Сила Грязнов вообще развернулся во всю мощь и потребовал занавесить все черным, разжечь настоящий огонь, для себя велел принести маску Бэтмена и черный кожаный плащ.
      Перед ним сияли любимые сорок экранов.
      На двадцати стояла кастрюля, готовая закипеть, на остальных шли фрагменты из «Лебединого озера».
      Грязнов жевал сразу десять жвачек.
      Валентина Ивановна даже слегка устранилась от дел и любовалась со стороны Эдиком-Силой, повторяя как заведенная:
      — Класс! Ну, отморозок, ты и крутой! Прям как этот! Все в кассу, центровой! Погоди, сопли оботру!
      — Уйди, не лезь! — кричал Сила, размазывая сопли по лицу полой кожаного плаща.
      Тем временем у входа на телевидение ассистенты суетились, отбирая из многотысячной толпы рожи пострашнее. Но годящихся было так много и такие выразительные у всех были лица, что ассистенты буквально сбивались с ног — и тех хотелось, и этих, и эту семейку, и ту, которая пришла как с поля боя: у бабушки с дедушкой на лбах стояло по синяку, как будто им припаяли печати, отец с матерью держались за левые глаза, обведенные траурной чернотой, а девочка с рогаткой имела раздутое ухо и прихрамывала, держась сзади за джинсы.
      Кукла Барби была зажата в кулаке у папы.
      Причем было видно, что драка произошла только что, может, даже в троллейбусе.
      Ассистенты раздумывали: а не считать ли такую драку недействительной, что, если семья просто разыграла скандал ради выигрыша суперприза?
      Но, судя по злобным взорам, которыми обменивались не совсем остывшие взрослые, они еще недодрались, да и девочка щипала свою рогатку не просто так.
      Короче, был сформирован большой отряд самых крутых семей, все они, потрясая куклами Барби, прошли к отделу пропусков, а остальные, недопущенные, устроили такой штурм телевидения, что были вызваны бронетранспортеры с солдатами, однако солдаты все не ехали, а Валька, посмотрев в окно, была так захвачена убойной силой толпы, что всех велела пустить, пусть сидят, или лежат в проходах, или висят на потолке — их дело.
      — Это мои люди, — сказала она.
      Когда все были рассажены, появилась еще более классная семья, Шура-Шашка и Игорек-Чума, которые гордо прошли вперед и сели в полупустой первый ряд.
      Все приветствовали их аплодисментами.
      Шашкина забинтованная голова была как солдатский котел на одну роту, у Чумы взгляд срезал наповал, а тощие руки были жилистые и черные, и в одной руке так и виделся ножик, а в другой — кастет.
      Их еще на входе разлучили с дедом Иваном, поскольку его никак не пускали в зал.
      У входа образовалась небольшая заварушка, кто-то громко кричал: «С собаками не разрешено», другой, еще более тренированный голос возражал: «Никто и не разрешает». «А это что? — орали в ответ. — Две собаки».
      Там действительно стояли дед Иван и Тузик с Дамкой, несчастные и сбитые с толку: редакторша держала деда под локоть.
      Голос кричал:
      — Мы пускаем только семьями, семьями, мама-папа-дети. А у вас только вот он да две собаки, это семья? Он что, отец собакам? Нужно дети-он-она, вместе дружная семья!
      Дед молчал, собаки плакали, им было бы страшно без Ивана.
      Потом произошло легкое замешательство, и собаки вдруг исчезли.
      Дед Иван вошел в зал в сопровождении двух плохо причесанных детей и какой-то внезапно появившейся рослой девушки, но редакторша, шагая впереди, довела всю компанию до места и отвалила, так ничего и не заметив.
      Наконец явилась Валентина Ивановна, встреченная бурей аплодисментов, поскольку за ее спиной в студию въехали и замерли два «мерседеса», а на большом экране были показаны комнаты той самой квартиры-суперприза и внешний вид дома.
      Как раз рядом с Шурой и Игорьком редактор посадила четверых: пожилого мужчину, молодую женщину и парочку детей лет семи-восьми, очень непоседливых, которые имели странную привычку чесаться ногой за ухом, закатив глаза.
