и не зверь, и не человек. Монстр Иной Вселенной!
      С правой стороны, так же как и первый, начал вдруг вырастать из помоста еще один вращающийся кокон. Именно он и насторожил негуманоида, на него уставились все три злобных глаза.
      - Мы должны это видеть! - громко и жестко сказал Иван. - Должны! С одной стороны обычный, рядовой воин Системы - усталый, голодный, оторванный от своих и растерянный. С другой - самый сильный, могучий, ловкий человек Земли, которому нет равных, который своей мощью в десятки раз превосходит любого могучего бойца...
      - Не человек, - тихо вставил Глеб, - а зверочеловек, гибрид.
      Иван покачал головой, но в спор вступать не стал.
      - Смотрите!
      И тут сидящие зароптали:
      - Это уж слишком!
      - Мы не в Колизее! Еще нам боев гладиаторских не хватало!
      - Нельзя! Нельзя допустить этого!
      - Остановите...
      -Нет!!! - оборвал всех Иван. - Вы должны смотреть! Вот он!
      Кокон спал. И все разом стихли.
      В правом углу ринга-арены стоял сам Верховный, Председатель Комитета Спасения... сходство было разительное, невероятное. Но все же это был не он - мимолетный единый вздох облегчения прокатился над креслами - не он, лицо его, глаза его, лоб, подбородок почти его, но выше, крупнее, мощнее.
      Двойник. Зверочеловек. Они знали про тайные работы - кто-то давно знал, кто-то недавно узнал. Вот он - результат долгих поисков ученых-вивисекторов, продажных правителей. Зверочеловек! Это из-за него не пришла Светлана, она знала о готовящемся поединке. И не пришла!
      У Ивана ком подкатил к горлу, виски сдавило. Он и не ожидал, что так разволнуется, до дрожи, до липкого холодного пота. Словно не зверочеловек стоял на помосте перед негуманоидом, а он сам... и не здесь, далеко-далеко отсюда. И било в уши со всех сторон тысячеголосо: Ар-рр-ах! Арр-р-р-а-ах!! Словно его швырнуло назад во времени. Откат! Лестница, арена, усыпанная опилками, железный ошейник на горле, меч в руке. Вопли беснующихся зрителей - десятков, сотен тысяч трехглазых, орущих, визжащих, жаждущих крови - его крови, жаждущих смертей. И огромный, омерзительнейший чудовищный паук на шести лапах, мохнатый, с просвечивающим брюхом, с языком-арканом и скорпионьим жалом, паукомонстр-ург. Бой. Ар-р-ах! Ар-р-а-ах!!
      Ар-рр-а-а-ах!!! Лютый, смертный бой на потеху праздным жестоким зевакам.
      Год 124-й, Ха-Архан, будь он неладен, первый день месяца развлечений. Да, у них был такой месяц. Не в Системе, а в "системе". Они развлекались. А он изнемогал, умирал! Паук выбивал из него душу, он охотился за ним будто за мошкой... но у мошки была воля, был ум, был меч. А-р-рр-ааах!!! Тогда он был в шкуре негума-ноида, если бы не яйцо-превращатель - смерть! он не выдержал бы той жизни! Арена! Кровь! Душераздирающие вопли! Арр-р-а-аах!!!
      Никто не знал, что творилось у Ивана в голове. Все смотрели на ринг.
      На двух замерших перед схваткой бойцов. И если каждому из сидящих сейчас было тяжко, у каждого было неладно и неспокойно на душе, то Ивану было втройне хуже, вдесятеро тяжелее, в стократ муторней и горше.
      В какой-то нелепый миг двойник, озираясь по сторонам, увидал вдруг Ивана, вздрогнул, глаза его округлились. И он даже сделал несколько шагов к сидящим, наткнулся на защитный барьер, отпрянул, но взгляда не отвел.
      Иван чуть заметно кивнул - не высокомерно, и не заискивающе, а будто поддерживая, будто говоря - все в порядке, все будет хорошо, не робей. Он имел на это право, он вступал в единоборство и не с такими. А двойник сильнее, его руками буйволам хребты ломать, справится с чужаком, а главное, ... покажет, что и с такими чудовищами, с такими монстрами можно сладиться, только не поддаться страху, не отступить.
