Чешуйчатые, волоча товарища-неудачника за ногу, будто падаль, и высоко воздев мечи прошлись по бортику, совершая не чуждый, видно, и им круг почета. Скрылись в проходе. Приветствовали их без особого воодушевления. Арена с трупами пернатых вдруг поднялась кверху и застыла на миг в воздухе. Иван разглядел ее, она была совсем плоской - не толще трех вершков, и наверняка в нее были встроены антигравитаторы, иначе бы она не могла так свободно парить в воздухе. - Вы заслужили это по праву! Откушайте- же, дорогие гости! - взревел голос из-под сводов. - Не побрезгуйте скромными дарами хозяев Ха-Архана! Иван во второй раз услыхал такое похожее и одновременно совершенно другое название этого мира. Но что оно было ему? Ничто! Как бы ни называлось это место, он в нем явно не гость! Плоская арена с трупами пернатых подплыла к нижним рядам амфитеатра. Два зрителя, а может, прислужника, перепрыгнули на нее, шустро и умело подхватили одно пернатое тело и перебросили в ряды - до Ивана донесся хруст раздираемых костей, разрываемых сухожилий, чавканье, причмокивание. Похоже, здесь обходились без излишних церемоний. Арена подплывала то к одному ряду, то к другому, и везде повторялось то же. Иван глядел и глазам своим не верил - несчастных разумных или полуразубных существ с другой планеты, может, другой галактики, другой Вселенной, пожирали сырьем, без обработки, вместе с перьями, когтями, копытами, клювами. Под сводами амфитеатра стоял такой немыслимый хруст, что сердце не выдерживало, уши закладывало. Иван отвернулся, уставился в холодную каменную стену. Он не видел, как арена поднялась к сводам и растворилась под ними. От пернатых не осталось ни перышка, ни волосика - все было съедено, проглочено, пережевано, разгрызано и запихано, внутрь желудков. - Ар-рах! - прогремело снова. - Ap-pa-a-a-axx!!! - отозвался насытившийся хотя отчасти зал. Ap-pa-a-ax!!! Иван краем глаза увидал, что у сидящих появились в руках неведомо откуда тонюсенькие трубочки. Трехглазые потрясали ими над головами, были возбуждены, радостны. Из провала, образовавшегося на месте арены, что-то поднималось. Иван не выдержал. Надо было смотреть на все, он в конце концов не слюнтяй-мальчишка и не кисейная барышня! А поднималась еще одна такая же арена. И в ее центре стояло или лежало что-то круглое морщинистое. Лишь когда арена поднялась на уровень первых рядов и застыла Иван понял; что это такое, вернее, кто это такой. Он давненько не бывал на Ирзиге, да и видал хомозавра всего лишь раз. Но он запомнил его хорошенько и не мог спутать ни с какой другой разумной тварью. Хомозавры были чудовищно страшны, исполински сильны и по-детски добродушны. Но все же Иван очень зримо представил себе, как этот морщинистый шар сейчас раздуется до своих подлинных гигантских размеров, как абордажные крючья сотен лап-отростков вырвутся из его боков и начнут хватать всех подряд, без разбору, и что тогда начнется здесь! Но все получилось совсем не так. Иван вдруг заметил, что хомозавр привинчен здоровенными болтами к днищу арены, что эти болты проходят прямо сквозь пластинчатые мощные ласты, что из такого положения бедному ирзигядину не вырваться ни за что! Арена поднялась еще на три метра и застыла. На нее взбежали шестеро негуманоидов, что-то повытаскивали с краев круга, повтыкали поблескивающие, наконечники шлангов в бока хомозавра. Тот протяжно и отчаянно затрубил. Иван разобрал нечеткое - видно хомозавр от боли орал очень невнятно - и глуховато-горестное: - Вы не имеете права! Космосовет запрещает так обращаться с гуманоидами! Оставьте меня в покое!!! А-а-а!!! Вам придется отвечать за все!!!! Иван рванулся было на помощь бедному хомозавру-ирзигянину. Но какая-то железяка впилась ему в шею, не дала сойти с верхней ступени. Хомозавр орал, проклинал все на свете, жаловался, умолял отпустить его, грозился и плакал. Но его не слушали. Шестеро