      Видимо, их из-за этого умения и взяли на передачу.
      Чума Шашкин с уважением, глядя искоса, наблюдал, как лохматая девочка в негнущемся джинсовом костюме, извернувшись, задрала ножку и скоблит ботинком шею.
      При этом не менее лохматый мальчик куснул себя под мышкой.
      У них были очень подвижные спины и страшно вертлявые шеи.
      «Совсем дикие», подумал Чума и толкнул мать локтем.
      У молодой женщины была вообще странная внешность, какое-то резиновое лицо со стеклянными глазами и явно приклеенными ресницами.
      Она улыбнулась, прикусила нижнюю губу, и по спине у Игорька пополз холод.
      Зубы были пластиковые, на вид мягкие.
      Рука выглядела, как протез, штамповка, со швами на пальцах и плохо напечатанными ногтями.
      Старик же вежливо улыбался, слишком вежливо, и это было еще страшнее.
      Среди живого, помятого, побитого зала он один сидел чистенький, какой-то сверкающий, как из алюминия.
      — Не люди, — сказал с ужасом Игорек матери, но Шашка не расслышала из-за бинтов.
      Начало передачи затягивалось, Валентина Ивановна то и дело что-то говорила в телефонную трубку, поднимая глаза к потолку.
      Чума Шашкин слышал отдельные слова типа «Але, девушка» и «Заказываю Гималаи по срочной, по срочной».
      Зал уже постепенно замирал, все чего-то ждали.
      Ведущая, Валентина Ивановна, держала телефонную трубку у уха и молчала, но вдруг раздался громкий, на весь зал, гудок, и старческий голос сказал:
      — ...не может быть!
      — Угадали? Это опять я, Валентина Ивановна Аматьева. Ваша Валечка. Угадали?
      — Как вам сказать? — ответил, подумав, голос.
      — Так это я, верьте мне. Мы начинаем все-таки нашу передачу, — торжествующе сказала ведущая. — У нас все готово.
      — Не может быть!
      — Вы нас видите?
      — Как вам сказать? — не сразу откликнулся голос.
      — Сейчас мы будем лечить вашу Машу, она вся така больна!
      — Не может быть!
      — Операция на сердце... На всех суставах... У нас есть специалисты по глазам, по шеям, по лбу и по затылку. Причем это наши обычные зрители. Пусть неумелые... Но у нас в стране главное — это желание помочь! Все друг другу хотят помочь! Вот сейчас и помогут! А потом, чтобы она не мучилась, найдут выход... У нас уже все готово. Виселица вона... Вы все поняли?
      — Как вам сказать? — помолчав, откликнулся старческий голос. — Не может быть!
      — Может, может. Ладно, смотрите, — провозгласила Валентина Ивановна. — Передача теперь называется «Души прекрасные порывы». — И она засмеялась тихо-тихо. — И если вам станет неприятно — милости просим сюда, на нашу передачу. Спуститесь?
      — Как вам сказать?
      — И вы сможете остановить операции.
      — Не может быть! — как-то без выражения сказал невидимый старик.
      — Да может! — игриво сказала Валентина Ивановна и положила трубку.
      Раздался барабанный грохот, и ведущая достала из портфеля маленькую Барби Кэт.
      На большом экране отразилось лицо Барби Кэт — пустенькое пластиковое личико с нарисованными глазами и грубо сработанный улыбающийся рот.
      Были видны волосы парика, выходящие из ее пластиковой головы через дырочки на лбу.
      Дырочки шли в шахматном порядке, верхняя часть лба была, как дуршлаг.
      — Сейчас мы пустим барабан и назовем имя счастливчиков, которые начнут операцию! Именно среди этих операторов и будет разыгрываться суперприз! А желающие пусть поднимут руки! А в руках пусть будут Барби!
      Операторы навели на зал свои камеры.
      Лес рук с куклами стройно поднялся к потолку, публика закричала, засвистела, все держали даже по две руки — кроме семьи, сидящей неподвижно около Шуры и Чумы-Игорька.
