– Хмурое утро! – словами Толстого-младшего заговорил он и, безразлично зевнув, отшвырнул безвинного кота ногой. – Ничего не хочется! Дерьмо!
      – Может, и так, господин генерал, а только с животным так обращаться не положено. Лучше пойдите на кухню и как следует его покормите.
      – Я должен только своей матери, – по-блатному обиделся он, – а твой вшивый кот и его кормежка никак не входят в мои обязанности.
      Прошло около недели после того памятного вечера, проведенного в баре «Ночная фея», когда нам удалось так блестяще обезвредить банду Наталии Николаевны Федько.
      Утро действительно выдалось препоганым. Сквозь матовую пелену тумана визитной карточкой осени едва сочился мелкий промозглый дождь. Надоедливый и мерзкий, казалось, он проникал через стекла и влажной испариной покрывал все тело. Внутри же, под сердцем, поселилась тоскливая хандра и серое уныние. Звонок в дверь, что раздался в тот самый момент, когда мы готовились к приему пищи, нисколько нашу меланхолию не нарушил.
      – Кому это мы понадобились в воскресный день? – брезгливо оттопырив губу, спросил Ефимов и сам же ответил: – Только идиоту может взбрести в голову выйти на улицу в такую дрянную погоду и в такой ранний час. Иди открой!
      – Не пойду, – лениво возразил я. – Вдруг это не ко мне.
      – Я тоже в такое время никого не жду.
      – Значит, к Милке, – внимательно выслушав третий звонок, вслух подумал полковник, а после четвертого мудро добавил: – Вот пусть она идет и отворяет.
      – Не возражаю, – полностью разделил я его мнение.
      – Вы что там, оглохли? – не зная о нашем единодушном заговоре, заорала она, раздраженно гремя посудой. – Сидите там трутни трутнями!
      – Пойди, доченька, открой, это, вероятно, к тебе, – высказал предположение полковник. – Мы с Костей страшно заняты.
      – Нет, это к вам! – уже через минуту заходя в комнату, доложила она. – А точнее, к Константину Ивановичу Гончарову.
      – Кого еще черти принесли? – нисколько не страшась быть услышанным, бесцеремонно спросил я. – По воскресным дням я не принимаю. Так и скажи ему.
      – Не ему, а ей, тебя спрашивает довольно миловидная дама.
      – А меня она не спрашивает? – забеспокоился тесть и, по-гусарски ухмыльнувшись, напутствовал: – Ты, Костя, коли сам не справишься – зови на подмогу.
      Миловидная дама высокого роста стояла в передней и никакого неудобства от нашего диалога не испытывала. Брюнетка с молочно-белой кожей и правильными чертами лица, она имела за плечами не больше двадцати пяти лет, но распутные синие глаза и яркие порочные губы говорили о том, что в жизни она познала много удивительного и интересного. Одета она была в брючный классический костюм бежевого цвета и белую блузку. Миниатюрная черная сумочка через плечо и такие же черные туфли завершали ее наряд. В руках визитерша держала сложенный мокрый зонтик, с которого на палас беспардонно стекала вода.
      – Вы Константин Иванович? – в упор спросила она.
      – Да. А вы кто? – в тон ей вопросом на вопрос ответил я.
      – Лютова, Светлана Сергеевна Лютова.
      – И что же в такое ненастье привело ко мне госпожу Лютову?
      – В ненастье выгнало несчастье. Но может быть, вы пригласите меня войти? В двух словах всего не объяснить. Разговор предстоит долгий.
      – А почему вы думаете, что я вообще собираюсь с вами разговаривать?
      – Насколько я знаю, вы всегда беретесь за дела такого плана. По крайней мере, так мне вас рекомендовали. А кроме того, вы сами косвенно, а может быть, и напрямую в эту историю замешаны, и я подумала, что вас она заинтересует больше, чем кого бы то ни было. Вы позволите мне пройти?
      – Не раньше, чем вы скажете, кто вам меня рекомендовал, – неодобрительно глядя на мокрый зонтик, поставил я ультиматум, – и какую историю вы имеете в виду.
