Если же Амати не явится, он все равно не допустит мучений своей любимицы Маши, начнутся переговоры, и тогда Валька предъявит ему требования: отдавай власть над миром, дворец и так далее, а сам забирай Барби Машу и проваливай.
      Эдик сидел и радовался.
      — Но, — зевая, — сказала Валька, я в этих Гималаях опять губить свою жизнь не нанималась. На родине интересней.

Неожиданное посещение

      Старый мастер дед Иван встал и пошел к Барби с линейкой, поскольку настало время вырезать педали для музыкального инструмента — точно по ее ноге.
      Он присел на колено и стал мерить Барби туфельку.
      Потом, отметив размер, он поспешил к своей тетради и увидел, что уже раньше записал его и что цифра, которая имелась у него, не совпадает с нынешней.
      Еще бы, ведь волшебная Барби Маша много ходила и бегала по хозяйству (попробуй сварить целое море макарон и вымыть пол размером с три футбольных поля!).
      Поэтому у нее и нога была больше, чем у всех остальных Барби.
      Те же просто сидели или лежали, а Барби Маша работала!
      У теперешней Барби Кэт ножка была маленькая и бесполезная.
      Короче, мастер заподозрил, что эта Барби не его.
      Он поднес куколку к свету своей лампы и увидел, что у нее в ушах дырочки, возможно, для сережек.
      У его Маши такого не было!
      Он также подметил, что глаза у этой Барби совсем другие — пустые и равнодушные.
      — Так! — сказал он себе, вернул куколку на место и начал изучать обстановку.
      Тут только он увидел открытое окно, комочки сухой грязи на подоконнике, а также воронье перо на полу (Валька была известной неряхой).
      — Так! — повторил он.
      Еще в детстве дед Иван — тогда он был Иванушкой — слышал рассказы о птицах-воровках, которые врывались в окна и форточки в отсутствие хозяев и утаскивали у бедных людей их единственное богатство — скажем, колечки, лежащие в вазочке, или серебряную ложку из детской чашки.
      Бедные люди плакали, вспоминали, кто их посещал вчера — знакомые, соседи, или родственники, или дети, и много ужасных ошибок совершалось, много горьких мыслей бродило в голове обокраденных, и сколько горя причинял этот птичий разбой — начинались подозрения и ссоры на всю жизнь, кого-то больше не приглашали в дом, с кем-то переставали здороваться.
      Дед Иван вспомнил, что творилось в доме, когда ему самому было восемь лет.
      Соседская мамаша недосчиталась брошки с камушком, которая лежала в блюдечке на буфете, и это произошло сразу же после того, как маленький Иванушка играл у них вместе с другими детьми в лото, а потом за ним пришла мама и увела его.
      И только когда хозяин дома нашел на подоконнике воронье перо и послал ребят слазить на дерево, и в вороньем гнезде обнаружилась брошка плюс еще две ложки, щипчики для сахара и чья-то вставная челюсть из белого металла — только тогда выяснилось, кто воришка.
      На этом дедовы воспоминания прервал настойчивый звонок в дверь: видимо, пришли очередные посетители.
      Дело в том, что после передачи по телевизору к Ивану ходили целые экскурсии смотреть кукольный домик.
      Дед Иван уныло пошел открывать.
      К нему на этот раз заявилась довольно странная пара — худая красноносая гражданка с маленьким пронырливым сыном.
      — Пришли к вам поговорить, — хрипло сказала посетительница. — Мы из поселка Восточный. Меня зовут Шура Шашкина.
      — Вот домик, — сказал дед Иван, — я работаю, смотрите сами.
      И он уселся за стол.
      — Домик ничего, — прокашлявшись, произнесла Шура. — Смотри, сынок.
      И они ушли, гремя резиновыми сапогами, почему-то в кухню.
      Там они походили, заглянули и еще кое-куда, а затем вернулись, и Шура сказала:
      — Мужчина, домик у вас неплохой. Я могу у вас прибирать, продукты закупать, то-другое. Лекарства за ваш счет.
      — Спасибо, мне не нужно, — ответил рассеянно дедушка Иван.