      Старик, двое детей, похожие на щенят, и женщина в маске (это явно было у нее не лицо, а маска, и руки были ненастоящие) — они сидели неподвижно.
      Только мальчик изловчился и куснул себя за локоть.
      А девочка лизнула мальчика в ухо.
      — А вы что сюда пришли? — загремел голос Валентины-Валькирии. — Смотреть пришли или участвовать? Покажи их, Сила, крупешником!
      Камеры навели свои дула на первый ряд, где сидела странная семья.
      Игорек Шашкин окаменел.
      На экране появилось лицо женщины.
      Зал заревел.
      Это было лицо куклы Барби.
      Пластиковый нос, нарисованные глаза, застывшая улыбка.
      — Але! Вот оно! К нам пожаловала сама Барби номер один! — завопила Валька-ворона.
      Она вскочила и рявкнула:
      — Приветствую появление у нас Барби. Профессор Амати, вы слушаете нас? Вы смотрите нас? Самое благородное существо в мире пришло к нам, чтобы спасти маленькую, бедную куклу Кэт! Вы выйдете к нам, Барби Мария? Идите, идите!

Здесь все свои

      Огромная Барби Маша встала и деревянной чуть неловкой походкой отправилась к большому столу, на котором были разложены крошечные орудия пыток.
      Ужасное шествие большой куклы заворожило зал.
      Даже Валентина Ивановна слегка струхнула.
      — Мы тя не боимся, ты, манекен! Ты внутри пустая! Вот как, я недосмотрела, а она увеличилася!
      Великанская Барби добрела до стола и протянула руку.
      — Не, Кэт я тебе не отдам! — сказала ведущая. — У нас игра с маленькой куклой! У нас все для того!
      Барби Маша стояла с протянутой рукой.
      Камера показывала заледеневшему от ужаса залу огромное лицо пластиковой куклы, улыбающееся, неживое, с пышными капроновыми волосами.
      — Ты сама уменьшись, — ласково предложила Валька, — тогда я отдам Кэт дедуле.
      Огромный манекен исчез.
      Вместо него на полу стояла крошка куколка, маленькая, нарядная.
      Ведущая мгновенно схватила Барби Машу и поставила ее рядом с Барби Кэт.
      — Значит, программа такая, мы начинаем лечить Кэт, а Машу попросим вызвать сюда дедушку Амати, еще одного нашего участника. Маша, свяжись с Амати, пусть спускается сюда. Где твой волшебный телефон?
      Маленький Чума увидел, как напрягаются шеи у мальчика и девочки, но встать они не могут.
      Дед, сидящий рядом с ним, тоже пытался пошевелиться, но вроде как окаменел.
      А ведущая орала:
      — Пожалуйста, крутите барабан! Так!.. На сцену приглашаются... Семья с седьмого ряда, двадцать пятый — двадцать девятый места! Музыка!
      Стесняясь, встала с места кучка людей: бабушка, мама с папой, двое ребят.
      Камера показала их крупным планом.
      — Вы не смотрите, что они такие обыкновенные! — закричала Валентина Ивановна. — Они ссорятся каждый выходной, мама кричит на папу, папа уходит и пьет во дворе с мужиками, а бабушка настраивает детей против отца! А дети дерутся друг с другом! И в школе дерутся со всеми! Ура! Идите сюда! Вам нужна машина ездить на дачный участок, до которого три часа на электричке и потом ехать на двух автобусах и десять километров пешком! А там посажена картошка! А есть будет нечего! А отец безработный! А мать получает копейки! Ура! Как они покатят с ветерком!
      — Мо-лод-цы! Мо-лод-цы! — закричал и засвистел зал.
      — Пожалуйста, крутите барабан! Так... Еще семья! — лихо вопила ведущая. — Двенадцатый ряд, с пятого по восьмое место! Тоже наши люди! Мама плюнула в папу, папа дал ей по шее! Старший сын заступился за мать, началась драка! До крови! Бабушка запустила в папу табуреткой! Они все живут в одной комнате в общежитии, им нужна квартира позарез! Трехкомнатная квартира, ура!
      Семья смущенно выбиралась на сцену.