чешуйчатых накачивали его чем-то непонятным из шлангов. Ирзигянин на глазах раздувался, становился непомерно толстым, похожим на дирижабль древней конструкции. И даже когда он с отчаянным воплем выбросил в стороны обидчиков свои лапы-крючья, ему не помогло это - они не доставали до сидевших в рядах, тем более, до орудовавших внизу. Прямо посреди амфитеатра возвышался исполинский живой шар. Всего лишь десятка метров не доставало ему, чтобы коснуться верхних сводов. И ког-. да казалось, что шар вот-вот лопнет, снова прогремел, голос: - Прошу, дорогие гости! Испейте нашего угощения! По этой команде десятки тысяч тонюсеньких, но очень длинных трубочек со всех сторон воткнулись в хомозавра, протыкая кожу, ставшую от вздутия не такой толстой да прочной, как обычно, в нормальном состоянии ее. А ведь Иван знал, кожу хомозавра не всегда брала пуля из спаренного пулемета ведь поначалу, когда земляне не знали, что это разумные существа, они на них охотились, думая, что защищают лагеря и станции. Потом раскаивались долго... Эти, судя по всему, и не собирались помышлять о самой даже возможности раскаяния. Скорее всего, местным жителям этого и объяснить нельзя было. Сосали с громким причмокиванием, с ненасытной алчностью, будто их не поили весь предыдущий год - год Всеобщих Лобызаний и Братской Любви. С аппетитом сосали! Иван отвернулся. Он не мог смотреть на это. Но он не мог и помочь ничем! Хомозавр был обречен, как были обречены и пернатые горе-бойцы, как, надо думать, обречен и стоящий тут вот, на ступеньке, Иван, он понимал это - не просто так поставили. - Ар-ра-а-а-ахх!!! Когда Иван обернулся, на арене лежала груда морщинистой съежившейся кожи - хомозавра высосали полностью: и с тем, что р него накачивали, и со всеми потрохами, будь они жидкие или не очень. Ивана передернуло. Он отказывался верить происходящему. Но это была явь! - А теперь, друзья, нам можно немного расслабиться, посидеть и поглазеть на бой вот этого жалкого и гнусного изменника, обрядившегося в кожу почтенного хархаанянина, со специально припасенным для нашего торжественного случая, вывезенным с далекой Сардурии и единственным в Системе исполинским ядовитым паукомонстром-ургом. - Голос сделал паузу, давая возможность слушателям и зрителям оценить происходящее, и язвительно добавил: - Разумеется, этот ничтожный не продержится дольше двух секунд, друзья, ха-ха... -Ха-а!!! Ха-а!!! Ха-а!!! - заорал, заскрежетал весь огромный амфитеатр, будто сказано было что-то настолько смешное, что и не удержаться! - Да, ург расправится с ним мгновенно! Но это будет лишь первая его жертва. Там, за спиной у изменника, в клетях, поджидают своей очереди еще сто восемьдесят семь героев, желающих сразиться с паукомонстром, ха-ха... - Ха-а! Ха-а! Ха-а!!! Иван все уже понял. Понял он, что обречен, что на этот раз ему деваться некуда - тут полы да стены твердые, не прошибешь! Но он не понял, почему его все время называли изменциком, с какой это стати, кому он изменил, чему?! Впрочем, какая разницавсе одно умирать! Низенькие борты начал разъезжаться, круг арены увеличивался на глазах-теперь в его поперечнике было не меньше трехсот метров. Надо же! подумалось Ивану. - Это что ж готовится?! Чего они еще удумали! Места, что ли, мало для паукомонстра?! Но он увидал, что готовится и нечто иное - над барьерчиком поднимается еле уловимая прозрачная завеса. Видно, маловато показалось устроителям зрелища обычного защитного поля, решили усилить его гравизащитой! Кого же они ему подсунут? И могут ли быть равны силы в такой схватке?! По спине у Ивана пробежала волна дрожи. А перед глазами появилось вдруг, будто выплыв из мерцающего марева, женское лицо. Он не сразу понял, в чем дело. Это лицо было очень странным, в нем проглядывались черты русоволосой Ланы, но одновременно оно было и лицом его погибшей во мраке Пространства жены. Почему они слились, образовали