      — Так что оформляйте квартиру на меня, — продолжала Шура, не слушая. — Я за вами буду ходить. А квартира будет на меня, не беспокойтесь.
      А что, жилплощадь хорошая. В случае чего не пропадет.
      — Нет, спасибо, я не нуждаюсь, — сказал дед Иван, тупо сидя за столом и размышляя, куда же делась его Барби Маша.
      — Так что нам подходит ваша квартира, — сказала Шура в заключение и вытерла рот.
      — А зачем она вам подходит? — спросил дед Иван.
      — Так объявление в газете. Одинокий пенсионер отдает свою квартиру добрым людям.
      — Как это? — Дед Иван даже подскочил на стуле.
      — В завтрашней газете. У меня сынок торгует газетами, ему дали пачку... Мы первые пришли. Так что отдавайте нам.
      — Это ошибка! — вскричал дед Иван. — Мне ничего не надо ни от кого!
      — Вы что, не давали объявления? — спросила Шура Шашкина.
      Онемевший дед помотал головой.
      — Шутка, — сказал маленький сын Шуры Игорек по прозвищу Чума.
      Раздался звонок у дверей, длинный и требовательный.
      — Во, идут остальные. Мы уже сколько здеся сидим первые! — закричала Шура в сторону двери. — Не отчиняйте дверь!
      Но дед все-таки открыл.
      Его смял бурный поток посетителей.
      Отталкивая друг друга, они ворвались в квартиру.
      Крик и драку прервал мощный голос Шуры:
      — Дедуля не отдает квартиру! Ктой-то вас наколол!
      — Пошутили! — завизжал Игорек. — Прикол!
      Народ, однако, не хотел верить в такое несчастье, а шестеро вообще ничего не желали знать, поскольку пришли первыми. (Они действительно ломились в дверь все вместе, но сразу это им не удалось, потому что дедова дверь могла пропустить одновременно только четверых, если боком, и эти шестеро упали, а по их головам прошли победители, остальные двадцать пять.)
      Так что те, первые шестеро, требовали квартиру сразу же с выселением деда в дом для престарелых.
      Однако Шура по прозвищу Шашка недаром слыла самой скандальной женщиной поселка Восточный (который вообще был широко известен своими драками).
      Короче, через час народ схлынул, унеся с собой, как выяснилось, пару табуреток с кухни, полотенце и мыло из ванной и Барби Кэт из домика.
      Рояль Маши и кукольную мебель не тронули, они, видимо, не понравились посетителям — дед это обнаружил и обрадовался.
      Домик только поставили немного криво и на другой бок.
      — Завтра вам будет еще хужее, — сказала Шура. — Мы уж у вас останемся. Завтра газета выходит с объявлением. Не открывайте людям дверь-то. Я все для вас сделаю. Пол подмою. Я все могу, все умею.
      — Скажите, Шура, — произнес Иван медленно, — вы умеете лазить по деревьям?
      — Это влегкую, — сказала она. — Это Чума умеет. Чума его зовут, вообще Игорек. А меня все кличут Шашка, я Александра.
      И она полезла в резиновый сапог, достала оттуда паспорт, слегка выпрямила его и предъявила деду.
      После такого знакомства они спустились во двор, и Чума ловко полез вверх по липе.
      Там, наверху, Чума задержался, в результате чего десятки ворон с дикими криками полетели спасаться на соседнее дерево.
      Пока они орали, Чума лазил по гнездам, а затем спустился с победой вниз.
      У него оказались битком набитые карманы, а в зубах он держал Барби Машу.
      Спрыгнув, Чума отдал Барби Машу дедушке и сказал:
      — Я там еще чего-то нашел.
      — Что нашел — все твое, сказал дед Иван, пряча Машу за пазуху.
      — Ну, ласково сказала тетя Шура сыну и аккуратно плюнула на землю, после чего деликатно вытерла рот рукавом.