      – История с Белой церковью, а рекомендовал мне вас Борис Андреевич Кротов. Надеюсь, вы помните это имя? Лет шесть тому назад вы здорово ему помогли.
      – Откуда вы знаете, что я имел отношение к Белой церкви?
      – Имя бабы Любы вам что-нибудь говорит?
      – Говорит, но какая взаимосвязь может быть между Кротовым и бабой Любой?
      – А никакой связи и нет. Просто Боря, узнав про мою проблему, посоветовал обратиться к вам, к Константину Ивановичу Гончарову, но это же имя я слышала и раньше из уст бабы Любы. Мне не стоило большого труда, чтобы сопоставить эти два обстоятельства и прийти к определенному выводу.
      – Логично, вы невероятно умны, – пробурчал я, открывая дверь ефимовского кабинета. – Проходите, только разувайтесь, у нас по-простому. Да оставьте свой отвратительный зонтик здесь, или после нашей аудиенции я заставлю вас мыть полы.
      – Однако!
      Выстрелив в меня синью надменных глаз, она величаво проплыла в кабинет, а я, распорядившись насчет кофе, предложил и тестю выслушать госпожу Лютову.
      – Прежде чем вы расскажете о причине своего визита к нам, я бы хотел узнать о вас как можно больше, – располагаясь напротив, начал я. – Мне интересно, кто вы такая, чем занимаетесь и так далее.
      – Как я уже вам сообщила, я Лютова Светлана Сергеевна, руководитель благотворительного фонда «Благовест» при музее Белой церкви. Я бы хотела поговорить с вами о пропавшем церковном серебре.
      – Я уже догадался. Но об этом позже, а пока вернемся к нашим вопросам. На какие такие нужды вы собираете деньги?
      – Мне кажется, к делу это не относится, – сразу же поскучнела Лютова.
      – Позвольте уж мне решать, что относится, а что не относится. Не забывайте: не я к вам пришел, а вы явились ко мне.
      – Ну хорошо, – что-то просчитав, согласилась она. – Пусть будет по-вашему. Деньги нами собираются как на реставрацию самого музея-церкви, так и на открытие монастыря и школы русских богатырей «Витязь» при нем.
      – Довольно странный альянс, вам не кажется?
      – Нет, не кажется, средства нам требуются для приобретения учебных принадлежностей и спортивного инвентаря. Это что касается школы «Витязь». Монастырю же нужна хотя бы самая необходимая мебель и оборудование: верстаки, станки, столярный и слесарный инструмент. Теперь вам понятно?
      – Понятно, вы хотите наладить производство и под эгидой церкви открыть маленький филиал ВАЗа. Недурственно! Я правильно понимаю ситуацию?
      – Неправильно, потому как там мы планируем открыть производственные мастерские, где бы послушники могли изготавливать на продажу различную церковную утварь и атрибутику и тем самым зарабатывать себе на хлеб насущный.
      – Похвально, но кто же согласится быть тем самым послушником и за бесплатно на вас горбатиться? Дураков теперь нет.
      – Ошибаетесь! – не подумав, ответила она, но, поняв циничность оговорки, тут же поправилась: – Как вы можете! Стыдно говорить так. Миряне, разуверившись в светской жизни, сами потянулись к нам, чтобы в стенах монастыря очиститься и приобщиться к Богу. Не успели мы дать объявление, как нашему иеромонаху Феодору и отцу Никодиму начали поступать бесчисленные звонки и даже телеграммы с просьбой принять их в монашеское братство.
      – И сколько такой послушник должен заплатить, чтобы стать равноправным членом вашей монастырской общины? – всезнающе ухмыльнулся полковник.
      – Не так много, как вы думаете, – оскорбленная в лучших чувствах, нахмурилась Лютова. – Всего-то сорок долларов.
      – То есть тысячу рублей, или две с половиной пенсии, – въедливо уточнил Ефимов и, довольный собой, поднял указательный палец.