нечто общее, невероятное, но прекрасное?! Иван не смог бы ответить на такой вопрос. Да и не время было в подобные игры играть. Нет, не время! Они сейчас могут, лишь расслабить его. А ему надо быть сильным, твердым... Иван с неожиданным каким-то остервенением ударил рукоятью меча по железному щиту - звон, многократно усиленный эхом, прокатился под сводами амфитеатра. - Ар-ра-а-ахх!!! - отозвались трибуны. И тут же из-под арены выползла наверх большущая на вид стальная клетка. Была она в ширину, высоту, глубину метров по десять, не меньше. Сквозь толстые прутья проглядывало нечто непонятное, многолапое, зеленое. Иван, почувствовал, что зажим у горла ослаб, спустился на ступеньку. Замер. Его положение давало преимущества, он был на три десятка метров выше паукомонстра-урга. Но зрители явно желали, чтобы он спускался вниз, на арену, - недовольный гул заполнил амфитеатр. В Ивана начали тыкать пальцами, кричать ему что-то непристойное. Самые эмоциональные, из тех, кто сидел поближе, пытались даже оплевать Ивана. Но он стоял достаточно далеко от них. И не обращал на хулителей внимания. Если кто-то из них такой храбрый и сильный, пусть сам лезет на арену к клетке! У Ивана даже промелькнула мысль - может, и не стоит участвовать в этом гнусном представлении? Может, бросить меч и щит, сесть на ступеньки и ждать своей участи?! Как тогда, в джунглях?! Но угр ведь не звероноиды, ему все одно в каком ты настроении, для него ты всегда вкусный! И потом, сколько уже можно опускать руки, отдаваться во власть судьбы?! Перед Иваном опять мелькнуло лицо Светы - Ланы. Он он опять усилием воли отогнал видение. И еще громче ударил рукоятью в щит. Передняя стенка клетки ушла вверх. Чудовище очень осторожно, а может, просто лениво выползло наружу. Клеть тут же исчезла в невидимом нижнем проеме. Иван спустился еще на две ступеньки. Остановился. Он видывал монстров и пострашнее. Но этот был уж больно гадок. Не хотелось бы Ивану даже из простейших эстетических соображений оказаться в брюхе эдакой гадины. Паук был шестиногим. Но как Иван ни пытался, он не смог определить, сколько было суставов на каждой ноге, казалось, что только из них и состояли эти голые бревнообразные коленчатые ноги, заканчивающиеся мохнатыми лапамиприсосками. Брюхом паукомонстр напоминал невероятно разъевшуюся гигантскую личинку жука. Один ее конец волочился по земле и заканчивался скорпиньим жалом, имевшим размеры с хобот слонаафриканца. Другой конец состоял из одной огромнейшей пасти и рассыпанных вокруг нее в беспорядке глаз. Сколько таковых было Иван не брался считать, неменьше сотни. Это были невыразительные поблескивающие глазки насекомого. Зато очень- выразительной была сама пасть. Когда ург ее раскрыл в полузевке-полувздохе, Иван увидал, туда можно запросто въехать на бронеходе, не задев даже ни одного зуба. А зубов-то было - и не счесть, и не помыслить! Вся пасть внутри была усеяна прямехонькими, словно ряда пик, острейшими зубами. "По бокам от пасти торчали две клешни насовсем коротких толстеньких основаниях. А чуть выше рос целый пучок зеленых волдыристых и покрытых пушком усов-антенн. И все это великолепие выдержано в зеленых тонах - от блеклого, поганочного, до изумрудно-сияющего, будто люминесцентного... все, кроме самого грязно-белого брюшка, усеянного опять-таки зелененькими бородавками и язвами. Нет, Ивану не светило стать закуской в предстоящем обеде на сто восемьдесят семь блюд, обеде, приготовленном местными радушными хозяевами для этой мерзкой твари. Но он все же спустится еще на ступеньку. И тут произошло странное. Не обращая внимания на Ивана, паукомонстр вдруг выпрямил свои многоколенные лапы-его брюхо поднялось сразу на двенадцатиметровую высоту, пасть резко раскрылась и... Иван даже не успел понять, что произошло - мелькнуло, блеснуло что-то - и из среднего ряда, из одной, наиболее плотной набитой ложи, вдруг