      И маленький Чума показал деду Ивану вынутое изо рта золотое кольцо с пятью бриллиантами, затем достал из-за пазухи блестящий половник, из кармана теннисный мяч, пятачок советского периода, пипетку, крышку от кастрюли, вилку, часы без стрелок, стеклянные бусы и медную солдатскую пуговицу.
      Кольцо, половник, монету и все остальное Чума-Игорек отдал мамаше, а теннисный мяч вернул себе в карман.
      — Игорек, купим тебе мотоцикл, — сказала Шашка сыну, — и магнитофон.
      — Ты что, нам нужно квартиру, — важно сказал Игорек. — Долго будем от дяди Юры бегать? Мне надоело. Машет и машет топором.
      — Как скажешь, так и сделаем, — кивнула тетя Шура и объяснила деду: — У нас сосед такой решительный! Говорит, всех порешу тут вас.
      Они вернулись в квартиру, и дед Иван усадил их пить чай с неизвестно откуда взявшимся печеньем (не будем забывать, что Барби была все-таки волшебница).
      Дед думал, что печенье принесли посетители, а они думали наоборот.
      И обе стороны поэтому стеснялись брать угощение.
      Однако сразу после чая гости стали собираться домой.
      Они почему-то забыли свое намерение пожить у деда и защитить его.
      На прощание Иван сунул печенье в руки тете Шуре.
      А Барби сидела в своем домике, уже приняв ванну и переодевшись в домашний халатик на меху.
      Она уже устроила так, что никакого объявления в газете не было напечатано, так, сон, всем показалось.
      Однако ее беспокоило, что будет завтра — телепередачу никто не отменил, и следовало ожидать в гости ворону Вальку.
      Барби Маша боялась за своего деда — кто его покормит, если ее не будет на Земле?
      Но пока что теплый свет абажура заливал кукольный домик, а Маша смотрела на деда Ивана.
      Который ел теплые макароны прямо из кастрюльки, поражаясь, как он мог их не заметить раньше, они стояли прямо на плите!

Игры с телевизором

      Валентина Ивановна, работая на телевидении ровно один день, руководила уже довольно внушительной командой, которой был придан автобус, звуковики и операторы с ассистентами, а также артиллерийская установка (та самая, которую Валькирия вынесла из музея Красной Армии и не вернула; брать легко, возвращать трудно).
      Вот, например, ближе к вечеру Валька отправилась, жуя свою постоянную корочку, к Главному всего телевидения на прием.
      Валька, решительно шагая (на ней была темно-синяя блузка выше колен и сапоги красного лака, тоже выше колен, и больше ничего), прошла мимо секретарши и рванула на себя дверь кабинета. Причем опытная секретарша радостно приветствовала Вальку, подумав про себя, что как же эта известная певица постарела, прямо-таки бабушка, несмотря на свои тридцать две косметические операции.
      При этом секретарша достала из стола зеркало и долго и любовно на себя смотрела, цыкая зубом и размышляя, почему она сама не может вести любую передачу?
      А Валентина Ивановна вскоре выбежала вон из кабинета, причем на ней уже была минимальная юбка, похожая на штанину, в которую по ошибке втиснуты две ноги сразу, а сверху на Вальке красовалась короткая майка, не достающая до юбки на два пальца, наряд, довольно смелый для бабушек, подумала секретарша, после чего длинно вздохнула и придвинула к себе телефон, чтобы обсудить с подругой, как нахально некоторые переодеваются прямо в чужих кабинетах, чтобы добиться своего.
      Когда же, наговорившись всласть, секретарша пошла проведать своего начальника, то оказалось, что тот сидит под столом и пускает слюни.
      — Кукушин! — закричала секретарша (так она называла своего начальника в ласковые моменты). — Кукушин! Вы чо?
      И Главный тяжело вздохнул и лег на пол.
      А Валентина Ивановна уже летела по коридорам, имея в руках распоряжение о своем назначении на пост Главного редактора дня, т. е. дня завтрашнего.
      Поскольку это было ей удобней.
      Никто не помешает, вот что важно.
      Главный ближайшую неделю будет сидеть на больничном (переутомление).