      – Да, это так, – нервно заерзала Светлана Сергеевна, – но пенсионеров мы стараемся не брать.
      – Матушка, ай-ай-ай! – веселился тесть. – Старичкам, значит, что к Господу тянутся, отказываете. Это уж совсем не по-божески и противоречит церковным догмам. Стало быть, и убогоньким вы не внемлете? Нехорошо.
      – Поймите, пока идет становление и нам позарез нужны средства, мы вынуждены так поступать, но в дальнейшем, когда все наладится…
      – А сколько составляет ежемесячный взнос ваших иноков? – продолжал полковник аудиторскую проверку финансовых дел монастыря.
      – Иноки у нас не платят ничего, – гордо ответила Лютова, – а вот послушники пока, я подчеркиваю, пока обязаны ежемесячно, исходя из своих возможностей, вносить посильную лепту. Но уверяю вас, она необременительна и говорить о ней не стоит. Мне кажется, что обо мне вы узнали довольно и нам пора перейти к делу, ради которого я вас потревожила.
      – Возможно, но в итоге я буду вынужден задать вам еще ряд вопросов относительно устройства, быта и устава вашего монастыря, церкви и школы рукопашного боя.
      – О каком рукопашном бое вы говорите? – ужасно удивилась бизнесменша. – Я бы вообще не хотела возвращаться к этому вопросу.
      – Я затрону его только в крайнем случае, если того потребует ваше дело.
      – Хорошо, – собираясь с мыслями, согласилась она. – Как вам, наверное, известно, в Белом селе в двадцать втором году чекистами или работниками НКВД был зверски убит священник Крюков. Перед своей мученической смертью он успел спрятать серебряные и золотые оклады, снятые им с икон.
      – Мне это известно, а вы откуда узнали?
      – Смерть его внучки Марии Андреевны, а точнее будет сказать, ее убийство сразу навело на мысль, что дело тут нечистое, непроста ее пытали. А тут еще разговоры и прозрачные намеки ее односельчан. Вскоре после этого церковь была ограблена. Я пришла туда рано утром и сразу же заметила выставленное в ризнице окошко и спортивную сумку со слесарным инструментом. Это меня удивило и показалось странным, потому как из недавно приобретенных икон ни одна не пропала, равно как оказались нетронутыми все сколько-нибудь ценные культовые аксессуары и принадлежности. То есть все то, что находилось на алтаре и в иконостасе. Тогда я, сама не знаю почему, заглянула в подвал, и на меня вывалились какие-то доски. Это мне показалось и вовсе странным. Отодвинув их, я спустилась вниз и сразу все поняла. В кирпичном полу подвала зияла черная дыра, проделана она было совсем недавно, потому что в воздухе еще ощущалась пыль. Замирая от страха, я спустилась в этот лаз и, освещая себе путь обжигающими пальцы спичками, пошла по нему ни жива ни мертва. Довольно скоро узкий этот проход привел меня в пещеру, и там мне с первого взгляда стало понятно, где несчастный священник укрыл ценности. Негодяи и подонки, они варварски вскрыли хранилище и похитили реликвии прямо у меня из-под носа. Мерзавцы! Я бы их расстреляла на месте без суда и следствия.
      – Ну зачем вы так-то? – смущаясь от двусмысленности своего положения (чья сумка-то?) и протестуя против столь жестокого суждения, возразил я. – Не обязательно тот, кто ломал, тот и взял.
      – Конечно, по-вашему, они разбили пол в подвале просто для того, чтобы полюбоваться подземным ходом. Не смешите. Вот так я воочию убедилась, что тайник действительно имел место. Нужно действовать быстро и оперативно, пока грабители еще не успели сплавить мой клад на сторону.
      «Еще одна сучонка называет церковное добро своим!» – зло подумал я и спросил:
      – А почему вы считаете, что клад принадлежит вам?
      – А кому же еще? – искренне удивилась она. – Мы с мужем являемся собственниками и хранителями церкви, а значит, все то, что находится в ее лоне, принадлежит нам.