      Дил ошарашил вопросом:
      -А почему ты считаешь, что они будут драться, Иван? - Он не улыбался, и был от этого совсем не похожим на себя, грустный Неунывающий Дил, нелепо, непонятно. - Этот монстр разумен, он будет искать контакта, попытается объясниться, вон, гляди!
      Трехглазый, и впрямь, тяжело ступая, прямо и открыто, вывернув наружу серые пустые ладони, будто показывая, что безоружен, что нет дурных намерений, пошел на зверочеловека. Тот медленно пятился, не веря, даже не допуская, что эдакое чудище может надвигаться с добром.
      Негуманоид был страшен, один его вид наводил оцепенение.
      Иван кожей ощущал беспокойство, страх сидящих вокруг него. Они уже сникли, уже заранее смирились с участью, будто старцы, оказавшиеся перед дикими зверями, бессильные и обреченные. И это было самым невыносимым, утрата воли! Они все разом поверили, еще до начала схватки, что человек, его двойник, обречен, что он станет легкой добычей монстра. Вот что по-настоящему страшно!
      Трехглазый вывернул руку ладонью вверх,будто протягивая что-то.
      Зверочеловек остановился, прижавшись спиной к невидимому барьеру, теперь ему было труднее ускользнуть от монстра, пожелай тот броситься на него. Но тот не бросался.
      - Включить переговорник! - приказал Иван. Он хотел, чтобы все слышали, что скажет негуманоид. Ведь не будет же он и теперь молчать, когда сам пошел на контакт, на сближение.
      Послышался треск, щелканье, цоканье... и тут же перевод:
      - Зачем вы бросили ко мне зверя? Это не человек. Зачем?
      - Ты тоже не человек! - грубо ответил Иван.
      - Я разумен, - сказал негуманоид.
      - Разум разуму рознь. Зачем вы вошли в нашу Вселенную тайком, в Невидимом спектре?
      - Я простой солдат. Я выполняю приказ.
      - И что же это за приказ?
      Все под сферическими сводами насторожились. Даже зверочеловек подался вперед, будто ответ для него был очень важен.
      - Приказа не было.
      Теперь монстр смотрел прямо на Ивана, и ромбовидные прорези его глаз горели золотистым огнем. Это был испытующий взгляд. Жертва или пленник так не могли смотреть. Иван вспомнил, как его били два негуманоида, два обитателя Хархана, Гмых и Хмаг, он помнил их имена, он никогда не забудет их, они били его зверски, беспощадно, поднимая после ударов, перешучиваясь, отдыхая и снова принимаясь за дело. Тогда он еще мало знал про этих жутких нелюдей, почти ничего не знал, и его убивала необъяснимая жестокость, но он терпел, он чудом выжил. А они истязали его и потом, подвешивали на железных цепях, в сырых и мрачных подземельях Хархана и снова били, били до потери сознания. Неужто они изменились, стали добренькими и вежливыми? Нет, Иван не верил в подобные превращения. Он смотрел в эти жуткие глаза, в которых стояла и черная ночная пропасть и свет слепящих золотистых, пылающих сверхновым пламенем звезд. А видел уже иное: две скрученные фигурки, белые и беззащитные, отца и мать, сожженных заживо на краю Вселенной этими тварями, сожженных просто так, для развлечения. Они кричали, звали его...
      он все видел своими младенческими глазами. Он забыл. И он вспомнил.
      Областной мнемоцентр, травма, потеря памяти - и обретение памяти. Он не придет мстителем! Он не умножит зла! Так кричала мать, она не хотела его гибели, прежде всего она желала жизни, свободы ему. Они оба погибли. Двести с лишним лет назад. А он выжил. Не для мести, нет. Не мстить пришел он в этот мир, не мстить! Но безнаказанным зло не должно оставаться. И пощады ему не будет. Нет! Ближнему своему он подставит левую щеку, после удара по правой. Ближнему. Но не чужому. Не этим убийцам с обжигающе-ледяным взглядом. Не будет им прощения! Не будет пощады!