      — А теперь каждый хватает себе ножи и пилы! Здесь восемь предметов, кому-то одному не достанется!
      Орудие не досталось одной бабушке.
      Красная, она стояла с пустыми руками посреди вооруженных людей.
      — Не тушуйтесь, — успокоила ее ведущая. — Вы и без ничего сможете, я же помню, как вы победили в драке в гастрономе, когда вас не пускала очередь! Вы стояли за дешевым сахаром! Потому что пенсия маленькая! И вы получили сахар! Хотя вам выворачивали руку! И сварили на зиму варенье! Хотя рука не работала два месяца! И вся семья ела! Я верю в вас! Я от всей души в вас верю! Вы герои! Другие бы давно загнулись! Вот перед вами пластиковая кукла, внутри у нее клюквенный сок, прошу! Первый, кто нанесет удар, будет записан на суперигру! Это всего-навсего манекен! Приз — квартира! Она вам так нужна!
      — Сбередили мне руку, точно! — весело крикнула бабушка, держась за левое плечо.
      Барби Маша ласково улыбалась в ответ, маленькая, нелепая, в парике, штампованная, стоящая на цыпочках, с пластиковым носом и пластиковыми губами, с грубыми, плохо сделанными руками, никому не нужная.
      А ведущая схватила куколку Кэт и положила ее на стол.
      Кольцо людей вокруг нее стояло неподвижно.
      Дети, взрослые и старики смотрели на куклу, как-то посмеиваясь.
      — Подбодрим товарищей! — закричала в микрофон Валентина Ивановна. — Они стесняются! Кто еще хочет попасть первым номером на суперигру, прошу сюда! О! Вот я вижу, идет к нам с десятого ряда... Приветствую смелость! Эта женщина — она непростая, она много лет кричит по всей лестнице на свою старуху соседку! Недавно после скандала бабку увезли с инсультом, ура! Победа! Женщина выиграла!
      Народ как-то вяло зааплодировал. Кто-то коротко свистнул.
      — Потому что соседка-бабушка всегда жаловалась, что к дочери этой женщины после школы приходят друзья, явные бандиты, и через стенку несутся крики: «Спасите!» И вынести это невозможно, так говорила старушка! Надо принимать меры! А что женщина может поделать, если весь день она на работе и на дорогу уходит час пятнадцать! Поэтому срочно нужна машина ездить домой! «Мерседес»! Ура!
      — Ура! — откликнулись в зале.
      — Хотя, — тут Валькирия сделала паузу, — теперь старушка уже все равно помирает в больнице, и никто и никому больше никак не нажалуется! Дочь будет свободно проводить время со своими друзьями, ей уже двенадцать лет, ура! Мужественной женщине многое предстоит! В том числе выгнать дочь из дому! Похлопаем ей!
      Зал жидко захлопал.
      — Если бы, — продолжала вопить Валькирия, — ей могла бы помочь мать старуха, но они в ссоре, и женщина даже не навещает мамашу! Хлеба не принесет! Мало того! Ура!
      — Ура! — подхватил кто-то невпопад.
      — Мало того! Она выгнала из дому сына, когда он женился, потом выгнала из дому мужа, который заболел, а потом выгонит дочь, которая поселится в подвале с друзьями! Просим эту женщину сюда! Она совершенно одинока, и машина «мерседес» была бы ей лучшим другом!
      Внезапно эта женщина, вышедшая из десятого ряда, махнула рукой, повернулась и, странно улыбаясь, пошла к выходу.
      Вместо нее на сцену ринулась пара.
      — Приветствую вас, — сказала в микрофон Валентина Ивановна, — вы сильные люди, вы недавно выгнали невестку с ребенком, когда у ребенка была высокая температура! Начиналась ветрянка! Вы дали невестке по шее! А ваш сын сидел на кухне и даже вам не помог! Черствый, бессердечный человек! Правда, он больной, у него не ходят ноги! Его вы оформляете в дом инвалидов! Вам очень нужна еще одна квартира, чтобы вы в нее переехали, а старую продали!
      Зал засвистел.