      – Никогда бы не поверил, что церковь, пусть даже бездействующую, можно приобрести или приватизировать. Вы выкупили ее в нашей епархии или того больше – в синоде?
      – Какая вам разница, где я оформила документы? Важно то, что они у меня на руках, да к тому же про нее вообще давно забыли. Но вы не волнуйтесь, все будет принадлежать нашему народу, все будет выставлено на музейных стендах…
      – …города Вашингтона и Нью-Йорка! – удачно закончил ее мысль полковник.
      – Неделю тому назад, – не обращая на желчную реплику никакого внимания, продолжала она, – я пришла к бывшей подруге и соседке Марии Андреевны бабе Любе и попросила мне все рассказать.
      – Сомневаюсь, что она с радостью откликнулась на вашу просьбу.
      – Она с благодарностью приняла мой подарок и с удовольствием поведала все то, что знала сама. Я не буду вдаваться в подробности, потому как вы сами их достаточно хорошо знаете.
      – Мы с удовольствием вас выслушали, благодарны за интересные подробности, но что вы от нас хотите? – насмешливо спросил полковник.
      – Как это что? Я хочу предложить вам работу.
      – Какую? Искать ваших ловких жуликов? Это бесполезное и изнуряющее дело.
      – Не говорите так. Скажу вам больше. Я знаю, что неделю назад вы поймали парней, ограбивших банк, и один из них оказался внуком сельского старосты – Крутько, которого вы подозреваете в убийстве Марии Андреевны Крюковой.
      – Завидная осведомленность, – не скрыл удивления я. – И об этом вам тоже доложил Кротов?
      – Нет, просто я в гуще всех криминальных событий.
      – Не оказаться бы вам в их эпицентре.
      – Оставьте ваши нелепые шутки. Все до безобразия просто. Когда баба Люба узнала, что внук Крутько арестован по подозрению в ограблении банка, она тут же вспомнила, кому принадлежал голос одного из субъектов, копавших в огороде яму. Кажется, именно вас они там зарыли? Так вот, голос тот, как утверждает баба Люба, принадлежал крутьковскому выродку, а если так, то нетрудно догадаться, что именно он и похитил достояние церкви. Что вы на это скажете?
      – У вас удивительно проницательный ум и завидная склонность к риску. Не понимаю, зачем я вам нужен? Вы и без меня справитесь со всеми своими проблемами.
      – Это действительно так, но у меня абсолютно нет времени. Нужно работать и добывать деньги. И вообще каждый должен заниматься своим делом.
      – Прекрасная мысль, а главное, свежая и не тривиальная.
      – Я вообще, не примите за хвастовство, мыслю нестандартно и не привыкла отвечать колкостью на колкость. Это вас касается и вашего папочки тоже. Между прочим, с его профундовским басом и жутковатой внешностью он мог бы подрабатывать в нашей церкви певчим или, в крайнем случае, регентом, – нагловато уела она тестя и деловито добавила: – Десять процентов от стоимости найденного клада! Вы принимаете мое предложение?
      – Государство и то платит двадцать пять, – обиженный то ли на «профундо», то ли на размер вознаграждения, прогудел тесть.
      – Уважаемые господа, государство вам давно ничего не платит. И с вашей стороны было бы большой глупостью не принять моего предложения.
      – Нет, так дело не пойдет, – решившись банально надуть эту самодовольную индючиху, наотрез отказался я. – Это что же получается? А если мы клада не найдем, то выйдет, что мы ишачили, а может, и жизнью рисковали бесплатно?
      – Ну почему же бесплатно, какую-то сумму я вам выделю, не такую астрономическую, как вам бы хотелось, но ее будет достаточно, чтобы компенсировать ваши, пусть и бесплодные, труды. Я готова авансировать вам по тысяче рублей. Устраивает?
      – Еще бы! – упреждая полковничий гнев, восторженно воскликнул я. – Отличная сумма, как она может нас не устроить. Мы согласны.
      – Я так и знала. Я рада, что этот вопрос мы с вами уладили и вообще пришли к обоюдному пониманию, а теперь, если в этом есть необходимость, задавайте мне вопросы, только конкретно и по существу.