      И трехглазый понял все, он прочитал то, о чем думал человек, прочитал в его глазах. Пощады не будет? Хорошо. t - Вы все сдохнете. Слизни! прощелкал и прошипел он. - Все!
      И резко развернувшись, махнул когтистой лапой - Иванов двойник отпрыгнул, иначе ему была бы верная смерть, спасла отменная реакция, звериное чутье. Отпрыгнул, подскочил вверх на два метра и с силой ударил монстра в спину обеими ногами. Тот чуть присел, но удара будто не почувствовал, не шелохнулся. Двойник упал на бок метрах в четырех от монстра. Быстро поднялся. На скривившемся лице застыло недоумение.
      - Вы все сдохнете! - прорычал негуманоид, снова повернувшись к зрителям.
      - Нехорошо получается, - пробубнил Глеб Сизов. Голодов встал, собираясь выйти.
      - Сидеть! - приказал Иван. - Вы не дома. Вы на службе!
      Слабаки! Слюнтяи! Нервы у них, видите ли, не выдерживают! Излишнее благородство их, понимаешь ли, душит! И это с ними он взял власть в Великой России, во всей Федерации?! Иван был недоволен соратниками... Но он понимал их, они еще не висели в цепях, как висел он, их еще никогда так не били, как били его, они еще н е созрели! Но они станут такими как он, станут воинами, или погибнут. Победят или уйдут из этого мира, уступят его вот таким!
      Тем временем трехглазый медленно, выставив коти-стые лапы, надвигался на двойника. Ему достаточно было ухватить того, сграбастать - и поединок был бы закончен. Но зверочеловек уворачивался, выскальзывал, отпрыгивал, не давался. Он не пытался бить сам, он уже пробовал это делать и приобрел некоторый опыт. И все же он исхитрился - в полупрыжке ударил пяткой в пластинчатый висок монстра. Тот отшатнулся, но не упал, лишь заскрипел непереводимо и грозно.
      Ответный удар попал в цель, негуманоид, отмахнувшись, сбил противника на помост, и уже прыгнул на него, грозя разорвать птичьей, могучей лапищей.
      Но зверочеловек извернулся, выскользнул. И снова ударил монстра пяткой в висок. Он нащупал слабое место, скорее всего, не настолько слабое, чтобы повергнуть негуманоида. В какой-то миг Иван поймал взгляд своего двойника - в нем было отчаяние.
      - Надо остановить бой, - тихо, но сурово потребовал Бронкс. - Или я уйду от тебя, уйду совсем! Я не на службе.
      Глеб сидел, уткнувшись лицом в ладони, по худому и жилистому горлу, торчащему из форменного ворота, нервно ходил кадык.
      - Мы не вытянем против них, - просипел в оцепенении комитетчик.
      Иван с силой сдавил подлокотники. Терпение! Терпение и спокойствие!
      Избитый, окровавленный и слабеющий на глазах зверочеловек отступал, уворачивался, падал и поднимался снова, отскакивал, проскальзывал в миллиметрах от убийственных лап. Он уже почти и не пытался сам наносить удары. Даже барьер не мог заглушить его тяжелого, срывающегося дыхания и стонов. Это было избиение - страшное своей неотвратимостью и беспощадностью. Да, на ринге не было судей, не было передышек после коротких раундов. Борьба шла на смерть.
      Дил приподнялся из своего кресла. Но Иван, даже не повернув головы, будто стальными клещами ухватил его за кисть, дернул, усадил назад.
      - Вы все сдохнете, - снова взревел трехглазый, - сдохнете, как сдохнет сейчас это слизняк!
      Шум, грохот, рев амфитеатра - того, невероятно далекого - ударил Ивану в виски. Ар-ра-ах! Ар-р-р-а-ах!! Сдавило горло, будто тогда, будто ошейником. Горько. Страшно. Безысходно! Но никуда не денешься...
      Отступления нет и не будет. Ар-ар-рр-а-ах!!! Тогда он был даже не странником, не скитальцем. Тогда он был игрушкой. Но он играл и свою игру.