      — Она украла у меня золотую цепочку! — крикнула женщина в зал. — Наша невестка! Или ее гости так называемые! Приезжаем с участка, а цепки нет!
      — Ура! — бодро откликнулась ведущая. — Украли и правильно сделали!
      — Ага, а мы ее с ее пащенком кормили! И ее мужа! Вообще кто она такая!
      Из тех восьмерых, которые стояли вокруг Барби, одна женщина вдруг тоже закричала:
      — Да, я в него плюнулась, потому что он пришел домой утром неизвестно откуда!
      Мужчина откликнулся:
      — Я дал не ей по шее, а сыну, потому что он не учил уроки, а сидел перед телевизором, как осел! И не давал младшему заниматься! И так одни двойки!
      — Нет, ты дал по шее мне! — возразила жена и заплакала.
      Муж стоял красный, как праздничный флаг.
      Вдруг все люди, вызванные на подиум, стали что-то кричать, поднялся жуткий гвалт.
      Женщины вытирали слезы, мужчины махали руками.
      — Это все очень интересно, — сказала в микрофон ведущая, — но прошу вас, продемонстрируйте, как ездит «мерседес»!
      Машина, темно-вишневая, сверкающая, мягко проехала мимо сцены.
      — Я! Я ее зарежу! — закричал человек, вставая и пробираясь между людьми.
      — Да! Идите сюда! Вы герой, вы сбили в прошлом году ребенка и скрылись с места происшествия, а машину тут же продали. Ребенок остался жив, но он инвалид, его возят в коляске! Прошу вас! Ребенок сидит в третьем ряду, покажите его! А те ваши деньги, которые были получены за машину, нашла на шкафу и украла одна из ваших подруг! Вон она сидит, покажите ее!
      Человек, вместо того чтобы идти к сцене, стал пробираться к выходу.
      Его подруга в пятом ряду заслонилась от камеры...
      А на экране показали маленького калеку и его родителей, которые во все глаза смотрели на идущего человека, и вот папа начал грозно подниматься...
      — Да что такое? — шутливо сказала Валентина Ивановна. — Мы специально собирали зал по зернышку, по кирпичику, здесь все свои, вы все люди, все одинаковые, человек — падшее существо, вы это знайте! Нет никого без греха, и это хорошо! Мы братья и сестры и должны друг друга ценить! Папа, не волнуйтесь! Мы все знаем, что у вас есть подруга сердца, которая вас утешает!
      На экране появилась мама, которая, выразительно покачивая головой, со слезами глядела на папу.
      — Мама, не смотрите так! — заорала Валька. — Вы уже тоже нашли утешение, бутылка с утра, сигарета с травкой в зубы — и никаких проблем! Вы приглашаете к себе друзей и подруг! С ними веселей! И мальчику веселей! Скоро и его начнут угощать! Наша передача недаром называется «Души прекрасные порывы»!
      Зал зашумел.
      — Ну? — крикнула ведущая. — Начинаем! Кто первый возьмет Барби, тот и начинает суперигру!
      Внизу опять проехала машина, сверкнув боками.
      Первым на сцене начал действовать старший мальчик.
      Он аккуратно взял за ноги Барби Кэт.
      Другие мальчики тоже сунулись, но первый мальчик схватил и Барби Машу.
      Разумеется, началась драка, в которой взрослые приняли участие, стараясь разнять пацанов.
      Камера крупно показывала сплетение рук, сплетение ног, чей-то кулак, чьи-то ногти, затем на экране оказалась куколка, у которой кто-то выкручивал руку.
      Было даже показано лицо куколки, улыбающееся, неживое.
      Зал свистел от восторга, все жутко хохотали.
      — Стоп! — заорал на весь зал голос ведущей. — Блин горелый! Чего вы ведете вообще как эти? Тормоза вообще. Сказано, что играем в доктора! Ложьте Барбей взад! То есть, извиняюсь, кладите их обратно на стол!
      С трудом, загораживаясь ото всех локтями, мальчики вернули кукол на операционный стол.
      Семьи жарко дышали, прилаживая оторванные рукава, заправляя рубашки в штаны, приводя в порядок волосы.