      – А мы по-другому и не умеем, – располагающе улыбнулся я. – Скажите, часто ли вы появляетесь в Белой церкви?
      – Почти каждый день.
      – Не заметили ли вы возле церкви или в ее окрестностях праздно гуляющего либо просто подозрительного человека? Возможно, что он попадался вам не один раз.
      – Я сама задумывалась над этим, тем более что такой тип действительно попадался мне на глаза, причем трижды.
      – Вы могли бы подробно описать его приметы? – продолжал я валять дурака. – Где, когда и при каких обстоятельствах он вам встречался?
      – Я замечала его после полудня, когда он шлялся вокруг церкви. А что касается его примет, то лучше всего я смогу представить их карандашом на бумаге. Но только не сейчас, потому как нужно сосредоточиться. Набросок его портрета я занесу вам завтра.
      – Кто реставрировал церковь?
      – Почему реставрировал? Ее и посейчас реставрируют послушники.
      – Сколько их и где они живут, где ночуют?
      – На данный период времени их двадцать человек. Живут они пока в арендованном доме, но в самое ближайшее время, как только будет отремонтирован барак, я переведу их в церковный двор.
      – Никогда не слышал, чтобы монашеские кельи называли бараком! – весело и привольно заржал Ефимов. – А трапезная, по-вашему, будет рыгаловкой?
      – Пардон, я неправильно выразилась, – ничуть не смущаясь, поправилась Лютова. – Ну конечно же кельи. Какие еще вопросы?
      – На реставрационных работах занята вся монашеская братия?
      – Нет, что вы, я допускаю туда только самых надежных. Шесть человек под присмотром иеромонаха Феодора, а уж ему я верю, как самой себе. Они спрашивают его благословения даже тогда, когда хотят выпить стакан воды.
      – Хорошенький монастырь! – резюмировал тесть. – А до ветру они у вас не просятся?
      – Не юродствуйте, к нам приходят люди самых различных судеб, часто с вредными привычками, поэтому дисциплина и порядок в монастыре просто необходимы.
      – Это уже не порядок, а палочная муштра.
      – Называйте как угодно. Что вас еще интересует?
      – Ваша школа кулачного боя. Где расположена она?
      – Вы имеете в виду школу русских богатырей «Витязь»? Пока она тоже располагается в арендуемом нами частном секторе, но, как и послушники, в самое ближайшее время наши мальчики перебазируются на церковный двор, где для них уже строятся спортивный зал и классные комнаты.
      – Сколько человек в ней обучается и каков их возрастной ценз?
      – Сегодня школу посещают тридцать мальчиков от десяти до шестнадцати лет.
      – То есть как это посещают? Они что же, ночевать уходят домой?
      – Я неверно выразилась, живут они братством, а ночевать мы их отпускаем только на одну ночь, с субботы на воскресенье.
      – Как говорили раньше, каково их социальное происхождение?
      – Преимущественно это дети обеспеченных и богатых родителей.
      – Конечно! – опять ядовито вклинился тесть. – Откуда же неимущей семье взять бабки на воспитание своего ребенка? И по сколько вы с них дерете?
      – Дедушка, я устала выслушивать ваши бестактные замечания и отвечать на них не намерена. Господин Гончаров, если с вашей стороны вопросов больше нет, то разрешите откланяться.
      – Подождите. – Сам не замечая того, я заинтересовался ее проблемой уже серьезно. – Ваши так называемые мальчики – какие дисциплины, помимо мордобития и религиозных сентенций, они изучают в вашей школе?
      – Мы приучаем их к физическому труду, и лично я обучаю их правилам этикета.
      – Бедные дети! – горестно воскликнул тесть. – Даже страшно подумать, какие уродливые монстры из них получатся!
      – Не обращайте на него внимания, – поспешил я пресечь его остроумие. – Светлана Сергеевна, принимали ли ваши детки участие в строительстве и реставрации храма?
      – Да, конечно. Там они иногда отбывают наказание за непотребное поведение.