      Он не боялся их... точнее, он их боялся, до судорог, до смертного ледяного пота, но он пересиливал себя, и всегда вставал против них грудью, не прятал лица. Он был слабее телом. Но не духом. Ар-р-рра-ах! Страшный враг, смертный враг. И снова он один. Они, друзья, соратники не понимают его Не понимают, что от этого боя будет зависеть все! Или почти все! Встретят ли они Вторжение уже покоренными и слабыми духом, поверженными до сражения.
      Или обретут силу в самих себе, и встанут на пути нелюдей бойцами, воинами, готовыми биться до последнего смертного выдоха. Он воин, и они будут такими.
      - Йа-а-ааа!!! - взревел истошным, отчаянным ревом зверочеловек.
      Мощный удар снизу подбросил его метров на семь вверх, закрутил, завертел, лишил опоры и... надежды. Не-гуманоид снова поджал свои кряжистые лапищи, выставил когти, собираясь нанизать на них падающую жертву.
      - Прекратите это! - закричал в голос Голодов. Зверочеловек, немыслимо вывернувшись, перекинувшись всем своим мускулистым и изодранным в кровь телом, сумел миновать убийственных когтей, упал за спиной трехглазого. Тут же вскочил на ноги, снова упал в бессилии. И пополз, пополз по помосту, оставляя бурый поблескивающий след.
      -Прекратите!!!
      Уже все повскакивали со своих мест, желая остановить жуткую расправу.
      Все! Но Иван опередил их на миг, на мгновение - он сорвался с кресла будто выброшенный катапультой, в два огромных прыжка преодолел расстояние до барьера, пробил его - барьер был односторонним - вспрыгнул на помост. И замер.
      - Слизняк! - прохрипел трехглазый и зашелся в тихом цоканье - он смеялся. Смеялся над смельчаком, над очередной жалкой и беспомощной жертвой - разве могут они, амебы, недосущества, тягаться с ним!
      В эти секунды Иван не видел никого, кроме врага - страшного, беспощадного, вкусившего человечьей крови, не слышал ничего, кроме его наглого, вызывающего смеха. Он погружался в себя, в собственное подсознание и сверхсознание, он готовился к битве. Он собирал в себе силы тысячелетий, сокровенными чарами рос-веда превращал себя в алмазную палицу Индры, славянского всесокрушающего бога-воина. Он отдавал годы жизни для того, чтобы выиграть сейчас мгновения, он до предела ускорял собственное время, входил в бешеный, губительный ритм одухотворенной и праведной машины смерти. И он уже жил в этом новом ритме. Он начинал видеть, как медленно, будто заторможенный до предела, ползет прочь умирающий зверочеловек, как со скоростью улитки, но с неотвратимостью парового молота тянет к нему лапищу трехглазый, как застыли за барьером статуями-манекенами с разинутыми ртами его соратники-друзья. Он не спешил. Он вбирал в себя энергию тысяч воинов-росов, ушедших из жизни за многие века, но не выпустивших из руки меча. Их рассеянная в пространстве мощь и воля становились его мощью, его волей. Он окружал себя барьерами Вритры, превращая собственную кожу в броню, а мышцы в гранит. Да, он превращался в несокрушимого, неостановимого бойца, каким были его давние предки, в одиночку бившие рати, а вдесятером - орды. Он обретал свою сущность, разнесенную по поколениям, но единую, необоримо-живучую, вездесущую, вековечную, заложенную в рос-ведов Творцом.
      Он один из немногих сынов Великой Славяно-арийской цивилизации богатырей-росов, внуков Стрибога - Старого Бога первоцивилизации земной, умел это делать. И он это делал! Для всех - людей и нелюдей прошли две-три секунды, для него - часы. Но теперь он был готов. Теперь ему не было равных. Ар-рр-аахх! Арена! Он снова на арене.
      Но не паукомонстр-ург, тысячетонный убийца, противостоит ему, а лишь жалкий двулапый и двуногий монстр. Так пусть же свершится...
      - Иди сюда, иди! - выдавил Иван.
      Перехватил лапищу стальной хваткой, рванул на себя, отступил на полшага.
      Будто в замедленном кино, переворачиваясь через голову, вскидывая вверх задние лапы ящера, четырехглазый поплыл в тягучем, застывшем воздухе.