      — Сила Грязнов, ты там смотри, никого в суп раньше времени не отправляй, гы, шутка! — продолжал тот же голос.
      — Закрой свой гроб и не греми костями, — прозвучало в ответ по динамику.
      — А где инструмент? — спросила ведущая. — Где орудия?
      Кое-что собрали с пола, не хватило ножниц, штопора и маленькой пилы.
      Все смотрели друг на друга с подозрением.
      — Ну деловые, — вздохнула Валькирия. — Ладно, будем работать с тем, что есть, а потом на выходе просветим на рентгене, кто попятил инструмент. С того приз снимем, отдадим другим.
      Семьи закряхтели.
      Одна бабушка сказала:
      — Наш зять любит взять.
      Один отец сказал сыновьям:
      — Домой не приходите, вырублю.
      Женщина с краю заметила:
      — А сам-то штопор-то. Взял-то.
      Назревала новая драка.
      — Итак! — закричала Валентина-Валькирия. — Все расступились, и операцию начинает... Начинает... Игорь Шашкин! Первый ряд, второе место. Похлопаем! Суперприз — трехкомнатная квартира!
      И она побренчала ключами.
      Чума-Игорек Шашкин, еще более худой и бледный, чем обычно, пошел к месту казни.
      — Отдай барбю, дурак!!!
      Негнущейся рукой Игорек Шашкин взял у одной бабушки-участницы хирургический нож ланцет (бабушка пихнула Игорька локтем), другой рукой Чума оперся о Барби Кэт и приготовился распилить куколку напополам, как чурбачок.
      — Нет! — взвизгнула ведущая. — Сначала одну руку! По локоть! Сила! Транслируй по всем программам на Гималаи! И...
      Игорек приладился как следует, и на экране все увидели ручку куклы.
      Огромный нож был занесен над сгибом локтя.
      Чума-Игорек даже вспотел под светом юпитеров.
      Вдруг раздался истошный детский вопль, и к сцене помчалась чья-то тень.
      Кто-то, легкий, как комарик, летел к Чуме-Игорьку.
      Чьи-то слабые ручки вцепились в его свитер.
      — Отдай! — пищал голос. — Отдай Барбю, дурак! Не режь!
      Игорек растерялся.
      — Это моя Барби! Моя Барби! — пищал маленький ребенок и тянулся к кукле. — Отдай!
      — Ошибка! — загремела Валька в микрофон. — Твоя кукла у мамы в сумке!
      — Отдай, отдай! — пищал и плакал комариный голосок.
      Маленькая рука упорно тянулась к кукле.
      Чума-Игорек, растерянно улыбаясь, отступил.
      Ребенок привстал на цыпочки и схватил Барби Кэт, а потом схватил и Барби Машу.
      — Ну куда, куда, неутыка? — сказала Валька в микрофон и пошла на маленькую разбойницу как стена.
      Ребенок упал на колени и согнулся, защищая животом свои сокровища.
      (Это была та самая девочка Женечка, которая держала под подушкой Барби, а родители наутро вытащили у нее куклу, чтобы продать ее за бутылку, но не продали, потому что в то утро у «Гастронома» таких покупателей не нашлось. И девочка играла с Барби еще несколько дней, пока вся семья не пошла на телепередачу, отобрав у Женечки куклу. Конечно, ребенок все спутал.)
      Зал шумел, как море.
      — Пусть не мешает! — кричали одни.
      — Че катит на пацанку? — возмущались другие.
      Ведущая опомнилась и добрым голосом сказала в микрофон:
      — А хочешь, сама отрубишь ручки у кукол?
      — Не-а, — возразила девочка, которая сидела на коленках лицом в живот, как свернувшийся ежик.
      — Ну иди, поиграемся, иди, дура маленькая, — ласково сказала Валька и, с трудом нагнувшись, взяла девочку под локоток. — Иди, выиграешь, подарю тебе этих кукол, двух, хочешь?
      — Хочу, — сказал ребенок себе в живот.
      — И «мерседес»! — закричал в зале далекий папа.
      — Да! — ответила Валькирия.