      – Что они там делают непосредственно? Какую работу выполняют?
      – Работа там каторжная. Провинившиеся замешивают раствор, таскают кирпичи…
      – Понятно. Что следует понимать под вашей формулировкой «непотребное поведение»?
      – Ну… Шалости… я не знаю…
      – И какого характера эти шалости? – не унимался я.
      – Я бы не хотела выносить сор из избы.
      – Да чего уж там, и так все понятно, – со знанием дела вмешался полковник. – Водочка, травка, героин. Не исключаю и случаев педерастии. Впрочем, у вас ведь женщины-преподаватели тоже работают, а?
      – Это уже слишком! – взвилась Лютова. – Это все ваши гнусные домыслы. Без доказательств вы просто не имеете права так говорить о нашей школе. Похотливый старик, ваши грязные инсинуации я расцениваю как злобный выпад, направленный на подрыв авторитета нашего братства. Господин Гончаров, я больше не могу находиться в этом доме. Если вы согласны на мое предложение, то вот вам моя визитка!
      Сорвавшись с места, оскорбленная учительница этики пулей вылетела в коридор, и по дикому воплю попавшего ей под ноги кота и пушечному выстрелу входной двери я понял, что она сильно на нас обиделась.
      – Алексей Николаевич, а вы были не правы, – грустно заметил я. – Вежливости вам бы подзанять.
      – Да и хрен с ней, потаскуха она монастырская, – шлепнул себя по ляжкам полковник. – А как взвинтилась-то! Видно, я попал не в бровь, а в глаз!
      – Может быть, и так. А только когда вы вернете мне тысячу рублей?
      – Какую тысячу? – насторожился и сразу стал серьезным тесть. – Ты в своем уме?
      – Ту самую тысячу, которую я, видать, не получу от оскорбленной вами дамы.
      – Вы что тут с ней делали?! – просовывая испуганный нос, спросила Милка. – Ужас, она вылетела как пробка из бутылки, отшвырнула меня, покалечила кота и чуть не сломала нам дверь! Я уж подумала, вы ее тут изнасиловали.
      – Ты правильно подумала, твой папаша ее затрахал в переносном смысле этого слова, так как в прямом он уже ничего не может. Он битый час измывался над ней, как последний маньяк и садист. Он убил и изнасиловал ее нравственно.
      – А ты и нравственно не можешь, – огрызнулся Ефимов. – Дочка, пожалуйста, возьми у меня в шкатулке последнюю тысячу и отдай ее этому хмырю.
      – А из моего тайника достань остатки коньяка и отдай этому злобному сквернослову. У него явный и ярко выраженный похмельный психоз. Может быть, коньяк пойдет на пользу и он хоть немного образумится.
      – С вами все ясно. Разбирайтесь со своими трудностями сами. Живите как можете, щи в печи, голова на плечи, а меня не ждите до полуночи. Я ушла к подруге.
      – Нечего шляться так поздно! – крикнул ей в догонку тесть. – Что за моду взяла? В полночь домой являться! Совсем распустилась!
      – Воспитание! Вся в папашу своего, ни дна ему ни покрышки! – добавил я.
      – Помолчи, пойдем на кухню, жрать охота. Так что ты там про коньяк говорил? – раскладывая по тарелкам харч, ненароком напомнил он.
      Долго не сопротивляясь, я достал из заначки почитаемый им напиток и, не давая ему перекреститься, перешел к делу:
      – Алексей Николаевич, если признаться, у меня эта история с окладами уже неделю из головы не идет. С того самого вечера, когда мы повязали тех ублюдков и они раскололись, я только и думаю о том, кто же оприходовал церковную сокровищницу.
      – Глотни как следует, наплюй и позабудь, а то не ровен час – рехнешься, – сочувственно посоветовал полковник и на личном примере показал, как это делается. – А ведь я и сам частенько над этим мозгую, – любовно подцепив сопливый гриб, признался он. – Хотя, казалось бы, на хрен мне это надо. Странная история.