      Иван, скрестив руки на груди, ждал - когда он упадет на помост. Не добивал. Пусть они видят. И этот пусть видит - он скосил глаза на уползающего полуживого зве-рочеловека, на двойника своего, свою кровь и плоть. Тот, вывернув шею, смотрел назад - и глаза его не были звериными.
      - А-а-а-а... - гудело бессмысленно и нечленораздельно снаружи, звуки не складывались в слова, не успевали.
      Иван дождался, когда трехглазый, ударившийся спиной о помост, вскочил, развернулся и, склонив голову, ринулся на него. Только тогда он подпрыгнул метра на полтора и обеими ногами ударил монстра в круп, ускоряя его движение - тот снова поплыл в тягучем воздухе, пластинчатой головой вниз, будто прыгал в воду. Опамятовавшийся зверочеловек, скаля выбитые наполовину зубы, столь же медленно несся на трехглазого, намереваясь добить его. Но Иван помешал двойнику, выставил руку, отбросил назад поздно сводить счеты! теперь он сам разберется на смертном ринге. Он сам!
      Монстр снова поднялся.
      И нарвался на встречный прямой удар такой силы, что многопудовой тушей, подобно сверженному монументу, рухнул на спину. Он был силен, огромен, напоен злобой и он был готов драться! Но он не успевал поднять лапы, не успевал даже осмыслить ситуации, как снова летел на помост. Такое с ним творилось впервые.
      А Иван не спешил добивать противника. Пусть все видят. Пусть знают, что и этих чудищ можно бить. Еще как можно!
      Трижды негуманоид поднимался на ноги, трижды бросался на Ивана в слепой, нечеловеческой ярости. И трижды, отброшенный прямыми ударами, падал на помост, заставляя его содрогаться от тяжести своего огромного тела.
      Глеб Сизов, Дил Бронкс, министр обороны Голодов и все другие, обступив ринг-арену, в изумлении, затаив дыхание наблюдали за поединком и ничего не могли по-/ нять. Для них время продолжало идти в привычном размеренном ритме - монстр был стремителен, резок, быстр, он в доли секунд после ударов вскакивал на лапы, бросался вперед... и получал новый удар от почти невидимого противника. По лицу окаменевшего Дила Бронкса крупными градинами тек пот, губы, толстые и синюшные, дрожали. Дил не верил своим глазам, хотя не раз видывал Ивана в деле. Он догадывался, что происходит, он и сам умел ускорять реакцию, движения тела... но не до такой же степени! Иван то застывал на арене неподвижным памятником, со скрещенными на груди руками, то почти исчезал в полуневидимом резком броске, в стремительном и неуловимом порыве - и после этого кошмарное чудище опрокидывалось на спину, переворачивалось, катилось кубырем по помосту, будто ему в лоб ударяло двухпудовым снарядом. Молодец Иван! Страх перед пришельцем пропал. Можно! Их можно бить! Дил готов был и сам выскочить на ринг, помериться силушкой с монстром. Но ведь Иван не уступит места, ни за что не уступит!
      Иван и не собирался никому уступать своего права повергнуть трехглазого. После очередного мощного двойного удара, опрокинувшего негуманоида, он решил, что пора с ним кончать, достаточно, хватит, много чести для этой иновселенской нежити биться с ней в долгом честном бою. И когда трехглазый застыл на короткие секунды, застыл, лежа на спине, широченной панцирной спине, от которой гудел помост, он резко взмыл вверх на три метра, намереваясь в падении сокрушить ударом ног непрошибаемую, выпуклую грудь чудовища, сломать ребра, чтобы их острыми осколками пронзить, продырявить черное сердце трехглазой гадины-ящера. Да, только так, иначе одолеть его было невозможно, только так...
      Пятки с силой ударили в помост, заставив его отозваться натужным гулом. Иван не удержался, рухнул на колени, перевернулся через голову, тут же поднялся. Он был ошарашен - он не мог промахнуться! Но он промахнулся!
      Монстра не было на помосте. Его вообще нигде не было!
      - Слизняк! - вдруг прошипело за спиной.