вылетел негуманоид. Вылетел так, словно его выбросило из катапульты. И тут же очутился в пасти. Пасть захлопнулась. В брюхе что-то дернулось, замерло. И почти тут же из края пасти свесился почти до самой земли длинный и тонкий, похожий на витой канат язык с раздвоенным концом. - Ар-ра-а-ахх!!! - бесновался зал. Зрители были в полнейшем восторге. И судя по всему, их вовсе не опечалила судьба собрата, наоборот, они почти визжали, колотили в ладоши, стучали ногами - сюрприз, преподнесенный ургом, доставил им немалую радость. Иван-то сразу заметил, что защитный барьер, поднялся выше. Но он понял, это делалось не столько для защиты зрителей, сколько для того, чтобы паукомонстр не отвлекался, чтобы он помнил - с кем воевать, кого жрать, а на кого и внимания не обращать. И в самом деле, еще трижды ург вскакивал на распрямляющихся лапах, метал свой язык-аркан в зрительный зал. Но лишь отшибал его об невидимую преграду. С третьего раза он понял, что к чему. И медленно, с ленцой развернулся пастью к Ивану. Тот снова оглушительно ударил рукоятью в щит. И побежал вниз. Помирать, так с музыкой! - Ар-ра-а-ах!!! - сразу обрадовался амфитеатр. - Ap-pa-a-a-a-axxx!!! А монстропаук наоборот припал к земле, притих, лишь пошевелил усами-антеннами, да почесывал задней мохнатой присоской шевелящееся брюхо. Ничто не предвещало опасности, в ближайший миг. И потому Иван еле увернулся от языка-аркана, мотнувшегося в его сторону неуловимой молнией. Спасла врожденная реакция и навыки, приобретенные, еще в Школетам вообще через каждую сотню метров и в классах, и в коридорах, и на полях и-учебных макетах, повсюду таились бесконечные и меняющиеся день изо дня "пугала"-только успевай уворачиваться! Что ни говори, а закваску он приобрел, дай Бог! Но в этот раз чуть не сплоховал! Даже расшиб колено, падая со всего маху на каменную ступень. Неожиданное нападение взъярило Ивана. - Ах ты погань гнусная! - заорал он, не помня себя от бешенства. Зрители тут же откликнулись восторженным воем, визгами. И Иван ощутил прилив сил от этой поддержки, от сочувствия этих жестоких и не слишком-то чистоплотных болельщиков. Не было времени разбираться в существе происходящего, надо было наступать - только в этом могло быть спасение, если оно вообще могло быть! Его неожиданно дернуло, облапило... и он взлетел над ареной-высоко-высоко. И тут же неудержимо повлекло вниз. В самый последний момент Иван успел включить внутренний механизм убыстрения всех процессов, в том числе и реакции, и подвижности. Их обучали и такому. Правда, одновременно в мозг закладывали команду-барьер, и сам обученный не мог в любой обстановке перескочить в ускоренный ритм жизни, лишь крайняя опасность снимала психобарьер. Сейчас как раз был именно такой случай. Иван знал, что за каждую секунду, проведенную в ускоренном режиме, он расплатится в дальнейшем месяцем жизни. Да только не время было считаться, надо было выжить! Он рубанул мечом, когда его уже почти поднесло к пасти, его даже обдало жуткой волной зловония... Но успел! И рухнул на мягкое, напоминающее слой опилок, покрытие арены. Тут же сдернул с себя конец языка-аркана, обвивавший его талию. Конец этот был совсем коротким, метра в три с половиной. Иван не стал его разглядывать. Он бросился вниз, под это мерзкое брюхо, собираясь распороть его. Не тут-то было! Ударом коленчатой ноги его подбросило в воздух на уровень седьмого или восьмого ряда. В лицо ткнулся обрубок языка, залил глаза липкой коричневой дрянью, но Иван не дал языку свиться в петлю, теперь он был неуловимо быстр! Он снова рубанул-язык укоротился еще на метр. Упал он неудачно, слегка-подвернул четырехпалую лапу. Но ничего, терпеть можно было. Теперь Ивану казалось, что все происходит будто в старинном замедленном кино. Зрители двигались еле-еле, как в растворе масла, движения их были плавными и грациозными, гул тянулся единым "а-а-а-а-а", без переходов, без промежутков. Иван сразу понял - убыстрение было по меньшей мере тройным, и этого должно было хватить! Язык снова метнулся к нему. Но не сверхбыстрой молнией как прежде, а всего лишь плетью в умелой руке. Иван упал набок, перевернулся несколько раз, подкатился почти под брюхо. Но его опять подбросило ввысь. Рядом с головой щелкнула клешня. На этот раз бросок урга был очень ловким и точным. Иван падал туда, куда и должен был упасть по замыслу чудовища - на скорпионье жало. - A-a-a-a-a... - гудели зрители. Тихо шипел паукомонстр. А Иван все падал и падал. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем он коснулся жала. Ему повезло, а может, он сумел инстинктивно извернуться в воздухе - неважно! Он упал не на само острие, а на его боковину, тут же вонзил в хоботистую поверхность меч. И тут же его швырнуло с исполинской силой об барьер. Иван потерял сознание, упал на опилки. Но в его мозгу сквозь тьму и безвременье бухнул какой-то внутренний колокол, полыхнуло кроваво... и высветилось ярко, неестественно ярко и зримо, прекрасное лицо Ланы-Светы... Нет, рано еще подыхать, рано! Иван вкочил на ноги. Отмахнулся мечом от языка. Его новый бросок был более удачный - он проскочил-таки под брюхо урга. Воткнул меч, сразу бросил щит наземь, ухватился поудобнее обеими руками, загнал острие по самую рукоять, уперся что было силы ногами... и всем телом навалился, нажал - брюхо стало расползаться. Ивана с головы до ног облило вязкой бурой жидкостью. Но он успел все же пропороть урга - рана зияла расширяющейся полутораметровой дырой. И все это произошло в долю мига. - А-а-а-а!!! - заорал сам Иван в диком неистовстве. Он уже не ощущал себя человеком, разумным существом, он был просто животным, которое из последних сил, вкладывая остатки жизненной энергии, бьется за себя, не желая покидать этого мира. - А-а-а-а!!! - ..a-a-a-a-a-a!!! - гулко и вяло отзывался амфитеатр. Он жил для Ивана пока еще в замедленных ритмах. Однако паукомонстр не упал, даже не присел. Он только издал невероятно высокий, неожиданный для него звук - будто завопил фантастически огромный павлин. И распрямил ноги, ушел высоко вверх всей своей брюхо-головой. Иван, не мешкая, рубанул по ближайшей ноге. Меч отскочил от хитинового панцыря-покрытия. Нога дернулась и Ивана подняло вверх. Подняло медленно, осторожно. Он даже не сразу понял, что это мохнатая лапа-присоска всосалась в его спину. Он уже был на высоте восьмиэтажного дома. Паукомонстр стоял на пяти лапах, истекал вонючей дрянью, но держал-таки Ивана в шестой лапе. Это была серьезная промашка! Иван чертыхнулся, крепче сжал рукоять меча. Снизу к нему приближалась иззубренная трехметровая клещня. Коротенькое основаньице, к которому она крепилась, оказалось телескопическим, выдвижным - на такое Иван не рассчитывал, казалось, все предугадал, и вот на тебе! Воевать с хитиновой клешней было бессмысленно. Иван ткнул за спину мечом, потом еще раз, еще! Но присоска держала его крепко. Это был конец! Клешня приблизилась вплотную, раскрылась медленно. Иван ударил мечом со всей силы. Ударил снова! Клешня даже не вздрогнула. Она обхватила его поперек туловища - совсем нежно обхватила, Иван почти не чувствовал прикосновения, но вырваться не мог, и понесла столь же медленно к раскрывающейся пасти. Только теперь Иван сумел по-настоящему оценить этот кошмар! Из такой камнедробилки нельзя было выйти, живым. Это была его смерть. Он опускался сверху, пасть медленно и неостановимо разворачивалась вверх - на миг Иван сам себе показался маленьким и беззащитным червячком, слизнячком, которого бросают в раскрытый клюв птенца. Где-то с ним уже происходило подобное. Но где, Иван вспомнить не смог. Клешня раскрылась и он стал падать в чудовищную зубастую, вонючую ямищу пасти. Ург даже не пытался помочь себе свисающим вниз языком. Судя по всему он считал игру законченной. Но Иван так не считал. Перед ним опять встало это странное сдвоенное лицо. На кратчайшую долю мига встало. А в следующую долю того же мига, уже находясь в пасти, совсем рядом с острейшими зубамипиками, он ткнул мечом в розово-белую мяготь неба... Чудовище пискнуло как-то по-мышиному, раззявило пасть еще шире, видно, от боли, от неожиданности и Иван, минуя зубы, провалился в мрачное и трепещущее краями отверстие зева. "Дурачина ты, Иван! Ведь погибнешь ни за что, ни про что!"