      – Странная история, – согласился я, – со странными переплетениями бандитских дорожек. Чтобы распутать клубок, нужно найти кончик нити и за него потянуть. А у нас не получилось. Нашли мы этот кончик, и даже не один, а целых три! Честно тянули за каждый, накрыли две банды и Голубева в придачу, а клубок тот все не кончается, словно змеиный он.
      – Пофилософствуй, пофилософствуй, потяни себя за кончик! – гоготнул тесть и опростал вторую рюмку. – Ты поразмышляй еще немного, и тебе вообще ничего не достанется, – кивнул он на бутылку.
      – Попробую. Начнем с того, что четко обозначим круг знакомых нам лиц, кто к этому богатству тянулся и тянется по сей день. Во-первых, это банда Наталии Федько, которую, дай бог, мы не увидим еще долго. О том, что они к нему тянулись, я знаю не по рассказам, а прочувствовал собственной шкурой. Но вопрос с ними остается открытым. Мы не можем с гарантией утверждать, что добиться своего преступного замысла им не удалось. Вполне возможно, что на завершающей стадии операции, не доверяя своим кретинам, Наталья действовала одна. Но девушка, как говорят зеки, во время следствия и суда пошла в полный отказ. Это один из вариантов, который, к сожалению, ничуть не проливает свет на темную комнату с черными кошками.
      Вариант второй. Сестра Марии Андреевны, парижская гранд-б… госпожа Рафалович и ее несравненный муж. Она ужасно хотела заполучить реликвии своего дедушки и даже примчалась к нам из самого Парижу! Не скрывая своей неуемной любви к старинному русскому серебру, она своими гнусными планами поделилась со мной и попросила помощи в разрешении столь деликатного вопроса. Мною ей было отказано, но это вовсе не означает, что она послушно взялась за ум и подавила в себе дурные наклонности. Скорее наоборот, не получив в моем лице надежного помощника, она находит себе другого типа вроде меня, только с еще более заниженным моральным уровнем. Это то, что мы знаем и можем утверждать наверняка. Дальше – хуже, мы даже близко не можем предположить себе, а нашел ли энтузиаст-два искомое серебро… А вы проглот, папаша, имейте совесть! – отбирая остатки коньяка, возмутился я. – Да, для нас это полная загадка или черная кошка номер два.
      – Вот и считай своих кошек, а мне плесни еще немного, не то я пойду спать и ты лишишься молчаливого и благодарного слушателя. Тебе пить нельзя: ты думаешь!
      – Имейте терпение. Переходим к кошке номер три. Как таковая, она просматривается плохо и пока существует чисто умозрительно. Мокрых дел мастер Витек как-то на досуге не в меру разболтался и поведал мне и Максу (Ухову прежде всего поведал) одну замечательно интересную деталь. Оказывается, молодой Крутько впервые услышал о наличии клада от своего дедули Александра Трофимовича Крутько. При этом преподнес он историю весьма достоверно и с какими-то подробностями, известными только ему одному, потому как прагматичная Наталия Федько тут же рьяно взялась за поиск. Но разговор сейчас не о ней. Почему мы думаем, что дед Крутько своей бесценной информацией поделился только с ней? Где гарантия, что он ее не выболтал кому-нибудь еще? Господин генерал, вы улавливаете мою мысль о третьей кошке?
      – Улавливаю, и что дальше? Или на этом твои варианты исчерпаны?
      – К сожалению, нет. Существуют еще четвертый и пятый вариант, но оба они тупиковые и к разгадке нашей шарады нас не приблизят. Сущность четвертой кошки состоит в том, что никакого клада не было вообще, а если и был, то давно по миру развезли. Пятый же вариант предполагает то, что на подземный ход со стороны утеса наткнулся случайный, любопытствующий спелеолог и не мудрствуя лукаво те реликвии приголубил.
      – Дурак ты, Костя, хоть и трезвый! – довольный своей меткой фразой, от брюха заржал Ефимов. – Такие глупости говоришь, что мне за свою дочь обидно.