      Валькирия тут же вошла в чей-то кабинет, выкинула из него кейс, очки, сигареты и авторучку прежнего владельца, а также ликвидировала всю мебель, обставила помещение по-новому (пара-другая насестов, на каких спят куры, несколько кормушек, полных отборного пшена и хороших червяков, две поилки с пивом и квасом и телефон на полу — все удобства для пожилой вороны).
      Передача «Врач своей куклы» была назначена на завтра на семь вечера и должна была идти по трем программам, а по остальным шла кулинарная передача насчет приготовления супов.
      Валька дала по телефону две срочных телеграммы волшебнику Амати в Гималаи, одна из них, за подписью куклы Барби Маши, содержала фразу: «Срочно выезжайте мне завтра 19.00 отрежут голову». Вторая была еще хуже: «Если не ответите то вы ответите тчк волшебница валькирия и сила грязнов оргкомитет казни».
      Беда была в том, что Амати не ходил за почтой и не принимал почтальонов, он сидел в своей хрустальной башне и, тихо напевая, заканчивал вырезать дырку на скрипке.
      И по телефону давно уже говорил не он сам, а его голос, который умело подстраивался к любому вопросу и сообщению при помощи двух фраз: «Не может быть!» и «Как вам сказать?». Причем первая фраза употреблялась при сообщении, а вторая при вопросе.
      Так что, когда Валька позвонила ему, разговор был такой:
      — Алло, привет, дедушка, это Валя Аматьева снова!
      — Не может быть!
      — Вы приедете?
      — Как вам сказать?
      — Ну смотрите приезжайте, а то вашей Маше отрубим тут голову!
      — Не может быть!
      — Отрубим, отрубим. Целую! Я вас все время вспоминаю!
      — Не может быть!
      — А вы меня?
      — Как вам сказать?
      — Я скоро до вас доберуся! Я догрызаю волшебную корку, все! Я вас победю!
      — Не может быть!
      Итак, все было у Вальки готово: студия, техника, ножичек, запись детского плача и визга (чтобы телезрители содрогнулись), бутылочка искусственной крови из клюквы и маленький гроб.
      Оставалось притащить домой Барби Машу из гнезда и ждать появления в студии дедушки Амати.
      Валькирия хрипло посмеивалась, представляя себе, как добрый дед Амати влезает в экран («влазит», как ошибочно говорила Валька), чтобы помочь бедной Барби Маше, которую медленно пилят тупым ножом по шее, причем Маша дико визжит и плачет (включена подлинная запись детского крика в коридоре близ зубного врача), а по столу растекается лужа клюквенного сока...
      Дальше разговор у Вальки и Грязнова был такой (причем она стояла на четвереньках, заглядывая под кровать):
      — Когда мы получим все, ты будешь кем хочешь.
      — Кем? — говорил Сила из-под дивана.
      — Ну хочешь, римским папой?
      — А кто это?
      — За границей он главный в церкви.
      — Да ну... Молиться, что ли?.. Да ну!
      — Хочешь — космонавтом?
      — Да ну... Там у них еда из тюбиков... Выйти и то некуда...
      — Хочешь — начальником на телевидении!..
      — Да ну, на работу таскаться... К девяти утра...
      — А кем ты хочешь быть?
      Эдик поломался и сказал:
      — Честно?
      — Ну.
      — Я хочу быть, как ты. Вообще все уметь. Понятно?
      — Быть, как я?!! Да я двадцать лет училась! Жила, понимаешь, в диком месте, в горах! Диета, спорт, ни капли спиртного! Работала за компьютером! Никаких друзей, никаких гулянок! Я плаваю, как бобик! Я знаю языки! Хотя кончила всего четыре класса! Я могу все! Меня учил сам волшебник Амати! Он меня одобрял! Я главная на свете! То есть завтра буду главной... А ты... Ишь ты... Кто ты такой?! Ты кто?
      — Я кто? Да я вообще не знаю... Ни отца, ни матери... Мне сказали, что мать меня бросила в мусорный контейнер, а дедушка с бабушкой нашли и забрали домой... Но я от них ушел... Они меня ругали, попрекали... Что я буду, как моя мать... Если не буду учиться. Что двойки... И учителя в школе зундели... А ребята били... Я ушел от всех... Я хочу быть самым главным, я всем покажу, кто я... Скажи мне, что для этого делать?