      Зал захлопал.
      Папа в семнадцатом ряду радостно потирал руки, переводя стоимость «мерседеса» в стоимость бутылок водки, спутался и вспотел от счастья.
      А ведущая Валька, согнувшись, повела девочку к столику, на котором находились маленькая виселица и при ней музыкальный органчик с игрушечной табуреткой (рабочие так и не смогли отпилить скамеечку, плюнули и поставили орган рядом с виселицей).
      Игорек окаменел, смущенно улыбаясь, а его мать, Шура-Шашка, в этот момент решительно сматывала бинты с головы, собираясь ринуться в бой вместо своего неумелого сына.
      Она бы не отдала Барбей!
      Вы что, трехкомнатная квартира!
      Она сейчас пойдет и вырвет Барбей, вернет их Игорьку!
      И в тот момент, когда Валькирия осторожно, вполголоса, учила девочку Женечку, куда поставить куклу Барби и куда накинуть маленькую петлю, Шура-Шашка наконец сдернула, поморщившись, последнюю повязку со своей больной головы и надела, шипя от боли, парик.
      Трам-бамс! — и в первом ряду вместо помятой Шуры-Шашки засияла еще одна ведущая Валькирия, в таком же шелковом балахоне, с ярко-золотой прической, с тем же слегка опухшим видом и в черных босоножках (о, волшебный парик!).
      А девочка своей тоненькой, как спичка, рукой доверчиво накинула петельку на шею Барби Маши (Барби Кэт она сунула за пазуху) и поставила куклу ногами на скамеечку.
      Затем (шептала ей Валькирия) надо будет убрать табуретку из-под ног Барби, то есть отодвинуть вбок органчик со скамеечкой, и ей подарят обеих кукол!
      — Хорошо? — по-доброму шептала Валька.
      — Хаяшо, — отвечал ребенок.
      Барби Маша стояла на скамеечке перед органом с петлей на шее, как партизанка в тылу врага.
      Но ребенок не отпустил (на всякий пожарный случай) обещанную куколку, держал ее одной рукой крепко-крепко.
      Скамеечка стала прогибаться под весом Барби Маши, маленькая защелка соскочила, пружинка освободилась, и органчик начал играть.
      Он издал первый могучий рев, вздохнул и запел на множество голосов.
      Под куполом зала засветился яркий свет, и все вздохнули.
      Все замечтали, сердца у всех забились, глаза прослезились...
      Дед Иван освободился от колдовства, встал и пошел к сцене.
      Два неуклюжих лохматых ребенка преданно побежали следом за ним.
      Туда же отправилась и мама Шашка, как две капли воды похожая на ведущую Валькирию.
      Что касается самой Валькирии, то она тоже стояла и мечтала.
      Она даже выронила из пасти свою вечную сухую корку (черствую корку науки).
      В ее маленькой голове проносились видения — старый подвал, дружная семья ужинает коркой сыра... Мама-крыса в серых мехах, братья и сестры, пушистые и усатенькие, теплые и дружные... И вот уже это не мама-крыса, а сама Валька в серой шубе, бархатистая, пухлая, аккуратная, с чистым хвостом, кормит сыром своего сыночка Эдика (разумеется, это ее сын, как она раньше не догадалась), тоже чистенького, аккуратненького, бархатного, и все у них в порядке... Норка теплая, убранная, запасы есть — там мешок корок, там сало в пакете... Крупа «Артек»... Печенье «Юбилейное»... Сыр «Пошехонский»...
      А люди — они несчастные... Им хочется и то, и другое, а жить дружно они не умеют... Надо дать им, сколько они пожелают, наколдовать — раз плюнуть... Вот сотни «мерседесов», вот гора телевизоров в упаковке... Вот ключи от квартир... Целый дом на триста квартир, всем участникам передачи по квартире... И той несчастной выгнанной невестке квартиру... И той старушке с инсультом — пусть ее возьмут из больницы, пусть она живет у дочери, и все будут рады, будут любить бедную брошенную ими бабушку... И тот ребенок-калека, пусть он встанет на ножки и идет с папой и с мамой, и будут они жить вместе... А тот несчастный, который уже год не спит, с тех пор как сбил на улице ребенка, пусть он подарит им свою новую машину, ладно. И та бедная женщина, которая украла у него со шкафа деньги, потому что он год пил, ел и одевался за ее счет... она обнищала... и эта женщина тоже уже полгода не спит и боится — пусть она выйдет за него замуж, и тогда деньги останутся в семье...