- прогудело в ушах басом Гуга Хлодрика. Иван зажмурился. Закрыл лицо левой рукой. Погиб! Все! Но в нем снова проснулось взъяренное дикое животное - он стал колоть мечом в мяготь глотки, рвать его когтями ног. Одновременно он чувствовал всетаки, что этот пищевод, или черт его знает что, стал вдруг сокращаться, пропихивать его куда-то дальше. Иван сопротивлялся поначалу. А потом перестал. Ему не хватало дыхания, все лицо, уши, нос-, рот все три глаза были заляпаны чем-то горячим и гадким, вонючим, липким, тело сдавливало все сильнее, с каждым толчком-судорогой его пропихивало все дальше... И все же он колол, колол, колол. До тех пор, пока не почувствовал, что летит куда-то, проваливается во что-то, и снова летит... Он лежал на опилках, весь залитый бурой клейкой кровью паукомонстра-урга. И ничего не соображал. Он все продолжал тыкать своим мечом-рука дергалась судорожно, неостановимо. Сверху на него текло, лилось, падало что-то длинное. Тягучее, противное. - Ар-ра-а-а-а-а-ахххН! - зверски орал амфитеатр. Все вновь вернулось на свои мести, небыло замедленным, казались, даже наоборот, все ускорилось и усилилось. Все неистовствовало: - Ар-ра-а-а-ахх!!! Только одна часть этого безумного мира двигалась по-прежнему замедленно. Ею было падающее на Ивана брюхо-голова. Оно падало наподобие дирижабля, напоровшегося на мачту, сползающего по ней. Но оно упало. Упало прямо на Ивана сразу заглушив все звуки, погасив свет. придавливая к сырым опилкам.
      Часть третья
      ИГРУШКА
      Ха-Архан. Квазиярус. Изолятор. Меж-арха-анье. Престол. Год Обнаженных Жал, месяц развлечений.
      Голосок был приторно сладкий, журчал он словно сиропный ручеек. Но слова не сразу стали доходить до Ивана, они прорывались к нему сквозь гул и гуд. Гудело в ушах, в мозгу. - Ты был прямой герой! Я "налюбоваться не могла, какой ты храбрец и силач! Это было что-то! Нет, честное, слово, с ума сойти! Ни одна женщина во Вселенной не устояла бы перед тобою в тот миг. Как ты его-бац-бац-бац! А потом-вжик-вжиквжик! О-о-о! Мой любимый, отважный, мой герой... Иван не мог понять, откуда здесь взялась Лана? И она ли это была? Нет, что-то голос не тот. Может, Света, может, видение, память мучает? Нет! Все не то! Что-то упругое и нежное, прохладное и одурящее все время лезло Ивану в лицо, давило, вжималось, мешало дышать, но вместе с тем приятно возбуждало, вливало силы, вырывало из небытия. Он даже не понял поначалу что это такое. Лишь потом дошло - это же грудь, женская грудь! Да, это были женские груди. Они попеременно наваливались на лоб, щеки, нос, подбородок... лишали дыхания, зрения, упирались сосками в глаза, губы, ноздри. Когда лицо Ивана оказывалось в ложбинках между ними, он втягивал в себя теплый пряный воздух, и воздух этот дурманил ему голову. Голова кружилась, в глазах что-то мелькало, и почему-то Ивану казалось, что грудей вовсе не две, а больше - три, четыре... Он лежал на спине. И какая-то женщина ласкала его, гладила по волосам, прижимала голову к себе. - А как ты его пронзил, а?! Весь зал ахнул! Все ведь просто пришли в восторг! Многие рыдали - я сама видела! Ах, это непередаваемо, это чудесно! Но... но если бы я не приказала киберам вытащить тебя из-под этой дохлятщш, ты не лежал бы сейчас здесь, ты был бы в утилизаторе, мой милый, любовь моя! Иван начинал кое-что понимать. Нет, это, разумеется, не Лана! И тем более, не