      — Надо что? Учиться, учиться и учиться, как сказал один умный человек Ленин, который учился и потом всем показал, где раки зимуют! От это я понимаю! Это был мужик!
      — Учиться я не буду. Не такой я дурак. Вон Толик с нашего двора не учился, а стал богатым. У него два ларька на рынке. У него целая группировка ребят. Он ездит в «мерседесе». Три жены. Все жены работают, деньги ему носят каждый день, а он только считает.
      — Ой! — сказала Валька базарным голосом. — Ой! Видали мы твоего Толика. Его вчера взорвали его ребята прямо в «мерседесе»!
      — Правда? — обрадовался Эдик, вылезая из-под дивана. — Вот хорошо! А я ему был должен три копейки еще с детства, он сказал, твой долг вырос неимоверно, ты сидишь на счетчике и должен мне миллиард. И я перестал приходить домой, так его боялся. Как отлично! — радовался Эдик. — Теперь вернусь к бабушке и дедушке.
      — Не радуйся понапрасну, никто твоего Толика еще не тронул, но если ты меня будешь слушаться, я этого Толика взорву точно.
      — Знаешь, и Гагика тоже.
      — Ладно, ладно.
      — И Хромого.
      — И Хромого...
      — Сегодня, — капризным тоном сказал Эдик.
      — Сегодня я уже отработала.
      — Ну ты и змея! А завтра?
      — Посмотрим, как вести будешь... себя, — сказала Валька и пошла спать к себе в комнату. — Завтра, она обернулась и широко зевнула, мы с тобой пойдем на телевидение и завоюем весь мир.
      И все эти глупые разговоры должны были слушать обе Барби.
      — Он вылез из-под кровати и опять смотрит телевизор, — заключила свой рассказ Барби Кэт.
      — Возвращайся ко мне, — сказала Барби Маша, — а утром будешь снова лежать в ящике и подслушивать.
      И Барби Кэт вернулась в дедов домик, приняла ванну, переоделась и легла на Машину кровать.
      А Барби Маша встала, немного поколдовала и оказалась у проходной на телевидении, где заступила на пост дежурного милиционера в виде красотки в мундире и сапогах.
      Там ее и застал рассвет.
      Барби Кэт уже лежала в грязном ящике на кухне у Валентины Ивановны и передавала Барби Маше:
      — Она встала... Поднимает Эдика... Он не встает... Принесла чайник холодной воды... Поливает Эдика... Он закрылся подушкой и спит на мокром... Превратилась в кобру... Он залег под кровать... Кобра выгнала его из-под кровати... Он переодевается... Кричит: «Никто меня никогда не мог разбудить!» Обзывает ее гадюкой семибатюшной. Она превратилась в Валентину Ивановну... Попила чаю из носика чайника... Побежали ловить машину... Все.
      — Вас слышу, конец сеанса, — ласково сказала милиционерка Маша и отключила переговорное устройство.
      Прошло две минуты.
      Тут же она заступила дорогу толстой накрашенной известной певице (в сопровождении сильно небритого, испуганного ассистента) со словами:
      — Документы попрошу.
      — Ооу, — запела певица, — нас, блин, не узнали...
      — Что у вас есть на вход? — спросила Маша, берясь за кобуру.
      — Испугала как не знаю что, — сказала певица и исчезла.
      Тут же мимо милиционера быстро пробежал рыженький таракан и исчез в щели.
      Сопровождающий певицу ассистент топтался у входа, и вдруг его окликнули из бюро пропусков:
      — Господин Сила Львович Грязнов, есть такой?
      — Есть! — рявкнул Эдик, и вскоре он был пропущен усатым милиционером, а красавицы милиционерки уже не было.

Звуки музыки

      А что поделывает наш дедушка Иван?
      Ведь Барби Маша, как мы знаем, с самого раннего утра исчезла, оставив деду кастрюлю вечно теплых макарон с томатным соусом.