      И сокрушительным, чудовищным ударом Ивана бросило на силовую преграду, чуть не расплющило, лишь барьеры черного божества Вритры спасли его, не дали превращенному в базальт телу обратиться в кровавый студень.
      Он отключил болевые центры - не время предаваться ощущениям. Замер, собирая силы, приходя в себя, все еще не понимая, что же произошло. Потом осторожно шагнул вперед, еще шагнул, быстро развернулся, выставив вперед руки, будто принимая удар сзади, отпрыгнул.
      - Вы все сдохнете! - прогремело под сводами зала.
      Иван врожденным чутьем ощутил угрозу слева. И тут же его бросило вниз, на помост. Он успел перевернуться, откатиться - не напрасно, совсем рядом ударила в поверхностный пластик сначала одна незримая звериная лапа, потом другая... И тогда до него дошло, будто прожектором ослепило - Невидимый спектр! Да, этот гнусный монстр ушел в Невидимый спектр, и теперь именно оттуда достает своими убийственными ударами. Еще два, три, от силы четыре таких удара - и все будет кончено. Нет! Не для этого он прошел тяжкий путь от скитальца до воина, не для этого. Иван вскочил на ноги, отпрыгнул преимущество во времени было за ним, а значит, не все потеряно. Он шарил по клапанам, искал. И одновременно прислушивался, пытался ощутить внутренним чутьем, где сейчас монстр, где?!
      Очередной удар оглушил его, отбросил на противоположную сторону ринга-арены. Сознание уже покинуло Ивана, погружая весь мир во тьму, но тут же вернулось - он был не человеком, не простым смертным, он был воплощением воинов-росов, и он не мог уйти из осязаемого и зримого мира раньше своей смерти. На этот раз Иван с трудом поднялся на колени. Он не мог отдышаться.
      Но сквозь мельтешение черных кругов и точек перед глазами он видел, как мечется по арене зверочеловек, размахивая руками, пытаясь вслепую достать невидимого врага. Он видел застывшие лица за барьером - на них были боль, страдание, и непонимание. Он видел даже капли пота на черном лице Дила Бронкса. Он видел все.
      Он не видел лишь монстра-убийцу.
      - Вы все сдохнете! - прогремело, прохрипело, прорычало снова.
      И зверочеловек рухнул вниз, будто ему перебили ноги. Рваная глубокая рана словно сама собою вскрылась на его груди, заливая помост кровью.
      Значит, он там! Иван прыгнул вперед и, не глядя, молниеносно обрушил град ударов в воздух. Один из них достиг цели - что-то хрустнуло, защелкало, зацокало и повалилось. Но мешкать было нельзя.
      Рисковать тоже.
      - Ты сам сдохнешь, тварь! - закричал Иван в гневе.
      И отпрыгнул назад.
      Наконец-то! Наконец-то он нащупал ретранс в боковом набедренном клапане. Черный кубик скользнул в рассеченную, мокрую от крови ладонь. Иван сжал кулак.
      И тут же очутился в нелепых и гнетущих переплетениях мшистых лиловых и желтых волокон. Свет померк, но зрение обрело непостижимую ясность, сквозь волокна, свивающиеся миллионами гирлянд, он видел на сотни верст - не было ни зала, ни арены, ни трибуны, ни зрителей, ничего, лишь фантастические, невероятные структуры Невидимого спектра. Так вот почему этот монстр был столь нагл и уверен в себе, он оставлял запасной выход, ему не страшны были барьеры, ринги, поединки, он мог в любой миг ускользнуть от землян в привычное для него и недоступное для них измерение Невидимого спектра. Нет!
      Не выйдет!
      - Ты сам сдохнешь! - прошептал он себе под нос, неожиданно обернулся.
      И увидал страшное чудовище - полупрозрачное, многорукое, покрытое студенистыми отростками. Это был вовсе не трехглазый негуманоид. Это был кошмарный, наводящий смертный ужас оборотень Осевого... нет, это была все та же тварь иновселенская, просто в Невидимом спектре она выглядела так, именно так. Три мертвенно-зеленых, будто потусторонних глаза прожигали Ивана. Извивающиеся щупальца с бритвенно острыми, тонкими когтями тянулись к нему, суля лютую смерть.