      Так мечтала Валька, а органчик играл, кипятясь и подпрыгивая, и число ключей и «мерседесов» росло на сцене, ящики с телевизорами громоздились один на другой.
      И сама Валька давно уже тоже воплотила свои мечты в жизнь, она стала дородной крысой, превратила Эдика в крысенка и теперь хлопотала, устраивая новую жизнь в подвале телевидения, как раз под кладовой ресторана.
      А Шура-Шашка раньше деда дошла до сцены и сказала:
      — Выиграли все! И мы тоже!
      И взяла себе ключи и положила их на капот «мерседеса».
      И велела:
      — Подходить по одному! — И туманно пояснила: — По семье на рыло!
      Все ее поняли сразу.
      Шура-Шашка, златогривая, в шелках, с опухшей рожей, была награждена ревом зала и аплодисментами.
      Народ начал действовать незамедлительно, но, поскольку музыка играла, все встали в дружную, чинную очередь, рядами, и, говоря друг другу «спасибо» и «пожалуйста», смеясь от души, они подходили к Шашке и получали из ее рук ключи, машину и ящик с телевизором.
      Как-то все так волшебно устраивалось, никакой давки и смертоубийства, но дед все никак не мог дойти до своей Маши Барби, которая почти висела с петлей на шее на табуретке и нежно улыбалась, а ребенок стоял на страже около виселицы, держа Барби за ножки и ожидая момента, когда можно будет спрятать обещанную куклу за пазуху.
      Дед никак не мог дойти до сцены, потому что везде вилась очередь, а он-то не занял очередь, то есть не встал в ряд, а впереди себя никто никого не пропускал, такие дела.
      А кричать и что-то доказывать (да не нужна мне ни машина, ни квартира, а мне нужна кукла Барби) дед не мог, ему было как-то неудобно.
      Таким образом, дед Иван с неизвестно откуда взявшимися косматыми детьми, которые всюду преданно его сопровождали, был оттеснен в конец очереди.
      Он стоял и смотрел, как все больше клонится кукла Маша в усталой руке ребенка, как шнурок натягивается на ее шее...
      Он представлял, как больно и тяжело Маше, но ничего не мог поделать.
      Он знал теперь, что она живая, и боялся, что она задохнется.
      Сердце его больно билось в груди, горло пересохло.
      Между тем органная музыка играла, вежливая очередь двигалась. Вот получили ключи от машины и квартиры родители больного ребенка, вот радостно повезли его в коляске... Вот он встал и, хромая, пошел ножками сам между папой и мамой...
      А Шура-Шашка, испытывая страшное желание сорвать с себя парик или хотя бы почесать под ним больную головенку, тем не менее раздавала призы, радостно улыбалась и говорила какие-то вежливые фразы типа «Будем здоровы» или «Ну, поехали», которые помнила еще со времен своей застольной молодости.
      Но сама она при этом зорко следила за растяпой Игорьком: он даже в очередь не влез, а стоял и глупо шарил глазами, ища потерявшуюся мать.
      «Чисто телок», — думала Шура, но позвать сына было некогда, а вот почему он сам не идет к матери, Шашка не врубалась.
      Она же не видела себя со стороны, не знала, что выглядит, как принцесса цирка, в своих черных шелках и с золотыми волосами.
      Игорек искал совсем другую Шашку — тощую, как вобла, такую же жилистую, беззубую и загорелую, причем забинтованную.
      Музыка играла, но никакого особого счастья она ему не приносила Чума тосковал по маме Шуре как маленький.
      Мимо него тащили ящики, толкали вручную «мерседесы» (не в каждой ведь семье имеется свой шофер, приходилось волочь волоком), причем все обращались друг с другом с повышенной заботливостью.