      Барбин домик стоял пустой.
      Дед Иван, обнаружив эту пропажу, с утра толокся во дворе под старой липой, глядя вверх на вороньи гнезда, в прошлый раз именно ворона унесла у него Машу и спрятала на дереве.
      Теперь он смотрел вверх и думал, настолько ли умны вороны, чтобы прятать свои находки каждый раз в новом месте.
      Однако следовало на всякий случай проверить гнезда.
      Дед, как говорится, сошел с круга — только что в кукольном домике сидели две Барби, Маша и Кэт, и вдруг такой фокус — нет ни одной.
      Буквально испарились за ночь.
      Для кого теперь, спрашивается, мастерить музыкальный инструмент под названием орган, если Маша украдена?
      Побегав под липами, дед Иван снялся с места и, голодный, отправился на автобусе по знакомому маршруту в поселок Восточный, надеясь встретить там мальчика по прозвищу Чума, чтобы этот Чума оказал ему любезность и слазил еще раз на липу, посмотрел бы в гнездах насчет Барби Маши.
      Ведь дедова работа над музыкальным органчиком почти подошла к концу, оставалось только отделать скамеечку для куклы Маши.
      Причем дед Иван смастерил этот музыкальный инструмент с одной маленькой хитростью — стоило посадить Машу за органчик, как скамейка прогибалась, пружинка под ней растягивалась, задвижка отскакивала и сама собой начиналась музыка, а впечатление было, что играет кукла.
      То есть органчик этот был замечательной игрушкой с механическим заводом (дед Иван уже подкрутил колесико) — не хватало только скамейки и куклы Маши для испытаний.
      Спустя час осиротевший дед Иван, стало быть, уже бегал по поселку Восточный, и за ним следовали две уличные собаки — они, видимо, признали в нем старого друга и не отставали от него ни на шаг, а частенько и забегали вперед.
      Дед искал мальчика Чуму в большом городе Восточный, ни на что не надеясь.
      Была, правда, одна зацепка — местные пенсионерки.
      Они наверняка знали и Чуму, и его мать Шашку.
      Но дед Иван так и не решился обратиться к бабушкам, хотя они сидели наготове там и тут у подъездов на скамейках специально для информации (сбор и передача новостей, устная газета «Глаза жильцов»).
      Но именно у них почему-то неловко было спрашивать, где здесь проживает парень Чума (имя дед забыл).
      Не мог дед вот так просто взять и подойти к бабкам, которые по возрасту годились ему в невесты, и сказать: «Не знаете ли вы, где тут живет Чума или его мама Шашка?»
      Бабульки наверняка бы подняли его на смех, обозвали психом и подумали бы, что это он таким путем хочет познакомиться с ними со всеми и жениться.
      (Бабульки только об этом и мечтают всегда, чтобы иметь возможность сказать «во дурак больной» и посмеяться над каким-нибудь дедулькой.)
      Тем не менее две собаки, сопровождавшие его, Дамка и Тузик, сразу догадались, кого ищет дед Иван.
      Они помнили Ивана по прошлой встрече, когда им пришлось сопровождать куклу Барби в лес к тому месту, где дед Иван лежал без памяти, рукой в капкане.
      Именно они спасли деда, так получилось.
      А, как известно, если кто-то кого-то когда-то спас, то этот спаситель будет любить спасенного всю жизнь!
      Тем более что дед Иван в прошлый раз еще и угостил Дамку с Тузиком хлебом, чем окончательно покорил сердца бедных собачьих нищенок.
      И собаки, охваченные чувством любви к спасенному деду Ивану, нежно виляя хвостами, бежали впереди, оглядываясь и как бы приглашая его следовать за ними.
      В это же самое время в городе, в квартире деда Ивана, зажегся свет, яркий, как в больнице во время операции...
      Там вдруг зазвучал игрушечный орган — один, без деда и без Барби Маши (мало ли, соскочила пружинка в механизме), и музыка играла, орган вздыхал, рокотал, нежно переливался, как ручеек, и гудел, как оркестр трубачей.