      Господи, спаси и укрепи, дай сил! Иван наотмашь рубанул ребром ладони рука погрузилась в вязкую, омерзительную массу. Он еле успел выдернуть ее. Отступил.
      Гадина медленно надвигалась на него.
      Иван собрался. Теперь он не имел права промахнуться. Иначе все окажется напрасным. Иначе грош ему цена и вечное проклятие!
      Он взвился вверх, насколько мог, насколько позволяли силы. Удар надо было нанести всем телом, всей массой. Ну, грозный и справедливый Индра, дай сил! Обрушь свою алмазную палицу на демона черного зла! Не оставь в праведном бою!
      Прежде, чем сжаться в комок, в сгусток нечеловеческой, божественной мощи, Иван снова сдавил в кулаке черный кубик - его мгновенно вынесло из Невидимого спектра.
      И тогда он ударил! Будто вырвавшаяся из грозовой тучи стрела Перунова осветила мрак, пропала в пустоте... Нет, не в пустоте - ступни ощутили броню хитина, пробили ее, сорвали с невидимых плеч... Иван обессиленный, выдохшийся, еле живой упал на помост, скрючился от острой боли. Тело обретало обычную плоть, живую и ранимую, оно не могло больше выдерживать страшной нагрузки, оно дрожало рваной крупной дрожью, молило об отдыхе, покое, не повиновалось. Иван не мог даже встать на колени, он лишь приподнял голову, посмотрел назад мутным взглядом.
      - Все, - просипел он, - кончено.
      Прямо посредине арены валялся в уродливо-вывернутой позе безголовый труп иновселенского монстра. Он медленно выявлялся из прозрачного воздуха, обретал материальность, видимость. Из разодранной глотки ручьем вытекала густая зеленая жижа, наверное, кровь. Метрах в двенадцати от трупа лежала оторванная голова, но ни глаз, ни носа, ни жвал на ней различить было невозможно, все было разбито, вдавлено внутрь жуткого черепа.
      Он не промахнулся. Удар попал в цель!
      Иван входил в прежний, обычный ритм.
      Теперь он явственно слышал, как кричат, как суетятся там за барьером люди, видел, как они тянут к нему руки, будто желая поскорее вытащить с этой проклятой арены, защитить, укрыть. Поздно, он сам себя защитил. Он одолел чудище. Но какой ценой?!
      Он глядел в нервные, растревоженные, кричащие лица. Глядел будто сквозь них, не замечая, не видя их. Лишь глаза Светланы не горели диким, суетным огнем. Она сидела в дальнем кресле. Она пришла. Пришла под самый конец, под развязку. И она молча смотрела на него. Этот взгляд невозможно было вынести.
      И все равно он победил. Он взял верх! И так будет впредь, так будет всегда. Он пробудит их от спячки, он заставит их защищать Землю!
      Изнежились! Размякли! Раскисли! Если б их предки были такими, ничего бы не было - еще тысячи лет назад сгорели бы последние города и селения в пламени пожарищ, созидающие были бы уничтожены, вырезаны, выжжены, настал бы час, когда остались на пожарищах и в пустынях одни разрушители-убийцы... и конец их стал бы страшен - передохли бы все до единого подобно саранче в пустыне, опустела бы земля, обезлюдела бы Земля. Нет, предки умели не только дома строить да хлеб ростить, когда надо было, они становились крепче кремня, они не толкли воду в ступах, не мудрствовали лукаво и изворотливо, они брали в руки мечи - и уже не знали ни боли, ни страха, ни пощады. Они были созидателями. Они были воинами. Они сохранили, сберегли жизнь на планете-мученице. Но потом, века в неге, в пресыщении, в "общечеловеческом" парнике-цветнике... прав был ублюдок Правитель, прав, - они все вырождаются, все до единого, и самые умные, самые добрые, самые человечные - все на гибельной тропе в ничто, в ад кромешной и необратимой дегенерации!
      Иван перешагнул чрез незримый рухнувший барьер. Молчание было непонятным. Они глядели на него, будто он вернулся с того света. У Дила Бронкса тряслись толстые синюшные губы. Голодов был бледен как лесная поганка.