      – Не вижу повода для смеха, а тем более для нанесения оскорбления словом.
      – Ну поставь себя на место того спелеолога. Что получается? Ты находишь в земле дыру, лезешь в нее кротом, черт знает сколько ползешь по тому ходу и в конце концов находишь свои цацки. И что ты делаешь дальше? Ты вместо того, чтобы знакомой дорогой вернуться назад, начинаешь долбить своды церковного подвала, совершенно не представляя, куда в итоге попадешь. Так что твоя пятая кошка просто-напросто жидко обгадилась, впрочем, как и ты сам! – торжественно закончил тесть и, нагло вылакав остатки, добавил: – Костя, не сочти за оскорбление, но ты форменный идиот!
      – Благодарю вас, мне об этом уже говорили.
      – Добрые слова не вредно выслушивать неоднократно. Кстати сказать, четвертая твоя кошка права на жизнь тоже не имеет.
      – Это еще почему?
      – Да потому, что ты сам обнаружил замурованный люк и следы того, что на стеллажных полках совсем недавно что-то находилось. Короче говоря, с тебя причитается.
      – Перебьетесь, дорогой Алексей Николаевич.
      – Недобрый ты, Константин, и поэтому я задам тебе каверзный вопрос, который ты пропустил в своих рассуждениях. Скажи-ка мне, какая из трех оставшихся кошек, дай бог ей здоровья, могла запереть тебя в церковном подвале?
      – Любая, – не задумываясь ответил я.
      – Сомневаюсь. Федьковские головорезы вряд ли стали бы с тобой церемониться, двинули бы по башке – и баста. А с тобой обошлись тихо и лояльно, просто решили законсервировать до лучших времен, до того, как ты сдохнешь от голода. И при этом, заметь, они даже не стали с тобой общаться. Почему? О чем это говорит?
      – Об их слабоумии.
      – Это говорит о твоем слабоумии, кладоискатель! Так сделать они могли по двум причинам. Во-первых, не хотели, чтобы ты слышал их голос, а это позволяет нам предположить, что действовали знакомые тебе людишки. Во-вторых, так орудовать мог очень робкий человек, которого на такое грязное дело толкнул, скажем, испуг. Возможно, это была женщина. И еще учти, что дверь не подперли колом, а аккуратно закрыли на ключ. Подумай, у кого он мог быть. Ну а теперь запрягай в эти обстоятельства любую из двух оставшихся кошек и скачи вперед, а мне принеси коньяк.* * *
      Вечером я позвонил Лютовой домой и, извинившись за непристойное поведение тестя, осведомился об обещанном портрете подозрительного субъекта.
      – Он уже готов, – довольно сухо ответила она, – даже в четырех экземплярах, а на вашего дедулю я не обижаюсь, можете так ему и передать.
      – Благодарю вас, я непременно так и сделаю. Когда я могу забрать портреты?
      – Хоть сейчас.
      – Сегодня уже поздно, а вот завтра я бы хотел с вами встретиться у Белой церкви часов в одиннадцать. Вас устраивает такое время и место?
      – Время устраивает, но, Константин Иванович, зачем нам тащиться в такую даль? – удивилась она. – Все вопросы можем решить и в черте города.
      – Мне нужно еще раз осмотреть церковь.
      – Еще раз? А вы что, ее уже осматривали?
      – Только снаружи, – проклиная себя за излишнюю болтливость, поправился я. – А теперь бы мне хотелось все основательно и не торопясь осмотреть внутри.
      – Хорошо, в одиннадцать часов я вас буду ждать. До встречи.
      – Погодите, вы что-то говорили насчет спортивной сумки, которую второпях забыл взломщик. Мне хотелось бы ее осмотреть. Она еще при вас?
      – Да, она так и осталась в ризнице.
      – А вы что – даже милицию не вызывали?
      – Нет, а зачем мне лишние разговоры? Именно поэтому я к вам и обратилась. Мне кажется, что я не ошиблась и у вас появились какие-то соображения?
      – Я польщен. Есть кое-что, но пока говорить об этом рано. До завтра.