      То есть работал на полную мощность.
      Соседки в доме так и замерли на своих кухнях, вороны в гнездах прилегли, дети за помойкой во дворе перестали привязывать коту на хвост консервную банку, кот перестал дико орать и вырвался из старой телогрейки, в которую его завернули умные ребята.
      Дяденьки за длинным дощатым столом перестали стучать костяшками домино. Они начали нежно переставлять их, как будто играли в шахматы, и произошло еще одно событие: бутылка под скамейкой, почти полная, сама собой внезапно ахнула и опрокинулась навзничь как бы в обмороке, короче говоря, вылилась.
      А органная музыка все играла.
      И местный дворовый бандит вдруг перестал заботливо считать патроны, а пошел и выкинул их в ближайший пруд вместе с пистолетом, наручниками и охотничьим ножиком типа «белка».
      После чего этот бандит побежал в церковь и там, весь дрожа (а музыка играла), купил сто свечек и поставил их у всех икон, а потом этот бандюга заказал панихиду по мамочке и папочке (убиенным Анатолию и Матильде), которых ему пришлось прикончить, а то бы они его вдвоем прикончили, такие дела.
      Мы не будем здесь говорить, что волшебник мастер Амати спустился в дедову квартиру из своего хрустального дворца в Гималаях, нет.
      Мастер Амати никуда не спускался.
      Но его живо интересовали все музыкальные инструменты мира, и для знакомства с ними у мастера существовало несколько волшебных способов.
      Мастер Амати и не был, и был в дедушкиной квартире, и он там и играл, и не играл на игрушечном органе, и этот орган остался прежним — а может быть, и приобрел какие-то новые свойства.
      Во всяком случае, один человек, проезжавший мимо дедова дома, который не видел собственных детей вот уже пять лет и не вспоминал о них ни по каким праздникам, вдруг резко крутанул руль «мерседеса» и въехал во двор своего бывшего дома.
      Затем этот человек взбежал на второй этаж и позвонил, а когда ему открыла старая бабушка и уже совсем было хотела плюнуть ему в лицо и на этом захлопнуть дверь, странный посетитель (а орган все играл и играл) быстро заскочил в квартиру, окинул взором всю нищую обстановку, увидел две бедняцкие кроватки детей, двух плюшевых старых мишек на подушках и множество зачитанных книг на полках — и только тогда он спросил старушку: «А дети в школе?» — и, не получив ответа, вынул из кармана свой большой кошелек и смирно положил на письменный стол.
      Бабушка тоже слушала тихую музыку из-за стены и поэтому не сказала: «Обойдемся без тебя» (а это был ее собственный сын), а только прошептала со слезами: «Сердце тебе надо лечить, сердце», и на этом мы их оставим.
      Органчик поиграл-поиграл, а потом вдруг яркий свет в окнах деда погас и музыка кончилась.
      Доминошники тут же стали страшно стучать костяшками об стол, кто-то крикнул: «Рыба!», кто-то протянул длинную руку под стол и обнаружил там пустую бутылку, и все начали обвинять друг друга, произнося вслух заковыристые фразы.
      То были слова, которых вы не найдете в школьных словарях (это особый язык, который никто не хочет знать, но понимают его все в отличие от английского, который все хотят знать, но никто не понимает).
      Странно, кстати, было бы наоборот, если бы доминошники за столом начали выяснять отношения и кричать друг другу по-английски, к примеру, «кто есть кто?».
      А за помойкой, как только музыка кончилась, дети тут же начали с веревкой, телогрейкой и консервной банкой искать кота.
      Но кот уже сидел на крыше и с интересом смотрел, как бегают мальчики.
      «Маленькие ведь, как мыши, думал кот, поймать и съесть».
      А тот миллиардер, который только что оставил свой кошелек матери, тронув с места «мерседес» как раз, когда музыка прекратилась (то есть секунду спустя), подумал о том, что сделал большую глупость и надо бы вернуться, добрая мамаша отопрет. А уж как забрать лежащие на столе деньги, никого учить не надо — и этот человек решительно крутанул руль.