Света! Эта какая-то другая... непонятная, не такая. Она оторвалась от него, будто желая полюбоваться им издали. И Иван увидал нависающие над его лицом четыре почти правильных шара-упругих, чуть колышащихся, со светлокоричневыми небольшими сосками. Зрелище было настолько неожиданным, что Иван вздрогнул, проморгался - ему показалось, что в глазах двоится. Но груди не исчезли-их было и на самом деле две пары... И они снова опустились на его лицо, снова лишили дыхания. Нет, мелькнуло у Ивана в мозгу, нет, это не земная женщина, это местная... Но откуда, как? Ах да! Ведь она сама сказала! Значит, он жив, он уцелел в этой немыслимой схватке?! Иван отстранил от себя незнакомку. Приподнялся. Теперь он смог разглядеть ее полностью. Три глаза на довольно-таки приятном лице без подобия брылей и пластин делали его даже интересным, пикантным. Глаза были черными, немного большими, чем надо бы. Но зато в них ощущалось наличие жизни, чувств, не то что у всей этой братии гмыхов и хмагов! Полные большие, почти до ушей, губы тоже не портили впечатления, даже наоборот, волновали, приковывали к себе взгляд. Шея была длинна, нежна и прекрасна-самая настоящая шейка земной красавицы. Нежны я прекрасны были и обе пары полных высоких грудей, нежен был и округлый небольшой животик. А бедра! Ничего подобного Ивану не доводилось видать ни на Земле, ни в ее колониях - бедра были круты и умопомрачительны. В сочетании с тончайшей осиной талией они были невыразимо гармоничны... И все-таки - чешуя! От плечей до запястьев ее руки были покрыты зеленоватой чешуей.. мягко отсвечивающей, приятной на вид, но... и ноги, от колен и до щиколоток - все та же чешуя! Иван не видал, чем заканчиваются ноги - четырехпалыми лапами или же ступнями, все скрывала легкая накидочка. Но он видел, что на руках у незнакомки по восемь длиннющих гибких пальчиков с синенькими холеными ноготками.. Волосы ее были необыкновенно пышны, светлы, чисты... Они высоко поднимались над головой и ниспадали волнами назад, по бокам, одна прядь застряла в ложбинках между грудями. И Ивана все тянуло высвободить ее, а заодно и провести рукой по этой нежной упругой коже. Но он сдерживался. Он не знал, что делать, как себя вести. Свое спасение он воспринял без особого воодушевления и чувства благодарности к кому-то почему-то не испытывал. - Ну-у, как я тебе нравлюсь, мальчик? - кокетливо вопросила незнакомка и повела плечами, закинула голову назад, отчего груди ее поднялись еще выше, живот подтянулся, а бедра, казалось, стали еще круглее, призывнее. Иван не ответил. Он протянул руку и высвободил застрявшую светлую прядь. Незнакомка чуть подалась вперед, совсем чуточку, но Иванова рука сразу же оказалась в ложбинке меж двух упругих и прохладных шаров. И он не стал ее убирать. Незнакомка склонилась над ним ниже. Взяла его руку в свою, развернула ее ладонью к себе, прижала к груди, полными губами коснулась его виска, потом щеки, губ... Иван почувствовал ее руку на плече. И в тот же миг она его перевернула на себя, прижала, тяжело задышала в лицо. - Ну вот, ты и ожил совсем, мой милый, ну и хорошо, как ты мне нравишься, я не встречала еще таких, ну-у, чего же ты медлишь, я жду... Ее горячие бедра, живот, казалось, вот-вот расплавят Ивана, он словно целиком погрузился в них, растворился, ничего не видя, не слыша, ие соображая. Сердце бешенно наколачивало в груди, рвалось наружу, легкие не справлялись со своей задачей... Эта женщина суЛила неземное блаженство. И Иван уже поплыл, потерял связь с внешним миром, его вздымало, и бросало вниз, он взлепал, и падал, и а она все шептала ему что-то сладко-нежное на ухо, не давала оторваться от своих губ. Это было сказочно и прекрасно, необычно, волшебно! А впереди их ждало еще большее, почти невероятное, недоступное с земными женщинами, Иван и это предчувствовал. Ее тело, казалось, источало из себя фантастическую