      Первой подошла Светлана. Подошла и молча уткнулась лицом в плечо. Она видела тот мир, она знала Систему, и она все понимала... кроме одного, к чему этот нелепый, непонятный бой. Зачем так рисковать, не могла она понять этого по-женски, ведь он не только свою жизнь ставил на карту, он обрекал ее на муки и страдания, зачем такая жестокость?! Напряжение, сковывавшее ее, ушло, слезы сами потекли из глаз. Светлана рыдала - тихо, беззвучно, почти не вздрагивая.
      - Прости, я был не прав, - будто через силу выдавил Глеб.
      Иван кивнул.
      - Мы будем их бить! - твердо и даже с вызовом сказал он, глядя поверх голов. - Да, именно вы будете их бить. Бить смертным боем! Бить всем нашим оружием, а когда его не будет, бить руками, ногами, грызть зубами, давить!
      Мы отстоим Землю! А кто собирается нюни разводить и самокопаниями заниматься, пусть проваливает сразу! Ну?!
      Все молчали. Само существо человеческое не могло им позволить вот так сразу взять да и отрезать отходные пути, сжечь мосты за спиной... надежда на отход на отступление, она всегда должна теплиться, жить где-то с самого краешка в сознании, иначе... а что иначе?! И вообще, что же это за надежда?!
      - Нам некуда отступать! - продолжил Иван. - Нам некуда прятаться! Ни шагу назад! Сегодня утром я подписал приказ - любое отступление с позиций, где бы то ни было, в любом конце Вселенной, - будет караться смертной казнью. И если дрогну я - стреляйте без жалости и снисхождения!
      Он крепче прижал к груди Светлану. Уставился прямо в глаза Глебу Сизову. Тот не отвел взгляда. Иван облегченно вздохнул. Да, они не подведут его. Настанет час, и они все увидят сами, все поймут. Других нет. Рок отвел им слишком мало времени. Мало? Теперь он сам желал, страстно желал, чтобы Вторжение началось скорее, как можно скорей. Иначе он перегорит, иначе они все выдохнутся... Нет! Иван тряхнул головой, будто избавляясь от наваждения. Как тяжко ждать. Как тяжко!
      Ласковое, нежное прикосновение вернуло жизнь и свет. Хук снова зажмурился. Но прохладная и трепетная волна накатила, омыла воспаленную кожу, остудила. Это было сказочно и прекрасно.
      Хук со стоном перевернулся набок. И сразу увидал необъятную лазурную синь. Океан! Вот он и добрался до океана. Тихий, огромный, добрый океан. В его голубых толщах нет крови и боли, нет боев, нет сражений, нет смертей. В прохладе лиловых вод не горят смрадным багряным пламенем города, не вспыхивают крутящимися факелами людские тела, не грохочут траки, не лязгает броня. Там нет седых и черных пепелищ, нет стонов, воплей, смертного хрипа... там все тихо и благостно, там мир и покой, тишина... да, именно там, и только там само царствие небесное на земле. Прохлада и тишь.
      Благодать. Растворение в большом, огромном, несуетном.
      Соленые слезы текли из усталых полусомкнутых глаз Хука Образины и сливались с солеными водами океана. Единение, растворение. Ему неудержимо захотелось туда-в мрак синевы, в холод неспешных вод, в тишь и покой. У каждого есть свое пристанище. Не каждый знает о нем, не каждый догадывается, но оно есть. Эти воды укроют его, дадут главное возможность забыться, уйти из той проклятой жизни, что репьем цепляется за изможденное, измученное тело. Да, только так, только здесь!
      Хук приподнялся на локтях, уставился в бескрайнюю синь. Голова закружилась. Слезы потекли сильнее, неудержимей. У него не было сил проползти несколько метров, чтобы волны укрыли его с головой, чтобы подхватили, унесли с собой в благостные и добрые глубины. Он прополз лишь полметра, раздирая в кровь локти. И упал лицом в мокрый песок.
      Еще недавно ему снился страшный сон. Снилась явь. Выжженное побережье.
      Выжженный материк. Черные непроглядные тучи. И воронье. Откуда оно взялось?