего-подыхать надумала из-за него?! Ну нет!!! Иван, не обращая внимания на истеричку, подошел к Лане, взял за руку, - Пойдем! - Куда? - удивилась она.- Отсюда нет выхода. - Выход всегда есть,- заверил ее Иван,- всегда и отовсюду. Пойдем! Он сжал ее руку. И по телу его пробежала волна теплой, приятной дрожи. Он верил, что им удастся выбраться из этой чертовой непонятной "системы". А она стояла перед ним такая беззащитная, нежная, красивая. Стояла и не пыталась даже прикрыть наготы. И в глазах ее было удивление, но не только оно, в глазах стояла какая-то странная, почти сумасшедшая радость. Иван сразу понял - она за ним пойдет на край света. - Не будем терять времени! - сказал он. И в эту же минуту ему в спину уперлось что-то твердое. Иван замер. Он знал, что лучше не двигаться, что все выяснится само собой, может, это смугляночка шутит, что-то ее не видно... На спину надавили сильней. Он не отпускал ее руки. Он не верил, что все кончено, не хотел в это верить. Но по ее глазам он увидал - да, это свершилось. Радость и удивление исчезли из ее глаз, а на их месте поселился страх, почти ужас, причем явно не за себя, ибо она не сделала даже попытки отстраниться, прикрыться, отойти. Ей было страшно за него. - Руки за голову, слизняк! - проскрипело сзади.- Ну, живей! Не заставляй себя ждать! Иван не мог выпустить ее руки. И тогда она сама выдернула ладонь и, будто опомнившись неожиданно, прикрыла обеими руками грудь. Но все равно было видно, как тяжело она дышит. - Ничего,- проговорил Иван, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее,ничего, это лишь начало. Не бойся! - Руки! Он заложил руки за голову. И сразу почувствовал, что запястья и шея чем-то обхвачены, что его сковали какими-то непонятными наручниками, крепящимися к не менее непонятному жесткому, наверное, металлическому ошейнику. Он не ожидал такого! - Они убьют тебя! - ужаснулась Лана. И лицо ее исказилось гримасой. Неожиданно из-за ветвей вынырнула смугляночка. И заявила надсадно: - И не будет лезть, куда не след! Чего он лезет?! Поделом получит, не плачься! - Они убьют тебя! - повторила русоволосая, не обратив ни малейшего внимания на слова смуглянки.- А я даже не знаю, как тебя зовут, как звали... - Не бойся,- Иван улыбнулся,- если бы они хотели меня убить, так давно бы это сделали. - Ты не знаешь их! - Тут и знать ничего не надо. - У них совершенно иная логика. Иван почувствовал сильный удар в поясницу, следом еще один - меж лопаток. Но он не обернулся. - Скажи хоть, как зовут тебя? - Ну, вот это уже веселей... а то-звали, надо же! Меня зовут Иван,-сказал он с непонятной оживленностью, почти выкрикнул,- и меня еще долго будут так звать. И я буду откликаться, веришь? Глаза ее стали тоскливы и пусты. - А ты верь! - повторил Иван.- Верь! Завороженность сошла с него. Он был готов к действию и лишь выжидал момента. Но никто его не торопил, будто ему специально давали наговориться власть перед чем-то таким, о чем лучше не думать. - Я хочу верить, но не могу, - просипела русоволосая. И из глаз ее потекли слезы. Она оторвала руки от груди, стала утирать их. Но слезы текли все сильнее. Иван решил, что пора. В конце концов, он космолетчик или нет! Какими бы ни были неуязвимыми эти твари, а и он не лыком шит. - Не надо,- прошептала она, угадав его намерения. - Надо! Иван резко подпрыгнул на два метра, развернулся в воздухе и всей тяжестью тела, всей силой ноги обрушил пятку на плечо противника. Почти сразу же полыхнула струя пламени, вырвавшаяся из ствола - у русоволосой срезало прядь, сама она шарахнулась в сторону, чуть не упала; И в этот миг Иван почувствовал, как треснуло что-то в плече ,негумоноида - он не знал, есть ли у них что-то наподобие ключиц или нет, но прием оказался верным. Лучемет вылетел из когтистых лап. Его хозяин ухватился за плечо, взвыл. Но Иван не дал ему опомниться - сбил с ног мощным ударом в грудь. Только после этого он упал на землю. Оттолкнулся спиной. Тут же вскочил. Противник был повержен. Он не мог подняться, крутился волчком в траве, выл, визжал, непонятно ругался. Он был явно не столь вынослив и неубиваем. как первые чужаки. Иван не терял времени. - Снимай! Быстро! - приказал он русоволосой и повернулся к ней спиной. Она подняла руки, принялась расстегивать ошейник-наручники. Но ничего у нее не получалось. Она нервничала, торопилась, плакала... - А ну тихо! Иван увидал, что прямо ему в грудь направлен лучемет. Тот самый, что обройил негуманоид. А держала его смуглянка. Держала твердо, уверенно, будто она всегда ходила с оружием и умела его применять. - Не дергайся! - Ты что-о!!! - заорала из-за спины Ивана Дана. - И ты, сука, стой! Не трепыхайся! Я не промахнусь! Губы у смуглянки кривились, веко левого глаза подергивалось. Но она была уверена в себе. - Брось лучемет,- попросил Иван мягко,- брось, ты же наша, ну! Смуглянка широко и плотоядно улыбнулась, обнажив два ряда идеальных белых зубов. - Была ваша,- проговорила она врастяжку, щуря глаза. - Как это? - поинтересовалась вдруг сквозь слезы Лана,- Ты что, спятила? Брось, кому говорю, брось пушку. - Что здесь происходит? - поинтересовалась очнувшаяся стройная блондиночка.- Мы на Земле? - Цыц, гнида! - осекла ее смуглянка.- Мы в...- она выругалась и усмехнулась,- ясно?! Иван напряг мышцы, он знал, что делать. Но его опередили. - Не дергайся, мальчик, кому сказала! - с угрозой процедила смуглянка, и в черных глазах ее промелькнула искра.- Не трепыхайся, милый! Ежели у тебя коленка хоть на чуть согнется, я эту суку пополам пережгу, ахнуть не успеешь! - Нет, я ничего не понимаю,- снова удивилась беленькая, она встала, подошла к смуглянке, протянула руку,- дай мне эту штуковину, не надо нажимать ни на что, я тебя умоляю! Смуглянка даже не качнулась, просто её правая нога вдруг взлетела на уровень живота блондинки, дрыгнулась, тут же вернулась на место, будто и не было ничего. А миротворица уже лежала в траве, рядом со стонущим негуманоидом. - Одна сучка напросилась и получила, чего надо,- прокомментировала смуглянка.- Щя с другой разберемся! Лана сдернула - таки оковы с шеи и запястий Ивана. Но тут же схватила его за плечи, прижалась. - Так ты на них работаешь, гадина? - спросила она из-за спины, сверля смуглянку одним глазом. - А то на кого ж! - ответила та нагло.- Я всегда работала на тех, чья сила, ясно, лахудра грошовая?! Иван вдрогнул - Стоять! - А если никто не придет? - поинтересовался Иван.- Что будет, а? Смуглянка утробно засмеялась, почти неслышно, но сострясаясь всем телом. Ее огромные груди, которых она и не пыталась даже прикрыть, затряслись в такт этому смеху.