сладость, сверхъестественное наслаждение. Это было упоительно! Руки Ивана ласкали ее необыкновенные груди, стараясь захватить сразу как можно больше, собрать, сгрести в ладонях по паре, насладиться ими всеми. Тяжелые упругие шары ускользали, не давались одновременно, и эта игра была вдвойне, втройне приятна. Но руки уже скользили по бедрам, сжимали, сдавливали, тянули... А сам он взлетал, и падал, и казалось, что это не извечная борьба-содружество мужской и женской плоти, а пелет, дивный полет с парением, взмывами вверх, падениями в пропасть, и новыми восхождевиями. Иван не помнил ни о чем, он жил этим мигом, этой сладчайшей секундой. Его рука, только что теребившая меж пальцев сосок, скользнула выше, к шее, а потом к волосам, он огладил ее лоб, двинул руку дальше... и волосы почему-то пошли вслед за рукой. Иван даже не успел удивиться. Его рука скользнула под волосы, нащупала холодные, колючие пластины, угловатый шишкастый череп-это все было будто бочка ледяной воды в жаркий полдень. Его пронизало холодом до мозга костей. Срывая пышный светлый парик, он вскочил на ноги. Его неостановимо трясло. Ноги подкашивались. Она же смотрела снизу недоумевающе, растеряно. Но это была уже не та привлекательная красавица - без чудных искусственных волос она выглядела совсем не так. Ни что ей не могло помочь: ни бедра, ни талия, не высокие груди. Шишкастый череп все сводил на нет, пластины уродовали ее до невозможности. - Нет, нет, - проговорил Иван, отворачиваясь и все понимая, - прости, Но я не могу сейчас, это все не то, все не так, этого не должно- быть, ни в коем случае не должно, - он говорил путано, сбиваясь, но он чувствовал, что надо выговориться, что он обязан сказать до конца, - Ты для меня не подходишь, ты тут красавица, бесспорно... - Где это тут? - подала она голос, обиженно, почти плаксиво. - Что с тобой, герой, или ты повредился малость умом в схватке с этим паучком, а? Ты что-о?! Иван сел. Но сел, как стоял, спиной к ней. И проговорил вяло: - И я не тот, и ты не та! Вернее, ты конечно, та! А вот я... если бы ты знала! Подумай, присмотрись, ведь я же не имею внутренней связи, так?! Незнакомка привстала, притянула к себе парик, но не стала его натягивать на шишкастый череп, прижала к груди. - Так-то оно так, - проговорила она неуверенно, - но какая там связь, чудак, ведь ты же был без сознания, какая связь у бесчувственного тела? - А сейчас? - Отшибло, значит? - сделала предположение незнакомка. - Я и впрямь ничего такого от тебя не слышу, будто мертвый! - Ну вот! Я и есть для вас будто мертвый, я для вас... - Иван помедлил чуть, но досказал: - я для вас - слизняк, понятно?! Я не ваш! Меня все тут презирают, ненавидят, травят! - Пусть! Пусть! Пусть травят! - проговорила она скороговоркой. - А мне с тобой было хорошо! И я еще хочу. Понимаешь, хочу! А я - не привыкла отказывать себе! В груди у Ивана что-то оборвалось. - Потом как-нибудь, - сказал он уныло, - потом. - Когда это потом? - недовольно спросила незнакомка. - Не знаю, - ответил Иван еще унылее. - Не дозрел, стало быть?! - Стало быть, так! - Ну тогда... - она встала, широко расставила ноги, откинула голову назад и очень ловко набросила на нее парик. Голос ее стал каким-то злым, железным, неженским: - Подумай еще. И скажи! Иван оглядел пустые стены маленького помещения, завешенного чем-то вроде тюля, уставленного вазами с цветами-колючками, потом он перевел взгляд на толстенный, в полметра толщиной, кусок клетчатого пластика - только что они лежали вдвоем на этом пластике, им было хорошо, сказочно хорошо, и вот вдруг... как все бывает неожиданно глупо и бестолково. - Чего мне еще сказать, - промямлил Иван, - у меня есть любимая, есть... мы просто разные, вот и все! Незнакомка подошла к стене, оперлась на нее рукой. Иван увидал какой-то рычажок, совсем крохотный, может, ему и показалось, может, это была деталь убранства комнаты.