      И его «мерседес» тут же крепко поцеловался с чужим автомобилем марки «чероки», и прохожий радостно воскликнул «Есть!», а из «чероки» уже вылезал владелец, похожий на трехкамерный холодильник, и на этом мы их тоже оставим, туда едут милиция с сиреной и «Скорая помощь».
      Мы не говорим уже о том бандите, который, безоружный и со слезами на глазах, помолившись в церкви, побежал по собственной воле в отделение милиции и силой стал рваться в камеру предварительного заключения. Причем он лез на дежурного сержанта, как таран, на коленях, стуча лбом об пол и вопя: «Я убил своих родителей, Толю Хромого и Маню Кошелку, вы их знали».
      И он так плакал и убивался, что над ним сжалились и пустили его в камеру.
      Но вот музыка кончилась, и бандит стал вырываться из камеры заключения обратно с криком: «Обижаешь сироту, мусор!»
      На этом мы их опять-таки оставим.

Дед Иван и подросток Чума

      Тем временем дед Иван, пребывая в поселке Восточный, шел и шел за собаками Тузиком и Дамкой, пока не обнаружил мальчика Игорька-Чуму на улице — этот мальчик бегал по краю тротуара, тряся пачкой завтрашней газеты «Ленинский путь» (местная восточновская пресса).
      Дед, смутившись, купил у него экземпляр и спросил:
      — Не узнаешь?
      — А чо надо? — ответил ему малец.
      — Ты еще с матерью ко мне приходил, — сказал дедушка Иван.
      — А чо надо? — возразил Чума-Игорек.
      — Помнишь, ты на дерево лазал, — сказал Иван.
      — Ну и чо надо? — сплюнул Игорек.
      — Ты мне нужен опять, — сказал дед.
      — И чо надо? — просипел Игорек.
      — Помнишь, ты еще на дереве нашел... В гнезде... — Тут дед Иван замялся.
      — А чо надо-то?! — крикнул Игорек-Чума деду. — Кольцо, да? Кольцо, да? Так его у матери отобрали, по голове стукнули, она в больнице, понял, да? Кольцо твое.
      Дед Иван опешил.
      — Ты что! Я не знал!
      — Вота, — вежливо заключил Чума. — Рой отсюда, дед. Нет у нас кольца.
      — Да мне кольца не надо, оно твое.
      — Мое! — улыбнулся Игорек-Чума такой улыбкой, что собаки на всякий случай отошли на расстояние протянутой ноги.
      — И как ты теперь?
      — А чо надо? — опять ответил Игорек. — Чо те надо-то, начальник?
      — Надо опять посмотреть гнезда, — твердо сказал дед Иван. — Что найдешь — то твое. А мне надо проверить, не украли ли опять куклу.
      — Куклы кому нужны? — искренне удивился Чума.
      — Воронам, сказал дед.
      — А вам-то на что?
      — Да это не мне, — соврал дед. — Выполняю заказ... А ты найдешь опять в гнезде что-нибудь, продашь, матери гостинца купишь.
      — Ей сказали, надо минералку... Фрукты. А денег-то нету! — Тут Чума впервые пожаловался: — Не покупают газеты у меня!
      Он посмотрел на дедушку Ивана своими маленькими голодными глазами.
      Собаки подошли поближе и тоже слушали.
      — Она уже неделю лежит, — сказал Игорек. — И есть нечего.
      — Ну поехали! — сказал дед Иван. — У меня макароны есть.
      — Вот газеты надо продать, — упорно произнес Игорек. — Тогда у меня у самого деньги будут. Мамке в больницу кто отнесет? Только я. А мать велела не брать ни у кого. Сказала, тебе сначала все дадут — и покурить, и угостят, и выпить предложат, а потом скажут: ты пил, ты ел, курил — отдавай деньги. Или иди воруй, убивай, зарабатывай с нами. Так скажут. Ей так сказали. Когда она была молодая. Ей знаешь как пришлось! Ты не знаешь, начальник! Вот они у нее и кольцо отобрали, как за те долги. Она плакала, не хотела отдавать.